Самозваные святые

Первое, что он видит, придя в себя это сплошной мрак, и чувствует только боль. Шевелиться тяжело, но и лежать невыносимо. Луис пытается повернуться набок, но что-то мешает, не пускает, давит тяжестью, словно на биолога рухнул кусок горы. Сера кажется себе голубем, придавленным КАМАЗом: как крыльями не маши, уже не взлетишь, однако нужно двигаться. А если у него перелом или внутреннее кровотечение? Сложно сказать, когда тело ощущается так, словно его пропустили через мясорубку. Биолог опускает руку на наволочку, в которую завернуты лекарства; сумка не потерялась благодаря тому, что была привязана к его телу, но ампулы наверняка разбились — все-таки взрыв был сильным. Титаническим усилием Сера приподнимается на локте, сопротивляется накатившей дурноте, которая отступает перед пониманием того, что он, похоже, один. А… где Леон? И Лукреция? Луис перебирает ногами осторожно, выбираясь из-под обломков. Револьвер он потерял, перед глазами рябит, во рту солоно от крови. Биолог поднимается на ноги, держась за земляную стену, которая крошится под его пальцами; земля крутится под ногами, Сера словно стоит на карусели без страховки. Неторопливо, осторожно, ученый пробирается через обломки ящиков, развороченные бочки и булыжники; в горле саднит, что-то теплое стекает по виску, сбегает на шею. Коснувшись головы, Луис апатично смотрит на багровые пятна, оставшиеся на пальцах. Крепко его приложило; как только ему удалось встать на ноги?.. Ладно, об этом позже, сейчас главное найти Лукрецию и Леона. Взрыв был мощный, повезло, что потолок не рухнул им на головы. И не привлек культистов; обычно в шахтах их куда больше. Должно быть, Саддлер потребовал всех к себе, чтобы ему не помешали провести ритуал над дочерью президента. Если Леона сильно задело при взрыве, то это плохо. Луис не в состоянии помочь синьорине, а больше ей надеяться не на кого. Краузер и Ада вмешиваться не станут. Луис сомневается, что теперь ему самому кто-то поможет. Ну, и похер. Покурить бы только; хотя бы одну сигарету. Он идет, пошатываясь и спотыкаясь, толком не понимая, куда ведет его дорога. На месте оставаться нельзя: найдут или потеряет сознание и совсем ослабнет, а здесь хоть какой-то шанс, пусть и призрачный. Пожалуй, в такой момент стоит раскаяться во всем, что ему случилось натворить, однако Сера не чувствует вины, только тоску. Он ведь пытался все исправить, насколько было сил, хотя стоило предполагать, что все кончится плохо. Кровь капает, отмеряя шаги, Луис апатично смотрит по сторонам, но, увидев торчащую из-под груды хлама тонкую руку, застывает на месте, а после бросается вперед, оттаскивая упавшие ящики, деревянный столб, мятую бочку. Биолог обдирает ладони в кровь, но продолжает расчищать путь, не обращая внимания на собственную боль. Лишь вытащив из-под завала Лукрецию, Сера опускается на землю, прижав девушку к груди. — Красотка моя… — шепчет он, убирая волосы с ее лица. Девушка не шевелится, однако дышит, слабо, но дышит; угадывается едва заметный пульс. Луис прижимает Лукрецию к груди, упираясь подбородком в ее макушку; больше нет ни щупалец, ни жал; только безграничная усталость. Все вышло так глупо… но умирать в этих шахтах еще глупее. Луис и так всех подвел. Он вынуждает себя встать, держа Лукрецию на руках. Тяжело, однако биолог стоически терпит и продолжает идти.