Время всё решит

Оминису было тревожно. Слухи и чужие разговоры — его способ узнавать, как и чем жил Хогвартс и его обитатели; раз уж природа не позволила ему познавать мир и окружение самостоятельно — приходилось выкручиваться. От большинства слухов, правда, уши вяли — уж слишком полюбили ученики обсуждать очередную опасную дурость, сотворённую новичками, но нынешние новости скручивали кишки и взывали разобраться во всём во всех мельчайших подробностях. — Видели, что Селлоу и Уильямс побитые ходят? — шёпот младшекурсницы отзывался дрожью по всему телу и натянутыми, как тонкая струна, нервами, отчего Мракс кусает губы, вслушиваясь сильнее. «Не заметил стену и врезался в неё» — позже хмуро отзывается Себастьян на его и чужие расспросы. «Порезался, пока делал домашнее задание, ничего страшного» — так же неохотно отвечает всем Руди, и его удаляющиеся шаги эхом разносятся по коридору и сердцу слизеринца, вынуждая не верить никому из них. Селлоу не слушает его — отмахивается и отвечает грубо, продолжая ходить грозовой тучей по Хогвартсу. Уильямс же молчит — чувство вины перекрывает его туманом и не подпускает никого, даже Оминиса, поближе, и его уходы выводят из себя — ненадолго, мимолётом, после чего на место злобы вновь встаёт тревога за друзей, старых и новых. В носу у Оминиса щиплет от смешанных чувств — и он ощущает, что Эмили гложет что-то схожее, примешивая ко всему и собственную боль. Однако, они не говорили об этом. Пытались, по крайней мере. Ходили по краю обрыва, и с него то и дело вниз, в глубокую тёмную пропасть, шумно падали камушки-эмоции, грозя увлечь их обоих — нет, их четверых — за собой, и похоронить где-то там, на дне. Они устали от этого. Все устали. — Нужно немного времени, — вновь повторяет Эмили, пока они сидели в библиотеке и корпели над очередным сочинением; но мысли обоих витают совсем не там, где нужно, были не о зельеварении абсолютно, — время решит все проблемы, нужно немного потерпеть. Оминис был согласен с ней — но тревога всё равно не отпускает, не даёт выдохнуть весь воздух из лёгких и расслабить плечи, не даёт сбросить скопившийся груз на них. — Знаю, — тихо вздыхает слизеринец; его рука ложится поверх руки девчонки, нервно теребящей перо, и Эмили, пусть и ненадолго, но правда становится легче, — и я рядом, готов помочь. Помни… помните об этом. Они стали проводить больше времени вместе — Эмили чувствовала, как спутанный клубок нервов немного слабел, пока они вдвоём обсуждали очередное занятие или забивали голову всем чем угодно, кроме произошедшего. Нет, им и до этого было интересно и комфортно в компании друг друга — просто, ну, полюс внимания был смещён немного в другую сторону. У них обоих. Теперь же они были друг другу отдушиной — и достаточно крепкой опорой, понимающей, по-настоящему дружеской — тем самым дружеским плечом, про которое любили говорить все вокруг. — Как там Руди? — Чуть тревожно начинает пуффендуйка, находя в себе силы для очередного балансирования на краю. Оминис вздыхает прерывисто, убирая свою руку и начиная теребить собственную палочку, рукава рубашки — слепой взгляд упирается в стол, куда-то в кусок пергамента перед ним. — Не знаю, — честно признаётся Мракс, откидываясь на спинку стула, — молчаливее обычного. Зная его, это похоже на катастрофу. Мы… Оминис едва ли не на физическом уровне ощущал вину, витавшую вокруг Уильямса, будто приняла форму плотного тумана, барьера между ними — да что там, всем миром. Слизеринец пытался подойти то с одной, то с другой стороны к парню, старался ступать аккуратно — не дай бог надавить на свежие и, кажется, старые раны, что вновь открылись. Он чувствовал, что Руди ценил его попытки и старания поддержать — однако, всё равно держался на расстоянии, пока не готовый рассказать всей правды, и медленно тонул в собственных мыслях, переживаниях, страхах. — … мы почти не говорим. Он вроде и рядом, но и где-то не здесь одновременно. Он решает пока умолчать о том, что смог узнать — умолчал, что их друг стал куда яростней и отчаянней, бросаясь с головой в опасность. Умолчал, что Уильямс, покидая стены замка, тут же устремляется на поиски очередной беды. Может, это был его способ заживления ран, способ выпустить накопленную внутри смесь из эмоций, но Мраксу было бы немного спокойнее, не сопровождайся это рисками не выбраться назад и сгинуть не пойми где. Он умолчал, какой тревогой отзывается у него в сердце случайно найденная на ощупь паутина в волосах парня, очередная царапина или ссадина то тут, то там — и даже форма когтевранца, пахнувшая землёй и влагой, не вызывала привычного умиротворения. — От него табаком сильнее пахнуть стало, — хмуро подытоживает Оминис; Эмили тоже хмурится в бессилии, отводит глаза в сторону и чувствует внутри одновременно ничего и всё, — но это я ему припомню потом, когда всё успокоится. Или припомним вдвоём. Оминис улыбается краешками губ, слишком слабо, но даже от такого девчонке становится лучше — она так же легко улыбается в ответ, кладя руку на плечо Мраксу: — Обязательно, Оминис. В поле зрения, на самом его краю, замелькала знакомая фигура — Эмили косится в сторону пришедшего темноволосого парня, и улыбка исчезает с её лица так же быстро, как и появилась. Нервы вновь натягиваются, ком опять встаёт в горле, и она начинает быстро собирать свои вещи, вставая со стула: — Допишем сочинение потом, — она смотрит на Оминиса: тот сам снова становится печальным и потерянным, понимая причины её ухода, — прости меня. Оминис машет ей на прощание — не злится, не обижается, но вновь остро ощущает усталость — их общую. Эмили быстро покидает библиотеку — ноги едва держат её, а в глазах снова стоит дребезжащая пелена слёз. Время всё решит. Нужно просто подождать, потерпеть. Пережить.