andrew minyard wants a good sleep

      история натаниэля веснински всегда отчетлива в его воспоминаниях, будто бы она была снята на камеру и прокручивалась в его уставшем мозгу на протяжении всех семнадцати лет, что он скитался по миру в поисках себя. сначала это был дом отца. давящие со всех сторон стены, люди и даже он сам. будучи младше, он засыпал с застрявшим в горле криком и поселившимися в голове мыслями о несуществующем будущем и прошлом. абрам всегда воображал себе нечто другое, реальность, что была бы спокойнее. не то чтобы у него были представления об нормальной жизни, но матушка иногда рассказывала истории из своего детства, что тоже не отличалось особым счастьем. (семья хэтворд также была по своему жестока, но она действительно была домом, пусть и не для мэри. натаниэль никогда не понимал, почему мать никогда не отзывалась об этих историях тепло, предпочитая кривиться каждый раз, когда абрам спрашивал об своих дядях и тетях, которых он никогда не видел, но слышал.) так что все, что у него было, это собственное воображение и пример, как делать не стоит. абрам никогда не ходил в школу или детский сад, что было огромной мечтой многие годы. став чуть старше, он понял, как опасно было бы сыну мясника выходить из дома без веской причины на долгое время, но в раннем возрасте всегда ненавидел это. и если судить по ощущениям, тело натаниэля всегда было одной большой гематомой. ноющей при нажатии и безумно болящей, когда он лишний раз двигал телом. боль была одним из воспоминаний его детства — приветом отца и лолы из прошлого, а также развлечением ромеро и других людей, что когда-либо причиняли ему боль. он не помнил историю каждого шрама, но всегда мог описать ощущения любой травмы. если вы вдруг решите спросить его, какова боль от выдергивания ногтей, ошпаривания горячими предметами, отрезания кусков кожи или даже ломания каждой кости в вашем теле, он легко вам ответит. (иногда это был не его опыт, но он точно мог определить вид пытки по громкости крика из подвала его отца. более высокий — тесак, низкий — молот, а когда шума не было, абрам мог лишь думать, была ли это петля, вода или же бедняга уже мертв) он не понимал необходимость иметь людей вокруг себя, ведь это означало бы, что его уроки у людей отца снова начинаются, или кто-то собирается напасть на него толпой. потом оказалось, что наличие людей в его жизни также может иметь приятный смысл, но натаниэль все же не понимал, как его личная учительница могла приводить в пример семью и родственников. эта женщина также объяснила ему определение «друг», которое абрам долго переваривал в своей голове и произносил это слово до тех пор, пока не терял в голове его смысл. и хотя концепция доверия ему все еще была непонятна, он правда смог признать нескольких людей своими друзьями, когда ему исполнилось семь. это была его старая экономка, которая пекла вкусное печенье, которое натаниэль никогда не любил, но чувствовал своим долгом съесть все до последней крошки, чтобы полностью принять эти добрые жесты. женщина помогала ему с ранами, когда отец запрещал делать это матери, чтобы он «полностью прочувствовал всю тяжесть своего поступка». а еще это был повар, втайне от отца таскавший ему еду, когда натан в наказание запирал его в подвале, не очищенном от прошлой жертвы, чтобы мальчик чувствовал запах крови, засыпая на мокром полу и дрожа от страха. (эти дни были просто отвратительны, ведь больше чем голод и темнота, его мучали только одиночество и разбросанные по помещению органы) а однажды они исчезли, бросив все свои вещи на местах. женская одежда была раскидана по чемоданам, но так и не пропала в глубине аэропорта, а осталась дожидаться хозяйку, что больше никогда не вернётся. а несколько ножей с кухни пропало, оставив в назидание остальным работникам кухни огромные въевшиеся в стены пятна крови. натан ясно дал понять, что его сын станет причиной смерти любого из них, если в голове какого то смертника появится мысль помочь или защитить мальчика. тогда натаниэль впервые узнал, что боль бывает не только физической. что она может проявляться не только в расцветающих синяках, колотых ранах и ожогах. а еще в груди, плотно засев виной на дне его желудка, давя на стенки артерий и вырываясь из ребер. это научило его быть самостоятельным, не полагаться на помощь других. даже собственной матери, которой вход в его комнату стал запрещен в последние месяцы прибытия его в балтиморе. впервые у него появился шанс подружиться с кем то когда ему было десять. это были названые братья, почему то зовущие так друг друга без кровной связи, рико морияма и кевин дэй. они были родственниками основателей экси, так что натаниэль чувствовал легкую дрожь, встречая их впервые. но он был разочарован, когда узнал, что им по четыре года, и они толком и клюшку в руках держать не могут. тогда его тренировки по экси проходили в одиночку с тренером тетсудзи, и этот год на поле был лучшим временем в его жизни. а затем мама стала странной. она больше не заходила в его комнату, когда натан уезжал. вела себя, словно в любой момент могла сорваться с места и убежать, оставив за плечами семью и свое прошлое. мама больше не делала вид, что улыбается. не врала этой фальшью даже в лица гостей, когда кто-то приходил в их особняк на банкеты или деловые встречи, за что всегда получала лишние часы в кабинете отца. она перестала делать вид, что все нормально. почти не говорила, стала еще скованней, чем когда-либо была и носила в рукаве пару заточенных вилок, украденных с кухни. ее лицо было умиротворенным, как будто она вот-вот должна была лечь в красный бархат тесной коробки и отправиться на три метра вниз. будто она готовилась к этому. а потом она будто загорелась, меняя прежнее выражение лица на бесконечное счастье, даже зная, как натан ненавидит это. в какое-то утро, натан просто объявил за столом, что завтра вместе с сыном отправляется к тетсудзи для какого то экзамена, и, натаниэль готов поклясться, лицо его матери в этот момент было полно решимости и нелепой веры. в ту же ночь она ворвалась в его комнату, промямлив что-то про лекарства, добавленные в их ужин, а затем схватила сонного десятилетнего натаниэля, огромную сумку и сбежала, действительно бросив все позади. это казалось таким кратким мигом счастья, проснуться уже на другом краю штата вместе с одной матерью. но тогда проснулся не натаниэль. тогда алекс миллер и его тетя, аманда миллер, только приехали в питтсбург, оставив в вашингтоне погибших родственников, чтобы помочь только лишившемуся родителей мальчику сменой обстановки. через месяц оливер грейс со своей матерью были в ричмонде, через несколько месяцев в оттаве оказались стефан, потом крис, джейкоб, оскар, томас… эти долгие семь лет абрам был одним комком страха и недоверия. он хранил под подушкой оружие, спал с матерью спиной к спине, сжимал в ладонях складной нож и никогда не видел одно и тоже отражение в зеркале дольше, чем пару месяцев. он привык по несколько дней не спать, не есть, не лежать. возненавидел связи с кем угодно и где угодно. не мог смотреть на француженок, без воспоминаний о неловком поцелуе и оторванных после этого матерью волос. не мог не впадать в панику, когда кто-то на улице здоровался с ним по ошибке. все, что мог абрам — бегать и скрываться, а также притворяться кем то другим. а еще он мог слушаться свою маму, одновременно любя и ненавидя всем сердцем. это стало проблемой, когда лола и ромеро догнали их в промежутке между двумя городами, ранив его мать. он помнит как бежал, сломя голову, босиком и вцепившись ногтями в мамину ладонь, чтобы не отставать. помнит, как дрожал от холода и нетерпения, пока мама взламывала чью то машину, чтобы они могли оторваться от погони. абрам тогда не замечал, как сильно ее свободная рука сжимала живот, и как непривычно для такого стойкого человека дрожали ее колени. далеко от того места, на пляже, они остановились и она испустила последний вздох на заднем сидении, когда пыталась исправить свою рану. она шептала ему, путаясь в языках, хваталась как за последнюю соломинку, а потом просто упала, бессильная и бессознательная. натаниэль знает, будь она жива, оттаскала бы его за волосы за те часы, что он просто безмолвно сидел возле ее леденевшего трупа, вместо того, чтобы пытаться уйти подальше. когда он пришел в себя, ее тело уже трудно было оторвать от сидения из-за крови. абрам быстро облил ее тело бензином, вылитым из бака машины, и поджог ее же зажигалкой. он не помнит, сколько времени провел там, смотря на огромный костер, вероятно, привлекший кучу внимания. он оклемался, когда услышал голоса людей его отца и бросился так быстро, как только смог, чтобы исчезнуть. но этого ему не удалось. а потом все было словно в тумане. самым четким его воспоминанием была улыбка отца, боль по всему телу и галлюцинации голоса его матери. он был уверен, что вот вот окажется у нее, вернётся к экономке и повару, может, почувствует себя счастливым, когда будет мертв. менее четкими были руки стюарта, медиков и уколы капельницы в его руки. а потом он проснулся, хотя еще вчера не был уверен, что это произойдет. в какой то момент стюарт хэтворд, которого абрам видел слишком давно, чтобы вспомнить его лицо с первой попытки, зашёл в комнату и просто так дал ему второй шанс на существование. он ничего не просил взамен, привез его в англию и дал лучшее время, что когда-либо было у парня за всю его жизнь. абрам был так безумно благодарен, что, казалось, был готов на что угодно, чтобы оплатить долг, хотя его никто никогда об этом не просил. в его семнадцать закончилась история натаниэля абрама веснински. так началась история нила абрама джостена.

***

      — и так, шакалы. нил джостен со всей присущей ему на тренировках серьезностью протянул дэн стопку бумаг, жестом приказывая раздать остальным, как она и поступает в течении следующих пары минут. кевин бегло оглядывает скрепленные скобами листы, на верхушке которых были запечатлены фотографии игроков, которых он часто видел по телевизору, но которые никогда не могли заслужить его уважения. шакалы были командной, выигрывавшей за счет унижения и насилия над соперниками. они могли на протяжении всей игры шептать тебе на ухо гадости, пока в конце концов ты не сойдешь с ума и не набросишься на них, зарабатывая красную карточку. или, когда устают ждать, они подло бьют тебя, слишком жестоко, даже для такой суровой игры, как экси. это были самыми отвратительными для игроков в большом спорте качества. то есть, никто не заставлял их быть любезными, как троянцы, но кевина всегда поражала эта излишняя грубость. даже вороны старались преподносить презрение на украшенном вежливостью блюде. кевин загорается любопытством, когда вместо биографии на листах видит подробности о весе, росте и стиле боя, которые ваймак никогда им не предоставлял. глубоко залегшие под глазами нила синяки лишь доказывают, как много времени он на это потратил. и дэя берет злоба, когда целая половина команды пренебрежительно откидывает документы в сторону. — игра состоится через пару дней, вы знаете, — борясь с зевком, сообщает нил. и даже бровью не ведет, когда эндрю сминает в кулаке труды его прошлых недель. он сглатывает эту обиду беззвучно. — сегодня будет последняя перед игрой ваша тренировка со мной. его голос совмещает в себе горечь и злобу, направленную на стоящего рядом ваймака. взгляд того красноречив, потому джостен не начинает спора. — тренер ваймак проведет ваши генеральные тренировки завтра и послезавтра, а сегодня я предлагаю начать с теории, — элисон и ники разочарованно вздыхают, нил улыбается на это, — а в конце поиграем, и я дам вам задание на дом. кевин чувствует расплывающееся внутри тепло. — все согласны? — он не оставляет никому время подумать, рукой указывая на кабинет ваймака(который, скорее, теперь принадлежал ему. потому как дэвид вовсе перестал посещать его, когда обязанности тренера значительно снизились, разделившись между ним и помощником), — пройдемте. и когда нил имел ввиду теорию, это действительно была она. это были полтора часа разбора стиля каждого игрока, их веса, роста и размера клюшки. джостен также провёл небольшой тест, чтобы убедиться что каждый все запомнил, на что кевин немного оскорбился. неужели его команда выглядит настолько плохо, что кто-то может подумать, будто бы лисы не могли вспомнить тех, с кем уже играли в прошлом году? и нил был прав — почти никто ничего не вспомнил. за исключением кевина и эндрю, конечно же. память последнего просто ужасала, а дэй был достаточно дисциплинирован для выполнения своих обязанностей, как вице-капитана. а после состоялись несколько игр, на которые им еле-еле хватило тренировочного времени после теории. и это было хорошим опытом для лисов — быть публично отруганными за стиль игры. иногда нил джостен просто пугал всех лисов, но в остальное время он был просто милашкой(слова эллисон, не его) сначала это было просто отлично. — мэтт, я ценю твое старание, но ты оставляешь слишком много сил во время первой половины игры, — мягко начинает тренер, но, все знают, скоро его тон поменяется на что-то грубее, если бойд не перестанет грубо задевать всех во время бега, — ты станешь опекуном гориллы, хранить силы — это важно. мэтт действительно стал экономнее в расчете своих действий на поле. — ники, ты наоборот, старайся больше выкладываться в начале, — ники гордо кивнул ему, продолжая затягивать шнурки на своей обуви, — иногда, первый рывок бывает важен для результатов игры. для кевина, человека, которого команда отказывалась слушать долгое время, прежде чем он заслужил это мизерное уважение, такая слепая вера в джостена была обидной. даже если он и сам стал таким, поплыв в чужих руках при первой же возможности. как он, черт возьми, это сделал? — кевин. дэй замер, ожидая получить подобный выговор, как у остальных, приправленный толикой наставления от доброго тренера, но получил лишь: — вытащи голову из задницы и перестань быть таким эгоистом. вся команда замерла, обратив свои пораженные взгляды на них, в то время как кевин лишь с широко открытыми глазами глядел на джостена и ловил ртом воздух. — ты играешь не один. сет также играет в линии нападения, — говорит он, не менее возмущено, — гордон, конечно, сильно уступает тебе в скорости, но это не значит, что ты в одиночку должен пробиваться через мэтта и ники, — заявляет он, поправляя свои рыжие локоны, — такой стиль игры не приведет тебя к командной победе. ты должен усвоить это до матча, иначе просто просидишь всю игру на скамейке. ники на фоне возмущенно шептал что-то на немецком аарону, тот предпочитал молчать с недовольным взглядом, а остальные лисы переглядывались. лишь эндрю, до сих пор лениво стоящий в воротах, заливался смехом, держась за живот. — наконец-то кто-то поставил его на место, — на том же немецком отвечал ники аарон, закатывая глаза, — засранец получил то, что заслуживает. — это также касается и остальных, — нил обращался ко всем лисам, но пристально глядел на аарона, — для членов твоей команды слова «засранец» и подобные не используются, — он отворачивается, направляясь в тренерскую каморку. ники смотрит на него круглыми глазами, перекидывая взгляд то на рыжую макушку, то на светлую рядом. — очередной талант нашего тренера, — быстрее всех понявший ситуацию, эндрю неожиданно появляется рядом, закидывая локоть на плечо дэя, — столько дарований в одном человеке…— затем он поворачивает на друга голову, — неужели тебя отшили, дэй? кевин буравит его недовольным взглядом. возможно, от кого-то другого он посчитал бы оскорблением такие слова, но нил, успевший заполучить авторитет в глазах всех лисов, оказал на его мысли реальное воздействие. — я прислушаюсь к его словам, — бросает кевин, направляясь в раздевалку. он слышит, как лисы сзади взрываются удивленными вздохами, явно не ожидавшие, что горделивый кевин дэй прислушается совета новичка-тренера. дэй действительно считал большую их часть идиотами.