Добро без лица, зло без вины.
Праксис клинков, логос войны.
Орущая сталь, в ней речь улови,
Вечная бойня для вечной любви.
От этих яростных красных очей, Его сердце цветёт, как картофелина.
Кровушка льётся, в Богине Мечей, Разом сплетётся любовь и война.
──────── ※ ────────
Ночная темень облепляет исполинские стволы деревьев, которые царапают верхушками затянутое мраком небо. Бесконечные грозовые тучи пожрали звёзды и луну и теперь облизывают небосвод острыми молниями. С приходом к власти Фобоса Меридиан не знал другой погоды. Даже не верится, что здесь когда-то хозяйничало солнце, согревая планету заботливыми и тёплыми лучами. Ступни Корнелии проваливаются в туманную дымку, застилающую размытую почву древнего леса. Она бредёт среди стражниц в первой шеренге когорты оппозиции, раздробленной чащобой. Откуда-то издалека доносится заунывный волчий вой. Они идут на войну. Время умерло. Ноги вышагивают бесконечно долго, тонут в вязком мареве, но никак не приближаются к лесной кромке, граничащей с неизвестностью. Нарастающее напряжение зарождается где-то под ложечкой и разливается по телу, становясь угрюмым провожатым. Передовая — совсем рядом. — Тебе тоже не по себе? — перебивает Хай Лин дождь. — Я просто хочу поскорее дойти, — оправдывает пасмурь на своём лице блондинка. Ей боязно допускать даже мысль о том, что может быть страшно. Будто если она признается в этом себе, то ужас захватит её целиком, сковав тяжёлыми звеньями цепей. Её первый бой. Бой, который будет проигран, если появится он. Корнелия отгоняет от себя это имя, словно опасаясь, что случайно позовёт его, если упомянет всуе. Впереди, меж росчерков почерневших стволов, болотными огоньками начинают маячить факелы боевых башен Кавигора. Их тёплый свет размыт неясной дождливой пеленой. Вспышка изломанной молнии бликует на граните, вырезая его давящее величие из ночной мглы. Обитель мук и последнее пристанище обречённых. Крепость, служившая тюрьмой для преступников и бунтующих против диктатуры Фобоса, неприступна для штурма небольшим войском, но высокие стены и выкопанный по периметру ров — не проблема для стражниц завесы. От них напрямую зависит исход этого сражения. Двести пятьдесят жизней и судьбы пленных. — Не взлетать, пока не снимут стрелков, а то станем живыми мишенями, — храбрится Вилл, пытаясь не выдавать тревоги в голосе, — я буду держать щит, чтобы закрыть всех от обстрела, пока наши лучники встанут на позиции. — А почему бы вам не порешать их одним махом, используя тот же щит в воздухе, а? Я думал, что от стражниц завесы будет больше проку, — склабится плечистый мужчина, поправляя набитый стрелами колчан. Большинство оппозиционеров никак не могли смирить уязвлённой гордости — им, матёрым воякам, — велено подчиняться какой-то девчонке. Ватек — единственный кто сейчас удерживал сопротивление на плаву, не мог рисковать собой. И потому покинул их, как только убедился, что собранное им ополчение полностью готово к битве. — Уж точно больше, чем от твоего трёпа, — не упускает возможности съязвить Корнелия, пытаясь ослабить натянутые нервы. — Там могут быть боевые маги, они лопнут барьер как жвачку, если мы окажемся в зоне досягаемости чар. — Да заткнитесь вы, ещё немного и нас засекут, — предостерегает один из галготов закипающего от негодования собрата и готовую дать ему отпор блондинку. Соглашаясь с его словами, пространство сотрясает вражеский горн. Средь поредевших деревьев начинает гулять ветер, поторапливая пересечь рубикон. Оппозиционеры стягиваются плотнее, группируясь перед началом натиска. Горн трубит снова. Его звучание оглушительно. Оно перебивает раскаты грома. Лурдены суетливо занимают боевые позиции на стенах, рябящих от пик с насаженными головами. Воздух разрезает свист предупредительных стрел. Медлить больше нельзя. Теперь Корнелии кажется, что всё происходит слишком быстро, второпях, как-то неправильно, скомкано, совсем не так, как она представляла. Несколько рваных вдохов, вздымающих грудину и лёгкой судорогой пробегающих по телу. Конечности будоражаще колет миллиардами крошечных иголочек, пересыпающихся саднящим песком. Перед шагом в бездну. Ну, давай же! Сейчас! Девушке кажется, что крик сорвавшихся с места оппозиционеров с оружием наперевес раздаётся из её глотки. Под гнётом поступи войска вибрирует земля. Хейл рывком вываливается на открытую для обстрела местность, отрезая путь назад неистово вопящим инстинктам самосохранения. Её первый бой. Уже идёт. Здесь будет пировать смерть. Поле брани перед крепостью озаряет мягкое розоватое свечение силового поля, исходящего от сердца Кондракара, зависшего в воздухе меж ладоней Вилл. Мерцающий барьер растягивается на всю ширину когорты, делая их неуязвимыми. Галготы ликуют, совсем не замечая лицо Вандом, которое выглядит постаревшим из-за запредельной концентрации и давящей чародейской силы. Корнелия не тешит себя иллюзиями — долго не протянет, защитный барьер забирает слишком много магического потенциала. Им нужно прорваться как можно скорее. Град вражеских стрел, ударяясь о невидимую преграду, осыпается вниз, словно созревшие плоды, срывающиеся с ветвей раскачиваемого дерева. Ответный залп не заставляет себя ждать. Полдюжины галготов, вооружённых самодельными луками, отпускают натянутую тетиву. Большинство заострённых наконечников и древков, увенчанных перьями хугонгов, не достигает цели, хаотично рассыпаясь от столкновения с гранитом крепостных стен. Слишком высоко. Слишком плохой обзор. Владения Фобоса отстаивают не только лурдены, но и сама гроза в унисон с проливным дождём и разгулявшимся ветром. Они не попадут, даже если им удастся подойти ближе. Защитное поле начинает предательски мигать. Прямо как сбоящая лампочка, которая вот-вот потухнет с бьющим по ушам хлопком. Корнелия в отчаянной мольбе смотрит на перекошенную от напряжения Вилл. Кажется, что её плотно стиснутая челюсть крошит зубы. На покрытых испариной висках, обрамлённых взъерошенными рыжими волосами, проступают тёмно-фиолетовые узелки вен. Чёртова Вандом, ну же, держись! Сможешь! На грани. Мгновение, и сгорит, вспыхнет в последний раз и осыплет их головы разлетающимся фейерверком розовых искр — предсмертным вздохом магического барьера. Нужно что-то делать, иначе размазанный кровоподтёк утреннего зарева увидит пред Кавигором поле, усыпанное их остывающими трупами. Взгляд Корнелии судорожно рыскает из стороны в сторону, выискивая, за что может уцепиться её сила, чтобы увеличить их шансы на выживание. Бесполезна, так бесполезна… Да что ты можешь сделать, кроме того, как прорастить пшеницу… Фантазия рисует безжизненные тела, удобряющие высокие плачущие на ветру колосья. Кровь и золото смешиваются в поле кистями оперённых стрел… Стрел… Стрелы, ну конечно же! Корнелия фокусируется на тонких древках, рассыпанных мелкими щепками по низкой траве. Сила природы охватывает её тело изумрудным сиянием, струится по венам, копится на кончиках пальцев. Девушка разводит руки и, повернув тыльные стороны ладоней по направлению к земле, с усилием тянет вверх, приказывая клубящейся мане пробудить мёртвую древесину. Откликаясь на зов, из стрел начинают прорастать высокие камыши и заросли дикого тростника. Растения всё стремительнее разрастаются по полю и создают временное укрытие. Стоит повстанцам и стражницам приникнуть к почве, теряясь во всходящих кущах, как силовое поле надрывно лопается. Корнелия смотрит, как Вилл оседает на колени, подпирая землю раскрытыми ладонями, и шумно втягивает ртом воздух. Встретившись с ней взглядами, Хейл не видит одобрения или благодарности, лишь полопавшиеся капилляры и зрачки, стянутые в одну точку. — Корни, чтоб меня чжуполун пожрал, да ты чёртов гений! Если бы не ты, то все были бы как на ладони! — пугает блондинку Лин-Лин, неожиданно дёрнув её за плечо. — Хай Лин, призови ветер, пусть качает осоку, так они не вычислят, где мы! И не оставайтесь на одном месте! В нас по-прежнему могут попасть! — сбивчиво шипит Тарани откуда-то сбоку, передвигаясь на локтях. — Стойте… — продирается хриплый голос Вандом. — На стены подтягивается всё больше и больше лучников. Несколько плотных залпов, и все мы — трупы. Надо снять стрелков, пока их не стало слишком много… — И что же ты предлагаешь? — холодным сентябрём смотрит на неё Корнелия, предчувствуя, что сейчас услышит то, что ей явно не понравится. — Нам надо закрыть им обзор, а потом взлететь и разнести верх стен… Других вариантов нет, — заставляет сжаться её сердце Вандом. Переход к решительным действиям всё время нависает над Хейл дурным знамением, предрекающим стать убийцей. Заклеймённая кровью душа — дань, пожинаемая войной, которой она хочет избежать всеми правдами и неправдами. Будет ли она после этого прежней? Сколько ещё этот проклятый Меридиан будет делить её на «до» и «после»? Пока совсем ничего не останется… — звучит в голове ответ на собственный вопрос. — Корни нечего делать там, где ничего не растёт, — отзывается на приказ Вандом Лин-Лин, — да и ты, Вилл, себя видела? Ты не то что взлететь, встать-то вряд ли сможешь. Остаёмся только мы с Тарани. Корнелии хочется зашить китаянке рот. Что она делает? Хочет полезть в самое пекло, а её оставить сидеть здесь? Разбежалась. — Заткнись, Хай Лин, что ты несёшь?! Это тебе не комиксы, не корчь из себя героиню! Если мы полетим, то только вместе, — разъярённой коброй шипит Корнелия, когда слова подруги проходятся по её сердцу острым лезвием. — Да завязывай ты уже брыкаться, Корни, она права, — поддерживает китаянку Тарани, — мы должны действовать логично! Что ты сможешь там сделать, просто полетаешь рядом?! Корнелия до боли прикусывает щёку, давится злостью с примесью горечи, чувствует себя стянутой смирительной рубашкой. Понимает, что Тара говорит дело. — Я могу поджечь камыши, тут всё затянет дымом, нас не будет видно, мы подлетим ближе и устроим им огненное шоу, — предлагает Кук, морщась от уже содранных в кровь локтей. — Главное, жги ближе к стенам… Некоторые галготы уползли вперёд, — нервно сглатывая, соглашается Вилл. — Я окружу тебя щитом: когда ты начнёшь призывать огонь, станешь для них красной тряпкой. Корнелия чувствует свою бесполезность с новой силой. Несмотря на то, что ей отчаянно не хочется обрывать чужие жизни, отсиживаться в кустах, пока другие рискуют собой, — унизительно. — А что прикажешь делать мне? — не выдерживая, едко интересуется Хейл. — Я вообще вам тут нужна? — Побереги силы, Корни, когда станет некому стрелять, они откроют ворота для своих воинов… Корнелия встречается с шоколадными глазами Лин-Лин, полными теплоты и нерастраченной нежности. Этот взгляд намного красноречивее, чем не озвученное вслух «я люблю тебя». Каждый раз Хейл отвечала лучшей подруге взаимностью, но сейчас она отражает ей лишь сплошную боль. — Не смей так смотреть на меня, — она непроизвольно зачерпывает горсть земли и с силой сжимает её в ладони. Попавшийся мелкий камушек остро вонзается в кожу. Я ещё обязательно тебя увижу. Это не последний раз, точно, нет, — бьются в голове похороненные слова. Лин-Лин молча кивает, отворачивается, ей нечего ответить. Корнелия обречённо замирает, наблюдая, как они с Тарани неловко приподнимаются на корточки. Вилл, оставаясь на земле, тянет дрожащую руку по направлению к девушкам, намереваясь создать щит. Только сбереги себя, только сбереги себя, только сбереги, пожалуйста, сбереги. Корнелия боится обрывать бесконечную мантру, затапливающую все уголки сознания, словно если прекратит, то произойдёт нечто страшное. Истощённая Вандом из последних сил окружает спасительным барьером поднявшуюся над полем Тарани, расплачиваясь багряной змейкой крови, стекающей из носа и косым росчерком напомадившей губы. В руках хранительницы огня наливается дышащий рубиновый шар, плавно увеличивающийся в размерах. Несколько стрел с надрывным свистом бьются о силовое поле и рикошетом отскакивают в стороны, чуть не хлестнув Корнелию по плечу. Воздух наполняется жаром. Из сердца лавы, облепленного чёрной угольной чешуёй, с шипящим шумом вырывается огненная струя, слепящая глаза и сметающая всё на своём пути. Край передовой превращается в красно-жёлтую трепещущую преисподнюю. Корнелии кажется, что пламя лизнуло ей затылок, когда откуда-то спереди слышатся истошные вопли их самых смелых воинов, успевших доползти до стен Кавигора. Не выдержав, Хейл затыкает уши. Передняя часть поля становится крематорием. Всё выходит из-под контроля. В тёмно-сером облаке, растянувшемся от земли до грозового неба, порхают серые клочья бабочек, постепенно левитирующих вниз. Чем раньше приходился этот пепел? Пророщенной ей осокой или галготами, попавшими под горячую руку? Блондинка замирает. Неотрывно следует глазами за взлетающей Хай Лин, которую почти сразу поглощает дымовая завеса. Только сбереги себя, только сбереги себя, только сбереги, пожалуйста, сбереги. — Эй ты, припадочная, в себя приди! Нашла время! — пугает её низкий голос проползающего мимо поджарого мужчины. Корнелия не успевает обрушить на него отборные язвительные комментарии, её опережают вражеские стрелы. Три древка могильными крестами торчат из широкой спины. Галгот непонимающе застывает, медленно поворачивает голову, а затем грузно стукается грудиной оземь. Его лицо обращено в её сторону. Блондинка наблюдает, как искра жизни растворяется в обесцвеченной пустоте глаз. Её глаза — последнее, что он видел, а «время» — его последнее слово, обернувшееся в эпитафию. Это сочетание навечно останется в памяти раковой опухолью. Грубыми зарубками на черствеющей душе и почерневшем сердце. Свои или чужие, без жертв — не вариант. Корнелия вновь обращает взгляд к грозовому небу. Ищет знакомый силуэт. Тщетно. Через аспидно-серый дым виднеется световой путь от огненной кометы, одетой в оранжевые всполохи. Пространство наполняется утробным гулом и оглушительным треском. Сквозь песнь пламени и падающего камня доносится предсмертная перекличка воплей. Дождь с шипением тушит догорающую болотную поросль. На земле пестреют раскалённые угли с карминовым кантом и тронутые гарью кости. Порыв шквального ветра сносит остатки дыма в сторону, обнажая выжженное поле. Хейл переводит настороженный взгляд на стены Кавигора. Брустверы, заслоняющие галерею для передвижения лучников каменными зубцами, превратились в пережёванную насыпь из булыжников. Нарастающее ликование перекрывает чернеющие контрасты. Корнелия поднимается на ноги, порываясь броситься навстречу приближающимся Хай Лин и Тарани. Получилось! У них получилось! Китаянка с лёту врывается в её объятия, чуть не сбивая с ног. От неё пахнет дождём и смогом. — Нам всем крупно повезло, что ты не полетела, — отрывается от неё Хай Лин, демонстрируя кончик подпалённого хвостика и сжимая его меж пальцев. — Случись что с твоими космами, ты бы весь Меридиан с землёй сравняла. — Да иди ты, ветреная девица, кинула меня тут, променяв на поджигательницу задниц! — не в силах сдержать улыбки, укоризненно фыркает Хейл. — С удовольствием тебе её возвращаю, это был временный бартер, — как-то контужено улыбается Кук, нервно поглаживая пальцы от пережитого стресса. — Вы отлично сработали, — подтягивается осунувшаяся Вилл. — Самое сложное позади. Корнелия ловит себя на мысли, что охватившая их непринуждённая весёлость стробит вычурным пятном на фоне учинённых битвой зверств. Но сейчас совсем не хочется отмечать их маленькую победу горькими слезами и похоронной процессией по павшим. Она просто рада, что они живы. Она не потеряла Хай Лин. Её душа цветёт от переизбытка чувств после скинутого напряжения. Её душа цветёт чёрными розами, что уходят корнями в пепел, подпитываясь кровью — главное, что чужой. Её душа цветёт плесенью и порчей, после того, как смерть становится данностью. Корнелия резко оборачивается на натужный скрип цепей, опускающих грузный навесной мост. — Перегруппировка! — кричит Вандом, чтобы её услышали не только выстроившиеся в шеренгу стражницы, но и галготы, разбросанные по полю небольшими отрядами. Когда за спинами девушек стягиваются поредевшие силы оппозиционеров, обитый металлом край с глухим звуком ударяется о насыпной мостовой подход. Пред взором Корнелии предстают двустворчатые железные ворота с распятым на них трупом. В проёме, объятым пламенем факелов, показываются стройные ряды остроконечных шлемов и щитов, украшенных гербом с шипастой розой. Тяжёлый ритм грузной поступи нога в ногу свидетельствует о безупречной дисциплине армии, выдрессированной генералом князя. Тёмные доспехи, которые видели уже не один бой, покрывают зазубрины и царапины. Лурдены, чем-то напоминающие злых троллей из мрачной сказки, сжимают в своих лапищах огромные секиры, увесистые моргенштерны и заострённые клейморы. Короткие клинки оппозиционеров на их фоне кажутся Корнелии нелепой шуткой Ирмы, брошенной совсем не к месту. Погнившее тело разделяется на две части, натягивая меж собой сплетения кровеносных стволов, и с мокрым звуком выплёвывает ошмётки внутренностей на помост. Замок распахивает свою стальную пасть, обдавая их смрадом смерти. Сейчас начнётся. Она не имеет права их подвести. Нельзя колебаться. Не после всего увиденного и пережитого. Стражницы завесы отрываются от земли навстречу грозовому небу. За протяжным горном раздаётся многоголосый лязг лат. Две противоборствующие стороны сливаются воедино, образуя черту смерти. Сверкающая молния ярко очерчивает силуэты чародеек, воспаривших над звуками орущей стали, высекающей снопы золотистых искр. Пепел окропляется алыми брызгами, от череды пируэтов уродливого танца ненависти — во славу самой смерти. У павших и раненых нет шансов, их тут же затягивает в бурлящее море кровавого побоища. Корнелия вздымает почву, толкая лурденов прямо на мечи. Три. Семь. Девять, — плёткой отстёгивает разум страшную считалочку, от которой всё внутри покрывается слоем инея. Корнелия разверзает землю до крупных трещин глубиной по пояс, а затем приказывает разлому сойтись вновь, представляет, что делит зёрна от плевел, взаправду — ноги от туловищ. Пятнадцать. Восемнадцать. Обезличивать, прежде чем линчевать. Не думать о том, что до этого у их врагов была своя жизнь: со своими радостями, горестями и воспоминаниями. Корнелия призывает из подземных недр прожорливые корни, они пронзают животы и прорастают насквозь, змеиными хвостами высовываясь из глоток. Двадцать один. Двадцать пять. Корнелия обездвиживает шипастым плющом целую шеренгу, по которой огненной волной проходится Тарани. Плавленая сталь с шипением впитывается в оголившийся мозг. Она сбивается со счёта. Корнелия чувствует, как из недр преисподней к ней тянется что-то тёмное, пробуждённое песнопениями бойни и соблазнённое пролитой кровью. — Вилл, направь на меня поток силы! — гласом пробудившейся воительницы. Вандом сводит ладони воедино в молитвенном жесте, словно призывая бога, которого здесь нет. Раскрывает их, направляя в неё розовый светоч. Корнелии кружит голову от утроенной силы, она — сама природа. Девушка чувствует, что если прямо сейчас не выплеснет терзающую её ману, то сама разорвётся на части. Пальцы скрючиваются, напоминая ветви. Она впивается в невидимый поток тёмной энергии, остервенело тянет его к себе, подбадривая неведомое чудище. Земля обрушивается, утягивая в образовавшийся котлован и своих, и чужих. Из пролома разрастается трёхметровый плотоядный цветок. Зияющая алая пасть унизана бесчисленными рядами зубообразных кольев, которые придают ей сходство с порталом, ведущим в ад. Растение истекает соками, которые позволят с лёгкостью заглатывать измоченную в ядовитой слюне пищу. Предвкушая насыщение, разводит лепестки шире, готовясь до отвала набивать утробу во вздутом корневище. Хай Лин приказывает ветру сдувать отчаянно цепляющихся за выжженную траву лурденов в сторону тянущегося к ним алчущего соцветия. Как только они оказываются в зоне досягаемости, растение стремительно накрывает обречённых смертельным куполом, лихо подцепляет их тела подвижными лепестками и заталкивает внутрь. Оно не жуёт — заглатывает, заглушая крики и раздувая стебель, который эластично подёргивается от судорожных движений пока ещё не переваренных жертв. Ряды лурденов стремительно редеют вместе с иссякающей фантазией, подсказывающей идеи для очередной расправы. Все действия становятся последовательными и ритмичными. Схватить и разорвать. Оплести и задушить. Утянуть вниз, похоронив заживо. Корнелия и остальные стражницы вихрем носятся по полю и над Кавигором, одержимо выискивая новые цели. Чем больше смертей среди чужих — тем меньше потерь своих. С каждой минутой вражеские доспехи мелькают всё реже, задача усложняется, но она ни за что не остановится. Пока Меридиан не умоется кровью этих жестоких монстров… Пока от них совсем ничего не останется… Как и от неё прежней…──────── ※ ────────
Фобос ласково проводит пальцем по уродливому чёрному бутону, покрытому бугристыми наростами. Неудавшийся шепчущий, которому так и не суждено родиться. Его первая проба пера, сохранившаяся по сей день. Огромная крытая тёмно-фиолетовым стеклом оранжерея была отведена под королевский розарий, как только он занял трон. Любой посмевший ступить сюда без его дозволения, мгновенно попадал в силки хищного вьюна: зазубренные лозы утягивали вторженцев под самый потолок, а затем рвали их плоть, удобряя розы свежей кровью. Два дела одним махом, впрочем, что ещё можно было ожидать от его гения? Пропащие души, обращённые в цветы, не тянутся к свету, и оттого их пристанище освещается лишь разрезающими мрак огоньками светлячков да периодическими вспышками молний за стеклом. О красотах этой оранжереи ходит множество сплетен и слухов среди дворцовых слуг, однако никто из них не знает, что его розарий напоминает мрачное заброшенное кладбище, поросшее сорняком. Изломанные стебли, состоящие из сплошных шипов, вывернутые листья, покрытые влажными незаживающими язвами, извилистые корни на месте изящных лепестков. У некоторых цветов и вовсе отсутствуют бутоны. Их стебли оканчиваются не до конца сформировавшимися безобразными головами искалеченных монстров с дырами вместо глаз и застывшей распахнутой пастью. Макабрический музей с несменяемой экспозицией. Комната страха. Цирк уродов. Тёмный князь сохранил их отнюдь не из жалости, которая уже давно ему чужда. Королевская закрытая оранжерея — памятник его восхождения к величию. Будучи юношей, он начинал создавать свой сад из мелкого зверья, населяющего меридианские леса. Под воздействие тёмной магии попадали белки, летучие мыши да змеи. По мере роста его силы ассортимент бестиария вместе с породами роз становился всё разнообразнее: его пополняли арахниды, лавреки, василиски и прочие попавшие под руку твари. Каждый новый цветок становился всё краше предыдущего. Фобос был одержим совершенством, он обращал в чёрные розы всё живое, всё дальше углубляясь в чащу в поисках страшных чудищ и усложняя себе задачу. И только когда он достиг идеала, то позволил себе переключиться на людей. Нащупывая тонкую черту, Фобос не хотел умертвлять супостатов из-за своей неопытной небрежности в тёмных искусствах. Им было предначертано стать его ушами и глазами, неотъемлемой частью его розария — погоста для сломленных душ. Чем ближе колдун продвигается к выходу из теплицы, которую вернее было бы величать склепом, тем прекраснее становятся розы. Крошечные нераскрытые бутоны набухают, начиная расцветать пышным цветом. Серые лепестки постепенно окрашиваются в оттенок густой безлунной ночи. Короткие стебли вытягиваются вверх, расправляя свой горделивый стан, а шипы натачиваются всё блестящее и острее. Фобос следует за тропой из потрескавшегося мрамора, по которой находил обратный путь только он. Когда колдун проходит мимо благоухающих кустов, из сердец соцветий выглядывают крошечные маленькие угольно-чёрные фигурки с вытянутыми личиками и с длинными закруглёнными рожками, похожими на шутовские шляпки. Его сознание затапливает вкрадчивый мягкий шёпот, тихим хором приветствующий своего господина. — Ах, вы только посмотрите! Княже наш, плывёт по саду лебедем… лебедем. — Чёрное солнце Меридиана осветило наш скромный дом… скромный дом. — Пусть всех тебе неугодных пожрёт тля! Тля, тля, тля! — Милый сердцу господин, за кем нам нести дозор? Только подари нам имя со своих уст… со своих уст. Стоит Фобосу подумать о тишине, как мелодичный перезвон замогильных голосков сразу же застенчиво смолкает. Нет, сегодня он почтил их своим визитом не с целью распутывать чужие заговоры и интриги. Он пришёл за розой для своей Корнелии. Князь сразу понял, что его бестия находится на Меридиане, как только почувствовал уже знакомый терпкий ужас, замешанный с гневливостью, — характерный острый почерк её эмоций. Руны, растянувшиеся летящими птицами над надбровными дугами, с жадностью впитывали в себя весь её страх, злобу и отчаяние, даруя взамен сладкую, словно патоку, ману. Всё это время он не прекращал своих трудов по изучению феномена слияния душ. На днях Асмодей достал для него один из давно утерянных фолиантов, написанных на языке древних символов, тяжело поддающихся переводу. Пока князю удалось расшифровать лишь одну главу, которая поведала о том, что эмоциональная связь могла усиливаться, если они думали друг о друге. Эти знания подтверждались лёгким флёром чужих чувств, подобным дуновениям застенчивого бриза, не способного всколыхнуть опавшую листву. Его Корнелия думает о нём. Выводит его образы полупрозрачной акварелью, используя карминовые краски раздражения и ультрамарин тревожной настороженности. Но самый любимый оттенок в её исполнении — амарант, свойственный для зардевшихся девичьих щёк. О, ему определённо нравится быть частым гостем её мыслей. Затопить собой всё сознание, вытесняя лишнее. Только его. Корнелия. За те несколько дней, что они провели порознь, Фобосу показалось, что прошла целая тысяча лет, раздразнившая его неутолимый голод по магической мощи, снисходящей до него, стоило ей только оказаться рядом. Если он ощутил такой прилив сил на Земле, то что произойдёт на его родной планете? Фобосу не терпится встретиться с ней, чтобы оценить пределы своих возможностей и заодно вручить строптивице свой скромный презент. Князь хищно улыбается, представляя её поражённое его величием лицо. Его чресла ноют от желания увидеть в её глазах покорность и благоговение. Он основательно примется за её воспитание. Возьмёт за холку, словно маленькую львицу, скалящую ещё не заострившиеся клыки. Сегодня же. Её непостижимое упрямство только раззадоривает. Глупая. Неужели думает, что он не знает, что её к нему тянет? Обманывает саму себя, но не его. Фобос подходит к одиноко стоящему цветку, подготовленному специально для неё. Музыкальные пальцы обхватывают изящный стебель, избегая заострённых шипов. Князь достаёт свой подарок из кобальтовой вазы и бережно убирает во внутренний карман мантии, предварительно окутав розу защитными чарами, чтобы не повредить нежные лепестки. Наверняка она в подземном городе. Так близко и так далеко. Он знает всё об этой грязной норе под горой, вплоть до наличия второго тайного прохода. Его надёжные источники, в чьей преданности он не сомневается, никогда не подводят. Колдун может повернуть русла рек к подножию скал и затопить последнее пристанище мятежников, однако он не хочет бередить старые шрамы человека, который знает подход к его очерствевшему сердцу. Ко всему прочему, обрывать страдания неугодных совсем не в его манере. Пусть Корнелия захлебнётся в их муках. Пусть смотрит, какая участь ожидает тех, кто смеет бросать ему вызов. Увиденное пойдёт этой маленькой брыкающейся бестии только на пользу. Фобос ощущает колебания магической энергии, отдающей кладбищенской прохладой и зыбким туманом вьющимся у подножия надгробий. Асмодей ожидает его у входа в оранжерею. Пред поступью князя раскрываются высокие арочные двери, украшенные тусклыми витражами. Колдун выходит в дворцовые сады, ограждённые магическим куполом от грозового неба и беспрестанно льющегося дождя. — Живу, чтобы служить тебе, Чёрное Солнц-це Меридиана, ибо твоя участь — это и моя участь, — в почтении склоняет череп некромант. — К делу, Асмодей, — прерывая поток любезностей, требует Фобос. — Стражниц-ц-цы завесы и небольшой отряд мятежников взяли Кавигор, ц, — челюсть мастера над магией захлопывается, словно сработавший капкан. — Прикажете открыть портал и свершить возмездие от вашего имени, ц? Услышав долгожданную весть, Фобос чувствует себя так, словно взошёл на престол Кондракара. Наивные. Если бы он не приказал Седрику ослабить стражу и отозвать боевых магов, то крепость бы осталась неприступной. — В этот раз я разберусь сам, — не может сдержать князь дьявольской ухмылки, обнажающей заострённые клыки, — всё идёт в согласии с моим замыслом. — Тогда позвольте избавить вас, ц, от лишних хлопот, ц, — в костлявых пальцах Асмодея зарождается расширяющаяся магическая сфера, способная создавать дыры в пространстве Меридиана. Когда по шару проходится волна потрескивающих искр, некромант левитирует его к земле, начиная плавно растягивать маревые края. Перед Фобосом раскрывается портал с трепещущей проекцией чащобы близ кавигорской крепости. Асмодей вновь почтительно склоняется, размашисто вытягивая костлявую руку в приглашающем жесте. — Грозы благоволят тебе, — принимает его службу князь, направляясь к бреши, за которой ждёт его Корнелия. Настало время напомнить, кому она принадлежит.──────── ※ ────────
Огромный волколак, пасть которого, кажется, может заглотить луну, заискивающе скулит, звериным чутьём ощущая присутствие доминирующего хищника. Фобос, окутанный чарами невидимости, сливается с мглистой чащобой и направляется к кромке леса. С каждым шагом стремительно нарастает сила, магия обволакивает телеса, срывается каплями с заострённых кончиков ногтей. Он следует за ней как одурманенный, готовый прикончить любого, кто преградит путь. Приближаясь, он всё больше алчет утонуть в ней, слиться в целое, вышагивать рука об руку единой поступью, оставляя за собой поверженные империи. Корнелия. Упрямая до невозможности, до треска ломающихся костей. Ей нужно всего лишь подчиниться, и он возьмёт её под чёрное крыло своего покровительства, будет лелеять, словно самый капризный сорт роз. Он знает, что она знает. Он рядом. Не боится, лишь трепещет, понимая, что он не причинит ей вреда. Она теперь часть его — мана, текущая по венам. Чем реже становятся деревья, тем явственнее Фобос ощущает призраки минувшей битвы. Воздух смердит железом и пролитой кровью, напитывает лесную почву и превращает её в могильник. Откуда-то спереди доносится шумное карканье воронов, слетевшихся на великий пир. Утренние сумерки, впечатлённые яростным сражением, очерчивают края грозовых туч алым заревом, отражая в мёртвых глазах павших последний рассвет. Когда он переступает через трупы своих же солдат, попытавшихся укрыться в лесу от неминуемой участи, острые губы трогает едва заметная одобрительная улыбка. Каждое новое скрюченное тело — отрадой по сердцу. К этому приложила руку его Корнелия. Капризная роза созревает, стебель обрастает шипами, готовясь стать неотъемлемой частью его мира. Фобос продвигается сквозь пролесок, граничащий с полем. Деревья в почтении расступаются, освобождая ему путь, словно снизошедшему божеству. Его нутро надсадно вибрирует от тягучего желания испробовать новые возможности магического потенциала, способного поменять местами небо и землю. Непобедим. Бессмертен и вездесущ. Чёрное солнце Меридиана. Затмение для всех непокорных миров. Полёт мысли, парящей по сладостным грёзам, обрывается, падая подстреленной птицей. Князь останавливается, жадно впиваясь замерцавшими глазами в горделивую фигуру, напряжённую, словно натянутая тетива. Корнелия стоит средь выжженного пепелища на фоне полуразрушенных стен крепости, окружённая сотней галготов, празднующих мнимую победу. По удачному стечению обстоятельств остальные стражницы испарились, существенно упрощая ему задачу. Он чувствует их магию где-то глубоко под землёй, в недрах Кавигора. Подземелья крепости перетекают в целые лабиринты темниц, пропитанных безумными воплями и безнадёгой. Пусть они сойдут с ума, наслаждаясь вырезанным на телах искусством, сотворённым молчаливыми палачами. Ничто и никто не помешает ему насладиться искрящим молниями тет-а-тетом с его бестией. Фобос пристально вглядывается в её образ, словно изголодавшийся бедняк на свежеиспечённый голубиный пирог. Он не упускает ни одной детали, отмечая завораживающие метаморфозы. Злато волос, отливающее предрассветным багрянцем, разметалось по плечам от пыла минувшего сражения. Бархатную девичью кожу покрывают контрастные пятна крови, замешанные с чёрной копотью. Края длинной расклешённой юбки порваны остриями вопящих клинков, некогда кружившими вокруг неё в смертоносном танце. Фобосу хочется поместить Корнелию под хрустальный купол. Осознание того, что кто-то мог ранить её, причинив боль без его дозволения, — разъедает внутренности. Только он волен распоряжаться судьбой этого наипрекраснейшего из созданий, соединяющего в себе невинную трепетность и доблесть, которой может позавидовать целая армия. Ему мерещится, что перед ней ниц пало не несколько сотен лурденов, а вырезанные в одиночку легионы, превратившие поле брани в посвящённое ей капище. Сердце сокрушённо отстукивает от осознания, что он не наблюдал воочию пробуждение смертоносной воительницы, которая ещё несколько дней назад приходилась напуганной девчонкой, застигнутой им врасплох в собственной спальне. Фобосу хочется лично провести её через знакомство со смертью. Омыть вражеской кровью, окрасить оголённую кожу алыми атласными лентами, следующими за его ладонями. Требовательно схватить длинными пальцами нижнюю челюсть, оставляя царапины на впадинах щёк, надавить, принуждая раскрыть рот. Впиться в её губы, заглушая срывающийся с них боевой крик. Заставить наполнить лёгкие его дыханием. Терзать зубами и напористо сражаться с её языком, обращая поцелуй в саму войну. Очертить багрянцем высокую шею, проскользнуть пальцами по ключицам, задержаться на пышной груди, выводя контуры сосков. Притянуть к себе стройные бёдра, до боли сжимая ягодицы. Запятнать её всю, не упуская ни дюйма. Отдаться вожделению и похоти, собрав цветы непорочности прямо посреди самой гущи ожесточённого боя. Опомниться, когда их будет окружать лишь заваленная белеющими костьми пустошь, кишащая чёрными полосками гробовых змей. Его мысли продолжают наполняться будоражащими и яркими образами. Они даже не начали, а предвкушение от её противостояния уже отдаёт тянущим желанием в паху. Несомненно, он по-прежнему во сто крат сильнее, но её отчаянная борьба вопреки всему определённо будет стоящим зрелищем. Он смотрит на Корнелию, острый взгляд которой пристально исследует край леса. Когда глаза цвета разбушевавшегося цунами останавливаются на нём, глядят прямо насквозь, Фобос снимает с себя чары невидимости. В ответ на оторопь, тронувшую девичье лицо, по губам растекается язвительная ухмылка, обнажающая крайнюю степень довольства от произведённого эффекта. Истосковалась по мне, бестия? Я пришёл за тобой.──────── ※ ────────
Когда в воздухе вырисовывается благородная мантия, увенчанная наплечами, напоминающими бесовские крылья, сердце на миг вылетает из клетки рёбер, заходясь на воле в бешеном ритме. Чеканящий пульс бьёт по вискам, глаза фокусируются на неизменно надменном аристократическом лице, обрамлённом белыми, как утренний снег, волосами, с которыми ласково играет ветер. Фобос возвышается пред усыпанной трупами пустошью снизошедшим ангелом смерти, пришедшим пожинать возложенные ему дары. Несмотря на то, что она ждала его, вглядываясь в занавес из хитросплетений ветвей, его появление ошарашило, скинув её напускную храбрость с отвесного утёса. Она почувствовала его приближение намного раньше, чем он обнаружил своё присутствие. Его шаги бежали мурашками по загривку, уподобляя её диким зверям, которые сразу распознают надвигающееся бедствие. Нарастающая тревога мешалась с усиливающей пульсацией магической силы. Казалось, что вокруг неё стали появляться кристаллы, наделённые мощью Кондракара и беспрестанно пополняющие резервы маны. Корнелия не отводит взгляд от мерцающих серебром стальных глаз. Смотрит с вызовом, хочет окрасить его взор в тёмный, заставить руны засиять алым. Она умрёт, но не позволит помешать спасти Калеба и остальных пленных. И в этот раз ему стоит воспринять её всерьёз. Он приветствует хищной ухмылкой, препарирует острым уголком губ всю напускную холодность и остатки самообладания. Её персональное проклятье, с которым она повязана на вечность. Фобос будто не покидал её с их последней встречи: зажимал рот ладонью, используя магию кольца, отпечатал свой образ в мыслях, вкрадчиво нашёптывал на ухо возмутительные колкости, отражался в лицах тысяч галготов, искорёженных муками. Главный мучитель её персональной пыточной, для которого страдания — сладкая потеха. Корнелия не злится, Корнелия обращается в саму ненависть, жгучую ярость, терзающую вены. В ней сливается боль целого народа. Она намерена вернуть всё до капли, обратившись сокрушительным бумерангом. Свершить возмездие, которое никогда не будет справедливым: одна единственная жизнь против агонии миллионов. Окружающие её повстанцы, слишком рано обрадовавшиеся одержанной ими победе, наконец-то замечают смертельную угрозу, монстра, воплотившегося из самых жутких ночных кошмаров и явившегося по их души. Одно его присутствие угнетает боевой дух целой сотни воинов, подбивая на постыдное бегство. Один из галготов начинает пятиться назад, совсем забыв про ров с мутной тёмной водой, мерно покачивающей трупы павших лурденов. Он с испуганным криком срывается вниз, но Корнелия порывисто пробуждает из землистых стен затаившиеся корни, приказывая им подхватить падающего. Изогнутые лозы рвутся вперёд чёрными молниями, оплетают свою добычу ветвистым коконом, словно паук, поймавший муху. Секунда, и из оврага выбрасывает сдавленное тело. Галгот с вылезшими из орбит глазницами глухо падает на землю, заставляя её изумлённо ахнуть. Спирали корней распутываются и уползают назад вниз, оставляя перекрученное тело, сочащееся кровью, словно сжатый в кулаке плод. Нет… нет… Она… не хотела… Ещё несколько часов назад Корнелия предпочла бы оказаться на его месте, нежели стать убийцей по неосторожности. Теперь же понимает, что если скорбеть над каждой смертью на Меридиане, то можно выплакать себе глаза. Она пыталась помочь. Не получилось. На этом поставить точку. Многотонный пресс, который ранее поддавался ей с надрывным усилием, обращается невесомым птичьим пёрышком и не позволяет рассчитать прилагаемую силу. Природа беспрекословно подчиняется одной силой мысли, не успевающей сформироваться в осознанное намерение. Слияние душ сделало из неё не просто стражницу земли — саму планету, с могущественно бьющимся сердцем за тектоническими плитами. Фобос, невольно ставший зрителем развернувшейся драмы, не сводя с неё заинтересованного взгляда, делает шаг навстречу, объявляя начало нового, решающего раунда. Смотрит на неё так, будто она — его собственность, и если он приблизится, то окончательно заявит свои права. Кровожадная улыбка, оголяющая ряд ровных белых зубов с заострёнными клыками, — привычная спутница его азарта, — становится ближе. Разбежался. Теперь-то она сможет дать ему отпор. Ему её не достать. Не в этот раз. Корнелия, не прерывая зрительной дуэли, припадает коленом к земле, заставляя принять её действие за дань уважения его величеству. Она понимает, что добилась своей цели, когда серебристые брови выразительно изгибаются в мимолётном удивлении. Девушка возвращает ему усмешку, щедро приправив её сверлящим злобным взглядом, скрывающим за собой угрозу. Этого, значит, хочешь? Сейчас ты у меня выкусишь. Глаза колдуна предостерегающе темнеют, распознав наглую выходку, направленную прямиком в его самолюбие. Свинцовые тучи отзываются разрядами тока, будто девушка раздразнила небо, дёрнув его за косу луны, тающей в предрассветных сумерках. Корнелия прикладывает ладони к покрытой пеплом почве, чтоб пробудить всю окружающую растительность и призвать себе армию, не знающую страха. Её вены становятся продолжением корней, пронизывающих землю миллионами нитей. Она приказывает им скинуть многовековой сон. Роща позади колдуна протяжно стонет, деревья от мала до велика высвобождаются из земли, осыпая почву свежими комьями. Широкие стволы подаются вперёд перебирая узловатыми кореньями, словно щупальцами. Спруты ветвей оживают, скидывая с себя ослабевшую листву и гнездовья птиц. Неужели это сделала она?.. В неверии наблюдая за тем, как восставшие древни теснят поле, Корнелия облегчённо выдыхает, чувствуя, что её тело становится легче от высвобожденной силы. Ропщущая чащоба тянется к князю, распуская хитросплетения лабиринтов, которые со свистом рассекают воздух длинными дубинами и прутьями. Фобос даже не оборачивается, полностью игнорируя происходящее за спиной. Продолжает медленно и неторопливо следовать к своей цели. Заметив замешательство Корнелии, князь, так и сквозя ехидством, вопросительно вскидывает бровь. Тебе что, мало?! — захлёбывается невысказанным возмущением Корнелия. Ну раз так, то… сам напросился! Девушка замечает, что галготы, ранее жавшиеся за её спиной, воспряли духом, увидев пополнение в рядах армии в виде призванных энтов. — За свободу на Меридиане! — громогласно рычит стражница, оголяя клыки за подёргивающейся губой и зажигая сердца мятежников. Они не знают, что её голос звучит так сильно не от желания победить, а от злости на снисходительный взгляд стальных глаз, изливающихся откровенной насмешкой. Сотня оппозиционеров срывается с места, подхватывая боевой клич. Они несутся на князя, который оказывается зажат меж двух огней. Исполинские древни, готовые разрывать на части, настигают сзади, а разъярённые галготы, выставившие заострённые клинки, — спереди. На лице Фобоса не дёргается ни одна мышца, словно оно выточено из благородного мрамора. Безупречный самоконтроль. Он продолжает идти к ней навстречу, так, будто она — трон и вокруг них не поле боя, а зал для королевских аудиенций. Да чего он ждёт, чёрт возьми?! Корнелия отсчитывает секунды до момента, когда Фобосу нанесут сокрушительные раны, которые наждачкой сотрут с лица эту вымораживающую напускную беспечность. Быть может, если её торжественно вскинутый подбородок станет последним, что он увидит, то этот напыщенный индюк наконец-то начнёт воспринимать её всерьёз?! Когда меж колдуном и окружающими его врагами остаётся лишь несколько метров, руны над покойными бровями внезапно становятся контрастнее, изливая из себя саму ночь. Она, теряя всякое самообладание, в негодовании распахивает рот, когда ожесточённо рвущиеся в бой галготы минуют князя и накидываются на энтов, неистово кромсая их лезвиями мечей и топоров. Вот же… Скользкий, омерзительный и… и… подонок! Клокочущая злоба от осознания преднамеренности его действий превращает её в саму горгону, от взгляда на которую можно окаменеть. Но Фобос не каменеет. Он безмятежно пожимает плечами, транслируя снисхождение к её неожиданному провалу и растекаясь в улыбке крайне довольного и хитрого кота. Колдун подступает всё ближе и ближе. Корнелии мерещится, что до слуха доносится бархатистый смешок. Она умрёт, но не позволит ему дойти. Не позволит унизить свою гордость. Не позволит помешать спасению пленных. Не позволит продолжать дышать с ней одним воздухом. Корнелия не сдерживает гортанного рыка сквозь стиснутые зубы и вновь припадает дрожащими пальцами к почве, передавая ей свои эмоции. Они оборачиваются амплитудными земельными колебаниями. Поле боя, словно неспокойное море, покрывается подвижными волнами бугров, наслаивающимися друг на друга. Смотри там, не споткнись, — не успевает произнести вслух Корнелия, чувствуя слабость в собственных ногах. Её едкость смахивает Фобос, плеснув шлейфом от рукава благородной мантии. Пред поступью колдуна материализуются восходящие вверх плиты из чёрного обсидиана, окутанные зыбкой трепещущей мглой, мягко стелющейся при каждом его шаге. Фобос с ехидством смотрит на неё сверху вниз, вздыхает и, прищурившись, порицательно качает головой. Он ведёт себя так, будто только что поставил ей двойку, усомнившись в серьёзности её подхода к занятиям. Глаза Корнелии заволакивает неясной дымкой, она сжимает и разжимает кулаки, расцарапывая ногтями кожу. Разум упускает контроль, отдаваясь во власть кипящих чувств. Её движения становятся обрывистыми и дикими. Мысли скачут, отстукивая каблуками в бесноватой пляске. Мерзкий. Невыносимый. Зазнавшийся. Мерзавец. Фобос, сохраняя горделивую осанку, спокойно продолжает передвигаться над полем, оставаясь вне зоны досягаемости для землетрясения, к которому она приложила так много сил. Хейл, окончательно осознав бесполезность своих действий, резко распрямляется и, начиная трепетать веером заострённых крыльев, взлетает, вновь оказываясь с ним на одном уровне. Дыхание становится обрывистым и сбивчивым. Не дать. Ему. Дойти. Корнелия оборачивает вниз тыльную сторону ладоней и сжимает пальцы, охваченные тускнеющим изумрудным сиянием. Девушка вздымает руки к небу, призывая по-змеиному извивающиеся корни. Поле начинает кишеть лозами, словно насекомыми, они тянутся к колдуну, намереваясь утянуть его в самые недра своего улья, чтобы поделить тело на крохотные кусочки. Корнелия не может сдержать надсадного крика, пытаясь контролировать тысячи растений одновременно. Артериальное давление на пределе, по вискам начинают отстукивать тяжёлые молоты. Из зарослей, заполонивших поле, вырываются сотни мечей и топоров, которые начинают остервенело кромсать и выкашивать, не зная устали. Эфесами и рукоятями управляет сгустившаяся тьма, не позволяя лозам дотянуться до князя, чьё спокойствие контрастом выделяется над царящем хаосом. Плевать. Она спустит его с небес на землю. Девушка намеревается отправить на помощь лозам энтов, но увидев, что древни на пару с галготами оказываются похороненными призванным ей ранее землетрясением, с треском ударяется о невидимое стекло. Столько жертв… её руками… Всё из-за него! Во всём, что с ней случилось, виноват он! Он! Он! Он! Корнелия не замечает, как слабеют крылья, и она, словно трепыхающийся птенец, опускается на землю. В глазах всё плывёт, измотанный разум исчерпывает свои возможности, требуя сбавить концентрацию. Она опускается на колени, чтобы отдать очередной приказ земле, а совсем не потому, что боится потерять равновесие. Судорожные движения лоз становятся медленнее и плавнее, обрубки призванных ей корней втягиваются обратно в землю. Корнелия не понимает, как так быстро израсходовала весь свой магический потенциал. Ей кажется, что она вот-вот упустит связь с реальностью, провалится в беспробудный сон среди залитого кровью поля. Восстать из мёртвых заставляет одна-единственная мысль: Не дать дойти. Держаться. Продолжать биться. Принуждать сердце прокачивать кровь. Корнелия направляет в почву последние остатки маны, надрывно уговаривая корни прорасти вновь. Ей чудится, что она пытается сдвинуть с места величавые горы. Она отдаёт всю себя, без остатка. Работает на износ, рассыпаясь на мириады атомов. В ней расцветает надежда, когда шестое чувство улавливает магические колебания откликнувшейся природы. Трясущейся рукой девушка откидывает занавес спутавшихся и намокших от дождя волос, чтобы посмотреть на результаты своих усилий. Перед глазами пляшут чёрные мухи, но каким-то чудом ей всё же удаётся поймать фокус. Тяжёлый запах крови мешается со свежестью скошенной травы и букетом медовых ноток. Нескончаемая меридианская осень сменяется на весну. На её зов откликаются лишь высокие луговые колосья да безобидные полевые цветы. Поле брани пестрит яркими пятнами душицы, васильков, ромашек и незабудок. Растения старательно пробиваются сквозь выжженную почву, брошенное оружие и горы искорёженных трупов. Зрение снова становится размытым, в этот раз не из-за предобморочного состояния, а из-за пелены слёз от злости на собственное бессилие. Цветочный покров приминается под гнетом плывущей чёрной мантии. Корнелия поднимает голову, но не видит выражения его лица. Всё размазано в небрежном мазке. Не дать. Дойти. Раз. Корнелия, пошатываясь, чудом поднимается на заплетающиеся ноги. Два. С губ срывается хриплый крик, переходящий в истеричное рыдание. Три. Она бросается вперёд, вслепую размахивая кулаками: он не дойдёт, она будет первой. Четыре. Предательски спотыкается, обрекая саму себя унизительно упасть прямо к его ногам. Пять. Корнелия чувствует не глухую боль от столкновения с землёй, а крепкие уверенные объятия, которые внезапно оказываются тёплыми. Её окутывает дурманящий аромат ирисов. Воздух становится сладким нектаром. Она утыкается лицом в его грудь, не желая обличать свою слабость. Девичьи плечи мелко трясутся, пытаясь оттолкнуть готовое вырваться рыдание назад в лёгкие. Так. Сильно. Устала. Оставьте в покое. Дайте отдышаться. Корнелия даже не пытается вырваться. И это совсем не оттого, что он крепко прижимает её к себе, лишая возможности двигаться. Ей хочется притвориться мёртвой. Обратиться неодушевлённым предметом. Стать чем угодно, лишь бы взять короткий тайм-аут, перед тем как продолжить горделиво вышагивать через огненную геенну, скрывая боль от ломающихся позвонков. Как долго ещё нужно быть сильной? Раздирать себя на куски, чтобы накормить нуждающихся. Сгорать заживо, чтобы другие могли согреться. Только вот, кто позаботится о ней? Вспомнят ли, если умрёт? Навряд ли. Корнелия тихо вздрагивает, когда до её затылка дотрагивается чужая ладонь, длинные пальцы скользят вниз, в утешительном жесте поглаживая по линии волос. Сам того не ведая, Фобос отправляет её в нокаут. Корнелия начинает задыхаться от тихих всхлипов, которые ранее не видел никто, кроме её подушки. Она — словно увядающий посреди пустыни цветок, возникший на пути одичавшего кочевника, который вместо того, чтобы растоптать, пролил на неё прохладную колодезную воду. Молчаливое понимание и обретённое утешение вместо сокрушительного удара под рёбра. Она сама не осознавала, насколько сильно и отчаянно в этом нуждалась. Корнелия с силой сжимает плотную ткань пальцами. Пусть думает, что она хочет добраться ногтями до чёрного и жестокого сердца, выдрать и растоптать. Она ни за что не признается, что просто не хочет отпускать, боится, что он ускользнёт, как ускользало всё светлое и хорошее за последние месяцы её жизни. — Тш-ш… Просто дыши, — убаюкивающе льётся голос, в которым нет и намёка на привычную надменность. И она дышит. Длинные, унизанные перстнями пальцы перебирают не перепачканные в крови и пепле золотые пряди, а тончайшие струны девичьей души, заставляя тонуть и забывать про то, что она тихо плачет в объятиях дьявола. Рядом с ним она может стать слабой. Не бояться никого и ничего, оказавшись укутанной в тёмную мантию, пахнущую ирисами. В этом мире мало вещей, неподвластных Фобосу. Решение всех её проблем. Она мечтала о человеке, который заслонит собой от всех трудностей и горестей, но никому в этом не признавалась. Упрямо боролась и всегда справлялась сама. — Пока ты со мной, я тебя сберегу, Корнелия, — мерещится, что он читает мысли, но Корнелия понимает, что ошибается. Та невыносимая боль от вторжения в разум навечно отпечаталась в памяти. Фобос просто знает, что она чувствует. Слияние душ. Кто, как не он, может услышать её без использования слов? Корнелия больше не осязает дождевых капель, вся одежда снова сухая, а его объятия — как крылья падшего ангела, — заслоняют от всех ужасов, тянущих к ней свои отравленные когти. Всё неправильное становится правильным. Далёкое — близким, а холодное — согревающим. Ей кажется, что она отдыхает в тихом и уютном доме после изнурительной прогулки босиком по стеклу. Хочется пропасть в нём без вести. Лишь бы остаться. Вдалеке от войны. — Приходи ко мне в замок, Корнелия, — протягивает ей яблоко змей-искуситель, не прекращая поглаживать спину, с каждым разом ведя руку всё ниже и ниже к копчику. Развернуться на сто восемьдесят, последовав за ним. Бросить весь пройденный путь, чтобы сменить направление. Сделать всё пережитое ранее — напрасным. Предать не только стражниц завесы и страдающий народ, но и свою совесть. И ради чего? Чтобы быть обманутой сладкими речами? Стать второй Элион, поддавшейся на иллюзии? Всё это — ненастоящее. Дешёвая пластмасса. Ему нужна не она. Ему нужна её сила. — Я приду с армией, чтобы убить тебя, — выплёвывает в него Корнелия дребезжащие осколки от своего обречённого очерстветь сердца. — Тогда тебе определённо надо сменить боевую стратегию, — бархатистый голос вновь оборачивается острым лезвием, — так бездарно и грубо расшвыриваться магическим потенциалом. Ты — словно вилохвост среди фарфора. — Как ты меня назвал?.. — предостерегающе скрежещет Корнелия, не поднимая головы и сильнее впиваясь ногтями в ткань. Фобос игриво заправляет за девичье ухо сбившуюся прядь и, наклонившись, обжигает её слух вкрадчивым чеканящим шёпотом: — Вилохвост. Среди. Фарфора. Закипающее возмущение сбивает волна будоражащих мурашек. Этот трепет пугает, заставляя осознать, насколько близко они находятся друг к другу. — Отпусти меня. Сейчас же, — эмоциональнее, чем следовало бы, реагирует она. — Ты первая, — сквозь невинную улыбку потешается над ней князь, напоминая о стальной хватке, с которой девушка сжимает его мантию. Она резко отпускает пальцы, упирается в грудь ладонями, остервенело пытается оттолкнуться, но не сдвигается ни на дюйм. Фобос держит крепко, как степной полоз, овивающий кольцами попавшуюся полёвку. Что, снова решил поиздеваться? Недолго длился так старательно разыгрываемый спектакль. Корнелия поднимает зло сверкающие глаза, но тут же отворачивается, испугавшись близости дьявольски идеального лица, которое могло бы быть картиной эпохи ренессанса. — Я тебя ненавижу! — бьёт первым, что пришло в голову. Лишь бы восстановить дистанцию. — Да неужели? А я думал, что я тебе нравлюсь, — с тигриным мурлыканьем произносит Фобос, сильнее вжимая её в своё тело и поджигая кончики ушей. — Кто бы мог подумать, что у тебя такая богатая фантазия! — Корнелия начинает брыкаться разъярённой кошкой, остервенело извиваясь в капкане сильных мужских рук. — Пожалуй, это единственное, в чём я тебе уступаю, — с точностью попадает по цели Фобос. Он никогда не выбьет признания, что она поймана с поличным. Пусть хоть пытать начнёт, ни одна из самых страшных мук не затмит того, как она наказывала себя сама. Она ещё ни о чём так сильно не жалела, отчаянно отрицая, что была бы не прочь обернуть время вспять, чтобы испытать это снова. Раздражённо прицокнув языком, по всей видимости, не желая участвовать в устроенном ею цирке, Фобос позволяет высвободиться. Корнелия отскакивает назад, пытаясь восстановить тяжёлое и сбивчивое дыхание. Она изничтожает его гневливым прищуром, приняв позу готовящейся жалить кобры. — И что дальше? Зачем ты вообще сюда заявился?! — сквозь зубы шипит девушка, требуя незамедлительных ответов. — Сейчас вернутся остальные, и тогда… — Досадно, что они не сделали этого ранее, я бы с удовольствием посмотрел на твоё лицо, — зло хмыкает Фобос, покрывая её кожу ледяным инеем. Корнелия благодарит всех существующих и не существующих богов, что девочки и оппозиционеры до сих пор плутают в Кавигоре. Она даже думать не хочет об их реакции на открывшуюся картину. Небеса и преисподняя. Грех и добродетель. Свет и тьма. Аид и Персефона. Она и Фобос. Посреди затопленного кровью и цветами поля тонут друг в друге, словно истосковавшиеся влюблённые. Как бы она это объяснила? Да никак. Опять бы распахивала рот, словно рыба, из-за чёртового кольца. — Сними с меня эту дрянь, сейчас же! — Корнелия вышвыривает вперёд руку, требуя избавить её от ненавистных кандалов. — Отрадно слышать, что мой подарок пришёлся тебе по вкусу, — сверкает сталь прищуренных глаз, — я принёс ещё один. Длинные пальцы на мгновение исчезают в струящихся складках мантии, а затем разрешают увидеть грозовое небо статной и важной розе, с благородством расправившей лепестки, отделанные чёрным бархатом. — Только не уколись, — приподнимает острый уголок губ Фобос и, осторожно зажав стебель меж большим и указательным пальцами, протягивает королевский цветок Корнелии, подавившейся словами от неслыханной наглости. О, сейчас она наглядно продемонстрирует своё отношение к его подаркам. Совсем не боясь повредить нежную кожу о заточенные лезвия шипов, она выхватывает розу, мимолётно обжигаясь от соприкосновения их пальцев. — Я. Ненавижу. Срезанные. Цветы, — с озлобленной надменностью отвергает его Корнелия и с лёгкостью переламывает изящный стебель надвое, с силой швыряя обречённый цветок о землю. Злорадствующая улыбка, от которой веет замогильным холодом, растекается по лицу с хрустом трескающегося льда. Он победил не когда приблизился, а прямо сейчас. Корнелия зависает над пропастью, пытаясь распознать источник звука, сковывающего душу бездонным ужасом. Она, глазами пустыми, как окна нежилого дома, непонимающе смотрит на его праздное торжество, а затем медленно переводит взгляд вниз, наблюдая, как к её ногам натекает лужа тёмной венозной крови. Стылый сдавленный крик застревает на пути из горла, когда она видит белые сучья берцовых костей, прорвавших джинсовую ткань. Одна из ног согнулась под неестественным углом, прикреплённая к бёдрам лишь верёвочками надорванных сухожилий и чернеющих артерий, судорожно выплевывающих кровь. Над вывернутым наружу тазобедренным суставом растекается сизое месиво внутренностей, бликующих болотно-жёлтыми переливами. Вскрывшиеся рёбра прорвали грудную клетку и теперь показываются из неё уродливым частоколом. Рядом с треснутым черепом, обрамлённым непослушными каштановыми кудряшками, белеет размётанный по земле бисер зубов. Гримаса смерти исказила приятные черты лица, которое раньше всегда встречало её с обворожительной улыбкой. Стеклянные глаза Нейтана больше никогда не посмотрят на неё с игривым и живым блеском. Она не просто убила его своими руками, с хрустом переломив позвоночник, она разбила себя вдребезги. Подписала договор на нескончаемый ад. Всё вокруг становится нереальным, какой-то странной картинкой, развернувшейся во весь экран. Чернота то гаснет, то мелькает, то обступает со всех сторон, сдавливая и дезориентируя в пространстве. Корнелия каким-то образом оказывается на земле, но совсем не помнит, как она упала. Ей кажется, что кто-то надрывно плачет, но потом понимает, что источник горьких рыданий — её скрутившееся в узел горло. Подол юбки пропитывает что-то липкое и мокрое. Сжаться в одну точку. Не чувствовать. Исчезнуть. Рядом с ней что-то происходит. Мерзкий глухой звук чего-то тяжёлого, небрежно откинутого в сторону. Обзор заслоняет смазанная чернеющая тень, снизошедшая к ней на землю. Она ощущает тёплое прикосновение ладоней, обрамляющих овал лица. Обода перстней холодят кожу, когда большие пальцы очерчивают дуги под глазами, стирая слёзы. — Я предупреждал о последствиях. Кто-то говорит с ней. Она знает, что когда-то слышала этот голос в самом жутком ночном кошмаре. Её мучитель бережно дотрагивается до трепещущих век, прикрывая их, будто она — покойница. — Ты обречена быть моей, Корнелия. Темнота отправляет её в космос, заставляя явственно ощущать трепещущий словами воздух прямо на своей коже. Приоткрытые и солёные от слёз губы опаляет сладкое и тёплое прикосновение, которое льётся в её рот сладкой патокой, вызывая морозный трепет по всему телу. Требовательные, тягуче плавные движения языка приглашают на танец, но она не отвечает, становясь ведомой. Она — лишь бабочка с булавкой, вогнанной меж рёбер. Не вырваться и не улететь, лишь с покорностью принимать. Её пленителя совершенно не волнует эта апатичная меланхолия. Длинные пальцы вновь перемещаются на овал лица, проскальзывая где-то за ушами и зарываясь в волосы, притягивают сильнее. Она умерла и совершенно не помнит — почему. Быть может, от когтей целующего её чудовища? Его движения распаляют своей неспешной нежностью, сосредотачивая лишь на себе, оттесняя непонятно откуда взявшуюся скорбь и заполняя образовавшуюся пустоту одним дыханием на двоих. Её персональный кошмар будто пробует её на вкус, растягивая удовольствие, словно терпкое вино. Когда он отстраняется, так и не получив от неё желаемого отклика, ей хочется кричать, чтобы он овладел ею снова, не обманываясь пришибленной отстранённостью. Интересно, значит ли это, что она — сама монстр? И он исполняет её невысказанное желание. Впивается в губы с новой силой, не утаивая разыгравшегося голода, вынудившего продолжить начатое. Он напористо проникает языком ещё глубже, желая до краёв заполнить своей зачаровывающей тьмой. Подчинить полностью, искусив на взаимность, чтобы потом проделывать с ней это снова и снова. Его страстные порывы заставляют поверить в то, что даже если бы она могла отстраниться, то все равно бы никуда от него не делась. Да и совсем не хочется. Бог смерти вдыхает в неё жизнь, вновь запуская сердце. Теперь ты его, Корнелия. Руки слишком резко, словно скидывая с себя дурман, отпускают её лицо из сладостного плена. Ей кажется, что она сейчас разобьет голову о землю. — Жду тебя в замке. И впредь, соизволь быть послушной, — затухающим эхом доносится откуда-то из тумана. Она чувствует как он уходит, отдаляется, становясь недосягаемым. Забирает с собой вырванное из груди сердце и последние силы, оставляя после лишь темноту. Такую долгожданную и спасительную.