Туда, где бушуют грозы

      Утончённое и дорогое убранство гостевых покоев венчает голову надменной короной любого монаршьего визитёра. Здесь даже дышится иначе: каждый вдох пропитывает прекрасным и окрашивает кровь в голубой, приобщая к касте избранных.       Стены, отделанные кремовым шёлком, украшают фрески с природными сюжетами, которые делают комнату настоящим произведением искусства. На полу выложенным чередующимся мрамором так и хочется попробовать повальсировать. Композиция из мебели с готическими мотивами дышит благородной древностью, придавая обстановке толику чарующей загадочности.       Злые грозовые тучи за широкими окнами и пьедесталы с чёрными розами, затаившимися по углам, не удручают, а напротив, контрастом подчёркивают изящество антуража.       Совсем не верится, что залитые дневной пасмурью покои — часть мрачного и пугающего замка, нависшего над Меридианом подобно злому року.       От главной залы расходится несколько дверей, зачарованных приглашающе раскрываться, стоит к ним приблизиться. Одна из них ведёт в персональные купальни, а вторая — в спальню, поддерживающую заданный цветовой тон.       Корнелию обхаживали сразу несколько прислужниц. Она доверила им свою внешность только из-за Миранды, которая поручила страже подать дворцовую прислугу на десерт, если Корнелия предстанет в неподобающем виде на аудиенции с его-зазнавшимся-величеством. После того как паучиха-лорд убедилась, что донесла свои приказы, — девушка почти сразу же испарилась, сиганув в бездну с балюстрады небольшого балкончика, прилегающего к покоям.       В глубине души Корнелия была рада поставленному ультиматуму, — не хватало дать повод и без того возомнившему о себе невесть что тирану, подчеркнуть своё превосходство внешним видом. Да и по-честному, встречаться с ним некрасивой — не хотелось.       Вопреки навязчивости служанок, Корнелия не позволила омыть себя и искупалась в подготовленной ванне самостоятельно. Облачившись в прохладный шёлк камизы, она отрезала с портков несколько лоскутов холщовый ткани, чтобы примостить кинжал ко внутренней стороне бедра. Совершив задуманное, девушка покинула купальни без прежней тревоги, — заветное оружие осталось при ней.       Теперь она стоит перед высоким зеркалом, наблюдая, как над её дышащим розовой водой телом с узором из ссадин и гематом трепетно порхают две пары рук, маскируя изъяны тальковой пудрой.       На ласкающую тело сорочку одевают наряд из плотного изумрудного бархата, украшенного объёмными вензельными вышивками из серебряных нитей. Платье с длинными рукавами и изящно открытыми плечами совсем не пышное, — благородная ткань почтительно ниспадает в ноги. Верх с манящим декольте украшается фибулой, выполненной в виде овивающей шипастый стебель змейки, а силуэт подчёркивается чёрным кожаным поясом, инкрустированным камнями, похожими на изумруды.       Прямо сейчас наводятся последние штрихи: ловкие пальцы прислуги заплетают на затылке полумесяцы тугих кос, расходящихся в золотые пряди, прикрывающие обнажённые ключицы.       Корнелия встречается взглядом с прекрасной леди по ту сторону зеркала и невольно очаровывается. Прошла уже целая вечность с того момента, когда она в последний раз любовалась своим отражением. Если бы только не эти проступающие ссадины и синяки.       Ссадины и синяки…       Где-то под землёй умирают тысячами. Калеб заходится кровавыми криками в ожидании помощи. Смертный час Элион всё ближе и ближе, а она красуется, позволяя наряжать себя словно ростовую куклу.       У неё нет права забываться.       Вдруг нестерпимо хочется сдёрнуть с себя платье и безжалостно разодрать волосы, распустив ещё незаконченную причёску. Избавиться от всех этих излишеств, которые сковывают, от которых приторно-душно.       Надевать украшения из увесистых камней, наверняка стоящих как земной дом семейства Хейл, — Корнелия решительно отказывается.       Кудахчущие над ней служанки начинают умасливающе причитать, надеясь заставить девушку передумать. Когда комната погружается в тревожную тишину, стражница мнит, что причина — её резкий, не терпящий возражений взгляд, но почти сразу понимает: дело совсем не в ней.       Он появляется неожиданно и бесцеремонно, затапливая зеркальное отражение клубящимся мраком в нескольких метрах от хрупкой девичьей спины. Тёмная аура опускает на светлые покои густые январские сумерки, заставляя всех присутствующих обмереть.       Из развеянной тьмы вырисовывается статный и величавый силуэт, Фобос стоит на месте, словно ожидая, пока его прибытию отдадут должное почтение, склонив головы в низком поклоне.       Корнелия порывается повернуться, но оторопело вздрагивает: воркующую над ней прислугу раскидывает в стороны небрежным движением колдовской руки. Перепуганные женщины мгновенно выходят из отупелого ступора и кидаются спасаться, устремившись к выходу из покоев.       — Почему ты… — Оточенное движение музыкальных пальцев, вырисовывающих рунический символ, и тело предаёт, обращаясь в недвижимую глыбу льда.       Опять?! Как смеет?! Да она… сейчас… — хочется разбить его отражение на тысячи осколков, а затем с рьяным остервенением загнать их ему под рёбра, — все до единого.       Корнелия так и остаётся стоять к Фобосу спиной, раскаляет взглядом потемневшую сталь хищных и внимательных глаз, и гладь зеркала не препятствует красноречивому обмену. Благородные черты заостряются в выражении злой серьёзности, и вся она — направлена на неё.       Обездвиженная и разъярённая, Корнелия беспомощно наблюдает, как сердце разбушевавшихся гроз надвигается к своей жертве, отданной на княжескую милость.       Недобрый настрой ставит под вопрос уверенность в собственной неуязвимости. Плевать. Она не позволит себя напугать.       Выточенные над бровями руны чернеют с каждым шагом, наливаясь стремительно растущим магическим потенциалом, но его губы не исходят сытой улыбкой: сомкнуты в черту, которая может стать для неё последней.       Корнелия не тушуется, держит марку, продолжает рикошетить в него метательные ножи, отлетающие от зеркала.       И вспыхнувший азартный блеск серых глаз подсказывает — колдуну это нравится.       Ей тоже.       Фобос останавливается почти вплотную, до будоражащих морозных мурашек на затылке. Аромат ирисов дурманит и обволакивает, — заставляет забыть, что она жертва в логове хищника. Корнелию переносит на поле среди гор, туда, где зреют молнии, подбадриваемые громом.       Такой высокий. Она — по ключицы.       Тёплая ладонь с холодящими обручами перстней в наглую ложится на тонкую шею, и Корнелия ничего не может сделать, а к сожалению или к счастью, — сама не знает. Его касания будят весну под кожей, обращая всю её в тающую капель.       Уловив сбивчивое дыхание, от которого девичья грудь начинает вздыматься чаще, Фобос медленно клонит голову вбок, выдерживая вызов глаз. Не проронив ни слова, князь прокладывает дорожку из трепета, проводя пальцами до почерневшего от удара плеча, которому не помогла даже маскирующая пудра.       Что он делает?..       Противоречивые чувства сводят с ума, разрывают на части подобно оголодавшим тварям из лесной чащи. Их злейший враг, которого ненавидит всеми душевными фибрами, с которым готова сражаться до самой смерти… может обезвредить её неистовство одним касанием.       Изящные брови сводятся на переносице, руны охватывает огненная кайма, делая их похожими на тлеющие ветви, и… Фобос сдёргивает с неё сладостное опьянение. Колдун осатанело впивается в девичье плечо, безжалостно сжимая ушибленную плоть.       Корнелии хочется зайтись в визге, упасть на пол, оторвать руку, лишь бы не чувствовать пронизывающей боли, помутившей разум. Но она скована руническим ставом, а потому продолжает стоять, выдавая агонию лишь дрожащими губами и копящейся влагой на трепещущих ресницах.       — Ты могла умереть, — от тона веет замогильем, а комната пропитывается холодом, — не имеешь права без моего позволения.       Его голос вскрывает глухую притупляющую восприятие пелену острыми морозными иглами. Корнелия слышит, но не может дать даже мысленный ответ, вся она — сплошная мука.       Отцепись. Отцепись. Отцепись.       — Отчаянная бестия, чьё безрассудство не знает границ, — пальцы сжимаются сильнее, выдавливая волны боли, расходящиеся по всему телу, — в открытую заявиться в город и спровоцировать стражу. Занавес и овации.       Фобос продолжает смотреть на неё из зеркала со строгим нажимом, игнорируя разбегающиеся по девичьим щекам дорожки солёных рек.       — Твоя жизнь ценна, и я запрещаю так опрометчиво ею раскидываться. Придётся найти управу на твою беспомощность, и предупреждаю: тебе это не понравится, — лицо колдуна на миг окрашивается благородной задумчивостью, а затем Фобос разжимает пальцы, выпуская настрадавшееся плечо.       От внезапного облегчения по Корнелии проходится озноб вперемешку с лёгким тремором. Когда обвенчанные перстнями пальцы снова дотрагиваются до въевшегося чернильного пятна, девушка вздрагивает и напрягается, готовясь к новому раунду пыток.       Однако, в касании нет и намёка на прежнюю грубость и жестокость. Князь выводит замысловатый рунический узор, а затем, откинув золотой занавес на спину, подаётся к девичьему уху и, вернув себе ухмылку довольного кота, обжигает её бархатистым шёпотом:       — Ты пробудешь моей гостьей, пока луна не войдёт в зенит, но если захочешь, останешься насовсем. Только скажи, и я распоряжусь выделить тебе покои… или предпочитаешь остановить выбор на моих? — ехидный прищур неотрывно следит за диким возмущением, свойственном укушенной львице.       Подонок. Сними дурацкое заклинание и повтори снова.       Пульсирующий по венам гнев сбивается замешательством, вызванным странными ощущениями в плече. Под кожей перекатываются тысячи крохотных искорок: они то жалят, то щекочут, то покалывают, то рассыпаются в фейерверки. Корнелия отрывает взгляд с усмехающегося лица и с удивлением обнаруживает, что чернота стремительно бледнеет, уступая место здоровой коже.       Вылечил её? А делать больно перед этим обязательно?       Обязательно. Наказание и расплата. За то, что заставила… переживать?       Переживать за свою силу, — поправляет она сама себя.       Колдун обходит её и встаёт напротив, непозволительно близко, так, что Корнелия снова видит своё отражение, на этот раз не в зеркале — в лукаво блестящих глазах.       Сердце глухо отстукивает, кровь наливает щёки. Раньше подобная реакция доводила Фобоса до исступления, теперь же он отвечает фирменной ухмылкой, обнажая заострённый клык.       — Когда молчишь, сразу выглядишь такой податливой и послушной, — князь наклоняет голову, позволяя залитой румянцем коже уловить размеренное дыхание. Ладонь ложится Корнелии на скулу, обрывая и без того заходящийся пульс, — а я поощряю послушание.       Вздумал снова травить своими ядовитыми поцелуями, пока она ничего не может?! Пусть только посмеет… Больной похотливый извращенец. Отхлестать бы сотнями пощёчин!       Подпитывая её домыслы, Фобос медленно проводит большим пальцем, очерчивая контуры нижней губы, задерживается посреди и томно тянет, вынуждая приглашающе раскрыться. Пол раскачивается как палуба посреди лютующего шторма. Сорваться за борт и утонуть.       Собственная совесть — не судья, она ведь не может сопротивляться… Пусть уже сделает что хочет.       По лицу пробегает россыпь уже знакомых ей крохотных всполохов, которые гасят ноющую боль. Фобос отнимает исцеляющую ладонь и отстраняется назад, оставляя ей неуместное разочарование. Хищная ухмылка растягивается шире, давая понять, что с точностью угадал постыдное желание. Теперь Корнелия совсем не против остаться обездвиженной как можно дольше.       Наглый до невозможности. Раскачивает на эмоциональных качелях, выводит из себя и дразнит. Продать душу, чтобы стереть с него злорадство.       — Я знаю, что ты от меня хочешь, Корнелия, а получишь ты это или нет, зависит от твоего поведения, — двусмысленно произносит колдун и неторопливо отходит за спину, принуждая столкнуться с зардевшимся отражением в зеркале.       Он говорит о Калебе или… Нарциссичный изворотливый змей.       Девушка отворачивается в сторону, лишь бы не видеть несносного провокатора. Всё, что сейчас хочется, — вскинуться и уйти.       Ладони, загубившие бессчётное количество жизней, снова ложатся на острые плечи, целуя их холодом перстней. Корнелия уже не пугается, почувствовав выползающих из пальцев тёмных змей, которые проникают в тело, пронизывая тёмной магией.       Пусть ищет себе другую игрушку и делает с ней что хочет. Она здесь по делу. Устроенное им шоу уже даже не злит, попросту надоело.       Однако, Фобосу снова удаётся вызвать в ней неподдельное удивление. Корнелия, останавливая взгляд на своём отражении, начинает следить за платьем, терпящим завораживающие метаморфозы.       Изумрудная ткань становится плотной кожей — стремительно чернеет и покрывается мелкой чешуёй. Манящее декольте затягивается и переходит в короткий ворот, с которого каскадом спадают звенья небольших цепей. Из обнажённых плеч вырастают крылья вздёрнутых погонов. Подол укорачивается и образует симметричные вырезы — для раскованности движений. Вместо лодочек на небольшом каблуке — высокие сапоги с острыми мысами, укреплёнными металлом. Неизменной остаётся лишь фибула со змеёй и розой.       От былого аристократического изящества и королевской роскоши не остаётся и следа; она — валькирия, парящая над легионами. Такая же тёмная, как и её пара. По разные стороны баррикад внутри, но на одной стороне снаружи, смотрятся вместе так правильно и гармонично.       — Тебе к лицу чёрный, — придирчиво прицокивая, произносит Фобос и собственнически рассматривает её отражение, — выглядишь намного презентабельнее, чем в шутовском тряпье стражницы завесы.       Яркая вспышка слепящего возмущения превращается в огненное зарево, когда Фобос покушается на самое ценное и неприкосновенное, — волосы. Длинные пальцы перебирают золото, продолжая неоконченную косу.       Корнелии хочется сжечь колдуна заживо, но только за то, что измывается, как хочет, лишив возможности ответить. К большому изумлению прикосновения не вызывают той недоверчивой брезгливости, которую она испытывала в парикмахерских. Его движения ближе к лелеющей заботе рук Лин-Лин, различие лишь в особом оттенке интимности.       — Длинные волосы на Меридиане носят представители высшей касты, — заканчивает косу Фобос, перекидывая плетение на грудь, поверх распущенных прядей, — пора бы тебе изменить свой статус.       Разбежался. Мечтать не вредно.       Стражница гневно поджимает губы, всем своим видом давая понять, что не намерена знакомиться с Меридианскими традициями. Не за тем пришла.       — Корнелия, постоянно отмалчиваться у тебя не выйдет, — с укоризненной насмешкой щурится колдун, — ты давно можешь двигаться и говорить.       Девушка тут же отшатывается в сторону как обожжённая, чувствуя себя обведённой вокруг пальца дурой.       — Когда? — срывается с оживших губ.       — После того, как одного исцеления тебе стало мало, — жалит своим ехидством Фобос, намекая на так и не состоявшийся поцелуй.       Ну как? Как не заметила? Где были её мозги, когда она отвернулась, смущённая его вниманием?       — Во всём виновата чёртова связь, — ощеривается Корнелия, — если бы не она…       — Если бы не она, то ты бы уже давно была мертва, — осаживает князь.       — Скажи, как помочь Калебу и что ты хочешь взамен? — сразу переходит к делу девушка.       — Тебе достаточно просто вежливо попросить меня, — забавляется с ней колдун, подковыривая чувствительное самолюбие чёрными когтями.       И это всё?       Фантазии Корнелии рассыпаются в пух и прах, оседая облаком обескураженности. Фобос — непредсказуемая стихия, шаровая молния, чью траекторию невозможно предугадать. Он может потребовать от неё всего: предать стражниц, принудить стать его шпионом, заставить остаться в замке. Неужели всё действительно настолько просто, или… он уже взял своё?       Что ж. Грех жаловаться. Ей же легче.       Корнелия радуется слишком рано. Простое действие приравнивается к героическому подвигу. Она бы предпочла выдержать ещё с десяток сражений, ставя на карту свою жизнь, чем просить Фобоса об одолжении. Только вот выбора ей не оставили.       — Фобос… — слова застревают в глотке битым стеклом, покрытым токсичным ядом.       — Я весь во внимании, Корнелия, — подначивает проглотить осколки колдун, выкручивая ей внутренности злорадствующим торжеством.       — Я прошу… тебя. Скажи, как помочь Калебу, — отсекает голову собственной гордости стражница, а затем через вымученную паузу добавляет: — Пожалуйста.       — Для тебя любой каприз, — миндальничает Фобос, а затем вальяжно, с нотками напускной скуки произносит: — Просто дотронься до его лба своим перстнем.       Что?! Так просто?! Она проделала такой путь только ради того, чтобы узнать это?       Корнелия ждала всего что угодно: противоядия с редчайшими ингредиентами, могущественного заклятия, иссушающего потенциал всех стражниц, она была готова даже отрезать Калебу язык.       Горечь осознания, что ей было по силам спасти его в любой момент, даже не выходя из лекарского барака, — худшее из наказаний.       — Не дури мне голову, — отказывается верить Хейл, — я больше так просто не поведусь на твои уловки.       — Не искушай моё терпение и смерь свой тон, если не хочешь покончить с жизнью мятежного щенка, — вмиг оскаливается Фобос, обращаясь в смертоносного хищника. — Одно движение, и твоё кольцо станет бесполезным.       — И ради чего ты всё это устроил? — тяжело дышит Хейл, отчаянно сдерживая взбалмошный нрав. — Чтобы я погостила у тебя в замке? Серьёзно?       — Нейтральная беседа положит начало доверительным отношениям, — парирует Фобос. — Я готов сбивать с тебя спесь хоть целую вечность, но обстоятельства требуют перейти к следующему этапу.       — Да у тебя самоуверенности через край, — давится девушка, широко распахивая изумлённые глаза. — Ты правда считаешь, что я предам всё, за что сражалась, после того, что ты сделал?       — Я не считаю — я знаю, Корнелия, — лукаво улыбаясь, приближается к ней Фобос и галантно протягивает раскрытую ладонь. — Хочешь проверить?       Корнелия колеблется, прежде чем отзывается на галантный жест.       Тот самый момент, когда надо податься навстречу, чтобы начать реализовывать задуманную стратегию. Кинжал, холодящий внутреннюю сторону бедра, — ждёт своего часа, а заставлять ждать Фобоса — не лучшая из идей.       — Только ради того, чтобы показать, насколько ты не прав, — подаётся Корнелия навстречу, с показной небрежностью вручая свою ладонь.       Пальцы крепко впиваются в девичью руку и резко тянут на себя. Она буквально падает в капкан его объятий, погружаясь с головой в беспросветно-тёмную ауру, жадно окутывающую с головы до пят. Фобос накрепко прижимает к себе, пряча от всего мира длинными рукавами колдовской мантии.       Попалась.       Корнелия вскидывает голову, смотрит снизу вверх, прожигая немым вопросом. Фобос снова мастерски вспарывает её самообладание, потянув острый уголок губ в поджатой надменной ухмылке. Она не успевает ни выразить своего возмущения, ни проникнуться чувством наполненности и защищённости, как очертания комнаты начинают рассыпаться и таять во мраке.       Мраморный пол испаряется под ногами и отправляет их в невесомость, застывшую вне времени и пространства. Вокруг нет ничего, лишь он и она — луна и солнце в вездесущей ночи.       Корнелия ощущает, как её затягивает в эпицентр неистово вращающегося энергетического водоворота. Волны магии кружат, вертят и расшатывают из стороны в сторону единовременно. Становится муторно. Девушка с силой хватается за единственную опору, чтобы не потеряться в бесконечной круговерти.       — Если удумала задушить меня, то это лучшее из твоих покушений, — исходит откровенной насмешкой голос над самым ухом, побуждая Корнелию распахнуть крепко зажмуренные глаза.       Девушка обнаруживает себя отчаянно вцепившейся в плечи Фобоса, будто она — тонущий котёнок. Отдёрнув руки и отступив назад, Хейл покачивается от резкого движения, но вовремя находит опору в виде высокой колонны, которая является частью увитой чёрными розами ротонды.       — Что это ещё за фокусы? — держится за виски Корнелия, пытаясь угомонить накатившую дурноту и сглатывая кисловатый привкус.       — Перемещение в пространстве Меридианской материи, — спокойно отзывается колдун, наблюдая, как девушка справляется с головокружением.       — И как после такого с тобой можно нормально разговаривать? Ты можешь хотя бы предупреждать? — пытается сфокусировать на нём затуманенный взгляд стражница, недовольно хмуря брови.       — Предупреждать? — Фобос скептично вскидывает бровь и, предостерегающе сверкнув глазами, начинает надвигаться на дезориентированную девушку, заставляя Корнелию до боли вжаться в ребристый мрамор.       Колдун опирается о колонну, расположив ладони по обе стороны от златовласой головы. Грозовой взгляд прошибает разрядами тока, встряхивая сознание и приковывая внимание.       Не вырваться и не сбежать.       — Ты совершенно не владеешь магией, барахтаешься в ней как неумелый ребёнок, — с каждым словом насмешливый тон становится жёстче, начиная пропитываться клокочущей злобой. — Я бы наслаждался этим зрелищем вечно, если бы твоя беспомощность не была моей проблемой.       Корнелия молчит. Смотрит в упор и держится с достоинством.       — Считаешь, видела бой и тебе всё по силам? Заварушка у Кавигора была спланированным мной фарсом, — унизительно ставит на место низкий голос.       Фобос подаётся ближе, выжимает страх из потемневших до морских глубин глаз.       — Я хотел, чтобы вы победили.       Корнелия сжимает пальцы, тратит всё самообладание, чтобы не выдать понимание, — он сильнее.       — Как думаешь, что с тобой сделают мои боевые чародеи, если ты не умеешь даже пользоваться порталами? — чеканящий тон жжёт правдой и бьёт сильнее размашистой оплеухи.       — Я буду сражаться до последнего, и если моя смерть тебя ослабит, то мне тем более не стоит её бояться, — звучит до тошноты сбивчиво и фальшиво.       Князь отнимает руку, чтобы обхватить гордо вздёрнутый подбородок. Смотрит внимательно, со снисходительной укоризной. Разглядывает словно уникальный экземпляр, попавший в его коллекцию.       — И за что же ты так рьяно сражаешься, Корнелия?       — Что за вопросы? — теряется Хейл. — За будущее для тех, кого ты похоронил заживо. За Меридиан.       — Ответ неверный, — выносит свой вердикт Фобос. — Я избавлю тебя от слепого невежества, и это будет крайне больно.       — Не смей меня… — Корнелия прекращает слышать собственную речь.       Взгляд колдуна препарирует расширенные зрачки, затапливая их разъярённой лавой, которая заполняет черепную коробку и напитывает бьющийся в лихорадке разум.       Девушка пытается отвести глаза, пока от них не остались обуглившиеся впадины, но хрусталик зафиксирован раскалёнными иглами. Мерещится, что от давления в тысячи лье лопается череп.       Сосредоточенное лицо прекрасного незнакомца тает во тьме, и последнее, что она чувствует, прежде чем провалиться в небытие, — как кто-то подхватывает обессилившее тело.

──────── ※ ────────

      Сумеречная тронная зала с высокими сводчатыми потолками дышит просторами и прохладой. Багряные витражи нежимые солнцем, растянулись во все стены и щедро расплескали винные реки вплоть до дорожки из благородного ковролина.       Величественный королевский трон скалится разверзнутой пастью неведомого чудовища. Обсидиановые зубцы оплетают чёрные розы с застенчиво приоткрытыми бутонами. И она восседает во главе всего этого мрачного величия.       Корнелия пытается пошевелиться, не может, — надёжно заперта. Приглашена в воспоминание незримым наблюдателем, её удел — смотреть на мир сквозь призму чужого взгляда.       Двустворчатые двери растворяются пред поступью незнакомого ей старца, чьи глаза закрывает плотная повязка. Дряхлое лицо настолько плотно обтянуто серой кожей, что походит на живой череп. Этот человек чем-то напоминает смерть.       — Живу, чтобы служить тебе, Чёрное Солнц-це Меридиана, ибо твоя участь — это и моя участь, — гулким эхом разносится почтительное обращение по всей зале.       — Говори, Асмодей, — позволяет продолжить ему до боли знакомый высокомерный голос, который звучит настолько близко, что чудится её собственным.       Корнелия не верит своему слуху, сопоставляя немощную внешность с могущественным некромантом, встрече с которым многие из галготов предпочли бы самоубийство.       — Во дворец прибыла делегация глав из нижних городов по вашему призыву. Прикажете допустить их на аудиенцию? — выпрямляет корпус из поклона пожилой мужчина.       — Пусть проходят, — приказывает Фобос.       Асмодей соединяет руки, покрытые узлами вен, создавая меж ладоней пульсирующий шар. Сгусток энергии срывается с крючковатых пальцев и уносится прочь, в то время как мастер над магией проходит вперёд и занимает своё почётное место, встав рядом со ступенями, ведущими к трону.       Вскоре средоточие сияния возвращается, сопровождая в залу для королевских слушаний троицу простонародно одетых мужчин, в одном из которых Корнелия узнаёт Ватека.       Его внешность из прошлого практически ничем не разнится с настоящим: всё те же шрамы и тяжёлый взгляд, разве что потерялась паутинка морщин, да мутно-синие тени под утомлёнными глазами.       — Мой князь, пред вами несут слово Торшек, Ватек и Лотар — названные лидеры нижних городов, — представляет Асмодей мужчин, растревоживших покой тронной залы.       Внимание Корнелии привлекает горделивое лицо одного из прибывших. Торшек имеет типичную галготскую внешность: поджарое тело с болотно-зелёной кожей и выступающими белыми наростами по бокам волевой челюсти. Истрёпанная и потёртая одежда непрезентабельного вида никак не мешает ему исходить крайней степенью презрения к происходящему. Мужчина стоит неуважительным полубоком, поставив на дипломатии крест из сплетённых на груди рук.       Это не закончится ничем хорошим…       — Торшек, Ватек, Лотар, вы удостоены чести лицезреть Фобоса из династии Эсканоров — Тёмного князя, Чёрное Солнце и единственного законного монарха всея Меридиана, — заканчивает отдавать должное королевскому этикету Асмодей и отступает в сторону, передавая слово своему владыке.       — Кто дал вам дозволение отсылать повозки с гуманитарной помощью, предназначенные для моего народа? — ледяной голос громогласен и сотрясает залу.       — Мы — не ваш народ уже как десятки сезонов, и нам не нужны подачки, — не тушуясь, срывает с цепи спесь Торшек. — Уберите свою стражу из наших городов и оставьте нас в покое, сами разберёмся.       — Никто не признавал вас независимым государством и не подписывал указов о вашем суверенитете, — равнодушно отвечает Фобос, но Корнелия как никто другой знает, что за обманчиво спокойным тоном прячется беда.       — В гробу я видел ваши указы, — грозной скалой выступает вперёд Ватек. — Вейра обобрала нас до нитки, подняв подати до небес. Мы слепо отдавали последнее во благо городов, а на деле наши деньги шли в расход на пиршества и балы.       Вейра… Мать Фобоса и Элион, бывшая королева Меридиана, — вспоминает Корнелия рассказы Калеба в тот самый день, когда они познакомились с чужим миром и только вступили в силу.       — Короне не было до нас дела, когда поселения разоряли мародёры и лесные твари, вы чурались отправлять лекарей, пока деревни выжирал мор. Из-за вас мы всё это время не жили, а выживали! — наступает Торшек, поддерживая негодование своего товарища.       — И что, с тех пор ситуация сильно изменилась? — риторический вопрос князя сочится язвой.       — Я был против того, чтобы отказываться от припасов, — наконец оживает отмалчивающийся Лотар, привлекая к себе внимание.       Из всей троицы этот мужчина больше всего походит на человека за счёт нейтрально бежевой кожи и почти незаметных отметин, облизавших предплечья бледно-зеленеющими полосками. В отличие от своих спутников, галгот не распалён гневом, но и не робеет, чему свидетельствует заданный им вопрос:       — Мы находимся на грани, плевать я хотел на гордость, хочу знать одно: чего требуете взамен?       — Признания в моём лице законного монарха. Я намерен устранить последствия меридианского раскола и обеспечить свой народ всем необходимым, — княжеский голос твёрд как камень, и оттого произнесённое кажется более весомым.       — Я не собираюсь выслушивать эти басни, я никогда не поверю зажравшимся… — претензия Ватека резко обрывается, а кряжистые грабли рук начинают панически ощупывать плотно сомкнувшийся рот.       — Если б не закон о неприкосновенности на переговорах, то ты расплатился бы за свой бескостный язык головой, — осаживает галгота властный тон. — Я терпелив и благосклонен. И в знак своей доброй воли я не стану собирать подати, пока поселения достаточно не окрепнут.       — Мы не будем снова надевать на себя поводок. Ты всего лишь захватчик, который устроил переворот, убил собственную мать и решил поиграться с властью, — скалится Торшек, но рычание тут же переходит в хрипящий сип. Галгот вытягивает шею и судорожно хватается за горло.       — Сейчас я поясню истинное положение дел, а после вышвырну ваши необлагороженные интеллектом образины из моего замка, — бескомпромиссно отрезает Фобос.       Корнелия поднимается с трона вместе с ним, глядит на присмиревших галготов с высоты княжеского роста. С жадностью внимает каждому произнесённому здесь слову, — перед ней пишется меридианская история.       — Вы не хотите воссоединения Меридиана не только из-за гордыни, но и от нежелания покидать насиженных мест. Вам нравится кичиться независимостью, с которой вы не можете справиться, обрекая целый народ на верную смерть. За десятки сезонов после раскола ситуация в нижних городах лишь усугубилась, но вы слепо отказываетесь признавать собственный провал. Вы умрёте без моего вмешательства.       Воспоминания переносят Корнелию в лесную хижину, в которой она крайний раз говорила с Калебом. Фразы из диалога воспроизводятся в памяти гулким эхом.       «Значит, на Меридиане никогда не было мира?»       «Сколько я себя помню, мы постоянно с кем-то сражаемся: то твари из леса, то голод, то болезни, то мародёры».       Она понимает недоверие оппозиционеров, пострадавших от расточительной королевы, но… что они отстаивают, ввязавшись в эту войну? Право медленно умирать будучи свободными? И… свободными от чего?       По пути в замок она самолично убедилась в благополучии народа под покровительством Фобоса. Они живут, просто живут, в то время как другие существуют под землёй. Неужели миллионы судеб стоят сохранённой гордости и не являются поводом поступиться с предубеждениями?       — Я даю вам три дня на то, чтобы передумать, — оцените моё великодушие. Донесите эти слова до каждого галгота: те, кто не придёт с поклоном в Грозовой предел, будут казнены за измену.       Но… Ватек и Калеб говорили, что Фобос атаковал внезапно? Обрушил на их города огненный ливень?       — Я прослежу за тем, чтобы это послание услышал каждый, — почтительно склоняет голову Лотар, в то время как Торшек и Ватек гвоздят его ненавидящими взглядами. — Мирные жители не должны пострадать.       — Ты заслужил напутствие, Лотар, — вновь опускается на трон Фобос. — После того как покинешь дворец, не поворачивайся спиной к своим соратникам.       Он повернётся… — догадывается Корнелия из настоящего.       Повернётся, потому что почти все мирные жители погибли в огне.       Повернётся, потому что в подземном городе не знают, что у них есть право на жизнь под открытым небом.       Повернётся, потому что галготы искренне верят, что если выберутся на поверхность, то тут же умрут по указу тирана, не знающего пощады.       Пространство начинает затапливать мутной завесой, размывающей чёткие очертания. Рамки сужаются, всё сильнее закрывая Корнелии обзор, пока она полностью не слепнет. Мысли растворяются вместе с ней, сливаясь в цветастом калейдоскопе, и прошлое закрывается.

──────── ※ ────────

      Корнелия силится раскрыть веки, но тут же болезненно жмурится: прозрачные сумерки режут глаза как палящее солнце. Виски неприятно пульсируют отголосками пережитой головной боли. Вязкая дрёма мешает распознать положение в пространстве, но девушка постепенно пробивается через плотное марево. Она в положении лёжа, зависла в невесомости. Тело налито свинцовой тяжестью, а до покрытого испариной лба едва осязаемой прохладой скользят лунные блики.       Корнелия снова разводит трепещущие ресницы и понимает: то не луна — Фобос.       Аристократичные черты лица застыли в выражении глубокой сосредоточенности. Слегка схмуренные в задумчивости брови оставляют на алебастровой переносице трещинки морщин. Его пальцы выводят на её лице замысловатые узоры, которые проецируются руническими символами, парящими в воздухе.       — Почему такие ледяные руки? — спрашивает она с лёгкой хрипотцой, скользя по грани между грёзами и реальностью.       — Всегда, когда колдую, — непроизвольно отзывается Фобос и сильнее сводит брови, недовольный вмешательством, прерывающим поток раздумий, — тихо, мешаешь.       Корнелия снова прикрывает утомлённые глаза, проваливаясь в кроличью нору, где не прослеживается ход времени. Она не знает, сколько длится падение, но в какой-то момент её резко выдёргивают на поверхность.       — Возвращайся, Корнелия, — с требовательным нетерпением произносит темнота, заставляя её осоловело проморгаться.       Глаза встречаются с округлым потолком ротонды, который навис ровно по центру левитирующего тела. Колдун стоит над ней мрачным монументом, смотрит сверху вниз, ожидая, пока прибитая телепатией девушка окончательно оклемается.        — Опусти меня, — произносит стражница, не до конца уверенная в том, выдержат ли ноги.       Щелчок, и Корнелия срывается вниз. Лёгкие со свистом тянут воздух в испуганном вздохе. Но холодный мрамор остаётся ни с чем: от падения спасают княжеские руки, ловко подхватившие под коленями и лопатками. Фобос опускает её вниз, придерживая за тонкую талию.       Корнелия, не без поддержки колдуна, направляется к краю беседки и тяжело облокачивается на балюстраду. Глубоко вдыхает свежий от дождя воздух, всматриваясь в открывшиеся просторы.       Ротонда стоит на отвесном утёсе, который облагорожен под сады с ненавистными ей чёрными розами. Испытываемая неприязнь к кладбищенским цветам понуро блекнет под влиянием открывающихся отсюда видов.       — Сними с меня кольцо… Я хочу поговорить с Ватеком, — обращается Корнелия к князю, исследуя пустым взглядом настрадавшийся Меридиан.       — И что же ты ему скажешь? — встаёт рядом Фобос. Ей не надо смотреть на него, чтобы распознать заинтересованный взгляд, жаждущий чуть ли не вскрыть черепную коробку, чтобы рассмотреть перемены.       — Что вся эта война — бесполезна. Я позабочусь о том, чтобы все в подземном городе узнали, что произошло на самом деле, — сжимает мрамор пальцами девушка.       — Следопыты Миранды справляются и без твоей помощи, но есть нюанс: им не верят, — сощуривается князь. — В Грозовой предел приходят лишь те, у кого отчаяние превысило страх смерти.       — Если они услышат это от Ватека и Калеба… А мы, стражницы, заставим их рассказать… — пытается начать спорить Хейл, но резко осекается. Фобос покрывает её руку своей ладонью, предостерегающе надавливая и вжимая пальцы в балюстраду.       — Твоё безрассудство и упрямство совсем не оставили места прозорливости, — порицательно качает головой колдун. — Всё, чего ты добьёшься, — ссылки на Кондракар, где тебя, а заодно и меня, лишат магической силы, после чего выкинут или убьют, подменив как сломанную игрушку.       — Ты считаешь, что сила важнее, чем шанс спасти тысячи жизней? — выдёргивает Корнелия свою руку из-под княжеской ладони.       — Я думал, мои приоритеты очевидны, — игнорирует её неодобрение Фобос.       — Теперь я понимаю, ты хочешь наладить жизнь на Меридиане, но… откуда столько жестокости? — поворачивается к нему девушка, спрашивает искренне, без колкости и издёвки. — Что с тобой стало, Фобос?       — Я — то, что я из себя сделал, а не то, что со мной стало, Корнелия, — обрубает попытки заглянуть в чёрную душу колдун, покрываясь инеем отчуждённости.       Корнелия вновь отворачивается в сторону раскинувшихся перед ней просторов.       Какого ответа она ожидала? Решила попытаться понять его? Смешно.       В меридианском конфликте больше ни одна из сторон не заслуживает её поддержки: ни одержимые гордостью оппозиционеры, ни беспощадный Фобос, готовый сжигать города до тла и слепо карать всех, кто станет против. Сочувствия и сопереживания достойны лишь галготы и лурдены, которые просто хотят жить, но вынуждены страдать из-за междоусобного кровопролития. И теперь она будет из кожи вон лезть, чтобы оставаться на шаткой середине и минимизировать любые жертвы.       А если откинуть политические распри…       Цель пробуждения стражниц — не выиграть войну на Меридиане. Их цель — он.       Угроза для всех миров, чья сила приравнивается к мощи Кондракара. Чудовище, готовое расправиться с родной сестрой ради поглощения магии. Чистое зло, убивающее без зазрения совести и вынудившее её испить крови из его ладоней.       А ещё…       Великолепный мерзавец, который зажигает сердце и к которому, вопреки всему, так тянется душа, скованная связью. Всесильный покровитель — единственный, кому важно сохранить её. Тот, кто никогда от неё не откажется, что бы она ни натворила, и тот, кто не испугается её жалящего нрава.       Лезвие кинжала обжигает кожу, осуждая колебания, вызванные патологическим притяжением ко врагу, которого велено безропотно уничтожить.       — О чём думаешь? — вкрадчивый голос Фобоса, незаметно переместившегося ей за спину, заставляет вздрогнуть.       Безошибочно чувствует поднявшуюся в душе смуту. Пускай. Пускай считает, что она разрывается меж двух огней из-за занятого нейтралитета, а не между своей миссией и больными, непонятными ей самой чувствами.       — Я устала, — честно признаётся девушка, — чем дальше, тем сложнее.       — Посмотри на этот мир, Корнелия, — колдун соприкасается с её спиной и вытягивает вперёд руку, разводя длинные пальцы над Меридианом.       И Корнелия смотрит: на хребты гор и вены рек, на изумрудные леса и поля, окутанные туманом, на тёплые огни единственного живого города близ замка. Кое-где подобно мыльным пузырям возвышаются бледно-сиреневые купола, защищающие землю от вездесущей и нескончаемой грозы.       — Ты можешь помочь мне отстроить его заново, взрастить империю из разрухи и нищеты, — его словам вторит громовой раскат и резвая вспышка распушённой молнии на чернеющем небе.       — И каким же образом? Хочешь, чтобы я начала убивать мятежников? — не двигается девушка.       Позади — волнующий до мелких мурашек торс; спереди — пропасть.       — Мятежники — сущий пустяк, не стоящий и толики внимания. Связь душ открывает немыслимое количество возможностей, — в бархатном голосе чувствуется улыбка, — я покажу нашу силу.       Корнелия осторожно разворачивается, почувствовав вечернюю прохладу заместо покрова мантии.       Девушка наблюдает, как Фобос приподнимает разведённые руки. На ладонях распускается клубящийся мрак, вьющийся в княжеских пальцах ласковой кошкой. Руны над сосредоточенными бровями темнеют.       — Осознай себя, Корнелия, ощути могущество, которое в тебе таится, — звучит так маняще, приглашающе, заговорщически.       Корнелия сомневается. Смотрит на окутывающий сумрак, словно пытаясь расшифровать чужие мотивы в узорчатой мгле. Ящик пандоры меж рёбер интригующе дрожит, так и просится, чтобы его открыли.       Благодаря могуществу связи она могла бы взять Кавигор в одиночку. Быть может, это не проклятье, а дар? Дар, который поможет разглядеть во враге уязвимое место. Дар, который может ударить намного эффективнее запрятанного кинжала. Дар, который закончит эту войну.       Корнелия неуверенно кивает в ответ на вопросительно-испытующий, тронутый тёмной каймой взгляд, в котором отражается очередная молния.       Лишь бы не совершить ошибку.       Фобос улыбается дьявольски харизматично, и в этот раз его улыбка не посягает унизить самолюбие. Он выглядит торжествующе сияющим, и она — причина этого гипнотизирующего блеска.       Видеть его довольным — неожиданно приятно.       Корнелия сосредотачивается на переполняющей мане, накапливает и пускает её по венам. Поднятая сила жаждет расплескаться бесконечным морем из стакана. Их связь делает самые слабые магические потоки, исполинскими волнами способными затопить целые материки.       В безветренный спокойный воздух вторгаются шквальные порывы, они бьют по ушам, играючи подхватывая волосы. Атмосфера сжимается в одну искрящую от напряжения точку.       Корнелия не останавливается: познаёт, ломает внутренние стены, выпуская на свободу второе «я», глубоко пустившее в ней корни. «Я», которое всё это время мучило её, раздирало когтями изнутри, стремясь прорваться навстречу их врагу. И она позволяет ему вырваться, разрывая тернии.       Творится нечто невероятное: её волшебство — её суть переплетается с другой, сливаясь в магическом экстазе. Она — это он. Он — это она. Всё предопределено и предначертано. Душам безразличны войны миров, конфликтующие стороны и даже межличностные отношения. Они — два куска пазла, части неотъемлемого целого, тянущиеся друг к другу мощным магнитом.       Ноги отрываются от земли, потоки энергии поднимают как невесомую пушинку. Вслед за ней, расправив плечи, возносится и Фобос. Колдун блаженно вскидывает голову, упиваясь первозданной магией. Всё вокруг становится контрастно чётким: переплетённые стебли роз, трещина на мраморной колонне, вспорхнувшая птица. Небо чернеет, но тут же вспыхивает, пронзённое сразу тысячью молний.       Сила, не уступающая Кондракару. Они могут раздавить в кулаке сердце Вселенной. И ей хочется сжать его, чтобы отчаянно забилось. Показать превосходство.       Корнелия пугается, захлопывает напитывающий источник. Разрывает магическую нить, распуская себя по швам, обнажая гулкую пустоту вместо внутренностей. Резко падает вниз, чуть не теряя равновесие.       Состояние трезвости после пережитого — сплошная боль и непостижимое одиночество. Она сойдёт с ума прямо сейчас, если не вернёт то чувство правильности и наполненности. Если не ощутит его снова.       Девушка медленно поднимает потемневшие глаза на Фобоса. Лицо колдуна — пьяное алчное безумие.       Их разделяет несколько шагов, но он исчезает чёрной вспышкой и тут же возникает рядом.       Колдун обхватывает овал её лица и бескомпромиссным рывком притягивает к себе. Впивается в приоткрытые девичьи губы с остервенелым натиском, будто от этого зависит жизнь.       И, видит бог, она не может сопротивляться, порывисто вытягивается навстречу. Накинулась бы сама, но Фобос всегда бьёт первым.       Напористые движения языков заходятся в распаляющемся сражении, срывая накопленное напряжение. Они целуются жадно и ненасытно. До боли. Целуются так, будто желают полностью поглотить друг друга.       Его движения — деспотично властные, её — отчаянно безнадёжные.       Сердце бьётся и бьётся, захлёбывается кровью, вот-вот выскочит из груди полностью оголённое, — к нему. Только к нему. Никого другого у неё никогда не будет.       Фобос резко отстраняется, прикусывая до остро-сладкой боли и оставляя после себя терпко-кровавый привкус. Не в силах выдержать разрыва, запальчиво льнёт к уголку рта снова, выпивая её измученно-томный стон.       Доля секунды, и он, точно одержимый жаждой вампир, впивается в шею жёсткими губами, обводит контуры ярёмной вены кончиком языка. Хочет попробовать всю, до капли. Она откидывает голову назад, без опаски подставляется кровожадному убийце, чтобы продолжал рассыпать частые влажные поцелуи до самого уха.       — Моя. Вся. Полностью моя, — прикусывает мочку острым клыком Фобос.       Его дыхание ошпаривает кожу, раскаляет затянутый пульсирующий узел где-то внизу живота. И девушка всё сильнее и сильнее вжимается в тяжело дышащую грудь.       — Нет… ни за что… — сбивчиво шепчет Корнелия, противореча своему телу и запуская пальцы в серебро волос.       Чистый шёлк — такими и представляла.       — Беру не спрашивая, — гортанно рычит колдун, до синяков хватая её за плечи и подавляюще заглядывая в глаза.       Он не даёт ответить. Губы снова терзают губы. Выраженный протест срабатывает как вызов, Фобос становится требовательнее и настойчивее, — а ей только того и надо. Провоцировать, чтобы разбил броню, чтобы увидел, что на самом деле не стальная. А иначе Корнелия не поддастся — чёртова гордость.       Руки развязно очерчивают хрупкий стан, скользят, вырисовывая песочные часы, и собственнически сжимают бёдра. В дворцовых садах не дышащие ночной прохладой сумерки — знойный полдень.       Тонкие пальцы с кольцом на безымянном с жадной запальчивостью изучают его лицо — идеальное.       Корнелия нащупывает высеченные руны, чувствуя, как он напрягается всем телом. Из-под блаженного прищура она, встречаясь с глазами цвета плавленой ртути, понимает — позволяет, и так можно только ей. И от этого Корнелию ведёт ещё сильнее.       Вожделение множится на два, перерастая в ненормальную одержимую зависимость, диктующую присвоить и обладать. Это его чувства или её собственные?       Их. Вместе взятые.       Девичьи руки сходятся за его шеей, охотно поддаваясь тяге. Грудь до приятного напряжения вжимается в ткань мантии, которая бесит до одури, кажется третьей лишней.       Внешне такой холодный и острый, дотронься — обрежешься о шипы. На деле — настойчиво страстный и тёплый, с примесью диких ирисов. И известно об этом ей и только ей.       Она вновь прикрывает веки, отправляясь в космос. Её всю кружит — сплетение языков от ямочки до нёба и обратно, раскованные касания, складывающиеся в знаки бесконечности на теле.       Ближе. Сильнее. Глубже.       На смерть и до самой смерти.       От познания новых граней ранее недозволенного — мутит. Связь выворачивает наизнанку, сводит с ума, перекрывает кислород, оголяет нервы.       Корнелия падает спиной в прохладный и мягкий омут и тут же распахивает глаза, пугаясь странности ощущений.       Вокруг вращается чёрный сатин, тяжёлый бархат балдахина, беспорядочно разбросанные подушки и его лицо с голодно-волчьими глазами, — над ней, по центру композиции.       Спальня, — пробивается догадка сквозь туман шумящих мыслей.       Она лежит под Фобосом, вмятая в простыни, и не может пошевелиться. Виной тому — атлетичное тело, очертания которого выдаёт тёмная рубашка с открытым воротом, или собственная безвольность после внезапной телепортации. Корнелия сама не знает.       Князь тянет на себя согнутые в коленях девичьи ноги, подаётся навстречу худым бёдрам и, сбивая платье, обещающе шепчет прямо в губы:       — Тебе понравится быть моей, Корнелия.       Дурнота от перемещения в пространстве вкупе со страхом первой близости сбивает сладострастное наваждение. Поддавшись запретному, она собственноручно загнала себя в ловушку.       Что она делает?! С кем?!       По грудной клетке разливается леденящий ужас, застывающий в венах стылой кровью. Корнелия пытается отпрянуть, но выходит лишь вяло ёрзать, отчего внутреннюю сторону бедра пронзает острым укусом стали.       Кинжал. Как могла забыть? Предать то, ради чего кинулась в сети к дьяволу. Цель как никогда близко.       Этого момента нельзя бояться, им надо воспользоваться.       — Дрожишь из-за меня. Впервые, — низким голосом реагирует на девичьи трепыхания Фобос, расстёгивая ворот платья. — Не бойся, если будешь послушной, я не сделаю больно.       — Я боюсь лишь себя, а тебя — никогда не буду, — откликается Корнелия с лёгким сипом, осторожно вытягивая к бедру руку.       — Прекрасна, — одобрительно-мурчаще произносит колдун, вновь приникая к её губам.       Язык Фобоса изменяет своей манере, проникает неспешно и глубоко, обволакивая и утягивая в медленное вальсирование. Ладонь раздвигает плотный крой и ложится на межключичную ямку, гладит до плеча, касается шеи, пробирается к нежной коже за ухом. Его касания разливают трепетный мандраж, возвращая жар тягучего желания.       Корнелия телится, отвечает робко и осторожно, тянет время, — тянет платье, пытаясь добраться до бокового выреза. Каждое движение через паузу — успешно выполненный смертельный трюк, акробатический кульбит сердца.       Пусть думает, что причина взволнованности — прелюдия перед падением. А упасть ей хочется. Она играет искренне, по-настоящему, ведь всё взаправду.       Фобос невыносим в своей красоте: она во внешности, в манерности, в злой харизме. Даже слово «князь» звучит красиво: не король, не принц, не император; «князь» — благородно, изящно-хлёстко, с безупречным вкусом.       И она, залитая алеющим румянцем, тлеет в княжеских объятиях. Хочется обхватить его бёдрами, прижаться ближе, ощутить физически, насколько сильно он её хочет. Тут же заробеть и застыдиться, но сразу же растаять от хриплого мурлыкания.       Но они — враги, и она пробуждена, чтобы с ним сражаться, а потому ноги остаются на месте, а пальцы делают своё дело: осторожно прокручивают лоскут ткани, ослабляют узел на холщевине.       Чёртово колесо удачи. Лишь бы не сорвалось.       Колдун подаётся назад, с усилием отрывается, смотрит на распалённую девушку сверху вниз доминантно, откровенно-вызывающе.       В глазах мелькают знакомое предвкушение и азарт. Фобос дотрагивается рукой до впалого живота, вырисовывает на нём символ, и её верхняя одежда тает, оставляя лишь шёлк камизы.       От близости покрытых испариной тел плавит кожу. Правая рука Фобоса ложится на упругую грудь, левая вминает перины и, проскользнув под поясницей, стискивает ягодицу. Правая рука Корнелии касается эфеса — сжимается до белеющих костяшек, левая с такой же силой прижимает спину князя.       С губ срывается надсадный крик с остатками томной хрипотцы. Кинжал рассекает разгорячённый порочный воздух и без малейшего усилия проходит в плоть.       Корнелия с лёгкостью выдёргивает его. Пронзает снова и снова. Наносит глубокие раны. Искры в глазах. Кровавые шлейфы.       Не останавливается. Не понимает, что истерично колотит Фобоса кулаком, пока он в наглую очерчивает пальцами ореолу и зажимает вздёрнутый сосок, проступающий из-под тонкой ткани.       Нож — иллюзия, которая рассыпается в пыль. Вместе с ней рассыпается и Корнелия.       Она не ранила его.       Магическая уловка.       Знал.       Всё знал.       — Как я и говорил, попытка придушить меня была лучшим из покушений, — ехидно улыбается ей в губы Фобос, игриво прикусывая нижнюю и опуская ладонь на место, где прятала кинжал, — мне было интересно, насколько далеко зайдёшь.       — Не смей меня трогать! — с животным ужасом отпихивается девушка, пытается высвободить бёдра, которые оказываются плотно зажатыми меж его ног.       Фобос перехватывает её запястья, держит крепко, вжимает в постель. Она лежит под ним беспомощным распятьем.       — Ты доигралась, — вибрирующе рычит колдун в её висок. Голос — гремучая смесь из похоти и злости. — Я хочу взять тебя. Прямо сейчас.       Нет. Нет. Нет.       Корнелия истошно кричит, задыхаясь воздухом. Бьётся в конвульсивном припадке. Гнётся дугой, пытаясь впиться в него зубами.       Бесполезно. Фобос сильнее. Он победил.       В глазах разливается мёртвое море, слёзы срываются, делая щёки солёно-горькими. Грудную клетку разрывает от удушающей панической тяжести.       Он нанесёт ответный удар, и этот удар будет в сто крат хуже ножа в спину. Надругается над ней, унизит и сломает. Навсегда оборвёт крылья, оставив от бабочки жалкое тельце с подрагивающими лапками. После такого ей не захочется жить. И во всём виновата она-она-она.       От гипервентиляции всё покрывается чёрными пятнами, оно к лучшему — не будет видеть. Жаль, что ощущения выключить не удастся.       В подтверждение её мыслей, скулу обжигает звонкая отрезвляющая пощёчина.       Фобос жёстко обхватывает подбородок, принуждая встретиться с ним взглядом. И Корнелия смотрит, выкалывая его сузившиеся зрачки своей ненавистью и болью.       — Но я не сделаю этого, Корнелия, — колдун дышит тяжело и глубоко, остужая раскалённое возбуждение. — Пока сама не захочешь. Пока не станешь умолять об этом.       Последние слова звучат зло, сквозь зубы. Фобос отстраняется, и Корнелия чувствует, как проседают перины сбоку.       Приходится предпринять усилие, чтобы просто отвернуться в сторону. После пережитого стресса тело затапливает апатичное бессилие. Она на дне — опустошена полностью.       Корнелия сжимается маленьким трясущимся клубком, пытаясь собрать себя по частям. Старается всхлипывать как можно реже и тише.       Заплаканная. Усталая. Жалкая.       У неё никогда не получается. Всё наперекосяк.       Хочется домой.       В затопленных ночью княжеских покоях загораются десятки зависших в воздухе свечей. Корнелии не нравится. Сейчас предпочтительнее темнота — уплыть в неё, чтобы никто не видел.       Весь мир обрушивается, когда на подрагивающие плечи ложится сатиновое покрывало. Корнелия хватается за край, неуклюже кутаясь сильнее.       Фобос садится рядом, осторожно приподнимает её, бережно перекладывает на руки. Корнелия прячет распухшее от слёз лицо в его плечо, колдун по-прежнему без мантии, но она не пугается, — знает, буря миновала, не тронет.       Князь молчит, кладёт подбородок на златовласую макушку под аккомпанемент прогремевшего за окнами грома. Прижимает крепче, не вожделенно — оберегающе.       И плакать отчего-то хочется ещё сильнее.       Фобос склоняется, закрывая занавесом платиновых волос. Проводит рукой по затылку, осторожно поворачивает её голову. Когтистые пальцы выводят под глазами полумесяцы, вытирая слёзы.       — По… почему? — отводит взгляд Корнелия от его спокойного лица, тонущего в томном полумраке.       — Уточни. Я не могу читать твои мысли, — как-то устало отзывается Фобос, перебирая растрёпанное золото волос.       — Почему ты… ничего мне сделал? Я ведь хотела убить… ножом в спину… — тихим, ослабевшим голосом отвечает ему Корнелия.       — Треклятые. Доверительные. Отношения, — щёлкнув клыком, закатывает бликующие от пламени глаза колдун.       Губы Корнелии трогает едва заметная улыбка. Скорее всего — нервное.       А ведь он действительно никогда не врал ей: издевался, наказывал, умалчивал, но не обманывал. Ни разу.       — Как я могу тебе доверять, если ты убил Нейтана моими руками? — сглатывает остатки слёз девушка.       — Я сдержал своё слово о последствиях. Ты знала, на что я способен, — повседневно произносит Фобос, заставляя Корнелию обиженно отвернуться.       Имеет ли она право перекладывать вину? Это война. И она отвлекала его — ключевую фигуру в шахматной партии.       — Я убью всех, Корнелия. Всех, кроме тебя, — заставляет её повернуться Фобос, чтобы вручить ему бойкий, стреляющий взгляд.       — Я этого не допущу. Буду с тобой бороться. Всегда, — вскидывается девушка.       — Всегда не получится, а на сегодня с тебя хватит, — очерчивает овал её лица заострённым когтем колдун, возвращая себе привычную ухмылку.       — Ты настолько невыносим, что с тобой даже погода на Меридиане испортилась, — не выдержав, Корнелия дёргает шёлковый шнурок из сплетения на вороте рубашки.       — Что за фамильярности, — хмурится князь, — это то же самое, если бы я упрекнул в том, что у тебя один уголок губ чуть выше другого.       — Чего?! — встрепенувшись, прикасается ко рту Корнелия.       — Меридиан подстраивается под магическую энергию действующего монарха, и моя всегда была хаотичной и тёмной, как гроза, — поясняет Фобос.       — А знаешь, тебе подходит, никто не любит вечный дождь, — ядовито подмечает Хейл.       Колдун хмыкает, не удостоив её ответом.       Покои погружаются в умиротворяющую тишину. Молчание не угнетает, а позволяет отдохнуть и восстановить силы. Веки Корнелии тяжелеют, и девушка прикрывает глаза, облокотившись на вражескую грудь. Слушает, как отстукивает чёрное сердце, — оно у него всё-таки есть, бьётся в мерном убаюкивающем ритме.       Ей плевать, что всё происходящее здесь и сейчас — противоестественно и неправильно. На сегодня с неё и правда хватит. Ей нужен этот тайм-аут.        — Корнелия, — развеивает Фобос сладкую полудрёму — впервые за долгое время без кошмаров, — луна в зените.       — Верни меня назад, — сдавленно произносит она и начинает выбираться из приюта тёплого объятия.       Черты лица Фобоса, окутанные мягким свечением парящих свечей, меняются, становятся резче, острее, и теперь колдун начинает выглядеть зловеще. Однако всё же выпускает девушку из рук, поднимаясь со сбитых простыней.       Осматривает хрупкую фигуру, кутающуюся в водопад сатина с пристальной внимательностью. Выводит музыкальными пальцами рунический символ, возвращая Корнелии прежнюю ветхую от времени рубаху, потрёпанный жилет и заплатанные штаны.       — Кинжал на месте. На этот раз настоящий, — в неизменной манере глумится колдун.       — Второй раз не промахнусь, — с надменностью бросает ему Корнелия, возвращая всё на свои места.       Воздух напитывается магией. Скрестив руки, девушка наблюдает, как Фобос создаёт искрящуюся сферу, а затем начинает растягивать её в расширяющуюся плоскость, раздвигая маревые края.       Смотреть за тем, как он колдует без мантии, которая больше не скрывает изящных, но точных и выверенных движений атлетичного тела, — непривычно.       Хейл невольно представляет, как бы выглядел Фобос, если б жил на Земле. Платиновые волосы вдвое короче, но по-прежнему длинные, зачёсаны назад и собраны в небрежный пучок. Вперёд выбивается несколько прядей, которые так и хочется заправить за ухо. На подтянутом торсе закрытая чёрная водолазка или белая классическая рубашка.       Нет, всё же рубашка. Ему чертовски идут рубашки. Она бы даже…       Не в этой жизни, — жёстко осаживает саму себя Корнелия.       — Если не хочешь, чтобы тебя пожрали дикие звери, когда вывалишься из портала аки вилохвост, — кивает на проекцию леса Фобос, — сжимай всю ману в одну точку, прежде чем зайти.       — Учту, — холодно сверкает глазами девушка, подходя к порталу.       Она останавливается, прежде чем сделать решающий шаг навстречу суровой реальности, смалывающей в порошок и душу, и кости.       Уходить отчего-то совсем не хочется, но никто не спрашивает, это её долг. Чтобы вновь ему противостоять, надо набраться сил, не физических — моральных. Ведь теперь это будет намного сложнее.       — Лучше бы ты дал мне повод окончательно тебя возненавидеть, — срывается с языка прежде, чем Корнелия успевает осмыслить.       Ответ Фобоса она уже не слышит. Стремительно уносится, закручиваясь в воронке. И её больше не мутит — прислушалась к совету.       Доверительные отношения… — думает Хейл за миг до того, как оказаться под проливным дождём.