И хоть на алтаре ты режь козла, Я верю в вероятное добро, И верю в неизбежность зла.
──────── ※ ────────
Хитерфилдский сентябрь капризен на погоду под стать малому ребёнку. Осеннее небо то и дело подтрунивает над горожанами, поигрывая коварным солнцем, чередующимся с короткими, но обильными дождями с пузырящимися лужами. Тучи хмурятся и сейчас: пелена из зацементированных облаков быстро-быстро плывёт по небу, превращая начало дня в зябкий вечер, от которого так и хочется закутаться в домашний уют. В комнате пахнет крепким кофе. Во рту отдаёт терпкой горечью после третьей по счёту чашки. Промозглая пасмурь играет против — убаюкивает, действуя на пару с дробью барабанящих за окном капель. Откуда-то снизу раздаётся плач Лилиан — сейчас её повезут в сад. Корнелия сидит на пушистом ворсе снежно-белого ковра, облокотившись об изножье кровати, и бездумно листает книгу. Ложиться нельзя — иначе заснёт и проиграет в борьбе с недосыпом, оставленным ночным кошмаром. Сегодня ей снилась окостеневшая Лин-Лин. Худое тело лежало на руках, пока его стремительно разукрашивали трупные пятна. Кожа подруги обмякала, покрываясь цветами из влажных узоров кровяной росы. Мокрые язвы тянулись, с жадностью пожирая восковую бледность. Хай Лин таяла, разливаясь красно-зелёной вспененной лужей, отливающей желтизной. И пока её рот превращался в волглый ошмёток тряпки, мёртвые губы без устали нашёптывали: «Теперь у тебя есть только он». «Терь тэя еть толь он». «Тэ еть он». «О-он». Корнелия делает глоток кофе. Ей нужно поговорить с Фобосом. Она больше не будет спать под музыку — не дождётся. Только глаза в глаза. Не в треклятом сне, где эмоции и ощущения воруют контроль у критического мышления. Ей нечего ему предъявить. Фобос ни к чему не принуждал. Она охотно стала жертвой сладострастных пыток, срывающих блудливые стоны на всю тронную залу под аккомпанемент бушующих гроз. Этот прищур, затуманенный томным маревом. Обжигающая близость божественного тела. Переплетения рук на каждом атоме кожи. Влажные от поцелуев приоткрытые губы о губы. Горячее желание и взгляд в потолок. Превозносящее благоговение в ответ на застенчивую взаимность. Смертоносное чудовище, жадное не до убийств, — до робких ласк девичьих пальцев. Ей под силу свести его с ума. Надо только захотеть. И она хочет. Пусть только рискнёт намекнуть на то, что между ними было. Пусть только попробует нарваться — мало не покажется. Она не станет охать, краснеть, мямлить и отрицать. Не будет королевой драмы. Называет бестией? Она покажет ему бестию. И ничего он ей не сделает. Девушка с чрезмерным усердием захлопывает коллекционное издание энциклопедии с земными растениями, чуть не поранив палец об острые глянцевые страницы. Судя по всему, «Рик Хоффман», который выслал книгу через курьера вчера вечером, решил подойти к княжескому поручению с рьяным тщанием. Курс для начинающих хладнокровных убийц может пойти на пользу. Интересно, что пробулькает этот меридианский засланец, когда она вскроет ему глотку, используя его же методы? Отложив увесистую книгу, Хейл направляется к платяному шкафу. Рука тянется к плечикам с шоколадно-молочным платьем с высоким горлом. Пальцы с бережностью дотрагиваются до уютной шерстяной ткани, пахнущей лавандовым саше. Вандом назначила сходку стражниц в «Серебряном драконе», а после ей предстоит отправиться домой к Хоффману. «Историк» обосновал своё логово в спальном районе хитерфилдского пригорода, недалеко от Шеффилдского университета. Ходить в гости к незнакомцам — её табу, однако Корнелия даже не сомневается в своей безопасности. Мотивы Фобоса прозрачны, как раннее летнее утро. Перед мысленным взором появляется строгое фарфоровое лицо, искажённое трещинами злости: «Придётся найти управу на твою беспомощность, и предупреждаю: тебе это не понравится». Вот, значит, какая она — княжеская «опека»? Если идея с собаками — его… Индюк зазнавшийся. Бесит до одури, так, что хочется укусить. Корнелия поджимает покалывающие губы и, порывисто прошелестев вешалками, доходит до светлой закрытой водолазки — в платье не побегаешь. Девушка компонует свой выбор с чёрными приталенными джинсами-клёш и отправляется к трюмо. Вооружившись лаком для укладки, Хейл собирает волосы в прилизанный конский хвост. Сняв гелевые патчи, блондинка умело рисует кукольную маску поверх стальной брони. Подвести кромку ресниц, чтобы не подводили глаза, — взгляд строгий и уверенный. Хайлайтер и румяна — быть сияющей и живой хотя бы так, искусственно. Нарядить губы в едва заметный блеск, сомкнуть и приоткрыть — идеальный контур. Несколько пшиков цветочного парфюма на запястья, и стражница подходит к комоду, чтобы достать меридианский кинжал из-под стопки бюстгальтеров. Корнелия безжалостно рвёт первые попавшиеся под руку чулки и, отделив от них резинку, закрепляет оружие на голени. Она не на Меридиане, но Меридиан в ней — под кожей. Война не снаружи — внутри. И она больше не будет сбегать через портал. От самой себя никуда не денешься.──────── ※ ────────
«Серебряный дракон» здоровается с Корнелией мягким перезвоном китайских колокольчиков. Здесь опрятно и чисто, и совсем не пахнет едой — хлопком, бамбуком и керамикой. Корнелия проходит в зал, минуя светлую прихожую с бумажными обоями и пергаментными полотнами, написанными тушью. Помещение дышит воздухом, бело-чёрные тона выглядят утончённо, совсем не вычурно, как во многих других заведениях, приобщающих себя к восточной культуре. Редкие акценты на статуэтке журавлей, распахнутые веера и фарфоровые вазы приковывают взгляд, так и подначивая дотронуться до прекрасного. За заранее забронированными столиками неспешно, отчасти вальяжно, наслаждаются едой выхолощенные и зажиточные горожане. Знали бы только, что этажом выше созерцательный дзен разбивается о творческий хаос и взрывной беспорядок в комнате Лин-Лин. — Гармонии и душевного покоя в этих стенах, — Ян Лин появляется неожиданно. Склоняет корпус в изящном поклоне, покрыв ладонью согнутые пальцы в национальном приветственном жесте. — Рада видеть тебя в здравии, Корнелия. — Здравствуйте, Ян Лин, совершенно взаимно. Девочки здесь? — почтительно кивает Хейл пожилой женщине в чёрном ханьфу, перетянутом красным поясом. Белые как снег волосы туго собраны в идеальный пучок. Тронутые временем руки покрыты бордовым лаком. Несмотря на почтенный возраст, назвать эту женщину старой не поворачивается язык. Ян Лин из тех, кто сохраняет эстетику вопреки прожитым годам. — Следуй за мной, милая, — улыбается бабушка Хай Лин, плавно поворачиваясь в плечах и направляясь вглубь ресторана, к зоне, огороженной бамбуковыми ширмами. Корнелия помнит рассказы подруги. За радушием и размеренной неспешностью скрывается стальной стержень, закалённый кровопролитными сражениями. Предыдущее поколение стражниц одержало победу в другой вселенной, безропотно уничтожив предыдущую цель, поставленную Кондракаром. Получится ли у них? Ян Лин приводит её к приватной комнате и, отодвинув скользящую ширму, вытягивает руку в приглашающем жесте. За чёрным столом, украшенным белоснежной орхидеей с крупными соцветиями, сидит команда стражниц завесы в полном составе вместе с… Калебом, расположившимся прямо на спинке дивана. Парень даже не смотрит в её сторону. Неловко. За него. Никаких манер. — Вы только гляньте, Корни сегодня не на каблах, а всё равно опоздала, — глядит на её кеды Ирма, уплетая китайскую лапшу. — Не подавись, — присаживается на диван рядом со смурной Тарани Корнелия. — Хай. Лин, — бывшая стражница воздуха надавливает на внучку тяжёлым взглядом. — Надеюсь, ваш гость пришёл без спутника. — Не переживай, ба, — китаянка примирительно сверкает брекетами, дёргая Калеба за предплечье, чтобы тот сел по-человечески. — Бланк на помойке. — Если понадоблюсь, вы знаете, где меня найти. Мудрых решений вам, девочки, — коротко кивает Ян Лин и закрывает за собой ширму, оставляя молодёжь наедине. Вандом молчит. Её напряжение растекается угнетающим молчанием, заполонившим каждый угол. — Что ж, — настраивается Вилл. — У меня хреновые новости. — А нагнетать обязательно? — вздыхает Корнелия, но хранительница сердца не отвечает на укор. — Сегодня меня призвал Кондракар. Они почувствовали сильнейший всплеск магии на Меридиане, — Вилл кашляет, пробивая спазм в сжавшемся горле. — Фобос нашёл способ напитываться первозданной мощью. И без того почти осязаемая тишина становится тяжелее. Стражницы не шевелятся. Избегают встречи взглядов, чтобы не потопить друг друга. У каждой заместо глаз — омуты тревоги. Корнелия чувствует, как сжимаются внутренности. Неужели… связано с ней? — Мы не знаем, что это, но он получил силу, способную покорить Кондракар, — сглатывает Вилл, — всего на несколько минут, потом Фобос снова ослаб. Его источник не стабилен. Пока что. Корнелия застывает. В солнечном сплетении застревает стылый ледник, тянущий мерзлоту в конечности. Она вспоминает грозовое небо, пронзённое тысячью молний. Себя и Фобоса, воспаривших над землёй. Сомнений быть не может. Это она. Причина, по которой их созвала Вандом, сидит здесь. В этой комнате. «Связь душ открывает немыслимое количество возможностей. Я покажу нашу силу». И он показал. Всем. Кондракару. Провокация. Чтобы вынудить стражниц перейти в наступление. — Нам приказано атаковать замок. Срочно. Если тянуть, то мы уже точно не победим, — Вилл опускает сомкнутые в кулаки руки. Смотрит в пустоту. Отводит глаза в сторону. Корнелия видит, Вандом понимает: поведёт их на верную смерть. Лять. Лять. Лять. — И речи быть не может! — категорично отрезает Хейл, вскакивая с места. Корнелия подходит к торцу стола, приковывая к себе внимание. — Включите мозг. Забыли, что было у Кавигора?! Мы чуть не сдохли! Идти на замок — долбаный суицид! — Она дело говорит, тюрьму даже не охраняли боевые чародеи. Нас прикончат — как два пальца об асфальт, — поправляет очки Тарани. — Среди прихвостней Фобоса есть маги, которые ударят в крысу, — заявляет Калеб. — И я уже на них вышел. Нельзя просрать этот шанс. — Да что ты несёшь? — пуще прежнего ощеривается Корнелия. — Он сразу прочухает магические колебания в свою сторону! Фобос что, по-вашему, дебил? — Прекратите галдеть! — хватается за виски Вандом. — И так голова по швам! Оракул пообещал дать нам оружие. — Какое ещё оружие? Плазменную пуху?! Я готова сдохнуть только на сессии в универе, не на Меридиане! — теряет аппетит Ирма, отодвигая от себя миску с недоеденной лапшой. — Мне не сказали, что это. Кондракару нужен день-два, чтобы всё устроить, — отвечает осунувшаяся Вилл. — И… с учётом этого какие у нас шансы? — уточняет Лин-Лин побледневшим голосом. — Не знаю… — выдавливает из себя хранительница сердца. — Мы можем не вернуться. — Я не дам тебе умереть, Хай Лин, я… — «Поговорю с Фобосом», — обрывок фразы застревает в глотке. Магия кольца жёстко осекает так и непроизнесённое обещание, превращая его в невнятное блеяние. — Корни, — встаёт китаянка, чтобы заключить напуганную подругу в крепкие объятия. Тепло родных рук, сомкнувшихся на спине, — красноречивее любых слов утешения. Хай Лин не понимает — не к месту. Её не нужно успокаивать. Она не боится. Корнелия преисполнена решимости. Ей надо с ним встретиться. Как можно скорее. Сегодня же. — Сейчас не время разводить нюни, нам нужен план, — прагматично заключает Тарани, с осуждением косясь на проявление телячьих нежностей. — Когда и как пойдём в атаку, как проберёмся в замок, чего нам вообще ждать. — Я перетру с магами и приду со сведениями уже завтра, — ловко спрыгивает со спинки дивана на пол лидер мятежников, — они знают, как и что в замке, думаю, подскажут что дельное. — Спасибо, Калеб, — отрывисто кивает Вандом, смотря на парня с глубокой признательностью. — Тогда и детали обсудим завтра, — комментирует стражница огня, перебирая в пальцах крошечный всполох в попытке справиться с тревогой. — Мне надо выдвигаться прямо сейчас, — решительно произносит повстанец. Парень проходит мимо льнущей к Корнелии Хай Лин. Встретившись со строгим взглядом цвета морского шторма, Калеб отворачивается. Слишком резко. Не судьба. — Я открою вам с Бланком портал, — поднимается рыжая. — Только не в ресторане, ба расстреляет меня на месте! Идите к помойкам! — дёргается Хай Лин, выпуская Корнелию из объятий.──────── ※ ────────
Такси останавливается у закрытой кустарником изгороди подле дома из американской мечты. Осеннее кострище из опалых листьев собрано в аккуратную кучу — рядом с чёрными мусорными мешками. Ветер так и норовит раскидать багряно-жёлтые всполохи по мокрому асфальту, который сейчас пригревает выглянувшее солнце. Небольшой двухэтажный коттедж, облюбованный убийцей, ничем не примечателен и сливается с остальной архитектурой спального района. Корнелия знает, внешность — обманчива. Она совсем не удивится, если обнаружит внутри арсенал из средневекового оружия и полностью оснащённую пыточную. Девушка выходит из машины и, зайдя в приоткрытую калитку, направляется к крыльцу по дорожке из мелкого гравия. Пальцы тянутся к звонку, но дверь открывается прежде, чем она успевает нажать на кнопку. — Добрый день, мисс Хейл, — здоровается с ней Рик Хоффман, неизменно одетый в идеальную белую рубашку. — Завязывай прикидываться преподом с этими «мисс», у меня имя есть, — проходит через порог блондинка, оказываясь в минималистичной светло-серой прихожей. Девушка снимает бежевый плащ, не позволяя мужчине проявить галантность. — Как скажете, Корнелия, — уступает «историк», но не меняет официального тона, — вам чай или кофе? — Мне Фобоса, — скрещивает руки на груди девушка. — У меридианского Чёрного Солнца плотный график, — на бледном вытянутом лице двигаются одни губы. Ни эмоции. — Князь не располагает временем на приватные аудиенции. Из этих соображений вам дали возможность беседовать в сновидениях. — Идите на хрен. Оба, — скалится Хейл, подавшись корпусом вперёд. — Я пойду с тобой на Меридиан и поговорю с ним. Сейчас же. — Если вы настаиваете, я сопровожу вас в замок, Корнелия, — никак не реагирует на её пылкость Хоффман. — Князь примет вас, если это будет угодно его приоритетам. — Примет, даже не сомневайся, — сердито хмыкает Хейл. — Открывай портал. — После тренировки, — ровно отвечает Рик. — Нет, сейчас, — сквозь зубы шипит девушка. — После тренировки, — спокойно повторяет он. — Тренировка переносится, — теряет терпение Корнелия. Хоффман подходит к напольной рогатой вешалке и снимает с плечиков мужское кашемировое пальто. — И куда? Сложно открыть портал прямо здесь? — хмурясь, неотрывно следит за ним блондинка. — Я иду убивать мисс Лин, — застёгивает пуговицы историк, окатывая её морозной оторопью. — Лять, да у вас у всех что-то с головой! — кидается к входной двери Хейл, перекрывая выход. Рик застывает перед ней, обращаясь недвижимой статуей. — Позволите пройти? — изумрудные глаза кажутся остекленевшими из-за бликующих диоптрий. — В случае отказа я буду вынужден применить силу. Корнелия еле сдерживается. Руки так и чешутся выхватить нож и перекрасить бесящий белый воротничок в красный. Ей не остановить этого грёбаного робота-терминатора. Придется играть на его условиях. Выбора нет. — Давай уже свою тренировку, только по-быстрому, — наманикюренные пальчики сжимаются и разжимаются в попытках спустить на тормоза рвущийся протест. — Всё зависит от вашей сноровки, — возвращает пальто вешалке Хоффман. — Прошу в гостиную. Корнелия проходит вперёд, гвоздя взглядом статную осанку и представляя, как вонзает лезвие с десяток раз ровно промеж чётко очерченных мышцами лопаток. Дом Рика оказывается простым и аскетичным. Утверждение, что жилище человека может рассказать о нём больше, чем он сам, — здесь неприменимо. В помещении нет ни одной лишней детали, только необходимая мебель, и даже она смахивает на муляж, искусственную бутафорию. Обстановка показалась бы совсем бездушной, если б не одно большое «но». Заместо секир, моргенштернов и арбалетов, которые она ожидала здесь увидеть, стены вдоль и поперёк уставлены шкафами. Книги. Сплошные книги. Полки не пыльные, а корешки расставлены в чётком алфавитном порядке. Внушительное собрание коллекционных изданий на любой вкус: от классических романов до политических доктрин. Книжный червь? Серьёзно? Историк останавливается у кофейного столика. На стеклянной поверхности ровным рядом разложены мешочки из плотной холщи. — Вам предстоит дать бой посредственному галготу-воину, в три раза превосходящего вас в мышечной массе. Противник снаряжён кожаной бронёй и коротким мечом. Схватка будет проходить в ограниченной на манёвры местности. Хоффман звучит так, будто читает математическую задачу. — Выберите семена или саженцы, которые помогут одержать победу с наивысшей эффективностью, — он поочерёдно указывает на небольшие матерчатые узелки. — «Такка», «Борец», «Гимпи-гимпи», «Венерина мухоловка», «Манцинелла». — Чего? — хмуря брови, непонимающе сощуривается Корнелия. Незнакомые слова режут слух и не дают никакого ориентира. — Подберите наиболее подходящее растение. Мне повторить названия? — выжидающе смотрит на неё Рик. — Маницелла, — пренебрежительно закатывает глаза блондинка, наобум выбирая последнее из перечисленного. — Ман-ци-нел-ла, — поправляет девушку «историк», протягивая ей нужный мешочек. — Продолжим на улице. Корнелия перебирает шероховатую материю, ожидая почувствовать ядрышки семян, но нащупывает тонкую веточку. Внутри — саженец, догадывается девушка. Мужчина подходит к занавесу из бело-прозрачного тюля и, пропустив невесомую ткань меж длинных пальцев, сдвигает в сторону. Они выходят на задний двор через остеклённую дверь, миновав небольшую дощатую террасу. Участок огорожен от кромки леса аккуратным деревянным забором с калиткой на щеколде — почти так же, как у неё дома. — Ведёшь меня в лес сражаться с белками? — скептично поднимает бровь девушка. — Не с белками, — ёмко и лаконично отзывается Хоффман, даже не повернувшись и никак не отреагировав на язвительную шутку. Он что, серьёзно? Влажная, коротко стриженная трава сменяется на шуршащий ковёр из пятнистой листвы, облепившей остывающую землю. Здесь пахнет сыростью и корой, а дышится глубоко и вольно. Хочется прогуляться — жаль, компания не та. После того, как они проходят через редкий валежник, мужчина внезапно останавливается и, расстегнув манжеты, закатывает рукава рубашки. Он опускается на корточки и начинает ворошить припорошённый насыпью хворост. Корнелия заглядывает ему через плечо, рассматривая отсыревшие от влаги доски. Подкоп? Зачем? Рик сдвигает сколоченную крышку в сторону, открывая утопленную в земле яму размером с вырытую могилу. Корнелию обдаёт холодной сыростью. Белая рубашка кажется прожектором на фоне зияющей дыры. Столкнуть бы внутрь. Чтоб изгваздался. Слышится металлический лязг. Мышцы атлетичной спины напрягаются, после чего Хоффман подаётся назад, вытягивая из углубления покрытые грязью цепные звенья. Неужели он и правда… — Мать твою, ты серьёзно притащил на Землю галгота?! — возмущённо распахивает глаза Хейл, вперившись глазами в надёжно скованного мужчину, который, по всей видимости, должен выполнить роль тренировочного манекена. — Того требует сегодняшняя программа, — поясняет Рик, освобождая от оков своего пленника в потрёпанной кожаной броне и коротким мечом в ножнах. Корнелия делает шаг назад и ослабляет узел на мешочке с саженцем. Цепь падает на лесной ковёр с глухим перезвоном, складываясь в свернувшуюся стальную змею. Пришелец дёргается, порывисто вытаскивая изо рта кляп. Рука галгота с болотной кожей облита разводами воска от сильного ожога. Он что, из оппозиции? Прежде чем пленный успевает дотянуться до оружия, «историк» цепко хватает его за горло. Хоффман поднимает кряжистого мятежника одной правой, принуждая его барахтаться в воздухе будто гризли, подвешенного за холку. Хейл сглатывает, наблюдая за перекатывающимися жгутами сухожилий и плечевыми мышцами под накрахмаленной рубашкой. Откуда в этом грёбаном библиотекаре столько силищи?! — Перед тобой стражница завесы в земном облике, — Рик обращается к рвано сипящему галготу на меридианском, — я пощажу тебя, если ты её убьёшь. — Что?! — по спине Корнелии словно проходятся хлыстом. — Да Фобос! Тебя. За такое… Пламенная речь обрывается вместе с хваткой Хоффмана, отпустившего оппозиционера. Корнелия напряжённо замирает. Замирает и галгот, взвешивая все «за» и «против». Холщёвый мешочек с саженцем обретает вес, а лезвие кинжала на лодыжке холодит кожу. — Это всё ни к чему, нам не надо… — пытается предотвратить кровопролитие Хейл, сделав ещё один осторожный шаг назад. Оппозиционер почти не шевелится — думает. Хочет жить. Он поворачивает голову в сторону своего тюремщика. На шее, покрытой грязью и потом, как оружейный затвор передёргивается кадык. Жёлтые глаза со зрачками, стянутыми в одну точку, снова останавливаются на ней, веки сощуриваются… — Гхр-а-а!!! — с утробным рыком кидается на неё мятежник, ошпаривая уши свистом освобождённой из ножен стали. Пение клинка вспарывает натянутые нервы. Корнелия отскакивает в сторону, похолодевшие пальцы роняют мешочек с саженцем. Девушка порывисто тянется за ним, но тут же понимает — не успеет. Глаза перескакивают на Хоффмана. Глухое равнодушие и безучастность — помощи не жди. Он лишь тень среди деревьев. Корнелия бросается бежать. Кеды проскальзывают по трухлявому поваленному вязу. Ещё бы чуть и упала. Ублюдок. Он не может так ею рисковать! Она выживет. Сдаст Фобосу с потрохами. Хоффману конец. Хейл мчится к прореженному пролеску, обжигая сузившиеся лёгкие холодным воздухом с привкусом влажной почвы. Нога проваливается в прикрытую листвой хлюпнувшую лужу. Сердце разгоняется до ритма набата, а поступь противника отчётливо бьёт по ушам. Тратить ману нельзя. Не хватит на саженец. Развернуться. Сконцентрироваться. Вырастить оружие. — Не бежать по прямой, это даст врагу дополнительный ход, — Рик говорит на английском. Его речь впервые приобретает оттенок. Командирский. Мужчина держится в стороне, но достаточно близко. Следует за ними стремительно и неуловимо. Хейл стреляет в Хоффмана оголтелым взглядом, кидаясь в сторону: в частокол из стволов. И не зря — галгот делает пружинящий рывок вперёд, грубые пальцы проскальзывают сквозь пряди, собранные в высокий хвост. Голосом историка начинают вопить собственные инстинкты, и Корнелия с жадностью хватается за подсказку, начиная мельтешить и кружить меж спасительных деревьев. Мятежник снова настигает, выставив перед собой клинок. Противники дёргаются из стороны в сторону. Порывисто. Хаотично. Рвано. Он наступает — она отшатывается. — Затянутая спонтанность становится предсказуемостью, — отчеканивает мужчина. — Однообразие в бою есть смерть. Сражение — рапсодия. Игра с тактикой, перетасовка манёвров. Это совсем не похоже на тренировку. Адреналин кричит, растекаясь по разгорячённым венам: «В живых останется только один». — Отвлечь внимание перед наступлением. Явить один помысел, чтобы претворить иной умысел, — продолжает комментировать Хоффман. Короткий меч мелькает в воздухе. Корнелия матерится. Без магии — без шансов. Нужно расходовать силу с умом: по минимуму. Девушка продолжает метаться, но теперь преследует цель: подманить к змеистому подножию осины. Как только галгот оказывается у узловатого корня, тот проворно овивает его ногу, откликаясь на зов стражницы. Мужчина спотыкается, чуть не заваливаясь наземь. — Наблюдательность — верный союзник, — Рик не хвалит, констатирует факт. — Воспользоваться уязвимостью, атаковать. Меридианец пытается крошить древесные путы сталью, а Корнелия выхватывает кинжал, обжигая лодыжку острым лезвием. Она дёргается, пытаясь приблизиться, — не может. Неверное движение, и из живота вывалятся гирлянды кишок. Это страшно. Девушка прицеливается и швыряет клинок, со свистом рассекая воздух. Оружие отлетает от кожаной брони, глухо стукнувшись рукоятью. Чёрт. Чёрт. Чёрт. — Не делать ставку на неотточенные навыки, действовать выверенно, идти только на оправданный риск, — ровным тоном произносит Хоффман, но его слова звучат приговором на казнь. Корнелия бросается вперёд, огибая исступлённо рычащего мужлана. Скорее. К заветному мешочку с саженцем. На пальцах копится покалывающая кожу мана. Хейл направляет поток силы в неприметный кусочек холщи средь цветастого ковра, застилающего почву. Ткань натягивается, начинает рваться, выпуская наружу иглы ветвей с зеленеющими пучками. Она напитывает крепнущее дерево, не жалея магического потенциала. Отдаёт всю себя. Без остатка. Ствол растёт вширь, устремляется ввысь, всё проворнее раскидывая ветви. Плотные листья наливаются, отсвечивая сочным глянцем. Буйство зелени складывается в растягивающуюся крону в пяти метрах над головой. Ну же, быстрее! Слишком долго! Среди листвы прыскают брызги из белых соцветий, которые всё проворнее покрывают её детище. Лепестки осыпаются, кружась в медленном танце, застилая жёлто-рыжий настил осеннего леса первым снегом. Корнелия оглядывается: галгот почти высвободился. На месте облысевших сердцевинок появляются крошечные зелёные плоды, раздувающиеся в упругие теннисные мячики. Поток маны обрывается, исчерпав свои запасы и оставив стражницу ни с чем. И? Что он ей подсунул?! — Нахрена мне… — девушка оборачивается, чтобы плюнуть претензией в Хоффмана. И вовремя: мятежник выкидывает острие на расстоянии раскрытой ладони от её талии. Корнелия визгливо вскрикивает, отскакивая назад. Сбоку пикирует смазанная птица. В ствол плодоносного дерева вонзается оброненный ею ранее нож. — Не терять бдительности и не упускать противника из виду, — нейтрально критикует «наставник», вернувший ей кинжал. — Да пошёл ты! — стегает его рассвирепевшая девушка. Это подло. Нечестно. Она потеряла преимущество. Она могла попытаться разорвать мятежника корнями! Маны больше нет! Вопиющая несправедливость застилает взор мутной пеленой, занавес опускается, отключая голос разума. Корнелия с рыком ныряет к выращенному дереву, каким-то чудом проскальзывая мимо растерявшегося галгота. Пальцы смыкаются на рукояти кинжала и с силой выдёргивают лезвие из древесины. Девушка оборачивается, готовясь к броску, но вражеский меч входит в грудную с настовым хрустом, как нож в свежевыпеченный хлеб. Глаза дрожат, зрение пульсирует. Корнелия смотрит вниз. Ненастоящий?! Столкнувшись с плотью, лезвие складывается, как детская игрушка из магазина с розыгрышами. Нет… Она чувствует. Холодная сталь внутри. Среди горячих внутренностей. Становится мокро. По белой водолазке растекается уродливая алая клякса. Запоздавшая боль разливает кипяток, затвердевающий в раскалённый валун. Нутро подцепляют мясницкими крюками и растягивают в стороны от вопящего эпицентра. Что-то глухо и тянуще отдаёт в затылке. Из разверзнутого рта продирается сбивчивый сип. — Бой проигран из-за эмоций, — откуда-то с периферии доносится Хоффман. Корнелия пытается рассмотреть своего убийцу: очертания то обретают чёткость, то тонут в мутной дымке. Раскачиваются из стороны в сторону. Галгот вытаскивает из неё короткий меч. Лезвие алое, осклизлое. Опавшие лепестки орошают багряные капли, падающие пунктиром. Красный цвет везде: в глазах, во рту, в лёгких, на земле, на теле. Мир сжимается в вакуум. Яркая отрезвляющая вспышка и пронзивший её клинок рассыпаются чёрным, глянцево отблёскивающим прахом. Вместе с ним исчезают и боль, и кровь, и рана. Иллюзия. Та же, что и в покоях Фобоса. Лицо мятежника сминается в отупелом неверии. Галгот сжимает и разжимает в руке воздух. С девичьих губ срывается истошный крик. Корнелия с силой обрушивает острие кинжала меж рёбер: сталь пробивает твердь и проскальзывает в плоть. Глаза мятежника распахиваются. Мужчина начинает хватать воздух ртом, открывая и закрывая его, словно смакуя вязкое тесто. Он оступается, вновь обнажая лезвие в руках девушки, начинает пошатываться, заваливаясь назад. И Корнелия не упускает шанса. Девушка бросается на раненого, заваливая его на настил из опавших цветов и листьев. Она седлает его бёдра, обрушивая шквал ударов на живот, грудь, шею. Взмах. Удар. Взмах. Удар. Взмах. Кинжал входит и выходит, рывки выбивают распахнутые алые веера. Галгот под ней протяжно мычит и булькает, словно тонущая в болотной тине банка. Мерзкие звуки заглушает собственный непрекращающийся вопль. На трясущееся плечо ложится твёрдая рука. — Достаточно, Корнелия. Я сказал, бой проигран, — его слова заслоняет тяжёлое и шумное дыхание. Руки не подчиняются. Вонзают, кромсают, режут. Будто если остановится — умрёт. Напряжённые до предела мышцы бьёт судорога. Корнелия немеет. В груди печёт, она вздымается и опускается, разгоняя жар по саднящему телу. — Ч-что это было? — сипит девушка. Горло натёрто наждачкой. — Тренировочное меридианское оружие. Иллюзия соткана так, что попадание максимально приближено к реалистичному. Это не размывает чувство опасности и не искажает восприятие боя, — невозмутимо поясняет мужчина. Корнелию потряхивает. Ей кажется, что её заставили пробежать кросс сразу после того, как она только-только научилась ходить. Хейл осторожно поднимается, слегка пошатываясь на ватных ногах. — Для чего… это всё? Я не воин… я чародейка, — зачем-то спрашивает Корнелия, впечатываясь глазами в бездушный изумрудный взгляд. Как у рептилии. — Дальний бой создаёт иллюзию безопасности и затупляет остроту мышления, — отвечает Хоффман. — Эффективнее тренироваться на ближнем. Его приёмы и тактика применимы и на расстоянии. Девушка отупело кивает и делает несколько бесцельных шагов в сторону, подцепляя мысами кед опавшую листву. Прогалы неба за решетом хитросплетений ветвей наливаются аспидно-серым. Погода портится. — Я задержусь здесь. Вас сопроводить к дому? — следит за ней Рик. — Сама дойду, — вяло отмахивается Корнелия, отворачиваясь в сторону. На щёку падает прохладная капля. Кроны деревьев начинают заискивающе шуршать. Миг и небо заходится в очередном истеричном припадке. Заместо стены дождя на Корнелию обрушивается тяжёлое мужское тело. Хейл свистяще вскрикивает. Воздух из лёгких выбивает глухой удар. Рик выталкивает её вперёд, закрывая собой и впечатывая в землю. Лицо вспахивает мокрую почву. Грязь и листья забивают глаза и нос. Тренер порывисто отстраняется, возвращая возможность шевелиться. Корнелия отплёвывается землёй, рвано втягивает воздух. Слышится надрывный треск разрываемой ткани. — Что ты, лять… — Корнелия оборачивается, но тут же теряет весь свой словарный запас, врезавшись глазами в Хоффмана. Ошмётки от рубашки Рика валяются снежным комом на фоне бурого настила. На обнажённом торсе мужчины поверх натренированного рельефа мышц — чернеет круглая печать на всю грудную. По кайме замыкающей линии вычерчены неизвестные символы. В центре композиции запечатлён чародейский сигил. Увиденное чем-то напоминает руны Фобоса. Корнелия застывает, рассматривая магическую татуировку. — «Hippomane mancinella» или «дерево смерти» — содержит млечный сок. Он вызывает ожоги, отёк и язвы. Стоять под манцинеллой, напитанной магией, во время дождя, — всё равно что принять душ из серной кислоты, — объясняет свою выходку стоящий над ней «историк», кивая в сторону выжженной почвы под островком зелени. — Манцинелла… — навсегда запоминает верное произношение Корнелия. — Этот выбор эффективен во время дождя, против отряда от шести до пятнадцати воинов, — наставляет её мужчина, — однако требует прозорливости: необходимо держаться на расстоянии и заманить врага под крону. — И такое правда растёт на Земле? — тихо, почти ошалело уточняет Хейл. — В тропиках, — подтверждает Рик. — Идите в дом. Я подойду, как только устраню тело. Корнелия поднимается, утирая рукавом набежавшую на губы влагу с ржавым привкусом железа. Лицо стягивает от липкой плёнки. Рик Хоффман разворачивается, направляясь к стальной цепи рядом с разрытой ямой. Меж широких лопаток расцветают пузырящиеся ожоги, обрамлённые розовыми язвами. Плоть чуть ли не шипит и плавится, в то время как поступь мужчины неизменно спокойная и твёрдая. Он не чувствует? На уцелевшей коже, не тронутой ядовитым соком дерева смерти, белеют сотни застаревших шрамов. Рубцы тянутся по всей спине зигзагами, нахлёстами, рваными линиями и зазубринами. Да на нём нет живого места… Белоснежная рубашка скрывала уродливое полотно — картину, на которой рисовала сама боль, вдохновлённая музами жестокости. Корнелия болезненно сглатывает, направляясь прочь из леса.──────── ※ ────────
Струится вода. Девичьи пальцы оставляют отпечатки на краю керамической раковины, покрытой бурыми змеящимися разводами. Алый в каждой прожилке кожи — въелся токсичной, несмываемой краской. Воздух в ванной отдаёт окислившимся металлом. Ткань белой водолазки выглядит как цветной снимок рельефа Марса из комнаты Лин-Лин. Аляпистые пятна замешаны с грязью, песком и потёртостями от камней и веток. Корнелия поднимает взгляд на зеркало. В отражении не она — существо из бестиария. Ледяной и безразличный взгляд внимательно смотрит из глянцевой амальгамы. Хочется верить, что то — искажение стекла, а не настигшая меридианская неизбежность. Не верится. Внутри ничего — пусто. Хейл ослабляет резинку и раздирает слипшиеся в волнистую паклю пряди. Пересобирает высокий хвост, отливающий лёгкой розовинкой. С багряной кромки у линии волос бежит сорвавшаяся капля. Холодная вода смыла кровь не полностью. Она никогда не смоется. Видок тот ещё. Почти готова ко дню всех святых. Жаль обронённый в лесу кинжал, который превратился из случайного знакомого в верного друга. Хейл закрывает кран, останавливая бегущую воду. Пора на Меридиан. Рик Хоффман дожидается её в гостиной. Она узнаёт его не сразу. Образ требовательного учителя, помешанного на знаниях, испаряется вместе со строгими очками с узкой переносицы. Меридианская одежда сидит на нём как влитая, и теперь кажется, что опрятный земной вид всё это время только принижал его достоинство. Да как они сразу не поняли? Он не из этого мира. Благородная бледность контрастирует на фоне робы под цвет тёмного, почти чёрного изумруда с двумя полосами из глубокого серого аспида от плеч до подола. Края вздёрнутых наплечей отделаны винным бархатом и украшены металлическим декором в виде веера из мечей. Эфесы клинков овиты шипящими змеями, распахнувшими клыкастые пасти у самых ключиц. Место, где, возможно, бьётся сердце, — украшает брошь в виде опущенной вниз клеймор. По острию спускается шипастый стебель кобальтовой розы. Рядом с ним хочется молчать, любое слово будет выглядеть неуместным. Слишком закрытый. Слишком недосягаемый. Слишком бесчеловечный. Явно не последний в замке… Какой у него чин? Какой-нибудь командующий? — Корнелия, вы готовы к отбытию? — спрашивает Рик. — Так точно, сэр, — стреляет в него издёвкой Хейл, подходя ближе. Хоффман выуживает из струящейся ткани серебристую астролябию с едва заметным ореолом из лунного свечения. Он проворачивает одну из окружностей, заполняя пространство волнообразными магическими колебаниями. В эпицентре расходящейся энергии начинает растягиваться мерцающая синева — брешь в завесе. — Перед тем как пройти в портал, сконцентрируйте ману в одну точку, — поучает её наставник. — Знаю, идём уже, — хмыкает Корнелия, делая шаг в Междумирье.──────── ※ ────────
Двустворчатые двери, ведущие в тронную залу, выполнены из чёрного железа и охраняются тяжёлыми горгульями из мглистого мрамора. Твари гордо и величаво восседают на навершиях готических колонн. У массивных когтистых лап схоронились бутоны роз. Напольные кованые канделябры отбрасывают тени на тёмно-фиалковый ковролин, обрывающийся перед самым порогом. За стрельчатым окном в торце приёмной мелькает молния. Стены снова уходят в сумрак, отдавая разряженному грозой воздуху каменную стынь. Здесь пусто. Вестибюль служит не для распределения просителей. Эта зала — крайний рубеж, княжеское помилование и последний шанс развернуться. Только вот на неё не подействует. Корнелия не сомневается в своей неприкосновенности. Фобос изъявил желание принять её сразу же. Как он сообщил об этом Хоффману, который всё это время был подле неё, остаётся загадкой. Хейл решительно отказывается от внимания со стороны воркующих прислужниц, предложенных ей Риком, чтобы подготовиться к аудиенции. Ей не до того: и так потеряла много времени перед разговором, не терпящим отлагательств. А ещё… ей слишком сильно хочется. Всего и сразу: Вскинуться, чтобы развернул, поймав за запястье. Съязвить, чтобы прошиб током от макушки до кончиков пальцев, — без магии. Оказаться в плену — не кандалов — губ. Свернуться то мурлычущим, то шипящим клубком, окольцованным объятиями. Это болезнь… Девушка нетерпеливо скрещивает руки на груди, окатывая Хоффмана студёным взглядом. Внутри клокочет мана, всё естество заходится, чувствует — Фобос рядом. И он жаждет её в ответ. Ей неймётся разрушить замок до основания, разобрать по камням, стереть все преграды, чтобы только он и она — без декораций. Тет-а-тет. Разделяющие их двери — эпицентр ненависти. Она на грани. Внутренние терзания отзываются тихим заунывным эхом. Хейл хмурится, послышалось? Переводит вопросительный взгляд на Хоффмана, однако тот продолжает сохранять безмолвие. Отголоски мученического женского плача нарастают: оголтелые вопли мешаются с горькими рыданиями, складываясь в чёрный реквием. Когда открываются высокие арочные двери, кажется, что разверзаются небеса: из тронной залы выводят корчащуюся как насаженную на булавку гусеницу фрейлину. Нос забивает терпкий и прогорклый запах палёной кожи. На личике, одетом в озорные каштановые кудряшки, нет глаз. Местами проступающая лобная кость обрамляет уродливые обуглившиеся дыры. Впадины с обнажённой плотью покрыты бурой колючей коростой, а пучки нервов скукожились в засушенные трубочки. По скулам и щекам размазались вытекшие кашеобразные ошмётки, замешанные напополам с пеплом. — Я н-не ви-ижу… — девушка заходится в сиплых криках, раздирая руками шею, — я… я не так смотре-ела… я п-просто не так посмотре-е-ела… Корнелия сжимает кулаки до полумесяцев на ладонях. Думает, это её напугает? Конченый садист… Не на ту напал! Хочет напомнить, с кем имеет дело? О, она не забывала! — Ну кто бы мог подумать, пташечка наша сдобная и подколодный! — звенит задорная трель знакомого голоска. — Вы чего посмурнели, аки прокажённого проглотили? Хейл вспарывает Миранде глотку секущим взглядом. Паучиха широко улыбается, наливая ямочки на щеках и стягивая угольки веснушек. Фрейлина, которую сопровождает Мира, продолжает скулить, вцепившись в подставленный ей локоть: единственный ориентир среди абсолютной тьмы. Не удостоив арахниду ответом, стражница надменно отворачивается и подаётся к рубикону, ступая в раскрытые створчатые двери. — Она как из распоротой брюшины, скажи, аж облизнуть хочется, а? — подначивающе доносится из-за спины под звуки неутихающего плача. Корнелия заходит в сумеречную тронную залу с подкрашенным витражами воздухом со статной твёрдостью и чувством собственного достоинства. Она непоколебима и, кажется, прибавила в росте. Девушка приближается к нему уверенной поступью, не смущаясь десятков устремлённых на неё глаз. Вопиющее бесстрашие. Вассалы при дворце осторожно перешёптываются, но она не удостаивает жалких ропщущих своим вниманием. Пусть попробуют сказать глаза в глаза. Боевые маги, стоящие вдоль стены статуями, подбираются и каменеют. Она ещё увидится с ними на поле боя. Галготы в камзолах, расшитыми белыми розами, — доверенные чинствующие над Грозовым пределом, — смотрят обомлев: неотрывно и тихо. Они даже не пешки, экспозиция вне шахматной партии. Присутствующий писарь прекращает водить пером, а обслуживающий виночерпий переливает кубок. Здесь не положено быть тем, кто не способен держать лицо. Их накажут. С каждым шагом навстречу Корнелия всё смелее осекает взгляды, даже не поворачивая головы. Она идёт вперёд, а все они остаются позади, там — где их место. Сердце гулко отстукивает от диафрагмы до горла. Мана копится в венах и струится с пальцев. Чем ближе к нему, тем сильнее. Меридианский правитель степенно сидит на возвышающемся троне — стрельчатом монументе среди погостных роз. Его властная аура вездесуща, настолько, что хочется падать ниц и заискивающе шептать «смилуйся, княже». Колдун излучает потустороннее, тёмное могущество: посмеешь приблизиться, рассыплешься в скорбный тлен. Это не человек — божество из царства смерти и тени, снизошедшее до бренных смердов. Его лицо, обрамлённое белоснежными, как первый снег на безлюдном кладбище, волосами, уместнее называть ликом. Пусть знает — не боится. Такой в глазах придворных — не в её. Она единственная, кто здесь его видит. За бесстрастной королевской холодностью — пиршество восторгов, Корнелия чувствует наверняка — одно на двоих. Фобос исходит торжествующим довольством и хищной игривостью. В серебряном взгляде в мракобесной пляске сверкают черти. Уголок застывших в формалине губ едва заметно тянется вверх — оживает, озарившись её близостью. Хочется сорваться на бег, чтобы обличить. Сорвать маску отчуждения. Окончательно и бесповоротно. И он снова исполняет потаённое желание. Фобос испаряется чёрной вспышкой. Появляется в шаге от неё. Аромат ирисов оседает паралитическим газом в лёгких. Отягощённые перстнями пальцы поддевают её кисть и, сильно сжав, поднимают вверх. — Корнелия, — ухмылка прячется за тыльной стороной ладони. Прикосновение губ — как пылающее клеймо на коже. Ему плевать, как на них смотрят. Все вокруг — ничто. — Я не буду говорить с тобой здесь, я не твоя подданная, — делает первый выпад девушка. — Неужто только поэтому? — с наслаждением распыляет на неё яд князь, роняя взгляд на аккуратные, как две зреющие вишни, губы. — Не только, — Корнелия еле сдерживается, чтобы не подняться на мыски и не прошипеть это прямо на ухо. — Асмодей, — продолжает неотрывно смотреть на неё колдун, — позаботься о том, чтобы никто не знал о моей гостье. По тронной зале прокатывается встревоженный вздох. Присутствующие как будто сжимаются и смотрят на выход из тронной залы, однако никто не решается сделать и шага. Из тени престола выходит тень. Кажется, что сутулый незрячий старец, обтянутый дряхлой кожей, рассыплется прямо на ходу, осев насыпью из костей и праха. Но Корнелия не обманывается, улавливая колебания магии. Эта мана похожа на чумную проказу: одно касание, и тело пойдёт лепестками струпьев, знаменуя необратимый процесс разложения. Его гнушается забирать даже сама смерть. Чёрную мантию с изумрудным подкладом украшает лишь одна деталь — серебряная брошь в виде черепа: в зияющие прогалы глазниц и распахнутую челюсть, подобно гробовой змее, заполз шипастый стебель пышно цветущей розы. — Ваша воля — моя воля, Чёрное солнц-це Меридиана, — скрипящим голосом отзывается мастер над проклятьями. — Ты… только что приказал убить всех, кто меня видел? — распахивает глаза на Фобоса Корнелия, немного приподняв голову. — Делиться таким зрелищем — сущее расточительство, — притягивает её к себе за бёдра князь. Колдун деспотично прижимает девушку к своему телу так близко, что она осязает тёплое дыхание у виска. Широкие рукава заслоняют хрупкую фигуру, отнимая Корнелию у всего мира. И в этом жесте нет ничего от нежности — сплошная ревностная жадность. Её прошибает мурашками. Тронная зала и побледневшие вытянутые лица раскачиваются, обращаясь дребезжащим фантомом. Образы начинают размываться и таять в тёмном мареве. И прежде чем Корнелию закручивает в чернеющую пустоту, стражница успевает сконцентрировать всю ману в одну точку. Спонтанное перемещение проходит не без изъянов. Корнелию слегка ведёт, но это не сравнится с муторной пришибленностью после предыдущих эпизодов. Девушка слабо, но настойчиво упирается ладонями колдуну в грудь, пытаясь высвободиться из его плена. — Уже лучше, — не позволяет ей отстраниться Фобос, дотрагиваясь до хрустящего воротника водолазки, задубевшего от чужой крови. — Отужинаешь со мной в этом. — Я по делу пришла, — ощеривается Хейл. — Успеется, Корнелия. Тебе дозволено занимать моё время без поводов, — князь смотрит на взвившуюся девушку из-под лукавого прищура и добавляет с вкрадчивым, почти мурчащим рокотом: — И в неформальной обстановке. Вот и нарвался. Девичьи пальцы прекращают давать отпор. Веки по-лисьи прикрывают блестящий взгляд кружевом ресниц. Руки змеятся по кобальтовой мантии, оглаживая статную грудную клетку. Тыльные стороны ладоней почти невесомо проскальзывают под шёлковый занавес платиновых волос и соединяются в замок на затылке. Она льнёт к нему бёдрами, слегка выгибаясь в спине. Реакция — вне ожиданий. В грозовом взгляде мелькает ток, серые тучи заволакивает пьянящей поволокой. На едва разомкнутых устах одно дыхание, без единого звука. Княжеская рука огибает талию и поднимается вверх, оглаживая позвонки и прошивая мандражом кожу. Корнелия чувствует, как рассыпаются волосы. Резинка испарилась. Она ниже, но меридианский владыка почти зачарованно склоняется к ней — к лицу, до жалких миллиметров. Они застывают в лёгком наклоне, и кажется, что время замедлило свой ход. Конечно же, он чует подвох. Ждёт. Позволяет с собой играть. Корнелия подаётся к Фобосу, заперев глаза в космосе. Не видит, не слышит, осязает дрожание воздуха на губах, когда он перебирает слоги в её имени. «Кор», — корень языка мягко отталкивается от нёба, губы оформляются в полумесяц, а кончик начинает мерцать за верхним рядом зубов. «Не», — почти перескакивая на кромку и застывая в невесомости. «Ли», — взмыв вверх и замерев меж граней. «Я», — завершающий аккорд со скраденным окончанием. — Хочешь меня, Фобос? — не целуя, лишь касаясь, вдыхая. — Получишь. С условием. — Какое талантливое начало переговоров, — князь внаглую прикусывает её за нижнюю губу, нарушая невидимую границу. По низу живота разливается приятная, ноющая тяжесть. Только бы не капитулировать. Держаться и не поддаваться раньше времени. Сломать не древко — кости, лишь бы не поднять белый флаг, отдавшись ему во власть. Такой статный. Представительный. И красивый. Чертовски. — Ты слишком напряжена для игры разумов. Я помогу расслабиться, — Фобос касается кончиком языка заострённого клыка и, распрямившись в росте, выпускает девушку из стянутого кольца рук. Они вместе выкручивают себя наизнанку. Держатся назло, не отдавая победу другому. Скрывать нет смысла. Связь. Корнелии приходится сделать несколько глубоких вдохов, чтобы поймать равновесие и унять глупое сердце. Хочется попросить колдуна выключить ей эмоции, сковав руническим ставом. Ведь он справляется именно так, правда? Становится легче. Хейл наконец-то может оглядеться. Девушка едва сдерживает смешок от накатившего дежавю. Фобос переносит её в ту самую гостиную — преддверие его покоев. Место, где их столкнула судьба, звёзды, злой рок. Без разницы. Она не может представить себя без этого. Тёмные, располагающие на сокровенные беседы стены. Невесомая органза, подражающая маревой лунной дымке. Застывшие в приглашающем ожидании кресла с резными химерами на бархатных подлокотниках. Глубокий мраморный камин, служивший тюрьмой для языков магического пламени. Кто бы мог подумать, что она явится сюда добровольно. Не пленницей, не диверсанткой и не шпионкой — гостьей. На низком столике, укрытом шёлком, стоит пузатая бутылка, украшенная металлической виноградной гроздью с поджарыми завитками. В стекле пляшут блики пламени. Узорчатые серебряные кубки с длинными ножками выглядят не пафосно — по утончённому изящно. По центру блюда с экзотическими фруктами и причудливыми закусками на любой вкус водружена пиала с терпким тёмно-каштановым мёдом. Все потчевания выглядят лёгкими и подходят под вино. Эстет. Корнелия бы удивилась, будь оно иначе. Фобос поддевает девичьи пальцы, скапливая на кончиках нежно покалывающее электричество. Князь плавно, почти заманивая, подводит Корнелию к креслам и, дождавшись, пока она присядет, занимает своё место напротив. Колдун откупоривает вино, разливая рубиновую амброзию с тихим, ласкающим слух плеском. Пространство наполняется вереском, карамелью и чем-то благородно древесным. Пропустив серебряный стебель меж пальцев, Фобос манерно предлагает Корнелии кубок. И она позволяет ему за ней ухаживать. — Я слушаю, Корнелия, — колдун откидывается на мглистый бархат, слегка кружа вино и помогая ему раскрыться. Смотрит внимательно, с едва читаемой полуулыбкой. Стражница повторяет его жест и пробует напиток, перемещаясь на цветущее поле близ древнего леса, окутанного майскими грозами и жужжанием пчёл. Ей красиво. Ей вкусно. Ей почти романтично. Не забываться. — Кондракар напал первым. До этого ты не заглядывался на другие миры, — осторожно начинает девушка, возвращая бокал на стол, слегка прокрутив ножку. — Это так, — слегка кивает Фобос. — И ты сражаешься, чтобы устранить угрозу? — продолжает нащупывать почву стражница. — Мне бросили вызов. Я склонен проявлять милосердие только к одной персоне, — колдун прячет обольстительную ухмылку за серебром, делая небольшой глоток. Выточенный в мраморе кадык мягко сокращается, разливая вино по телу. Мысли сбиваются, но Корнелия настойчиво стягивает их в буквы, собирает слова, чтобы спрясти предложение. Держать марку. Не отвлекаться. Взвешивать. — А что, если мы остановимся? Что, если больше тебя никто не тронет? — замирает Хейл. — Хочешь за меня заступиться, Корнелия? — с уклончивой издёвкой отвечает князь. — Признаться, польщён, но в покровительстве здесь нуждаешься только ты. — Ещё чего. Я просто хочу прекратить войну, — сощуривается блондинка. — Даю тебе своё слово, она закончится быстро, если ты будешь со мной, — сверкнув глазами, приподнимает кубок Фобос. — Я останусь с тобой. Взамен на переговоры с Кондракаром и Элион, — как на духу выдвигает свои требования Корнелия. — Строптивая бестия, но в то же время прелестное наивное дитя, — издаёт мягкий смешок колдун. — Поразительная многогранность. — Ещё раз так меня назовёшь… — Корнелия дотрагивается до подлокотников, агрессивно подаваясь корпусом вперёд. — Ты про строптивую бестию или наивное дитя? — наклоняется навстречу Фобос. На бледном лбе начинают контрастировать руны. Хейл закусывает удила: вскидывается, возмущённо поднимаясь с кресла. Хочется плеснуть вином, но истеричная выходка принизит собственное достоинство. Поддавшись эмоциям, девушка поворачивается к выходу из покоев. Плевать куда. Она не будет терпеть. Стальная хватка обрамляет запястье в цепь. Фобос резко тянет Корнелию на себя, оправдывая все чаяния. Она брыкается, ни за что не признается — больше для вида. Однако Фобос держит крепко, опускается на кресло, располагая стражницу у себя на коленях. Снова поймал. — Хочешь, чтобы я сковал тебя ставом? — не спрашивает, угрожает колдун. Корнелия знает — слово сдержит, а потому прекращает сопротивление и картинно отворачивается в сторону. Терять власть над своим телом — себе дороже. Княжеская рука пробирается к загривку сквозь золотые пряди с закатным отливом. Длинные пальцы обводят позвонок, блаженно сминают шею, подменяя напряжение тягучей патокой. — Расслабься, — приказывает Фобос. — Ты знаешь, что всё закончится именно так. В этот раз пропустим мизансцену, где я причиняю тебе боль. Колдун приятно натягивает волосы у самых корней, проводит когтями по затылку, оставляя на коже лелеющий холодок. Девушка колеблется. Гордость сражается с ароматом ирисов, несколькими глотками крепко-сладкого и греющей негой его тела. Корнелия вымученно вздыхает. Чёрт с ним. Ведь прав. Не встретив сопротивления, Фобос укладывает её к себе на руки, расположив голову в изгибе локтя и перекинув длинные ноги через мягкий подлокотник. — Как фамильярно вы обращаетесь с оппонентами, князь Фобос, — с надменным укором упрекает его Хейл, скрещивая на груди руки. — Скорее, со склочными леди — исключительно по их заслугам, — жалит Корнелию колдун, левитируя к себе кубок. «Леди» — во множественном. Что-то гадкое выгрызает плоть меж рёбер, прижигая раны калёным железом. — Может, всё-таки соизволишь пояснить, почему это я — наивная? — не подаёт вида Корнелия. — Или это так, чтобы лишний раз короной блеснуть? — Ты наивна потому, что Кондракар не сложит оружия, — сощуривается Фобос. — Считаешь, что арбитры вселенной рдеют за баланс? Оракул ревнует, что есть сущность, способная с ним потягаться. Ревнует, прямо как ты. — И с чего ты это взял? — аж приподнимается Хейл, опираясь ладонями на его ногу. — Я тебя чувствую, запамятовала? — довольно ухмыляется князь, предвкушая реакцию и смакуя вино. — Невыносимый. Я про Оракула, — Корнелия сама не знает: врёт или нет. — Думаешь, могуществу, создавшему завесу меж тысячами миров, не под силу изолировать один-единственный? Мне бы пришлось потратить целый век и состариться, чтобы пробить такой барьер, — задумывается Фобос, перебирая золотую прядь меж пальцев. Корнелия вздрагивает и обмирает. Забывает, как говорить, теряет связи и смыслы. Чувствует себя запертой в собственном теле. Их жизни разрушили ради показушного бахвальства? Втянули в войну не во имя спасения вселенной, а чтобы самоутвердиться чужими руками? На побледневшем девичьем лице безо всякого выражения стекленеют глаза. Не от раздирающей горечи за себя — за Хай Лин и даже за всех остальных стражниц. От праведного гнева Корнелии хочется закричать до сорванных в хлам связок. Наброситься диким зверем. Выцарапать глаза. — Скоро всё закончится, Корнелия, — опустошённый кубок поднимается в воздухе, возвращаясь на стол. До контура лица дотрагивается ладонь, князь ловит слезу большим пальцем, смазывая её ненависть по скуле, слегка задевая нежную кожу заострённым ногтем. Стражницы несут не бремя — обузу. Могут погибнуть за просто так. Стать не посмертными героями — сломанными игрушками. — Дай мне сказать им. Убедить отказаться сражаться. Я хочу, чтобы они забыли про Меридиан и вернули себе жизнь… — Корнелия касается кончиками пальцев до его щеки. Робкий жест громче, чем мольба раскаявшегося грешника. Сердце — хрупкий хрусталь, зависший на грани. — Я не буду рисковать нашей силой, мой ответ по-прежнему «нет», — Фобос обращается в твёрдый и холодный мрамор. Корнелия разбивается в его руках. Переговоры потерпели крах с первого условия. Она не обречёт стражниц на смерть, даже если он согласится отпустить Элион. Так нельзя. Перед таким выбором не ставят. — Я убью всех и заберу тебя. И ты пойдёшь, потому что у тебя никого не останется, — жестокие слова звучат гулким эхом в образовавшейся пустоте. — Ты сама жаждешь быть моей. Колдун крепко, почти вожделенно прижимает её к себе, обхватив талию. Заострённый клык прикусывает мочку уха, с игривой хищностью оттягивая пусет. Язык ласкающе проходится по ушной раковине, уговаривая принять услышанное. — Я сделаю тебя лордом, и ты поможешь своему князю возглавить трибунал над вселенной, навести порядок в бедствующих и позабытых мирах. Другого не дано, — тягуче шепчет Фобос. Корнелии не до мурашек. У мёртвых нет реакций. — Я клянусь. Я никогда с тобой не буду. Плевать мне на связь. Я убью тебя лично, даже если мне придётся умереть следом, — сипло. Сдавленно. Не своим голосом. Корнелия резко отстраняется, увеличивая расстояние, насколько это возможно. Окрашивает руны в багряно-алый, пронзая его потемневший взгляд ледяными иглами. Ласкающие руки Фобоса превращаются в удушливые лозы, выжимающие жизнь. — Какая самоотверженность. Ты так держишься за свой нелепый ковен, — чуть ли не рычит князь. — Твоя преданность уникальна, но слепа. Уверена ли ты, Корнелия, что они сделают для тебя то же самое? — Сделают, в отличие от тебя! Ты отказался от меня только из-за страха потерять силу! Я бы могла попытаться их спасти! Ты хуже Оракула! — запоздало срывается на крик девушка, роняя слёзы. Фобос ещё никогда не делал больно настолько сильно. — Это. Посягает. На абсолют. Моей. Власти, — так громогласно, что комната темнеет, но тут же озаряется от многократных вспышек молний. — Немедленно. Верни. Меня. На Землю, — не уступая в ярости. Меридианские фрукты на серебряном подносе лопаются, выпуская стрелы побегов. Меж чёрных роз, затаившихся в мраморных кадках, начинают метаться крошечные тени. — Сначала я узнаю, что дёрнуло тебя заявиться после того, как ты кончила на моём троне, — княжеские пальцы сжимают девичью челюсть с такой силой, что, кажется, она крошится. Корнелия накрепко зажмуривает глаза, угадывая его намерение, но колебания тёмной магии буквально раздирают горящие веки. Фобос вторгается в разум с таким остервенелым натиском, что Корнелия заходится в лихорадочном жаре. Выламывает настолько, что треск позвонков заглушает надрывный вопль. Агония тела и агония души вгрызаются в глотку, глодают кости. Она взрывается, разлетаясь на кровавые ошмётки по самому ужасному дню в своей жизни.──────── ※ ────────
Корнелия едет в такси бизнес-класса. За окном плывут дома, тонущие в сентябрьском вечере, который кажется чёрным из-за затонированного стекла. Плывёт и она — бледным призраком. Виски стучат от отголосков свирепой головной боли. Всё после пробуждения — не плавный видеоряд, а обрывочные фрагменты с режущими глаза вспышками. Очнулась на софе в той же гостиной. Пришёл Хоффман. В неё чуть ли не насильно влили какое-то дрянное зелье с тягучим привкусом прелой капусты. После полегчало — воспалённый мозг перестал выкручивать поражённые огнём извилины. Портал. Её вывернуло прямо на идеально чистый пол в доме Рика. Тем же зельем. Он помог ей умыться и надеть плащ. Едет с ней в машине. Следит за пустой оболочкой, за которой ничего не осталось. — Всю следующую неделю занятий не будет. Вам нужно набраться сил перед заключительным этапом, — механически произносит мужчина, намекая на предстоящую атаку стражниц. Атаку стражниц, о которой теперь знает… Корнелии не хочется называть его даже мысленно. Она снова всех подставила. Предупредила. Их будут ждать. Автомобиль останавливается у кованого забора с высокими туями, закрывающими обзор на особняк семейства Хейл. Хоффман выходит из мерседеса и, опередив водителя в смокинге, отворяет для Корнелии дверь. Обдаёт осенью. — Вас сопроводить? — подаёт ей руку мужчина. Девушка справляется без его помощи. Отрицательно мотает головой и молча бредёт к калитке. Не оборачивается. Створка захлопывается с дребезжащим лязгом сомкнувшегося магнитного замка. Дорожка из гранитной плитки отливает электрическим светом от невысоких садовых фонарей, окружённых мельтешащей мошкарой. В окнах горит свет — родители и сестра давно дома. Родное и привычное кажется каким-то другим, незнакомым. Или… всё дело в ней? Словно это дом не её, чужой, а она — вторгшаяся самозванка, подменившая девушку-конфетку со звонким смехом, золотыми волосами и блестящим будущим. Корнелия отводит выцветшие глаза в сторону. Взгляд скользит по едва выступившей измороси на пожухлой траве. Хочется приникнуть к земле, провести по ней рукой, лежать, пока тело не превратится в кусок льда среди распустившихся первоцветов. Корнелия застывает, вспахивая ландшафт расширившимися зрачками. Первоцветы? Осенью? Сквозь уныло пожелтевший газон, угнетённый холодом, протестующе пробивается весна. В осенний траур бесцеремонно вторгаются лютики, мать-и-мачеха, асфодели и ландыши. Чуть поодаль, у самого подножия, туй, заместо рыжих листьев наливаются плоды цитрусовых деревьев. Детский городок Лилиан порос тростником, осокой и жалящим борщевиком. По стене дома вьётся тропический вьюн с причудливыми цветами оттенка фуксии. Она тронулась? Увиденное — нереально. Картинка, подсунутая воображением. Картинка… картинки, которые она уже видела. В энциклопедии. Корнелия кидается к дому ошалелой молнией, распахиваясь прямо на ходу. Не слушающиеся пальцы мажут ключами, но наконец-то попадают. Чуть не споткнувшись о скинутую обувь, Хейл мчится по лестнице, смазывая антураж до намеченного пути в свою комнату. Корнелия с силой дёргает за дверную ручку. Развалившаяся на её кровати Лилиан вздрагивает и съёживается в крошечный комочек, сжимая в пальчиках энциклопедию с растениями. Лазурные глаза, такие же как у неё, распахиваются, начиная блистать кристаллами. Губы младшей начинают дрожать. Она неуклюже пятится назад, пока не падает с кровати. — Лилиан! — не зная зачем, бросается к ней Корнелия, морщась от высокого детского визга, обрывающегося в слёзы. Крики подхватывает резко поднявшийся на улице шквальный ветер. По крыше начинает барабанить крупный град. Корнелия врастает ногами в пол, останавливаясь на полпути. Занавески выгибаются огромными крыльями, поддуваемые сквозняком из приоткрытого окна. Прибытие Фобоса на Землю знаменуется грозой. Погода реагирует на мощные колебания магии. И сейчас она колеблется не из-за Фобоса. — М-моя сестра м-мо-онстр! — заливается девочка, забираясь под кровать. Руки Корнелии заходятся в мелком треморе. Ноги тают, заставляя притулиться к стене. Мысль не успевает оформиться, маячит неясным пунктиром. Кондракар. Оружие. Источник силы. Скоро будет готово. Дверь снова распахивается, пропуская в комнату старших Хейлов. — Что здесь происхо… — отец замирает и делает шаг назад, случайно задев плечом жену. — Ма-а-амочка! — младшая со скоростью звука вылетает из-под кровати и, чуть ли не падая, мчится к Элизабет. — Дочка… что… случилось? — смотря на Корнелию, сипло произносит Гарольд. Это звучит пугающе. Так обращаются к Лилиан, не к ней. Корнелия медленно оборачивается в сторону трюмо. В зеркале всё та же окроплённая кровью тварь из бестиария. Теперь семья знает её истинное лицо.