Перья линяющих ангелов бросим любимым на шляпы, будем хвосты на боа обрубать у комет, ковыляющих в ширь. «Мы». Владимир Маяковский.
Она осталась совсем одна в темноте. Обессиленная. Изувеченная. Почти мёртвая. Сполна отплатила даже не за собственное прегрешение. Было ли это благородно?Безусловно.
Было ли это правильно?Кто его теперь разберёт.
По собственной ли воле она стала разменной монетой в бесплодной и бесполезной борьбе за свободу, которой так жаждали её друзья?Нет.
Эльза правда боялась идти вперёд, когда ребята звали её за собой, в тот маленький спасительный туннель, что вывел бы их за пределы проклятой Твердыни. Она в вибрациях сотрясающейся земли ощущала тяжёлую поступь того безобразного жирного охранника; в колебаниях воздуха слышала писклявый вой – тощего. Они были совсем рядом, но и до желанной свободы оставалось всего лишь рукой подать. Может, если бы не её нерешительность, ребята и дедушка Роб уже бы спаслись. Были бы отсюда так далеко, как только возможно. Вернулись все вместе в дом дедушки, к его родной гильдии, и жили бы счастливо, не зная горя, постепенно забывая обо всех кошмарных ужасах этого места. Возможно, сейчас – это её расплата. За трусость. За дерзость. За всех тех, кого она лишила шанса на настоящую жизнь. Эльза не знает, сколько времени провела распятой у холодной каменной колонны. По ощущениям – вечность. По самочувствию, кажется, что она наконец-таки умерла. По факту – никто не собирался прокладывать ей лёгкую дорожку в могилу. И скорее всего, ей ещё не раз придётся об этом пожалеть. Малютке, если честно, уже изрядно обрыгла эта жизнь. Неужели, недостаточно было того, что она была бесхозной сиротой, бессердечно оставленной собственными родителями на ступеньках худой церквушки? Что бабушка Кали, милосердно подобравшая и растившая её до пяти лет, умерла у неё на глазах? Ушла тихо и спокойно, под нос напевая мотивы, что передавались из уст в уста в их маленькой деревенской семье:«Ни земли, ни воды, ничего… Замела метлой белый свет пыль…»
Шёпотом повторяя заветные строчки, Эльза и оставалось только, что гладить белые тонкие волосы да безмолвно прощаться, даря невесомыми своими прикосновениями последнее тепло. Она не рыдала, моля о несбыточном. Не билась в истерике, ощущая степенно стынущую кожу и предсмертную поволоку во взгляде. Не застыла в ожидающем страхе, когда Костлявая забрала с собой последний удар единственного близкого сердца.«И страшиться теперь одного – Как не стала бы небылью быль…»
Бабушка учила, что так правильно. Что всё происходит в своё время, и у каждой жизни – собственный срок, на исходе которого наступает пора прощаться. Вселенная неизменно воздаёт, но однажды требует свой дар обратно. Им с бабушкой повезло проститься. Но малышке нельзя было уйти вслед за нею. Ни тогда, в оставленном детстве, ни сейчас, подвергнутой пыткам: С чернеющей в лунном холодном свете кровью в воспалённых ранах. С болью в костях, что отзывается дрожащим огнём в мышцах. С пагубной резью в глотке, когда от очередного истошного крика она снова (и снова, и снова, и снова) теряет сознание, видя в болезненной лихорадке перед собой призрак единственного родного человека, и с упоением в этом забвенном забытье слушает те самые детские колыбельные, которым бабушка научила её ещё в детстве:«Кто грядет за пургой из обители молний, Тот единственный мог бы проникнуть за край…»
Бабушка Кали всегда рассказывала удивительные истории о невероятных существах, бесстрашных и могучих, опасных и мудрых, давно умерщвлённых – драконах. Напевала легенды и шептала сказания, порождая в детском восприимчивом воображении удивительные волшебные сны, преисполненные древностью, былью; и потайное, неловкое желание однажды встретить этих странных существ.«Коли в жизни далекой другой Князь серебряный был бы мне мил…»
Напоминанием сказочных мифов остались только уже замылившиеся в памяти строчки драконьих песен да пару огоньков, что расцветали созвездиями на её руках, когда девчонка про себя повторяла, словно детские стишки, бабушкины сказки:«Он ходил бы студеной рекой, На уздечке бы солнце водил, На узде золотой…»
Эти огоньки тихо и мёртво померкли, когда правый глаз её жидкой субстанцией с противным хлюпом вытек прямо из глазницы, оставляя на красной от долгих криков и бесконечного града слёз щеке мокрый и жирный след.«Так гряди из-за гор, из-за гневного моря…»
От страха и боли малютку вырвало из пустого желудка жалким количеством желчи прямо на одного из своих мучителей, и они, с криками отвращения и презрения, наградили её ещё парочкой щедрых ударов, на избитом донельзя теле уже даже не оставивших следов. Или, может, те просто затерялись в кишащем ворохе синяков и порезов.«… крылья вспыхнули золотом…»
Эльзе тоже хотелось крыльев. Самозабвенно и честно. Чтобы одним взмахом больших и могучих крыл снести подчистую гадкую Башню и всех её сведённых с ума культистов, корыстно жаждущих всевластия и бессмертия; будто какой-то древний мертвец, которого они возвеличили до уровня Бога, мог бы исполнить эти их жалкие мечты. Если бы мог, – его бы не надо было воскрешать… Малодушно и трусливо. Чтобы только взмахнуть юрко тонкими крылышками – прямо как у сказочных фей, которых всё неустанно обещает показать неви́довавшим большого мира малышам дедушка Роб, – и покинуть этот злачный плен навсегда, оставляя в этом проклятом месте и все-все-все чёрные воспоминания: о бесконечной боли, о тяжёлой работе и даже о друзьях, – они ей тоже в новой жизни будут не нужны.«… да остались в крови рукава…»
Тогда-то с разных уголков темницы до девчушки и начал доносится ласковый и соблазнительный шёпот Тьмы, обещавшей покой и спасение. Отмщение за все её страдания. Алчно желанную и долгожданную свободу, которой она могла наградить всех своих друзей – вновь обретённых близких. Эльза слушала его апатично: у неё не было сил на бесполезную борьбу. У этих людей на остриях оружий молниеносными – смертоносными – бликами искрит магия, они сытые и полные сил и не бросаются унизительно под редкий в бескрайних просторах моря дождь, из пагубного, такого обыденного человеческого страха смерти и неуёмного желания во что бы то ни стало выжить, чтобы напиться вдоволь воды, собирая жадно её мелкие капли в ладонях или хлебая прямо из грязных луж. А у Эльзы нет ничего: ни неуёмной веры в лучшее Джерара, в чью голову едва ли не каждый день приходят всё новые и новые планы побега (уже который год совершенно бесполезные); ни наивной детскости Миллианны, к которой из раза в раз откуда-то возвращается энергия к жизни (и зачем ей её столько?); ни стойкой уверенности Симона; ни эгоистичного желания спастись Сё и Волли; ни старческой мудрости дедушки Роба, что позволила бы и ей начать хотя бы надеяться. Хотя бы на что-то…«… забирай – эту ложь, Горе, нежить и небыль, Я стеклянный сосуд со свечою внутри…»
Спасением стал лишь чей-то тихий голос, уверенный и суровый, и горячие прикосновения в области подвешенных продрогших от металла запястий, расплавившие её кандалы до жидкого состояния, до паром испаряющихся атомов. Но так и не обжегших."Не дай им погасить себя, Солнце".
Малышка испуганно смотрит пустой глазницей на спасителя, но перед ней лишь те же мрачные, сколотые стены и отступающие всё дальше щупальца Тьмы, бесправные и бесполезные перед непостижимой Первородной Стихией.«Мы отвержены – что ж, упади же из неба…»
Всё, что остаётся – Голос, что в долг берёт клятву, которую подписывает она бо́льшим, чем собственной кровью:"Гори".
И костёр разожжённых созвездий на её коже воскресает громко, торжественно и величественно, трансформируясь и обращаясь в силу, перед которой и по сей день враги Титании раболепно – желая того или нет – становятся на колени.«Я для людей как меч над плахой…»
В её распоряжении сотни доспехов – следующий сильнее предыдущего. У неё в подчинении тысячи клинков, каждый из которых уже успел расцеловать вражьи глотки, был молитвенно окрещён кровью: людей, монстров, демонов, богов, – и наделён неумолкаемой жаждой свободы, потому что даже несмотря на вырванный с болью побег, она всё ещё жалкая пленная своего бренного тела. У которого крыльев – так и нет.«… нависший до конца времён».
Внутри неё всё тот же Голос, что продолжает слагать легенды – о невероятном, несбыточном, мёртвом или, что более вероятно, никогда не существовавшем:«Я мор».
Но он показал ей выход, подсказал решение. Встряхнул с силой за плечи и вынудил очнуться от плена усыпляющих шаткое, надломленное сознание грёз, что влекли за черту… Он слабость презирает. И девчонку научил собственное ничтожное смирение ненавидеть. Неистово. Свирепо. Потому что, если сражаться, – то насмерть. Одарил её силою, магию, мощью… Теми самыми, с которыми она восстала против своих угнетателей. С теми самыми, с которыми она впервые взяла в руки меч, сделав его проводником своей неколеблемой воли. С теми самыми, с которыми она разрушила до основания свою ненавистную тюрьму, и – даже без помощи таких желанных крыльев – утопила её в пламени и крови.«Я смерть на крыльях страха».
Возведя в плату тысячи чужих судеб.«Я мрак и ужас».
В пелене бесстрашия. В тумане вечной жажды. В Венце Смерти. На троне – Королева Фей.При власти – гордые, самодержавные, отчаянно страждущие найти свой истинный Свет – грешники.
С усладой маньяка – Огненный Бог.
«Я дракон».
Скарлет выбрасывает из сна с чувством, будто только что она сделала свой последний шаг в пропасть. Она практически подскакивает на сидении, едва не призывая с потревоженного спросонья в правую руку неизменный меч, готовая пуститься в бой и защищаться, прежде чем понимает, что в купе поезда всё также любезно тихо. И что материализовать в реальности меч в эту самую минуту ей просто не по силам, потому что мелкий нехороший тремор бьёт руки нещадно. Осматриваясь предупредительно по сторонам, с облегчением выдыхает от того, что никто не видит этой презрительной мимолётной слабости. За приоткрытым окном поезда всё ещё пейзаж небольшого станционного городка Рэйнхилл, и вокзальные часы, вполне себе насмехаясь, показывают только двадцать пять минут седьмого. Учитывая, что плановая остановка поезда произошла ровно в шесть, а друзья её покинули где-то через десять минут бесцельного ожидания, решив скоротать время за куда более вдохновляющей вечерней прогулкой, на её “благополучный” сон ушло только пятнадцать минут. Как щедро… Мечница непринуждённым взмахом рук освобождает те от оберегающей стали, подолгу массирует так и оставшиеся навечно холодными запястья, и только после – подушечками пальцев, слегка шершавыми, изрезанными мелкой сетью паутинных шрамов, растирает в ничтожной попытке расслабления глаза. Можно было бы найти санитарный вагон и умыться. Поезд так или иначе простоит на месте ещё полтора часа. Когда всё-таки прохладные капли попадают на лицо, это помогает немного взбодриться. По правде говоря, хотелось бы, конечно, чего-то большего, но постоянные странствия научили её быть благодарной и за то, что имеешь в данный момент. Великие Боги, она была бы очень благодарна за нормальный, здоровый сон. В последнее время с этим одни сплошные непорядки. То какие-то старушки видятся, сгорающие в пламени своей же лютой ненависти. То какие-то смертоносные бои драконов с неизменным победителем, разрывающим всем неуёмным глотки. То, как сейчас, собственное далеко не приятное детство: не какая-то его отдельная часть, что странно, ведь неизменно преследовали именно они из года в год “от” и “до”; а лишь та, что окрашена неистовым светом праведного пожарища. Это больше напоминало мечту о Рае для Нацу: с неугасаемым адским огнём и бесконечными сражениями. Ну, как минимум Эльза могла бы точно поставить пару сотен драгоценных, что тот для друга выглядит как-то так… Нет бы, снилось что-то приятное: котятки там всякие пушистые, тортики клубничные, или, может, детские её потасовки с Мираджейн (в них и то было больше смысла), – простые девчоночьи пустяки, за которые ни перед кем не стыдно и от которых руки не сводит чёртовой лихорадкой. Но, Боже, она неизменно – даже с этим – попала впросак… Постепенно накатывало чувство, что всё это неспроста. Как минимум, вся эта околесица началась с тех пор, как она с друзьями взялась за это Задание. Возможно, с тех пор, как они прибыли на Гилтену? И почему? Почему не раньше, ведь её тело начало переходить в драконью форму уже целый год назад? Почему же этот сонный паралич нагнал её только сейчас? Только здесь? Что было на Гилтене такого, что могло спровоцировать ухудшение состояния? Или, возможно, кто? На спине, по левую сторону позвоночника, небольшое пространство кожи слегка колит и назидательно жжёт, словно из раза в раз желая напомнить о себе, указать в каком направлении мыслить, но Эльза, сколько бы не раздумывала над этой загадкой, так и не может прийти даже к приблизительному её решению. Почему на её спине отпечаталась чужая планета? И почему она вообще решила, что это Меркурий? Ответ был – самый приемлемый из всех – один: она была под властью его Бога. Легенды гласили, что пять Драконов-Богов спустились с Небес, неся в себе силу Первородных Стихий, что дали когда-то начало Мирозданию, и мощь Планет, на которых они правили раньше. До того, как сошли на Землю. Каждой Стихии – своя Планета. Каждой Планете – свой Властитель. Вода. Голубая планета – Меркурий. И её Бог – Меркуфобия. Какой момент их столкновения – и был ли он вообще? – привёл к тому, что на её коже перламутровым кругляшом заклеймился его истинный дом и владения? Почему именно на ней? Какое на самом деле это имело значение, раз Дракон так внимательно наставлял её в том, чтобы как можно дольше хранила она от других эти метки? Что в них было такого? Столько вопросов и ни одного ответа. Скарлет устало вздыхает, напряжённо стоя над всё ещё бьющей струёй из-под крана, обмывает руки, просто, чтобы почувствовать успокаивающую мягкость воды, и снова ополаскивает лицо, заставляя хоть немного себя расслабиться. Может, дело это провальное гораздо проще, чем она о том думает, и всё так ужасно со сном её, потому что с тех пор, как покинули они гильдию, она никак не может найти момента для расслабления? В конце концов, она с друзьями находилась в тысячах километрах от дома, на неизвестном им континенте, в убежище бесконечного числа врагов, которых день ото дня становилось только больше. Задание, возложенное на них Элефсерией, было до отчаянного грандиозной попыткой самоубийства. И в том, что они взялись за него, была лишь её вина. Малодушная попытка спасения на фоне всё более прогрессирующего её собственного морального уничтожения. И гильдия. Родная и любимая гильдия осталась где-то там позади, сумасбродная в край и беззащитная до гадкой жалости. Алая лишь усилием воли заставляет перестать себя думать о худшем. В конце концов, там остались Мастер и Мира. Даже Лаксус. Они не дадут никому навредить их общему дому. Сейчас ей не помешало бы снять с себя ответственность хотя бы за это. «А самой начать больше отдыхать», — сквозит на периферии мимолётная мысль, прежде чем девушка тянется за одноразовым полотенцем и, только бросив случайный взгляд на запылившееся зеркало перед собой, застывает поражённо. Почти испуганно. Давится только что набранным вдохом. В серебряном отражении грязного стекла… … не она. Огненный вихрь волос. Ухмылка, уголками которой – только и делать надрезы на артериях своих врагов. Да янтарная поволока кровавого обещания во взгляде, прокладывающая верную дорожку в такой знакомый ей Ад.У неё с ним он – один на двоих.
* * *
Эльзу, если честно, даже слегка забавляют попытки Люси посредством её вовлечения в злободневную тему сию же секунду воскресить или, скорее, – прям на месте воспитать, в Нацу остатки приличного поведения. Скарлет большую часть жизни над этим бьётся. Получается так себе. (Единственная война, которую она проигрывает со смехом). — Ты сжёг подчистую целую лавку одежды! — негодует Хартфилия под зычные поддакивания Венди и двух иксидов. — Что ты сделал? ― уже и не пытаясь казаться строгой, с каменным от всей абсурдности происходящего лицом, переспрашивает чисто ради приличия мечница. На что Драгнил только беззаботно вытягивает губы трубочкой, со смущённой неловкостью пытаясь скрыть ушлый свой прищур изворотливым закатыванием глаз. — Вот-вот! — продолжает наседать блондинка. — И нам снова пришлось потратить часть припасённых средств на компенсацию ущерба, а валюта на Гилтене стоит, ух, как не дёшево! Нацу тушуется, но неизменно храбрится, закидывая вольготно руки за голову да излишне расслаблено откидываясь на спинку вагонного кресла: — Да кого вообще волнует пара каких-то курток?.. — Ты сжёг моё дорогое нижнее бельё! — с ещё большей экспрессией на такое попустительское отношение к происходящему заводится Люси. Она ждала громких нареканий и кровавой расправы (иначе для чего ещё было жаловаться на этого недомерка Эльзе?) в отместку за утрату лучшей части своего гардероба. Ну, или каких-никаких извинений. Но Алая, заторможенно потирающая кончиками свободных от привычных железных перчаток пальцев свои тёмные круги под глазами, оказывается недоступным на этом разочаровывающем поприще союзником. — Ты едва не сжёг нас, — решив поддержать подругу, припечатывает в довесок Шарли, которой, как и Люси, это обыкновенное вседозволенно-разнузданное поведение розоволосого стоит немалой костью в горле. Драгнил ни секунды не кажется даже немного смущённым своими п(р)оступками: — Бросьте, народ, это было даже смешно! — делает слабую попытку найти хоть какого-нибудь оценителя собственных беспардонных действий. Но, словно в насмешку над ним самим, поезд по прошествии всего выделенного на остановку времени издаёт гудок, предупреждающий о начинающейся отправке, и извечно-злобная подружайка Саламандра настигает его ещё за целую минуту, как они по новой двинутся в путь. — За что мне всё это? — всего-то и успевает жалобно прописклявить только что бывший таким самодовольным волшебник, заваливаясь от разом накатившего бессилия на левый бок, но злорадная Люси, кажется, теперь вполне отомщённая за все свои страдания (в особенности, за то неприлично дорогое нижнее бельё), выдаёт грозно-обличительное: — Это твоя карма. — И слегонца толкнув безвольного больного в плечо, отправляет на половину Хэппи. Пусть сами друг о друге заботятся. А с неё на сегодня хватит. «О, эти дети», — думает с теплотой в сердце Эльза, чувствуя, что поезд наконец-таки трогается с места. Под боком, стоически сдерживая рвотные позывы и без того пустого желудка, скулит от полнейшей несправедливости жизни Венди, и мечнице приходится подвинуться ближе к Грею, чтобы дать девочке достаточно свободного пространства. Шарли предусмотрительно меняет дислокацию, избирая новым своим пристанищем место на диванчике рядом с Люси, на печальном опыте зная, что, даже несмотря на отсутствие ужина, морская болезнь иногда оказывается сильнее маленькой смелой волшебницы. А сама заклинательница духов всё с тем же чинным видом проверяет не подохла ли там между делом причина всех её бед, удостоверяясь у блюдущего за товарищем Хэппи, примостившегося рядом с розовой головёшкой, об его состоянии каждые пару минут. Обстановка такая привычная. Успокаивающая. Словно родная. В кругу друзей тихо. Почти не страшно. И кажется, будто выжженный у неё на сетчатке чужой взгляд янтарных глаз – всего лишь больная игра отъехавшего с приветом сознания. Эльза прикрывает от усталости глаза, расслабляющими движениями массажируя тёмную головку Марвелл, но полностью раствориться в моменте не может. Руки холодит так и не позабытой тяжестью антимагических колодок. Кожу тут и там покалывает, словно на неё смотрят. И-смотрят-и-смотрят-и-смотрят. Облизывают каждый её кусок, со зверским аппетитом пробуя на вкус. — Всё в порядке, Грей? — наступает в лоб на чужую мозоль, надеясь хоть на мгновение отрешиться от собственного напряжения Парень, опустившийся в серьёзных думах своих куда-то на самое дно, по началу искренне шугается упоминания собственного имени в только что устаканившейся тишине мчащего поезда. Смотрит со странной смесью в глазах на саму Эльзу, на Люси и Шарли, на Хэппи, чьё внимание не могло быть не приковано к по новой начатому разговору, и тихо цедит совсем не жизнеутверждающим тоном: — Да... конечно. Наверное, на лице у Алой всё же что-то написано, чересчур выразительное и обличительное, когда немного погодя он насилу прибавляет куда менее уверенно: — Просто... слишком много мыслей. — Ещё немного, и я сама их услышу, — роняет, не стараясь быть излишне осторожной. Не то, чтобы она хотела лезть с громоподобным разгромом в его душу... Но в их продолжительном путешествии лучше сразу замечать и предупреждать намечающиеся экзистенциальные кризисы, чем позже – ловить последствия их приходов. И пока её собственный – настойчиво стучался в двери, горланя сквозь решетчатую, прогнившую деревяшку с щепетильной жаждой привлечь внимание, ей было легче откликнуться на чужие заботы; всё, что угодно, на самом деле, лишь бы не думать о себе самой в первую очередь. — Просто интересно, как там дома, — улавливая в настроении подруги намерение не отставать вплоть до самой выдачи всей подноготной, продолжает нехотя тянуть ледяной волшебник, отводя взгляд и от проницательных глаз заклинательницы духов. Он чувствует, какой правды от него требуют эти злостные всезнающие женщины, но решается на неё слишком долго. Не видит, но знает, какими взорами они перебрасываются и какие мысли гоняют между собой в этом полном молчании. — Всё ли в порядке у Джувии?.. — добавляет через силу, расставляя точки над "i". Ну и хрен с ними. Пусть судачат о чём хотят. Он не станет жалеть о своём решении и готов полноценно принять накладывающуюся с ним ответственность. Эльза улыбается по-родительски мягко и слишком светло, встречая загоревшийся взгляд Люси. Понимающий – Шарли, развесёлый – Хэппи. Друзья ничего не говорят вслух, позволяя товарищу пережить момент своего откровения в одиночку. Осознать его. Преисполнится в этой поражающей истине. Но миг не длится долго, не даёт себя в полной мере прочувствовать, когда на сцену разыгрывающейся мелодрамы выходит сам нежданный объект обсуждения: — Будьте уверены, с ней всё хорошо, господин Грей! Отрывая руку от синей макушки с чётким намерением призвать в бой оружие, Эльза заклинает себя всеми кругами Ада, когда понимает, что – чёрт её подери! – не почувствовала надвигающейся угрозы. Не успела сориентироваться и составить хотя бы первичный план отражения нападения. Будь она проклята!.. Откуда вдруг согильдийка здесь обнаружилась? Новый враг это – под личиной знакомого, близкого облика, или их злачные происки? — Мы так давно не виделись, — лепечет тем временем всё также искрящаяся радостью долгожданной встречи Локсар, так и застыв на пороге купе, слегка покачиваясь в такт спешащим движениям поезда. — Пришлось самой заглянуть на огонёк!* * *
Эльза терпеть не может, когда её планы терпят полнейший крах или, что ещё хуже, мрут со скоростью потравленных тараканов, даже не успев напоследок надышаться кислородом. Появление Джувии здесь, на Гилтене, пересечение их путей ровно по петляющей железной дороге в Драсиль, кажется неизменной подставой. Фальшиво и несбыточно в самой своей сути. Но вот она здесь. Гуляет вместе с ними по городу, полная беззаботности и счастья от нахождения в непосредственной близости к возлюбленному. Тут и там привлекает внимание, указывая на странную архитектуру старинного селения, на смешные – звучащие до уморительно нелепо для их родного, ишгарского, или даже для общего языка – названия магазинов и лавок. Как обычно заполняет собой пространство, и её становится слишком много. Скарлет не верит в такие совпадения от слова "совсем". Слишком многое должно было сойтись ради этой "неожиданной" встречи. Слишком многое кажется наспех подстроенным. Сфабрикованным. Далеко не случайным. Но вот она, Джувия, прямо перед ними. Всё с той же робкой и приветливой улыбкой. Всё с той же самой искренней мечтой во взгляде, который не сводит с Грея. Всё такая же живая и непостоянная, подобно сути своей переменчивой стихии. У неё та же походка, те же покачивающиеся, плавные движения, тот же мягкий, но визгливый тембр голоса, и даже запах её – точно её. Нет абсолютно никакого риска, что перед ними стоит не их Джувия, никакой возможности происков злоумышленников, ведь настолько точно подделать оригинал невозможно даже всесильной магии. Но Алую с самого начала их встречи не отпускает чувство какого-то навязанного фарса... А при каждом коротком, но обличительном взгляде на Локсар – чувствительного зверя внутри неё едва не трясёт. То ли от злости на происходящее, то ли от неуверенности за грядущее. — Господин Грей, посмотрите на эту милую пекарню! — взвивается с всё той же заоблачной радостью водная волшебница, и Грей неизменно следует за ней по пятам. Эльза знает, что он тоже в такие совпадения не верит. Потому и ведёт девчонку поодаль от их команды; загораживает собой, расщепившись на два фронта: для необходимой защиты друзей или самой девушки. Потому Титания и не одобряет наличия в их слаженном, отработанном многолетними усилиями механизме чужаков. Сердечные привязанности... они так отвлекают. Впрочем, манёвр друга даёт ей шанс отступить на несколько шагов и посмотреть на ситуацию под другим углом: Эльза оправляет кончиками пальцев длинную чёлку, напоказ словно бы убирая мешающиеся пряди с правого глаза. И вгрызается им, словно хищник, в фигуру перед собой. Будучи искусственной, стекляшку в её глазнице невозможно провести даже самой хитросделанной иллюзией. Впрочем, результат тот же – перед ними и вправду их верная согильдийка, Джувия Локсар, и никакой иллюзорной магии – даже мельчайших следов – на ней нет. Фуллбастер, всё продолжая следовать за неусидчивой, спешащей феей, бросает взгляд через плечо, безмолвно требуя ответа. Эльза покачивает отрицательно головой, и кажется, тот, наконец, выдыхает с облегчением: плечи его опускаются, раскрывая, в каком напряжении он был всё это время. Скарлет хмыкает задорно: может, будучи волшебницей родственному Грею элемента, и вправду выработала Локсар в себе некий радар, что вёл её к нему даже сквозь континенты? К его магии точнее. Впрочем, ещё некоторое время над всем этим пораздумав, мечница щёлкает языком презрительно, так и не оказавшись довольной. В вопросе свалившейся на них с неба гильдийки они теперь могут быть абсолютно уверенны. Это повод для радости. Но только её нет и в помине. Чувство чего-то нехорошего так и не отпускает, а если источник этих ощущений не Джувия, тогда – что? Эльза прикрывает глаз снова чёлкой: будучи сделанным под человека – которым она по природе своей, как выяснилось спустя столько лет, не является, – в нём нет и никогда не было той же резкости, что и в её настоящем глазу (сказать о таком в детстве Полюшке стало бы сущей невоспитанностью). А потому контраст это создаёт дискомфортный, хоть и не непереносимый. В конце концов, даже плакать им она по итогу научилась. Да и какофонией ко всему приплетается какой-то до тошноты специфический запах, забивший ей нос ещё на въезде в пункт назначения. Драсиль был городом растений. Дубрав и полей. Лугов и плантаций. Тут и там неизменно всё было покрыто и утоплено в яркой зелени: деревья, цветы, кустарнички или просто травы. На домах и постройках – извивались плющами, продавались в каждой второй лавке как самый необходимый товар – лекарственные растения или пахучие пряности, и огромное количество цветущих частных садиков, уличных грядочек, и для радости общественного глаза – неприлично большое разнообразие клумб. По прошествии одного единственного часа в самом центре у Алой уже начала трещать голова от всех этих ароматов. — Всё в порядке? — интересуется между делом Люси, когда замечает отставшую от них девушку на довольно приличном расстоянии и возвращается к ней. Или за ней. — Да, — как обычно, словно бы беззаботно, отмахивается Эльза, снова вперяя взгляд в до этого так тщательно изучаемую карту города. Точнее одной из его частей, расположенной на северо-востоке. Гилтена даже в этом была удивительна: один огромный город – поделён на пять округов. Они, почему-то, тоже не дают ей покоя. — Кажется, я нашла довольно приличную гостиницу в десяти минутах от центра. Не слишком дорого, но и вполне себе обживаемо, — замечает она, указывая на нужную точку на карте. Хартфилия ответно всматривается в предлагаемый вариант, потирая пальчиками подбородок, а после кивает согласно: — Думаю, сойдёт! — поддерживает она. — Надеюсь, мы задержимся здесь не так уж надолго. Хочется верить, что Божественный Дракон Алдорон где-то поблизости. Поблизости, несведущий об их захватнических планах на него, – да, это бы было хорошо. Но априори невозможно, ведь Меркуфобия перед их расставанием предупредил о том, что от старого его знакомого ещё никому не удавалось упрятать свои мысли или их гнусные намерения. Это также вгоняет Титанию в напряжение. Имеет ли смысл поднимать оружие против того, кто собственные думы её может быть способен облачить в злейших противников? — Это точно, — тянет, передавая карту в руки заклинательницы и выступая вперёд, дабы задать друзьям верное направление до места ночлега. — Поизучай пока карту. Что-то в ней определённо есть... — отдаёт напоследок приказание, но тут же смягчается, не желая звучать слишком властно: — В конце концов, с загадками у тебя куда лучше, чем у меня.* * *
Мираджейн змеёй вокруг неё вьётся, цепляется за руки, переплетая пальцы, ластится в объятия, словно котёнок, тыкаясь в оголённую часть горла, и Эльзе кажется, что, даже несмотря на оберегающую сталь доспеха, прикосновения её – каждым атомом чужие – холодят чешуйчатой кожей. — Мира, — наудачу испробует попытку воззвать к околдованному рассудку подруги. Только имя это – красивое, тёплое, безмятежное – совсем не для девушки, что сейчас стоит перед ней. Сейчас перед Титанией Джейн – тёмная, жадная, ликующая в праздном величии собственного мрака – каждая вторая, десятая и сотая личина Дьявола, которого Штраусс с такой щепетильной лёгкостью хранит в своей ущербной костяной клетке рёбер. — Ты должна обратиться в белый, милая, — растягивает с томным придыханием, мягкими касаниями убирая взбившуюся прядь алых волос с лица, заправляет за ухо, а изнеженные подушечки пальцев всё порхают по коже, вырисовывая какие-то ей одной понятные фантазийные загогулинки. Прикосновения её – обнимают змеиными кольцами в тридцать три ряда на шее, завитками гибкого, тонкого тела облизывают с приторной любовью позвоночник, каждое ребро, грудину, становясь тугим, скрученным жгутом, чтобы после стянуть вместе кости. Пока те с глухим хрустом не треснут. — Мне среди белизны делать нечего, — не спешит с резкостью ответа Скарлет. — И ты знаешь, что тебе – тоже, Джейн. Во взгляде её вязкой тьмой окаймляет зрачок перламутр. Проблеск осознанности. Секунда понимания. Заминка раздумья. Сколь бы сильна, хитра и умела не была Белая Ведьма, что сумела ввергнуть в своё рабство почти всех волшебников "Хвоста Феи", и среди них были те, кто мог противостоять её колдовству. Джейн нельзя было себе подчинить. Не на всех уровнях. Разве представлялось возможным покорить самого Дьявола? Такое под силу было лишь Титании. — Всё это – чужая игра, — продолжает наседать спокойно, пока руки подруги обнимают её всё привычнее мягко. Гладит подушечкой пальца щеку, путается фалангами в шелковистых нитях алых волос. — Это не ты, Джейн. Ты не любишь подстраиваться под правила, ты задаёшь их сама. Пока славная Мира раздаривала всем в округе улыбки, Джейн была той, кто за злобным оскалом своим не скрывала обещания муки. Пока Мира смеялась, танцевала и пела, даже если в гильдии был устроен грандиозный разгром, Джейн щепетильно вымеряла минутные передышки всеобщего коматозного состояния, когда можно отпустить себя и разворошить всю округу. Пока Мира любовно рассеивала вокруг себя свет, несла тепло и радость, Джейн охотливо таилась в её укромной тени, не претендуя на безответственный, малодушный и бесполезный захват власти. Эту партию с переменным успехом могли вести двое. И если Эльза играла со своей Тьмой в шахматы, из раза в раз чередуя фигуры от чёрных к белым, то Мира со своей – давно распивала шампанское на брудершафт, слизывая с кончиков дьявольских когтей кровавые капли вместо сладкого сиропа. — Разве это не низость? — спрашивает, не требуя ответа. — Из королевы ты превратилась в пешку. Словно пощёчина. Хлёсткий удар. Безжалостный плевок в лицо. Если Алая не могла воззвать к женскому рассудку, она растормошит её ярость. Мираджейн отшатывается, задыхаясь в волнах просыпающегося, свирепеющего гнева. Её правая рука вытягивается вперёд, собирая из воздуха частицы эфира, накопленную в собственном теле магию переправляет в пространство, готовясь взять достойную плату за столь легко брошенные прямо в лицо нелестные оскорбления. Но миг контроля над собой не длится долго. Впервые чужая магия оказывается над ней сильнее. Взгляд Миры пустеет, а лицо накрывает маска вынужденного, навязанного безразличия. Смирения. Как противно. Эльза переводит суровый взгляд на притаившуюся за высокими спинами их гильдийцев маленькую фигурку Белой Волшебницы и ловит её торжествующую улыбку. Словно говорит безмолвно: «Сколь бы хитёр твой план не был, против меня он – ничто». Что бы за ведьмой не была эта девчонка, силу за собой она несёт парадоксальную. И колоссальную. — Ты будешь молить меня о смерти, — бросает тихо, пока команда её отвлечена своими противниками. Между ними десяток человек, её родных членов гильдии, которые готовы поднять оружие против своих же товарищей по одному лишь условному приказанию этой гнусной обманщицы. Между ними всё ещё стоит порабощённая Джейн. Между ними встаёт крупная фигура Джерара, что готов по первому слову броситься на защиту захватившей его разум искусной манипуляторши. Снова. Это куда красноречивее всех разнузданных, высокопарных, самодовольных фраз, что пыжится после выдавить из себя Белая Ведьма. Смеётся над ней громко, совершенно неискренне, и фея слышит в голосе её нотки страха; всю его яркую, переливчатую, смазанную цветовую палитру, прежде чем та направляет на неё свою силу: — Я верховный столп – я не опускаюсь до молитв. Скарлет тянет уголок губ вверх в прозаичной усмешке: Какая тщедушная самоуверенность. Пагубная горделивость. Однажды Боги её за это покарают.И она будет самой первой из них.
* * *
«Ну, в карте определённо было то ещё "что-то"», — думается Эльзе, когда преодолевает она достаточно значительный километраж из города на Правой Руке Алдорона – до города на Левой. Необъятных размеров дракон. Поразительных просто. Непостижимых. Лишь малая его часть была застроена городами, каждый из которых ничем не уступал в размерах Крокусу. И здесь так беззаветно, умиротворённо и безбедно проживали люди. Удивительное зрелище. Немыслимое. Иррациональное. Является ли это безопасным? Для непугливого человечества? Для самого дракона? И как запечатывать того, кто сосуществует в столь удобном и неприхотливом симбиозе с людьми? Это ведь целая экосистема. Слажено работающая флора и фауна. Отделённый ото всех ареал обитания, построенный и усвоенный ещё за века до их рождения. Ворвись они в него сейчас так навязчиво и вероломно, никто не скажет им “спасибо” за прерванную и разрушенную, издревле устаканившуюся цепочку жизни. «Жизней», — поправляет себя Эльза, слегка притормаживая в своём одиночном скоротечном забеге. Осматривается вокруг, предварительно оценивая масштабы трагедии, которая точно разверзнется на этой земле с их приходом. По-другому, почему-то, в их работе и не получалось… Застыв на подвесном мосту, что слыл кратчайшей дорогой от одной лапы Алдорона до другой, будучи протянутым прямо между ними, и соответственно – быстрейшим путём от Восточного округа Драсиля до Западного, Скарлет внимательнее всматривается в умиротворённую морду гигантского зверя, что с этого ракурса оказывается непривычно близко. Слишком спокойный. Безмятежный и апатичный. Словно и не его конец был так близок, как если бы исход сегодняшнего противостояния расписывался в простейших трёх актах чёрным по белому. Алая ждала сопротивления. Нападения из ниоткуда. Предупреждения всякой попытки выполнить их команде Задание и, чего греха таить, каких-нибудь профессиональных налётчиков, что охраняли бы город. Хотя это, наверное, странно, человеку вставать на защиту Бога? Или даже принятия своей участи. Как согласен с планами и итогами их встречи был Меркуфобия. Божественный Дракон Воды с благодарностью принимал свою участь. Был готов к смерти. Эльза покривит душой, если не признает, что то было в высшей степени омерзительно. Уж лучше смертоносная битва, чем тупое и бесцельное ожидание казни. И для кого? Для Дракона! Для Бога! Наверное, потому ей и было спокойнее в сражении с ним, чем если бы она и её команда просто стали наёмными убийцами. Они до сих пор и готовились стать, учитывая, что Белая Ведьма привела их гильдию на Гилтену как раз для этого: посредством чужих рук уничтожить единственную слабость Божественного Дракона и низвергнуть его, как сломила Меркуфобию. С ума сойти. Такая мощь. Такая сила. Такие резервы магии. Такой смертоносный потенциал. Что было делать Эльзе на этом Задании одной? Даже с учётом своего истинно звериного нутра? Побеждать драконов историческая стезя специально воспитанных, выдрессированных, созданных под то убийц, никак не обыкновенных людей. Впрочем... сейчас она ни то, ни другое. Никогда не человек, но и не полноценный дракон. Что-то среднее? Золотая середина? А надолго ли? Так что, возможно, не так уж это и плохо, что её друзья оказались в этом замесе вместе с ней. В конце концов, ей, Нацу и Люси несказанно повезло, когда в последние секунды попытки надломить и захватить их сознание Белой Ведьмой на помощь им пришла Венди. Что бы они делали без этой храброй, самоотверженной малышки? Осталось лишь помешать порабощённым в плен товарищам и дальше следовать командам Волшебницы, а потом можно и о глобальном поразмышлять. Подступая к ступеням церкви на Левой Руке, Скарлет уже в воздухе чует, кто в этой битве станет её противником. Противниками. Ровно в церковь уходил запах бесконечных странствий, морского бриза, пыльной дороги. В паре километрах от них, неумолимо приближаясь, распространялась предгрозовая свежесть озона и тяжёлый мускус. Мечница усмехается прозаично: один другого не легче. Что это? Испытание на её собственную выдержку? — Здравствуй, Эльза, — куда радушнее ожидаемого встречает её старый друг, стоит ей только ступить на порог освящённого места. Джерар себе не изменял, – чтобы прийти к ней добровольно, ему обязательно нужно было быть кем-то одержимым: Зерефом ли, Белой Ведьмой; ну, или не быть собой вовсе – напрочь утратив все воспоминания. Дышать становится в разы тяжелее: даже днём в церкви продолжают гореть свечи, и стены её изрядно пропитались воском. Складывалось ощущение, что всё вокруг давит в скрупулёзном желании размазать её по полу, иссушить этим праведным огнём до основания, сглодать с костями, не оставив ни мокрого, ни сухого места. — И что ты забыл в нашей гильдии? — безучастно поддерживает пустопорожнюю беседу. За спиной Фернандеса эфирным белым светом переливается сфера. Жизненный источник Алдорона, который Ведьма собралась уничтожить, чтобы забрать божью силу себе. Глупо это или гениально? Скорее, всё-таки абсурдно. — Преследовал Белую Волшебницу, — распинается парень охотно, выхаживая перед ней и сферой напряжённые круги, словно по привычке устраивая с самим собой дебаты. — Я верил, что она несёт в массы захватнические и порабощающие, нечистые догмы тёмной магии, но сейчас… я познал истинную цель Белого Учения. — Останавливается ровно посередине, заглядывая оппонентке в глаза, будто намереваясь убедить и её во внезапно настигшей его правде. — Ты тоже должна обратиться в белый. — Так нравится быть святым? — кидает претенциозную шпильку, на шаг ступая ближе. Не спешит с эффектами неожиданности или бесплодной надеждой на одну грубую силу девушка. Бывший Богоизбранный, за годы своей отверженности от правопослушного общества только поднатаскался в своих способностях. В бесконечных сражениях с тёмными гильдиями, от которых годами с таким усердием очищал Фиор, немало заматерел. Последняя их серьёзная битва прошла на фронте Райской Твердыни и уже тогда, слабовольно поддавшись эмоциям, Эльза позорно сдалась. Проиграла на пороге нежеланной победы. В тот раз гарантом её выигрыша служило будущее друзей, которых во что бы то ни стало она должна была защитить. Сегодня это миллионные жизни. И устроенный против них геноцид. — Всё это не ради святости, — возражает Джерар с поражающей стойкостью, которая Титанию уже начала изрядно выводить из себя. Когда твой враг в полном дзене, это просто бессмысленная трата времени, напрасно убиваемого на тщетные попытки доказательства своей личной точки зрения. — Всё ради баланса. Ради того, чтобы люди и им подобные могли существовать вместе. — Именно поэтому вы сейчас пытаетесь убить Алдорона? — Это не смерть. Мы обратим и его в Белый, чтобы он помог нам противостоять другим Божественным Драконам, — оправдывается. На Ишгаре Божественные Драконы были лишь сказкой, да и то не самой популярной, учитывая, что легенды эти пришли с совсем другого континента. Об их существовании их команда узнала только благодаря Заданию, суть которого была засекречена и скреплена магическим договором. Ненадолго вырвавшись из пелены иллюзий и внушения Ведьмы, Джувия слишком быстро пыталась раскрыть её корыстные планы, будучи уже осведомлённой о Квесте или самих Драконах. Кто и откуда эта Белая Колдунья, что столько всего ей известно? В чём кроется суть её странного волшебства, если способна она одновременно и подчинять себе людей, насильно вбивая им в головы свою правоту, и захватывать полную власть над их телами, контролируя и физиологическую, и ментальную составляющие, пленяя чужую магию, обретая над всем власть? — Её контроль не может быть столь силён над тобой, какая-то часть тебя должна понимать, что её доктрины – ошибочны, — в последний раз не оставляет попытки достучаться до старого друга девушка. Она не хочет вступать в смертоносные схватки. Не жаждет кровопролития или бессмысленных побед. Джерар не в себе и, скорее всего, бить будет в полную силу. Ответить ему тем же она не способна. Алая едва справилась с тем, чтобы обратить трансформацию собственного тела вспять. Её физиологические чувства всегда были более развиты, чем у всех знакомых людей, но, впрочем, никогда в своих умениях не достигали высот убийц драконов, однако с недавних пор всё же перешли за с детства понятную грань “человеческого”. И на её спине всё ещё покалывал от перенапряжения магический кругляш, переливаясь бликами морского перламутра. Кто знает, какое из её следующих действий приведёт к сдвигу во всё большей потере человеческого облика? Какое из самых простецких заклинаний вызовет чешую дракона, приведёт к дальнейшей метаморфозе тела? Происходит ли это вообще вследствие использования магии или то обыкновенное физическое развитие, подобно людскому? Слишком много вопросов. Слишком мало ответов. — Всё как раз наоборот, — качает головой маг, противореча каждой её взывающей просьбе. — Вся моя сущность согласна и благодарна Белой Волшебнице за Учение. Магия... — Он устало и тяжело смеётся, будто и вправду только что раскрыл самую хитрую загадку Мироздания, — ведь вся проблема в ней. Не будь её, и я бы никогда не впал в рабство к Зерефу. Не будь её, и я бы никогда не предал тебя... Открыто обличает самое смелое своё сожаление. Эльза больше не хранит на лице улыбок. Не пытается казаться лживо заискивающей, чтобы выведать чужие секретные планы, или упрямо гордой, чтобы кто-то другой не видел её сломленность. Мужские слова, исступленные и больные, звучат ярче любого признания. Когда-то Эльза правда его ждала. Когда-то Эльза правда его хотела. Когда-то Эльза верила, что однажды тернистый и злачный путь заблудшего странника выведет его прямо к ней. Когда-то, когда была ещё человеком. Или думала, что была. Сегодня же их пути уже даже не параллельные. Это векторы, что всегда шли противоположно друг другу. Смотрели в ином направлении и двигались вдоль дорог, которые никогда бы и не смогли пересечься. Они всегда были такими. Сегодня Джерар – это незакрытый гештальт. Это якорь прошлого, заземляясь с которым пыталась она строить будущее. Это старый друг, который в том поганом детстве прививал веру в завтрашний день; который за неимением родных отца или матери наградил именем, что пыталась она оправдать годами; к которому всё ещё чувствовала она чуть больше, чем “должна”. — Из раза в раз ты наказываешь себя за свои проступки, и из раза в раз бежишь от них, как от огня. Была робость, было восхищение, была потребность казаться лучше и угодить. Как перед старшим товарищем, как перед лидером, как перед мальчиком, что нравился этой самой обычной девочке. А потом было предательство. И изгнание. — С какой стороны не посмотри, это в крайней степени печально. Была ненависть, было презрение, была обида. За отобранную попытку спасти друзей, за вечные издёвки его альтер-эго, за то, что в своей новой форме он был так отвратительно похож на неё. И снова предательство. А потом жертва. И было понимание, было прощение, было принятие. Его – ей. Но не её – им. — Только ты умеешь идти в огонь не оглядываясь, — с грустной улыбкой заключает Джерар, прежде чем его накрывает свечение “Метеора”, готовясь к атаке. С Фернандесом она прожила весь калейдоскоп чувств. Раздираемая сомнениями, тонущая в отрицании, рыдающая навзрыд от безысходности. С Джераром всегда так, – будто снова сковали запястья наручниками, заточили в проклятой Башне и запустили Эфирион. Громко. С разрывом тканей и хрустом костей. Стирая в пыль. Словно оба они – вечный взрыв, не оставляющий за собой ни живых, ни мёртвых. И даже в пустоте после них – оглушающий шум.И, кажется, что никогда не найдёшь покоя.
— Неужели, тебя кто-то там ждёт?..* * *
Из нового боя со старым противником Эльза возвращается под своды церкви на Левой Руке – победительницей. Ей повезло, что от чего-то Фернандес в малейшей степени боялся причинить ей реальную боль даже под чарами Колдуньи. С этим было легко бороться: всего-то и оставалось полагаться на тонкие и изящные женские хитрости. Её запас магической энергии был почти полон, а это значит, что следующему своему сопернику она сможет составить какую-никакую конкуренцию. ― Ну, что, ещё не выдохлась? ― раньше, чем попадёт она хотя бы в поле его зрения, с прежней высокопарной горделивостью вопрошает Лаксус, откидывая от себя ослабевшее тело наивно и упрямо вставшей на его пути пожирательницы драконов. Скарлет не помнит даже её имени, но отчего-то девчонку совсем немного жалко. В очередной раз получив по полной программе в так и не поддержанной схватке драгонослееров, Нацу изрядно расхваливал способности Дреяра, с обещанием обязательного взятия реванша утверждая, что тяжёлая рука в их семье передаётся точно по наследству. Эльза никогда не получала телесные нагоняи от Мастера. Но приблизительно предположить ареалы его мощи могла со стопроцентным успехом. ― Или твой парень основательно тебя измотал? ― с неуместно-пошлым юмором зубоскалит блондин, хрустя хрящиками, поочерёдно разминая затёкшую шею и руки. Обыкновенной хитростью от него не отделаешься. Мужчина готов к битве. Дракон внутри неё пробуждается, чуя застилающий тяжёлым пологом запах озона. Первые ноты грозы. Преддверие бури. Зарождение смерча. Неполноценный дракон и умудренный боями драгонослеер. Скарлет не иначе, как в ловушке. ― Он не мой парень, ― поддерживает эту низкую беседу мечница, обходя нежеланного противника полукругом. Как и в случае с Богоизбранным (пусть и бывшим) не спешит никуда в своих действиях. Каждая неудавшаяся попытка задеть волшебника может обернуться для неё плачевно. В планах девушки нет и возможности выдать данному конкретному лицу свой секрет. Поэтому им лучше подольше пререкаться языками, чем сейчас же схлестнуться в кровавом бою. Лаксус, безусловно, член её родной гильдии. Её семья и когда-то в детстве её самоуверенный друг. Но в то же время он наглухо заворожён треклятой Ведьмой, так что откуда ей знать, чем обернётся для них вскрытие этой опасной тайны? ― Ну и хорошо, ― всё ещё филигранно играет на девичьих эмоциях волшебник, словно хищником, ступая в круг погони за ней. ― Я бы не повёл тебя к алтарю до него. Он мне не нравится. Алая почти смеётся от абсурдности его предложений, несмотря на напряжённость всей ситуации: ― Ты не будешь принимать участие в отборе моих женихов. Тоже вспоминает старое обещание долговязого подростка отдать их с Мирой, словно нашкодивших котят на базаре, в уже хоть чьи-нибудь “хорошие руки”, после очередной бездумной потасовки, в которую насильно втянут был и сам мальчишка. Он тогда страшно обиделся из-за сломанного без шанса восстановления музыкального плеера. Последней модели, между прочим. ― Кто-то же должен, ― цедит мужчина самодовольно, а призванные одним крохотным желанием электрические разряды обнимают его с ног до головы, обещая скорую расправу. ― У меня, в отличие от тебя, хороший вкус. Быстрее, чем Эльза успевает просчитать стремительность его подачи, Лаксус срывается с места, нанося первый удар...