Fluorescent Adolescent

В первую секунду Симону показалось, что его ударили чем-то тяжелым: перед глазами замелькали черные ослепительные круги. Он даже почувствовал подкатывающую к горлу тошноту — увиденное казалось какой-то несмешной шуткой судьбы. Парень не мог даже пошевелиться. — Сара? — Симон отпустил Вильгельма и наконец-то посмотрел на сестру в упор, но она пыталась делать вид, что не видит его. Девушка поспешно застегивала блузку и поправляла юбку. По ее лицу было видно, что она больше недовольна тем, что их прервали, чем тем, что Симон узнал о ее секрете. Вильгельм тоже почти не двинулся с места — но его взгляд был прикован к Августу. Злость, почти сошедшая на нет, начинала вновь нарастать. Возможно, это было как снежный ком: сначала мать буквально подтвердила, что считает Августа лучшей кандидатурой, чем он, а теперь он вновь причинил Симону боль, вцепившись в его семью. В любом другом случае такой поворот возможно и выглядел бы как неприятное стечение обстоятельств, но в этом… Все выглядело как очередной плевок в их сторону. — Сара?! — повторил Симон, и его голос звучал громко и холодно. — Я хорошо тебя слышу, — девушка спрыгнула со стола, но взглянула только на Августа, который тоже поспешно оделся и готов был покинуть библиотеку, хотя прекрасно знал, что ему не позволят этого сделать. — То есть совершенно нормально, что ты здесь развлекалась с Августом? С Августом? — Симон терял контроль над эмоциями. В голове уже мелькали картинки всех тайных встреч сестры с этим придурком, и непонятно сколько они уже были вместе. От этого парню стало тошно и от самого себя — он должен был знать, должен был заметить хоть что-то. — Напоминаю, что я все еще здесь, и попрошу без оскорблений, — подал голос Август. Как и всегда, он очень быстро оценил ситуацию, и знал, что сейчас все камни полетят в него, но по сути — оправдываться ему не в чем. Парни сами пришли сюда не книги читать, в этом он был уверен. — Заткнись, — Вильгельм сказал это так быстро, что все присутствующие уставились на него. Симон напряженно смотрел на парня, так как несмотря на всю накопленную за последние месяцы злость к Августу, он не хотел превращать их разговор в очередную битву. И по большей части это был поединок Вильгельма, а Симону хотелось просто защитить сестру. — Ты знаешь, что это Август слил наше видео? — он вновь смотрел на Сару, пытаясь поймать ее взгляд. — Когда я сам узнал, кажется, вся школа знала. Но видимо нет. Иначе бы не думаю, что ты с ним общалась. Хотя я вообще не понимаю, что вас может связывать. Симон звучал надрывно, а с каждой его фразой Сара все больше уходила в себя, потому что наконец-то произнесенные слова начали до нее доходить. — Я хотел пойти в полицию, и видимо так и надо было сделать. Учитывая, что он продолжает нас донимать. Сара, пожалуйста, поверь мне, он не тот, за кого ты его принимаешь, — Симон изо всех сил пытался сохранить самообладание, но его голос продолжал дрожать. — Симон, — начала Сара, потупив взгляд. Возможно, стоило промолчать, но если бы она это сделала, то вряд ли смогла бы назвать себя его родным человеком. Несмотря на то, что в последнее время она совершила слишком много необдуманных, и в основном из-за влюбленности, поступков, сейчас она бы вышла еще большим предателем. Девушка тяжело взглянула на брата, и долго собираясь с мыслями, все-таки сказала: — Я знала, кто выложил видео с самого начала, но не хотела тебе говорить, а потом все так завертелось. Пожалуйста, прости меня. Симон во второй раз за день почувствовал, как земля уходит из-под ног. Но в этот раз было хуже — человек, которому он полностью доверял, совершенно не доверял ему — он стал чужим, далеким. За секунды. Вдруг стало так одиноко — как никогда раньше. Не дожидаясь ответа Симона, Вильгельм подошел к нему, чтобы взять за руку или даже обнять, но парень никак не отреагировал — он продолжал смотреть на сестру. В его взгляде читалось и опустошение и страх и отчаяние. Пока что он не мог принять его поддержки — все еще желал получить ее от сестры, которая оставляла его все стремительнее. В то же время Август не торопился ничего подтверждать или опровергать — он не знал об отношениях Симона и Сары почти ничего, но слова девушки неприятно кольнули и его, потому что он был уверен: они об этом говорили. Но получается она выбрала его, а не собственного брата, и это осознание вызвало двоякие чувства. Как когда-то Август сам выбрал желание досадить, потешив свое самолюбие, вместо того, чтобы защитить Вилле, который был ему почти как брат. — Симон, — попытки Сары получить прощение выглядели очень неуместными — они даже еще больше мешали принять ситуацию. — НЕ подходи к ней, — вместо того, чтобы продолжить говорить в пустоту с сестрой, Симон понял, что может выплеснуть агрессию только на одного человека в этой комнате. К Саре он этого не испытывал, все было гораздо хуже — он чувствовал только разочарование и сожаление. Но даже в этот момент Симон бессознательно ее оберегал, высказав Августу эти слова, а осознание, что он не может даже нормально разозлиться, втаптывали его в грязь еще больше. После этого Симон направился к двери, почти бегом вышел из библиотеки и побрел куда глаза глядят. В голове крутилась только одна мысль: «что я сделал не так?» Он пытался избавиться от нее, логически убеждая разум не копать глубже — это иррационально и не до чего хорошего не доведет. Нужно просто собраться, как и всегда. Все, что он хотел высказать, он высказал, но обида и эмоции все равно сжимали ему горло — хотелось расплакаться. Симон стоял на краю ступеньки широкой мраморной лестницы, соединяющей этажи музея. В тот момент он почувствовал, что кто-то взял его за руку. Одновременно — крепко и нежно. Показывая силу и в то же время не причиняя ею боль. Конечно же это был Вильгельм. Пока он шел за ним, в нем боролось два желания: вернуться и дать Августу пощечину или перейти на бег, чтобы найти Симона как можно быстрее, не дав ему остаться наедине с дурными мыслями. Невозможно было не выбрать второй вариант. И хотя Вилле чувствовал горькую несправедливость и бесконечный стыд за то, что история с видео продолжает тянуться за ними, оставляя все больше отметин, а единственным человеком, который был в этом виноват был Август, разрушение не было тем вариантом, который он бы предпочел. Ему хотелось просто быть рядом — взять парня за руку, нащупать пульс на запястье и попытаться унять ту хоть и мелкую, но неприятную дрожь в пальцах. Вильгельм так и сделал, и когда они с Симоном оказались сидящими на ступеньках, у них получилось взглянуть друг на друга. — Не мог подумать, что Сара так поступит, — тихо проговорил Симон и отвел голову в сторону. — А то, что она с Августом… Его злость отступала, а разочарование свинцом растекалось по всему телу. Он чувствовал холод, и только ладони его были в тепле, потому что их согревал Вильгельм. Симон заметил, с какой нежной грустью он следил за каждым его движением, готовый в любой момент подстроиться под него. Эта преданность его иногда даже злила, особенно когда в прошлом они столько ссорились, а Вилле все равно его не отпускал. И сейчас он был с ним, хотя мог остаться с Августом — они так и не обсудили решение Королевы касаемо речи. — Все испорчено, все. Нет ничего, на чем бы не было пятен от этой истории, от Августа, вашей семьи… Я просто не хочу, не хочу больше ничего, — голос Симона дрожал. Говорил он торопясь и обрывисто. — Наверное, это просто не для меня. Не знаю, как долго я выдержу эту волну последствий. Хватит. Вилле… Симон все говорил, а Вильгельм слушал его и знал, что он прав и в то же время фразы «я просто не хочу», «не для меня», «долго ли выдержу» и «хватит» били по самым уязвимым местам. Нет никаких гарантий, что близкие люди причинили им боль в последний раз. Обещать он ничего не может — даже себе. — Я знаю, — только сказал Вилле, и тело моментально отреагировало: парень отпустил Симона и отвернулся. Перед глазами были только лестница и впереди — на небольшом выступе для отдыха — абажурная деревянная скамейка. Вильгельм вглядывался в каждый узор — так было проще сосредоточиться на том, что он хотел сказать. — И нет никаких гарантий, что твоя мама согласится принять нас, — подытожил свои мысли Симон, но наоборот потянулся к парню и положил ему руку на плечо. Ему не хотелось больше ничего говорить — безысходность нарастала, и на борьбу с ней почти не оставалось сил. — Я знаю, — вновь повторил Вильгельм, но уже тише. Он нащупал ладонь Симона на своем плече и сжал ее, но так и не повернулся. — Но также знаю, что мы здесь вместе. Возможно в последний раз. Возможно нет. И я ужасно хочу услышать, как ты поешь. Даже если после этого мне нужно будет уехать. Но ты же споешь для меня? На последнем вопросе Вилле повернулся к парню и увидел его отчаянный взгляд. В нем было столько невысказанной боли и любви — в этом он был еще преданней Вильгельма, хотя и отрицал — эти глаза могли смотреть так только на него. Симон прильнул к парню ближе и обнял его. Это был его положительный ответ и маленький шаг к тому, чтобы наконец-то не уходить с болью в себя, а помогать с нею справиться, обращаясь к любимому человеку. Так странно — наконец-то переживать тяжелые моменты вместе. Но это был их новый опыт. Они смогли стать еще чуточку ближе, не убегая и отстраняя друг друга в первый раз. Так что уже никто не смог бы их разлучить. — Значит, нам пора, — прошептал Симон, положив подбородок на плечо парня. В этот момент он подумал, что музыка действительно в силах уберечь его, их, от надвигающегося шторма. Хотя возможно он уже здесь. Эта поездка слишком хорошо начиналась, но закончится также не могла. Только если в другой истории, с другими героями и с другими судьбами. — Пойдем, — Вильгельм кивнул и перед тем, как подняться, повернулся к Симону и чмокнул его в щеку. Они оба непроизвольно улыбнулись, но на сердце было все еще тяжело, и вряд ли бы что-то изменилось.

…

Когда парни зашли в небольшой зал, где должно было состояться выступление, их сразу же разлучили. Увидев Симона, хормейстер увела его в сторону, чтобы проинструктировать о последних изменениях в программе, а к Вильгельму подошла Фелис. — Август уже всем рассказал, что выступит с речью, — затараторила девушка, озадаченно смотря на друга. — Скажи, что это неправда. — Это правда, — Вилле почувствовал, что его уже почти не злит этот факт, но скорее всего у него просто больше не было сил сопротивляться. — Что?! — Фелис смотрела на парня, как на сумасшедшего. — Они выбрали его, я выбрал Симона, теперь все, — взгляд Вилле блуждал по собирающимся в помещении одноклассникам и учителям, и парень все никак не мог взглянуть на Фелис. — Они не могли сделать этот выбор, — девушка чувствовала себя глупо, говоря очевидные вещи, но смириться с тем, что Августу все спустили с рук было невозможно. — Не могли сделать выбор за тебя. — Фелис, — только на этих словах Вильгельм посмотрел на подругу. Безнадежный взгляд говорил сам за себя. — Ты прекрасно знаешь, что могут. Но… мне все равно. Возможно в глубине души еще нет, но то, что я свой выбор сделал раньше них, мне важнее. Девушка пристально смотрела на него и пыталась понять, насколько сильно Вильгельм верит своим словам. Он много раз говорил ей, что никогда не хотел быть Кронпринцем, но все же он с самого детства был частью этого. Как бы он не отвергал этот мир, он его взрастил. — И что ты будешь делать? — Послушаю как поет хор, Симон, посмотрю на Августа, посмеюсь над ним и уеду, — усмехнулся Вильгельм, но Фелис было совсем не смешно. — Но будет вечеринка. Ты должен остаться, — она о чем-то знала, но не торопилась раскрывать свой секрет. — Я договорился только на это, — с досадой ответил парень. — И вообще не вижу поводов для веселья, но надеюсь, у вас он будет. Иногда Вильгельму так хотелось щелкнуть пальцами и превратится в обычного, не имеющего за плечами никаких титулов, никакой тяжести ответственности, подростка, для которого самой главной проблемой была бы невозможность попасть на вечеринку. Чтобы придумать план, как сбежать и все же на нее попасть, а не доказывать всему миру, что он просто хочет быть собой. Фелис хотела рассказать Вильгельму о том, что придумала, но не успела. К ней тоже подошла хормейстер, чтобы собрать всех ребят вместе — выступление вот-вот начиналось. Поэтому парень устроился в последнем ряду — там как раз оставалось два места — и уткнулся в телефон. Только через пару минут он заметил, что к нему кто-то подсел, но этот человек не торопился начинать разговор. Он просто наблюдал, хотя ему было что сказать. — Добрый день! — увидев Бориса Вильгельм чуть выровнялся по спинке стула. Последний раз они виделись при достаточно странных обстоятельствах в гей-клубе, пообещав не сдавать друг друга. И вот теперь у них был шанс поговорить вновь. — Добрый, Вильгельм, — мужчина с интересом, впрочем как и всегда, смотрел на юношу. — Я, конечно, должен сидеть в первых рядах, где и все учителя, но прежде я хотел тебе кое-что сказать. Вилле вопросительно смотрел на своего психотерапевта и пытался уловить его мысль, точнее догадаться самому, но ничего не получалось. Возможно он хотел обсудить с ним тот факт, что речь произнесет не он, но Вильгельм пока не был готов это обсуждать. — Я хочу, чтобы бы ты знал, что это не я рассказал директрисе о том, что видел вас в клубе. У нас был договор. И знаю, что ты сохранил нашу встречу втайне. И я тоже, — по голосу Бориса было понятно, что эта история его гложет. А ему важно сохранить доверие Вильгельма. — Я… я даже не думал, что это вы! — Вилле и вправду даже не рассматривал Бориса, как человека, из-за которого Королева могла бы обо всем узнать. — Я знаю, что это Август. Сомнений у него не было, но на этих словах мужчина чуть сощурился и покачал головой. — Очень часто мы приписываем все горести нашим недоброжелателям, но забываем о тех, кого так легко забыть. И тогда они делают что-то настолько глупое, но поверь мне, очень бессознательное лишь для того, чтобы их заметили, — мужчина говорил загадками, но Вильгельм следил за его взглядом, и когда понял, о ком он говорит, ему стало не по себе. — Вы хотите сказать?.. — Да, но я знаю, что могу тебе довериться и ты достойно поведешь себя в этой ситуации, — Борис уже пристально смотрел на Вильгельма. Меньше всего на свете он хотел, чтобы юноша шел разбираться с человеком, который испортил ему день. — Но зачем он это сделал? — и хотя в парне уже не было той злости, которая душила его при матери, он все равно не понимал, почему окружающие его люди продолжают лезть не в свое дело. — Думаю, он тоже не знает. И это его съедает. Но, как я уже сказал, если всю жизнь тебя не замечают, ты сделаешь все что угодно, чтобы это исправить, — на этих словах Борис поднялся и, похлопав парня по плечу, прошел к первому ряду. Вильгельм пару мгновений смотрел ему вслед, а затем вновь перевел взгляд на Александра — того, кто сдал их всех директрисе. И, наверное, все что сказал Борис, было правдой. Особенно после того, как они все уже столько раз скидывали на него ответственность. Такая подлость была ожидаема. Все монстры когда-то были созданы людьми. От размышлений о судьбе Александра Вильгельма отвлекла заигравшая музыка — на сцену вышел хор. Вильгельм сразу же перевел взгляд на Симона, почти позабыв о неожиданном разоблачении одноклассника. То, как парень преображался на сцене и возвышался над нею однажды и покорило его, но каждый раз ощущался как первый. Вилле прикрыл глаза от удовольствия, но продержался недолго — слушать и смотреть на Симона было приятно вдвойне. И хотя он уже десятки раз слышал исполняемую композицию, Вилле понял, что голос постоянно видоизменялся — зависел от настроения, с которым пел Симон и с тем, насколько музыка была ему близка. Сегодня он звучал более низко, но зато не менее звонко — вложенные в исполнение эмоции доходили до пика, и, наверное, это было самое чистое и чувственное выступление парня. Весь зал аплодировал хору после каждой композиции, и когда Симон вступил со своим соло на песне, которую написал про Вильгельма, но ее пришлось видоизменить по просьбе хормейстера, все сразу поняли: что-то не так. Он пел ту версию, которая была изначально. С личными подтекстом, парой ругательств и искренним, граничащим с безумием, желанием донести свои чувства. Хормейстер попыталась остановить Симона, давая ему знаки, но у нее ничего не вышло. Директриса сидела в первом ряду мрачнее тучи, впрочем, как и остальные учителя. И только Борис старался сделать вид, что не улыбается. Остальные и вовсе не скрывали ликования, начав перешептываться. Их пытался остановить Август — серьезно готовящийся к своему выходу — но его не слушали. Вильгельм не сводил взгляда с Симона и парень отвечал ему тем же. Они смотрели друг на друга — открыто, не заботясь о том, что их кто-то увидит, и нежно, словно признавались в любви. Будь они в ромкоме, в этот момент они бы побежали навстречу, утонув в объятиях и подарив долгожданные поцелуи, но в их реальности музыка остановилась, и громких аплодисментов не прозвучало. Студенты продолжали перешептываться и смотреть то на Вильгельма, то на Симона. Только Вальтер и Генри сидели полностью расслабленные, наслаждаясь моментом. На сцену поспешно вышла директриса, чтобы представить Августа — парень и сам хотел начать как можно скорее, но в этот момент со своего места встала Фелис и громко спросила: — Почему речь произносит Август, а не Кронпринц Вильгельм? Присутствующие удивленно уставились на девушку, но больше всего вопрос Фелис поверг в шок Вильгельма — он уже готов был обнять Симона, который после выступления подошел к нему, но теперь все смотрели на них.