О сомнительных предложениях

//              Впервые это происходит спустя несколько совместных концертов. Фёдор к тому моменту уже привыкает и к тактильности Андрея в целом, и к бесконечным объятиям с ним, и даже к его перманентно нетрезвому состоянию.       К чему он оказывается абсолютно не готов — так это к горячему пьяному шёпоту в ухо и сомнительным предложениям. Андрея ведёт, он смотрит шальным и возбужденным взглядом, хватает за руки, подходит совсем близко и сначала мажет поцелуем прямо по мочке, а потом, не отстраняясь от неё, абсолютно серьезным тоном задает вопрос.       «Федь, а ты б меня выебал?»       Фёдор шумно сглатывает и теряется с ответом, хотя вариаций в голове оказывается сразу даже слишком много.       Нет? Да? …не сейчас?       …я бы не назвал это так грубо?       Не озвучивает в итоге ничего из этого, конечно. Пытается сменить тему, как-то тупо шутит, с трудом отлепляет от себя пьяное тело и отправляет спать. Андрей в процессе всех этих действий продолжает мазать губами и по уху, и по шее, и даже по рукам. По всему телу от этого бегут мурашки.       На следующее утро оба ведут себя так, будто ничего не помнят. //       Еще через пару городов ситуация повторяется. В этот раз Андрей лезет еще ближе, обнимает, вылизывает шею, снова хватается за руки и несёт какую-то чушь. Он весь горячий, почти обнаженный, потому что только что выполз из душа, и с его отросших волос капают на плечи капли воды. На Фёдора они попадают тоже — кажется, постепенно становится мокрой вся его футболка, о которую Андрей так вдохновлённо трётся всем телом.       «Ну Фееедь», — протяжно, умоляюще, уже откровенно возбужденно. Блять. Уже второй раз, кстати, «Федь», а не привычное «Фёдор». Уже, наверное, многое говорит.       А одновременно до ужаса блядское и какое-то даже наивное «ну и почему ты отказываешься?» говорит еще больше.       Фёдор, кстати, и сам до конца не уверен, почему. Наверное, потому что хочется не просто выебать Андрея пьяного или вмазанного, а как-то показать, что он значит больше.       О таком даже думать как-то странно, ей богу. Поэтому на данном этапе показывать получается только абсолютную незаинтересованность. И снова просто укладывать его спать.       А после — вновь делать вид, что никакого разговора не было. //       В третий раз Андрей не терпит до гостиницы. И, кажется, даже не успевает нажраться так сильно, как обычно.       Они остаются после концерта наедине в гримерке, и, когда Фёдор ожидает этого меньше всего, его застаёт врасплох очередной вопрос. Ещё более странный, чем до этого.       «Хочешь, хотя бы отсосу?»       Голос почти трезвый, взгляд тоже вполне осознанный, только чуть хитрый. Фёдор даже задумывается, серьезно ли Андрей вообще, или это все один большой прикол.       С губ наконец-то почти срывается «да, блять, хочу, тебя хочу, всё хочу», когда в голову внезапно приходит вдохновленный вопросом вариант интереснее. Которым вполне можно показать, насколько и чего хочется. Сколько Андрей в действительности значит.       Но этот вариант — потом.       А сейчас — доехать все-таки до гостиницы, не дать ему по пути нажраться сильнее и проследить, чтоб лёг спать. Бог, конечно, любит троицу, но Фёдор решает попытать счастья только на четвертый раз. //       Благо, ждать его долго, предсказуемо, не приходится.       Андрей снова выползает из душа — сегодня только в белье и какой-то безразмерной футболке. Это, в целом, не смущает, потому что Фёдор видел его уже, кажется, в любом возможном виде и любом возможном состоянии. Это скорее возбуждает. Кажется вполне красивым.       Андрей сам по себе кажется вполне красивым, если уж на то пошло.       Он обнимает и ведёт носом по шее, тычется в неё же губами, и в этот раз, кажется, решает совсем осмелеть — лезет холодными руками под футболку Фёдора.       — Федь… — как обычно, впрочем — горячо, возбужденно, но одновременно с этим как будто бы чуть смущенно даже.       Фёдор на этот раз даже не ждёт вопроса, а уж подавно не думает, как бы от него уйти. Успевает обнять в ответ раньше. Руки мягко ложатся чуть выше талии, пальцы пересчитывают рёбра, и от каждого прикосновения у Андрея по телу расползается толпа мурашек.       Он выдыхает как-то абсолютно охуевше — почти с полустоном. Так, словно в очередной раз и не ждал взаимности.       — Да тише ты, блять, — Фёдор улыбается и прижимается ближе. — Успокойся. Как будто ты не этого хотел.       Целует сначала только уголок губ, совсем несмело. Андрей к тому моменту успевает выйти из ступора и снова перехватывает инициативу — льнет всем телом, целует уже по-настоящему и с полной самоотдачей, тянет перейти в горизонтальное положение. Ладно, вот это очень смело. Быстро. Все тормоза срывает, если честно. Хотя в этом нет, пожалуй, ничего удивительного — как будто, блять, не к этому шло все это время.       Фёдор нависает сверху, продолжает целовать и опускается руками ниже, к бёдрам. Лезет под резинку трусов, сначала просто гладит выпирающую бедренную косточку, а потом без всякого стеснения стаскивает их. Это получается сделать как-то слишком неловко и смешно. Так, что Андрей вместо возбужденных стонов начинает не менее возбужденно, но истерически, смеяться.       — Нихуя себе, как быстро.       — Подозрительно много пиздишь для человека, который месяц просил его выебать, — Фёдор ухмыляется в ответ.       Последнее, чего он сейчас ждет: того, что Андрей действительно с первого раза заткнётся и даже прикроет глаза, демонстрируя всем видом какую-то совсем уж покорность.       И, блять, его от этого всего хочется только сильнее.       Он выглядит как-то неловко даже — с голым низом и задранной тишкой сверху. Фёдор тянется снять её тоже, откидывает куда-то в сторону и в этот же момент оказывается в чужих объятиях. Андрей тянет его ближе к себе, жмётся уже полностью обнажённый и целует-целует-целует.       С футболкой Фёдора тоже разбираются достаточно быстро — она тоже отлетает куда-то в угол комнаты, и Андрей абсолютно не скрывает своего удовольствия по этому поводу. Лезет к штанам, но останавливается на том, что забирается под них сбоку и царапает короткими ногтями бедро. Фёдор смеётся прям в поцелуй, потому что одновременно и возбуждающе, и щекотно, и сжимается что-то в груди.       Штаны снимает в итоге самостоятельно, конечно. Быстро, дрожащими руками, потому что скорее хочется вернуться к поцелуям.       Сразу после снова нависает сверху и чувствует, какой же Андрей под ним горячий и жаждущий. И желанный. Его даже просто трогать приятно до безумия, а уж трогать и целовать одновременно — это уже что-то невероятное.       Еще невероятнее — то, как он реагирует, если спуститься ниже. Провести по шее сначала носом, а сразу после — языком, прикусить где-то рядом с ключицей, оставив едва заметный след.               Внезапно Фёдор будто бы вспоминает что-то важное и встречается с Андреем взглядом.       — Сегодня все-таки без «выебать», кстати.       Тот в непонимании вскидывает брови, но не задает вопросов.       Логвинов спускается поцелуями ниже, кусает где-то в районе груди и параллельно с этим снова ведёт пальцами по рёбрам — блять, хорошо, очень хорошо.       Точкой невозврата, наверное, становится поцелуй внизу живота.       — Бляяяяяять, — почти выстанывает Андрей, выгибается и цепляется одной рукой за простынь. — Т-ты, блять, ёбнулся совсем, да?       Фёдор думает, что да, ёбнулся, причем давно и основательно. Глубоко дышит через нос, пытается успокоить собственное бешеное сердцебиение, медлит буквально несколько секунд и несмело обхватывает губами головку члена.       Ему кажется это… странным.       Странным, но не противным. Не противным, потому что ёбнулся — давно и основательно. Потому что ёбнулся настолько, что любит — тоже давно и основательно. Со всей серьёзностью. Потому что ловит все реакции Андрея — каждое движение, каждый вздох, каждый звук. Тот больше не стонет, только сбивчиво и громко дышит, зажмуривается, прикусывает нижнюю губу и сильнее сжимает пальцами простынь.       Андрей, кажется, в ахуе.       Фёдор, кажется, тоже.       Он ведёт одной рукой по бедру — мягко и будто бы даже успокаивающе гладит, чуть царапает, и по коже от этого бегут мурашки. Второй в это время обхватывает член у основания, параллельно беря в рот чуть глубже. Движения рукой, кажется, помогают определиться, что вообще стоит делать — просто одновременно вести ладонью по стволу и скользить губами по головке.       На качественный минет, конечно, тянет сомнительно, но Андрея, очевидно, все устраивает.       Постепенно у Фёдора получается привыкнуть совсем. Главное — не пытаться взять слишком глубоко и не забывать дышать. Выстраивается даже подобие какого-то ритма — медленно и мягко, но, судя по реакциям Андрея, все-таки приятно. Он скулит и, кажется, неразборчиво о чем-то просит.       — Федь…. на секунду. остановись, пожалуйста.       Фёдор поднимает на него взгляд и отстраняется, оставляя на члене только ладонь. У него в уголках губ чуть стекает слюна — блять, это выглядит так красиво, что просто пиздец. Наверное, от одного взгляда на это можно было бы кончить — по крайней мере, Андрей к этому близок. Они встречаются взглядами, и это просто блять-блять-блять.       — Федь, пожалуйста… блять, умоляю, — возбужденно и обрывисто, с мольбой в голосе, — можешь… пальцами?       Андрей весь раскрасневшийся, горячий, с мокрой от пота и прилипшей ко лбу челкой, и просит так эмоционально и горячо, что… Блять. Просто блять. У Фёдора в легких перестаёт хватать воздуха.       Он пытается хотя бы на долю секунды отвлечься сам и отвлечь Андрея, поэтому внезапно прикасается поцелуем к низу живота. Интимно так. Нежно.       А сразу после — снова скользит ладонью по внутренней стороне бедра и несмело спускается к ягодицам. Безмолвно спрашивает. Точнее, уточняет, понял ли правильно.       Андрей двигается ближе, разводит колени чуть шире, и это, в целом, оказывается красноречивее любого ответа.       Фёдор усмехается. Тянет два пальца в рот — не то чтобы хороший вариант смазки, но других сейчас нет, так что хотя бы попробовать стоит.       — Я так хотел, чтобы… Чтобы ты… — Андрей не договаривает, потому что рука возвращается к ягодицам, и как-то резко становится не до разговоров. — Мхн-н, — он пытается, кажется, глушить стоны, но выходит не очень хорошо.       Пальцы скользят внутрь на удивление легко — все равно тесно, конечно, но Фёдор ожидал, что будет хуже, а сейчас… Приходит безумная догадка — неужели Андрей в душе готовился? Неужели он готовился каждый ебаный раз, когда предлагал себя трахнуть, надеясь, что когда-нибудь его предложение будет принято?       От этих мыслей по телу проходит дрожь, а от эмоций начинает даже немного мутить.       Андрей извивается на простыни, продолжает хвататься за нее руками, кусает губы, сдавленно скулит. Охуенно-охуенно-охуенно. Фёдору тоже охуенно — трахать Андрея даже пальцами оказывается до того невероятно, что от мысли ‘а что если когда-нибудь все-таки не пальцами?’ сносит крышу совсем.       Сдерживать стоны совсем перестает получаться примерно в тот момент, когда Фёдор возвращается губами к члену. Андрей тянет одну руку к собственному лицу, видимо, надеясь, что это поможет хоть немного успокоиться; а второй цепляется за чужое плечо. Не надавливает и не тянет на себя, просто держит, потому что вдруг чувствует в этом острую потребность.       Ощущений резко становится слишком много — Фёдор продолжает мягко сосать, двигает пальцами внутри и всё так же безусловно ловит все реакции. Правда, это все еще с натяжкой можно назвать качественным минетом, но, господи, Андрея все еще все более чем устраивает. Он чуть сжимается на пальцах — пока несильно, но так, что становится вполне очевидно, как ему хорошо.       Фёдор думает о том, что надо бы отстраниться, надо бы довести дело до конца просто рукой, надо бы… Бля, да к черту.       Андрей впивается ногтями в плечо уже до боли, однако все еще не тянет на себя — скорее, наоборот, нехотя пытается отдалить. Стонет сдавленно — сука, как же от этого сносит крышу — но не убирает от лица вторую руку, и из-за этого его не очень хорошо слышно. Сжимает изнутри сильнее, и, блять, да, кончает прямо так.       Фёдор изо всех сил старается не закашляться, и это каким-то чудом даже получается сделать. Сглатывает скорее рефлекторно, не успевая даже задуматься об этом, и морщится, когда выпускает член изо рта. Привкус во рту, конечно, остаётся отвратительный.       Андрей лежит с прикрытыми глазами, и в полной тишине, кажется, даже можно услышать его бешеный пульс. А еще возникает забавный вопрос — у кого дыхание сейчас сбито сильнее, потому что сам Фёдор тоже абсолютно и совершенно в ахуе.       Окей, пару минут, чтобы прийти в себя.       Просто пару минут.       Спустя этот короткий промежуток времени он вновь нависает сверху и, опираясь на локоть одной руки, второй снова ведёт по телу Андрея. Его даже сейчас мало-мало-мало.       Всегда, наверное, будет мало.       Андрей без слов понимает его правильно — обнимает, притягивает еще чуть ближе, тычется в шею, ластится. Недолго думая, обхватывает ногами тоже, скрещивая их на пояснице — не очень удобно, конечно, но, блять, так хорошо.       Логвинов наконец опускает ладонь на собственный член — да, вот так, как и хотелось. Хорошо. В такой позе даже скорее охуенно.       Охуенно, когда Андрей прижимается ближе, царапает спину, ведёт носом по шее. Охуенно вдыхать его запах, слышать его голос — он, кажется, что-то говорит, но Фёдор не может разобрать ничего конкретного, ему просто нравится голос. Это даже не просто голос, это ебаная музыка для ушей.       Охуенно думать о том, как буквально пару минут назад он стонал и выгибался и как кончал, сжимаясь на пальцах. От этого самому почти окончательно сносит крышу, а Андрей в этот момент еще и чуть надавливает ногами на поясницу, и, блять…       Фёдор вцепляется зубами где-то между плечом и шеей — это больно, наверное, потому что сразу за этим следует вскрик. Он и становится той маленькой деталью, которой не хватало для того, чтоб крышу снесло совсем.       Когда кончает — не удерживается и валится на Андрея сверху. Тот все еще не расцепляет странные объятия, и это ощущается до ужаса приятно и интимно.       В том месте, куда Фёдор кусал, выступают капли крови. Не то чтобы это, конечно, кого-то волнует.       Федорович наконец опускает ноги (вообще-то правда было неудобно), но руками продолжает прижимать к себе, мягко поглаживая. Логвинов закрывает глаза. Эти несколько мгновений кажутся невероятно ценными и сокровенными — вряд ли можно каким-либо образом хотя бы близко описать, насколько.       Что-то большее, чем просто «полежать в обнимку после секса», потому что ни с кем другим никогда такого не было. По крайней мере, у Фёдора. Очень хотелось бы надеяться, что у Андрея тоже.       Из объятий в итоге все-таки приходится выпутаться — Логвинов нехотя и лениво сползает, откатывается в сторону и укладывается рядом на бок. Смотрит с какой-то особой нежностью.       — Ты — пиздец, — многозначительно выдает Андрей, поворачивая голову. На губах у него шальная улыбка, и выглядит он до смешного пьяно и влюбленно.       — Ага, — у Фёдора на лице написано, кажется, ровно то же самое. — Ты тоже.       Федорович снова тянется ближе и тоже переворачивается на бок, лицом к лицу. Вновь пытается уткнуться в партнера в поисках тепла. У того аж щемит сердце от этой тактильности и нежности. И, кажется, любви.       Фёдор в который раз за вечер ласково приобнимает его рукой, ведёт сверху вниз, оглаживает талию и через бедро спускается к ягодицам. Укладывает всю ладонь, сжимает, с явным намеком проводит пальцами прямо между. Андрей шумно выдыхает, и от этого всего внизу живота снова сладко тянет. Не настолько, чтобы член встал второй раз за такое короткое время, но все равно, блять, сладко.       — В следующий раз — выебу.       Андрей на эту фразу только улыбается с явным вызовом во взгляде. //