Мастер боится Доктора

Мастеру грудную клетку дробило изнутри. Совершенная нелепость.        Два сердца, четыре удара — и никакой связи с этой болью, по-глупому разливающейся в груди.        Ложь.        Мозг лжёт, и Мастер бы отрезал себе голову и регенерировал, лишь бы это прекратилось.        И он отрезал — косвенно, ошибочно — чужими руками, руками Доктора, и регенерировал, воскрешался, путешествовал из тела в тело, но ничего.        Боже. Кто-нибудь из вас, смешных галлифрейских Богов, знает ответ?        Мастер снова одет в цвета Смерти, но она продолжает молчать.        — Доктор не может быть твоим, ты знаешь. Всегда знал, — Мисси процокала на каблуках от стены до стены, манерно развернувшись к нему лицом. — Но можно быть с ним. Этого достаточно. — Никогда недостаточно. — Прижигание лучше гниения. Так легче, терпимо, — её руки мягко легли на его плечи. — Я обещаю.        Мастер скинул ладони до того, как они стиснули горло.        — Так и было с самого начала, с Академии!.. — он прошёлся вдоль комнаты и резко боднул закрытую дверь, замер, и боль раскатистой волной поползла по голове, почти сладко. — Я не мог, не смог. Только хуже-хуже-хуже-хуже… — Брось, мы были молоды, — Мисси проследовала за ним и прижалась со спины. Её шёпот достиг уха: — Милый мой, ты не представляешь, сколько звёздных системы сгорели за время, пока Доктор водил меня на очередной хрустальный водопад. А он представляет. И знает. И прощает. Оставь ему его театр. Не трогай то, с кем и чем он любит играться. — В том числе и себя? — Мастер выплюнул вопрос прямо ей в лицо, до которого было не больше пары сантиметров. — Не строй из себя жертву. Это игра взаимна, разве нет?        Позже она убьёт его. Позже он убьёт её. Смерть и Боль даст новый приплод. И новый Мастер расскажет о них сказку каждому ребёнку Галлифрея в последний раз.