Саламандра

— Что если Анна меня никогда не простит? — Себастиан теребил в руках соломинку, сидя на зелёном лугу утёса.  Саламандра присела и обняла его сзади, поджав под себя ноги. Лицо её лежало на его спине, руки обхватили торс.  — Дай ей время. Соломон промыл ей мозги. Она одинока, уязвима и беспомощна. Ты ей нужен, но в ней ничуть не меньше упрямства, чем в ком-либо из Селлоу. Поддержи меня, Оминис. — Она права, Себастиан. Даже самой плодородной почве требуются время и дожди, чтобы зацвести вновь после пожара. — Оминис лежал на спине, сложив ладони под затылок. Одной ногой он болтал в воздухе, в невидящих глазах отражалось облачное небо.  — Что может подбодрить тебя, Себастиан? Хочешь пирожных? Редкую книгу? Массаж головы?  — Поцелуй? — Пошутил Оминис. — Одно слово, и друг всегда рядом.  — Не могу судить о последнем, никогда не целовался.  — Ты шутишь. — Оминис скривил бровь, от чего она приобрела отчётливый изгиб.  Себастиан пожал плечами и лёг на спину, высвобождаясь из объятий Саламандры.  — Хочешь, мы подарим тебе первый поцелуй?  — Не говори глупостей. — Себастиан начал краснеть.  Но Саламандра не унималась. Она нависла над ним, смотря на Себастиана верх тормашками.  — Кого из нас ты бы выбрал в качестве… Ну… Первого раза?  Жёлтые глаза хищной птицы блестели янтарём, требуя ответа.  — Не знаю, трудный выбор.  — Почему именно из нас двоих? Может, он бы хотел на эту роль кого-то другого. — Оминис улыбнулся, зная, что последует за его предположением.  Саламандра откатилась от Себастиана.  — Вот как! — Буркнула она и отвернулась.  Оминис не мог удержаться от искушения распалить ревность Саламандры ещё сильнее.  — Кто бы это мог быть, Себастиан? Имельда? О, а может, Поппи? Хотя нет, о чём это я! Тебе следует искать девушку из знатных домов, с высокой фамилией… Саламандру трясло.  Чужестранка. Сирота. А теперь — последняя в роду.  «Это не Анна беззащитна и уязвима, а я. Все, кого я люблю, уходят. Оставляют меня».  — Сал, ну и чего ты укатилась? Дуешься на меня из-за слов Оминиса? Это нечестно.  — Не трожь меня. — Саламандра дёрнула плечом, когда Себастиан пытался коснуться её.  — Оминис! Кто тебя за язык тянул? — А причём тут я? Не я отверг поцелуй.  — О, Мерлин! Вы меня с ума сведёте! «Это ничто в сравнении с тем, что натворил ты, Себастиан. Ты понятия не имеешь, каково это, любить тебя и видеть, как ты чуть не загубил свою жизнь».  — Что ещё мне сделать, чтобы показать тебе, как ты мне дорога? Прыгнуть и разбиться с этого самого утёса?  — Что мне до этого? Со скалы я могу тебя сбросить сама.  — Тогда чего ты хочешь?  — Скажи, что любишь нас.  — Я… Это просто смешно! Что толку от слов, когда я делом и не раз доказывал… — Это правда. Он столько раз давал нам обещания, которые сам же и нарушал. Слова Себастиана — пустой звук, и ты знаешь это не хуже меня.  — Ну спасибо. — Себастиан бросил полный негодования взгляд на Оминиса и пожалел, что тот не способен увидеть опасной ярости на его лице.  — Побороть своё упрямство — тоже поступок. — Саламандра по-прежнему лежала к ним спиной.   — Тогда ты просишь от него невероятного и состаришься прежде, чем услышишь хоть намёк на желаемое.  Себастиан встал с места и пошёл в сторону Хогвартса.  Но через пару шагов вернулся.  — Я люблю вас.  — Что? — Спина Саламандры не шелохнулась.  — Я ЛЮБЛЮ ВАС! ЛЮБЛЮ! ЭТО ТЫ ХОТЕЛА УСЛЫШАТЬ?! Я ЛЮБЛЮ ВАС!!!  Только теперь она повернулась.  — Я тоже люблю тебя, Себастиан.  Приглушённые голоса доносились из Крипты Салазара Слизерина, мерцающими тенями проносясь по резным потолкам.  — Закрой глаза, а я завяжу тебе их шарфом.  Зелёная ткань лежала на раскрытых ладонях Саламандры.  — Это обязательно? Я могу просто закрыть глаза. — Так будет нечестно. Вдруг ты будешь подглядывать?  — Он точно будет подглядывать. Сколько раз вас двоих ловили в Запретной секции библиотеки?  — Всего два. И ещё один раз меня одного, до приезда Саламандры.  — Не елозь ты так, Себастиан! Расслабься.  — Так во что мы играем?  — Ты должен угадать, кто из нас двоих тебя целует.  — Что?!  Его губы накрылись влажным поцелуем. Мятное дыхание перемешалось с запахом страха — нервное возбуждение мешало сконцентрироваться, мысли разбегались по углам сознания, как полевые мыши от вспорхнувшей с ветки совы.  Плотно сжатые губы Себастиана не отвечали, кожа покрылась мурашками.  Ласковые и нежные поцелуи, осыпавшие его, спокойным течением точили камень, не пускавший родник наслаждения под неприступную гору.  Терпение, любовь, принятие упёртой натуры — вот что чувствовал Себастиан в поцелуе.  Когда он решился приоткрыть губы, всё уже было кончено, и кто-то, кто был очень дорог его сердцу, отодвинулся, уступив место другому.  Но этот поцелуй был совсем другим. Страстным, требовательным, как ураган над шотландскими морями.  Эти губы брали измором: распаляли, искушали, обещали, что никого в жизни для них не было желанней.  Они целовали, как в последний раз, беря от момента всё, выпивая до дна, осушая до состояния пустыни.  То был таран, бьющий в ворота осаждённой крепости, дромарог, галопом рассекающий стройные ряды врагов.  Себастиан больше не мог терпеть сладостной пытки, срывая повязку с глаз, безумным зверем озираясь по сторонам.  — Что я говорил тебе? — Себастиан бы не был Себастианом, если бы не сделал этого, Оминис.  Голоса доносились отовсюду из темноты, хихикая и не давая поймать в объятия.