***
— Если ты придёшь на занятие по Защите от Тёмных Искусств с такими мешками под глазами, боггарт точно сам тебя испугается, — подколол Крауч Эвана, когда они шли по длинному коридору в сторону кабинета. Розье всё ещё не мог привыкнуть к тому, что им приходилось рано вставать, по утрам походя больше на инфернала, чем на человека. — Ну, твой юмор точно не сработает в качестве Ридикулуса, так я тебе скажу, — фыркнул Эван, зевнув, и Барти глухо рассмеялся. — Только попробуй придумать ещё одну идиотскую шутку, Крауч, — сразу бросил Розье угрозу. — Я сам стану твоим херовым боггартом, клянусь. — Прости, Рози, но это маловероятно. Вряд ли мой боггарт будет похож на херового карликового пушистика, — бросил Барти, получив удар в ребро в ответ, но не прекратил смеяться, несмотря на то, что одна мысль о сегодняшнем занятии вызывала в нём ужас. У них уже было похожее занятие на третьем курсе. Тогда, в отличие от других учеников, боггарт никак не отреагировал на его страх. Он ожидал увидеть кричащего отца, могилу своей матери, хоть что-то, но, видимо, двенадцатилетнему ему удалось перебороть свои страхи или он научился обманывать не только себя. В любом случае, по всей школе ещё долго ходили легенды о его бесстрашии, переросшие в шипящие змеями опасения. Потому что не чувствовать страх дико и ненормально. Не чувствовать страх означало не чувствовать ничего. Он же скучал по этому чувству. Сейчас, два года спустя, он не был уверен, что встретится с безличной тенью. Барти молился Мерлину о том, чтобы его не вызвали на занятии. Он не был готов столкнуться со своим страхом лицом к лицу. Не был готов вывернуть грудную клетку наизнанку. Он столько времени жил с мыслью, что ничего не боялся, что один факт страха, один факт своей уязвимости и её масштабов набрасывал верёвку на шею. Они зашли в кабинет, и его взгляд сразу зацепился за сидящего на самом дальнем ряду Регулуса, опустившего голову на стол. Он едва высидел на завтраке пять минут, почти не притронувшись к еде, сказав, что будет ждать их в кабинете. И как бы Барти ни хотелось броситься за ним, вцепиться в его руку, заставив его сесть обратно и нормально поесть впервые за целую, мать его, неделю, он дал ему уйти. — Думаешь, спит? — прошептал Эван, когда они подошли к ряду, на котором сидел Регулус. Барти пожал плечами, наклонившись ближе, чтобы проверить, а потом кивнул. Ему нужно было кинуть шутку. Прокричать в ухо Регулусу. Дёрнуть его за плечо. Сделать что-то в своём стиле. Но он молча сел рядом, боясь его побеспокоить, не зная, сомкнул ли Блэк глаза за ночь хотя бы раз. Наверняка, изменения в настроении Барти бросились Эвану в глаза, но он никак это не прокомментировал, молча сев рядом. Занятие началось минут через пять. Когда в уже заполнившийся учениками кабинет (Барти хотел свернуть шею каждому, кто говорил слишком громко) зашёл Корнелиус Агриппа, их новый преподаватель по Тёмным Искусствам, имеющий раздражающий немецкий акцент, Краучу с обливающимся кровью сердцем пришлось аккуратно коснуться плеча Регулуса, чтобы его разбудить. Он сделал вид, что не заметил пущенный по телу разряд от этого касания. — Рег, — прошептал Барти и мягко потряс его. — Рег… — повторил, наклоняясь ближе, но тот не просыпался. — Проснись же, — прошипел, толкая его сильнее. Регулус наконец открыл глаза, резко сев на месте, пытаясь осознать себя в пространстве. Его дыхание было тяжёлым. Как будто меж его рёбер застряли камни, мешающие нормально вздохнуть. Барти мягко сжал его плечо, стараясь успокоить, прежде чем заставил себя убрать руку. — Как я и говорил на прошлом занятии, — начал Агриппа, скрестив руки на груди, — мне очень важно, чтобы перед тем, как мы перейдём к более сложным заклинаниям, мы повторили азы. Мне нужно быть уверенным, что мы можем подобраться к более сложным темам. Думаю, понятие боггарта не будет для вас чем-то новым. И я также рассчитываю на то, что вы знаете, как именно с ними бороться, — он провёл взглядом по ученикам. — Итак, здесь прячется боггарт, — он подошёл к стоящему недалеко от доски ящику. — Я вызову одного из учеников первым, чтобы он показал свои навыки. Его задача — затолкнуть боггарта обратно в ящик и не дать начать питаться страхом других учеников. Не думаю, что это должно стать проблемой на четвёртом курсе, — ухмыльнулся он хищной улыбкой. Шло второе занятие, а Барти уже всей душой его ненавидел. Агриппа вернулся к стойке, опуская взгляд на лежащий перед ним лист. — Пожалуй, начнем с… Регулуса Блэка. Барти физически почувствовал, как сидящий рядом Регулус напрягся всем телом, издав едва слышный выдох. Так реагируют люди, хорошо знающие свои страхи. Явно столкнувшиеся с ними в жизни. Уже хотя бы единожды почувствовавшие костлявые руки ужаса на своей шее. Барти не хотел вставать, чтобы дать ему выйти к трибуне. Всё в нем сопротивлялось. Сжалось в тугой узел. На секунду он забыл, как дышать. — Барти, — прохрипел Регулус, явно давая понять, что готов встать. Его голос был ровным, но Крауч чувствовал прятавшуюся в нём тень страха, который он тщательно пытался скрыть. — Барти, пропусти меня. Крауч почувствовал на себе десятки чужих непонимающих взглядов. Эван давно уже встал, ожидая, когда это сделает Барти. Тот медленно, чувствуя напряжение в каждой мышце, поднялся с места, давая Регулусу пройти. Ему стоило всех сил не вцепиться в его плечо и не заставить сесть обратно. Барти рухнул на место. Руки вцепились в стол. Он чувствовал, как волнение начало находить на него волнами. Барти смотрел, как Регулус медленно спускался по лестнице, направляясь к ящику. Его спина походила на натянутую струну. Ему казалось, прикоснись он к ней, услышит мелодию бьющейся в теле Регулуса паники. — Он справится, — прошептал Эван, наклонившись ближе. — Страхи действуют на нас намного меньше, когда они воплощаются в жизнь. Сердце встало в груди. Тогда, на третьем курсе, в роли боггарта Регулуса выступил не страх высоты, ухмыляющийся клоун, шипящая змея или огромный паук. Его страх воплотился в отдаляющуюся спину брата, не желающего на него посмотреть. Кто знал, что спустя год этот страх срастется с реальностью. — Вы готовы, мистер Блэк? — спросил Агриппа, цепляясь взглядом в замершего перед ящиком Регулуса. В его почти незаметно подрагивающей руке (конечно, Барти заметил) пряталась палочка. — Да, сэр. Из волшебной палочки профессора вырвалась струя искр, ударившая в замок. Барти прекрасно знал, что именно там увидит. Но он не думал, что всё будет хуже, чем в прошлый раз. Тело Сириуса, вылезшего из ящика, было покрыто кровоточащими ранами, вызвавшими шокированные возгласы некоторых учеников. Кровь капала на пол, оставляя на них неровные алые лужи. Он направлялся к Регулусу медленными шагами, не снимая с губ кривой ухмылки. — Помните, что это всё не по-настоящему. Кровь ненастоящая, — поспешил успокоить учеников профессор. Регулус сделал смазанный шаг назад. Ещё один. — Мистер Блэк, — бросил Агриппа, явно желая напомнить о том, что тот должен сделать. Регулус выставил палочку вперед. Его руку била дрожь. Теперь её было сложно не заметить. Его взгляд не отрывался от кровоточащей фигуры. Кровь лилась и лилась, разливаясь по полу, подступая к его ботинкам. — Мистер Блэк, — сказал Агриппа с нажимом. — Р… — услышал Крауч хриплый голос Регулуса, который был проглочен другим. Более уверенным. — Это то, что ты сделал со мной, Регулус. Нравится? — прошептал боггарт, ухмыльнувшись ещё шире. Он почти нависал над Регулусом, враз казавшимся таким маленьким. Таким беззащитным. Барти почувствовал, как его начало трясти. Пальцы вжались в стол так сильно, что казалось, что они вот-вот сломаются, как отсыревшие спички. — Подумайте о чем-то забавном. Это нереально. Не забывайте об этом! — повысил голос профессор. Регулус на секунду зажмурился. — Риди… — Ты должен был её остановить. Должен был что-то сделать. Ты такой же, как она. Я хочу, чтобы ты всегда, каждую секунду, помнил об этом, — прошипел боггарт голосом Сириуса, после рухнув на пол, издав отчаянный крик, трясясь всем телом. Регулус замер, не двигаясь с места. Его тело пробила дрожь, как будто копируя лежащую перед ним фигуру. — Мистер Блэк! — прокричал профессор. Крики не прекращались. Регулус застыл, не шевелясь. Больше не пытаясь выставить палочку. Его взгляд был стеклянным. — Остановите это! — прокричал Барти, пытаясь выбраться, толкая Эвана, чтобы встать. Сердце в груди бешено колотилось, пытаясь прорваться сквозь клетку рёбер. Он не думал о том, что привлечёт внимания боггарта на себя. Он был готов выставить грудную клетку на распашку и столкнуться со своим страхом. Он сталкивался с ним каждый день. Он сталкивался с ним в эту секунду. Но прежде, чем Барти успел добежать до трибуны, Агриппа уже встал между боггартом и Регулусом. Крики оборвались. — Ридикулус, — он не смог разглядеть, чего боялся этот ублюдок. Барти не мог оторвать взгляда от всё ещё дрожащего всем телом Регулуса. Когда их взгляды столкнулись, ему показалось, что он всё ещё видел бьющееся в конвульсиях тело Сириуса в радужках его глаз.***
Джеймс не должен был чувствовать себя так. Он должен был радоваться первому настоящему разговору с Лили, первому искреннему смеху, который ему удалось сорвать с её губ, первой в этом году вылазке в Хогсмид и масштабному пранку, над которым сейчас работали мародёры. Он должен был идти по коридору в «Сладкое королевство» с потрескивающим внутри предвкушением, не затыкаясь о патрулировании, слушая привычные и безобидные подколы Сириуса. Он не должен был чувствовать, как что-то липкое смазывает грудную клетку мазутом. — Всё-таки Лунатик гений, — восхищённо бросил идущий рядом Сириус, подсвечивая дорогу Люмосом. Казалось, что несмотря на темноту, в этом не было необходимости. Они уже знали этот проход, как свои пять пальцев. — Ага, — ответил Джеймс, не отводя взгляда от своих ботинок. — Я уже представляю перемазанные краской лица. Было бы круто знать, какая сова принадлежит Минни, чтобы засунуть в её конверт несколько цветов. — Точно. — И какие совы принадлежат слизеринцам. Вот бы всем пресмыкающимся досталась зелёная! Их гостиная выглядела бы как настоящий террариум, — продолжил воодушевлённый Сириус. — Было бы круто, — промямлил Джеймс. Сириус резко остановился. Не заметивший этого Джеймс прошёл ещё несколько шагов, пока голос Сириуса не ударил его в затылок. — Сохатый, — Джеймс замер, медленно обернувшись. Его взгляд встретился со взглядом Сириуса. В его тёмных глазах переливался тусклый свет и беспокойство. Последнего было больше. И Джеймс ненавидел себя за то, что заставил его чувствовать себя так. — Я тебя не узнаю, — сказал Сириус, вгрызаясь в него чёрными зрачками, так похожими на другие. Джеймс с силой, как и всю неделю, вытолкнул эту картинку из головы. Он не знал, что на это ответить. Он и сам не узнавал себя в последние дни. Сириус подошёл ближе. Он протянул руку и мягко сжал плечо Джеймса, как всегда делал, когда тот чувствовал себя не очень хорошо. Говоря этим: Я с тобой. Я здесь. Ты всегда можешь мне довериться. — Это из-за Эванс? — спросил Сириус, наклоняясь ближе. — Ты же знаешь, что всегда можешь мне всё рассказать. Чужой хриплый голос, преследующий Джеймса на протяжении нескольких дней, вгрызся в перепонки так, что он почти вздрогнул. Ну что? Ударишь меня? Джеймс поднял взгляд на Сириуса, сталкиваясь с отпечатком беспокойства на его лице. Он так хотел его отвлечь. Так хотел дать ему возможность снова вздохнуть полной грудью. Сириус горел пранком. Жадно цеплялся за привычную рутину. Джеймс не имел права это у него отнимать. Джеймс молча кивнул, опуская взгляд. Он никогда не врал Сириусу по-настоящему. Это было в первый раз. Если бы он тогда знал, сколько раз ему ещё придётся это сделать. Что на самом деле, именно это было началом. Первой упавшей костяшкой домино. Пущенным по воде кругом. — О, если она не видит, какой ты прекрасный, то просто не заслуживает тебя, приятель, — бросил Сириус, похлопав его по плечу, и грустно улыбнулся. — Ты не представляешь, сколько раз я это уже слышал, — хмыкнул Джеймс, продолжая играть роль. — Хочешь, я наколдую штуку, которая будет говорить это тебе каждый день с первыми лучами солнца? — Лунатик выгонит нас из комнаты. — О, он точно это сделает, — подтвердил Сириус, а потом резко спохватился, убрав руку с плеча Джеймса и похлопав себя по предплечью. — Хорошо, что я сейчас с тобой, а не с ним, — выдохнул он. На его лице отпечаталось виноватое выражение. — Только не говори, что ты опять потерял Мантию-Невидимку. — Это именно то, что я сделал. Джеймс заставил себя улыбнуться. — Тогда тебе правда повезло, потому что на этот раз он бы абсолютно точно тебя убил. — Пока мы будем её искать, можно порассуждать о том, каким именно способом, — подмигнул Сириус. И Джеймс искренне рассмеялся, покачав головой. Вот так. Так он должен был себя чувствовать. Во время поисков Мантии и самой вылазки в Хогсмид он больше не возвращался мыслями к произошедшему. Но суть мазута в том, что сколько бы ты ни пытался отмыть руки, на них всё ещё живёт его след, а грудную клетку нельзя отмыть вовсе. Одна капля нефти способна отравить целый океан. И процесс уже был запущен. Джеймс просто не знал об этом.***
Когда боль становилась невыносимой. Когда она вгрызалась в тело или сердце так сильно, что становилось тяжело дышать. Когда она сочилась из шрамов невидимой кровью, Регулус представлял, как ныряет в озеро, оставаясь лежать на дне. Всё, что причиняло боль. Всё, что разрывало сердце в клочья, оставалось там, на поверхности, пока он покоился на илистом дне, где ему самое место. Он пытался представить это сейчас, в Большом зале. Он пытался опуститься в холодную воду. Пытался оставить каждое событие, так безжалостно жалящее мозг. Но они цеплялись за него руками, как чёртовы инферналы, возвращая в реальность, вспарывающую наточенным ножом грудную клетку, как пойманную мидию, чтобы добраться до сердца. Первое. Он всё ещё видел Джеймса и Эванс. То, насколько красиво они смотрелись. Как картина в музее, от которой невозможно оторвать взгляд. Как расцветающий над океаном рассвет, подкрашивающий воду в розовый. Джеймс что-то сказал ей, заставив рассмеяться, и даже несмотря на разделяющие их метры, Регулус мог видеть, как его глаза светились влюблённостью. Яркой медовой патокой. Как он весь светился ей, будто был соткан из своих чувств. «Он никогда так на меня не посмотрит», — подумал Регулус, чувствуя, как эта мысль врезается в ребро прямо возле гниющей на теле раны «убирайся». И, как будто услышав его мысли, как будто желая доказать ему это, Джеймс наконец-то на него посмотрел. Он смотрел на Лили так, как смотрят на произведение искусства. Когда Джеймс окинул его враз похолодевшим взглядом, Регулус почувствовал себя грязью под его подошвами. Может быть, Джеймс побежал за ним, потому что его сердце тихо прошептало «наступи на меня», и он услышал? Он почти не понимал, что происходит. Рана ныла. Тело горело от лихорадки. Бег давался с трудом. Но ему нужно было убежать от него. Нужно было убежать, потому что… Хватило одного касания, чтобы сломать его пополам. Грудная клетка Джеймса врезалась в его прямо там, где горела рана вместе с сердцем и меткой, и Регулус не был уверен, от чего он умрёт быстрее — от пронзившей тело боли или от счастья. Джеймс почти никогда его не касался. Не был так близко. Его близость обжигала сильнее бьющего тело озноба. Это всё, что ты получишь. Эти секунды близости. Разве тебе недостаточно? Регулус вглядывался в его глаза, дрожа всем телом. Достаточно. Больше, чем достаточно. Больше, чем я когда-либо смогу заслужить. Джеймс был таким красивым. Таким невыносимо красивым. Регулус мог рассмотреть каждую ресницу. Каждую застывшую в его глазах крапинку. Каждую веснушку (конечно, влюблённое в Джеймса солнце успело за лето расцеловать его лицо). Красота Джеймса впечатывалась в его память новым шрамом. И Регулус не был уверен, что может это вынести. Он хотел, чтобы Джеймс ушёл. Он хотел, чтобы Джеймс остался. Накричал на него, ударил, сделал хоть что-нибудь. Но, конечно, Регулус не получил ничего, кроме отстранённого взгляда. Даже удара. Регулус не знал, как долго сидел в этом чёртовом коридоре, давясь истерикой, чувствуя болезненное жжение в подрёберье. У него так и не осталось сил добраться до Больничного крыла, чтобы украсть хоть какое-то лечащее зелье или мазь. Может быть, так было лучше. Может, он умрёт от этого «убирайся». Как и умер тогда, в поезде, когда услышал его в первый раз. Второе. В ту ночь он почти не сомкнул глаз. Реальность рассыпалась карточным домиком. Боль зудела под кожей. Он даже не мог смотреть на рану, так плохо она выглядела. Конечно, ему стоило предположить, что Агриппа вызовет именно его. Неудачи искали его, как охотничьи псы, желающие перегрызть глотку. Ситуация с Джеймсом должна была послужить наглядным доказательством того, что ему от них не сбежать. Идя к сундуку с боггартом он прекрасно знал, что увидит. За эту минуту на пути к нему он пытался себя к этому подготовить. Пытался вбить в себе в голову то, что это было не по-настоящему. Хватило одного наточенного взгляда, чтобы Регулус потерялся в происходящем. Чтобы принял это за реальность. Потому что Сириус точно так же смотрел на него в поезде. Со стоящей в глазах ненавистью и разочарованием, которое можно было почувствовать наощупь. И кровь. Она была везде. Так же, как в ту ночь. Вместе с пронзающими душу криками. Как будто кто-то насильно использовал на нём маховик времени, незаметно набросив на шею, чтобы замучить до смерти. Потопить в собственной беспомощности и чувстве вины. Прошло несколько дней, а он всё ещё видел эти события перед глазами. Всё ещё носил в себе мёртвым грузом, будто никогда не сможет от них избавиться. И ему просто нужно было мысленно залечь на дно. Побыть вдалеке от этой реальности. Упасть в воду и не дать этим рукам себя утянуть. Ему просто нужно было… — Яичница или каша? — голос Барти вытянул Регулуса из мыслей на берег, заставляя вздрогнуть. Реальность ударила по лицу. Шум Большого зала ужалил барабанные перепонки. Он оглянулся, обнаружив себя за столом. — Что? — переспросил Регулус хрипло. — Яичница или каша? — повторил Барти, не отрывая от него острого взгляда. Регулус опустил глаза на стол. Еда выглядела пластилиновой. Всё вокруг выглядело пластилиновым. Вылепленным чьей-то неумелой рукой. Он покачал головой. — Я не голоден. — Я не предложил эту опцию. Я спросил яичница или каша. Регулус уставился на него. — Если ты не ответишь, я выберу за тебя, — и когда Регулус промолчал, добавил. — Прекрасно. Яичница. — Он взял тарелку, бросив на неё яйца и поставив перед Регулусом. — Если ты думаешь, что я буду рад допросу после того, как в нашей спальне найдут грёбаный труп, ты ошибаешься. Сегодня ты поешь. Мысли медленно шевелились в голове. Он хотел придумать остроумный ответ. Хотел поспорить. Как обычно бросить едкий комментарий, но его сил хватило лишь на то, чтобы взять в руки вилку и продолжить смотреть на тарелку, как на своего главного врага. Он не знал, когда в последний раз нормально ел. Регулус вспомнил про запланированную на сегодня тренировку по квиддичу. Если он не поест хотя бы немного, то точно свалится с метлы. Он бросил в рот кусочек яичницы, медленно пережёвывая её, совершенно не чувствуя вкуса, когда Большой зал наполнился шумом крыльев. Звук, который время от времени наводил на него ужас вероятностью получения письма от неё. Звук, выработавший в нём рефлекс Павлова. Мгновенную реакцию в теле. Когда среди них он увидел свою, сердце остановилось. Вилка выпала из рук при виде опустившегося перед ним на стол письма с фамильным гербом и её почерком. Тошнота подступила к горлу. В ушах зазвенело. — Регулус? — услышал он голос Эвана. Раздался громкий хлопок, заставивший его вздрогнуть и резко повернуться. Группа третьекурсниц недоуменно смотрела на свою подругу, чьё лицо было окрашено в ярко-красный цвет. Ещё один хлопок. Ещё один. И ещё. Зал заполнился криками и восклицаниями, а Большой зал превратился в чью-то бездарную картину. — Очищающие чары не работают! — услышал он где-то слева, резко развернувшись и столкнувшись взглядом с письмом. Оно лежало перед ним, как тикающая бомба. — Это ваших рук дело?! — донёсся голос Эванс, и Регулус посмотрел через зал на гриффиндорский стол. Он сделал это в первый раз за год и почти пожалел об этом. Не только из-за улыбки Джеймса, обращённой не к нему, хитрой и обезоруживающей. Его глаза привлекла другая. Повлёкшая за собой вереницу воспоминаний. «Этому дому не помешает немного красок, а, Реджи?» — раздалось эхом в его голове. Регулус резко развернулся, чувствуя головокружение, опуская взгляд на письмо. Конечно, Сириус знал, какой ужас на него наводили её письма. Это было в стиле Блэков. Надавить на страх, как на незаживающую гематому. У них был лучший учитель. Регулус мог поклясться, что Сириус наверняка засунул в него чёрную краску. И только он, выдрессированный с самого детства, мог скопировать каждый завиток её почерка. — Их выходки всё больше похожи на детский сад, — услышал Регулус голос Барти, словно через толщу воды, направляя палочку на письмо дрожащей рукой, чтобы превратить его в пепел. Он смотрел, как оно горело, осыпаясь чёрным пеплом, представляя, что таким же пеплом осыпалась его любовь к брату. К сожалению, её не сжечь с помощью заклинания. Но Регулус хотел попытаться. В конце концов, это то, что он делал лучше всего. Пытался. Всегда.