Around my scars

— Можно ещё несколько вон тех кексов? — спросил Джеймс, указывая домовой эльфийке на корзинку с выпечкой. Она оглянулась, проследив за его жестом, и снова повернулась к нему, неловко теребя фартук в ладошках. Джеймс уже ставил её в затруднительное положение, прося еду после завтрака, что было, в общем и целом, запрещено (для Джеймса не существовало строгих правил), и, возможно, ему стоило притормозить со своей наглостью, но Сириус всегда ел после тренировок за троих, а сегодня перед игрой со Слизерином они выложились не на сто, а на все триста процентов. — Пожалуйста, — попросил Джеймс ещё раз, наклонив голову, вложив во взгляд всё живущее в нём обаяние. Скорее всего, это сработало бы и так (никто не мог устоять перед его просящим взглядом, не считая Лили и мамы, давно выработавшей к нему иммунитет), но его живот, как неоплаченный актёр, подыграл ему, громко проурчав, чем помог эльфийке окончательно принять решение. Она тяжело вздохнула и засеменила к столу, взяв в руки сначала два, а затем (снова благодаря его животу, надо выписать ему премию!) и все четыре кекса. Джеймс обрадовался мысли, что никто из мародёров не будет обделён. — Мистеру нужно больше есть, — бросила она недовольно, совсем как Эффи, сжав губы, протягивая ему завёрнутую в салфетку сдобу, которую он сразу же спрятал в рюкзак. — Гантрам, ты лучшая! — пропел Джеймс, накидываясь на неё с объятиями, от которых ей с трудом удалось отбиться, пока она не вынудила его уйти, пригрозив избить кухонным полотенцем под его задорный смех. О, она была просто очаровательна! Напевая себе под нос, Джеймс направился на улицу. Солнце висело в небе спелым апельсином, суббота радовала хорошей погодой, тренировка прошла успешно, и всё внутри него пело. Улыбка растянула губы, когда его взгляд зацепился за друзей. Сириус и Ремус как обычно перебрасывались колкостями (наверняка первый уже успел что-то учудить), пока Питер пытался выступить Швейцарией, вскидывая в воздух ладони и уговаривая их успокоиться. Джеймс ухмыльнулся, покачав головой. Обычная суббота. — Сохатый, они вознамерились меня убить! — пожаловался Сириус, как только Джеймс подошёл к ним. — Я почти уверен, что всё было наоборот, — хмыкнул Джеймс, бросая рюкзак на подстилку, едва успевая увернуться от целящейся в него ноги. Вы только посмотрите на эту наглость! — Сейчас останешься без еды! — пригрозил Поттер, садясь на корточки перед рюкзаком, как Нюхлер над своим сокровищем. Боже, как сильно он хотел есть. Осталось вознаградить свой заслуживающий всех почестей на свете желудок. — Мерлин, — простонал Ремус, прикрывая ладонями лицо и покачав головой. — Я просто хотел сделать своё домашнее задание по Трансфигурации, я что, так много прошу? — спросил он, вскидывая взгляд в небо. — Не ной! — бросил Джеймс, быстро расстёгивая рюкзак и доставая свёртки с едой, кидая их на подстилку. Даже упадочное настроение и нытье Лунатика не было способно испортить ему аппетит. Сириусу, впрочем, тоже. Краем глаза Джеймс заметил, как глаза друга загорелись от вида кексов. Он сразу схватил один из них, вонзая в него зубы и издавая полный удовлетворения стон. Джеймс улыбнулся. Он знал, что Сириус будет от них в восторге. — Да, Лунатик, лучше съешь чего-нибудь, — проговорил Блэк с набитым ртом и кинул в Ремуса лежащее у его колена выпавшее из рюкзака яблоко. Которое, конечно, попало ему прямо в лоб. Джеймс подавился смешком и покачал головой. Только Сириус так может. Он вслушивался в перебранки Лунатика и Бродяги, сев рядом с Питером, время от времени вставляя свои пять копеек. Стоит ли говорить, что спустя несколько минут Джеймс нашёл возможность упомянуть Лили? Он не был уверен, как это работало. Это получалось само собой. Когда-то все дороги вели в Рим. Его же дорога, похоже, всегда будет вести к Лили Эванс. Это неизбежно. Как смена времён года. Бегущие стрелки часов. Как висящее над головой небо, нежно держащее в руках солнце. Он так хотел быть её небом. Вот и сейчас, хватило одного упоминания, одной мысли, чтобы его взгляд зацепился за неё, заставляя сердце запеть. Правда совсем ненадолго. Оно ухнуло вниз от вида ошивающегося рядом Снейпа. Больше всего на свете он ненавидел тучи, тянущие к солнцу свои перепачканные мазутом пальцы. — Почему он всегда крутится рядом с ней? — процедил Джеймс, чувствуя липнущую к рёбрам ревность. Он искренне не понимал, как Лили могла терпеть его присутствие. Как добровольно дарила ему внимание, кормила с рук, отдавая Джеймсу лишь жалкие крохи. Они не сочетались. Совершенно не смотрелись вместе. Как два не подходящих кусочка пазла, создающих неразборчивую картину, царапающую пальцы неровностью. Такую же неровность сейчас ощущал его взгляд. Джеймс увидел, как Лили улыбнулась Снейпу, и эта улыбка вонзилась в сетчатку серпом. Отпечаталась на внутренней стороне век. Как что-то прекрасное и причиняющее боль одновременно. Закупоренная в рамку бабочка. Сорванные и медленно увядающие цветы. Закат, знаменующий уход солнца. Он обожал её улыбку. Он мог смотреть на неё часами. Но она была обращена не ему и разрывала грудную клетку. Джеймс был бы не Джеймсом если бы не смахнул эту боль с себя, как прилипшую паутинку, вскакивая на ноги. Жадный до её внимания. Жадный до всего, что она могла ему дать. Ведь ожог — признак того, что тебя коснулся свет. Вечно живущий на теле след. Подарок, который у тебя останется. — Эй, Лили, привет! — прокричал он, кидая на покрывало недоеденный сэндвич, наверняка пачкая его кетчупом, так похожим на кровь. Оставалось надеяться, что это единственная кровь, которая сегодня прольётся. Эванс обернулась на крик, и Джеймс наконец-то смог рассмотреть её лицо. Дыхание перехватило — от её красоты и холодности во взгляде одновременно. Снейп скривился, становясь ещё уродливей. Как большая чёрная клякса. Свинцовая туча, набухшая проливным дождём. — Привет, — односложно ответила Эванс, собираясь отвернуться. Но Джеймсу было мало этого «привет». — Придёшь на матч на следующей неделе? — широко улыбнулся он, подходя ближе. — Я посвящу нашу победу тебе. — Ты так уверен, что вы победите? — вклинился Снейп, как будто его кто-то спрашивал. Его голос впился в барабанные перепонки, как царапанье по стеклу. — Очевидно, у нас же нет настоящих соперников, — бросил Джеймс, приподнимая бровь. — Но тебя это не должно волновать, ты же не в команде. И никогда не был. Ты вообще умеешь держаться на метле, или твои способности ограничиваются твоим длинным языком? — Мне не надо самоутверждаться, сидя верхом на метле и играя мускулами, чтобы чувствовать себя значимым и кому-то нужным, — хмыкнул он, и Джеймс почувствовал, как его слова залезли под кожу иголками. Он хотел что-то ответить. Возразить. Ударить словами сильнее, но чувствовал лишь расползающуюся по телу смолой боль, смешанную со злостью. Ничто на свете не злит так, как правда. И Снейп надавил на самый большой синяк. Словно почувствовав его внутреннюю борьбу, к ним подошёл Сириус, будто они с Джеймсом были двумя соединёнными прозрачными сосудами, перекачивающими друг в друга эмоции. У Сириуса никогда не было проблем с тем, чтобы найти слова и дать сдачи. Джеймс не хотел думать о том, что именно способствовало развитию этого навыка. — Так мило, что ты считаешь, что кому-то нужен, — бросил Сириус с усмешкой, окидывая его презрительным взглядом. — О, прекратите, — попыталась оборвать их перебранку Лили. — Идите обратно, и оставьте нас в покое, — она схватила Снейпа за локоть (чего бы только Джеймс ни отдал за это касание), пытаясь его увести, но тот не сдвинулся с места. Его лицо помрачнело, а губы сжались в тонкую линию, медленно расползающуюся в кривую усмешку. — О, ну ты явно кому-то очень нужен. Не своей семье, однозначно. Скажи, тебя правда избили твои собственные родители? Джеймс почувствовал, как всё вокруг остановилось, а тело пронзил электрический ток. Словно он был деревом в поле, в которое попала молния, сжигая его дотла, не оставляя ничего, кроме ярости. В ушах зазвенело. — О чём ты, мать твою, говоришь? — словно издалека услышал Джеймс голос Сириуса, всё ещё не шевелясь. — Так это правда? Или это всё фантазии твоего младшего брата? «Ну что? Ударишь меня?» — вспыхнуло в голове снова. Как будто Снейп наступил на ещё один синяк, существование которого Джеймс так сильно пытался скрыть. — Прекрати немедленно! — воскликнула Лили, но даже её голос не мог привести Джеймса в себя. — Тебе лучше отойти, Эванс, — предупреждающе выпалил Сириус, вцепившись зрачками в Снейпа. — О чём ты говоришь? — настойчиво спросил он. — А ты не знаешь? — прошипел Снейп. — Регулус не смог справиться с боггартом, который принял твоё обличие — довольно жалкое зрелище, насколько я слышал. Бедный полумёртвый Блэк, обвиняющий другого Блэка во всех смертных грехах. Удивительно, что Регулус не хлопнулся в обморок, говорят, он был белее простыни. Картинка, от которой Джеймс так отчаянно пытался избавиться, вновь всплыла в его голове. Серые глаза, пропитанные болью. Бешеная дрожь. Вцепившаяся в запястье рука. Ну же, Поттер. Чего ты ждёшь? Тебе помочь? — Я убью тебя, — донеслось до Джеймса, когда Сириус бросился на Снейпа, вонзая в его шею палочку, дрожа от злости. Джеймс выдохнул, стараясь сфокусировать взгляд. Стереть с рук мазут. Очистить мысли. — Бродяга, достаточно, — прошептал он, обхватывая плечи друга, чувствуя, как тот дрожал. Совсем как… Ну что? Ударишь меня? Джеймс сглотнул. — Давай, Сириус, пойдём, — выдохнул, чувствуя, что Сириус наконец-то перестал сопротивляться, оттягивая его подальше от Снейпа, чтобы подвести его к дереву и дать отдышаться. Сириус вновь распадался на части, и Джеймсу было страшно, что он не успеет его спасти. Не успеет склеить. — Бродяга, ты меня слышишь? Дыши, пожалуйста. Чёрт, Сириус, дыши, — шептал Джеймс сухими губами, стараясь привести его в чувства. Но Сириус не слышал. Прошло несколько минут, прежде чем навалившаяся на него как цунами паника наконец отошла волной. Джеймсу было больно на это смотреть. Как будто кто-то пытался вытянуть из груди рёбра. Но он привык. Нужно было просто оставаться рядом. — В порядке? — выдохнул Джеймс, мягко стиснув плечо. Я рядом. — Да, — ответил он, тряхнув головой. — Я не ожидал, чёрт… Он говорил правду? Этот прямой вопрос вгрызся Джеймсу в глотку вместе с тем самым воспоминанием. Снова. Потому что Джеймс точно знал, что это правда. Потому что Регулус уже распадался на части перед ним, но Джеймс не нашел в себе сил остаться, заняв определенную сторону, потому что не мог по-другому. Вина, подступившая к горлу крошевом стекла, стала невыносимой. Но он только сглотнул, чувствуя фантомную кровь у горла. — Мы разберёмся с этим, хорошо? — прошептал он с надеждой, не зная, насколько несуразной она была. Тогда, тем сентябрьским днём, в нём было немного больше наивности. Кто знал, что жизнь вытравит её из него целиком. Кто знал, что клубок запутается так сильно, что нити будут резать пальцы. Кто знал, что единственным решением будет перерезать одну из них.

***

Барти ненавидел раннее утро. Моросящий дождь. Апельсины. Заусенцы. Красный цвет. Людей (не всех, разумеется, лишь основную массу). Сорванные цветы. Вид синяков. Сигареты со вкусом чего-либо. Полёты (серьёзно, он едва мог заставить себя передвигаться по земле, нахуя осваивать ещё одно пространство?). Мётлы (он не видел в жизни ничего более уродливого). И спорт. Стоит ли говорить, что больше всего из всех видов спорта он ненавидел квиддич? Он не мог представить чего-то более тупого, чем соревноваться с кем-то за то, чтобы поймать летающий в воздухе, как херова колибри, мячик, пока другая команда пытается свалить тебя с метлы и не дать этого сделать. В жизни и так было дохуя сложностей и препятствий. Он не понимал, зачем усложнять её ещё больше, следуя идиотским правилам, написанным специально ради какой-то тупой игры, придуманной для того, чтобы забить чем-то время и сплотить совершенно разных неподходящих друг другу людей, которые при других обстоятельствах никогда бы даже не оказались рядом. Он ненавидел трибуны. Ненавидел оглушающие крики. Ненавидел скопление людей. И он вряд ли когда-либо хоть раз пошёл бы смотреть эти тупые игры, если бы не Регулус, отчего-то решивший, что это отличная идея — тратить время на тренировки и раз в месяц вставать в воскресенье на игры в восемь херовых утра. Он готов проклинать тот факт, что первая игра в этом году должна была состояться между Слизерином и Гриффиндором, и как бы ему ни хотелось подольше отлежаться в постели и выспаться, он сидел в Большом зале в без десяти восемь. Несмотря на то, что сам Регулус пришёл на десять минут позже, выглядя… не очень воодушевлённым предстоящей игрой и бесконечно уставшим. Он сел перед ним, кивнув в знак приветствия, кладя в тарелку кусок подгоревшей яичницы, что уже было частью успеха. Он ел. Сам. Это ведь хороший знак? — Доброе утро, звёздочка, — улыбнулся Барти, изучая Регулуса внимательным взглядом, стараясь оценить его состояние (он никак не отреагировал на обычно бесящее его прозвище, что уже было не очень). Регулус всё ещё выглядел паршиво. Так, как будто вообще не спал, и Барти всё чаще хотелось подсыпать ему какое-то снотворное, чтобы насильно дать его организму отдохнуть. — Утро, — выдохнул Регулус устало, наливая кофе. Обычно он пил по чашки три за раз, как будто это могло возместить недостаток сна. — И где твоё воодушевление? Где боевой дух? — спросил Барти, немного наклоняя голову к плечу, чувствуя нарастающее беспокойство. Регулус не был одним из тех помешанных на квиддиче спортсменов, как Мальсибер, Поттер или его старший брат, но он любил летать. Сейчас же он выглядел так, как будто вот-вот отправится на каторгу. — Где Эван? — проигнорировал его вопрос Регулус, делая глоток кофе. Он даже не добавлял в него сахара. Барти понятия не имел, как он мог пить это разъедающее язык пойло. — Спит, — ответил Крауч. — Но я позабочусь о том, чтобы он пришёл на игру. — Вам необязательно приходить, — сказал Регулус, отправляя в рот кусочек яичницы, сгорбившись над тарелкой, как будто пытался занять как можно меньше места. Крауч сделал вид, что эти слова не вошли внутрь стрелами. Где-то в глубине души он хотел думать, что Регулус нуждался в его поддержке. Что хотел, чтобы он пришёл. Вёл себя как идиот, поддерживая на одной из трибун. Как друг. — Ну уж нет, раз уж я встал в такую рань, ты от меня не отделаешься, — протянул Барти, цепляя к губам ухмылку. — Мы с Розье будем кричать позорные кричалки, хлопать и выкрикивать твоё имя. Обычно Регулус бы отреагировал. Сморщился. Начал бы сыпать шуточными угрозами о том, что свяжет их и спрячет в чулане на время игры. Но сейчас он молчал, не отрывая взгляда от тарелки, никак не отреагировав, как будто Барти разговаривал со стеной. — Эй, — протянул Крауч, наклоняясь ближе через стол, чтобы попробовать заглянуть ему в глаза. — Всё в порядке? Прошло несколько долгих секунд, прежде чем Блэк кивнул. Хотя этот кивок нисколько не успокоил Барти. Лишь посадил росток нового беспокойства, который пророс внутри него, задевая лёгкие. Он смотрел, как Регулус молча ел, и не мог дышать. Но что плохого может случиться на идиотской игре по квиддичу, верно?

***

Наверное, Регулусу стоило помнить о том, что раны могут гноиться. Особенно если не давать им затянуться, вскрывая кожу по новой (в конце концов за свои пятнадцать лет он успел стать грёбаным экспертом на этом поприще). Наверное, ему не стоило трогать рану перед игрой по квиддичу или, по крайней мере, действительно постараться её залечить. Наверное, выходить на поле с чувством, что едва можешь дышать без пронзающей тело боли не лучшая идея. Но когда Регулус принимал верные решения? К тому же он уже занимался на тренировках с этой болью и это было чем-то привычным. Словно она успела залезть под кожу и стала частью его самого. Он больше не мог представить себя без неё. В редкие моменты она не только не отвлекала, но и помогала. Заставляла оставаться в моменте. Чувствовать своё тело. Возможно, эта боль даже сможет помочь на сегодняшней игре. Стоит его взгляду потянуться в сторону Джеймса, ребро зашипит болью «убирайся», и он осечёт себя. Возможно, впивающаяся в тело когтями боль давно была его другом и ему не стоило ей противиться. — Ну что, готов надрать задницу Макдональд? — услышал Регулус и резко вскинул голову. Мальсибер стоял перед ним, облокотившись о шкафчик, и ухмылялся своей идиотской грязной ухмылкой. Регулус не знал, что ненавидел больше: его или эту ухмылку. Он пошёл в квиддич только ради возможности летать. Ради того, чтобы вынудить родителей купить ему лучшую метлу. Он был далёк от командных игр. От бешенного желания победить. От порыва перегрызть противникам глотки. Но родители всегда ждали от него результатов, и именно поэтому он вкладывался на все сто. Только ради возможности чувствовать вгрызающуюся в кожу прохладу. Возможность дышать. Иногда ему казалось, что он дышит только там. На уровне облаков. Словно на земле не хватало кислорода. — Уверен, Блэк сможет побороть девчонку, так ведь, Блэк? — хмыкнул переодевающийся в форму Эйвери. Нам надо, чтобы ты её поборол. Читалось в воздухе. Почти оседало на коже грязью. Можешь не сходить на землю без победы. Как будто его можно испугать болью или наказанием. — Если вы не отъебётесь от него, другая девчонка надерёт вам задницы, — бросила заглянувшая в раздевалку Доркас без всяких ужимок. Из всех, кто играл в команде, она нравилась Регулусу больше всего. Мальсибер перевел на неё взгляд, ухмыляясь ещё шире. Во все зубы. — Если ты хотела увидеть меня голым, милая, могла бы просто попросить. Подглядывать исподтишка необязательно. Я бы сделал это на добровольной основе. Доркас скривилась, как будто каждое его слово было вытащенным из урны мусором. Что было недалеко от правды. — В твоих влажных снах, Мальсибер, — сухо ответила она, а затем перевела взгляд на Эйвери. — Нотт хочет поговорить с тобой перед игрой. Раздевалку заполнил протяжный недовольный стон. — Что ему опять надо? — Вопросы не ко мне, — отрезала она, вновь скрываясь в коридоре, напоследок касаясь Регулуса взглядом. Как будто проверила, в порядке ли он. Как будто он когда-либо в своей жизни был в порядке. Регулус бросил взгляд на висящие на стене часы. До игры оставалось двадцать минут. Он встал на ноги, стараясь не морщиться от боли, и вышел из раздевалки, не желая находиться с другими дольше, чем это необходимо. К тому же не мешало проверить рану. Регулус заперся в кабинке туалета, доставая палочку. Он почти не расставался с маскирующими чарами. Ещё с одиннадцати лет ему пришлось выучить это сложное заклинание, чтобы скрыть свой самый главный секрет. Он вздрогнул, когда кончик палочки коснулся больного места и скривился от вида пожелтевших бинтов. Они хотя бы не были перепачканы кровью, что часто случалось с ним после тренировок. Зачем нужны были какие-то пророчества и легенды, если он со всем справлялся сам? Другая надпись никогда не сочилась алым. Возможно, ему стоило перебить её другими словами ещё тогда. Четыре года назад. Регулус вышел из кабинки, подходя к раковине, сталкиваясь со своим отражением, и шумно сглотнул. Он действительно выглядел отвратительно. Как восставший из могилы измученный труп. Два часа игры, и он сможет выдохнуть. От него наконец-то отстанут на какое-то время. Возможно, он сможет поспать. Ноги на автопилоте понесли его в коридор. Взгляд не отрывался от ботинок, пока он не услышал сдавленный выдох, заставивший его вскинуть взгляд. Ну, конечно, это должно случиться сейчас. Перед игрой. Жизни нужно поставить ему подножку сейчас. Оставить россыпь ударов, вслушиваясь в треск рёбер, заливаясь хохотом. Потому что он слышал, как всё в нём трещало и ломалось, когда его взгляд сталкивался со взглядом брата. Как неизбежная авария, которую не остановить. Столкновение двух игроков в воздухе, которое обязательно закончится травмами. У Регулуса не было сил выдерживать его взгляд. Не было сил бороться. Держать спину. Справляться с ударами. На поле он собирался сосредоточиться на снитче, стараясь не замечать ни Сириуса, ни Джеймса. Он не ожидал, что столкнётся с кем-то из них в коридоре. Как будто не был знаком со своим везением. Регулус сделал шаг в сторону, мечтая убрать себя с прицела чужого взгляда, когда голос Сириуса прошил его насквозь острыми иголками. Регулус даже вздрогнул. — Привет, — прошептал Сириус, заставляя замереть на месте. Потому что Регулус не помнил, когда слышал голос брата так близко и отчётливо в последний раз. Только там. В кабинете. Имитацию голоса, разрезающую его на куски децибелами, словно каждый звук был наточенным ножом. Это то, что ты сделал со мной, Регулус. Нравится? Сириус не заговаривал с ним с лета, и Регулус как будто растерял все слова. Словно у всех слов, что он мог сказать Сириусу, закончился срок годности. И, возможно, ему действительно стоило уйти. Не стоило теребить открытую рану. Но Регулус не умел принимать правильных решений. Нельзя об этом забывать. — Привет, — прошептал он в ответ на автомате, не сумев себя остановить, поднимая взгляд на брата. Обоюдное молчание оставляло друг на друге синяки с каждой секундой. Когда… — Реджи… Это было похоже на кручёный удар. На толчок с метлы. На падение. Регулус не знал, когда Сириус в последний раз называл его так. Когда хоть кто-то называл его так. Потому что Реджи существовал только для Сириуса. Только для брата. И он умер, брошенный один в этом доме. Сириус как будто только что окликнул призрака. Разворошил могилу, которой никто не касался. О которой никто не знал. И погребённый под тонной земли мальчик потянулся за голосом с надеждой. Потому что несмотря ни на что. Несмотря на всю боль. Несмотря на острые осколки слов и желание Сириуса сделать побольнее от живущей в нём обиды, маленький мальчик в Регулусе всегда будет ждать от этих рук объятий, а не удара. Может быть, Сириус спросит, как у него дела. Может быть, увидит его боль. Может быть, обнимет, как раньше, когда кошмары не давали ему покоя. Я буду держать тебя так крепко, что никакие дементоры не смогут тебя забрать, Реджи. Не важно, что сказала Белла. Тут им до тебя не добраться. Спи. — Я… я слышал о боггарте. Это правда? — врезалось куда-то в грудь, провоцируя вспышку боли, потому что это не то, что он надеялся услышать. Надежды сотканы из ткани менее прочной, чем крылья бабочки. Стоит до них дотронуться — они превращаются в пыль. Регулусу уже давно стоило к этому привыкнуть. Он чувствовал, как глаза брата прожигали в нём дыры. Вспомнил стрелы слов, брошенных в поезде, раны от которых до сих пор не затянулись. Дурацкое письмо, похожее на удар под дых. И боль. Непрекращающуюся жестокую боль под рёбрами, посылающую по телу вспышку злости. Ты не можешь бить собаку вечно, ожидая её смирения. В какой-то момент она ответит. — А что? Хочешь ещё раз сказать о том, как я жалок? — спросил он с усмешкой, цепляя к губам ухмылку, которой научила его мать. Если бы он только увидел себя в зеркало. — Ещё раз сказать о том, какое я ничтожество, раз ничего не сделал? Регулус заметил, как Сириус напрягся. Как какая-то едва заметная эмоция, стоящая в его глазах, на присутствие которой он боялся надеяться, потухла, как пламя свечи. Хотя, скорее всего, ему показалось. — Возможно, тебе не стоит встречаться с боггартами, если из-за этого вся школа после узнаёт конфиденциальную информацию о нашей семье и, мать твою, обо мне, — сказал Сириус холодным, пробирающим до костей тоном, почти заставляющим его задрожать. Как будто Регулус сделал это специально. Как будто у него был выбор. Как будто ему не было больно столкнуться с этим вновь. Видеть Сириуса в крови. Слышать его крики. Как будто он получил от этого удовольствие. — Ох, извини, — прохрипел Регулус, покачав головой, чувствуя, как болезненно сжалось в груди сердце, словно Сириус обхватил его ладонью в желании раздавить. — Как же я мог так поступить, не подумать о тебе. Я всегда думаю о тебе. Пронеслось у него в голове против воли. Мне жаль, что я опять тебя подвёл. Мне жаль, что я не смог тебя защитить. И как будто, услышав его мысли и решив сделать ему побольнее, Сириус спросил: — Ты вообще редко это делаешь, не так ли? Самое главное для тебя — это ты сам. Так было всегда. И Регулус почти почувствовал, как эти слова вгрызлись в него пираньями, желая сожрать целиком. Потому что в них не было правды. В них не было правды, но Сириус никогда ему не поверит. И он так устал бороться. Так устал пытаться. Поэтому он просто подстраивается. Он сдаётся. — Конечно, Сириус, — имя брата прожгло язык, но Регулус даже не поморщился. — Ты прав. Я всегда думаю о себе, поэтому я сейчас пойду готовиться к матчу, чтобы обеспечить Слизерину победу, больше не тратя силы на этот бесполезный разговор, — выдохнул он. Слова во рту ощущались чем-то искусственным и инородным. Они не принадлежали ему. Но он устал от честности. Регулус устал от того, что она воспринималась в штыки. Регулус заметил, как лицо Сириуса окончательно окаменело. Как из него исчезла вся жизнь — осталась только маска. Словно они были чужими. Иногда люди, в чьих венах течёт одна кровь, могут быть незнакомцами. Иногда она не роднит, а отталкивает. Иногда она не приносит ничего, кроме боли. И словно в подтверждение своих въедающихся в мозг мыслей он услышал хриплое «Сириус?», почти вздрогнув. «Сириус?», в котором читалось беспокойство, за которое не будут бить. Джеймс и Сириус не делили одну кровь, но они были братьями больше, чем когда-либо были Регулус с Сириусом. И в неизвестно какой раз Регулус подумал, что мечтал родиться в другой семье. Что мечтал не родиться вовсе. Он увидел Джеймса, отчего в груди заныло ещё больше, как будто это было вообще возможно. Джеймса, смотрящего на него, как на угрозу. Катастрофу. Проблему. Причину всех бед. Регулус старался не смотреть на него, хотя явно чувствовал на себе его взгляд. Выжидающий. Оценивающий ситуацию. — Пойдем, Сохатый, — бросил Сириус, как будто обрывая потенциальное «фас». Порыв Джеймса его защитить. Как будто он не стоил того, чтобы марать о него руки. — Смотри не свались с метлы, — добавил, даже не оборачиваясь, как будто его глаза устали видеть Регулуса. Словно смотреть на него было настоящей пыткой. Он не мог винить Сириуса. Регулус сам не мог смотреть в своё отражение в зеркале. Он не знал, как долго стоял, вслушиваясь в отдаляющиеся шаги брата, смешанные с другими. Такими же любимыми. В конце концов ему не привыкать всматриваться в чужие спины, оставаясь позади.

***

Регулус чувствовал висящее в воздухе напряжение и нетерпение. Всё более осязаемое густое поражение, ложащееся на кожу пленкой. Гриффиндорцы, как будто сорвавшись с поводка, не давали им спуску. Играли более агрессивно, чем обычно. В чём-то даже грязно. Маккиннон подрезала Доркас и Эйвери, не давая забить квоффл. Джеймс ловко забивал мяч в кольцо, избегая ударов и подсечек, зарабатывая очки. Сириус пытался сбить бладжерами игроков. Мальсибер и Нотт чуть не оказались на земле по его вине. — Лучше бы тебе собраться, — услышал он шёпот Нотта, пролетевшего мимо Эйвери, упустившего квоффл из-за почти сбившего его с метлы бладжера. Гриффиндорские трибуны залились аплодисментами в очередной раз, и он ощутил на себе обвиняющие взгляды притихших слизеринцев, жалящие роем ос. Он ненавидел игры за то, что они заставляли его чувствовать себя ещё бо́льшим ничтожеством. Регулус попытался уловить взглядом рассекающую воздух Макдональд, счастливо подпрыгивающую на метле. Возможно, пока она отвлечена чувством радости за команду, ему удастся найти снитч первым. Он огляделся, стараясь не задерживать взгляд на счастливой улыбке Джеймса и подмигивающем кому-то Сириусе. Коротко посмотрел вверх, сталкиваясь взглядом с нависающим над ним потемневшим небом. На сером фоне было больше шансов рассмотреть снитч, но, если пойдёт дождь, вероятность его поймать снизится в геометрической прогрессии. Несколько раз он играл под бьющими струями воды, и не хотел повторять этот опыт. Она загораживала обзор, заливала глаза, заставляла одежду липнуть к телу, а пальцы опально скользить по древку. Сейчас, с его положением, ему точно с этим не справиться. Он уже чувствовал, как деревенели мышцы, от его усилий не двигаться лишний раз, чтобы не дать ране касаться формы. Она ныла. Намного больше, чем обычно, так что он успел пожалеть, что вышел на поле. Что не наложил Обезболивающее хотя бы на время игры. И что столкнулся с Сириусом, потому что слова брата преследовали его не хуже бладжера. — Делай, что хочешь, Блэк, но поймай этот херов снитч, — рявкнул пролетевший рядом Мальсибер, и Регулус вздрогнул. Словно он мог забыть о своей главной задаче. Словно не чувствовал ответственности, от тяжести которой трещали позвонки. Он прищурился, чувствуя растекающееся по телу волнение. Золотистый проблеск мелькнул вдалеке, и Регулус, уцепившись за него взглядом, рванул вперёд, сжимая зубы от боли. Окружающее его пространство поплыло. Размылось, как пейзаж, спрятанный за покрытым высохшими каплями окном. Он перестал замечать крики. Других игроков. Перестал замечать хоть что-то вокруг, прекрасно зная, что своим решительным направлением даст Макдональд понять местонахождение снитча. Но у него не было сил на хитрость. Он просто хотел закончить это побыстрее. Просто хотел наконец выдохнуть с облегчением. Не чувствовать на себе липнущих к коже взглядов. Снова спрятаться в тени. Воздух жалил кожу от скорости. Глаза слезились. Снитч маячил впереди чуть ближе, чем до этого. И, возможно, у него получится хоть что-то. Возможно, он справится хоть с чем-то. Возможно, хотя бы на время перестанет чувствовать себя пустым, занимающим пространство местом. Рана жгла кожу, как выгравированное клеймо, но он, сцепив зубы, пытался игнорировать боль вместе со всем, что происходило вокруг. — Осторожно! — донёсся до него голос Доркас, и он не сразу понял, что она кричала ему. Регулус не успел среагировать. Тело прожгла адская боль, как будто его опустили в кипяток, когда он почувствовал резкий удар в левое плечо, заставляющий руку прижаться к ране. В глазах на секунду потемнело. Боль вгрызлась в тело острыми зубами и прежде, чем он успел опомниться, он больше не чувствовал древка метлы под собой. Регулус всегда завидовал птицам. Всегда мечтал летать без сторонних средств. Он знал, что это ощущается, как свобода. Наверное, ему стоило радоваться тому, что ему удалось почувствовать её глоток, летя вниз метеоритом, думая о том, что он в который раз не смог выполнить наставление брата, пусть и брошенное с ядом. Смотри не свались с метлы.

***

— Еще немного, и ты вырвешь этот поручень с корнем, — сказал Эван, заставляя Барти вздрогнуть. Он не заметил, с какой силой вцепился руками в эту железку. Он вообще ничего не замечал, не отрывая взгляда от игры. От рассекавшего воздух Регулуса, выглядевшего нездоро́во бледным. — Если я не перестану цепляться руками в эту херовину, я возьму в руки палочку и раздам всем гриффиндорцам по проклятью, — процедил он сквозь зубы. Те как будто сорвались с поводков. Барти хотелось спросить, где их хвалёное благородство. — Вряд ли это поможет Слизерину выиграть, — хмыкнул Эван. Как будто ему не было поебать на эту херову победу. — Лучше бы Блэку поймать снитч, — услышал Барти где-то за спиной сквозь общий шум. — Только в его силах спасти игру. Но какой-то он сегодня потерянный и играет слишком пло… Барти обернулся, чувствуя, как от резкости поворота почти треснули позвонки. — А тебе лучше бы заткнуться нахуй, — бросил он какому-то третьекурснику, вздрогнувшему от неожиданности и сразу замолкнувшему. Хорошо, что тот был понятлив. Барти не уверен, что сдержался бы и не вырвал ему язык. — Счёт восемьдесят — пятьдесят, Гриффиндор лидирует! — послышался раздражающий голос комментатора. — Снитч всё ещё не был обнаружен ловцами ни одной из команд. Да ты что, спасибо за информацию. Никто, блять, не был в курсе. Барти перевёл взгляд на поле, столкнувшись с улыбающимся во все тридцать два зуба Поттером, попавшим в кольцо в очередной раз. Крауч сомневался, что когда-либо видел настолько раздражающее зрелище. Похоже, к списку ненавистных ему вещей стоит обязательно добавить Джеймса Поттера. — С каких пор ты стал таким ярым фанатом? — снова услышал Барти голос Эвана, не отрывая взгляд от поля. Регулус всматривался вдаль, явно выискивая снитч. Как объяснить, что Барти похуй на квиддич? Что он просто сходит с ума от какого-то идиотского плохого предчувствия, пронзающего грудную клетку, будто кто-то постоянно бил его током, когда его взгляд касался Регулуса? Особенно после утреннего разговора. — Я не… — начал было Барти, но осёкся, когда Регулус на всех парах двинулся влево, чуть не врезаясь плечом в Мальсибера. — Кажется, Ловец Слизерина, Регулус Блэк, заметил снитч! — снова вклинился комментатор и внутренности Барти обдало необъяснимым холодом. Давай. Ну же. — Блэк, Блэк, Блэк! — начали реветь трибуны. Регулус рассекал воздух, летя с невероятной скоростью, не обращая внимание ни на что вокруг, когда его брат подлетел к слизеринским трибунам, загораживая обзор, уворачиваясь от бладжера, и ударяя по нему, стараясь попасть в одного из игроков Слизерина, отлетая в сторону с кривой хитрой ухмылкой. Доркас чудом удалось увернуться, пикируя вниз. Она всегда была быстрее пули. Барти проследил за траекторией бладжера, чувствуя, как грудную клетку обожгло кипятком от страха. Он забыл, как дышать. — Регулус! Регулус! Регулус! — начал кричать он во всё горло так, что, кажется, все на поле должны были его услышать. Все, но не Регулус. Барти казалось, что прошли часы, дни или года, но все случилось быстро. Секундный толчок. Регулус покачнулся, сморщившись от боли, соскальзывая с метлы с камнем. Вместе с его грёбаным сердцем.

***

Сначала было забвение. Оно обнимало его. Мягко держало в руках, не отпуская и не давая страхам пробраться. Регулус дрейфовал на его волнах. Слышал лишь отголоски шумов, наслаждаясь минутами спокойствия, не желая выбираться из укачивающих его рук. Я не хочу уходить отсюда. Я хочу остаться здесь. Но, конечно, боль была коварной. Она выждала момент, подразнила передышкой, а после начала покусывать тело, увеличивая давление зубов с каждой секундой так, что забвению ничего не оставалось, как отпустить объятья и толкнуть его в реальность. Это правда ощущалось, как толчок. Раз. И боль стала осязаемой. Как будто его тело подожгли, сделав пламя невидимым, скрыв все улики. Он даже издал болезненный стон. Веки, словно налитые свинцом, распахнулись, и он столкнулся взглядом с нависающим над ним потолком, совершенно непохожим на потолок дома или подземелий. Регулус подорвался на месте, упираясь затылком в спинку кровати, чувствуя, как боль волной захлестнула мозг, заставляя поморщиться. Он оглянулся. Ряд пустых кроватей окружал его. Приглушённый свет свечей освещал комнату, позволяя рассмотреть далёкий шкафчик со стоящими в ряд склянками. «Я в Больничном крыле», — подумал он, и сердце его подпрыгнуло. Что именно произошло? Сознание, заедающее, как ржавый механизм, подбросило картинку мелькающего впереди снитча и ощущение полета, который резко оборвался. Как будто его тело не могло выдержать столько свободы. Сколько времени он пролежал здесь? Сколько времени провёл в отключке? Страх врезался в живот ножом, когда он подумал о том, что Маскирующие чары могли истечь. Что, если кто-то видел его надписи? Что, если кто-то уже знал его секрет? Он резко потянулся руками к рубашке, пытаясь расстегнуть непослушные тугие пуговицы, почти царапая пальцы. Сердце в груди бешено колотилось, как будто пыталось прорваться сквозь рёбра и тонкую кожу. Он почувствовал подступающую к горлу тошноту. О, это было бы настоящим кошмаром… Это было бы…        Он выдохнул, сталкиваясь взглядом с чистой кожей, чувствуя накрывшее его с головой облегчение. Помфри, делая обследование, могла расценить показатели воспаления, как ушиб, а не гноящуюся рану, прикрытую бинтами и Маскирующими чарами. Ему повезло. Он не мог поверить в то, что ему по-настоящему повезло. «Сказал человек, который свалился с херовой метлы» — ядовито прошипело сознание. Но жизнь научила его ценить даже такие мелочи. У проблем была градация. И всё могло закончиться намного хуже. Регулус потянулся рукой к карману брюк, надеясь нащупать палочку, но наткнулся на пустоту. Главное, чтобы она не сломалась. Он повернул голову на прикроватную тумбочку, находя лежащее на ней древко, и выдохнул с ещё бо́льшим облегчением, почувствовав резь в рёбрах. Ему нужно было проверить рану. Убедиться, что с ней всё в относительном порядке, пока он был один. Регулус пододвинулся к краю кровати, чтобы дотянуться до палочки, морщась от пронзившей его тело электрическим током боли. Его взгляд скользнул на соседнюю кровать, цепляясь за аккуратно сделанное оригами лебедя, почти сливающееся с белыми простынями, и сердце пропустило удар. Он знал только одного человека, который мог его оставить. Человека, которому всегда нужно было занять чем-то непослушные пальцы. Человека, который всё детство развлекал его ожившими фигурками оригами, когда Вальбурга отнимала у них все игрушки в целях наказания. Регулус боялся в это верить. Потому что надежды — бабочки. Они улетали. Умирали от холода. Их нежные крылья крошились. И он боялся к ним прикоснуться. Боялся снова увидеть пепел крыльев на пальцах. Сириус. Неужели здесь был Сириус? Его сердце подожглось, как лист бумаги. Разрывалось от этой мысли. Ему нужно в этом убедиться. Нужно проверить. Нужно понять, что именно произошло. Регулус подорвался с кровати, почти снова падая на неё от головокружения и резко прошившей тело острыми иглами боли, цепляясь за железные прутья спинки, похожие на выдернутый позвоночник. Рана. Она зашипела, одёрнула его и напомнила о себе. Регулус сел на край кровати, взяв подрагивающими руками палочку, направив её на воспалившееся место, прошептав заклинание. Его взгляду открылся окровавленный и присохший к коже бинт. Он попытался сдвинуть его и зашипел от резкой боли. — Агуаменти, — прошептал он, давая бинту пропитаться водой, и мягко потянул за край, аккуратно снимая слой за слоем. Надо будет сделать новую перевязку. Эта всё равно уже никуда не годилась. В его взгляд врезались воспалённые буквы. Вздутые и сочащиеся кровью. Совсем как его сердце. Он потянулся к ним пальцами, оглаживая края. У.Б.И.Р.А.Й.С.Я. Опустил их к другой надписи. Более блёклой. Похожей на сделанную по ошибке татуировку, от которой никогда не избавиться. Единственный оставленный Джеймсом подарок. Он помнил каждый наклон буквы. Фраза была длинной. Пальцы цеплялись за каждое слово. Сириус, он точно… — Регулус? — вопрос вырвал его из мыслей. Бросил в пропасть. Регулус резко прижал ладонь к ране, чувствуя острую вспышку боли, пробирающую до самых костей. Взгляд метнулся вверх. Перед ним с широко распахнутыми глазами стоял Барти, не отрывающий взгляда от прижатой к рёбрам руки.