ID работы: 13378136

Around my scars

Слэш
NC-17
В процессе
297
автор
Fliz соавтор
Хинкаля бета
fleur de serre гамма
Размер:
планируется Макси, написано 160 страниц, 11 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
297 Нравится 140 Отзывы 93 В сборник Скачать

6.1. your heart was glass, I dropped it

Настройки текста
Примечания:
Эван знал, что любая история прятала в себе персонажей нескольких категорий. Главных героев, являющихся центральным аспектом сюжета, вокруг которых, как вокруг солнца, крутилась каждая деталь. Второстепенных, чья основная функция — подчёркивать особенности главных героев. И эпизодических, появляющихся в истории один-два раза, чтобы более глубоко раскрыть проблемы произведения. С каждый днём, смотря на себя в зеркало, он не то что не ощущал себя главным героем. Он даже не чувствовал себя эпизодическим. Всего лишь тень. Имя, состоящее из четырёх букв, почти не занимающее места в истории. Сотри его из страниц, перечеркни острым пером, оставив кляксу — никто не заметит. Он часто спрашивал себя, кто вообще вписал его имя на одну из страниц? За что автор, пишущий эту историю, так сильно над ним поиздевался? Почему сделал едва заметным? Снующим по канве повествования приведением? Он мог бы вписать другое имя. Подарить Барти и Регулусу другого друга, и ничего бы не поменялось. Эван существовал лишь для того, чтобы занимать место. Как подделка картины в музее, отводящая взгляд и подозрения. В нём не было ничего ценного. Только неровные мазки всепоглощающей дружбы и невзаимных чувств, которые он носил в себе на протяжении долгих лет, отчаянно желая, чтобы Барти его заметил. Но ему никогда не стать Регулусом. Никогда не стать падающей звездой, которую хотелось уберечь и поймать. Он был висящим в небе облаком. Принимал очертания того, что в нём хотели видеть. Барти желал видеть в нём друга, и Эван подстроился. Пожелал бы увидеть врага, Эван бы подстроился тоже. Сказал бы исчезнуть, Розье превратился бы в пыль. Никто не поднимает голову к небу, чтобы увидеть приобретшую форму воду. Все делают это, желая увидеть солнце, луну или россыпь созвездий. И Эван никогда не обманывался на этот счёт. В отличие от Блэка и самого Барти, Розье вообще был далёк от заблуждений. Видел правду настолько хорошо, будто она была осязаемой. Приобретала материальные черты, режущие сетчатку острыми краями. Поэтому ему ничего не стоило заметить произошедшие в настроении Барти перемены и понять, что они, как и в других девяноста девяти процентах случаев, были связанны с Регулусом. Как и определить, когда именно это случилось. Этот момент ярко жил в голове яркой вспышкой. Как что-то, на что было больно смотреть, но невозможно отвести взгляда. То, как тело Регулуса падало осенним сорвавшимся с ветки листом. То, как с лица Барти сползли все краски. То, как имя Блэка вырвалось с его губ молитвой. Барти был волшебником. Он не верил в высшие силы, предпочитая верить в себя. Но он бы молился. За Регулуса он бы молился. И это понимание походило на удушливый сигаретный дым, оплетающий лёгкие. Падай он с метлы, рассекая осенний воздух метеоритом, отреагировал бы Барти так же? Иногда Эвану хотелось это проверить, но он слишком боялся правды. Всё время, пока к Регулусу не пускали, Барти кружил по Слизеринской гостиной, как пёс, потерявший своего хозяина, больше не знающий, где его место. Эван насильно увёл его подальше от Больничного крыла на время, заметив, как Помфри теряет терпение каждый раз, когда он пытался к нему прорваться. — С ним всё будет хорошо, — повторял Эван эту фразу так часто, что почти стёр кончик языка о зубы. Но Барти не слышал, словно слова не доходили до его барабанных перепонок. Они вновь оказались у Больничного крыла ближе к позднему вечеру, но Эван не нашёл в себе сил на то, чтобы сразу переступить порог. Он задержался в коридоре, смотря, как затылок Барти исчезает в проёме двери. Крауч почти побежал в палату, воспользовавшись отсутствием Помфри, пока Эван смотрел ему вслед, понимая, что Барти никогда не побежал бы так к нему. За ним. Чувствуя, как вина расползалась по грудной клетке жидкой жижей вместе с завистью. Регулус, его друг, мог погибнуть, а всё, о чём он думал, — то, как сильно тянулся к Блэку Барти, будто он был его всем. Тот, кто прописал его характер, сделал его не только жалким, но и отвратительным. Он не знал, сколько простоял в коридоре. Не знал, что именно случилось, пока он не вошёл, но когда Эван оказался в палате, то сразу почувствовал болезненное напряжение, ударившееся о него волной. Он ожидал, что, как только Барти увидит Регулуса, ему полегчает. Но напряжение не сошло с его плеч. Оно крепко вцепилось в Крауча зубами только сильнее и не отпускало до сих пор. Более того, с того вечера он начал вести себя странно. Барти всегда был живым огнём. Яркой вспышкой. Всё, что он чувствовал, было видимым и осязаемым. А чувствовал Барти много. Если им овладевала радость, она походила на фейерверк. Злость — на извержение вулкана. Беспокойство — на шторм. С момента, как он зашёл в палату к Регулусу в тот вечер, его эмоций больше не было видно. Как будто его отключили от них. Как будто он запретил себе их чувствовать, словно если сделает это, то они смогут его убить. И это пугало. Абсолютно выбивало из колеи. Эван всегда читал Барти, как открытую книгу. Всегда понимал, что происходит в его голове, а последнюю неделю смотрел на него и чувствовал себя бессильным. Всё, что Розье знал, — в тот вечер произошло что-то ещё. Что-то роковое. Весомое и тяжёлое. Что-то, что всё изменило. И он сделает всё, чтобы докопаться до правды.

***

Джеймсу всегда было легко найти поводы для счастья. Эффи научила его тому, что оно пряталось в звенящих колокольчиками мелочах. В следах от подушки на щеке после особенно крепкого сна. Искрящемся смехе друзей. Пении птиц по утрам. Мурчании котов. Похожих на маленькие солнышки ромашках, золотых листьях, ложащихся на землю одеялом, и белоснежном нетронутом сугробе, в который хотелось упасть. В шорохе дождя и обжигающей ладонь чашке горячего шоколада. Шёпоте волн, лижущих ступни. В любом времени года, месяце, дне недели. Счастье пряталось даже в зиме, ноябрях с февралями и понедельниках. Нужно было только прислушаться к его звону. Казалось бы, Джеймс Поттер знал о счастье всё, но он никогда не чувствовал себя настолько счастливым, как этим утром. Несмотря на два часа сна. Семь утра. Жалящий холодом ветер. И окружающие его серые, изнемождённые похмельем лица. Ему казалось, что он мог бы полететь без метлы. Парить в воздухе, слившись с ветром, словно кто-то пришил ему к спине невидимые крылья. Не кто-то, а Лили. Одна мысль о ней согрела его, словно он после часов на морозе сделал глоток горячего ромашкового чая с тремя ложками сахара. Такого, как он любил. — Мерлин, прекрати улыбаться в такую рань. Так и хочется вмазать тебе по лицу, — пробурчала Марлин, пролетая мимо, отчаянно вцепившись руками за древко, будто боялась свалиться с метлы, и Джеймс закатил глаза, не сдержав улыбки. Кто-то встал не с той ноги, но это не могло испортить ему настроение. Ничто на свете не было способно на это. Сириус подлетел к нему ближе, зависнув рядом в воздухе. Он выглядел ужасно уставшим, как будто не спал всю ночь. Когда Джеймс пошёл его будить, тот уже не спал, что случалось крайне редко. Тем не менее, его губ коснулась ухмылка. — Как бы я ни любил тебя, я согласен с Маккиннон. Ты всегда светишься, как медный начищенный чайник, но сегодня слишком ярко даже для тебя. Все буквально вот-вот ослепнут от твоей улыбки. Не хочешь поделиться причиной? — шепнул он, изучая его мягким взглядом. Джеймс почувствовал, как внутренности обожгло мягким теплом. Больше всего на свете он хотел рассказать Сириусу. Выплеснуть на него своё счастье, как брызги шампанского. Но он хотел сначала поговорить с Лили. Убедиться, что ему не приснилось. Пригласить её на свидание. Видимо, на его лице отпечаталось мечтательное выражение, пока он обдумывал, что сказать, потому что Сириус улыбнулся ещё шире. — О, Мерлин. Это связанно с Эванс, — сказал он, и это была констатация факта, а не вопрос. Сириус действительно знал его, как свои пять пальцев. Как он мог сохранить от него хотя бы один секрет? — Мы… — начал было Джеймс, подбирая слова. От мыслей о поцелуях загорелись губы. Он казался чем-то масштабным и одновременно эфемерным. Чем-то, что можно было разрушить неосторожным касанием. Джеймс так этого боялся. Боялся обмануться. Поверить в то, чего не было. Разрушить то, что только начало зарождаться. — Она… — снова начал он. — Ну, она поцеловала меня. На секунду в воздухе повисло молчание. А потом Сириус рассмеялся. — Знаю, Сохатый. Я всё прекрасно видел. Как и все остальные. Понимаю, что наверняка во время поцелуя весь мир для тебя исчез, но мы были там. Случившееся не покидает твоей головы, да? — Сириус ему подмигнул, и в его глазах помимо веселья стояла ещё какая-то новая эмоция. Джеймс не мог дать ей названия. Но он не успел спросить, потому что Сириус затараторил снова, как разгорающийся огонь, пламя которого было уже не остановить. — Тебя ущипнуть, чтобы ты поверил, что это действительно случилось? Больше никогда не сомневайся в моих гениальных планах, понял? Кстати, теперь ты мой должник, — добавил он, ткнув в плечо. — И ты так и не успел рассказать мне всё в мельчайших подробностях, так что… — Блэк, если ты не прекратишь сплетничать и не начнешь следить за бладжером, я сам брошу его в тебя и собью как херову кеглю! — послышался грозный, как грозовая туча, голос Фрэнка. — День Рождения не повод отлынивать. Особенно после твоей последней игры. Я не давал тебе никаких поблажек. Быстро за работу! Сириус закатил глаза. — Позже поболтаем, — шепнул он. — В похмелье Фрэнк особо невыносимый. Но я жду подробностей! И прежде, чем Джеймс успел сказать хоть что-то ещё, Сириус улетел. Что ж, в то, что Лили добровольно поцеловала его ещё раз, было настолько сложно поверить, что Сириус неправильно трактовал его слова. Даже ему было сложно в это поверить. Но, наверное, в том, что это пока осталось секретом, не было ничего плохого. Сначала Джеймс поговорит с ней. Убедится в том, что это действительно случилось, а потом придёт к мародёрам хвастаться о свидании, на которое Эванс обязательно согласится. Тогда уж Джеймсу придётся щипать Сириуса, чтобы убедить в том, что слова Поттера настоящая правда и ему не снится очередной сон про него и Лили после бесконечных речей о ней. Мародёры часто жаловались на то, что он говорил о ней так часто, что она даже начинала им сниться. Джеймс мог только этому позавидовать. Поттер поднял голову к начавшему розоветь небу и глубоко вдохнул ноябрьский воздух. Он был пряным и свежим. Несмотря на прохладу, в нём теплилась надежда. Джеймс не видел, как за ним вдалеке сгущалась огромная туча, словно рука вора в чёрной перчатке, желающая спрятать небо в своём большом кулаке.

***

— Зачем было убираться ночью, чтобы устроить опять настоящий хаос? — простонал сонный полулежащий Питер, цвет кожи которого почти сливался с зеленоватым цветом дивана. Джеймс отодвинул его ногу, чтобы засунуть руку под обивку, и разочарованно вздохнул, когда нащупал только пустоту. Метнувшись в другую сторону, он выдернул из-под Питера подушку, голова которого камнем упала на диван, словно шея не была способна выдержать её веса. — Серьёзно, Сохатый? Обязательно с утра быть таким невыносимым? — протянул Хвост, прикрывая лицо ладонями. — Обязательно было столько пить? — передразнил его Джеймс, продолжая ощупывать подушку, но, не найдя никаких следов заколки, бросил её прямо Питеру в лицо. Джеймс ещё раз осмотрел гостиную пристальным взглядом. Он проверил буквально каждый угол. Каждый её видимый миллиметр. Куда она могла запропаститься? Резкая мысль, что он ещё не смотрел под диваном, пронеслась в его голове, и он резко лёг на пол. — Не знал, что тренировка так вымотала тебя, Сохатый, — услышал он где-то за спиной насмешливый комментарий явно только что вошедшего в гостиную Сириуса. Увлеченный поисками Джеймс проигнорировал его, снова садясь на колени, чтобы достать палочку. Из-за темноты было сложно что-либо рассмотреть. — Мерлин, спаси меня от него, — жалостливо протянул Петтигрю, когда Джеймс опять распластался на полу уже с палочкой в руке. Он чуть не свалился в сторону от внезапного пинка по пятой точке, как раз в ту секунду, когда собирался прошептать Люмос. Резко повернув голову, Джеймс столкнулся взглядом с самодовольной ухмылкой Сириуса. — Ещё одна подобная выходка и я щекоткой заставлю тебя превратиться в собаку, чтобы помочь мне искать, — бросил он угрожающе, несмотря на то, что ему хотелось улыбнуться в ответ. Ухмылка Сириуса всегда была заразительнее оспы, но ему было не до шуток. Джеймс снова отвернулся, проталкивая палочку в щель. Он планировал встретить Лили ещё до завтрака и использовать заколку, как повод начать разговор. Если он проходит весь день с потенциальными мыслями о нём, смесь из нетерпения, волнения и страха сотрёт его в порошок. Они должны поговорить как можно скорее. — Что он ищет? — спросил Сириус. — Надеюсь, свою совесть, — едва слышно пробурчал Питер. Приглушённый свет, вызванный заклинанием, осветил темноту. Джеймс медленно начал проводить палочкой под диваном, осматривая пространство, кривясь от вида пыли. Похожая пыль оседала на рёбрах разочарованием. Джеймс обещал Лили найти её заколку. Он обещал. Как он мог появиться перед ней с пустыми руками? Если бы Джеймс знал, как она выглядит, то смог бы наколдовать похожую. Или что-то придумать, но Джеймс не знал, и заколка отказывалась находиться, разрушая его план, как карточный домик. Он уже было собирался сдаться, когда его глаза нащупали в самом углу что-то блестящее. Джеймс постарался дотянуться до этого рукой, чувствуя, как деревянная вставка дивана больно впилась в кожу, но предмет находился слишком далеко, чтобы его достать. Заколка. Вдруг это заколка. Надежда вдохнула в него новые силы. — Быстро вставай, Хвост, — почти прокричал Джеймс, вскакивая на ноги. — Как жаль, что совесть не прячется под диваном, — вздохнул Питер, поморщившись, не думая двигаться с места. — Говорю тебе, вставай! — нетерпеливо повторил Джеймс, подходя к краю, чтобы попробовать сдвинуть диван. Он сам по себе был достаточно тяжёлым и лежащий на нём Питер не облегчал задачу. — Питер, клянусь, я сейчас тебя сброшу! — прошипел он, навалившись всем телом. Но Хвост не думал вставать. Серьёзно, Джеймс не даст ему больше пить, если это делает его настолько невыносимым и неповортливым. — Убери свои руки! — прокричал Питер, когда Джеймс вцепился в его плечо, толкая его на мягкий ковёр. — Мерлин, теперь я понимаю, почему ты олень. Такой упрямый. — Сириус, если ты мне друг, помоги мне! — прошипел Джеймс, толкая вцепившегося в обивку дивана Питера. — Прости, но я не могу пойти против Хвоста. Мы всё-таки одна команда. Джеймс ухватился бы за сердце от подобного предательства, если бы не наваливался всем телом на Питера. Диван резко сдвинулся, и Поттер по инерции упал вперёд, свалившись на выругавшегося Питера, почти сразу скинувшего его на пол. Джеймс застонал от пронзившей тело тупой боли. Он повернул голову, столкнувшись взглядом со вздёрнувшей бровь Марлин, держащей в руках палочку. — Серьёзно, иногда мне кажется, что вы настолько отбили свои мозги, что совершенно не помните о том, что волшебники, — бросила она. В комнате на пару секунд повисла тишина, пока Джеймс не вспомнил о своей цели и не вскочил на ноги. Радость затопила его обжигающей волной, когда его взгляд коснулся сияющего даже в скупом свете предмета. — Нашёл! — прокричал Джеймс. — Это она! Я нашёл её! — Маккиннон, ты не могла бы магией так же закрыть ему рот? — простонал Питер. — Что там? — заинтересованно спросил всегда страдающий любопытством Сириус, и как бы Джеймс ни хотел на него злиться, он забыл о своей обиде, как только его ладонь коснулась заколки. Он чувствовал себя так, как будто нашёл самое ценное в мире сокровище. Джеймс поднял её в воздух, как будто это был чёртов снитч. — И вся эта драма была из-за девчачьей заколки? — спросил нахмурившийся Питер. — Сохатый, я не хочу тебя расстраивать, но на твоей голове не так много волос, — начал было подразнивать его Сириус. — Кто бы сомневался, что всё это из-за Эванс, — вздохнула Марлин. — Эванс? — Это её любимая заколка. — Серьёзно? Я думал, что поцелуй расколдует его, но он сделал всё только хуже, — услышал Джеймс ворчание наконец-то сползшего с дивана Хвоста. — Пойду в Большой зал. Мне нужен годовой запас кофе, иначе я кого-то придушу. — Думаю, Поттер первый в очереди, — хмыкнула Маккиннон. Джеймс едва слышал их слова. У него был повод заговорить с Лили. Повод, который может помочь ему воплотить в жизнь все его самые заветные мечты. Он улыбнулся, чувствуя себя так, как будто держал в руке флакон Жидкой удачи. Забывая о том, что жидкостям свойственно утекать, просачиваясь сквозь пальцы.

***

Лили выбежала из Большого зала первой, так что его план обсудить с ней всё произошедшее до начала уроков растаял, как коснувшаяся ладони снежинка. Весь завтрак Джеймс отмахивался от вопросов и намёков Бродяги, не зная, как на них отвечать. Когда его взгляд коснулся знакомой макушки в коридоре, провоцируя по телу удар электричества, Джеймс окликнул Лили, но она не обернулась, ускорив шаг. В коридоре было очень шумно и урок начинался через пару минут, так что в этом не было ничего удивительного. Он постарался выбросить из головы то, как напряглась её спина от звука его голоса. Во время их общего занятия по Трансфигурации он не отрывал от Лили взгляда, наблюдая за ней через весь кабинет, и не выпускал из рук заколку, как будто боялся её потерять. Словно она была связующим звеном. Его кладом. Обещанием счастливого будущего. Он сжимал её в руках так сильно, что на ладони оставались следы. Как доказательство того, что всё, что случилось, не было плодом его воображения. Лили не смотрела на него. Не то, чтобы до этого она не могла оторвать от него взгляд, будто тот был накрепко пришитой к нему пуговицей, но раньше Джеймс всегда замечал, что её глаза время от времени случайно касались его, и он пытался ухватиться за любую возможность заглянуть в них. Сейчас она специально избегала его глаз, будто маневрировала на узкой горной тропе. Тщательно следила за тем, куда упадёт её взгляд, словно Джеймс был крутым обрывом. И выбросить это из головы было сложнее. Но Джеймс всегда дышал надеждой, словно та была его кислородом. Сириус предупреждающе ударил его локтём плечо, но Джеймс не успел среагировать. Когда голос МакГонагалл впервые за всё занятие ужалил его барабанные перепонки, было уже поздно. — Мистер Поттер, я понимаю, что мисс Эванс очень мило выглядит, но я была бы признательна, если бы вы обратили внимание на материал урока. Лили вздрогнула, как от удара. Бледные щёки залил расцвётший розами румянец, и Джеймс наконец заставил себя посмотреть на преподавательницу. Кабинет заполнил смех, который был остановлен строгим взглядом Минервы. — Извините, профессор, — бросил Поттер, после этого стараясь бросать на Лили только осторожные короткие взгляды, что стоило ему немалой выдержки. Вы когда-то пытались оторвать взгляд от огня? Джеймс мог бы поклясться, что это почти невозможно. Когда урок подошёл к концу, он вскочил на ноги, надеясь успеть подбежать к Лили, но когда он пробрался сквозь толпу учеников к её парте, место уже было пустым. Грудная клетка треснула, но Джеймс мысленно постарался склеить эту трещину. Лили всегда была занята, так что в этом не было ничего нового. Ему всего лишь нужно было пережить занятие по рунам, которое Эванс не посещала, и снова попробовать заговорить с ней на Травологии. Джеймс не был уверен, что время когда-либо тянулось так медленно, как липнувшая к больным зубам карамель. На Травологию Лили почти опоздала, успев забежать в последнюю секунду. В теплицах всегда было жарко, но Джеймсу было необъяснимо холодно. Её взгляд не коснулся его, и данная ему вчера возможность рассмотреть спрятанное в её зелёной радужке золото казалась недосягаемым миражом. Чем-то, что он придумал. Что если ему действительно всё приснилось? — Если ты не хочешь выслушать претензии и от профессора Ростка, хотя бы время от времени отрывай взгляд от Эванс, — услышал он шёпот Сириуса, резко повернув голову, замечая, как Ремус поморщился на брошенную Бродягой кличку, данную Сириусом профессору Стебль, но не стал ничего говорить, что тоже было странно. Лунатик в принципе говорил сегодня меньше обычного, как будто не хотел привлекать к себе лишнее внимание. Но черепной коробки Джеймса в данную секунду не хватало на то, чтобы поместить в неё мысли ещё и об этом. Он подумает и разберётся с этим потом. Когда сердце перестанет биться о грудную клетку подстреленной охотником птицей. Джеймс бросил ещё один короткий взгляд на Лили, чувствуя, как внутри него медленно растекалась решимость. Что-то подсказывало ему, что после урока Лили снова сбежит, отнимая у него возможность поговорить, и он не был уверен в том, что сможет дальше терпеть это подвешенное состояние. Он чувствовал себя выпущенным в воздух воздушным шаром, подхваченным жестоким ветром. Джеймс больше не мог справляться с неопределенностью. Рука схватилась за пергамент почти в отчаянии. Он оторвал от него кусочек и вывел неровным почерком строчки. Джеймс успел бросить записку на стол Лили, когда шел за вторым горшком для цапня. Сегодняшним заданием было пересадить растения в емкость побольше. В глубине души он не ожидал, что Лили ответит и одновременно боялся её ответа. Его сердце подпрыгнуло, когда в поле зрения появилась скомканная записка, до которой почти дотянулись хлёсткие побеги, чуть не разорвав её на куски. В последний момент Джеймс успел взять её в руки, чувствуя растекающуюся по телу тупую боль. Один из побегов оставил на коже кровоточащую царапину. Джеймс быстро открыл записку. Под его складывающимися в слова буквами «надо поговорить. я нашёл твою пропажу» стояло «в шесть на Астрономической башне», заставляющее его улыбнуться сквозь жгущую руку боль. Жаль, что это не был урок по Прорицаниям. Возможно, тогда он бы понял намёк.

***

Ноябрь душил день рано. Набрасывал на него полотно сумерек, чтобы не оставить на нём отпечатки пальцев. Джеймс стоял на Астрономической башне, чувствуя, как внутри него кипятком бурлило волнение. Он пришёл сюда раньше, зная, что всё равно не найдёт себе места. Вся его жизнь свелась к ожиданию этого разговора. Несмотря на разъедающий внутренности страх, в сердце угольком тлела надежда. Лили же не зря согласилась с ним поговорить? Холодный ноябрьский ветер жалил тело, но Джеймс не чувствовал холода, согревая себя мыслями о поцелуе. Об огне. О свете. Обо всех тёплых вещах, нашедших воплощение в одном человеке, горящем в его памяти ярким пламенем. Он не взял с собой часов и не знал, который час. Возможно, Лили уже опаздывала. Это не имело значения, потому что он был готов прождать на башне столько, сколько потребуется. Наконец за его спиной послышалась россыпь шагов, заставившая обернуться. Дыхание сбилось, когда его взгляд коснулся её хрупкой фигуры. Лили была похожа на стоящую на полке в спальне родителей статуэтку. Статуэтку, от которой в детстве он не мог оторвать глаз. — Прости. Я опоздала, — прошептала она. Её лицо было бледным. Взгляд зелёных глаз впервые опустился на него, но почему-то это не принесло радости. Джеймс снова вырвал это чувство из головы, как вырвал кусок пергамента на уроке. Она здесь. Она смотрит на него. Чего ещё желать? — Ничего страшного. Я жду совсем недолго, — соврал он, широко улыбнувшись. Ноги сами понесли его к ней, будто притягиваемые магнитом. Будто кто-то тянул его за невидимые ниточки, притягивая ближе. Рука нащупала в кармане заколку. Он напоследок с силой сжал её, после протягивая Лили и открывая ладонь, словно та была прячущей жемчужину ракушкой. — Я нашёл твою заколку. Марлин сказала, что она твоя любимая, — добавил, наблюдая за тем, как её взгляд медленно опустился на его руку. Её лицо оставалось нечитаемым, но губы тронула улыбка. — А, точно, — едва слышно сказала она, словно совсем о ней забыла. Словно было так просто забыть о любимых и дорогих сердцу вещах. Её пальцы едва ощутимо коснулись его ладони, когда она взяла заколку в руки, и сердце Джеймса пропустило удар. — Спасибо. Даже не знаю, как тебе удалось её найти. — Это почти не стоило никаких усилий, — снова соврал он, словно не искал её половину утра, чуть не придушив умирающего от похмелья Питера. Он подумал о том, что Лили наверняка бы позабавила эта картина, и улыбнулся. Он мечтал снова услышать её смех. Настоящий. Как сегодня ночью. Похожий на перезвон колокольчиков. Вместо этого между ними повисло сотканное из недосказанности молчание. Всё, что произошло между ними. Каждое слово собиралось где-то у горла. Джеймс хотел сказать так много. Он не знал, с чего начать. Его взгляд коротко опустился на её губы. Он снова почувствовал, как горит. Дай мне шанс. Пожалуйста, дай мне шанс. С его губ почти сорвалось её имя, когда он поднял взгляд на её глаза, чувствуя, как из лёгких выбило весь воздух. В них стояли грусть и сожаление. Будто он был подбитым бездомным зверьком, конец которого был предрешён. Джеймс понял, что она скажет ещё до того, как её голос рассёк тишину. Казалось бы, он должен был себя подготовить. Но он отказывался смотреть правде в глаза, пытаясь игнорировать все знаки. Мечтая выжечь себе глаза, чтобы не видеть их. Он так привык к отказам. Получал их на завтрак, обед и ужин. Но почему-то каждое слово пираньей откусывало кусок от сердца, превращая его в кровоточащее месиво. — Мне жаль, Джеймс, — едва слышно прошептала она. Он бы не услышал её, если бы всё в нём не было наточено на её голос. В этом «мне жаль» читалось «я жалею об этом». — Я не должна была этого делать. Не знаю, что ударило мне в голову. Наверное, алкоголь. Я никогда не хотела давать тебе ложных надежд и играть с твоим сердцем. — Она сделала медленный шаг назад. Ещё один. Отбирая каждым словом кислород. Отбирая остатки надежды. И напоследок добавила: — Это было ошибкой. Джеймс буквально почувствовал три застрявшие в рёбрах пули, горящие физической болью.
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.