***
Говорят, чтобы привыкнуть к новому, нужен двадцать один день. Что телу и мозгу необходимо время для адаптации. Сознание отчаянно цепляется за прежнюю жизнь, изменяясь только под гнётом времени. Даже люди, потерявшие конечность, чувствуют фантомную боль. Их тело и мозг сопротивляются изменениям. Осознанию, что «как прежде» уже не будет. «Как прежде» — старый разбившийся о пол сервиз, который уже не собрать. И всё, что остаётся, — смириться с крошевом осколков под ногами, научившись о них не раниться. После тренировки Джеймс почти бездумно начал снимать липнувшую к коже форму в переполненной раздевалке, пока не осознал, что не может этого сделать. Пальцы вовремя среагировали, останавливаясь на полпути. Джеймс почти слышал визг тормозов. Слава Мерлину, никто не заметил. Всё утро он старался не думать о метке. О том, что это значит. Но в такие моменты, как сейчас, она напоминала о себе, как бездомная псина, залаявшая, чтобы привлечь внимание. Твоё тело больше тебе не принадлежит. Джеймс сжал ладони в кулак, обвёл взглядом переодевающихся парней, и решил снова выйти на улицу. Он вернётся, чтобы переодеться, когда в раздевалке никого не будет. Хорошо, что Сириус сразу пошёл в душ, поэтому не сможет бомбардировать его вопросами, на которые у Джеймса не было ответа. Словно вся его жизнь — экзамен по рунам, значение которых он не знал. Ноябрьский холод напрыгнул на него крепким объятьем, стоило ему переступить порог. Джеймс бросил взгляд на покрытое лужами поле. Ураган всё-таки был не таким искусным преступником. Он оставил отпечатки пальцев. След после себя. Нужно было только присмотреться. Как рука, крепко сжавшая кожу, оставляет синяк. Как ботинок оставляет след на влажной земле. Как прошлый вечер оставил на нём отпечаток, сейчас спрятанный под одеждой. Никто, кроме него, не знает, что всё, что связано с Джеймсом, было для Лили ошибкой. Что где-то в грудной клетке устало билось сердце, нашёптывая: «сломано, сломано, сломано». Джеймс — романтичная душа. Он знал о существовании соулмейтов, как и верил в то, что любовь может существовать без них. Его родители были тому доказательством. У них не было меток. Возможно, они просто никогда не причиняли друг другу боль. Просто не были способны на это. Возможно, жизнь не свела их с родственными душами, спасая от этой боли, пожалев. В любом случае, они проживали каждый день, купая друг друга в любви без живущих на теле болезненных фраз. Джеймс всматривался в их любовь, как всматриваются в вышитую картину. Наблюдал за тем, как их история любви становится больше с каждым днём. Стежок за стежком. Любовался. Восхищался. И видел в родителях его с Лили будущее. Когда-нибудь моя жизнь будет выглядеть так. Когда-нибудь моя любовь окупится. Когда-нибудь её будет достаточно. Поцелуй был первым шагом к этим мечтам. Оттепелью. Проросшей в снегу подснежником надеждой, мягко тянувшейся к теплу. Она могла расцвести. Могла радовать глаз. Из одного подснежника могло вырасти целое поле. Если бы Лили не наступила на него подошвой из «это было ошибкой». И Джеймсу правда хотелось видеть в этом романтику. Правда хотелось найти в себе силы, чтобы рассмотреть в этом знак и надежду. Но грудная клетка горела, и он не видел в вышитой картине их возможной любви ничего, кроме обратной стороны, — уродливых спутанных неприглядных нитей. Может быть, со временем он сможет перевернуть пяльцы. Может быть, со временем он может посмотреть на другую сторону картины и принять её неидеальность. Но сейчас, сквозь боль, он не мог. Кто-то назвал бы его слабаком. Кто-то трусом. Но он был просто мальчиком с треснувшим сердцем, в котором было слишком много любви. Любви, которую, как бы он ни старался, Лили не хотела принимать. Изменится ли что-то, если Джеймс подбежит к ней с распахнутой грудной клеткой, показывая метку? Он сомневался. И сейчас не был готов смириться с ещё одним отказом. Не был готов бороться. Джеймс вернулся в раздевалку через пятнадцать минут, выдохнув с облегчением, когда не обнаружил в ней никого. Завтрак начинался через полчаса, и ему нужно было поторопиться. Аппетита не было. Он был сыт по горло зудящей внутри болью, но было необходимо показаться в Большом зале, чтобы усыпить бдительность мародёров. Необходимо было хотя бы попытаться быть прежним. Даже если сейчас его тело занимал кто-то, кого он не знал. Кто-то, с кем ему ещё предстояло познакомиться. Он стянул с себя сначала штаны, как будто оттягивал момент встречи с надписью, как оттягивают поход к врачу, зная, какой диагноз услышат. Как дети отказываются проглатывать горькую микстуру, зная, какая она на вкус. Джеймс упал на скамейку, просидев на ней около минуты. Серьёзно. Он надеялся, что привыкание займёт меньше двадцати одного дня. Джеймс не мог сидеть, замирая всем телом, боясь сдёрнуть футболку, как медлят снять прилипший к ране бинт. Время должно его смочить. Должно сделать это менее болезненным. И лучше бы ему поторопиться. Тяжело выдохнув, он ещё раз огляделся, прежде чем коснуться дрожащими пальцами края футболки, положив на колени белую рубашку. Раз и всё. Одно резкое движение рук. Ему даже не обязательно на это смотреть. Пациентам не дают касаться взглядом открытых ран. Особенно, когда те к тому не готовы. Вдох. Выдох. Его руки на секунду замерли в воздухе, когда послышался предупредительный скрип двери. — Сохатый? Сердце выпало из груди, упав рядом с разлитой по полу алым футболкой, которую он бросил быстрым движением, успев приложить к груди рубашку и резко отвернуться от двери. Конечно. Это должен быть Сириус. Никто другой. Голос Джеймса был слишком сиплым от сковавшей тело паники, чтобы что-то ответить. Он не обернулся, быстро натянув на плечи рубашку, начиная застегивать пуговицы. Пальцы не слушались. Соскальзывали. Резались об острые края пуговиц. С третьей попытки ему удалось застегнуть хотя бы первые три, затягивая грудную клетку тканью. — Сохатый? — повторил Сириус уже ближе. Его голос был более напряжённым. Джеймс опустил взгляд, убедившись в том, что метки не видно. Наконец, обернулся, продолжая застёгивать рубашку подрагивающими от напряжения пальцами. — Бродяга? Прости, я тебя не слышал. Все из мародёров знали, что у Джеймса был самый чувствительный слух. На лице Сириуса было открытое болезненное неверящее выражение, задержавшееся на секунду. Он быстро стряхнул его, словно прилипшую к форме соринку. Как учили вшитые под кожу семьёй манеры. Как учила мать. Сириус спрятался под маской, и Джеймс ничего не смог с этим сделать, потому что у него появилась своя. — Я повсюду искал тебя, — сказал Сириус. — Думал, ты уже ушёл. Джеймс заставил себя улыбнуться. — Решил вернуться и ещё немного потренироваться. Ну, знаешь, детские мечты должны исполняться. Должность капитана команды не займёт себя сама в следующем году. Повисла короткая напряжённая пауза, которой никогда не было за всю историю их дружбы. Та всегда была непрекращающейся мелодией. Сириус сжал губы, а потом деланно возмутительно поднял брови, словно тоже вживался в роль. С опозданием подхватывал аккорды. — Мог бы и меня позвать! — Он подошёл к Джеймсу и легонько ударил его в плечо. — А вообще вперёд. Это твоё место. Нужно только смело прийти и забрать свой трофей. Джеймс снова улыбнулся, надеясь, что улыбка вышла не слишком натянутой, ткнув его в плечо в ответ. — Как мы вместе заберём кубок Квиддича в конце учебы! Мы обязательно станем легендами, Сириус. И если Блэк и заметил фальшь в его голосе, то на этот раз не подал виду. Прежний Джеймс, самой главной проблемой которого было придумать, как победить на очередной игре в квиддич, сказал бы именно это. Незнакомец, занявший его место под оборотным, просто отчаянно пытался играть его роль.***
Регулус проснулся от криков в коридоре, вырвавших его из беспокойного сна, обнаружив себя лежащим на полу. Попробовав пошевелиться, он поморщился от пронзившей тело тупой боли. Воспоминания о вчерашнем дне напали на него, как шайка уличных хулиганов, безжалостно избивающих лежачего ботинками, и Регулус болезненно выдохнул, словно действительно почувствовал физические удары. Письмо. Мать. Барти. Ураган. Джеймс. Падение. Снова Джеймс. Всего было так много. События переливались мрачным калейдоскопом, режущим внутреннюю сторону век необточенными стёклышками. И сегодня, в этот день, ему точно придётся столкнуться с последствиями. Точно придётся распутывать этот клубок, нитями впившийся в шею. Шаг один. Встать. Он попытался. Тело сопротивлялось. Мышцы ныли так сильно, что с губ сорвался сдавленный стон. Медленно, оперевшись сначала на колени, он встал на ноги, и, чуть не упав, накренился в сторону, больно ударившись бедром об угол пыльной парты. Завтра на коже расцветёт ещё один синяк. Прекрасно. Шаг второй. Оценить урон. Регулус вышел в переполненный учениками коридор, что говорило о начале или конце завтрака. Было бы неплохо знать, который час, но сначала нужно оценить свой внешний вид. Проходящая мимо когтевранка задержала на нём взгляд, поморщившись, будто один его потрёпанный вид причинил ей боль. Она шепнула что-то своей подруге, и Регулус через секунду почувствовал на себе похожий взгляд. Ему срочно нужно привести себя в порядок. Нельзя было попадаться на глаза Барти в таком виде. Ещё одной истерики не избежать. К тому же слухи о том, что с ним что-то не так, могли быстро расползтись по замку плесенью и даже дойти до матери. Иногда ему казалось, что даже у стен были уши. Мать. Письмо. Пронёсся в голове ассоциативный ряд, заставивший его вздрогнуть. Прошёл день с момента получения письма, и ему не стоило оттягивать ответ, если он не хотел подогреть её ярость сильнее. Она и так достигла максимальной температуры кипения и точно выльется на него лавой при первой же встрече. Если он хотел смягчить удар, нужно было поторопиться с извинениями. Вспомнить, каково это — быть идеальным сыном. Регулус зашёл в туалет на этаже, радуясь тому, что тот был пуст. Его мозги недостаточно атрофировались от усталости и всего произошедшего, чтобы позволить себе появиться в подземельях в таком состоянии. Барти мог не ходить завтрак и поджидать его там. Он сделал несколько шагов, вставая напротив раковины, и только тогда поднял взгляд на своё отражение в зеркале. Выдох сорвался с губ камнем. Он выглядел отвратительно. В спутанных волосах, слипшихся от комков грязи, прятались травинки. Под глазами виднелись фиолетовые синяки. И самое главное, на подбородке красовалась огромная фиолетовая гематома от удара о конец метлы. Неудивительно, что челюсть горела от боли. Шаг третий. Скрыть следы и хотя бы притвориться нормальным. Дрожащими пальцами Регулус нащупал в кармане палочку, удивившись, что она всё ещё была там. Что оставалась целой, что бы ни происходило. Он мог падать. Мог ломаться. Мог терять себя. А она всё ещё оставалась в его кармане. Целой и несломленной. Возможно, ему стоило у неё поучиться. Вглядываясь в своё отражение, Регулус направил кончик древка на конец челюсти, прошептав: — Вития Келар. Заклинание, которое всегда скрывало шрамы. Заклинание, которое столько лет спасало его. Секунда — и синяк исчез, оставив лишь боль. Но Регулус давно к ней привык. Было легче маскировать шрамы и повреждения, чем их излечивать. Люди, прошедшие через ад, скажут, что излечение приносит больше боли, чем травма. Что есть травмы, которые просто нельзя излечить. Регулус слишком долго жил с одним неизлечимым шрамом, чтобы попробовать исцелить даже синяк. Маггловские психологи назвали бы это выученной беспомощностью. Регулус называл это жизнью.***
До начала учебы в Хогвартсе Джеймс всегда любил завтраки за то, что они ознаменовывали начало дня. После — за то, что на них впервые за день его мягкий взгляд касался Лили. Сейчас, сидя за столом, опустив взгляд на тарелку с яичницей, он чувствовал, что проходит через самую большую в мире пытку. Даже едва двигаясь и почти не дыша, он ощущал горящий на коже шрам, словно кто-то выбивал его на рёбрах каждую секунду. Ему даже не стоило смотреть на Лили, чтобы видеть её печальное выражение лица и прочувствовать каждое слово. Это. Было. Ошибкой. Они едва нашли в себе силы, чтобы обменяться сухим «доброе утро» (и это учитывая факт, что Лили не знала о метке). И если кто-то из гриффиндорцев заметил перемену в их поведении, то не поднял эту тему. Сложнее всего было держать приученный смотреть в определённую сторону взгляд в узде. Словно он был дрессированной собачонкой, натренированной повсюду находить Эванс. Если на то, чтобы отучиться от этого, также потребуется двадцать один день, Джеймс спрыгнет с Астрономической башни. — Как твоя нога? — спросил Ремус, когда Джеймс сделал глоток чая, чуть не подавившись горячей жидкостью. — Нога? — обеспокоенно спросил ничего не знающий Сириус, и Джеймс почувствовал, как в груди вновь заглохло сердце, как маггловская машина с неисправным мотором. Джеймс только подумал, что на время избавился от лишних вопросов, на которые не хотелось отвечать. Кажется, в этот момент он должен научиться тому, что радоваться заранее было нельзя. — Ерунда, — махнул он рукой Сириусу и Ремусу, всё ещё чувствуя, как от кипятка горит глотка. На самом деле, он вообще забыл о существовании своей ноги до сегодняшнего утра, а когда та вновь заныла, снова выпил Обезболивающее зелье, что дало ему пережить тренировку. — Что случилось? — спросил Сириус, изучая его прежним внимательным взглядом. — Поскользнулся на лестнице, — соврал Джеймс, не смотря ему в глаза. Лжи было слишком много. Он почти хоронил себя за её количеством. Но что ему оставалось делать? Рассказать правду? Он так и не выяснил, что делал Регулус на поле в ураган. Почему оставил его посреди поля. По какой причине отказался идти в Больничное крыло. Нуждался ли в помощи. Взгляд сам проехался в сторону слизеринского стола, где обычно сидел младший Блэк, натыкаясь на пустоту. И всё внутри него остановилось. До всего, что произошло. До знания, упавшего на него метеоритом, Джеймс хотел найти Регулуса и узнать, всё ли в порядке. Что, если с ним всё-таки что-то случилось? Что, если в том, что его не было на завтраке, была его вина? — Неудивительно, Джеймс и после падения с пятого этажа попёрся бы на дополнительную тренировку, — проворчал Сириус, вновь привлекая к себе внимание. Брови Ремуса взмыли вверх. — Дополнительную тренировку? Он вчера едва ли… — Джеймс неловко ударил Люпина под столом, не давая договорить. Пожалуйста, не выдавай меня. Видимо, Ремусу удалось расшифровать выражение его лица. — Он вчера едва ли не убил меня нытьём про ураган. Хорошо, что Фрэнк не отменил тренировку, — сказал он, буравя Джеймса острым взглядом. Ремус ненавидел врать. Особенно Сириусу. Повисла пауза, в течение которой Джеймс слышал каждое биение сердца. Лжи было так много. Стоит потянуть за одну карту, и всё посыпется карточным домиком. Учитывая, каким никудышным и неопытным он был строителем. — Фрэнк настоящий изверг, — наконец подхватил Сириус, и Джеймс облегчённо выдохнул. Слава Мерлину, они отошли от событий прошлого вечера. — Конечно, он не отменит тренировку даже если настанет конец света. Особенно перед матчем Когтеврана и Слизерина. Если змеи выиграют, нам предстоит ещё одна игра. Учитывая тот факт, что наша прошлая победа была скорее везением. Рег… — Сириус осёкся, как будто обжёгся об имя брата. — Если бы не несчастный случай, их ловец мог бы поймать снитч и мы бы ушли в ничью. В голосе Блэка стояла горечь, как бы он ни старался её скрыть. Джеймс вновь почувствовал терпкий запах Больничного крыла, насквозь пропитанного зельями. Видел бледное лицо Сириуса с отпечатком беспокойства. Он дышит? Джеймс, я не могу понять, дышит он или нет. Поттер снова перевёл взгляд на пустующее место, чувствуя подкатывающую к горлу тошноту от прошившего сознание воспоминания. Сириус не знал о том, что всего один промах, одно неверное движение. И несчастный случай мог повториться вновь. Джеймсу срочно нужно найти Регулуса и убедиться в том, что он в порядке.***
Мне жаль, что я подвёл вас, maman. Этого больше не повторится. Для меня будет большой честью познакомиться с Тёмным Лордом. Ваш сын, Регулус Глаза спотыкались об идеально выписанные строчки, когда он перечитывал письмо, чувствуя подкатывающую к горлу тошноту. Сил хватило на три предложения, которые он переписывал тысячу раз, не зная, как подобрать слова и заставить свои руки перестать дрожать после того, как он выслушал целую тираду от таки поджидающего его в спальне помятого и выглядящего уставшим Барти. После вопросов «где ты был», «всё ли в порядке» и «почему так долго» Крауч, заметив, как Регулус поспешил сесть за письменный стол, спросил «ты серьёзно собираешься ей писать?», как будто это было самым огромным предательством на свете. Барти своей смелостью, решимостью и принципиальностью проехался по и без того саднящей грудной клетке Регулуса ржавым ножом, так что сгоряча Блэк ответил: «Да, если хочешь остановить, можешь сломать мне пальцы». Послышался громкий хлопок двери, оставивший Регулуса наедине с чистым листом бумаги, который уже через минуту превратился в смятый комок, когда Блэк сжал его в кулаке. Регулус знал, что перегнул палку, но в нём горела злость, боль и усталость. Он не был Барти. Или Сириусом. Он не мог переплавить страх в агрессию и острую, как разбитое стекло, решимость. Регулус был мелким бумажным корабликом, плывущим по течению, оттягивающим момент потопления. И если это чёртово письмо даст ему возможность проплыть ещё несколько метров, то он должен его отправить. Всё что угодно за короткую возможность вдохнуть. Регулус спрятал пергамент в конверт, решив сразу направиться в совятню. Всё равно на первый урок Блэк уже опоздал. Он и так ненавидел Прорицания. Без всяких гаданий на карте, гуще или костях, Регулус прекрасно знал, что представляет собой его будущее. Выйдя в коридор, он оглянулся. Замок был пустым, и это почти заставило задышать полной грудью. Содержание письма жгло ладонь, как будто оно было проклятым. Стоило только открыть конверт, чтобы прочитать, что чуть больше, чем через месяц, его представят самому страшному и влиятельному человеку в магическом мире. Что чуть больше, чем через месяц, его жизнь сломается напополам, словно хлипкий позвоночник травоядного животного под крепкими зубами хищника. Чуть больше, чем через месяц. Регулус цеплялся за это «чуть больше». Он почти дошёл до совятни, когда услышал за спиной россыпь чужих шагов. Немного неровных. Одна нога отставала. Сердце забилось в грудной клетке раненой птицей, отчаянно цепляясь за эту деталь, как падающий с пропасти цепляется за выступ скалы. Это может быть кто угодно из профессоров или учеников. Кто-то, также желающий отправить срочное письмо. Но метка ныла. Пульсировала. Нашёптывала имя. Джеймс. Это Джеймс. И Регулус прекрасно знал, что ему нужно было ускориться. Прекрасно знал, что ему надо было бежать. Их встречи никогда не заканчивались ничем хорошим, красноречивым доказательством чего являлись вчерашний вечер и надписи под рёбрами. Но Регулус остановился. Как и неровные шаги за спиной. В этот же миг. Рука сжалась на конверте, как будто тот, кто стоял позади (в отличие от метки, Регулус всегда сомневался), мог как-то узнать о содержании письма. — Следишь за мной? — спросил он, медленно обернувшись, сталкиваясь взглядом с побледневшим растерянным лицом. Глаза жадно прошлись по каждой детали. Джеймс тоже явно плохо спал и выглядел помятым. Но, несмотря на это, как всегда, прекрасным. И это почти бесило. — Я… — начал было он. — Я хотел отправить… Взгляд Регулуса опустился на руку Джеймса, зацепившись за завёрнутый в салфетку свёрток. Одна из бровей вопросительно взмыла вверх. — Не знаю, будет ли кто-то рад подобной посылке. Надеюсь, там не дохлая мышь, — протянул Блэк, почему-то тайно наслаждаясь замешательством и испугом Поттера. Джеймс нервно провёл свободной ладонью по и без того взъерошенным волосам. Пальцы Регулуса зачесались от желания повторить это движение. — На самом деле, — Джеймс откашлялся. — На самом деле, я искал тебя. — Он искал меня. — Хотел проверить в порядке ли ты. Ну, после вчерашнего. И я видел, что тебя не было на завтраке и не знал, когда ты в последний раз ел. Как и то, что ты любишь. Я сделал бутерброд с сыром, но подумал, вдруг ты больше любишь с ветчиной. Поэтому я сделал и с тем и другим. — Джеймс переступил с ноги на ногу, поморщившись от боли. Регулус зацепился за это движение, отвлекаясь от бессмысленного потока слов, чувствуя, как под рёбрами заныло сердце. — А теперь я подумал, что ты можешь вовсе не любить бутерброды. Я ещё не встречал людей, кто не любит. Разве что сидящих на диете девчонок, но это не значит, что они в глубине не желают съесть бутерброды. Просто запрещают себе, — он вновь провёл рукой по волосам. — Так, о чём это я. Если ты голоден и не любишь бутерброды, я могу попросить Гантрам посмотреть, что осталось на кухне. Точно хватит перетерпеть до обеда. Если ты вообще голоден… Регулус моргнул, ошарашенный этой бесконечной тирадой. Он не был уверен, что слышал, что хоть кто-то произносил слово «бутерброды» столько раз и придавал им такое значение. Это было невыносимо глупо. И мило. Регулус был готов выброситься из окна. Регулус был готов кричать. Регулус был готов есть эти несчастные бутеброды вечность. Блэк почувствовал, как ладони начали потеть от волнения. Рука непроизвольно сжалась, заставляя вспомнить о письме. Тошнота сразу подкатила к горлу. Вспомни, какие строчки скрываются в этом конверте. — Я… Я не голоден, — сказал Регулус еле слышно. — Оу, — сказал Джеймс. В его голосе стояла небольшая грусть. — Ладно. А вообще как ты? — Он просканировал его внимательным взглядом. — Как твой подбородок, — он дотронулся до своего, как бы иллюстрируя слова. — Ты вчера смачно вмазался. Ничего не болит? Обычный вопрос не должен был творить такие вещи с его сердцем. — Нет, — прохрипел Регулус. — Ничего. Всё в порядке. Даже синяка не осталось, — соврал он. Джеймс улыбнулся уголками губ. — Ладно. Тогда я пойду. Береги себя, Регулус. — Он начал поворчиваться, встав на больную ногу, и еле слышно зашипел от боли. Всё внутри Регулуса заныло. Дай ему уйти. Дай ему уйти. Дай. Ему. Уйти. Ты прекрасно знаешь, чем всё заканчивается. Змеёй шипело сознание. «Ему больно», — прошептало сердце. — «И это твоя вина». Было не сложно догадаться, кто победит в этой битве. — Поттер, — услышал Регулус свой голос. Джеймс остановился, повернувшись к нему через плечо. — Как… как твоя нога? Джеймс опустил голову, как будто впервые вспомнил о существовании этой конечности. — А, видимо, действие Обезболивающего зелья снова начало заканчиваться. Наверное, небольшое растяжение. Ерунда. Регулус сглотнул, не отрывая взгляда от его ноги. — Наверное? Помфри не сказала? — Я так и не смог дойти до Поппи, — пожал плечами Джеймс. Не смог дойти, потому что ты ему не помог. — Ерунда правда. Почти небольно. Я даже был на тренировке. Конечно, грёбаный Джеймс Поттер попёрся бы на грёбаную тренировку, даже если бы ему пришлось туда ползти. Регулус не знал, чего ему хотелось больше, — придушить его или излечить. Первое он всегда успеет сделать. Регулус кивнул в сторону подоконника. — Садись. — Джеймс одарил его непонимающим взглядом. — Я что, говорю по-эльфийски? Садись. Поттер не сдвинулся с места. С тяжёлым вдохом, Регулус подошёл к нему, свободной от письма рукой цепляясь за рукав, и потянул в сторону подоконника. — Я думал ты повредил ногу, а не мозги, — прошипел он сквозь зубы. Несмотря на сарказм, внутри кипятком закипало волнение. С большей аккуратностью, чем была ему позволительна, Регулус толкнул Джеймса на подоконник, после доставая палочку. Он сел на корточки, и прежде чем Поттер успел что-то сказать, навёл кончик древка на повреждённую ногу и наложил Диагностические чары, желая проверить серьёзность травмы. Джеймс был прав. Заклинание показало растяжение связок. Надо было осмотреть ногу и его устранить. — Я… Я приподниму штанину? — спросил он, неловко откашлявшись. До него только что дошло, что он сидел у ног Джеймса Поттера. Там, где мечтал оказаться с одиннадцати лет. Заворожённый переливающимися показателями Джеймс, будто никогда не видевший ничего подобного и со своим количеством травм не бывавший в Больничном крыле, смазано кивнул. Регулус аккуратно приподнял штанину и коснулся ладонью кожи. Джеймс сдавленно выдохнул. — Холодная. Я знаю. Прости, — извинился он. Температура его рук всегда достигала чуть ли не минусовой отметки. Нежно, стараясь не причинить боли, он пропальпировал слегка опухшую лодыжку. — Ты прав. Это растяжение. Регулус не решался поднять взгляд. Знал, что вид возвышающегося над ним Джеймса просто его уничтожит. Повисла короткая пауза, почти убившая Блэка электричеством. — Я же говорил. Ничего… — Эпискеи, — прошептал Регулус, вновь наводя палочку на ногу. Джеймс издал сдавленный выдох, и, судя по звуку, ударился затылком об окно. Блэк всё ещё не находил в себе силы смотреть. — Лучше залечивать неожиданно, поверь. Так меньше боли. Вновь повисла пауза. Посмотри. Это последний шанс. Больше такого не будет. И Регулус медленно поднял взгляд, вмиг забыв, как дышать. Джеймс смотрел на него сверху вниз, тяжело дыша от всё ещё пережитой вспышки боли. Губы были приоткрыты. В медовых глазах, в которых Регулус погряз в ту же секунду, стояло удивление и ещё какая-то эмоция. Блэк бы подумал, что это восхищение, если бы им можно было восхищаться. Джеймс походил на статую божества. На что-то, чему можно было поклоняться вечность. Регулус был готов посвятить этому жизнь. Где-то вдалеке послышался хлопок двери, вмиг заставивший его подорваться с ног, разрушая момент. «Разве тебе недостаточно?» — как тогда в коридоре прошипело сознание. Достаточно. Больше, чем я могу вынести. — Спасибо, — прошептал Джеймс, смотря на него с такой искренностью, что становилось больно. Регулус заставил себя закатить глаза, делая вид, что эта благодарность ничего не значила. — На твоем месте я бы проверил. Вдруг я, наоборот, что-то тебе сломал. Джеймс подавился смешком, как будто комментарий Регулуса был очень забавной шуткой, и легко спрыгнул с подоконника. Для нагядности он попрыгал на прежде больной ноге, и Регулусу пришлось использовать всю выддержку мира, чтобы глупо не заулыбаться. — Как новенькая, — пропел он, подарив Регулусу самую яркую улыбку, от которой можно было ослепнуть. — Откуда ты всё это знаешь? Взгляд сам потянулся к оставленному на подоконнике письму с выгравированным адресом. Джеймс точно проследил за его траекторией. Улыбка исчезла с лица, как будто её стерли ластиком. — Мне жаль. Джеймс был другом Сириуса. Конечно, он понял. — Не понимаю, о чём ты, — сказал Регулус, чувствуя режущую боль под рёбрами. — Тебе бы тоже не мешало выучить что-то подобное с количеством твоих травм. Регулус упрямо на него не смотрел. — Сказал человек, умудрившийся свалиться с метлы два раза за последний месяц, — услышал он голос Джеймса, и хотел было выдать какой-нибудь едкий комментарий, когда почувствовал обжигающие руки на подбородке, непроизвольно зашипев от неожиданного прикосновения. То ли от переполнивших его чувств (Джеймс коснулся его лица), то ли от яркой вспышки боли. Регулус отпрянул, больно ударившись плечом о проём в окне. Точно останется ещё один синяк. — Прости! Я не хотел! Я думал после удара о метлу остался синяк, и ты его залечил. Мне было любопытно посмотреть. Прости ещё раз, — тараторил Джеймс с раскаянием в голосе. — Казалось бы, к пятому курсу можно было знать о существовании Маскирующих чар, — протянул Регулус с сарказмом, потирая больное плечо, умалчивая тот факт, что бытовые чары, используемые для скрытия мелких дефектов так не работали. Только заклинание, которое он использовал для шрама, имело такой эффект. Буквально на время становилось второй кожей. — Маскирующих чар… — повторил Джеймс задумчиво, внимательно разглядывая его лицо в месте, где должен был быть синяк. — Можешь… Можешь меня научить? Вряд ли Джеймсу нужно было такое сильное заклинание. Раздался звонок. Из ближайших классов посыпались ученики. Регулус вновь взял в руки письмо вместе с лежащим рядом свёртком, чувствуя, как всё в нём ныло от желания остаться. Но он и без этого прогулял первый урок. — Если хочешь узнать, как скрыть прыщи, спроси моего братца. Он знает, как пользоваться старым добрым Мундус Пеллис, — бросил Регулус, отвернувшись. Уже в совятне, всё ещё чувствуя фантомные касания Джеймса на подбородке сквозь боль, он понял, что неосознанно забрал бутерброды. Джеймс никогда об этом не узнает, но он не ел ничего вкуснее за всю жизнь.