Продай

      Освещённая одним лунным светом комнатка, напористые поцелуи и запах яблок, исходивший от собранных в низкий хвост волос Кристины, туманили разум настолько сильно, что все проблемы и неприятности вылетали из головы.       Забывалась и дичайшая усталость, от которой реветь взахлёб хотелось и раздирать в кровь ногтями кожу тонкую, забывалось и обещание Кристины уйти после ответа на её вопрос. Уйти навсегда.       Геля в ответ целует смело обветренные губы и за шею обнимает, поддавшись непонятным чувствам. Целует глубоко, мокро и теснее к Кристине прижимается, позволяя грубым рукам гладить тело.       Поцелуи Захаровой жадные и болючие, но такие приятные, что Гелечка не выдерживает и зубами нижнюю губу девушки прокусывает, желая попробовать на вкус кровь.       Рука сама к волосам русым тянется и резинку с них стаскивает быстрым движением. Волосы водопадом распадаются по спине и плечам, щекочя лицо Ангелины, которая тут же пальчиками в них зарывается.       Ощущение над собой чужого горячего тела не казалось чем-то ужасным, не было в голове сейчас и мысли о том, что Захарова всего-навсего клиентка борделя. А она целовала так страстно, что желание раздвинуть ноги росло с каждой секундой.       Впервые за многое время Геля искренне отвечала на поцелуи. Впервые за многое время ей по-настоящему хотелось секса. На деньги было плевать абсолютно. На остальное тоже.       Просто чувствовать касания, вызывающие приятную дрожь на теле, и больше ничего не нужно. Почему-то казалось, что Кристина не сможет обидеть и причинить боль. Ударить–да, накричать–да, но, ни в коем случае, ни сделать что-то ужасное в плане секса.       Хотя самая их первая встреча в борделе довольно сильно напугала Ангелину. И рассказ про то, как Кристина пыталась стать «нормальной», и грубое отношение. И даже сегодняшний приход Захаровой вызывал некое чувство страха.       Но поцелуи всё исправили, а агрессия в свою сторону забылась. Забылось и грёбанное прошлое, что мешало жить настоящим.       Геля на всё готова, лишь бы Захарова не отпускала её в данную минуту. Любое желание выполнит, только бы она не уходила.       Рука с головы сползает медленно и за низ футболки хватается, задирая её. Хочется поскорее прикоснуться к телу пальцами, ощутить жар, исходящий от него, но в один момент всё прекращается неожиданно.       Кристина отстраняется резко и на край кровати садится, отвернувшись от Ангелины. Волосы ладонью приглаживает и смеётся негромко, вызывая у Новосёловой холодок по коже.       Та глазами хлопает часто и тихим голосом проговаривает, обнимая себя руками:       — Ты чего?       Пару секунд напряжённого для Гели молчания, и Кристина, не снимая с лица улыбку кривую, смеётся:       — Ты отменно выполняешь свою работу.       И словно водой ледяной окатили. В лужу, полную грязи и дерьма, окунули по самую макушку. И напомнили, что Гелечка всего лишь шлюхой является. Ни человеком, ни девушкой, а только мясом для ебли.       Слёзы вновь к глазам подступают, и кулаки от злости сжимаются, вгоняя ногти в ладони и оставляя на них следы заметные. А Ангелина всё же сдерживает слёзы.       Потому что понимает, что Кристине тоже больно. И что слова эти грубые только из-за разрушающей обиды произнесены. Вот только, к сожалению, ничего не поменяется. Раны не затянутся, а взгляд не заискрится вновь, как бы этого не хотелось.       — Кристин, — проговаривает жалобно, выгнув брови. Чего хочет добиться, сама не понимает, но маленькая надежда на чужое благоразумие покоится в сердце.       — Чё? Всё нормально. Ты особо не парься, Новосёлова, я заплачу. Правда, не так много, как твои постоянные клиенты, но что ж поделать, на автомойке столько не зарабатывают.       Смех звучный по комнате разлетается, отражается волной от стен тёмных и в разум Ангелины проникает, попадая через уши. По вискам будто молотком стучат нещадно, не давая шанс на спасение.       Ни с места двинуться, ни слова сказать не может. Гелечка рот открывает беззвучно и на Кристину смотрит, не отрываясь. Та сидит, сгорбившись, и из под плеча глядит, прожигая голубыми глазами душу.       Ну зачем она пришла? Унизить? Ангелина и так давно уже унижена собственным прошлым, похоронена под его навесами. Ей не быть счастливой. С этой мыслью она уже пол жизни прожила. Промучилась.       Не выдерживает Геля взгляда чужого и, молча встав с кровати, под смешки Захаровой в ванную комнату убегает. Ледяной водой умывает лицо несколько раз, чтоб хоть немного в себя прийти.       Дурацкая поговорка – на правду не обижаются. А пропитанные желчью слова Кристины были правдивы на все сто процентов. И Геля это прекрасно понимала. Вот только почему её обида душит?       Душит и топчет, загоняя под землю сырую. На какое-то время это ушло из памяти, но Захарова снова возвращает Ангелину в реальность.       А реальность ей нисколько не нравилась. Хотелось подарить Кристине хоть капельку тепла и заботы. Хотелось показать, что в ней нет той грязи, о которой она твердит, навязывая большое чувство вины. Но, видимо, этого ей не нужно.       Новосёлова в последний раз лицо умывает, кинув на отражение взгляд раздражённый и спешно выключив кран, в комнату шагами быстрыми уносится, почуяв веявший оттуда сигаретный дым.       — Чё так долго? — спрашивает Кристина, развалившись в кресле. На лице улыбка наглая, а между пальцев сигарета. Слава богам, Захарова хоть пепельницу нашла.       Застыв посреди комнатушки, Ангелина руки на груди скрещивает и всматриваться в девушку начинает. Ну зачем она пришла? И без слов понятно, что «задать вопрос» было всего лишь предлогом.       Всматривается и отмечает, что та красива даже с мелкими морщинками и усталостью, которая плещется в глазах цвета ясного неба. Красива с шрамами на запястьях и хрипотцой в голосе.       Новосёлова взгляд около ног спортивных останавливает и хмурится, подойдя ближе. Рядом с правой ногой пачка сигарет валяется. Её пачка.       — Кристина! — возмущается и пачку пустую в руки берёт. — Это же моя последняя сигарета была.       — Не ори, я тебе в следующий раз принесу, — смеётся и за ладонь хватает резко, вынуждая сесть к себе на колени.       А Ангелина и сказать ничего не может. Лишь неосознанно за шею руками обнимает и глазами хлопает. Какой нахрен следующий раз? Действия Захаровой не поддавались никаким объяснениям.       — Будешь? — Кристина к губам Гели сигарету подносит, пальцами другой руки бедро поглаживая. Мурашки по телу у Гелечки бегут от касаний ласковых и раздражение выплёскивается от переполнявших эмоций.       — Захарова, — от сигареты отворачивается и пытается встать, но Кристина не даёт сделать этого. — Отпусти!       — Да сиди уж, — улыбается и дым выдыхает в лицо Ангелины. Видимо, настроение у неё хорошее.       — Может, ты уйдёшь? Я на вопрос твой ответила. Что тебе еще нужно? — знает, что с клиентами так разговаривать нельзя, но всё равно высказывает, наплевав на возможный штраф и выговор.       — Не знаю, — отвечает Кристина без ухмылки, бросив окурок в пепельницу, стоящую на подлокотнике кресла. — Честно, не знаю, Новосёлова. Что-то останавливает меня уйти. Когда я к тебе пришла три недели назад, мне хотелось тебе так въебать, чтобы ты сдохла. Мне хотелось, чтобы ты мучилась. Но тогда это был просто ебучий порыв, я была бухая. Сегодня, ещё пару часов назад, я думала, что задам этот тупой вопрос и съебусь навсегда. Наказывать тебя не имеет никакого смысла, жизнь и так всё по местам расставила. Но сейчас почему-то уйти не могу.       Шепчет Захарова, не убирая руки с горячего тела Ангелины. Пальцами под ткань футболки широкой залезает и по животу гладит, шумно в шею дыша.       А Гелечка, слюну сглотнув, проговаривает:       — А ты пересиль себя, Кристин, и уходи, Пожалуйста. Перестань мучить меня, мне и так стыдно за всё, что произошло. Я признаю свою вину и искренне прошу прощение. Вот только понимаешь, что ничего не изменится?       Тишина целую минуту в комнате стоит. Лишь тихий голосок Ангелины, вперемешку со всхлипом, её разрезает:       — Я бы с радостью вернулась в прошлое и поступила бы по-другому, но это невозможно. Невозможно, Кристина. Что мне сделать, чтобы ты оставила меня в покое? Что?       Слёзы по щекам катятся, на футболку чужую крупными каплями падая, а голос на конце фразы срывается. Не получилось сдержаться, усталость и двоякие чувства переполнили Гелечку напрочь.       Ей ответа услышать хочется, но Захарова молчит. А молчание гнетущее убивает попросту. И слёзы с удвоенной силой льются из глаз.       — Что мне, блять, сделать!?       — Прекрати себя вести как ёбанная истеричка и тряпка, — хрипло произносит Кристина, сжимая ладонью грудь.       А Новосёлова успокоиться уже не может. Поток слов рекой бурой течёт, и она в них захлёбывается. Ни думает, ни подбирает, плюёт на последствия:       — Ударь, если тебе от этого легче будет!       — Не будет. Как видишь, в прошлый раз легче не стало.       — Это от одного удара. Можешь избить. — выплёвывает и за плечи хватается, хлюпая носом.       — Ты ненормальная, блять!? — прямо в губы проговаривает раздражённо, пальцами подбородок ухватив.       — А давай мы потрахаемся, а я с тебя денег не возьму? Хочешь, на камеру всё запишем? А ещё я могу...       — Какая же ты ёбнутая, — закрывает рот Ангелине рукой и в глаза заглядывает, будто увидеть что-то пытается.       Неожиданно для Гели Захарова с кресла подрывается резко, вынуждая ту обхватить себя ногами за талию, и к ванной комнате направляется, не обращая внимания на попытки вырваться.       Гелечка же и понять ничего не успевает, руки чужие её быстро сажают на дно душевой кабины и вентиль с холодной водой включают, направляя струи душа на неё. От большого напора футболка намокает в миг, прилипает к телу, а волосы сырыми становятся.       Холодно. Очень Холодно. И стая мурашек по коже разбегается. Ангелина тут же встать пытается, но Кристина не даёт сделать этого, вжимая ладонь в плечо.       — Захарова! Перестань! — визжит и лицо отворачивает от летящих капель ледяных. Из-за дрожи даже не получается встать на ноги, и Геля зубами постукивает, хмуря тонкие брови.       Вдруг поток воды прекращается, и Кристина лейку душа на место возвращает. Взглядом медленным по телу проходясь, проговаривает с нотками раздражения:       — Успокоилась? — тихий голос, но Гелечке он рычание зверей диких напоминает, и она отодвигается подальше, боясь ответить. — Я вроде по-нормальному спросила. Успокоилась!?       И получив еле заметный кивок, за руку вытаскивает на пол ледяной. Ангелина дрожит, с ноги на ногу переминается, обнимая себя за плечи, и злобно на Кристину исподлобья поглядывает. Та в сухой одежде стоит и мокрые ладони о шорты вытирает, не обращая на неё внимания.       А Геле холодно и мокро. Футболка к телу прилипает тряпкой мокрой, а с волос вода скатывается на кафель крупными каплями. Одежды сменной не осталось, и от досады завыть хочется.       Болеть было категорически запрещено. Пропадут клиенты, а если не будет клиентов, то о деньгах можно забыть. Более того в такой ситуации легко было нарваться на штраф. А Штрэфонд, падкая на деньги, с огромным удовольствием штрафовала за малейшую провинность.       Поэтому ни при каких обстоятельствах нельзя было болеть. Что угодно делай, хоть тонной таблеток закинься и запей пятьюдесятью кружками кипятка, но на работу завтра выйди.       Из-за мыслей о возможной болезни голова кругом идёт, а конечности трясутся как у законченного наркомана. И только прикосновения Кристины из гнетущих мыслей вырывают.       — Ты, блять, оглохла!? — за плечо трясёт, сжимая мокрую ткань футболки пальцами, которые Гелечке кажутся горячими даже через одежду. Тепло тела чужого магнитом манит, побуждая самой притронуться, прижаться, но остатки здравого разума упорно твердят, что нельзя.       Нельзя. Нельзя. Нельзя.       Кристине этого не надо. Она либо оттолкнёт грубо, либо ударит, добавив слова мерзкие. Она не в силах тепло от других людей принять, не то чтобы отдавать его. Тем более шлюхам.       — Снимай тряпку быстро! — кричит, но реакции ноль. Геле непонятно для чего это нужно, и она просто смотрит, как капли воды образуют на кафеле маленькую лужицу. — Новосёлова!       Поняв, что ничего не добьётся, Кристина футболку с неё снимает рывком и в сторону откидывает, глазами осматривая комнатушку. Ищет что-то, пока Ангелина мёрзнет и правую ступню о ногу потирает, стараясь не грохнуться на пол.       Когда махровое полотенце в лицо прилетает, Гелечка чуть ли не падает, пошатнувшись.       — Чё стоишь как истукан? Вытирайся давай. А где у тебя тряпьё валяется? — и получив непонимающий взгляд от Гели, которая волосы полотенцем сушит, уточняет. — Ну футболки, шорты, маечки, чё ты там еще носишь?       И Ангелина с усмешкой на пухлых губах проговаривает, пристально смотрит на Захарову, желая узнать её реакцию:       — Нигде. Здесь только нижнее бельё для сеансов лежит. А вся приличная одежда в отдельной комнате находится. Нас пускают туда только тогда, когда нам нужно выйти в город. И перед этим необходимо отчитаться перед Штрэфонд.       А Кристина брови в изумлении поднимает, в лицо Гелино взглядыватся, будто спрашивая, шутка это или нет. Не знает она тонкостей работы в борделе, а все попавшие сюда девушки давно привыкли и смирились. Гелечка тоже.       Ей давно уже стало наплевать. Множественные минусы покрывал один большой плюс. Свои услуги она предоставляет не мужчинам, а женщинам. Всё остальное неважно.       Старательно вытерев тело, Ангелина сырое полотенце вокруг него оборачивает и к двери босыми ногами ступает осторожно. Выйти уже хочет, как вдруг на её плечо горячая ладонь опускается.       Придавливает словно, двинуться с места не даёт, и Геля оборачивается с опаской, не переставая дрожать. Захарова, оставшись в одних шортах и спортивном топе, свою белоснежную футболку протягивает, поджав губы. Протягивает, а Гелечка не торопится её в руки взять.       Вдруг это усмешка? Шутка? Сон?       Она сейчас примет помощь, поластится к ней как брошенный щенок, а Кристина, больше похожая на дворовую псину, ей руку по самый локоть отгрызёт и выплюнет под ноги, веселья ради.       — Ты долго ещё будешь глазёнками хлопать? Бери давай, пока я не передумала. — раздражается, собственные глаза округляет, подходя ближе. — Может, мне ещё её на тебя напялить?       — Я сама, — аккуратно пальцами предложенную вещь берёт, отведя взгляд в сторону. Тихие слова благодарности проговаривает, почти прошёптывает, только были они произнесены в пустоту. Дверь за Кристиной давно уже закрылась.       Не придёт она больше. Навсегда ушла, как и обещала. И этой мысли почему-то стало плохо. В висках застучало, во рту пересохло. Не смогла, не успела вину свою искупить.       Никогда её Кристина не простит. Да и Гелечка саму себя тоже. Остаётся только плакать по ушедшей дружбе, детским воспоминаниям и голубым глазам.       Лишь футболка будет служить напоминаем о Захаровой. Гелечка вздыхает грустно и, прикрыв веки, вещицу к носу подносит. От неё пахнет сигаретами, потом и грёбанными зелёными яблоками.       Ангелина быстро отдёргивает футболку от лица и на себя надевает, ладонями разглаживая. Надевает и думает о том, что нужно купить яблок.       Зелёных яблок, которые она никогда не любила.

***

      И почему эта клуша так долго в ванной комнате находится? Вдруг утопиться решила или вены вскрыть, находясь в истеричном состоянии? Этого ещё не хватало. Ну не настолько же она тряпка, чтобы покончить с собой из-за каких-то пустяков.       Кристина надеялась, что не настолько.       Надеялась и немного нервничала, кусая губы. Если через минуту Новосёлова не придёт, то придётся за ней идти и мозги на место вправлять, чтобы хуйней всякой не занималась.       Кристина по своим шрамам на правой руке ногтями проводит неспешно и проговаривает тихо, безэмоционально:       — Это не стоило того.       Какие-то проблемы со временем решились, загоны исчезли, а шрамы навсегда остались безобразными линиями на светлой коже.       — Кристина? — и вздрагивает резко, сидя на кровати и услышав мягкий голос, похожий на мяуканье котят.       Геля так тихо зашла в комнату, что Захарова даже не заметила и слегка испугалась, дёрнувшись. Та на приведенье смахивает; бледнющая, маленькая и незаметная. Дрожит, глазами хлопая удивлённо, и ладонями футболку приглаживает, что доходила ей до середины бедра.       А она, между прочим, очень Новосёловой шла. В Кристининой футболке Ангелина казалась какой-то домашней и уютной. Родной.       Захарова мысли эти отметает подальше и взглядом пристальным по Гелечке проходится. По лицу худому, по фигуре костлявой, которую можно было разглядеть сквозь объёмную футболку, по татуировкам кривым и непонятным. И по шрамам.       Они везде. На запястьях и бёдрах, в виде дурацких порезов и уродливых ожогов. Ебучая мерзость.       — Подойди, — хрипло и заинтересованно. — быстрее.       Разглядеть и прикоснуться хочется, погладить. Узнать, что причиной стало. Геля секунд несколько медлит, пальцами теребя низ футболки, и подходит, набравшись смелости.       Кристина запястье обхватывает несильно, улыбаясь, и к небольшому шрамику от сигареты притрагивается. Гладит указательным пальцем нежно и смеётся тому, что Ангелина трясётся в её руках.       — Всё-таки тряпка.       И снова слёзы, сопли и дрожь. Гелечка из последних сил себя сдерживает; слёзы в глазах стоят, но она их смаргивает отчаянно и вырвать руку пытается.       Но Кристина крепко её держит, усмехаясь жалким попыткам. Она второй ладонью к бедру, нескрытому тканью, прикасается и отдёргивает сразу же.       У Ангелины всё тело ледяное. Ей бы побыстрее в кровать лечь да пледом укрыться, а она стоит и молчит. Видно же, что ей холодно, но сказать боится об этом.       — Сядь, — шепчет, не отпуская руку. Дождавшись выполнения своего приказа, ближе притягивает и ноги к себе на колени укладывает. Одной ладонью кожу холодную гладит, согревая, а другой подбородок дрожащий ухватывает.       Захарова видит глазки карие, полные слёз горьких, и её будто по лицу бьют ногами. Перед ней снова Ангел находится. Не шлюха и не тряпка, а самый настоящий Ангел, только без крыльев.       — Я знаю, что ты замёрзла, — вкрадчиво, спокойным тоном. — не бойся, ангелок, я согрею.       И услышав тихий всхлип, своими губами к чужим прикасается. Но на этот раз нежно. Целует и к себе на бёдра сажает, прижимая ближе. Каждый участок кожи оглаживает, растирает заботливо. Под футболку рукой заныривает и касаниями горячими по телу ведёт. Гладит и сжимает, оставляя лёгкую красноту.       Пальцы уже по низу живота гуляют, а поцелуй всего глубже становится. Пошлости в нём нет, есть только отчаяние и желание хоть как-то помочь.       Кристине честно хочется большего, но она на позволяет пальцам отпуститься ниже. Они сейчас не в том состоянии. Обе.       И может, это просто отговорка, чтобы был повод прийти в следующий раз, но ей похуй.       Сейчас её волнует другое. Она поцелуй прерывает нехотя и спрашивает, улыбнувшись:       — Согрелась?