Продай

      — Посмотрим, Кирочка.       И Медведева, услышав имя своё, что произнесено было с отвратительной интонацией, с кресла подрывается резко и, перегнувшись через стол, хватает мужчину за волосы. Натягивает до боли и, увидев испуг в глазах чужих, шепчет с кривой усмешкой на лице:       — Псина, блять.       У Алексея в миг взгляд из стороны в сторону забегал, задёргался уёбищно кадык; урод не ожидал, видимо, что Кира, с виду хрупкая девушка, решит применить физическую силу. А Медведева нутром чувствует его страх липкий, и её смех пробирает.       — Испугался? — спрашивает с наигранной заботой, усиливая хватку до побеления собственных пальцев, и добавляет. — Лёшенька.       Хочется голыми руками проломить ему череп, заставить захлёбываться в луже крови, но Кира сдерживает себя. Сдерживает, понимая, что за любым её действием будут последствия и вряд ли хорошие. Она ещё два года назад поняла, что за любой малейший поступок приходится отвечать.       — Отпусти сейчас же!       — Да пожалуйста, — улыбнувшись и слегка помедлив, Кира руку убирает, и Алексей, едва удержав равновесие, чуть ли не лбом об стол дубовый бьётся.       Слабак, иначе и сказать нельзя. В нём, кроме спеси и алчности, ничего нет, и от этого Медведевой становится мерзко до тошноты. Ну как светлая и добрая Лизонька смогла его полюбить? Как?!       — Ненормальная! — выплёвывает с раздражением, поправляя волосы, и взгляда злостного с Киры не сводит.       А она, не переставая широко улыбаться, стол огибает и к Алексею подходит, что к двери пятится под смешки тихие.       — Проваливай-проваливай, урод. Вот только запомни, что Лиза с тобой не будет!       — Ошибаешься.       И прежде чем Кира успевает что-либо сделать, скрывается за дверью. После оглушительного хлопка кабинет окутывает тишина давящая, и лишь неистовое биение сердца не позволяет окончательно свихнуться.       Маска спокойствия слетает с лица, и Медведева на негнущихся ногах подходит к кожаному диванчику, где впопыхах был сброшен пиджак чёрного цвета. Дрожащими пальцами из кармана достаёт пачку сигарет и закуривает, бросая зажигалку куда-то в угол.       Гадство. Полнейшее гадство.       Впервые за несколько лет Кира серьёзно оступилась. Она поддалась чувствам и желанию защитить, уберечь Лизоньку от всего плохого и разрушающего и без того слабую психику, но сама лично толкнула её в руки человеку, что умело ломал чужие души.       А ведь Андрющенко он сломал, и Кира это ясно видела. Видела, как Лиза сжималась, напрягалась всем телом, когда прохожие на улице начинали кричать во всю глотку. Видела, как у неё слезились глаза от мягких, но неожиданных прикосновений к коже. Видела, как Лизонька с опущенной головой и дрожащим голосом извинялась за то, за что не должна была извиняться.       И от этого Медведевой просто становилось дурно. Ну нельзя, нельзя так поступать с человеком, который тебя любит чистой, светлой, как маленькие дети, любовью.       Пепел летит прямо на пол, но Кира не обращает внимания, её больше волнует взгляд, что бросил напоследок Алексей. Взгляд многообещающей и мрачный, убивающий. Если бы этой встречи не состоялось, то, возможно, мужчина и забыл бы про Лизу, но Медведева, решившая поговорить с ним, неосознанно всё испортила.       У него ярким пламенем загорелись глаза и расплылась мерзотная улыбка на лице, когда он услышал, что Лизонька страдает. Плачет беззвучно в комнате и мало ест, не переставая думать о Лёше, а ему смешно.       Смешно с того, что Андрющенко жизни радоваться не может и хоронит себя в своих же страданиях.       Окурок летит в окно открытое, и Кира нервными движениями поправляет волосы, что волнистыми прядками в лицо лезут настойчиво. За второй сигаретой тянется, чтобы мысль навязчивую из головы выбросить и в состояние спокойствия прийти, но пачка оказывается пустой.       Смятая коробочка тут же оказывается на белоснежном подоконнике, а мысль еще сильнее в голове укрепляется.       Что бы Лёша ни говорил, он себя проявит. Проявит ещё как, и от осознания этого Кире до непривычной дрожи в теле становится страшно за Лизу.

***

      Увидев на пороге хозяйку борделя, Лиза чуть ли не падает, чудом успев облокотиться о дверной косяк. В горле ком нарастает, а в голове ворох мыслей, что отдаются тупой болью в висках. Вдруг Штрэфонд пришла за ней? А вдруг Кире просто надоело возиться с Лизонькой, и она таким образом решила от неё избавиться? Или вдруг...? И таких «вдруг» было до неприличия много.       Чтобы как-то заглушить бесконечные вопросы, заданные самой себе, и прервать напряжённое молчание, Лиза тихо, почти что вымученно, проговаривает:       — Здравствуйте.       И в ответ смех, который заставляет съёжиться ещё сильнее. Лишь повнимательней присмотревшись к девушке, Андрющенко осознаёт, что перед ней никакая не хозяйка борделя.       Черты лица разные, стиль в одежде тоже, да и взгляд заметно отличается. Если Штрэфонд всегда смотрела высокомерно и презрительно, то в глазах этой незнакомки были добрая усмешка и какой-то непонятный для Лизы интерес.       Дышать стало проще, и испуг потихоньку отступил сторону. Вот только на смену ему пришло чувство собственной глупости, что накрыло Лизоньку по самую макушку.       Перестань шугаться людей, прекрати вздрагивать от каждого шороха, бестолочь. Это выглядит до омерзения жалко. Да и ты и без того жалкая.       И ругает себя в мыслях, потому что не может иначе. Потому что только обвинять себя грехах любых умеет, даже если это не она согрешила; рушить некогда яркую личность и захлёбываться в своих слезах, что каждый божий день стекают ручьями по впалым щекам.       Разрушать, загонять себя в рамки строгие, утопая в своей беспомощности, но не любить. Любить себя не получается, сколько бы Лиза ни старалась.       Незнакомка что-то говорит ей, но Индиго лишь кивает автоматически, слегка вздрогнув. Кира никогда бы не вернула её в бордель, а она такое о ней смогла подумать.       Медведева даже не знает об этом, не догадывается, а Лизе всё равно попросить прощения хочется.       — Всё в порядке, моя хорошая? — и тут же рядом Кира появляется, вызывая на щеках Лизоньки румянец неловкий.       Нужно извиниться. Извиниться. Извиниться. Но при постороннем человеке это сделать довольно-таки сложно, и Лиза отвечает шёпотом, часто моргая зелёными глазками:       — Да.       Но Кира походу не верит в сказанное и пальцы Индиго обхватывает нежно, желая вывести на разговор. Её ласкающие касания кажутся такими согревающими и приятными, что лёгкая улыбка расцветает на лице девчонки.       — Лиз, что случилось? Я же вижу что-то не так. — Медведева спрашивает, в глаза глядя, а Лиза только сейчас замечает, что гостья ушла на кухню.       Появилась возможность поговорить, извиниться, но язык словно к нёбу прирос, и Лизонька лишь татуированную руку мягко сжимает, будто говоря, что переживать не стоит.       — Тебя Захарова напугала?       А Лиза кивает неуверенно, в душе́ радуясь тому, что Кира её волнение списала на появление своей подруги.       — Я спутала её с... с хозяйкой борделя.       Боязно увидеть реакцию Медведевой, и голова вниз опускается с стремительной скоростью. На несколько секунд коридор молчание опутывает, и Индиго глаза зажмуривает, выпадая из реальности.       Не понимает происходящее, не понимает своего состояния и не понимает свои мысли. Виски жутко пульсируют, а быстрое сердцебиение слух режет.       — Ох, Лизонька, — посмеявшись, произносит Кира и неожиданно прижимает к себе, осторожно обнимая руками. Будто шанс даёт в любую минуту вырваться из своих объятий, если неприятны прикосновения. А Андрющенко, которая попросту тепла человеческого почувствовать хочет, обнимает в ответ, обхватывая чужое туловище руками. Крепко-крепко. Она даже сквозь одежду чувствует жар, исходивший от тела Медведевой, и улыбается этому. Ей хорошо и комфортно, безопасно. — Штрэфонд я ни за что не пустила бы и на порог квартиры. А это моя близкая подруга, её тоже Кристина зовут, но ты не бойся. Она тебя не обидит, слышишь?       — Слышу, — шепчет в плечо и, набравшись смелости, спрашивает. — мы можем позже поговорить?       — Конечно. Я зайду к тебе перед сном.       Кира разрывает объятия, целуя коротко в лоб, и уходит на кухню под протяжный вздох Лизоньки. У неё горит лицо после нежного прикосновения губ, и она подушечками пальцев прикасается ко лбу, широко улыбаясь.       Всё плохое из головы вылетело, словно птичка из клетки, и Лиза за весь день впервые почувствовала себя спокойно.       Спокойно в объятиях чудесной и кареглазой девушки по имени Кира.       Весь оставшийся вечер прошёл в размышлениях о поцелуе. Невинном и мимолётном, но таком волнующем, что щёки до сих пор были красными от смущения. Вроде бы ничего особенного, ведь они взрослые люди, и этот поцелуй в лоб по сути ничего не значит, но Лизонька испытала целую бурю эмоций, что до сегодняшнего дня испытывала лишь единожды.       В ту самую первую ночь, проведённую в борделе. Тогда все чувства и эмоции были перемешаны в огромную кучу, и Андрющенко попросту утопала в этом спектре, не зная, как поступить и что делать. Тогда было всё: страх, стыд, отвращение к себе, нежность, что казалась непривычной, и невообразимое возбуждение, которое раньше Лиза никогда не чувствовала.       Ей понравилось, правда, понравилось то, что произошло между ней и Кирой в их первую встречу. Откровенные касания, нежные движения и стоны, боже, Лизонька даже не знала, что умеет так стонать, и сейчас казались каким-то волшебным сном. Сном, который больше никогда не приснится, но навсегда останется в памяти, как нечто чудесное и вызывающее необъяснимый трепет в сердце.       И если бы не было Лёши, борделя и других жизненных обстоятельств, то событие было бы поистине самым ярким в жизни Индиго. Событие, которое можно было бы повторить при желании обеих девушек, но нет. Это невозможно.       Лиза в очередной раз напомнила себе, что рано или поздно она уйдёт, и привязанность к Кире нужно держать в узде, дабы она не разрослась цветами пышными и не поселилась прочно на дне сердца.       И сегодня глупое касание губ к коже вызвало столько же эмоций, ощущений, как и в тот день. Но сегодня всё по-другому, нет стыда и омерзения, лишь лёгкое смущение и желание поцеловать в ответ. Не в лоб или в щёки, а в губы. Просто прикоснуться своими губами к чужим и вновь ощутить их мягкость, вспоминать, как чувствуются поцелуи с языком, похожим на змеиный.       Но нельзя. Нельзя привязываться и целоваться, нельзя доставлять хорошему человеку столько проблем и думать, что всякая помощь безвозмездна.       Лиза ведь не совсем глупая. Она видит и понимает, что Кира что-то чувствует к ней. И её прикосновения, слова, улыбки говорят об этом, но Лизонька сделать шаг навстречу не может.       Хочет, но не может.       Потому что всё неясно и неправильно.       Потому что есть Лёша, которого она любит и которого не предаст, даже если он выкинет её на грязную и холодную улицу, как блохастого, никому ненужного котёнка.       Алексей ведь для неё Господом Богом является, не иначе. Он Лизоньке и показал другую жизнь, что до встречи с ним она видела только в сериалах и подростковых книгах. Серые будни благодаря Лёше ушли куда-то далеко, и на смену им пришли дни, где было веселье и не было нравоучений матери и бесконечных ворчаний бабушки по поводу учёбы.       Лиза не соврала тогда Кире. Она по правде считает Алексея своим спасителем, он же избавил её от гнёта родительского и показал, что послать родственников куда подальше не является чем-то зазорным.       А Андрющенко, находившаяся под сильным влиянием Лёши, послала, устав находиться в оковах близких людей.       Всё назло родным сделала, лишь бы счастливой себя почувствовать.       Нельзя уезжать далеко, а Алексей купил Лизе билет, и она уехала в другой город, за несколько тысяч километров от своего родного дома.       Нельзя до окончания университета встречаться с мальчиками, а Лизонька вступила в отношения с мужчиной, который старше её на одиннадцать лет, и вскоре бросила учёбу.       Нельзя делать татуировки, а Лёша оплатил ей первое тату.       Семья запрещала многое, но с ним можно было всё, вот только со временем в их отношениях появилось множество «нельзя», которое в сотню раз превышало запреты родителей.       И приятная мелодия вырывает из потока мыслей, вынуждая Лизу быстро встать с дивана. На экране телефона крупными буквами светится «администратор», и Андрющенко подрывается сразу же, понимая, что вдруг это важный звонок. Ногами босыми по полу шагает, забыв про мягкие тапочки, которые около дивана лежат, и футболку на ходу поправляет.       Лиза рядом с дверью уже оказывается, но вызов сбрасывают неожиданно, и она, поджав губы, с неуверенностью за ручку дверную берётся.       — Кир, но если она действительно захочет уйти, то ты отпустишь её?       И Лизонька застывает на месте, боясь зайти на кухню. Догадывается, что о ней говорят, и глазами хлопает, думая остаться или нет. Подслушивать - плохо, об этом с детства известно, но Индиго себя пересиливает и крепче за ручку хватается. Интересно ей, что Кира скажет, и она дыхание затаивает.       — Конечно. Мне очень больно видеть её слёзы, и я не хочу, чтобы она страдала. Не хочу, чтобы она плакала. Если Лизе так будет лучше, я её отпущу. Отпущу, наплевав на свои чувства к ней.       Секунда, и сердце будто бы остановилось вовсе. Телефон Медведевой чуть ли из руки не падает, но Лиза успевает его покрепче ухватить пальцами. Если раньше она сомневалась, считала плодом своего воображения, то сейчас точно знала: Кира испытывает к ней чувства.       И становится больно вдвойне, потому что скоро Лизоньке придётся уйти.       Быстро отдав телефон, Индиго уходит в спальню, не переставая думать о словах Киры, и на краешек кровати садится. Ждёт, когда девушка придёт, и заснуть боится. Им ведь обязательно нужно поговорить.       Но Лиза, уставшая от переживаний, с болью в голове, всё же засыпает прямо поперёк кровати, даже не укрывшись одеялом. Из сладкого, но не долгого сна её вырывают чужие руки на талии и тяжесть пушистого пледа.       — Кира?       — Моя хорошая, я не хотела тебя будить, прости. — приговаривает в шею, обдавая горячим дыханием, и пальцами к животу легонько прикасается через ткань футболки. Лизе приятны эти прикосновения. — Можно я с тобой посплю? Просто Кристина пьяна, и я не хочу отпускать её так поздно домой на другой конец города. Она сейчас уже на диване уснула.       — Можно. — отвечает шёпотом и к Кире лицом поворачивается, желая поговорить. Та очень красива, красива в лунном свете, Андрющенко любуется невольно ей пару секунд и произносит дрожащим голосом. — Я перед тобой из... извиниться хочу.       — За что? — спрашивает удивлённо Медведева, а Лизонька слюну сглатывает, сведя брови у переносицы. Ей немного страшновато.       Кирины карие глаза горят ярко-ярко, они будто душу прожигают, выворачивает наизнанку своим сиянием; руки же тело гладят ласково, но без какой-либо похоти, без намёков, и под таким натиском приходится подчиниться:       — Когда пришла твоя подруга, и я перепутала её со Штрэфонд, мне в голову пришла противная мысль. Очень противная, Кира, мне... мне даже говорить об этом стыдно.       Говорит словно через силу, словно если она не извинится сейчас, в эту же минуту, то случится что-то страшное, непоправимое, и вся жизнь покроется мраком. Лизе эти извинения в первую очередь нужны, если Кира простить её сможет, значит, что и Лизонька перестанет корить себя.       — Какая мысль? — мягко, без давления задаёт вопрос, поглаживая кончиками пальцев выпирающие рёбра. А дрожь ещё сильнее тело окутывает, и Индиго, кусая губы, взгляд отводит стыдливо.       — Я подумала, что ты захотела вернуть меня в бордель.       На последнем слове голос предательски срывается, и несколько слезинок скатываются по лицу, обжигая нежную кожу. Лизе теперь не страшновато, а страшно, и она глаза зажмуривает, руки к ушам тянет, чтоб закрыть, как ребёнок маленький. Не видеть и не слышать, не чувствовать.       Но осуществить желаемое не получается. Чужие пальцы к щеке прикасаются легонько, и Лизонька глаза широко распахивает, одновременно убрав руки. Кира с осторожностью слёзы стирает с лица, а Андрющенко ещё сильнее заплакать хочется.       Потому что молчание и непонятные прикосновения к коже хуже криков, упрёков, ударов. Слёзы вновь наворачиваются, и Лиза чуть ли не в беззвучном плаче задыхается.       — Кир, пожалуйста, прости меня. Пожалуйста.       И шёпот в ответ:       — Не извиняйся, моя хорошая. Ты ни в чём не виновата. Ни в чём, слышишь? Ты просто очень-очень устала, тебе тяжело, и поэтому думаешь только о самом плохом. Дни, что ты провела в том ужасном месте, к сожалению, отпечатались на тебе сильно, и я бы не за что ни отправила бы тебя туда вновь. Ты бы не выдержала снова те мучения, ту жизнь. Сломалась бы окончательно и всё, а я не хочу тебе плохого, Лизонька. Ну не плачь, пожалуйста.       А слёзы не перестают течь из глаз зелёных. Лиза дрожит, носом шмыгает и к Кире пододвигается ближе. Её руки до сих пор лицо гладят, слезинки стирают аккуратно, впитывая каждую в свою кожу; Индиго с грустной улыбкой кивает благодарно и выпаливает, не зная зачем:       — Я нечаянно услышала ваш разговор на кухне.       — Что ты услышала? — лёгкое напряжение в голосе чувствуется.       — Что если я захочу уйти, то ты меня отпустишь, несмотря на...       Договорить не успевает, как вдруг Кира накрывает её губы своими. Невесомо, давая возможность оттолкнуть. Но Лизонька отталкивать не хочет. Она несмело отвечает на поцелуй и ладонями притрагивается к телу Медведевой, прижимаясь теснее. Этот поцелуй с привкусом крепкого алкоголя, нежности и отчаяния. Отчаяния, что в них обеих поселилось давно, ещё до встречи друг с другом.       Целует Кира мягко, без напора, а её рука буковки на шее Лизы поглаживает, щекоча. Девчонка забывает обо всём и на ласки охотно отвечает.       Языки переплетаются, краснеют губы, и всем необъяснимо становится хорошо. Андрющенко жмётся к телу, целует, чувствуя лёгкую горечь алкоголя, и полностью растворяется в своих чувствах.       Ей Киру отпускать совсем не хочется. Она руками шею девушки обхватывает и в губы ей выдыхает воздух. Руки Медведевой греют, возбуждают и хочется их почувствовать на коже, но никак на ткани футболки.       А Кира, будто прочитав мысли Лизоньки, пальцами под вещицу пролезает и к голой груди притрагивается уверенно. Сжимает осторожно, гладит и соски потирает подушечками больших пальцев, ловя губами тихие стоны Индиго.       Она их сдерживать уже не может, даже попыток не делает, и глаза закатывает в наслаждении. Горячие поцелуи на шею спускаются, а бледная на ней кожа влажной становится, покрывается мурашками. Кира языком по татуировке ведёт, и покрасневшая Лиза вновь стон из груди выпускает.       Сильнее краснеет, прикусив опухшую от поцелуев нижнюю губу, плечи крепкие обнимает и кивком позволяет ладоням Медведевой спуститься ниже, к животу впалому.       Лизе тепло, приятно до дрожи, и ей кажется, что их ничто не остановит в эту секунду, но как только татуированные пальцы ныряют за резинку нижнего белья и оглаживают половые губы, что уже стали влажными от возбуждения, она в руками упирается в грудь Киры и вскрикивает хрипло, неожиданно даже для самой себя:       — Не надо!       И Медведева, убрав руки свои, отстраняется сразу же, осматривает Лизоньку, которая, тяжело дыша, трясётся всем телом.       — Лиза! Что случилось? Я сделала тебе больно, обидела? Не молчи, пожалуйста, скажи мне, моя хорошая.       Аккуратно ладонь протягивает, предлагая Андрющенко взять её, и та цепляется за неё, словно за круг спасательный, выпаливая:       — Я... я просто... просто... думала получится... извини.       Снова слёзы по щекам текут дорожками, снова горло хрипы сдавливают, потому что Лиза вспоминает. Вспоминает проведённые три недели в борделе, где были только боль, кровь и слёзы.       Плачет, почти что задыхаясь, и руку Киры сжимает, ища успокоения, помощи в объятиях девушки.       — Моя хорошая, ну тише-тише, солнышко.       И груди прижимает, по спине проводя. А Индиго слёзы роняет, перед собой видя комнатушку маленькую со стенами бордовыми, и в грудь Кирину утыкается лбом горячим.       Плачет горько, ведь воспоминания накрыли с головой, надавили на рану болезненную, что зажить не успела. Тогда, в борделе, нежности было немного, поцелуев ласковых тоже, но Лиза хорошо, до мельчайших подробностей, вспомнила другое: резкие движения, омерзительные слова и боль в теле.       Она вновь боялась ощутить ту боль.       — Прости.       Кира и без слов понимает всё, хмурит брови, сожалея.       — Лизонька, — шепчет, успокаивает, не убирая рук со спины, — я должна извиняться, я, но не ты. Я, блять, головой своей не подумала даже. Полезла. Прости меня. Давай я всё-таки уйду в зал?       Лиза головой мотает, немного придя в себя, и ладони вдавливает в тело Медведевой. Не хочет, чтобы она уходила.       — Я не уйду, обещаю. Давай только спать ляжем.       Не вопрос задаёт, а утверждает, укладывая Индиго обратно на кровать. Волосы её перебирает и проговаривает:       — Лиз, ты мне все рассказывай, хорошо? Больно тебе, плохо, но ты рассказывай, не держи это в себе, не мучай.        Андрющенко притворяется спящей, и лишь когда дыхание чужое дыхание становится ровным, поджимает дрожащие губы и позволяет слезинке скатиться вновь по коже.       Потому что про Лёшу она вспомнила в самый последний момент.

***

      Ступая бежевыми ботиночками по грязным лужам, на которых виднеются круги от крупных капель дождя, Лизонька поплотнее запахивает на себе тонкий кардиган и торопится домой.       Домой к Кире.       От мысли о Медведевой у Лизы сердце согревается и на лице появляется лучезарная улыбка. Когда эта кареглазая блондинка стала такой родной и близкой, Индиго не понимает, но точно знает одно. Она в любом случае будет с ней общаться. Даже после того, как уйдёт.       Всё же Лиза к ней привязалась, и уверить себя в обратном не получается. Искренние улыбки, слова поддержки и крепкие объятия Киры стали самым настоящим спасением. Сама Кира стала спасением.       А Лизонька как только могла, выражала свою благодарность. Напоминала, что нужно принять пищу, когда Медведева, заработавшись, забывала об этом; готовила еду, делала уборку, зная, что после работы та сильно устаёт; и заботилась, когда она себя плохо чувствовала.       И сейчас Андрющенко заботится, что было ей совсем не в тягость. Она под дождём мелким шагает быстро, неся в руке пакетик с лекарствами от головной боли, и огибает прохожих, животных уличных, с каждой секундой ускоряя шаг. Кира в квартире одна находится, ей плохо, и нужно поторопиться.       Но как только Лиза за угол дома заворачивает, то замирает. Пакет с таблетками из руки падает, и коробочки с пластинками на траву рассыпаются, она не замечает этого.       На Индиго надвигается мужчина, внешность его сильно знакома, но она до последнего боится ошибиться. Кинуться к нему, повиснуть на шее, а потом понять, что ошиблась.       И чтобы точно удостовериться, проговаривает:       — Лёша?       А довольный мужчина расцветает в улыбке скользкой:       — Здравствуй, девочка моя.