Продай

      Гелечка никогда не любила прохладную, полную дождей и слякоти осень, а с её приближением всегда впадала в дикую тоску, граничащую с отчаянием. Хотелось укутаться в мягкий плед и, уснув крепким сном, проспать не только три дурацких удушающих месяца, но и всю зиму, а проснуться тогда, когда наступит весна и запоют за окном птицы.       И с наступлением сентября это состояние накрыло Ангелину по самую макушку, затопило, заволокло внезапно, и как выкарабкаться из него она не имела ни малейшего понятия. От безысходности волосы с головы вырывать начала и ночами в подушку ревела, скулила почти что, словно щенок брошенный. Под глазами синяки стали заметнее выглядеть, ногти слоиться, и внешний вид уже оставлял желать лучшего.       Из-за её подавленности начались проблемы в борделе. Клиентки жаловались на излишнюю отстранённость, в Ангелине больше не видели красивую и ухоженную девушку с ослепительной улыбкой и тёмными глазами как у куколки. В ней больше не было былой страсти и запала, только механические движения, которых некоторым женщинам было мало.       Ни эмоций, ни желания яркого, и поэтому Геля становилась для многих скучной.       Поломались, покрылись ржавчиной у куколки шарниры, а широкая улыбка, что раньше казалась вечной, стёрлась под градом слёз солёных, превратив Ангелину в неприглядную вещицу.       А таких кукол всегда выкидывали на помойку за ненадобностью, и Штрэфонд никогда не прекращала об этом говорить.       — Новосёлова, сука! Что, блять, с тобой опять не так? Сначала с температурой провалялась полторы недели, а теперь новая проблема появилась! Ты понимаешь, что люди твоими услугами недовольны?!       — Понимаю, — проговаривает Гелечка, стараясь не смотреть в глаза собеседницы, что сейчас стоит в нескольких шагах от неё и прожигает своим взглядом её лицо.       Прожигает и в секунду сокращает расстояние между ними, схватив Ангелину за оголённое предплечье. Пальцами сдавливает до ощущений болезненных и шипит на ухо, вызывая мороз по коже:       — Понимаешь?! Тогда объясни мне, пожалуйста, что творится в твоей тупой башке!       Злится хозяйка, а Геля губы потрескавшиеся кусает от волнения и мысли пытается в единую кучу собрать, ещё сильнее раздражая затянувшимся молчанием Штрэфонд.       — Ты будешь мне отвечать или нет?! Почему ты хуже стала работать? — хватку усиливает, и Гелечка морщится от боли противной. Наверное, после синяки останутся.       — Я просто устала.       И это было правдой. Усталость, наступившая осень, что подкралась незаметно, и недавняя болезнь отразились на Ангелине довольно прилично. Будто в один момент что-то щёлкнуло в голове резко, перемкнуло, и в неё пришло осознание, заставляющее пульсировать виски активнее: Геля больше не хочет быть шлюхой.       Она свободы желает. Свободы и сына забрать, что сейчас у её бывшего мужа живёт. Счастливой стать хочет, в конце концов, но Новосёлова здраво оценивала свои возможности, ей не по силам отсюда выбраться сейчас, и это факт. Она в штрафах погрязла выше крыши, и вряд ли в скором времени Штрэфонд её отпустит на волю.       Нужно просто было переждать момент отчаяния. Нужно было просто потерпеть, помучить себя немного, и стало бы легче, но, к сожалению, это не осталось незамеченным для чужих глаз.       — Устала?! Ноги раздвигать устала? Милая моя, у нас договор заключён на три года, а ты проработала всего лишь ебаный год! И разве ты не помнишь, как валялась у меня в ногах и умоляла, чтобы я тебя взяла сюда, в мой бордель, работать? Не помнишь, сука?       С каждой секундой голос девушки становится громче, агрессивнее, и Гелечка, чувствуя, как в уголках глаз скопились слёзы, смаргивает их поспешно, боясь вызвать еще больший гнев Штрэфонд.       — Извините, хозяйка. Я обязательно отработаю оставшиеся два года, просто...       И договорить не успевает даже. На шею рука опускается тяжёлая и горло сдавливает, вызывая приступ ярчайшей паники. Плохо Геле, тревожно, и она взглядом по кабинету скользит, хочет хоть за что-то зацепиться и внимание своё переключить, лишь бы ей получше стало. Но бордовые стены, мебель из тёмного дерева и сигаретный дым словно подавляют её, душат больнее ладони, что на её коже покоится.       — Два года? — усмешка на тонких губах и отвращение в голосе заставляют внутренности сжиматься от страха. — Нет, милая, нет! У тебя дохуя штрафов, и я даже не знаю, как ты их отрабатывать будешь, ты уже в минус уходишь! Поэтому я добавляю тебе ещё один год. И выйдешь ты тогда не через два года, как хотелось, а через три, Новосёлова. Если повезёт, конечно.       После услышанного перед глазами резко потемнело, и если бы не рука Штрэфонд, то Гелечка бы точно свалилась на холодный пол.       Три года. Теперь ей, чтобы получить свободу, нужно три года провести в этом чёртовом борделе. Она не выдержит и свихнётся, ибо сил у неё уже нет. Кончились, иссякли, оставив в душе лишь пустоту безграничную и ненависть к себе.       Дура. Какая же Ангелина тупая дура, раз поверила в то, что сможет в этой сфере с лёгкостью заработать деньги без особа ущерба себе и своему здоровью. Она же сама договор подписывала, причём с широченной улыбкой на личике, вселив в собственное сердечко надежду на хорошее будущее.       Ну а что в итоге?       Денег она не получит.       А о здоровье даже и думать не хотелось, сразу становилось дурно.       И лишь единственным желанием было вскрыть вены, ведь иного выхода Гелечка не видела. Но мысли о сыне, её светлом и ласковом мальчике, не давали этого сделать. Было бы очень эгоистично оставить маленького ребёнка, которому необходима материнская любовь и забота, без мамы в этом грязном мире. Пусть Геля и была никудышной матерью, но так поступить со своим малышом она не могла.       — Новосёлова! Я даю тебе два дня, чтобы привести себя в порядок, а то хуже будет. Ты же понимаешь, о чём я? Малейший прокол с твоей стороны и ты снова пойдёшь на трассу мужикам сосать, ясно?! — пальцами шею поглаживает, не обращая внимание на дрожание тела под своей рукой.       — Ясно.       Смиренно и покорно, а в голове бардак.       — И уясни, милая, одну важную вещь: тебе крупно повезло, что ты у меня работаешь!       Тяжёлая ладонь внезапно сползает с горла, и Ангелина, прижав руку к шее красной, дышит шумно и опускается на пол, пытаясь восстановить дыхание. Слёзы безысходности всё же скатываются по щекам, и Геля прячет лицо в дрожащих ладонях. Ей никогда не везло.       Никогда.       Время шло медленно, с каждым днём холодало, но постепенно состояние Гелечки пришло в норму, и лишь лёгкая грусть иногда накатывала на неё небольшими вспышками. С того самого разговора с хозяйкой, в тот же день, на лице Ангелины вновь появилась лучезарная улыбка, и всё вернулось на круги своя.       Вернулась та Ангелина, которая сразу же с порога набрасывалась с горячими и глубокими поцелуями, прижимаясь полуобнажённым телом.       Ангелина, которая без прекословий вставала на колени и вылизывала дочиста, ни на секунду не отводя взгляд.       Ангелина, которая сладостно стонала даже тогда, когда чужие пальцы грубо вбивались в её тело и приносили боль.       И как бы ей не было гадко на душе и противно от себя и прикосновений клиенток, она всегда улыбалась. Всегда, хотя попросту хотелось убиться. Она стала ненавидеть чужие касания к своей коже, что хотелось срезать ножом острым или сгрызть зубами после любого контакта с людьми. Даже если касания эти были нежными.       Но было огромное исключение. Исключение, которое носило красивое и чарующее имя «Кристина».       Мысли о ней практически полностью заполнили голову Гелечки, и как так вышло, она не знала. Что-то необъяснимое, неподдающиеся никаким законам притягивало к ней, словно сладкий леденец к подошве кроссовок, и не давало отлипнуть. Хотелось, чтобы Кристина вновь к ней пришла, но в последний раз её видели в борделе почти месяц назад, и от этого становилось грустно.       Грустно и вместе с тем тепло, потому что их последняя встреча вызвала целый шквал эмоций. Ангелина до сих пор чувствовала на своём теле мозолистые и горячие руки Кристины, и это не казалось чем-то отталкивающим, неприятным. Даже наоборот, желание упасть к ней в объятия возросло в крупных масштабах, и Геля, устав врать самой себе, признала это.       Ей хочется заботы и ласки, а ещё хоть разочек услышать хриплое и вызывающее неловкий румянец на щеках «ангелочек».       «Ангелочек» из уст Кристины, и Гелечка просто на части рассыпется, отвыкшая от такой нежности.       Ну какой же она ангел? В ней ведь ничего ангельского, ну, ни капли, только фальшь и глупость, которая её с самого детства преследует и топит, как щенят несчастных в речке.       А Кристина, которой Новосёлова жизнь поломала неосознанно, почему-то ангелом её всё равно зовёт, как было и десять лет назад. Зовёт и каждый раз заставляет удивляться.       Так было и в тот ужасный вечер, когда к Ангелине, вялой от болезни и усталости, пришла Захарова и принялась лечить. Её слова, прикосновения были наполнены какой-то своеобразной заботой, и оттого всё казалось бредом или сном.       Ведь Кристина не может быть заботливой и ласковой, не может ухаживать за человеком, которого еще некоторое время назад хотела придушить голыми руками.       И так бы думала Геля, если бы ни несколько моментов. Оставленная на тумбочке кружка с каплями молока и запах зелёных яблок на подушке. И дорогущие таблетки, которые, между прочим, Ангелина не покупала.       Всё оказалось правдой, и ей в приступе горячки Кристина не привиделась и не причудилась. Тогда она точно была здесь, и сейчас её вновь хотелось увидеть, а также задать вопрос, который немного волновал.       Зачем она пришла в тот день?       Ведь в борделе обычно клиенток заранее предупреждали о том, что та или иная девочка в силу своего плохого самочувствия не может никого принять в данный день, и в этих случаях предлагали других девушек, хотя существовали такие женщины, которые за дополнительную плату, всё-таки добивались сеанса с понравившейся девочкой и приходили к ней, наплевав на её состояние. А Геле от таких просто становилось мерзко, потому что их было много. Этих клиенток без особого стеснения можно было назвать извращенками, ведь их в первую очередь привлекала уязвимость и полное отсутствие какого-либо сопротивления со стороны шлюх.       И это было отвратительно. Ангелина болела довольно редко, и поэтому в такой ситуации она оказалась всего лишь один раз, да и клиентка была не особо агрессивной, но, слушая истории других девушек, работающих здесь, Новосёлова приходила в ужас.       И когда к ней пришла Кристина, в голову заболевшей Гели невероятным образом пролезли только плохие мысли и прочно закрепились на подкорке мозга. Ей думалось, что Захарова начнёт опять злостно шутить, тыкать в то, что Гелечка работает шлюхой, может, даже попытается склонить к сексу, но нет.        Ничего такого не было. Вместо этого Кристина с осторожностью уложила её в постель и заботливо напоила теплым молоком, нашептывая на ухо какие-то слова, которые не удалось запомнить.       И, вспоминая ту ночь, больше похожую на чудесный сон, Ангелина сквозь слёзы улыбалась, потому что о ней так даже родная мать не заботилась. Хотелось увидеть Кристину и поблагодарить за такую маломальскую, но греющую сердечко заботу, но она всё не приходила, а её постиранная и идеально выглаженная футболка уже больше месяца лежала на дне небольшого шкафчика, дожидаясь прихода своей хозяйки.

***

      Сегодня всё случится.       Сегодня Кристина обязательно поставит грёбанную точку в их истории и, получив долгожданное спокойствие, навсегда исчезнет из жизни Ангелины. Исчезнет и все воспоминания, связанные с ней, хорошие и плохие, попросту спрячет вглубь своей черепной коробки, зальёт высокоградусным алкоголем, а потом вернётся к своей прежней жизни.       К ласковым девочкам, что годны всего лишь на пару ночей, к любимой автомойке и к пьяным посиделкам с Кирой.       Захарова без перерыва думает о том, как жить будет после сегодняшней встречи с Гелей, и улыбается широко, рассчитывая исключительно на хороший исход. Она по коридору узкому идёт, с каждой секундой прибавляя шаг, и успокаивающие мысли в голове прокручивает.       Тебе станет легче.       Ты наконец-то сможешь радоваться жизни.       Тебе это необходимо.       Оказавшись около знакомой двери, Кристина без раздумий и стука, открывает её резким движением руки и замирает на месте, пару раз хлопнув глазами. На расправленной кровати сидит Ангелина в одном нижнем белье розоватого цвета и старательно красит губы помадой, не обращая внимания на Захарову. Но её руки дрожат заметно и она за контур выходит, ругаясь себе под нос.       Чёрт, как она красива.       Гладкие и покрашенные в тёмно-русый цвет волосы локонами по плечам рассыпаются, грудь вздымается завораживающе, и даже вроде тело перестало выглядеть неестественно худым.       В ней всё было красиво, и отрицать это Кристина не может. Она ею любуется невольно, стоя прямо на пороге, а потом, кашлянув несколько раз, проговаривает с хрипотцой в голосе:       — Убери эту хрень, если уж не получается. Ты и так замечательно выглядишь без краски.       А Новосёлова подрывается резко, отбросив помаду в сторону, волосы ладонью приглаживает и улыбку Кристине дарит. Короткую, но радостную.       — Кристина?       Её карие глазки огоньками горят, улыбка всё шире становится, Ангелина на девушку смотрит, словно собака на своего хозяина, который долго не возвращался домой, и, встав с кровати, к ней идёт.       А Кристина, видя, что её приходу рады, улыбается уголком губ и произносит насмешливо:       — Привет, ангелочек.       Она от приветствия нежного чуть ли не пищит, на пол не падает, вызывая смех чужой, и останавливается в нескольких метрах, видимо, боясь подойти поближе. Геля собственные пальцы заламывает, рассматривает лицо напротив и, вздохнув, выпаливает тихо:       — Я рада... рада, что ты пришла, Кристин.       И голову опускает вниз. Захарова усмехается, но взгляд от Гелечки не отводит, любуется уже нагло, губы облизывая, и думает, что это их последняя встреча. Даже жалко как-то.       Перед Кристиной стоит её первая любовь, невзаимная и когда-то сломавшая детскую наивную душу, убившая свет, ранее в ней живший. Любовь, которая проглотила её с костями, пережевала и выплюнула в грязное болото, подтолкнув к совершению самой большой ошибки в своей жизни.       И из-за этой ошибки быть счастливой у Кристины не получалось.       Какое-то время виноватой целиком и полностью в том ужасном случае она считала Ангелину, но не сейчас. Виноваты были все и поровну.       Новосёлова была тогда глупым ребёнком и не отдавала отчёт своим действиям, Кристина тоже, просто её неокрепший разум зациклился на одной неудаче, на одном отвержении, и дальше все закрутилось и покатилось комом.       В том, что у неё не сложилась жизнь, вины Гели нет. В эту минуту, когда она стоит напротив, сломленная, с опущенной головой, со спиной сгорбленной, но блестящими глазами-пуговками и с чувством неловкости, Кристина понимает, что её вины в этом нет.       Есть искреннее раскаяние, радость её приходу и... какая-то надежда, которую Захарова разглядеть не может. Она лишь улыбается, сняв кепку, и сама шаг навстречу делает.       —Я рада... рада, что ты пришла, Кристин..       — И я рада видеть тебя, ангел.       Но в ответ другое проговаривает, подойдя к Ангелине вплотную.       — Я пришла за своей футболкой. Где она?       Слышит вздох, полный разочарования, но улыбку с лица не стаскивает. Не желает бесить, издеваться над Гелей, но просто хочется подольше побыть с ней. Оттянуть момент прощания, о котором и не скажет своему ангелу.       — В ванной, на самой нижней полке шкафчика. Я сейчас принесу. — шёпотом произносит и уходит быстро, оставив после себя запах сладких духов. Запах зелёных яблок.       И минуты не прошло, как Ангелина снова рядом оказывается и протягивает в руки аккуратно сложенную и выглаженную вещицу. Мило.       Кристина не торопится взять её и чужие руки рассматривает внимательным взглядом. У Гели они изящные и тонкие, с красивым коротким маникюром и с бледной кожей. Но они дрожат сильно, и футболку приходится забрать, дабы не мучать девушку.       В ответ Кристина из кармана чёрной толстовки пачку сигарет достаёт и протягивает молча, вызывая на лице Ангелины непонимание.       — Зачем?       — Я же в позапрошлый раз у тебя последнюю сигарету выкурила, так что вот, бери.       И Новосёлова ладонь протягивает осторожно, словно боится, что всё очередной шуткой окажется и контакта зрительного избегает.       — Да бери-бери. — и всучает в правую руку, задержав свои пальцы на бархатистой коже. Кончиками поглаживает, а Ангелина голосом сиплым благодарит, смотря в пол.       — Спасибо.       А Кристина хмыкает и руку не убирает, продолжая гладить. Её ангел трясётся, брови на переносице тонкой сводит, но вырвать ладонь не пытается.       — Посмотри на меня. — хрипло приказывает и пальцами выше ведёт, по запястью, по венкам, что сквозь белую кожу видны. — Ангелочек.       Приказ выполняется в секунду, Геля сглатывает слюну. Дрожит, но смотрит широко распахнутыми глазами, редко хлопая длиннющими ресницами, в глаза Кристины.       Пиздец, какая красивая.       — Ты зачем пришла? — прерывает затянувшиеся молчание, отпрянув.       — За футболкой.       — Зачем ты пришла тогда? — Кристина понимает ясно, о чём речь идёт, и улыбается. Думает, что они больше не увидятся никогда, и решает напоследок сделать не только себе хорошо, но и ей.       Шлюхи тоже в нежности нуждаются, Захарова в этом уверена на все сто процентов.       — Я хотела сделать так, — и взяв круглое личико в свои шершавые ладони, в губы целует со всем трепетом. Нежно и осторожно, зная, что её не оттолкнут.       Только не сейчас.       Кристина полуголое тело к себе прижимает, обхватив талию руками, и целует уже с напором, радуясь тому, что Ангелина ответила взаимностью. Её губы горячие и мягкие, податливые, с привкусом сладости. От них отрываться не хочется вовсе, и Захарова одну руку Геле на затылок опускает. Гладит по волосам нежно, словно котёнка маленького, и своим языком её язык ласкает.       Несколько секунд, и они уже на кровать опускаются, не отрываясь друг от друга. Кристинин ангелочек на её коленях сидит, освобождённые от резинки русые волосы пальчиками перебирает, а сама Кристина от этих действий замурлыкать готова.       Ей приятно до дрожи, невыносимо жарко и одновременно холодно, она ладонями по коже горячей ведёт, собирая тепло. Согревается, млеет от нежных прикосновений губ Ангелины, а потом на постель шёлковую укладывает, нависая сверху.       Поцелуи спускаются ниже и ниже; по хрупкой шее, которую Захаровой когда-то хотелось украсить синяками безобразными, а потом переломить к чертям собачьим, по ключицам, что своей выразительностью взгляд приковывали, и по груди.       Через тонкую кружевную ткань белья Кристина соски поглаживает подушечками пальцев и вскоре к одному ртом припадает, к кружеву прямо, сжав другое полушарие груди в ладони. Гладит, сжимает легонько, наслаждаясь стонами Гелечки.       Стонет она тихо, чувственно, и Захарова сквозь полуприкрытые веки смотрит на неё как божество, как на самого настоящего ангела. На припухших красноватых губах улыбка, в глазах блеск завораживающий, а волосы, что на подушке разметались полумесяцем, напоминают нимб.       Ангел. Не тварь и не сука, а ангел, правда, только без крыльев. Скинула самовольно, потеряла или обрезали безжалостно, это сейчас не столь важно. Важны лишь касания, стоны удовольствия и взаимное желание.       Нет грязи, боли и страданий, только две девушки, что сейчас на кровати огромной друг к другу прижимаются телами и не думают ни о чём плохом. Ни о прошлом, что их сломило и разрушило дружбу, ни о будущем, которого у них не будет. По отдельности – да, но не вместе.       Ну какое у них совместное будущее может быть? У Ангелины, что собственноручно потонула в мире проституции и грязных денег, получив вечное клеймо шлюхи и терпилы, способной только на одно, и у страдающей алкоголизмом Кристины, которая к тому же имеет проблемы с агрессией. Какое?       Правильно, никакого, но на это в данный момент плевать обеим. Им сегодня хорошо вместе, а всё остальное не имеет значения.       Для Захаровой важно лишь одно — её ангел, что сейчас выгибается навстречу её языку, кружащему уже по оголённой груди. Губы со всей нежностью по коже спускаются, оставляя засосы и мокрые следы, а пальцы по бедрам гуляют и вырисовывают невидимые линии. Гелечка дрожит в руках Кристины, тает, и хочется больше её стонов услышать.       Поцелуи на животе, сахар на губах, и ножки раздвигаются шире, радуя Захарову. Она к белью прикасается тонкому и улыбается уголком губ, почувствовав влагу на пальцах. Ангелина лишь дышит шумно, а Кристине её стоны необходимы как воздух, и она языком по влажному кружеву проходится, желая их вновь услышать.       Но слышно только дыхание чужое и больше ничего. Тишина дурацкая на уши Кристине давит, вызывает смешки, и девушка вновь мазок по белью делает, крепко сжав бледные бёдра в своих ладонях.       Стон протяжный по комнате разлетается, а в ответ хриплое и довольное из тонких губ произносится:       — Не сдерживай себя, ангелочек, я же вижу, что тебе нравятся мои действия.       И Гелечка, распалённая и ласковая, молча руку протягивает и на русые волосы кладёт лёгонько. Не осмелевает к себе приблизить, а её желание и без слов понятно.       И кружево с бёдер летит на пол, оставляя Ангелину полностью обнажённой. Её тело прекрасно в фиолетовом освещении, и отрицать это было бы очень тупо. Ни шрамы, ни растяжки не смогут переубедить Кристину в красоте Новоселовой. Потому что её тело желанно, потому что она желанна.       — Кристина.       Зовёт тихо и с нежностью в голосе, продолжая осторожно гладить русые пряди. А Захарова, услышав своё имя, произнесённое устами ангела, вздрагивает неожиданно даже для самой себя.       От такой интонации по телу словно ток проскальзывает, а на лице появляется глупая улыбка, которую и скрывать не хочется. Кристина наконец-то получила взаимность от той, что когда-то казалась ей смыслом жизни, мечтой.       Мечта сбылась, пусть и не совсем так, как хотелось лет десять назад. Пусть при других обстоятельствах и в сложное для обеих время. Они давно уже не подростки, они перестали жить наивными надеждами и верить в сказки, да и сказок про двух принцесс не бывает, и потому хороший конец явно не для них.       Любовь, крепкие отношения не для них, но остатками тепла, что хранятся в их сердцах с особой бережностью, они могут поделиться друг с другом без сожаления. И Кристина даже сгореть готова заживо, только бы еще раз услышать своё имя от Ангелины и получить ответное тепло.       Мягкость её тела, смазка, что отчётливо блестит на половых губах, так и манят к себе, возбуждение усиливают. А разгорячённая Кристина больше не может мучить себя и Гелю, и, притянув её практически вплотную к своему лицу, жадно проводит языком по промежности. Влагу с упоением собирает, кожу поглаживает пальцами, а нежные стоны теперь не прекращаются литься из горла Новосёловой.       Блять, Кристина и не помнит, когда ей так искренне хотелось доставить удовольствие своей партнёрше. И от этого осознания голова идёт кругом, а возбуждение нарастает с большей силой.       Кончик языка к клитору прикасается, обводит его ласково, и Ангелина в руках крепких подрагивать начинает, не прекращая стоны из своей груди выпускать. Для Кристины они самой приятной музыкой кажутся, их она готова слушать без остановки.       Языком мажет плавно, с уверенностью, и клитор без внимания не оставляет, периодически к нему притрагиваясь. Обильно текущая смазка радует Захарову, и она, посасывая губами клитор, внутрь горячего тела двумя пальцами толкается.       Громкий стон, узость, жар, и медленные для начала толчки, сопровождаемые хлюпаньем. Геля тазом поддаётся навстречу, и с секундой каждой движения ускоряются, выбивая новые стоны. Пальцы Кристины отлично скользят по стенкам влагалища, и обеим девушкам хорошо до приятной дрожи.       Кристине от того, что Ангелина желает её, сама на пальцы насаживается охотно, и о симуляции и речи быть не может. А Геля просто такой нежности давно уже не чувствовала.       — Ангел.       Шепчет улыбчиво и взгляд на лицо кидает Гелечки, не прекращая совершать толчки. Она красива, притягательна в полутьме, и у Кристины возникает желание поцеловать её, но только чуть позже.       Чувствуя, что она на грани оргазма, Захарова еще пару раз толкается внутрь, а потом, быстро вынув пальцы, вновь к клитору губами прикасается, сжав мокрыми пальцами бедро до боли легкой.       — Видела бы ты сейчас себя со стороны, как ты красива, ангел.       Хрипло проговаривает, не зная, зачем, и вновь пару уверенных мазков делает, любуясь девушкой, что сейчас на мятых простынях извивается. Геля кончает с громким стоном, и Кристина аккуратно отстраняется от неё с усталой улыбкой на лице.       — Я пиздец как хочу поцеловать тебя.       И, притянув её к себе, целует влажными губами, гладя обнажённые плечи руками. Несколько секунд, движения губ в ответ, и всё для Кристины обрывается с резко пришедшей в голову мыслью.       Сейчас ей нужно уйти, ведь всё, что она хотела сделать, выполнено, но Ангелина, схватив её за ткань толстовки, отвлекает её своим голосом, будто бы прочитав мысли.       — Не уходи сейчас, пожалуйста. Я тоже хочу сделать тебе приятно.       И мягким толчком в грудь опускает Кристину на подушки. Хочет уже джинсы с неё снять, но на запястьях чужие руки в миг оказываются.       — Не нужно. — произносит с хрипотцой и брови сводит, понимая, что задумала Ангелина, но позволить ей сделать это она не может. Хочет, но не может, потому что помнит, как в первую их встречу в борделе, поставила её на колени и заставила себе отлизать.       — Почему?       — Я же, блять, в прошлый раз... типа, заставила тебя...и мне пиздец мерзко от того, я... — путается, сбивается, и извинения на кончике языка крутятся, но Кристина не успевает их произнести вслух.       — Не переживай, — заправляет русые волосы Захаровой ей за ухо пальчиками, произнеся спокойным голосом. — сейчас я хочу этого по-настоящему.       И с улыбкой стягивает джинсы вместе с нижним бельём, откидывая вещи подальше. По ногам гладит, поцелуями бёдра одаривает, а потом их в сторону разводит осторожно.       — Я действительно хочу это сделать. Расслабься, пожалуйста. — и возбуждённому телу прикасается губами, языком. Её уверенные и умелые движения Кристине затуманивают разум не хуже алкоголя, и она шире ноги раздвигает для Новосёловой, ни о чём не думая.       Она взгляда не отводит от ласкающей её Гели и, закусив губу, полностью отдаётся ощущениям. Горячие мазки по промежности, несколько толчков языком внутрь, нежные прикосновения к клитору, и через пару минут Кристина, тихо простонав, кончает, прикрыв собственное лицо ладонью.       Как же ей, сука, сейчас хорошо.       И когда обнажённая Ангелина обнимает её, уткнувшись носом в шею, Захарова приходит к решению, что сюда она ещё вернётся.       Ангелочек ей нужен, и отказывать себе в этой потребности она не будет.