***
Кире было очень дурно. Мало того, что дико болела голова, так ещё ушедшая полчаса назад за таблетками Лиза до сих пор не вернулась домой. С каждой секундой ожидания волнение за девчонку росло, и оттого в висках пульсация становилась больше. Вдруг на Лизоньку напали какие-нибудь подонки? Ведь она такая хрупкая, такая беззащитная, могла с лёгкостью стать очередной жертвой больных уродов. А вдруг она, так и непривыкшая к этому району их большого города, вовсе заблудилась по дороге в аптеку? А если вообще Лиза, не найдя у Киры поддержки, под предлогом покупки лекарств самостоятельно пошла искать Алексея? Вопросы наседали на больную голову Медведевой, и от их обилия просто хотелось завыть волком. Усугубляло ситуацию то, что с Лизой нельзя было никаким образом связаться: она, поспешно собираясь в аптеку, умудрилась оставить свой телефон на кухонном столе. Ебаное волнение ни на секунду не покидало Киру, и она сквозь резкую боль встала с кровати, решив пойти искать свою хорошую, свою девочку. Свою девочку. Сидеть в квартире и ждать чуда не имело смысла. Быстро натянув штаны и толстовку, Кира неровными шагами побрела в прихожую, опираясь рукой о стену. С Лизонькой ничего не должно случиться. Ничего. Когда эта маленькая и наивная девчонка так стала дорога Медведевой, она не знала. Просто в какой-то момент жалость и желание помочь плавно переросли в чувства, которые Кира пару лет назад похоронила на дне своей души навечно. Ей казалось, что она больше никогда не испытает их, попросту не позволит произойти этому, но появление Лизы перечеркнуло все данные самой себе установки. Установки, которых Кира придерживалась уже два года. Два года запрещала себе строить серьёзные отношения с девушками, два года жила одиночкой и два года думала, что одиночество спасает её от внутренних демонов. Но светлая Индиго показала обратное. Медведева всё это время хоронила себя в одиночестве, не давала себе жить толком, утопая в собственных запретах. Но разве запрещать себе любить правильно? А любила ли сейчас Кира? Скорее всего, да. Просто этих чувств она боялась больше смерти, больше нищеты, в которой жила всё детство. И если влюблённость Медведева распознала не сразу, то любовь внезапным выстрелом проникла ей в голову, затуманила рассудок. Это случилось в ту ночь, когда дрожащая и плачущая Лизонька прижималась к ней всем телом и просила прощение за то, что у них ничего не вышло. Это случилось тогда, когда Кира назвала Лизу «солнышком». Так она всегда называла Юлю, вплоть до её самоубийства. После никто не удосуживался данного прозвища. Были зайки, малышки, птички, но не солнышки. У Киры солнце уже когда-то было, правда, светило оно недолго и потухло по её вине. Не хотелось, чтобы всё повторилось вновь, но Лиза, что с самой первой встречи называлась иным прозвищем, неожиданно стала её солнцем. Солнцем, без которого жизнь становилась серой фотоплёнкой и бесконечной пустотой. Потухшее солнышко Кира не ценила, не думала, что своим уебанским поведением сломает человека, однако вышло так, как вышло, прошлого, к сожалению, не вернуть, ошибок не исправить. Но у Медведевой появился шанс стать счастливой, появилось солнце по имени Лиза. Только оно было тусклым, еле заметным и почти потухшим, но у Киры, что так отчаянно желала согреться в его тёплых лучах, были все силы его возродить. И пусть прошлые отношения были опутаны страхом, болью и наркотическим опьянением, у Медведевой есть право построить здоровые, крепкие отношения. Тем более сейчас, когда она прошла и психотерапию, и рехаб. Она определённо, блять, имела право на счастье, но хотела ли Лизонька разделить с ней его, Кира не знала. Ведь было множество нюансов, препятствующих развитию их отношений. Во-первых, Лёша, который, находясь не пойми где, продолжал мучить до сих пор любящую его Лизу. Во-вторых, её шаткое и запуганное состояние после нахождения в борделе. В-третьих, у Киры впервые за эти несколько месяцев возник вопрос: а нужны ли Андрющенко отношения с женщиной? Всё-таки те вещи, что происходили в борделе, для неё являлись вынужденными, даже насильственными, и утверждать что-либо было нельзя. Может, Лизонька представляла свою жизнь исключительно с мужчинами, хотела создать семью и родить ребёночка, а происходившее между ними сейчас всего лишь Кирина иллюзия, плод богатой фантазии. Ласковые улыбки, отдающие нежностью касания, забота, что сердце греет, и их последний поцелуй — фантазия ли? Ответа не было. Но сейчас это неважно. Единственная на данный момент цель Киры — найти девчонку, целую и невредимую. И прежде чем обутая, одетая Кира подходит к входной двери, та открывается с другой стороны, вырывая из болота утягивающих мыслей. — Кира! Ты же должна отдыхать, зачем ты с кровати встала? — Прямо с порога проговаривает удивлённым голосом запыхавшаяся Лиза и заходит в квартиру, неся что-то в руке. Через секунду на комоде оказывается пакет с таблетками. А Медведева вздыхает облегчённо и на обувницу опускается, проведя ладонью по лицу. Лиза жива, здорова и с ней всё в порядке. — Моя хорошая, тебя не было очень долго, я волновалась. Ты в следующий раз не забывай, пожалуйста, про телефон. Договорились? — Договорились, — отвечает не сразу и одежду снимает верхнюю под пристальным взглядом Киры. И, освободившись, спрашивает волнительно, хлопая зелёными глазками. — ты меня пошла искать? — Да. И после уверенного кивка на лице Лизоньки появляется виноватая улыбка. — Ох, Кира, тебе не нужно было подрываться с кровати, пойдём в спальню. Я таблетки купила. — и Медведева даже слова сказать не успевает, как вдруг Лиза, присев перед ней на корточки, начинает снимать с неё ботинки. — Лиз, ты... — Что? — произносит мягко и взгляд поднимает, задрав подбородок к верху. Её глаза цвета свежей зелени горят ярко-ярко, словно огни на ёлке новогодней, Кира дыхание затаивает и вглядывается в них своими тёмно-карими. Вглядывается и забывает обо всём на свете. О боли, о проблемах и о мыслях, что покоя не дают. Есть только зелёные глаза и полуулыбка на тонких губах, которые хочется поцелуем мимолётным наградить. Есть только растущие с каждой секундой чувства и несказанное вслух «люблю». — Кир, всё хорошо? У тебя, может, температура? — беспокоится Лизонька и, поднявшись, к лбу губами тёплыми прикасается, положив ладонь на щёку. А Медведевой кажется, что она слышит биение своего сердца. — Нет, температуры нет, лоб еле тёплый. Давление, наверное, у тебя. Пойдём в комнату. Покрытую чернильными рисунками руку обхватывают бледные хрупкие пальцы, и дрожь приятная по всему телу проскальзывает волнами. Лиза за руку ведёт уверенно в спальню, держа в другой пакет с таблетками, а Кира вспомнить пытается, когда девчонка стала такой смелой, когда перестала смущаться и краснеть от незначительного контакта. И от мысли, что Индиго сама к ней тянется, становится на душе тепло. Не вздрагивает и не боится, как было раньше, а тянется и притрагивается так, словно животное домашнее приласкать хочет. — Моя хорошая, я вроде бы ещё могу самостоятельно передвигаться. — улыбка сквозь боль и смех звонкий в голосе. Но Лиза ничего не отвечает, и только несильное сжатие ладони говорит о том, что слова Медведевой были услышаны. Оказавшись в спальне, Андрющенко тут же без слов помогает девушке снять с себя одежду и укладывает её в постель, не обращая внимания на смешки и глупые шутки. А серьёзность и непривычное поведение Лизоньки пугает немного Киру, и она, нахмурившись, тихим голосом задаёт вопрос: — Что-то случилось? — Нет-нет, у меня всё хорошо, не волнуйся. В глаза не смотрит больше, только нервно кусает губы и, подорвавшись с кровати, из комнаты уходит, прошептав тихое «я за водой». А Кира делает решение, что когда ей станет лучше, то она обязательно поговорит с Индиго и выяснит причину её странного поведения. Если потребуется, помощь окажет и ни за что не отвернётся от Лизы, что бы ни случилось. Через пару минут она возвращается с кухни, неся в руке стакан. Две таблетки мигом оказываются на ладони Медведевой, и она глотает их быстро, запивая водой, заботливо принесённой Лизой. Её движения осторожны, медленны, и Кира взгляда от них отвести не может; о ней так заботились давно, о ней так заботилась только Юля, и от этого осознания в глазах предательски заблестели слёзы, которые, несмотря на все попытки их сморгнуть, Лизонька всё же замечает. — Кира, что произошло? Тебе поплохело? Тошнит? Не молчи, пожалуйста. Может, нужно скорую вызвать? Милая, ну скажи мне хоть что-то. Волнение в её голосе ничем не скрыть и не спрятать, Лиза суетится, тараторит о чём-то, а Кира, сжав губы в одну линию, молчит упорно и в голове одно слово прокручивает, словно фотографии на телефоне пролистывает. Милая. И когда её в последний раз так называли, не беря в расчёт Кристину? Давно, очень давно, ещё в прошлой жизни, от которой отчаянно бежала Кира. Но в эту секунду для них обеих было важно лишь настоящее, и тихо, почти шёпотом, Медведева выпаливает: — Просто останься. Фраза звучит ущербно и жалко, в ней отчаяния хоть отбавляй, но Кире впервые за многое время плевать на то, как она со стороны выглядит. Только бы Лизонька осталась, и большего не надо. — Хорошо. Девчонка ложится на другую половину кровати, свернувшись в клубочек, и глазами, в которых плещется сильная усталость, в карие заглядывает. Тишина, контакт зрительный, и слова, что заставляют сердце стучать быстрее: — Можно обнять? — Конечно, моя хорошая. И перед тем, как провалиться в крепкий сон в нежных объятиях Лизы, Кире кажется, что она слышит всхлип. Тихий всхлип и молящее «прости».***
— Будешь чай? С широкой улыбкой на лице носится по кухне Кира, готовя завтрак. Блинчики по бабушкиному рецепту уже на столе лежат в тарелке красивой, и девушка чай по кружкам разливает горячий, говоря о том, что вечером можно куда-нибудь съездить. Ей сегодня весело, хорошо, боль головная больше не беспокоит её, Лизе до слёз горьких и омерзения к себе не хочется портить прекрасное настроение, но на часах уже 8:32. Пора прощаться и уходить, хотя этого совсем делать не хочется. Что-то гложет внутри, не даёт покоя, и как сказать о своём уходе, не сделав больно, Андрющенко не представляет. Взгляд взволнованный по кухоньке бегает, ища спасение мнимое, а руки кружку обхватывают с такой силой, что пальцы белеют в мгновение. Что сказать? Как уйти, сохранив хорошие отношения? На секунду в голову червячком противным закрадывается мысль, что можно было просто уйти ранним утром, пока Медведева спала, и ничего не сказать. Но так бесчеловечно поступить с ней Лиза не смогла бы. Не смогла бы, потому что чувствует, как та к ней привязана, как дорожит ею. Однако больно будет в любом случае, и все мысли только о том, как минимизировать боль. И не стать тварью в красивых и добрых глазах карего цвета. Лизонька думает, думает, думает, подбирает слова подходящие, но когда взгляд случайно цепляется за часы на стене, всё внутри будто обрывается. 8:40. И слёзы в глазах образуют пелену, сквозь которою ничего не видать, но Лиза, которой хочется запомнить Киру такой, улыбчивой и счастливой, смаргивает их и взгляд на девушку переводит. Красивая. Она светится словно луна на ночном небе, и от её яркости на лице появляется лёгкая улыбка. А через секунду снова слёзы и дрожь в конечностях. 8:46. Пора. — Кир, вчера кое-что произошло. Услышав слова, Медведева хмурится и сразу же садится на стул, взяв дрожащую ладонь в свою горячую руку. На Лизу смотрит внимательно и, заметив слёзы в уголках глаз, кожу поглаживать начинает. — Моя хорошая, тебя кто-то обидел? Напугал? — Нет, Кира, нет. — кусает губы и, зажмурившись, проговаривает сипло. — Я вчера встретила Лёшу. Несколько секунд и слёзы отчаяния всё же скатываются по щекам. — Продолжай, не бойся. — шепчет, не убирая руки, а Лизонька умереть хочет на месте. — Я возвращаюсь... возвращаюсь... к Лёше. — на последнем слове в рыданиях захлёбывается и ладонью лицо накрывает, громко всхлипывая. — Лиз... — Прос...ти, п...рости, пожа...луйста, я не хочу... об.. обижать тебя. Пожалуйста. Плачет, трясясь всем телом, скулит, поджав ноги, и не смотрит на чужое лицо, потому что боится увидеть в глазах боль. Боль и презрение. Ненависть. Но от Киры ни взгляда презрительного, ни слов плохих. Только прикосновение осторожное, и Андрющенко в объятиях оказывается. Руки по плечам гладят, словно успокаивая, но слёзы не прекращаются, их становится гораздо больше. — Тебе не за что просить прощение. Не за что. Но, моя хорошая, ты уверена в своём решении? Вдох и выдох, шёпот в чужую грудь: — Да. — Тогда держать тебя я не буду. Просто дай мне обещание, хорошо? — Какое? — сквозь плач произносит и прижимается ближе, напоследок желая искупаться в тепле. Объятия Медведевой крепкие, надёжные, и можно было бы так просидеть хоть год, хоть вечность, но времени нет. Есть лишь чувства и боязнь в них признаться. Боязнь причинить боль хорошему человеку и уйти, оставив его в одиночестве. — Береги себя и не позволяй ему над собой издеваться. Не позволяй себя мучать, но если, не дай бог, что-то случится, ты знаешь, где тебя ждут. Хорошо? Кивок, и Кира в макушку целует практически невесомо, гладя ладонями сгорбленную спину. — Тогда до встречи? — До встречи. Глаза в глаза, и губы слезинки по щекам собирают, щекоча красную от рыданий кожу. Лиза обнимает чужое тело крепко и в последний раз шепчет: — Прости меня. И спасибо за всё. Когда через пять минут дрожащая Лизонька, всхлипывая и кусая изнутри щёки, выходит из подъезда, ей кажется, что её слабое сердце останавливается окончательно. Останавливается, перестав качать кровь, а в ушах звон и хриплое, сломленное, но чёткое: «Будь счастлива, моя хорошая».