Продай

      Новая квартира Лёши с первой же секунды показалась Лизе мрачной и неуютной, холодной. Мебели в ней практически не наблюдалось, освещение было тусклым, а маленькие комнаты и узкий коридор почему-то напоминали клетки для диких животных. Но больше всего Андрющенко ужаснули стены, точнее их цвет. Они были тёмными и давящими, как в том проклятом борделе.       Одно воспоминание, одна боль, и у испуганной Лизоньки снова в глазах слёзы. Она будто заново оказалась в Аду, в крохотной и душной комнатушке, пропахшей чужими духами, сигаретным дымом клиенток и собственной кровью. Голова разболелась мигом, и возникло резкое желание убежать из квартиры, но его Лиза тут же подавила, стыдливо опустив голову.       Это не бордель и не место её страданий, а дом её любимого человека, её дом, в котором ей никогда не сделают больно. Не сделают же, верно?       Вот только мерзкий червячок сомнения прочно засел в голове, и как выгнать его Индиго не знала.       Всё казалось таким чужим, далёким, и на секунду Лизе захотелось вернуться туда, где она всегда чувствовала себя в безопасности. Захотелось вновь очутиться в светлой квартире, что находилась на десятом этаже старенького дома. Захотелось к Кире.       К Кире.       И грудную клетку сдавило до боли в сердце. Ещё даже сутки не прошли с их разлуки, а Лизонька уже лицо Медведевой в мельчайших деталях вспомнить не может, и это заставляет испытывать огромную вину. Разве можно забыть хорошего человека, который в трудную минуту протянул руку помощи и своей заботой вытянул из дичайшего состояния безысходности? Разве можно забыть Киру, что за несколько месяцев стала самой родной и близкой?       Нет, ни в коем случае допустить этого нельзя. Ведь если её образ сотрётся из памяти и оставит на душе пустоту, Лиза не переживёт и утонет в стыде, перемешенным с её слезами.       Не может она позволить себе вытеснить из своей души светлое пятнышко по имени Кира, и поэтому, плотно зажмурившись, воссоздаёт по воспоминаниям каждую чёрточку бледного лица. Небольшие, но мягкие на ощупь губы, подбородок с едва заметной ямочкой и тёмно-карие глаза, светящиеся нежностью.       Лиза ни за что не забудет её глаза, как и не забудет трепетное, произнесённое грубоватым голосом «моя хорошая».       — Лиза, — проговаривает в тёмную макушку Лёша, прижавшись вплотную к телу девчонки, и опускает ладонь на её живот, скрытый объёмной футболкой. — оставь эти чёртовы тарелки и пойдём в спальню.       — Зачем? — шепчет непонимающе, продолжая намывать грязную после ужина посуду. Ещё даже восьми вечера нет.       — Лизонька, я очень соскучился...       И рука на низ живота спускается, вызывая на коже Андрющенко неприятные мурашки. Дыхание над ухом вызывает дичайшую панику, а Лиза догадывается, с какой целью мужчина тянет её в спальню. Он хочет близости.       — Лёш, я...я не хочу...не могу...пожалуйста, только не сейчас. — нарочито медленно домывает посуду девчонка, но чужая рука будто приросла к телу. Выключив кран и встряхнув мокрые ладони, Индиго вырывается из объятий и поправляет задравшуюся футболку, опустив взгляд в пол. Ей стало невыносимо тревожно.       — Девочка моя, ты, наверное, не расслышала, что сказал я. — голос угрожающий, раздражённый навевает страх, заставляя пятиться к стене. — А я соскучился.       Андрющенко всё прекрасно слышала, вот только ничего сделать не могла. Не чувствовала она себя готовой к интиму, не хотела, боялась, и как объяснить Алексею то, что после нахождения в борделе ей понадобится огромное время, чтобы вернуться в нормальное состояние и зажить полноценной жизнью, она не знала. Да и неужели он сам не понимал таких очевидных вещей?       — Я тоже, но не в этом смысле. Я просто не могу сейчас...там, в борделе...было страшно и...и больно... — Лиза сбивается, сдерживая поток слёз, и на пальцы свои дрожащие смотрит, желая переключиться. Ей сейчас так дурно, что кажется, она упадёт в обморок, и приходится спиной прислониться к холодной стене, дабы удержать равновесие.       — А со мной больно не будет.       Ложь. Практически каждый половой акт с Алексеем приносил дикий дискомфорт, если не боль, и Индиго в слова мужчины верила с трудом. Любящий грубость и отсутствие прелюдии Лёша бы вряд ли осторожничал с Лизонькой. Он бы даже не пытался быть нежным.       И если раньше такое отношение казалось нормой, то сейчас нет. Встреча с Кирой и редкие разговоры с работающими в борделе девочками ясно дали понять, что так не должно быть. Не должно быть грубо, больно, не должно быть по желанию лишь одного человека.       — Нет. — слово даётся с трудом, но Лиза впервые набирается смелости и произносит его, надеясь на благоразумие мужчины.       — Нет? А если подумать? — надвигается как зверьё на добычу и, обхватив шею ладонью, резким движением впивается в губы. Поцелуй кажется Андрющенко неприятным, мокрым, и она за губу ненамеренно кусает, сжавшись всем телом. — Сука!       — Лёша, пожалуйста...       Договорить девчонка не успевает. Её хватают за волосы и грубо волочат в спальню, не обращая внимания на крики и мольбы.       — Пожалуйста! Лёшенька, ну пожалуйста! Не надо, прошу...я не могу... — слёзы сдавливают горло до хрипов, когда с тела срывают одежду и кидают Лизу животом на кровать.       Отчаяние топит безжалостно, загоняет в ржавую клеть, выбивая из тела маломальскую уверенность, и сил бороться уже не хватает. Да и смысл в этом? Лёша лишь сильнее разозлится, и станет гораздо хуже.        Индиго плачет бесшумно, ощущая на своём теле горячие руки, и сжимает простыни пальцами, надеясь, что всё пройдёт быстро.       Кира так бы не поступила.       — Девочка моя, это что?       Касание к пояснице, и мужская ладонь ведёт выше, придавливает, грубовато оглаживая кожу. К горлу подступает приступ тошноты.       Шрамы. Он заметил те самые шрамы.       Лизе думалось, что после заживление ран останется много безобразных рубцов, но оказалось совсем не так. Только в тех местах, куда по несколько раз попадала пряжка ремня, покоились небольшие продольные шрамы, которые всё же не укрылись от глаз Лёши.       — Я спрашиваю, это что такое? — и мёртвой хваткой рука вцепляется в тёмные волосы, натягивая те прямо у корней. Голова с болезненным ощущением откидывается назад, и ухо опаляет дыхание.       — Больно...отпусти.       Мужчина, раздражённо вздохнув, отпускает девчонку, и она медленно разворачивается лицом к нему. Он зол, напряжён, его голубые глаза блестят недобро, и Лиза, с трудом сглотнув слюну, подбирает слова, переведя взгляд на смятые простыни:       — Это сделала одна клиентка.       Перед глазами невольно предстает тот день, и боль волнами окатывает зажившую спину. Лизонька будто вновь попала в то проклятое место. Запах крови, обнажённое дрожащее тело и грубые руки, кидающие на кровать так, словно она не человек, а ненужный хлам. Ощущение беспомощности бьёт по расшатанной психике, и Индиго не выдерживает, позволяя слезам скатиться по щекам.       Ей хочется, чтобы Лёша обнял её, поддержал, но весь его вид говорит о том, что такого ждать не стоит. Точно не от него. Он замечает дорожки слёз на лице и кривит губы, заставляя понуро опустить голову. Слёзы всегда его злили.       — Почему ты плачешь? — тихо, вроде бы даже и спокойно, но Лиза слишком хорошо знает Лёшу. И поэтому даже не удивляется, когда через секунду ей прилетает сильная пощёчина, вынуждая упасть на постель спиной.       Всего один удар, и слабенькая надежда покрывается множеством мелких трещин. Надежда на крепкую и любящую семью, о которой Андрющенко мечтала с самого детства.       Алексей и раньше позволял себе распускать руки, но во время нахождения в борделе Лиза так отчаянно верила в то, что после всё у них будет по-другому. Верила, ведь она же доказала свою любовь, закрыла его денежный долг, продав своё тело, но походу вера была напрасной, как и её жертва.       — Лёша, ну зачем ты так? Мне бо...больно.       — Не делай из меня чудовище, девочка. — чуть ли не рычит, смотря брезгливо на девичьи слёзы, и поднимается с кровати под удивлённый взгляд.       Неужели он так её легко отпустил?       — Ты мне весь настрой сбила своим уродством, можешь засыпать без меня. Вернусь под утро.       Мужчина уходит, а Лиза срывает голос в удушающем плаче, не веря его словам. Лёша в очередной раз назвал её уродкой, в очередной раз растоптал её светлые чувства и бросил в холодной квартире, закрыв дверь на ключ, словно она пленница в башне.       Он ни капельки не изменился.       И от этого осознания слёзы с новой силой покатились из потухших глаз. Только найденная на кухне полупустая бутылка красного вина помогла немного успокоиться и абстрагироваться от мерзкой ситуации, что произошла в спальне.       Ворох мыслей по голове бьёт обухом, загоняя Лизу по полной, но алкоголь немного разглаживает углы и позволяет быстро захмелевшей девчонке вытеснить на время плохое из памяти. Вино вскоре заканчивается, вызывая лёгкую грусть, но на смену ей приходит омерзение, граничащее с ненавистью.       Мерзость в голове, в глазах зелёных слёзы, а на губах капли вина и кривая улыбка, что в любую секунду готова превратиться в животный оскал.       Сегодня шрамы стали спасением, но завтра вряд ли они спасут.       Пальцы нежно перебирают тёмные волосы, лаская кожу голову, а Лиза, словно котёнок, мурчит, тает от касаний и плотнее прижимается к крепкому телу. За окном бушует гроза, в комнатушке еле-еле горит старый светильник, а ночной холод по позвоночнику бежит, покрывая хрупкое тело мурашками, но страха у девчонки совсем нет, и она улыбается, наслаждаясь человеческим теплом.       — Лизонька...       Мягко, чувственно, и руки по талии скользят поглаживающими движениями. В них ни намёка на пошлость, и от этого душа цветёт, создавая в груди тёплое чувство безопасности и комфорта.       К скуле неожиданно притрагиваются шероховатые пальцы, и Лиза взгляд поднимает, всматриваясь в чужие глаза. Карие глаза.       — Ты можешь свои глазки прикрыть?       Кивок, вздрагивание пушистых ресничек и трепетный поцелуй, оставляющий после себя на губах сладость.       — Я люблю тебя, моя хорошая.       И резкий грохот, крики с кухни вырывают из чуткого сновидения. Веки разлепляются под собственное учащённое сердцебиение, и Лизонька на локтях приподнимается, ежась от холода и рассеянно оглядывая пустую комнату. По её лицу слезинки скатываются, грудь ходуном идёт, и в голове такая пустота, что хочется вновь заснуть и не проснуться вовсе.       Только через пару десятков секунд получается осознать всю реальность происходящего.       Это был всего лишь сон.       И она не с Кирой.       Она вернулась к Лёше, как и хотела.       Это было искреннее желание Лизы на протяжении нескольких месяцев, и за неё никто не решал, не заставлял возвращаться в прежнюю жизнь. Она сама сделала этот выбор, и лить слёзы, утопая в жалости к себе, невообразимо глупо. Бессмысленно.       Вот только почему-то после пробуждения на душе остался неприятный осадок, а на пересохших губах привкус сладости.       — Лиза! Немедленно встала и подошла ко мне! У тебя есть десять секунд, живее! — раздражённый голос с кухни заставляет передёрнуться, и Андрющенко, наспех стерев с лица мокрые дорожки, боязливо встаёт с кровати.       От Лёши ничего хорошего сейчас точно ждать не стоит.       — Мне тебя ещё долго ждать?!       Лизонька морщится и шаг ускоряет, поправляя задравшуюся ото сна футболку. Её до дрожи в конечностях пугает тон мужчины, и она, боясь свалиться на пол, рукой опирается о стену.       — Доброе утро, Лёша. Что-то случилось? — оказавшись на кухне, тихо спрашивает девчонка.       Взгляд ненароком на часы настенные падает, и глаза немного округляются от удивления. Восьми утра ещё нет, а Лёша уже чем-то недоволен. Причина такого плохого настроения явно заключалась в Лизе, но что ужасного она успела сделать, было ей непонятно.       — Это ты меня, дрянь, спрашиваешь?       Резкий тон мужчины на уши давит, окутывает напряжением тело хрупкое, заставляя опустить взгляд себе под ноги. В эту секунду Индиго хочется исчезнуть, провалиться под землю сырую, только бы не стоять посреди кухни под пристальным взором Лёши и не слышать слова гневные, словно она нашкодивший котёнок.       — Я не понимаю, о чём ты...       Неожиданный толчок к стене не даёт договорить предложение. Лиза морщится от боли в спине и губу закусывает, боясь расплакаться вновь.       Они и раньше была очень чувствительной, что её порядком раздражало, но после борделя состояние ухудшилось в разы, и от любого косого взгляда и ругани в свой адрес Лизонька могла разрыдаться в голос.       Сейчас этого допустить было нельзя, Лёша и так зол из-за вчерашнего.       — Не понимаешь? — шипит мужчина и, обернувшись к подоконнику, что-то с него хватает. Через секунду перед носом Лизы оказывается опустевшая бутылка вина, про которую она благополучно вчера забыла и легла спать. — Объяснишься?       И Андрющенко, пугливо сведя брови, быстро выпаливает, заведомо зная, какая будет реакция на её слова:       — Ты вчера ушёл, и мне стало плохо. И я...я решила немного... выпить, совсем чуть-чуть.       Но вместо криков слышит нечто другое:       — Ох, девочка моя, плохо стало?       Агрессии в голосе нет, только мягкость и забота. Но впервые за время их отношений эмоции мужчины кажутся ей наигранными, даже противными. Искренности в них не чувствуется, оттого становится страшнее.       Словно после их долгой разлуки что-то поменялось, разбилось вдребезги, и любовь уже не казалась любовью. Лизу это убивало.       Может, после спокойной жизни с Кирой, Индиго, обласканная заботой и человеческим теплом, настолько отвыкла от привычного поведения мужчины, что любое его действие казалось странным, неправильным. Вот только же Лёша не виноват в этом?       До последнего хотелось верить, что не виноват, но упрямый голосок в голове твердил обратное.       Он виноват во многом.       — Что же тебя напугало, Лизонька?       И это «Лизонька» звучит так отвратительно, так похабно, что к горлу подступает желчь.       Лиза определённо отвыкла от Лёши.       — Ты вчера был очень настойчив и... — пытается хоть как-то объяснить ситуацию, пробует впервые отстоять себя, но её нагло перебивают.       — Впрочем, это неважно. Я позже разберусь с твоим ужасным поведением. Сегодня к нам вечером придут гости, постарайся меня не опозорить и веди себя так, как я учил. Всё ясно?       Обречённый кивок, и мужчина к себе прижимает легонько, поглаживая по голове Андрющенко.       — Хоть где-то ты меня радуешь, девочка, хоть где-то. Но смотри, если ты что-то выкинешь, то будет тебе очень-очень плохо.       Мысли путаются, разрушая былые установки и безграничную веру, бьют по голове без перерыва, и Лизонька тихо, незаметно для Алексея всхлипывает и с неуверенностью обнимает в ответ.       А клетка захлопывается, и шансов на свободу становится всё меньше.       За окном стоит темень непроглядная, холодный ветер завывает страшно, а в большинстве квартир жилого дома давно уже выключен свет. Все спят, отдыхают, но только не Лиза, что порядком устала за этот день.       Ей так хочется упасть на мягкую кровать и заснуть крепким сном после тщательной уборки квартиры и приготовления ужина для гостей, но нельзя. Не позволено.       Нужно было дождаться Лёшу, он хотел серьёзно поговорить, и совсем неважно, что на часах уже перевалило за полночь. Его не волновало мнение Лизы на этот счёт, и она, несмотря на усталость, не разрешала себе провалиться в сон.       Андрющенко смиренно ждала мужчину, словно ручная псина своего хозяина с работы, и с каждой секундой ожидания всё больше и больше утопала в болоте новых мыслей. Пугающих, надоедливых и противоречивых. Её разум будто переворошили по полной, и какие-то привычные вещи сейчас казались странными и чужими.       Чужим казался и Лёша. Перед Лизой был не её любимый человек, а нечто иное, непонятное и устрашающее, ранее скрывающееся под другим обличием. Какая-то неправильность была в его заботе и словах, в поступках. Это изводило и заставляло сомневаться в собственном здравомыслии: неужели так было всегда? Неужели Лёша всегда был таким раздражённым и агрессивным? Неужели его любовь к Лизе не была кристально-чистой?       А любил ли он вообще?       Кира говорила, что Лёша плохой человек, но ведь плохих и хороших людей не бывает? Бывают лишь хорошие и плохие поступки, но в действиях мужчины чего-то страшного, губительного не наблюдалось. Да, он был напористым, да, он где-то был грубоватым и мог ударить, но всё же было не настолько плохо? Не настолько же?       Лизонька пыталась, правда пыталась найти хоть какие-то оправдания действиям человека, которого безоговорочного любила всей душой и ради которого была готова переступить через собственные принципы, но у неё ничего не выходило. Светлые моменты поддержки и слова любви в силу своей малочисленности не могли перекрыть весь тот первобытный страх и холод, что испытывала Индиго на протяжении года отношений с Алексеем.       Вот только почему именно сейчас начала проглядываться фальшь и пренебрежение в его чувствах, что казались самыми яркими и искренними ещё пару месяцев назад?       — Девочка моя, подойди сюда.       Невнятно, грубо зовёт родной голос с кухни, а тело спазмы скручивают. Лёша очень пьян, и значит нужно быть в разы осторожнее и тише. Нужно потерпеть, как и раньше.       — Ты что-то хотел? — спрашивает тихо, избегая смотреть на сидящих за столом гостей - двух взрослых и крепких на вид мужчин. Вся атмосфера на кухне и без того была неприятной. Сигаретный дым резал глаза, а в нос бил противный запах спирта. В голове уже слабеньким огоньком начинала гореть лампочка под названием «тревога».       — Ко мне подойди-ка, — и, схватив за руку, на себя тянет, на колени садит под мерзкий гогот мужчин. — Лизонька-Лизонька, дай на себя посмотреть гостям, не вертись.       «Дай на себя посмотреть» звучит до такой степени мерзко, что Андрющенко не сдерживается и морщит нос. Она же не зверушка цирковая, чтобы так о ней говорить. Но слова меркнут сразу же, когда на бедро по-хозяйски опускается тяжёлая ладонь. Даже через ткань домашних шорт прикосновение казалось неприятным и липким, как и взгляды людей.       — Красивая у тебя куколка. Худенькая, послушная, молчаливая только. Сколько тебе лет, куколка? — нагло рассматривает Лизу мужчина с шрамом на щеке, облизывая тонкие губы.       — Двадцать один. — отвечает неохотно, избегая зрительного контакта. Хоть глаза у мужчины и карие, как у Киры, но тепла и доброты в них ни капельки. — Лёша, можно я уйду?       Но в ответ грозное и резкое, вызывающее холодок по позвоночнику:       — Сидеть.       А рука уже под тёмную ткань штанины лезет, по коже тонкой ногтями царапает. Воздух словно выбивают из лёгких, и Лизе кажется, что она сейчас умрёт, не вынеся унижения.       — Пожалуйста, Лёша, — шепчет с мольбой, но пальцы к белью тянутся. Ни на слова, ни на пьяные взгляды мужчин, что довольно ясно понимают происходящее, Алексей внимание не обращает.       Ему нравится страх и безволие Лизы, ему нравится власть безграничная над ней. И когда девчонка резко вскакивает с его колен, глаза темнеют от удивления.       — Лиза, я...       — Да отстань ты от девочки, видишь же, она стесняется нас. — с ухмылкой произносит второй гость, разливая по стопкам водку. И Андрющенко, несмотря на неприязнь и некое отвращение, мысленно благодарит его, но в следующую секунду время будто замирает и страх сковывает тело. — Выпьем, куколка?       Голова начинает дико кружиться от плохого предчувствия, и в голову лезут лишь плохие мысли. Они бьют по психике без остановки, разъедают череп и вдалбливают, словно молотком, чёткие и крупные буквы, перерастающие в неприятное осознание.       Лёша её не спасёт.       — Я очень хочу спать, извините, — преодолевает себя, отвечает внятно и громко, а у самой в глазах пелена слёз. Шансы на то, что Индиго спокойно отпустят, слишком малы, но она хотя бы попыталась. — я пойду, Лёш.       И около двери зверь её настигает, обхватив когтистыми лапами тело. Грубые руки Алексея с такой силой сжимают туловище, что Лиза слышит хруст собственных костей и бешенное биение сердца. И лучше бы оно остановилось вовсе, потому что уже нет сил.       Только скулёж и жалкие попытки вырваться, убежать из помещения, пропахшего алкоголем, мерзостью и гнилью.       — Пожалуйста, Лёша, пожалуйста, отпусти!       Кажется, что всё потеряно, кажется, она не выйдет отсюда живой, но вдруг резко из угла кухни слышится охрипший голос:       — Позже будешь воспитательные беседы проводить. Пусть идёт, мы с тобой ещё не всё порешали. Лишние уши нам не нужны, иди-иди, куколка.       В себя зарёванная Лиза приходит лишь через пару минут в холодной ванной комнате, на полу. Только здесь есть задвижка, она и создаёт небольшое чувство безопасности, пусть и мнимое. Главное, что никто не тронул, не тронет. Всё же гости когда-нибудь уйдут, нужно немного потерпеть.       Они-то уйдут, а Лёша останется.       Изрядно выпивший, агрессивный и непредсказуемый Лёша останется, и от этого тело вновь затряслось в рыданиях. Нет больше чувств защищённости и заботы, нет больше слепой веры в их счастливое будущее.       Но зато есть квартира-клетка, резкий, тошнотворный мужской парфюм и сломленное, завывающее во весь голос отражение в зеркале.       — В этом виновата только ты.       А в ответ кровавая улыбка и тихий шёпот, даже непохожий на родной голос:       — Я знаю.       Прошло уже десять дней с момента воссоединения с Лёшей. Десять долгих и мрачных дней, наполненных криками, душащими горло слезами и безграничным холодом. Каждая прожитая минута в этой квартире казалась каторгой, а каждый день был хуже предыдущего. Лиза медленно сходила с ума от отчаяния и собственной тупости, заживо хороня себя в своих мыслях.       А стоило ли вообще возвращаться?       Возвращаться к человеку, что, казалось, был не рад ей. Лёша часто раздражался без повода и кричал, иногда мог сильно толкнуть и ударить, ещё несколько раз пытался склонить к сексу, но у него, к счастью Лизы, ничего не вышло. Один раз его остановили неожиданно начавшиеся у Лизоньки месячные, и он, брезгливо поморщившись, кинул в заплаканную Андрющенко порванную одежду и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. В другой раз его прервал телефонный звонок, и ему пришлось уйти куда-то, вернулся мужчина только под утро. А третья попытка закончилась тем, что вид исхудавшей и громко плачущей девчонки его настолько оттолкнул, что он раздражённо выплюнул в лицо:       — Не сможешь ты — сможет другая. Запомни мои слова, девочка, пока я не выбросил тебя на улицу голой и голодной.       И лучше бы выбросил, да только это были лишь слова. Даже в магазин, что находился в тридцати метрах от дома, Лёша, словно конвой, ходил с ней. Одной было просто не позволено. А мысль о том, что у Лёши может быть другая девушка, теперь не пугала. Индиго было всё равно, лишь бы он к ней не прикасался. Она не хотела Лёшу и, наверное, даже уже не любила его.       Спасением от ужасающей реальности стали сны. Яркие и светлые, согревающие теплом в холодные ночи. В этих снах была Кира. Она широко улыбалась, гладя ладонями по обнажённым плечам, целовала с такой нежностью, что сердце щемилось в груди, и без остановки шептала:       — Моя хорошая.       Лиза тосковала по этому милому прозвищу, Лиза тосковала по Кире и по её грубоватым, крепким рукам, что казались ей самыми нежными во всём мире. Возможно, надо было остаться с ней, но Андрющенко сглупила и теперь пожинала плоды своего решения, живя с человеком, который даже и не знает, что такое нежность.       Остаться с Кирой.       Если бы сейчас предложили остаться с ней, Индиго бы без раздумий согласилась, но уже ничего не сделаешь. Не отмотаешь время и не подумаешь головой, когда это так было нужно. Кире даже позвонить не получится, Лёша отобрал телефон, где был её номер, и отдал свой старый, боясь, что Лиза с кем-либо может связаться. Выхода не было, и постепенно, с каждым днём, разрасталось отчаяние, которое потом перетекло в смирение.       Лизонька осознала свою ошибку, но было поздно.       — Девочка моя, сегодня снова придут важные люди, и в этот раз приведи себя в надлежащий вид. Эта встреча очень важна для меня, понимаешь? — в ответ кивок покорный, а в мыслях лишь одно: случится что-то плохое.       Но Лиза всё равно выполняет поручение мужчины, несмотря на душащую тело тревогу. Она голову моет и укладку делает, надевает вещи, которые совсем ей не нравятся, и в зеркало смотрит разочарованно. В нём девушка, до безобразия бледная и худая, сгорбленная. В непривычно короткой юбке, которую заставил купить Лёша, и в приталенной белой рубашке.       Отражение настолько противное, что реветь взахлёб хочется, но Андрющенко сдерживает себя и позволяет лишь паре слезинок скатиться по щекам. Глаза в миг становятся красными, и она в ванную торопится, чтоб умыться ледяной водой.       Когда остаётся всего пару шагов, Лиза, услышав своё имя в разговоре, останавливается прямо перед кухонной дверью и поддаётся своему чутью. Подслушивает нагло, хотя знает, что это неправильно. Её тревожность гораздо выше, чем какие-то нормы этики.       — Лиза-Лиза-Лиза. Симпатичная, кроткая, сладкая, с такой девочкой ночь провести, словно в сказку попасть. Смекаешь, чё говорю?       — Вы простите мне долг, если я позволю вам трахнуть Лизу, я так понимаю? — равнодушно и грубо спрашивает человек, что когда-то был самым дорогим и важным на свете.       — Правильно понимаешь. Ну так чё?       И прежде чем Алексей успевает что-либо ответить, Лизонька, без обуви и верхней одежды, прямо в капроновых колготках, выбегает из квартиры со слезами на лице и с бешенным пульсом.       Она знает, куда бежать.