Мир на наших плечах, или Скажите спасибо Эрену

— Мия! — восклицает мужской голос, громкий и радостный. — Лиза, погляди, это же наша Мия! Как ты выросла!.. А где Бен? Все таращатся на нее. Дети побросали свои тяпки и машут ей чумазыми ладонями. Впрочем, и они не такие уж дети теперь. Габи смотрит по сторонам и не видит Каи: сердце у нее пропускает удар и как будто падает вниз. Жаль. Она надеялась. И боялась, и надеялась. — Где же Бен?.. — повторяет, улыбаясь, отец семейства, Артур Браус. — Фалько… — еле слышно говорит Габи. Не так уж важно, как их тут зовут. — Да, милая, Фалько, — весело поправляется мужчина. — А ты — Габи. Мы помним. Прости. — Я без него. Он со своими родными. — И ты одна проделала такой путь? — тревожится Лиза, его жена. На лице у нее — как, впрочем, и у Артура — может, чуть больше морщин, чем помнит Габи, но они все те же добрые и милые люди, которые приютили их с другом, не спрося ни слова, ни монеты; и в груди у нее щемит. — Да ведь несложно это теперь, — робко отвечает она. — И верно. Мы теперь, можно сказать, друзья-соседи… Ох! Габи! Как же замечательно, что ты здесь. Ты как будто чувствовала, а? Завтра Кая возвращается из города. Она так долго не приезжала, и вот, наконец… И старшие Браусы с удовольствием рассказывают, что Кая учится в кадетском корпусе — правда, теперь это не тот кадетский корпус, что раньше. Кая мечтает быть как сестренка. Браусы верят, что у нее получится; счастье в том, что Кае точно не придется повторить ее судьбу. На форменных куртках нынешних кадет по-прежнему скрещенные мечи — не столько уважение прошлому, сколько сила привычки; но, кажется, это все, что осталось прежнего в их образовании. Теперь, когда они ни с кем не враждуют, юные кадеты не летают на УПМ, больше читают и учат естественные науки, чтобы быть полезными Парадизу совсем иным, новым образом. Они встречаются без слов. Кая просто застывает на месте, увидев Габи рядом с братьями и сестрой. Габи делает шаг вперед. И Кая делает. И вот они уже идут друг к другу — неровно, недоверчиво, изучая повзрослевшие лица. День они проводят за столом, в разговорах важных и не очень, слово за слово узнавая новых друг друга. Все домочадцы добры к ней; но то ли время, минувшее с их последней встречи, тому причина, то ли оно как раз не имеет значения, когда дело касается чего-то настолько непоправимого — но Габи чувствует, что Кая осторожничает, и холодок поскребывает в ее горле, опускаясь вниз и доходя до самого сердца. Зря она, наверное, так сорвалась и примчалась сюда. Может, не все прошлое стоит ворошить. Хотя Жан сказал, не надо бояться. Четвертый год он ходит по улицам Маре, и это все равно как если бы она осталась жить тут, на острове: Габи кажется, это очень смело. «Я тоже убивал людей», — вспоминает девочка. Вот оно. Именно это делает его таким же грешником. Даже если когда-то правда Жана и была правдивее и вернее, мир не забудет его причастности к Эрену. Не забудет проредившего его до основания человека, его родину и друзей. А значит, Жану известно, каково это — быть на ее месте. И вот потому, наверное, Габи и может ему поверить. И потому она вслушивается, всматривается в Браусов, надеясь разглядеть в них то самое главное, что ей так сейчас нужно: раньше, чем это случится, ей не почувствовать себя тут хорошо и спокойно, как бы ни были к ней тут добры. — Ну, у вас, наверное, свои дела, — говорит Лиза. И отпускает весь свой выводок на свежий воздух. Тогда Габи набирается смелости и признается. — Я хочу увидеть кладбище. Дети молча переглядываются друг с другом и останавливают взгляды на Кае. Кая тоже ничего не говорит, но лицо у нее становится совсем странное. — Вы меня проводите?.. Это несложный вопрос. Наверное, младшие Браусы так долго не отвечают, потому что считают ее не вправе туда идти. Но никто из них не решается это сказать вперед Каи. Она наконец отзывается: — Сейчас? Габи быстро кивает. И они идут. Проходят мимо озерца, проходят полосу деревьев — и начинается пустошь. Вокруг ничего нет на долгие мили вперед. Ничего, кроме травы и редкого кустика, да и в целом пейзаж становится одинаково ровный. Габи всматривается вдаль, стараясь заметить, когда же появятся очертания памятников. Кая расспрашивает ее о Фалько и о том, как живется в Маре. Спрашивает о тех, кого немного помнит — об Армине, Микасе, Жане и Конни. Спрашивает об Оньянкопоне — диковинном спасителе с кожей цвета как дерево, что пришел освободить их из заточения йегеристов. Габи вспоминает все новости за несколько лет и частит ими, чтобы не оказаться вдруг в пугающей тихой пустоте; но оказывается, ей не важно, что для этого делает или не делает Габи. Она нарастает сама — изнутри. Габи сдается и замолкает. И робко, начиная догадываться, уточняет: — А нам еще далеко? — Да почти пришли. Габи чувствует, как ее потроха завязываются в холодный узел, и в носу щекочет. Через несколько минут все останавливаются. Они делают это так жутко, разом, и сомнений не остается. — Это просто поле, — говорит Габи, озираясь по сторонам и отвергая правду. Почему она такая дура? Жан наверняка знал. Она могла его спросить. Тогда бы не было так глупо и больно. — Да, — говорит Кая. — Теперь это просто поле. Эрен остается гуманным сыном острова Парадиза. Он ведет титанов, минуя поселения, так, что почти никто не погибает. Эрен заслуживает благодарности за это. Габи делает несколько шагов и оставляет Браусов позади. Она сама не замечает, как опускается на колени. В голове тонко звенит. Краски искажаются: небо вдруг становится пронзительно-бирюзовым, трава — ядовито-зеленой, а ее коленки — почему-то белыми. Габи сидит так какое-то время, и ей уже кажется, так всегда и было. Так звенело всегда. А цветов — да их вообще никаких нет, все обман и туман. — …Габи! Серебристый голос прорывается через звон и морок, и что-то касается ее плеча. Габи поднимает глаза и не понимает, что это. Габи всматривается: нечто обретает телесный цвет, и среди тумана проявляются маленькие неровные ногти. Кая гладит ее по плечу и садится рядом. Все меньшие Браусы — следом. Они сбиваются в кучку, и скоро голова Габи оказывается у кого-то на коленках, и слезы закатываются обратно. Июньское солнце высушивает ее лицо. Оно ласкает локти, коленки и животы меньших Браусов и девочки из-за моря, не разбирая, кто из них кто. Габи, вторя за солнцем, обнимает всех, до кого может дотянуться. — Ты останешься с нами? — спрашивает Кая. Габи не отвечает. Не до конца верит, что слышит именно это. Ей хочется, чтобы Кая еще раз спросила. Но Кая не спрашивает. Она сердится. — Я уже думала, ты вообще никогда не догадаешься приехать. *** Третий закат подряд Габи встречает на крыше сарая. Они с Каей говорят и никак не могут наговориться. Кая рассказывает про учителей в кадетском корпусе — некоторые из них веселые, некоторые глупые. Про мальчишек, с ними то же самое. Про братьев и сестру: все они сироты, все пригреты стариками Браусами. Лежа на крыше и глядя в небо над Доупером, Габи не так уж сложно забыться и почувствовать, что и она живет на этом острове и в этом доме. С ними. — Салют верхолазам, — вдруг слышит Габи знакомый голос. Она приподнимается и садится на краю. А за ней и Кая. — Жан? А ты… как здесь? — Весточку тебе передать приехал. От брата. Говорит, скучает сильно, просит больше информации в записках оставлять впредь. Я подумал, ты здесь. Вижу, угадал. — Ох, — вздыхает Габи и только сейчас понимает, что три дня пролетели как один. — Поедешь со мной обратно? Или мне сказать Райнеру, что ты тут задержишься? Габи разрывается. Глядя на Жана, Габи мгновенно вспоминает всех оставшихся в Маре друзей, и Райнера из них больше всех. Она смотрит на Каю: та не делает вида, что ей все равно. Лицо у нее немного грустное. Скорбь всегда стоит рядом с этим домом. Она велика. Но в ее тени — доброта и прощение. Все вокруг наполняет Габи какой-то неведомой прежде любовью — теплая крыша, сердечность семейства Браус, лицо нежданного гостя и огромное гнездо на крыше напротив. — Кая, а ему можно посмотреть?.. — Конечно. — Жан, иди к нам! — зовет Габи.