Ангстрем

Громила справа пахнет дорогим табаком, а громила слева — порохом и кровью. Антон зажат между ними, словно между жерновами, но боится пошевелиться и тем более, что-то сказать. Да и не тянет с ними говорить, горло пересохло от страха. Ровный асфальт под колёсами сменяется гравием пустошей, это не предвещает ничего хорошего. Шастуна не везут в центр, не в офис, его везут куда-то, где его разберут на кусочки, и никто не найдёт. Отлично. Просто замечательно. Антон гладит кончиками пальцев бархатистое покрытие ладони — если его рефлексы достаточно быстры, он мог бы активировать прячущуюся в импланте моноструну и хлёстким движением резануть по дуге так, что хотя бы на пару секунд громилы окажутся дезориентированы, а если повезёт, ещё и электрошок словят. Но что потом? Его пристрелят раньше, чем он успеет дотянуться до двери автомобиля. Нервно кусая губы до крови, Антон прокручивает в голове события последних недель и пытается понять, где он свернул не туда, в какой момент его жизнь пошла по пизде? И с какой бы стороны он ни раскручивал этот клубок, он всегда приходит к одному ответу. Жизнь Антона пошла по пизде, когда он встретил Арсения С. Попова. ◈◈◈ — Чего, блядь? Два косаря? Что я должен тебе поставить за два косаря? — Кироси? — робко предполагает Антон. — Хуёси, — фыркает в ответ Дима. — Шаст, ты не охуел, не? Настаёт время уговоров. — Поз, ну ты же знаешь, в каком я положении. Я без оптического анализатора как без рук. — Ой, давай, блядь, без соплей, — отмахивается Позов. — А то я тоже сейчас начну: ну Ша-аст, ну у меня же семья, детей кормить надо… Савинка в школу пошла, знаешь сколько стоят чипы по природоведению? Мне дешевле на чёрном рынке купить милитеховский тренировочный чип и сделать из неё суперсолдата, чем вырастить разносторонне развитого человека. Не, Тох. Пять-ка. — Мож три хотя бы? — не теряет надежды Антон. — По старой дружбе. Дима отмахивается, отъезжая на стуле от риперского кресла: — Да я в убыток себе работать буду, если каждый раз по дружбе скидку делать. Если ты, конечно, не хочешь попытать счастья с оптикой от Мусорщиков… — Нет! — ответ вырывается быстрее, чем Антон успевает задуматься. В каком бы отчаянии он ни находился, пихать в себя вырезанные из трупов импланты он не готов. Слишком близко он знаком с Мусорщиками и слишком хорошо знает, как эти ребята добывают свой товар. — Всё, что я могу тебе дать бесплатно — это совет, — вздыхает Позов. — Заканчивай бегать на подачках у Стаса, найди нормальную работу со стабильной зарплатой, и не будешь больше попадать в такие ситуации. Антон закатывает глаза: — Нормальную работу кем? Менеджером по специальности? — Да хотя бы. — Ага, в Арасаку с улицы, да? — усмехается Шастун. — Меня с руками оторвут. — Оторвут — пришьём, — флегматично пожимает плечами Дима. — Главное, что? — Не бесплатно, — заученно вздыхает Шастун, поднимаясь с клиентской кушетки. — Умница, — кивает рипер, посылает ему воздушный поцелуй и отворачивается обратно к своему столу, показывая, что разговор окончен. Вот тебе и друг, конечно. Даже не попытался войти в положение. Антон уныло бредёт к выходу, поднимается наверх из Диминого влажного подвала и вываливается в шумную пестроту Джиг-Джиг Стрит. Он закуривает, давая себе время поразмыслить, куда двигаться дальше, пока яркие экраны трясут перед ним затянутыми в кожу задницами, рекламируя новый сезон «Уотсонской шлюхи». Он и старый-то не досмотрел. Что ж, на Поза была последняя надежда — если старый друг в этом ёбнутом городе не войдёт в положение, то никто другой Шастуна жалеть не будет. Он может сколько угодно рассказывать людям свою слезливую (каждый раз разную) историю о том, как вышел из строя его оптический имплант, но правда в том, что всем поебать. Всем поебать, что ни один фиксер в городе не доверит ему мало-мальски приличное дело, если будет знать, насколько Шастун беспомощен. Ну да, ну да, что имеем — не храним, потерявши плачем. Антон так привык к удобствам оптических имплантов, что как-то жил всю жизнь и даже не вспоминал, каково это — не иметь встроенного зума, не анализировать на ходу уязвимости девайсов, не подсасывать данные из полицейских баз данных, чтобы знать имя, группировку и слабые места любого встреченного противника… И вот он здесь можно сказать, голый и беспомощный, обычный примат с человеческим зрением и пушкой, ничем не лучше макаки с дробовиком. Ну ладно, у макаки, наверное, всё-таки не будет вылетающей из ладоней моноструны, чтобы рубить противников; и биомонитора, который следит за здоровьем и в критический момент мгновенно бустит восстановление организма; и синаптического ускорителя, который помогает со скоростью рефлексов… Ладно, Антон всё-таки немного лучше макаки с дробовиком, остановимся на этом. Сделав последнюю затяжку, Шастун отправляет бычок в полёт до решётки ливнёвки. Сами виноваты — хотели бы меньше мусора, ставили бы больше мусорок. А пока с новым мэром на улицах только больше мусоров. Ладно, нет никакого смысла торчать тут без дела, так только велик шанс соблазниться на яркие витрины и обнаружить себя в одном из местных секс-клубов наслаждающимся приватным танцем с хот-догом в зубах и баночкой николы в руках. А у Антона сейчас и так позорно мало эдди, чтобы позволить себе тратить их на развлечения. Ему нужно зарабатывать, а не тратить. За-ра-ба-ты-вать. Стабильная работа. Это Поз сказанул, конечно. Разве бывает у наёмников какая-то стабильность? Зарплата? Нет, конечно. Поэтому Антон со вздохом набирает знакомый номер и пережидает синтетический звук гудков. — Слушаю. — Алло, Окс? — мнётся Антон, слыша в трубке голос старой подруги. — Помнишь, ты говорила, какой-то из твоих знакомых телохранителя искал? Это ещё актуально? Оксана на голограмме удивлённо выгибает брови: — Вспомнил тоже, это когда было. Паша давно нашёл человека на эту позицию. Но-о-о, к счастью для тебя, с того момента этого телохранителя уже обнулили, так что, вероятно, вакансия снова открыта. Я уточню. — Ага, уточни, пожалуйста. И это… можешь за меня словечко замолвить? — Я… эм, — теряется Оксана. — Я могу попробовать, но учитывая, что из-за меня того чувачка и обнулили, есть вероятность, что ко мне не прислушаются. — Из-за тебя? — уточняет Антон. Послушать про чужие проёбы всегда приятно. Не всё же ему чувствовать себя единственным неудачником в Найт-Сити. Оксана вздыхает: — Да там тупая история, я думала, что поставила лёд на все порты, но у их нетраннера был демон, обходящий защиту… Ладно. Забей. Тебе не интересны тонкости, просто я накосячила, и паренёк флэтлайнулся. Что ж, неприятно, но бывает. Антон не собирается горевать по незнакомому парнише, тем более если тот, откинув копытца, освободил ему вакансию. Хорошо бы только не оказаться на его месте, когда Оксана накосячит в следующий раз. — В общем, ты спросишь? — подытоживает Шастун. — Да-да-да, — торопливо тараторит Оксана. — Уточню и напишу тебе, куда подъехать на собес. Только Шаст. — М? — Можешь одеться посолиднее? Это приличная контора. Вот это пожелание оставляет Антона в недоумении даже после того, как Оксана кладёт трубку. Приличная контора? Когда он последний раз интересовался работой Оксаны, она бралась за нетраннерские заказы любой паршивости, а теперь, выходит, осела где-то? Да ещё и в приличном месте? В приличное место нужно заявляться в приличном виде — тут Антон согласен. Беда только в том, что у Шастуна туго с приличным гардеробом. Он в костюме последний раз на выпускном был, и, вроде, на похоронах бабушки, и то в последний раз костюм был арендованный. Нет, кстати, а что, идея-то неплохая. Взять где-то «одежду посолиднее» напрокат на одно собеседование, а уж после того, как работу получит, можно и прикупить нового тряпья. Жаль только, у него таких же длинных друзей нет, чтобы костюм одолжить. У Макара если и есть пиджак хотя бы, в него могут три Антона поместиться. У Позова брюки будут Шастуну как шорты. Нужно, что ли, завести больше стратегически длинных друзей. Ладно, раз стрельнуть приличное шмотьё не у кого, придётся прибегнуть к старому как мир способу — купить костюм, сходить в нём на собеседование, а затем вернуть его обратно в магазин. Главное бирки не срезать. Ну и не запачкать его всякими подозрительными субстанциями. Звучит вроде несложно. Привычный секонд в Глене, где Шастун разжился в прошлом году своей любимой кожанкой (в ней всего два пулевых отверстия, и трупный запах выветрился за первые полгода!) приходится отбросить сразу. Он же не за мини-юбкой из пайеток собрался. Нет, тут нужен подход посерьёзнее, тем более, если костюм будет фактически бесплатным, можно и раскошелиться, заглянув в какой-нибудь магазинчик на Площади Корпораций. Там и сервис получше. Определившись с планом действий, Антон уверенно направляется через напичканную секс-шопами улицу к месту, где припарковал свою Тахо. Старушка на месте, никто не угнал — да и мало какой ценитель позарится на такое ретро, это надо быть повёрнутым на старых тачках, как Антон. Он мог бы себе с какой-нибудь шабашки позволить подержанный Тортон, но дело не в деньгах, дело в какой-то необъяснимой ностальгии по двадцатым, когда Шастуна ещё и в проекте не было. А ещё в том, что Тахо достаточно большая, чтобы вместить в себя два метра водителя, не поперхнувшись. Антон загружается в машину и бездумно включает радио. Оно застряло на волне с горячими латиноамериканскими хитами, и у Шастуна никак не доходят руки починить, поэтому все бандиты из Валентинос на слух принимают его за своего, пока из-за угла не показывается тачка с откровенно славянским ебалом за рулём. Антона эта ситуация напрягает недостаточно, чтобы что-то с этим сделать, он за последние месяцы даже начал потихоньку понимать отдельные слова. Ну ладно, два слова, mucho и dinero. Пока он едет эти два слова и заседают у него в голове, намертво навязчивой мелодией, мантрой: много, много, много, много деньжат. Хорошо бы с этим зверем встречаться где-то, кроме песен. Ладно, как там говорят, одевайся для той работы, которую ты хочешь иметь, а не для той, которую уже имеешь. Пока только работа имеет Антона, так что любой шаг в противоположном направлении — уже успех. И Антон этот шаг делает, когда переступает порог какого-то пафосного магазина одежды в самом центре. За окном огромные голографические рыбы резвятся над самой Площадью Корпораций, а Антон сам чувствует себя важной рыбой, когда к нему устремляются сразу две консультантки. Они, наверное, привыкли обслуживать важных шишек из Милитеха, Петрохема и Арасаки, чьи офисы окружили площадь, словно мухоморы в ведьмином круге, но сегодня придётся обслужить Антона. Благо, наёмники, решившие прикупить себе приличного шмотья после успешного дельца — не такая уж редкость в Найт-Сити, поэтому никто из сотрудниц даже не морщится, видя клиента непривычного калибра. Антон честно описывает ситуацию, рассказывая, что ему светит приличная работа, и костюм нужен для интервью. Только оставляет при себе план с возвратом. Консультантки кивают с пониманием, оценивающе окидывают клиента профессиональным взглядом измеряющих имплантов и принимаются бодро таскать в примерочную костюмы всевозможных фасонов. И если брюки с пиджаком ещё удаётся найти, то с рубашками случается накладка — у всех, что есть в наличии, безбожно коротки рукава. — Сейчас, сейчас, не волнуйтесь! Есть идея! — щебечет консультантка помоложе и вручает Антону чёрную водолазку. Чтобы разбавить мрачный моноцветовой лук хоть чем-то, Антон добавляет на шею родную увесистую цепь и замирает, восхищённо глядя на себя в зеркале. В таком виде больше не похож на корпоративного клерка, он вылитый бандит, но не какой-то гонк из подворотни, а бандит элитный. Если бы ему нужно было нанять себе дорогого телохранителя, парнишу из зеркала он бы принял на работу, не задумываясь. Особенно после того, как его снабдили ботинками на такой массивной подошве, что и без того неприлично высокий Шастун стал ещё на пару дюймов выше. Вылезать из этой красоты не хочется — и не приходится. Пока Антон примеряет ботинки, приходит сообщение от Оксаны с адресом, куда нужно подъехать. «Буду через 20», — кидает Шастун в ответ. Остаётся только аккуратно заправить бирки, расплатиться, оставив в бутике несколько сотен эдди, и покинуть магазин, ощущая себя королём мира. Антону кажется, он сейчас на такой волне уверенности, что его хоть в Арасаку на работу возьмут, хоть в Биотехнику, вот прям как только он выйдет на площадь корпораций, и сразу понабегут с предложениями работы (включая модельный бизнес), потому что он выглядит сногсшибательно, и ничто не способно его расстро… Так, стоп. А где Тахо? Антон растерянно подбегает к месту, где припарковал машину, чтобы увидеть только издевательски удаляющуюся задницу эвакуатора, поверх которой печально сверкает чёрный бампер Тахо. Ублюдок, сука, ебучий. Ой, блядь, уебан. Это ж надо было припарковаться в незнакомом месте и не обратить внимания на знаки! Ещё и автоматическое оповещение информирует Антона о списании штрафа за ненадлежащую утилизацию автомусора. — Да какую утилизацию, — ворчит Антон себе под нос, пытаясь найти телефон службы, эвакуировавшей его ласточку. — Она на ходу, просто… в возрасте. Добиться справедливости от компании, которая так нагло лишила его транспорта, не получается — ИИ на том конце провода утверждает, что ничем не может помочь, и что Антону следует дождаться сообщения с адресом спецстоянки, которое придёт ему, как только транспортное средство пройдёт сортировку. Его место в очереди: 452. Ну охуеть теперь. — Не-не-не-не-не! Куда! Стой! Не клади! Позови мне оператора! О-пе-ра-то-ра! — кричит Антон в трубку, но там его уже никто не слышит. Шумно выпуская воздух из раздувающихся ноздрей, Шастун снова набирает тот же номер и предсказуемо получает ту же информацию, только теперь его транспортное средство в очереди на сортировку почему-то отодвигается ещё дальше, и новый его номер 488. Возможно, это специальное наказание для тех, кто звонит и жалуется, чтобы неповадно было. Но Антон-то звонит не просто так, у него вопрос жизни и смерти — правда, не своей, а любимой Тахо, которую, если отправят на свалку, то могут превратить в металлический блинчик раньше, чем она воссоединится с хозяином. А там, помимо прочего, в бардачке документы и пара важных чипов лежат. У Антона уходит четыре попытки и минут пятнадцать, прежде чем ИИ устаёт слушать его ор, заявляет, что из-за таких клиентов как Шастун и создали профсоюз роботов, и переключает его на сотрудника, которого не жалко — человека. Теперь уже живая девушка выслушивает Антона без особого энтузиазма, обещает «посмотреть, что можно сделать» и оставляет его хоть и без чёткого ответа, но с надеждой, а это уже лучше, чем ничего. Антон выдыхает с облегчением и разворачивается в сторону метро, которое вроде как располагается сразу за Мемориальным парком. Раз уж колёса отобрали, можно хотя бы расслабиться и поглазеть на город с монорельса по пути домой… Стоп. А он же не ехал домой. Он же собирался на… Ёбаное собеседование! Шастун летит через парк, чертыхаясь и сбивая прохожих с ног. Ну кто дёргал его за язык сказать, что он будет через двадцать минут? Ему же даже не назначали время заранее, он мог бы вообще не опаздывать, если бы сам себе не устанавливал временные рамки! Влетая в вагон метро, Антон пишет Оксане короткое «задерживаюсь» ровно за две минуты до того, как истекают его заявленные двадцать минут. Насколько он задержится, загадывать сложно, поэтому он и не уточняет, предпочитая надеяться, что его лёгкого опоздания никто не заметит. Это он, конечно, зря. Когда Антон влетает в офисное здание по скинутому Оксаной адресу, он безбожно опоздал даже по самым щедрым меркам. Весь мокрый, растрёпанный, красный, он ищет нужный офис и лишь на пару секунд останавливается перед дверью, чтобы отдышаться, а затем нажимает кнопку звонка. Даже дверь открывается, кажется, что как-то раздражённо или разочарованно, и Антон втекает внутрь с виноватым видом. Он почему-то ждёт увидеть здесь Оксану, и только не найдя её понимает, что ей нечего здесь делать. Все связанные с работой на эту фирму дела нетраннер решает из дома, из своего уютного и безопасного кресла. И уж явно не торчит в офисе, чтобы провожать на собеседование своих незадачливых знакомых. Секретарша окидывает Шастуна царапающе неприветливым взглядом и кивает на дверь за своей спиной, мол проходите. И Антон проходит, приглаживая волосы рукой, как будто это может хоть как-то помочь его ситуации. Если честно, чёрт знает, почему Окс так настаивала на том, чтобы он оделся так, будто идёт в приличное место. То есть, это явно более-менее приличный офис в не самом позорном районе, но из помещений тут как будто только приемная и кабинет директора, ничего впечатляющего масштабами. К сожалению, никаких подсказок, чем фирма занимается, типа голограмм с рекламой или очевидного названия на двери тут нет, поэтому Антон с одинаковой долей вероятности может сейчас заходить в кабинет торговца оружием и организатора подпольных боёв стендап-комиков. — Добрый день, Антон, — холодно приветствует его худощавый мужчина за широким столом. Он выглядит скорее молодящимся, чем молодым — Антон окидывает взглядом видные невооружённым взглядом импланты на лице и ладонях, чтобы понять уровень достатка, но без оптического анализатора может заключить только одно: деньги есть. — Добрый день, — мямлит Шастун в ответ, не в силах вспомнить, какое имя Оксана называла по телефону. — Извините за опоздание. Он протягивает директору руку, и тот морщится, пожимая её без особого энтузиазма. Антон неловко трясёт его ладонь, а глазами шарит по столу в поисках таблички с именем. Ага, вот, Павел А. Воля. Точно-точно. Окс же упоминала, что работала с каким-то бизнесменом из русской диаспоры. Главное, чтобы про советские ценности затирать не начал, Антон-то родился только здесь и про СССР знает только из маминых рассказов да порнушки про советских шпионок. — Должен признать, впервые сталкиваюсь с таким, чтобы кандидат опоздал ко времени, которое сам и назначил, — едко комментирует Павел, опускаясь обратно в кресло и кивая Антону на кресло напротив. Садясь, он чувствует, как щёки начинают гореть от стыда. — Форс-мажор, — поясняет Шастун коротко, чтобы не пускаться в пространные объяснения и не закапывать себя ещё глубже. — М-угу, — кивает директор. — Я полагаю, Оксана ввела вас в курс дела? — Не совсем, — признаётся Антон. — Я знаю, что вы ищете нового телохранителя после того, как предыдущий… ну да неважно. Телохранителя ищете, вот. — Ну, собственно, да, — кивает Павел. — Мы занимаемся установкой и обслуживанием камер видеонаблюдения, так что периодически всплывают то конкуренты, то злоумышленники, желающие получить доступ к серверам, охрана… пригождается. Антон усиленно кивает и расправляет плечи, словно это поможет ему создать образ более благонадёжного охранника. Но этого явно мало, потому что Павел откидывается на кресле и начинает допрос: — У вас есть опыт работы телохранителем? — Есть, — безбожно врёт Антон и никак не дополняет свой ответ примерами. Строго говоря, у него есть опыт работы теловырубателем, теловбагажникзасовывателем, теловодителем и телопередавателем. У них с Макаром вообще полно было интересных подработок, пока тот не примкнул к Мусорщикам и не оставил Антона одного разгребать задания от фиксеров. Но задания-то были всякие разные. Что он теперь, с охраной от таких как он не справится, что ли? Директор кивает, его глаза сужаются: — Расскажите мне как человек, который хочет отвечать за мою безопасность, какие точки доступа в этот кабинет есть у потенциального злоумышленника. Хороший вопрос. Отличный даже, и Антон бы сам с удовольствием послушал на него ответ, если бы нанимал телохранителя себе. И даже ответил бы на него… в обычных обстоятельствах. Но он-то не в обычных обстоятельствах, он лох позорный. Антон не может ни подключиться к точке доступа, ни увидеть сеть взаимосвязей между устройствами в сети, ни проанализировать их состояние — а всё потому, что без работающей оптики он не полезнее слепого новорождённого щенка и даже проигрывает тому по шкале милоты. Но потенциальному работодателю этого знать не нужно. Поэтому Антон вертит головой, делая вид, что анализирует точки доступа в кабинет, делает сконцентрированное лицо, щурится, а сам панически пытается разглядеть хоть какие-то двери, кроме той, через которую он сам сюда зашёл. — Вен… тиляци. я… — тянет он не очень уверенно. — Снабжена датчиком движения и заварена намертво, — холодно отбривает Павел. — Меняй. — А-э-э, — теряется Антон. — Балкон соседнего офиса? — Сплошное неоткрывающееся окно, пуленепробиваемое стекло, нет карниза, — снова не принимает ответ директор. — Меняй. — Дверь… в кабинет? — совсем отчаявшись, Антон выдаёт ответ в лоб. Павел вздыхает и устало трёт переносицу: — Антон, скажите мне честно, если бы к вам пришёл устраиваться на работу непунктуальный, неопытный и некомпетентный сотрудник, вы бы его взяли? Класс, провал по всем пунктам. — Я бы… дал ему шанс? — не теряет надежды Шастун. Директор разводит руками: — Ну значит, вы более милосердный человек, чем я. Я не собираюсь ставить на кон свою жизнь, чтобы дать кому-то там шанс. До свидания, Антон. Можете покинуть мой кабинет как вам удобнее — через вентиляцию или через балкон соседнего офиса. И Антон, опустив взгляд, молча выходит через свой третий предложенный вариант. Секретарша провожает его всё таким же недружелюбным взглядом, но на этот раз он больше не ранит, потому что Антон слишком занят тем, что сам себя ест изнутри. Он мог бы, конечно, свалить вину на эвакуатор за то, что задержался, или на Димку за то, что отказался оптику в долг ставить… Но в глубине души Антон знает, что виноват в своих бедах сам. Сам не уследил за временем; сам припарковался, не посмотрев на знаки; сам назначил время встречи и не сообщил о переносе; да и с оптическим имплантом, собственно, сам лоханулся, чего уж тут на Поза пенять. Только толку, что он сейчас купается в жалости к себе, если это ничем не поможет? Он, конечно, возьмёт себя в руки и всё исправит, но не сейчас. Антон обязательно заберёт Тахо со штрафстоянки, сдаст купленный за баснословные деньги костюм обратно в магазин, отправится на коленях вымаливать у Стаса хоть какое-нибудь простенькое задание, которое он сможет выполнить и без оптики — в конце концов, руки и голова (и ещё пригоршня других имплантов) при нём. Но это всё будет утром. Завтра. А сегодня ему нужно отвлечься, вытрясти все мысли из своей дурной головы и заполнить её пузырьками от шампанского, и неоном, и громкой музыкой, и чужими руками-губами-что-там-ещё-найдётся… Сегодня ему нужно «Посмертие». Спускаясь в метро, Антон ловит себя на том, что даже рад, что сегодня не придётся беспокоиться о том, где припарковаться, и как потом забирать машину. Пей сколько хочешь, а домой доберёмся… как-нибудь. На Эллисон Стрит как всегда людно и грязно, но Антону нужно туда, где ещё более людно и грязно. Он спускается по лестнице и нетерпеливо стучит ногой на этих дурацких светофорах, прежде чем ныряет в залитую голубым арку. У входа толпятся посетители, хотя один из крупнейших клубов в городе тут выдаёт разве что скромный логотип в виде ломаной линии кардиограммы. Громила на входе окидывает Шастуна недоверчивым взглядом и медлит, не торопясь отходить в сторону. — Чё каво, Эм? — кивает Антон, и складка между бровей охранника разглаживается (не до конца; до той степени, до которой вообще может). — Не признал тебя в костюме, — фыркает он, пропуская Антона. — Праздник? — Просто решил сменить стиль, — отмахивается Шастун и втекает внутрь. «Посмертие», возможно, не лучший клуб для того, чтобы напиться и забыться, тут всё слишком напоминает о работе: куда ни глянь, фиксеры обсуждают заказы с исполнителями, люди передают друг другу подозрительные чемоданчики, обговаривают детали своих тёмных делишек. А куда ему нужно было идти? В «Тотентанц», где темно хоть глаз выколи, а музыка ебашит так, что своих мыслей не слышишь? Или в «Дики Твистер», где секс без обязательств накинется на тебя сам, даже если ты его не искал? Бля. Ну возможно. Но он-то уже тут. Поэтому Антон усаживается у самого бара на один из стульев в длинном ряду и кивает хозяйке (как её? Клара? Клэр?), чтобы его заметили. Он ещё не дорос до того уровня, чтобы стакан появлялся в руке, стоит ему переступить порог, и даже до такого, чтобы его спрашивали: «Вам как обычно?», поэтому заказ приходится делать вслух и оплачивать сразу. Такие правила. Можно подумать, Шастун в этом костюме похож на того, кто свалит, не заплатив. (хотя, он может) Господи, блядь, он может, потому что у него денег осталось совсем ни о чём, и если Стас завтра не расщедрится простенькой работкой, типа отвезти куда-нибудь совершенно простой и безопасный чемоданчик или там помочь старушке снять кошку с дерева, то придётся… что? Что ему придётся? Сдавать все свои кольца в ломбард? Продавать почку? Переезжать к маме в Колорадо? Антон роняет голову на руки, стараясь всё же не касаться лицом барной стойки, где до него могло происходить буквально что угодно (возможно, там валялись чьи-то мозги, как на бильярдном столе на прошлой неделе). — Плохой день? Голос раздаётся совсем рядом, низкий, но дружелюбный. Незнакомый. Антон удивлённо поднимает голову и встречается взглядом с мужчиной, занявшим соседний стул. Тот не похож на торговца пылесосами, свидетеля любого из доступных божеств или наркомана, выпрашивающего пару эдди на проезд. А значит, вполне вероятно, он действительно хочет завязать беседу, чтобы скоротать время в баре. — М-мда, могло бы быть и лучше, — кивает Шастун с какой-то извиняющейся улыбкой. — Понимаю, — вздыхает, видимо, новый знакомый. — Я себя тоже сегодня обнаружил… далеко не в тех обстоятельствах, в которых хотел бы. Только сейчас до него доходит — незнакомец напротив выделяется из толпы наёмников в кожаных куртках своим безупречным дизайнерским костюмом и модной стрижкой. У него даже лицо какое-то дорогое, благородное, молодящееся. И в одетом с иголочки Антоне он, должно быть, признал родственную душу, заблудившегося корпората, уставшего от изысканности дорогих отелей бизнесмена. В общем — объебался. Но почему бы ему не подыграть? По теории мультивселенных, один из Антонов, хотя бы один, мог свернуть в нужном направлении и оказаться на вершине успеха. Если бы его юношеские попытки в юмор к чему-то привели, и он пробился бы на телевидение. Если бы его треки таки стали популярны, и в нём признали бы музыканта. Если бы Стас доверил ему хоть одну по-настоящему большую работу. Так почему бы сейчас не притвориться одним из этих Антонов? Не позаимствовать его прекрасную жизнь на час, чтобы впечатлить случайного чувака из бара? И Шастун притворяется. Он драматично проводит рукой по волосам, откидывая упавшие пряди с лица, и выпрямляет сгорбленную спину. — И тем не менее, это не худшее место, где можно себя обнаружить, — он даже манеру речи немного меняет, успешный Антон не звучал бы как шелупонь с улиц. — И не худшая компания, — подмигивает мужчина и ловит взгляд Антона своим — нагло, игриво, обжигающе. — Я могу тебя угостить? Ха, ещё бы. Антон показательно, не скрываясь, пробегается оценивающим взглядом по собеседнику и усмехается. Высокий — не настолько, как Антон, но достаточно, чтобы для поцелуя нужно было лишь немного наклонить голову, а не сгибаться пополам. Стройный, но не худощавый — под костюмом угадывается тело, за которым следят. Чуть старше — не настолько, чтобы метить на роль папика, если бы Антон искал какие-то отношения, но достаточно, чтобы желание передать ему контроль и инициативу ощущалось естественным. Да ладно. Чего уж там. Соглашается Антон не поэтому, а потому что за него предложили заплатить. Тут хоть кто предложи, он бы согласился. Новый знакомый (или всё ещё незнакомец? они же так и не знают имён друг друга) поднимает руку, привлекая внимание Клэр: — Два Пол Найта, пожалуйста! Платит сразу и Антон замечает, что, когда транзакция завершается, и глаза мужчины перестают гореть синим, часть этой синевы будто застревает в радужке, отказываясь уходить, вымываться. — Может быть, я хотел Джонни Сильверхэнда, — щурится Шастун. Не хотел, конечно, коктейли здесь не из дешёвых, но нужно же набить себе цену. — Увы, мне помнится, он был исключительно по дамам. Ха-ха, очень смешно. — Я про кокт… — Я понял, — мягко перебивает его собеседник. — Там текила. Она может нарушить мои планы на этот вечер. И возвращает этот похабный взгляд, сверху вниз, только ещё и губы облизывает. Где-то в глубине души Антон искренне возмущён предположением, что у него от одного коктейля с текилой не встанет, но гораздо, гораздо ближе к поверхности он ошарашен тем, как нагло этот человек распоряжается потенциалом их вечера. Как нагло — и как горячо. Антон словно сейф, к которому подобрали код, и ему остаётся только заворожённо наблюдать за тем, как кто-то другой принимает решения за него. Но сейчас это ровно то, что ему нужно — своих решений он уже напринимал, и куда это его привело? Он откидывается на шатком барном стуле и проводит пальцем под воротом водолазки, ненароком демонстрируя изголодавшуюся по поцелуям шею. — Раз уж у нас теперь общие планы на вечер, может, представимся друг другу? — предлагает Антон и протягивает незнакомцу руку. — Да в принципе… незачем? — пожимает плечами тот. Его пальцы, изящные и тёплые, с какой-то чувственной нежностью скользят в ладонь Шастуна, оглаживают кольца, задерживаются, превращая рукопожатие во что-то куда более интимное. Он наклоняется ближе, опаляя запахом дорогого парфюма: — Давай притворимся, что оптические анализаторы не выдали нам досье друг на друга в первую же секунду. Если тебе нужно имя — зови меня А. Господи, он то ли из шпионского романа вышел, то ли из порно-брейнданса! Но Антон принимает правила игры: — Тогда ты тоже… зови меня А. Чужая ладонь в руке кажется раскалённой. Она тянет на себя, ведёт, и Антон поддаётся, наклоняется ближе, позволяет себе оказаться в зоне поражения этого невероятного космического явления в дорогом пиджаке. И Антона ведёт. Он принимает из чужих рук стакан за стаканом, пьёт, смеётся, подпускает совсем незнакомого человека всё ближе и ближе. Ему не нужно притворяться уязвимым — он позволяет себе действительно им быть. Упасть, рухнуть с головой в эту шпионскую игру с анонимностью, с незнакомцем, которому ты рад отдать контроль, просто чтобы узнать, куда это вас заведёт. Отказ представляться чётко даёт понять — они здесь не для того, чтобы болтать. Никто не будет жаловаться на работу, пересказывать свой день или делиться хобби. Исход ясен. Но Антон всё равно ждёт, покорно принимая роль ведомого. Ждёт и тонет в чужом запахе, и в блеске капель алкоголя на губах перед собой и в том, как близко оказываются пушистые ресницы, за которыми заблудилась синева. — Вот так сразу? — усмехается А. тише шёпота. — Хочешь, чтобы я тебя поцеловал? Что-то есть издевательское в том, как он это спрашивает, как будто сам не видит, какой эффект оказывает — хуже запретной текилы. И что значит «вот так сразу»? Антон выжидал три коктейля, прежде чем позволить себе провалиться в это жадное до тактильности состояние, прежде чем наклониться неприлично близко, прежде чем потерять голову… Только вот Антон не теряет голову. Он знает, что может прямо сейчас выпрямиться, стряхнуть с себя это наваждение и даже уйти — никто его не держит. Он может — другой вопрос, что он не хочет. Он хочет подыгрывать, хочет падать всё глубже, хочет сдаваться. И сдаётся: — Да, пожалуйста. Звучит очень жалко и хрипло, но Антону плевать. Ему в этой уязвимости комфортно как никогда. На месте А. мог быть кто угодно, он мог притворяться кем угодно, и всё равно это всё работало бы, потому что Антон сейчас тоже не совсем Антон. Он кто-то, у кого нет проблем и губы сладкие от сахара на краю стакана. Он кто-то, кому не нужно завтра с самого утра разбираться с проблемами, которые он нажил себе сегодня. Он кто-то успешный. Он кто-то, кого целуют. Мягко, но настойчиво и уверенно. А. притягивает его к себе за лацкан пиджака, и Антон послушно следует за этим движением. Он приоткрывает губы, наслаждаясь тем, как чужой язык танцует в его рту, а глаза, наоборот, прикрывает, оставляя осязание и обоняние отдуваться за всех. Горячее вязкое возбуждение пьянит сильнее, чем любой — даже именной! — коктейль в этом баре, разливается по венам раскалённым металлом, поджигает Антона тем проклятым огнём, который могут погасить только чужие прикосновения. Как же ему, блядь, было одиноко всё это время. Но сейчас — сейчас ему заебись. Чужие руки, которые касаются его впервые в жизни, кажется, прекрасно знают, что с ним делать: зарываются в волосы, ложатся на шею. Идеальное давление; идеальная продолжительность; идеальное сочетание мягкости, когда подушечки пальцев гладят шею, забираясь под воротник, и жёсткости, когда зубы играючи прикусывают его губу. Антон подаётся вперёд и скользит ладонью по дорогой ткани чужих брюк. Сначала, у колена, робко, но смелее всё выше по бедру — сжимая пальцы, ощущая жар чужого тела через тонкую гладкую ткань. — Эй! — Клэр нарочито громко опускает пиалку с орехами на стойку рядом с ними. — Ребят, вы всё ещё в общественном месте. А, ой. Антон выпрямляется и растерянно моргает, трогая саднящие от агрессивных поцелуев губы кончиками пальцев. Со стороны может показаться, что он смущён, но это не больше чем игра на публику, на самом деле он просто хочет убедиться, что это всё происходит с ним на самом деле, а ещё пытается скрыть улыбку. А. не скрывает — открыто улыбается, перехватывает покоящуюся на своём бедре ладонь и тянет Антона за руку за собой. Тот повинуется — он сегодня послушный мальчик, который будет вести себя хорошо, и его вознаградят. И его вознаграждают. Холодный даже через пиджак кафель туалета ударяется о лопатки, а сразу за этим контрастно горячие губы ударяются о его лицо. Наглые и уверенные ладони забираются под водолазку, опаляя непривычную к контакту кожу прикосновениями. Да, пожалуйста. Антон прикрывает глаза, наслаждаясь шорохом ткани и жадным дыханием между поцелуями, и приглушённым звуком музыки, доносящимся из зала. Это то, что ему сейчас нужно — перестать существовать как субъект, как разумный и рациональный Антон. Остаться объектом, ведомым, игрушкой в чужих руках — поддаться, расслабиться, пойти на поводу у этого животного магнетизма. Ни одной мысли в этой пустой кудрявой голове. К звукам добавляется звон пряжки расстёгиваемого ремня и шуршание молнии. Шастун мелко дрожит от предвкушения и мычит что-то невнятное, когда ладонь А. под водолазкой меняет курс и направляется к нему в штаны. Её там заждались. Когда уверенные пальцы смыкаются на его члене, тягучее обжигающее возбуждение наполняет Антона до краёв, и через края переливается, кажется, затопляя всё помещение. Туалет. Это туалет, Антон. Называй вещи своими именами. Тебе дрочит незнакомый мужик в туалете ночного клуба, и тебе это так нравится, что коленки дрожат, и ты еле на ногах стоишь. Ну и что. Ну и похуй. Если постоянно быть разумным человеком, который не совершает глупостей, то можно ёбу дать очень быстро. Поэтому нет ничего плохого в том, чтобы в туалете ночного клуба расстёгивать дорогие фирменные брюки элегантных незнакомцев, забираясь в… — Блядь, какого хера! — гаркает незнакомый бас над ухом. — Чё за бордель тут? Антон отдёргивает руку, только-только добравшуюся до чужого члена, словно нечаянно тронул раскалённую сковородку. А вот его спутник реагирует на внезапного посетителя туалета с холодным раздражением. — Мне надо посрать, — информирует их крупный бородатый мужик в кожанке и бесцеремонно протискивается к кабинке. А. закатывает глаза и шумно выдыхает, не скрывая своего раздражения. Шастун растерянно заправляет сдувающийся от неловкости член обратно в штаны. Живи на грани и все дела, но штраф за секс в общественном месте схлопотать не хочется — на это банально нет денег. Так что приходится, недовольно ворча, покинуть туалет и направиться дальше по коридору к выходу из клуба. — Может, к тебе поедем? — предлагает Антон, одёргивая задранную водолазку, и наблюдает, как внезапно хмурятся брови на красивом голубоглазом лице. — Ко мне не получится, — пожимает плечами А., застёгивая брюки. — Давай к тебе? Антон уже поднимает было голову, чтобы кивнуть, но тут его резко простреливают две мысли наперегонки: во-первых, он вспоминает о том, какой бардак оставался дома, когда он уходил; во-вторых, вряд ли, взглянув на Антона в роскошном костюме, А. предположил, что его повезут не в современную квартирку в Уэстбруке, а в студию-клоповник в Уотсоне, ютящуюся над вечно шумной китайской забегаловкой. С другой стороны, если сейчас сказать, что к Антону тоже нельзя, чем закончится вечер? Перемещением в мотель (блядь, опять деньги тратить) или одиноким поеданием вчерашней пиццы на продавленном диване? Охранник провожает их равнодушным взглядом, когда они поднимаются наверх, на свежий воздух. — Давай, я возьму такси? — предлагает А., так и не дождавшись однозначного ответа по поводу пункта их назначения, и Антон почти уже готов ответить, что до его дома всего пара кварталов, как собеседник уточняет. — Деламейн, конечно. Чтобы без лишних глаз. Отвратительные идеи приходят в голову очень быстро, а выкинуть их потом оттуда бывает очень сложно. В любой другой ситуации такси без водителя, управляемое искусственным интеллектом Антона бы напрягло, но сейчас — сейчас оно ему только на руку. Не говоря уже про другие органы. А. протягивает Шастуну телефон с открытым приложением такси, и тот, почти не глядя, ставит точку где-то в Чартер-Хилл. А что? Это район богатеньких сосунков, где мог бы жить успешный Антон. А ещё, он находится достаточно далеко, чтобы им хватило времени наедине в машине без водителя с тонированными стёклами. Машину подают так быстро, что Антон не успевает толком задуматься, чем убить время — смоллтоком или поцелуями. В свете фонарей глаза А. блестят пьяно и довольно. Загружаясь на заднее сидение, они оба хихикают как школьники, предвкушающие ночь веселья после выпускного. — Добрый вечер! Приветствую вас на борту такси Деламейн и желаю приятной поездки! — дружелюбно декламирует голос из динамиков. — Спасибо. Трогай давай, — фыркает А. и, видимо, чтобы не пялиться на голографическое изображение аватара ИИ всю дорогу, нашаривая кнопку выключения экрана. Его вторая рука уже сжимает бедро Антона, заставляя того ёрзать на месте от предвкушения. — Один момент, — настаивает их невидимый водитель. — Я вас должен проинформировать, что вы используете тариф «Стандарт», который включает в себя базовую медицинскую страховку, защиту от потенциальных атак и светскую беседу с водителем… — Да-да-да, спасибо, — нетерпеливо тараторит А., снова запуская свою ладонь Антону под водолазку. — Поехали быстрее. Но машина не трогается с места. — Вы также можете перейти на пакет «Эксельсиор», — продолжает информировать Деламейн, — который включает в себя стандартный пакет услуг плюс полное медицинское страхование, активное медицинское сканирование пассажиров, боевой режим и бесплатную утилизацию трупов в случае смерти. — Чьей смерти? — теряется Шастун. — Клиента! — радостно отвечает синтетический голос. — Я искусственный интеллект, я не могу умереть. — Не нужно, — с нажимом отвечает А. — Блядь, поехали уже. Его голос настолько переполнен нетерпением и возбуждением, что он почти рычит, и Антон внутри себя тихонечко пищит от восторга. — Нет необходимости прибегать к ненормативной лексике, — тон голоса не меняется, но Шастун готов поклясться, что эта реплика звучит немного обиженно. Стоит автомобилю тронуться, его вжимает в сидение — но не скоростью, а тяжестью чужого тела. Не теряя времени, А. перекидывает через него ногу, бесстыдно оказываясь сидящим на Антоне сверху. Для таких манипуляций машина маловата, а они оба высоковаты, но теснота не мешает Шастуну поспешно стянуть со своего спутника пиджак и небрежно кинуть его куда-то под ноги. Возражений не следует, по крайней мере не от А., который слишком занят тем, что, оттянув ворот водолазки, оставляет засосы на антоновской шее. Зато есть что сказать Деламейну: — Знаете ли вы, что по статистике использование ремней безопасности спасает от получения травм в 70% случаев? Даже на заднем сидении. — Деламейн, иди на хуй, — стонет Антон, упираясь рукой в обитый кожей потолок автомобиля, когда его собственной кожи касаются настырные горячие губы. А., кажется, либо понял коварный план Антона и знает, что поездка никуда не приведёт, либо просто очень нетерпелив, потому что он снова торопливо расстёгивает ремень и ширинку Шастуна, с ощутимым удовольствием запуская руку тому под бельё. Он вытягивает из Антона глухое довольное мычание, обхватывая его возбуждённый член тонкими, но крепкими пальцами. Затем почти сразу достаёт ладонь из чужих брюк, пошло и мокро облизывает её, и возвращает на место, наслаждаясь реакцией. Антон готов подарить ему любую реакцию, лишь бы это не прекращалось, лишь бы его продолжали целовать, кусать, сжимать, трогать, и лишь бы чужая горячая ладонь на члене не ослабляла хватку и не переставала двигаться. Он готов стонать, кричать, извиваться, подаваться навстречу… но на практике пока получается только сдавленно мычать в поцелуй и сжимать чужие ягодицы в ладонях. Упругие. Наверное, в спортзал ходит. Может даже, в корпоративный. Рука на члене, набрав темп, не замедляется. Возможно, им даже до Чартер-Хилл ехать не придётся, если Антон кончит через несколько кварталов от точки старта. — Попрошу заметить, — равнодушно комментирует Деламейн. — Что за загрязнение салона предусмотрен штраф. А. оборачивается, стреляя убийственным взглядом в голограмму в зеркале заднего вида, а затем резко перекидывает ногу обратно через Антона. Но, как оказывается, лишь для того, чтобы, устроившись на соседнем сидении, перегнуться через неудобный подлокотник и нырнуть вниз, обхватывая член Антона губами. Это уже удар ниже пояса — буквально. В его рту горячо и мокро, и его язык ведёт себя по-хозяйски. Уверенно танцует вокруг чужой головки, дразнит уздечку, описывает какие-то неземные круги на полях. Антон только успевает зарыться рукой в жёсткие тёмные волосы и сжать пальцы, как его ударяет ошеломительным и ярким, но до противного быстрым оргазмом, и он тянет удовольствие как может, представляя, как его сперма наполняет чужой рот, течёт по губам, остаётся белёсыми следами на дорогой рубашке… Но когда он открывает глаза, ничего этого нет. Всё чисто, прилично и угроза штрафа миновала. А. торопливо облизывает губы, сглатывает и кидает ещё один убийственный взгляд на Деламейна в зеркале: — Доволен? — Благодарю за учтивость, — отзывается механический голос с нотками настоящей благодарности. Антону до этого не приходило в голову, что его может заводить, когда его используют, как дешёвую секс-игрушку, просто чтобы доказать что-то искусственному интеллекту, но, кажется, сегодня у него вечер открытий. Он пытается отдышаться, откинувшись на сидении, разгорячённый, растрёпанный, с расстегнутыми штанами и задранной на грудь водолазкой, и ловит во взгляде сидящего рядом А. тень… любования? Нет, скорее, самодовольства, будто он наслаждается плодами своих трудов. Антон протягивает руку, хватает его за рубашку и тянет на себя, слыша, как от натяжения трещит тонкая ткань. Целоваться в губы после минета не тянет, и Шастун мажет поцелуем по его челюсти, спускается на шею, торопливо расстёгивает рубашку и проходится языком по ключицам, пробуя на вкус соль чужого пота. Машина выезжает на серпантин Норт-Оука. Время ещё есть. Антон скользит руками по бледному поджарому телу под рубашкой, тянет его на себя, пытаясь расположить А. удобнее, но заднее сидение Деламейна не создано для секса вообще и секса высоких людей в частности. Они оба сейчас похожи на беспорядочно раскиданную по салону коллекцию рук, ног, раскрасневшихся лиц и мокрых от пота тел. Когда лицо Антона оказывается достаточно близко от чужого паха, он предпочитает не испытывать судьбу и остановиться на этой позе, даже если это значит, что на него закинут ноги, и амплитуда доступных движений окажется ограничена. Шастун в предвкушении облизывает губы, справляясь с ширинкой фирменных брюк и добирается до нетерпеливо подрагивающего члена А., требующего к себе внимание. О, ему уделят внимание, ему уделят столько внимания… Антон широко проходится основанием языка по стволу, дразня, прежде чем поддаться настойчиво давящим пальцам на макушке и опуститься на член ртом полностью. А. довольно выдыхает и бьётся затылком о стекло двери, откинув голову. Но кажется, его это не сильно беспокоит. Антон медленно пропускает член глубже, пытаясь приноровиться к непривычному размеру… — Осторожно, впереди лежачий полицейский, — с некоторым злорадством в абсолютно безэмоциональном голосе предупреждает Деламейн за долю секунды до того, как наехать на искусственную неровность. Горло протестующе сжимается, когда в него резко упирается подпрыгнувшая головка, и Антон неловко хрипит, пытаясь, тем не менее, не испортить настрой и не выпустить член изо рта. — Осторожно, впереди лежачий полицейский, — снова информирует водитель, и Антон успевает вовремя поднять голову, но проблема поджидает его в новом месте. А. раздражённо шипит, когда от ещё одного прыжка на его члене непроизвольно сжимаются зубы. — Прости, прости, — шепчет Антон и метит извиняющимся поцелуем куда-то под головку, пока продолжает работать рукой. Он всё ждёт нового скачка, но его не происходит, и А. выжидательно поднимает брови, намекая, что ему пора вернуться к работе. И Шастун возвращается. Он снова вбирает член в рот, пытаясь повторить те замысловатые движения языком, которые так впечатлили его самого, то почти невесомые, то уверенные и мощ… — Осторожно, впереди лежачий полицейский, — уже чуть ли не смеётся Деламейн. — Осторожно, впереди лежачий полицейский. Осторожно, впереди лежачий полицейский. — Да ты, блядь, издеваешься? — рычит Антон, зажав чужой член в руке, как микрофон. — Дороги Уэстбрука известны своими резкими поворотами, — поясняет ИИ. — Система искусственных неровностей необходима, чтобы водители снижали скорость и не слетали с дороги. — Очень гомофобно со стороны дорог Уэстбрука, — еле слышно ворчит про себя А., и Антон прячет улыбку, одёргивая себя — ему ни к чему сейчас из-за идиотских шуток западать на человека, имени которого он даже не знает. — Если у вас есть жалобы, — с готовностью отзывается Деламейн, — вы можете обратиться с ними в комитет по этике. Комитет отсмотрит видеозапись поездки и выдаст заключение, были ли нарушены права пассажира в ходе поездки. Даже в темноте видно, как лицо А. начинает багроветь. Видео… запись? Лицо А. принимает напряжённое выражение, и он поднимает ладонь, как бы говоря Антону пока не продолжать. Тот и не собирался. — Вы записываете все поездки? — хмуро уточняет А. — Конечно! — бодро отвечает Деламейн. — Это для безопасности наших пассажиров! Можно было догадаться. Но они не догадались. — И где храните записи? — продолжает допрос А. — На серверах компании «Деламейн»! — чеканит ИИ. — Не волнуйтесь, это полностью конфиденциально. Конфиденциально или нет, а настроения дальше сниматься в хоумвидео никакого нет. Антон разочарованно отпускает чужой член и выпрямляется. А. не протестует, он лишь торопливо застегивает ширинку и продолжает выяснять: — У кого есть доступ к записям? Только у сотрудников Деламейна и всё? — В компании «Деламейн» нет сотрудников, — терпеливо поясняет голограмма. — Всем управляет искусственный интеллект. К вашим данным есть доступ только у меня. Ну и у наших партнёров. — Партнёров? — напрягается уже Антон. Это что ещё за партнёры такие будут смотреть, как он члены сосёт? — Пользуясь услугами нашего такси, вы автоматически соглашаетесь на передачу ваших данных третьим лицам в рекламных целях. Но не волнуйтесь, это не физические лица, это корпорации, которые просто хотят сделать рекламу более релевантной, и для этого обрабатывают данные о вашем местоположении и пожеланиях… Ну конечно, вездесущие корпорации, напасть НСША, ничего не ускользает от их взора, даже чей-то неловкий секс в такси. Интересно, что им будут рекламировать теперь? Презервативы? Экспресс-тест на триппер? Скидки на коктейли в гей-клубе? Но если Антон просто раздражён, то его новый (незнакомый) знакомый явно напряжён и… испуган? — Твою мать, — цедит он сквозь зубы и командует. — Останови здесь. — Но мы ещё не достигли пункта назначения, — возражает Деламейн. — Останови. Здесь. Когда машина послушно останавливается на обочине, А. подбирает свой пиджак с пола, смазанно целует Антона в щёку и открывает дверь. — Э-эм, прости, — вздыхает он, выбравшись в ночную прохладу. — Считай, что я такой невероятный козёл, что не просто свалил сразу после секса, а свалил во время секса. И закрывает дверь. И правда, козёл. — Мне продолжать движение по маршруту? — интересуется Деламейн. Антон мрачно провожает взглядом удаляющуюся по обочине фигуру. — Это же с его счёта спишется оплата за поездку? — интересуется Шастун устало. — Так точно, — подтверждает ИИ. — Тогда вези меня обратно.