Дождись меня

Се Лянь действительно приносит всё необходимое. Прекрасно ориентируясь в чужой квартире, в которой в юности он проводил порой даже больше времени, чем в доме собственных родителей. И Хуа Чэн покорно надевает свободную футболку, кажется, наконец-то действительно чувствуя стыд за своё поведение. О чем свидетельствует яркий румянец затопивший всё его лицо до самой шеи и то, как он не поднимает взгляд всё время, пока Се Лянь старательно дезинфицирует и заклеивает его ранку. И Се Лянь тяжело вздыхает, больше не злясь на чужое желание доказать свою привлекательность. Хоть и таким чрезмерным способом. Понимая, что влюбленное сердце порой не самый лучший советчик. Особенно, когда ты живешь с этой влюбленностью много лет, клятвенно убеждая себя, что «скоро придет твоё время и вот тогда…». Поэтому импульсивное поведение Сань Лана можно понять. Они могут с этим справиться. Наверно. Ни о какой еде больше не может идти и речи, потому что вряд ли резко изменившаяся атмосфера способствовала приятной трапезе. Да и, Се Лянь уверен, им обоим сейчас даже самая аппетитная пища покажется просто безвкусной ватой — настолько сильно напряжены их нервы. Се Лянь опять шумно выдыхает, собираясь с силами, и садится напротив Хуа Чэна за не таким уж и большим столом: — Сань Лан… — Гэгэ, прости меня. Мне очень и очень стыдно. Хуа Чэн почти сразу же его перебивает, но всё ещё не поднимает глаз. Старательно концентрируясь на пострадавшем пальце, нежно поглаживая заботливо наклеенный пластырь. И у Се Ляня щемит сердце от тоски в чужом потускневшем голосе. Се Ляню отчаянно хочется всё исправить, но он не знает как. Поэтому только беспомощно протягивает руку к чужой ладони и мягко сжимает пальцы, которые тут же замирают. — Нет, ты не виноват и я не сержусь. Просто послушай меня, пожалуйста, сейчас, хорошо? Хуа Чэн наконец-то поднимает свои, искренне сожалеющие, глаза и Се Лянь почти срывается от неудержимого желания подняться и обнять своего маленького, запутавшегося мальчика. — Я всё ещё не отказываюсь от своих слов. Я правда уверен, что у нас не может ничего получиться в романтическом плане. Хуа Чэн крупно вздрагивает от хлестких слов, но Се Лянь заставляет себя продолжить, лишь чуть сильнее сжимая чужую, слишком холодную от волнения, руку. Потому что сейчас не время отступать, чем раньше они всё выяснят, тем будет лучше для них обоих. — Но это не значит, что я хочу выкинуть тебя из своей жизни, — Хуа Чэн от этих слов пораженно округляет глаза, явно уже надумав у себя в голове самые худшие сценарии. И Се Лянь ободряюще улыбается одними краешками губ, всё ещё не отпуская, теперь слегка подрагивающую, руку. — Я хочу быть частью твоей жизни. Я хочу, чтобы ты был частью моей жизни. И твои чувства никак не изменили моё желание всё ещё быть близким для тебя человеком. Если конечно ты сам не считаешь, что нам стоит прямо здесь и сейчас провести черту в нашем общении? Я правда пойму это, но… Се Ляню кажется, что теперь и его руки едва ощутимо начинают дрожать, хотя он изо всех сил старался до самого конца оставаться стойким. Но Хуа Чэн тут же решительно отрицательно качает головой и Се Лянь опять может дышать — чувствуя, что они справятся. — Тогда — Се Лянь не выдерживает и всё же поднимается из-за стола, приближаясь к своему Сань Лану, — давай попробуем, как раньше, быть друзьями? Ну разве что теперь ты уже совсем не ребенок, — Се Лянь не удерживает в себе нервный смешок. — Но, думаю, это даже хорошо, у нас появится больше общих тем для разговоров и совместных занятий. Хуа Чэн немедля выдыхает «да» и, кажется, вот-вот расплачется. Что заставляет Се Ляня наконец преодолеть последние пару шагов между ними и заключить своего старого-нового друга в крепкие объятия. Сердце его Сань Лана стучит так близко и слишком сильно и, в порыве неконтролируемой нежности, Се Лянь не удерживается от мягкого поцелуя в макушку. Ощущая, как Хуа Чэн наконец-то расслабляется и обвивает руками его спину в ответ, доверчиво прижимаясь к телу. Теперь в этом нет ни малейшего романтического подтекста и Се Лянь утопает в, кажется, вновь обретенном доверии между ними. Но один единственный момент всё ещё не дает ему покоя: — Прости меня. Я был тогда, у меня дома, немного резок. Я не должен был так уверено судить о твоих чувствах и указывать тебе, что является правдой, а что нет. Хуа Чэн опять решительно качает головой, невольно проводя лицом по чужой груди, и также шепчет в ответ: — Нет, гэгэ, ты скорее всего был в чем-то прав. И мне действительно нужно о многом подумать. Се Лянь на секунду теряется от чужого настолько быстрого согласия. А потом немного отстраняется и нежно берет в ладони чужое лицо, гордо улыбаясь: «его маленький мальчик действительно взрослеет и старается анализировать свои чувства и поступки». От столь мягкого жеста щеки Хуа Чэна теперь уже покрываются скорее смущенным румянцем, но Се Лянь решительно старается об этом не думать. Стремясь донести только свою безграничную поддержку: — Тогда не торопись, у нас полно времени. Я уверен, что ты обязательно во всем разберешься. И всё будет хорошо. Се Лянь окончательно отстраняется, но не собирается уходить. Решая, что всё прошло достаточно хорошо, чтобы провести вместе первый дружеский вечер: — Думаю, я всё ещё голоден. И я надеюсь, что ты так же, как и раньше, всё ещё любишь боевики. Потому что недавно вышел такой крутой фильм и нам просто необходимо его посмотреть. Они и правда устраиваются вместе на диване в гостиной. И Се Лянь заполняет, сначала неловкую, тишину своей неугасающей энергией: заказывая им обоим еду, а потом включая на большом телевизоре тот самый боевик. Вечер проходит замечательно, наполняя сердце Хуа Чэна необходимым и таким искренним теплом. Ведь гэгэ всё ещё с ним и он действительно хочет быть частью его жизни. Даже после того, как непростительно Хуа Чэн себя повел. Хоть и в качестве всего лишь друга. Но его сердце. Его пламенно-влюбленное сердце обливается кровью. Его отчаянно-грохочущее сердце хочет кричать и рыдать в неистовстве неразделенных чувств. Но Хуа Чэн не может потерять совсем всё, что у него есть. Ведь даже крупица внимания гэгэ — для него всегда была и будет тем самым драгоценным, тщательно охраняемым и оберегаемым сокровищем. Поэтому Хуа Чэн, усилием воли, заставляет его замолчать. Навсегда запоминая тепло тела Се Ляня, его чарующий запах и тот самый нежный поцелуй в макушку. Обещая себе, что он навсегда сохранит этот трепетный момент в самой глубине своего сердца. Клятвенно обещает и наконец-то действительно решает отпустить свои никому ненужные чувства.