Дождись меня

— Ты можешь себе это позволить, — голос Хуа Мина внезапно разрушает комфортную тишину между ними. Се Лянь любил их домашние посиделки. Он любил приходить в квартиру лучшего друга, когда ему хотелось поговорить обо всем или просто помолчать ни о чем. Хоть с возрастом подобные встречи и случались всё реже. Всё же взрослая жизнь в какой-то степени делает нас всех невыносимо одинокими. Он любил тихий уют подобных вечеров и ароматный чай, который Хуа Мин берег специально для него. Сам предпочитая скорее крепкий кофе или не менее крепкий алкоголь. Над чем Се Лянь никогда не переставал подшучивать. Зная, что комментарии про «разрушение желудка» не то чтобы оригинальны, но тем не менее они всегда заставляют Хуа Мина позабавленно фыркать и доливать себе ещё порцию виски, уже скорее назло. — Что? — Се Лянь моргает, — на секунду уйдя в свои не такие уж веселые мысли, — пытаясь вновь вернуться в реальность. — О чем ты? Чай уже немного остыл, но Се Лянь всё равно делает ещё один неспешный глоток. Слегка морщась от того, что цветочный напиток теперь слишком крепкий. — О твоем счастье, очевидно. Взгляд Хуа Мина серьезен и слишком проницателен. И Се Лянь знает, что его лучший друг достаточно умен и наблюдателен, — а также действительно слишком хорошо его знает, — чтобы обо всем догадаться. Возможно, он знает и понимает даже больше самого Се Ляня. Но это всё ещё не та тема, которую Се Лянь хотел бы с кем-либо обсуждать. Особенно со старшим братом того человека, из-за которого его сердце теперь бьется так мучительно сильно при каждой встрече. Се Лянь невольно краснеет, чувствуя слишком сильную неловкость, и судорожно пытается придумать любую другую тему. Чтобы отвлечь Хуа Мина, чтобы он ни в коем случае не продолжил этот разговор. Он никогда даже подумать не мог, что спустя годы они будут вот так сидеть на кухне и обсуждать внезапное постыдное влечение Се Ляня к когда-то такому маленькому и хрупкому Сань Лану. — Он уже взрослый, — Хуа Мин как будто читает его мысли. — Он уже действительно достаточно взрослый, чтобы ты даже не думал переживать на этот счет. Всё же началось совсем недавно. Ты никогда так не смотрел на него раньше. Поэтому всё в порядке… — Хуа Мин, — наконец выдавливает из себя Се Лянь перебивая. Чувствуя, как стыд и неловкость затапливают все его лицо удушающей волной. Се Лянь всё ещё не может посмотреть Хуа Мину в глаза, предпочитая уставиться вниз на свой всё ещё недопитый чай. Боже, ну почему это всё происходит именно с ним. — Нет-нет-нет, мы с тобой уже достаточно «стары», чтобы не убегать от этого разговора. Поэтому просто посмотри на меня. И Се Лянь подчиняется. Сначала боязливо, а потом — всё же набираясь решимости, — заглядывает в знакомые с самого детства глаза. И не видит там ни капли осуждения или хотя бы непринятия. Хуа Мин абсолютно спокоен, как будто они сейчас говорят не о чувствах Се Ляня к его любимому младшему брату, а о, например, начинающейся весне. И Се Лянь действительно довольно заметно выдыхает, расслабляя плечи и вновь начиная нормально дышать. — Не имеет значения, что он мой брат. Не имеет никакого значения, что ты знал его ещё ребенком. И уж тем более не имеет значения — не такая уж страшная — разница в возрасте, если вы оба этого хотите и уже достаточно зрелые для отношений. — Ты так много думаешь, Се Лянь, — Хуа Мин приподнимется со своего стула и тычет указательным пальцем Се Ляню в лоб. — А ты попробуй просто чувствовать. Ведь твои чувства не могут быть неправильными, если они уже живут и разрастаются в твоем сердце. Просто поверь мне. И себе тоже. При слове «чувствовать» палец Хуа Мина перемещается куда-то в район груди. И, как только друг заканчивает свои попытки вразумить его, Се Лянь действительно окончательно расслабляется. Откидываясь плечами и головой на стену и позволяя себя один нервный, но всё же полный облегчения смешок. — Ладно. Хорошо, — Се Лянь потирает большим и указательным пальцами переносицу. — Я тебя понял. И похоже мне теперь тоже нужно выпить. Они больше не говорят об этом в оставшийся вечер. Се Лянь действительно вливает в себя пару обжигающих порций виски и дальнейший разговор идет в привычном комфортном русле. Он не спрашивает, почему Хуа Мин так уверен в своих словах. Это не значит, что Се Лянь действительно поверил и его душевные терзания закончились прямо здесь и сейчас. Он всё ещё не до конца уверен в своих чувствах. Он совсем не знает чувств Хуа Чэна. Но ему и правда становится легче. Знать, что Хуа Мин не считает это чем-то «неправильным», действительно очень важно для Се Ляня.

***

В последние месяцы почти еженедельные встречи превратились в самую настоящую пытку. Се Лянь даже никогда подумать не мог, что он будет испытывать так много противоречивых чувств в присутствии своего когда-то просто «маленького друга детства». Но вот они здесь. И Хуа Чэн вырос в настолько невероятно красивого парня, что у Се Ляня перехватывает дыхание каждый раз, когда они просто находятся на расстоянии ближе одного метра друг от друга. Се Лянь за свои неполные тридцать один год не то чтобы серьезно влюблялся, — ограничиваясь скорее легкими кратковременными романами, — поэтому это новое ошеломляющее чувство настолько дня него не изведано, что ему правда сложно понять себя и не менее сложно контролировать. Вечер кино — был их частой рутиной. Было приятно отдохнуть на мягком диване, поедая всякие вредности за просмотром интересных и не очень фильмов. Они пока встречались только у Се Ляня, так как квартира Хуа Чэна была всё ещё на стадии постоянного полуремонта. Ведь он только начинал жить самостоятельно, устроившись на самую первую работу и окончательно съехав от родителей. И эта суббота не стала исключением. Фильм был абсолютно дурацким — один из тех дешевых безвкусных боевиков на один вечер, но было весело жевать пиццу и обсуждать то, насколько главные герои, да и сам сюжет, слишком очевидны и глупы. Се Ляню было действительно по-домашнему комфортно вот так сидеть, высмеивая нелепую актерскую игру. Ведь Хуа Чэн всегда был достаточно остер на язык, чтобы заставлять постоянно хихикать с колких замечаний и по-настоящему уместных шуток. — О боже, ещё чуть-чуть и я просто взорвусь, — хохочет Се Лянь, вставая и забирая с собой пустые стаканы. — Я схожу в туалет и принесу нам ещё выпить. Хуа Чэн лишь на секунду поворачивает голову в его сторону, и Се Лянь видит, как в чужих глазах — так завораживающе — всё ещё плещутся остатки смеха, уже зная, что можно не останавливать фильм на паузу. — Не торопись, гэгэ. Ты всё равно не пропустишь совершенно ничего интересного. Это заставляет Се Ляня согласно фыркнуть и отправиться сначала на кухню, а потом и в туалет. В его квартире всегда было так чертовски жарко или всё дело в слишком близком присутствии Сань Лана? Се Лянь плещет пару раз себе в лицо ледяной водой, — в тщетной попытке успокоиться, — а потом забирает бокалы уже заново наполненные газировкой. Ему хочется и одновременно с этим нет вернуться на злополучный диван. Ведь дело даже не в том, что фильм действительно ужасно скучен, просто с недавних пор Се Лянь даже не может толком сосредоточиться на мелькающих картинках. Всё его внимание поглощает сам Хуа Чэн: его голос, смех, неуловимые, характерные только для него одного жесты, крошечная мимика, которую хочется запомнить до мельчайших деталей. И наконец жар его тела. Такой близкий и при этом одновременно невыносимо далекий. Се Лянь так постыдно часто ловит себя на том, что пытается невольно придвинуться ближе. И расстояние между ними на этом — вроде как большом — диване кажется таким огромным и при этом таким мизерным, только руку протяни. Смело придвинься ближе, положи голову на чужое крепкое плечо и наконец-то утони в обжигающем пламени этих мучительно желанных объятий. Кажется, Се Лянь абсолютно точно окончательно и бесповоротно влип. Должен ли он вообще на самом деле сопротивляться своим желаниям? — Гэгэ, ты испачкался в соусе. Ну вот, Се Лянь опять ушел в свои мысли, наверняка выглядя как абсолютный дурак, с куском пиццы застывшем прямо около его рта. Он тут же начинает суетиться, в попытке, как можно быстрее, устранить беспорядок на своем лице. Но до коробки слишком далеко тянуться, чтобы на время положить туда уже надкусанный кусок, а салфетки и вовсе лежат на столике рядом с Хуа Чэном. — Подожди, гэгэ, — теплые пальцы нежно сжимают его подбородок. — Я всё сделаю сам. И, господи боже, почему это звучит так неожиданно волнующе? Разве это должно звучит для его истерзанного мозга именно так или Се Лянь просто окончательно сошел с ума? Се Лянь замирает, тут же теплея в щеках. Его сердце грохочет, хотя не происходит решительно ничего необычного. Хуа Чэн просто, как всегда, достаточно внимателен и заботлив с ним. Его темные — почти черные — глаза не выдают ни малейших сомнений, мерцая неизведанными тайнами и глубинами нерассказанных мыслей, когда он тянется другой рукой к уголку рта и аккуратно вытирает салфеткой крошечную капельку соуса. Се Лянь отдал бы всё, чтобы узнать о том, что сейчас творится в чужой голове. Но для этого, увы, нужно спросить. Готов ли Се Лянь рискнуть всем и узнать ответ? Он не успевает об этом достаточно долго подумать, ведь Хуа Чэн не отстраняется сразу же. Он проводит подушечкой большого пальца по скуле и, видит бог, если бы Се Лянь не умел так мастерски держать свои эмоции при себе, то он, кажется, прямо сейчас абсолютно постыдно тихонечко бы застонал. Его взгляд, конечно же, на одну крошечную секунду опускается ниже, нерешительно мазнув по таким притягательным губам. Это просто какое-то безумие. Помешательство. И ещё большее сумасшествие, когда его тело, против воли владельца, конечно же, подается вперед. Стремясь получить, как можно больше, желанной ласки. Ощутить всё то, что Хуа Чэн может ему дать. — Гэгэ, — глаза Хуа Чэна удивленно расширяются, начиная бегать по всему его лицу в поисках ответов. И это секундное замешательство, как острый хлыст, приводит Се Ляня в чувства. Что он творит?! Он правда сейчас собирался просто поцеловать Сань Лана ничего не объяснив? Они ведь даже ещё не поговорили. Хуа Чэн, возможно, даже вообще не догадывается о том океане чувств, который рискует затопить всю грудь Се Ляня, поглотив даже ребра. Возможно, он и вовсе разлюбил его ещё тогда раз и навсегда. — Я такой неуклюжий, — Се Лянь действительно искренне старается рассмеяться, заставляет голос не дребезжать от хрупкости его эмоций. — Постоянно сегодня пачкаюсь. Или даже вот чуть не упал. Се Лянь высвобождается от слишком приятного прикосновения и тут же отворачивается к экрану телевизора. Пытаясь откусить от, так и оставшейся в руке, — теперь совершенно безвкусной, — пиццы, старательно игнорируя легкую дрожь во всем теле. Он намеренно не смотрит на Хуа Чэна, боясь увидеть чужую реакцию. Понял ли Сань Лан то, что сейчас чуть не произошло? Хотел ли он этого так же, как Се Лянь, или, возможно, даже одна только мысль об этом для него была бы противоестественна? Се Лянь действительно больше не смотрит в этот вечер Хуа Чэну в глаза, страшась увидеть там слишком многое или не увидеть вовсе ничего. А Хуа Чэн больше не шутит. Он почти ничего не говорит. И густая пелена недосказанности удушающе повисает между ними, буквально мешая дышать, до самого его — довольно скорого — ухода. Се Лянь позорно трусит. Так и не узнав, что в тот отчаянный миг Хуа Чэн тоже потянулся к нему навстречу. Но в одном он теперь абсолютно точно уверен. Се Лянь никогда ещё так отчетливо не видел в Хуа Чэне — до подгибающихся коленей и сбитого дыхания — просто привлекательного мужчину. Которого он, кажется, хочет до безумия.