Cтатуя

Чем больше он думал о мадам де Монтеспан и ее странном увлечении внешней политикой, тем сильнее убеждался, что его подозрения небеспочвенны. Возможно, это было предчувствие, возможно, — интуиция, хотя Александр не сказать, что верил в подобные вещи. Он называл это «нюхом». В конце концов, его отец долгое время дрессировал собак. Сына он тоже воспитывал, как верного охотничьего пса. Неудивительно, что некоторые характерные повадки проявились в нем подобным образом. Когда камердинер брал след, то уже не отступал. Его одолевала яростная решимость, которая гнала вперед, побуждая добиваться своего, чего бы это ни стоило. Словно ищейка, идущая на запах своей добычи, он начинал погоню по густому, опасному лесу, где тени таились за каждым углом, а ветви цеплялись за одежду, пытаясь удержать на месте. Но Александр знал, что остановка или разворот обратно означали бы отказ от самой сути того, кем он был. Он собирался задействовать все имеющиеся в его распоряжении инструменты, все контакты, которыми располагал. Его люди докопаются до истины, как бы глубоко им ни пришлось залезть. Он не успокоится, пока не раскроет все тайны, которые скрывает маркиза. Даже если для этого предстоит нарушить их многолетний договор с Людовиком, он не позволит этой женщине лить яд в королевские уши. Александр поклялся себе в этом. Последствия провала были бы катастрофическими. И альтернативы своему плану действий камердинер не видел. Есть другой способ. Более простой. Голос отца в голове никак не мог утихнуть, раз за разом атакуя его разум одними и теми же словами. Но мысль про обходной путь была слишком неприятна и вынуждала его чувствовать себя предателем. Да, этот способ проще. Но не легче. Он отодвинул запасной вариант на задворки своего сознания, надеясь, что никогда не придется к нему прибегать. В его глазах горел огонь. — Вы сегодня задумчивы, — тихо заметила Рене, дотронувшись до его руки. Александр вздрогнул от ее неожиданного прикосновения и, отведя взгляд от камина, в растерянности посмотрел на девушку. Рене поспешно отняла ладонь, но камердинер перехватил ее, деликатно касаясь нежной кисти и тонких пальцев, чуть задержавшись на их кончиках, прежде, чем отпустить. Девушка выдохнула сквозь приоткрытые губы. — Есть некоторые дела, которые не дают мне покоя, — камердинер мягко улыбнулся. Он медленно возвращался из своих размышлений в реальность. Они были в его комнате, наедине, как это часто происходило в последнее время. Пространство было тускло освещено, тени от пламени плясали на стенах, отбрасывая жутковатое свечение вокруг. Атмосфера ощущалась одновременно умиротворенной и тревожной, что прекрасно соответствовало его настроению. Рене сидела напротив него в кресле, и этот, казалось бы, тривиальный факт очень ярко передавал изменения, которые она внесла в привычный для него порядок вещей. В его комнате мебель всегда была в единственном экземпляре: стул, письменный стол, гардероб, комод, шкаф для книг. Даже подушки на кровати были рассчитаны лишь для одного человека. Своеобразная иллюстрация и отражение его жизни. Люди не задерживались в ней надолго, и Александра это вполне устраивало. Так было раньше. До нее. После третьего вечера, плавно перетекающего в ночь, проведенного в ее компании, камердинеру настолько надоело уступать ей свое кресло возле камина и ютиться на сундуке у подножия кровати, что он распорядился принести в его комнату второе. Маленький жест, но для него — он был огромным. Александр убеждал себя, что решение было продиктовано исключительно практической необходимостью, но глубоко-глубоко внутри, куда он никого не пускал и куда даже сам редко заглядывал, камердинер хотел, чтобы Рене чувствовала себя желанной в его покоях. Знала, что она — часть его мира. Улыбка, которой девушка одарила его, когда вошла к нему в следующий раз и увидела эту небольшую перестановку, заставила его сердце пропустить удар. Он вновь вспомнил, почему никак не может все это прекратить. Сейчас изумрудный дорогой бархат сидения и спинки обнимал ее изящные изгибы. Рыжие локоны мягкими волнами ниспадали ей на плечи, а мерцающий свет от огня освещал тонкие черты ее лица. Ему было трудно оторвать от Рене взгляд. — Я могу как-то помочь с тем, что Вас тяготит? — в словах девушки было беспокойство. Александр все еще смотрел на нее. Она выглядела такой юной сейчас, такой невинной. Но он уничтожал в ней все чистое, продолжая впутывать в свой проклятый мир придворной политики и шпионажа. Он знал, что она может помочь. Но он не хотел этого. Господи, как же он не хотел, чтобы она ему помогала именно с этим делом. — Нет, пока что не можете, — наконец прошептал он, его голос был едва различим. — Я должен справиться самостоятельно. Рене вздохнула. — Может, расскажете хотя бы, что Вас так терзает? — она подалась вперед, ему открылся великолепный обзор на ее декольте. Александр слегка улыбнулся и заставил себя не опускать взгляд ниже ее лица. Но это была хорошая попытка. Невинная, как бы не так. Вероятно, несправедливо было любое подобное движение Рене интерпретировать, как акт соблазнения, но характер их отношений его обязывал. Он не мог позволить себе потерять бдительность. — Нет нужды, мадемуазель. Вопрос не так серьезен, как Вам, возможно, показалось, — камердинер пытался звучать уверенно, и у него неплохо получилось. — Убежден, что он скоро решится. Я прошу прощения, что напугал Вас, Рене. Девушка недовольно хмыкнула. Она резко поднялась, пересекла комнату и с размаху плюхнулась на его кровать. Внезапность ее действий застала Александра врасплох. Он в недоумении смотрел, как она растянулась на его шелковых покрывалах, и пытался взять в толк, в какой момент разрешил ей хозяйничать в своих покоях. — Мадемуазель, что Вы делаете? — спросил он, приложив немалое усилие, чтобы не выдавать удивления и небольшого раздражения в голосе. Рене бесстрастно пожала плечами. — У меня онемели ноги, и я хотела расслабиться. Это преступление, месье? Александр колебался, не зная, как ответить. Ему не нравилось, что когда дело касалось Рене, он начинал хуже реагировать на неожиданные ситуации. И это было еще до того, как она оказалась в его постели. Ее волосы красиво рассыпались вокруг головы, создавая мягкий контраст с бордовой тканью, на которой она лежала. Присутствие Рене в его кровати казалось таким чужеродным, но все же он солгал бы, если бы заявил, что эта картина ему неприятна. Александр прочистил горло. — Нет, не преступление, — наконец ответил он, стараясь говорить непринужденно. — Но просто... это моя постель. Он чувствовал, как его щеки предательски вспыхнули, и был благодарен тусклому свету камина, что сей факт остался для нее незамеченным. Рене перевернулась на бок, подперла рукой голову и подняла на него взгляд, в ее глазах играл озорной блеск. — Неужели? — игриво переспросила она. — Мне кажется, что Вы в ней никогда не спите. Александр не смог сдержать смех, чувствуя, как напряжение немного рассеивается. Он встал, медленно подошел к кровати и сел рядом, стараясь оставить между ними как можно больше свободного пространства. — Неужели Вы расстроены, что в этот раз я не нуждаюсь в Ваших услугах? — мягко спросил он, внимательно всматриваясь в ее изумрудные глаза, словно ища в них ответы. — Скорее расстроена, что Вы мне все еще не доверяете, — голос Рене был наполнен грустью. Александр опустил голову. Он видел, что ее это действительно ранит, что она говорит все эти вещи не только потому, что хочет его. В ее печали не было ничего поверхностного. В такие моменты ему казалось, что он ей искренне небезразличен, хотя камердинер и не мог взять в толк, почему. — Дело не в доверии, Рене, — пробормотал он. — В чем же тогда? В том, что я нарушу обещание. А Вы возненавидите меня. Но Александр молчал. Тишина затягивалась, и Рене поняла, что он ей не ответит. С тяжелым вздохом, она перевернулась назад на спину и уперла взгляд в потолок. Камердинер вновь посмотрел на нее. Она выглядела как никогда уязвимой, даже потерянной, хмурилась, словно рассерженный котенок. — Неужели Вам в самом деле нравится работать на меня? — неверяще спросил он, мысль об этом казалась ему смешной. — Иногда, — тихо выдавила из себя девушка. — А в иные разы? — В иные разы я бы хотела вовсе Вас не знать. Александр рассмеялся — громко, искренне. Рене в удивлении уставилась на него. Не в силах себя остановить, он аккуратно провел ладонью по ее скуле. Камердинер заметил, как грудь девушки начала прерывисто вздыматься. Воздух в комнате был намагничен, и он знал, что это не игра его воображения. — Вы все еще не умеете скрывать от меня ложь и полуправду, — Александр улыбнулся, большим пальцем нежно прочертив прямую линию сверху вниз по ее нижней губе и задержав руку на подбородке. — Ваши уста все выдают — они очень напряжены. Вы должны следить за этим. — Вы всегда знаете, когда я лгу? — чуть слышно прошептала девушка. Да. Но сказать этого он не мог. Это бы повредило игре. — Почти всегда, — вместо этого промолвил Александр. Его прикосновения опускались ниже. Камердинер, чуть дотрагиваясь, скользил ладонью по шее. Взгляд пробежался по ее вытянутому телу. На ней было платье из легчайшего шелка, которое, казалось, открывало больше, чем скрывало. Он заметил, как вызывающе топорщатся ее отвердевшие соски сквозь тонкую ткань. Александр резко отнял руку, отвернулся и поднялся с кровати, как можно быстрее отойдя в другой конец комнаты. Ему нужно было спешно чем-то занять себя. Он повесил котелок над огнем камина и открыл кабинет, где хранилась его богатая, аккуратно организованная коллекция чайных листьев с разных уголков мира. Александр стремительно считывал надписи на склянках в поисках идеальной смеси, которая успокоила бы его путаные мысли. Он не справлялся. Где твой хваленый самоконтроль, сын? Голос отца вновь пробился из глубин подсознания — насмешливый, издевающийся. Может, прекратишь это, раз не в силах держать себя в руках? Или будешь опять менять правила на ходу, только бы игра продолжалась? Что следующее ты себе позволишь сделать? Я учту ошибки. Они больше не повторятся. Александр нахмурился, его пальцы сжали банку с высушенными листьями черного османтуса. Ему и без чужих голосов в голове было понятно, что это неправильно, эгоистично, что он сам загнал себя в ловушку, попал в собственную паутину, сплетенную из обмана и желания. А теперь тянул и ее в эту темноту, а она, как назло, не сопротивлялась. Мысли Александра вернулись к тому дню, когда он узнал, что Рене будет жить в смежной с ним комнате. Это был откровенно запрещенный прием с ее стороны, и он, мягко говоря, не обрадовался такой перспективе, тут же начав гадать, как она сможет использовать новообретенную близость к его покоям в своих интересах. Камердинер не гордился этим, но он тут же принялся подозревать ее в очевидной попытке вывести его на ревность. Признаться, первые несколько ночей он был в ужасе, потому что понятия не имел, как отреагирует, если из соседней комнаты начнут доноситься приглушенные, а может, и вполне громкие, стоны и другие недвусмысленные звуки. Но время шло — а за стеной было кристально тихо. Александр же не мог решить, радуется он этому или нет. Иногда казалось, что стало бы проще, если бы нафантазированный им сюжет произошел, чем сидеть в этом напряженном ожидании. На пятый день камердинер понял, что Рене просто избрала другую тактику. Было около полуночи, когда он услышал характерный скрежет ногтя о деревянную поверхность. В недоумении и немного в беспокойстве, что ей могло понадобиться так поздно, он открыл дверь и сразу осознал, что совершил ошибку. Конечно, он и до этого видел ее в ночной сорочке, но тот период был почти невинный. Время до начала их игры, до года тайных встреч, до самого чувственного танца в его жизни. Полупрозрачное белое кружево притягивало взгляд к тем частям ее великолепного тела, смотреть на которые было непристойно. Александр схватился за дверной проем, борясь с реакцией собственного организма на увиденное. Рене говорила что-то о своей недавней прогулке в тайном проходе и о том, как ей удалось подслушать разговор Жана-Батиста и Гуго о готовящемся дипломатическом визите в Англию, но слова доносились будто откуда-то издалека. В его ушах стоял низкий гул. Камердинер отчаянно пытался не опускать глаз ниже плеча девушки и сосредоточиться на дыхании. — Я могу зайти, месье? — она взирала на него с самым невинным выражением. — У меня много сведений, не очень удобно их рассказывать через порог. В его голове тут же прозвучал сигнал тревоги. — Вы всегда разгуливаете по тайным проходам полураздетой? — с трудом сохраняя безразличный тон, спросил Александр. Рене приподняла брови. — Какая разница, если меня никто не видит? Я бы тоже сейчас с удовольствием ничего не видел. Камердинер стиснул зубы. — Мадемуазель де Ноай, я на данный момент немного занят, нужно подготовить документы для завтрашнего Conseil du Roi, — несмотря на его все еще весьма воспаленный разум, ложь придумалась очень быстро. — Поговорим утром? Он заметил, как она расстроенно выдохнула, и невольно испытал мрачное удовлетворение. — Хорошо. Спокойной ночи, Александр. — Спокойной ночи, Рене. Камердинер быстро закрыл дверь и прислонился к ней лбом, беззвучно зарычав. Его тело все еще ныло. Он несколько раз глубоко вдохнул и, обернувшись, окинул взглядом свою комнату. На столе действительно лежали бумаги для завтрашнего заседания, и хотя он уже давно закончил все приготовления, Александр все равно подошел к ним и опустился на стул. Он потер переносицу. Его мозг работал на износ. Теоретически Рене могла проследить за тем, что он делает, через глазок в тайном проходе. Камердинер не думал, что она будет таким заниматься, но ему не хотелось оставлять ей никаких шансов раскрыть его ложь. Что ж, перепроверить все никогда не бывает лишним. Испытывая смертельную усталость, Александр принялся повторно перечитывать документы. В ту ночь он опять заснул на стуле. Пару вечеров было тихо, но в конце концов камердинер вновь услышал скрежет ногтя о древо. На этот раз он был готов, поэтому прошел к двери с отрепетированным бесстрастием на лице, уже предвкушая, какой же новый повод она придумала для того, чтобы попасть в его спальню. Рене снова стояла в ночной сорочке, но теперь плотно закуталась в расшитый пионами халат, который он накинул ей на плечи в том году и так и не потрудился потребовать назад. Сегодня она выглядела вполне целомудренно, но почему-то от ее вида сердце билось еще быстрее, чем в предыдущий раз. Когда Александр смотрел на нее в этом куске ткани, который он ранее надевал на свое тело, то чувствовал, будто она принадлежит ему. Не на словах — а он знал, как много глупостей на эту тему наговорил в прошлом, — по-настоящему. Тогда он об этом не задумался, но сейчас особенно ясно понимал, насколько интимным для него был тот акт. Он никогда раньше ни с кем не делился своей одеждой. — Вы еще не собирались спать, Александр? — девушка неуверенно улыбнулась. Камердинер прислонился к дверному проему плечом. — Еще нет. Вы что-то хотели, Рене? — Я читаю книгу о шифровании, которую Вы мне дали, и один из способов мне совсем не ясен, — девушка нервно перебирала рукав халата. — Я была бы благодарна, если бы Вы показали на практике, как это делается. При условии, что у Вас есть время, конечно. Александр, отведя взгляд, улыбнулся ее незатейливому предлогу. И когда я перестану собственноручно давать ей инструменты, чтобы мучить меня? Он не мог, просто не имел права пустить ее к себе в его халате. Его сердце и так уже почти выпрыгнуло из груди. — Мадемуазель де Ноай, я восхищаюсь Вашим рвением, — учтиво сказал Александр. — Конечно, я готов продемонстрировать Вам все, о чем вы попросите. Запланируем время завтра после обеда? — А сейчас Вы заняты? — Рене непроизвольно закусила губу. — Боюсь, что да. Необходимо выслушать отчет генерал-полковника моих швейцарских гвардейцев. — Так поздно? — девушка подозрительно изогнула бровь. — Вы были не против так поздно учиться шифрованию, — Александр криво усмехнулся. Рене поняла, что попалась. Камердинер с удовольствием наблюдал, как ее щеки заливаются румянцем. — Не думала просто, что все так энергичны в вечерние часы, — попыталась непосредственно отмахнуться она. — Понимаю, но все же советую Вам не засиживаться допоздна. Завтра с утра король организовывает завтрак под открытым небом. Мне бы не хотелось, чтобы Вы его пропустили. — Не переживайте, месье. Завтрак с королем я точно не пропущу. Камердинер четко уловил в ее словах каплю яда и был вынужден признать, что внутри у него неприятно кольнуло. Но когда он отвечал, на его лице не дрогнул ни единый мускул: — Спокойной ночи, Рене. — Спокойной ночи, Александр. Он закрыл дверь. Хотя концовка разговора оставила горькое послевкусие, камердинер был собой вполне доволен. Пришлось непросто, но он с успехом отбил две ее опасные атаки. Теперь осталось только на всякий случай прогуляться где-то полчаса, чтобы придать валидность своей отмазке. Лу де Роган, генерал-полковник швейцарской гвардии, уже наверняка спал, и было бы несправедливо будить его только потому, что Александр оказался слишком искусным лгуном. Прошло два дня. Заходящее солнце окрашивало его покои золотым цветом. Камердинер расположился в кресле и был погружен в чтение. Со стороны двери послышался характерный царапающий звук. Александр оторвал глаза от книги и с удивлением посмотрел в направлении комнаты Рене. Она никогда еще не пыталась прийти так рано. После двух предыдущих раз он чувствовал себя крайне уверенно, поэтому быстро пересек комнату и открыл. Его брови поползли вверх. Рене была в платье. В очень скромном платье — он не помнил, чтобы покупал ей такое. Его воротник доходил почти до самого подбородка, рукава были длинные, а ткань такой плотной, что Александр удивлялся, как она в нем вообще может дышать этим знойным вечером. — Рене? — Добрый вечер, Александр. Повисла тишина. Он ждал, когда она озвучит предлог своего очередного визита, но девушка молчала. Все шло не по плану. — Я могу Вам чем-то помочь, мадемуазель де Ноай? — Возможно, Вы подумаете, что это глупо, но я просто хотела поговорить с Вами, — она смотрела на него прямым взглядом. — Мы так мало общаемся в последнее время и в основном по поводу нашей службы королю. — Вы что же, соскучились по моему лучезарному обществу? — камердинер изогнул бровь. — Немного, — опустив глаза, призналась Рене. Александр рассмеялся, но на самом деле ему было не смешно. Он был взбудоражен. Ее прямота и откровенность обезоруживали. И он тоже скучал по ней, хоть и совсем не хотел себе в этом признаваться. Молчание затягивалось, пока камердинер наконец не отступил чуть в сторону от дверного проема. — Не желаете ли войти, мадемуазель де Ноай? — тихо спросил он. Рене подняла голову. На ее губах играла робкая улыбка. Свет умирающего солнца проникал сквозь окна и окрашивал ее кожу в нежно-розовый оттенок. Она выглядела безмятежной, полной жизни. В груди у него защемило от странной тоски. — Благодарю за приглашение, месье Бонтан, — прошептала девушка и пересекла порог. Они провели в его комнате за несколькими чашками чая и разговорами о жизни и политике время почти до рассвета. И Александр был счастлив той ночью. Он смеялся от души и заставлял смеяться ее. И как же ему нравилось звучание ее смеха. Он более не был губернатором, не был камердинером, а она не была аристократкой и не была любовницей короля. Просто Александр, просто Рене — без титулов, без ожиданий, без прошлого, без будущего. И впервые за долгие годы он чувствовал себя по-настоящему свободным, пусть эта иллюзия и длилась только до утра. Александр печально улыбнулся своим воспоминаниям, аккуратно помешивая чайные листья и смакуя терпкий аромат, наполнивший спальню. Они пили этот же сорт тем вечером. Он оглянулся на Рене. Она все еще была в его постели, но теперь уже сидела, поджав под себя ноги и прислонившись к изголовью кровати. Девушка внимательно наблюдала за ним. Их взгляды встретились. — Вам вновь со сливками и сахаром? — надеясь снизить градус напряжения, спросил он. — Или сегодня желаете отведать «пороховую бочку с корицей»? Рене закатила глаза и сморщила носик. — Ну уж нет! Как обычно, если Вас не затруднит. Камердинер рассмеялся. Как обычно. Кажется, он действительно проводил время в ее обществе чаще, чем в одиночестве. Все это подозрительно походило на свидания, но, конечно, ни он, ни она не позволили бы себе описать свои встречи этим словом. Александр уже не мог с уверенностью сказать, по каким правилам они играют в отрицание, — и это была целиком и полностью его вина. Он менял их слишком часто в ответ на каждый свой или ее срыв, расширяя рамки, отдаляя точку, после которой был бы обязан все закончить. В один момент игра на победу превратилась в игру на удержание. Каким-то непонятным образом Рене уловила это изменение, потому что ловко и старательно балансировала у всех линий, которые он перед ней чертил. Хотя в последнее время наряды, которые она выбирала для их совместных вечеров, вновь становились все более и более откровенными. Сегодня, увидев девушку в дверном проеме между их комнатами, Александр даже сомневался пару мгновений, стоит ли ему пускать ее внутрь и сможет ли он контролировать себя рядом с ней, когда она выглядит так. Если судить по его недавнему поведению, эти опасения были отнюдь не преувеличены, и в дальнейшем камердинер был намерен к ним прислушиваться. Ее же замысел был очевиден — Рене все еще пыталась соблазнить его своим телом. Ему эти попытки казались бессмысленными, ибо он уже давно был соблазнен. Только это ничего не меняло. Они как были невозможны, так и оставались, и могли существовать только в условиях игры. Он был готов к тому, чтобы обманывать и обманываться друг другом бесконечно, лишь бы все продолжалось. Александр налил чай в изящную фарфоровую чашку. Он добавил немного сливок и сахара, тщательно размешивая жидкость серебряной ложкой. Пройдя к кровати, камердинер передал дымящийся напиток Рене, их руки ненадолго соприкоснулись. Этот случайный, невинный телесный контакт при любой возможности вошел уже в своего рода привычку, но по какой-то причине он никогда не казался полностью безобидным. Вздохнув, камердинер вернулся в кресло у камина. Рене поднесла чашку к губам и подула на жидкость, разгоняя клубящийся пар. Кончики ее пальцев все еще слегка покалывали от секундного единения с его кожей. Она подняла глаза на Александра, ловя его проницательный взгляд с другого конца комнаты. Он склонил голову набок, его длинные волнистые волосы изящно спадали на плечи, оранжевое пламя камина освещало правую сторону лица, придавая ему какую-то потустороннюю привлекательность. От него вновь веяло морозом, в позе ясно читалась настороженность, и это осознание тяжелым грузом давило ей на грудь. Рене не понимала, как ему удается так быстро из теплого и открытого становиться холодным и отстраненным. Словно по щелчку пальцев, он был способен воздвигнуть вокруг себя непробиваемую стену. Она жаждала пробраться сквозь его защиту, но боялась. Боялась зайти слишком далеко, заставить его отступить еще дальше. Мысль о потере той связи, которая была между ними сейчас, даже если она ее до конца не устраивала, была мучительной. Ей нужно было что-то сказать, казалось, слова смогли бы рассеять это удушливое напряжение, которое осело между ними, как густой туман, пока Александр не забурился еще глубже в себя. — Как прошло заседание? — будничным тоном спросила Рене. — Вы достигли того, на что надеялись? Камердинер выпрямился в кресле и улыбнулся так, как делал всегда, когда речь заходила о работе. Гордо, уверенно, иронично. — Вы желаете услышать короткую версию или длинную? — поинтересовался он, выгнув бровь. — Короткую, пожалуйста, — ответила она, сверкнув глазами. — Не думаю, что смогу выдержать пересказ финансовых отчетов Жан-Батиста. Александр рассмеялся. — Прекрасно понимаю Ваш выбор, мадемуазель. Что ж, если не вдаваться в юридический жаргон и не смаковать политические маневры, с этого дня за безопасность Версаля и окрестностей полностью отвечает швейцарская гвардия и мушкетерский корпус. Рене сразу поняла, что произошло. — Вы перехватили всю власть в свои руки. — Не только, — Александр растянул паузу, словно наслаждаться моментом победы, прежде чем продолжить. — Мне также удалось добиться того, чтобы все свободные средства были перераспределены на реорганизацию дворцовой охраны. Теперь у Жана-Батиста будет меньше возможностей распоряжаться ими по своему усмотрению. Гуго же придется на время забыть о своем английском турне. Какая незадача! Его глаза светились решимостью. Рене уже видела этот взгляд много раз. Она и сама была впечатлена, нельзя отрицать, но в то же время у нее вызывало опасения то, что могло произойти дальше. — Как Жан-Батист и Гуго к этому отнеслись? — Думаю, что если бы они могли убить меня на месте, то непременно сделали бы это, — пожал плечами Александр. Кажется, этот факт его совсем не трогал. Рене поджала губы. — Вы не боитесь, что министры затаят злобу? Они уже пытались однажды использовать меня, чтобы очернить Вас. Александр отложил чашку с чаем на столик и встал с кресла, сделав пару шагов к кровати. В его движениях, таких плавных и грациозных, было что-то, что всегда заставляло ее дыхание сбиваться. — История мира — это не повесть о том, как люди заводили друзей, — глядя на нее с высоты своего роста, мягко молвил Александр. — Когда речь заходит о власти, то все эти банальности и сантименты уходят на второй план. Убей или будь убит. Выбирайте, мадемуазель. По ее коже пробежал холодок. — Иногда Вы пугаете меня, когда так говорите. Александр печально улыбнулся. — Что я могу сказать, Рене. Я никогда не утверждал, что я хороший человек. Слова зависли в воздухе. Девушка подалась вперед, изучая лицо камердинера. Она не знала, о чем конкретно он ведет речь, но видела, как тяжесть прошлого отразилась в морщинах на лбу и в усталости его серых глаз. Рене потянулась и взяла его ладонь, слегка сжав ее. — Я Вас плохим не считаю. Он опустил взгляд на их соединенные руки. И хоть кисть Александра была напряженной, его пальцы обхватили ее маленькую ладошку в ответ. — Значит, Вы все еще слишком мало обо мне знаете, мадемуазель, — прошептал камердинер. Сердце Рене заныло от его слов. Он был прав. Она была не сильно ближе к пониманию, что скрывается под всеми слоями его обороны, чем в первый день их знакомства. Но что-то в его прикосновении заставляло ощущать странный нетипичный комфорт, как будто он молча говорил ей, что это нормально — не знать всего. Александр посмотрел ей в глаза. — Скажите мне, Рене, чем, по Вашему, я занимаюсь? — его голос был более хриплым, чем всего минуту назад. — Вы ведь не думаете, что мои худшие деяния — это шантаж и манипуляции? Девушка молчала. Ее сердце колотилось в груди. Камердинер со вздохом отпустил ее руку, но вопреки ожиданиям, не отошел, а сел на кровать. Он держался прямо, его взор был устремлен на стену прямо перед собой. — Я – инструмент в распоряжении короля, — прошептал Александр. — Если он велит мне строить — я использую все свои силы для созидания. Если велит разрушать — я сделаю это без раздумий. И пусть небеса уберегут любого, кто попадется мне на пути. Он медленно повернулся к ней, ожидая реакции. Интенсивность его взгляда приковала к месту. Рене поняла, что никогда раньше не видела его таким — оголенным и уязвимым. Она очень ясно ощущала, что он пытается оттолкнуть ее, заставить поверить в то, что он всего лишь бессердечное оружие без собственной воли, что с ним нельзя шутить, что он опасен. И хоть девушка не знала его так хорошо, как ей хотелось бы, даже той крупицы истины, что была ей открыта, было достаточно, чтобы прийти к выводу, что это не имело ничего общего с правдой. — Простите мою откровенность, месье, но мне кажется, что Вы лукавите. Александр не сводил с нее глаз, словно стараясь прочесть мысли. — Я заметила, что никто в целом мире не знает в полной мере деталей всех вопросов, которыми Вы занимаетесь. Даже король, — Рене медленно провела одной ногой по шелку простыней в его направлении. — Это Людовик попросил Вас взять под свой контроль безопасность Версаля? Или Вы решили это за него? И если так, то что это значит? Инструмент стал неуправляемым? Александр склонил голову набок и улыбнулся, она ответила ему тем же. Ее стопа уперлась в его бедро. — У вас есть свой разум и свое сердце, — твердо сказала она. — И я верю, что Вы пользуетесь ими, даже если это не всегда заметно для других. — Но, видимо, заметно для Вас, — в голосе камердинера появился бархат, от которого по ее телу всегда бегали мурашки. — И все же на вопросы о жизни и смерти я отвечаю только словами короля. Рене кивнула. Ее желудок тревожно сжался от мысли о том, что она собралась сделать. Девушка нервно сглотнула и провела ногой еще дальше, положив лодыжку поверх его коленей. Александр проследил глазами за ее движением. Это было рискованно, и она молилась всем известным ей Богам, чтобы не спугнуть его. Камердинер не двигался. К удивлению, через несколько мгновений он опустил руку на ее щиколотку и мягко сжал. Сердце запело от удовольствия из-за этой маленькой победы. Наверное, в первый раз за вечер они сидели в комфортной тишине. Рене устремила взгляд на огонь. — Почему Вы не сказали королю, кто ведет переписку? У Вас был уникальный шанс избавиться от Жан-Батиста и Гуго одним ударом. — Я лишь хотел получить контроль над охраной Версаля и сорвать дипломатический визит в Англию, — в тоне Александра не было ни капли сомнений. — Жан-Батист и Гуго пока устраивают меня там, где они есть. — Почему? Я не понимаю, — девушка нахмурилась. — Они же всеми силами пытаются избавиться от Вас. — Они предсказуемы. Мне известно, на что они готовы и на что не готовы. Если же заиграются — я с превеликим удовольствием сообщу Людовику об их тайной корреспонденции и буду наблюдать за представлением. Но этот козырь нужно приберечь на крайний случай. Рене отвернулась от камина. Александр сидел, буравя взглядом стену. От нее не укрылось, как он напряженно сцепил челюсть и свел брови. Казалось, камердинер погрузился в неприятные раздумья. — Гораздо больше я бы опасался тех, кто мог бы прийти на их место, — тихо признался он. — Пришлось бы с нуля собирать информацию, наблюдать, анализировать, строить гипотезы, адаптироваться, ошибаться, исправляться. Иногда на это уходят годы. А за годы можно изменить ход истории. — Вы хотите остаться в истории? Александр молчал. Он с отсутствующим выражением, едва касаясь, гладил ее щиколотку. — Некоторые люди попадают в историю просто по факту своего рождения, — наконец ответил камердинер. — Те же, кому повезло меньше, должны хорошо поработать, чтобы добиться этой чести. И я работаю очень усердно. Рене изучала профиль Александра. Мрачная властность и решимость прослеживались в самой его позе, в том, как он держал голову. Признаться, ее не всегда радовала его несгибаемость, но это был не тот случай. Нежелание камердинера позволить своему низкому происхождению определить его место в мире и в вечности вызывало глубокое восхищение, тем более в моменты, когда он показывал его на деле, выходя победителем в, казалось, большинстве своих политических игр, какими бы сложными они ни были и с какими бы титулованными соперниками он ни встречался. — О чем Вы думаете, мадемуазель? — прервал тишину и ее мысли Александр, в голосе слышалась нотка беспокойства, будто он переживал, как она отнеслась к такому ответу. Рене продолжала чувствовать тепло его руки на своей щиколотке. — Пытаюсь понять, почему король слушает Вас, а не своих министров, — честно ответила она. — Что помогает вам их переигрывать? Александр рассмеялся. — Вопрос не в том, как я выиграю, — его глаза светились гордостью. — Вопрос в том, почему они проигрывают. — В чем разница? — Разница огромна. Рене прищурила глаза. Александр хмыкнул и покачал головой. — В победе всегда играет определенную роль удача, — вкрадчиво сказал он. — Проигрыш же всегда объективен. — Хорошо, месье, в таком случае объясните, почему они проиграли? Он улыбнулся. — Слова, которые мы говорим, и действия, которые мы предпринимаем, — это не просто отражение наших мыслей и чувств. Они зависят от контекста. Одни и те же слова, сказанные в другое время, другим тоном или с другим намерением, могут иметь совершенно разное значение. Одно и то же действие, совершенное в другой ситуации, может иметь разные последствия. Рене закусила губу, пытаясь разобраться в том, что он под этим подразумевает. — То есть, Вы хотите сказать, что министры проиграли, потому что не поняли контекста? — Не создали его, — Александр облокотился на одну руку и чуть подался в ее сторону. — Они забыли, что наши слова и действия — это не просто изолированные события. Они являются частью одной длинной цепи, и смысл, который они несут, зависит от того, что произошло ранее. Они проиграли, потому что не смогли сопоставить прошлое, настоящее и будущее. Не отнеслись с должным уважением к связи времен. Рене медленно кивнула. — Это, наверное, непросто — всегда ориентироваться на контекст? — Очень непросто, — признал Александр. — Но именно потому это так важно. Чтобы по-настоящему изучить человека, по-настоящему влиять на него, нужно оперировать широкими смыслами. Вы должны видеть дальше слов и действий и понимать общую картину. А это требует усилий и эмпатии. Александр слегка улыбнулся и провел рукой от ее щиколотки к середине лодыжки. Это движение взбудоражило ее чувства. По позвоночнику пробежала приятная дрожь, дойдя до живота и опустившись еще ниже. — Но я уверен, что Вы это и так знаете, — мягко струился его голос. — В конце концов, вы, кажется, умеете понимать контекст, даже если он не озвучивается. Рене хихикнула и непроизвольно облизала нижнюю губу. — А Вы, кажется, единственный умеете видеть меня. Меня настоящую, во всех контекстах. Она не знала, что такого появилось в этот момент в ее взгляде, но щеки Александра слегка порозовели и он смущенно опустил голову. — Кстати о контекстах, — камердинер прочистил горло и вновь распрямил спину. — До меня дошла некоторая информация. Она заметила, что Александр явно колебался, стоит ли озвучивать то, что ему известно. — Не уверен, что уместно об этом спрашивать. Но все же… — он зарылся пальцами в свои волосы, словно не зная, чем занять руки. — Я тоже пытаюсь Вас... понять. Он выглядел на удивление неуверенно в этот момент. Рене ободряюще провела ногой по его коленям. — В чем дело? — мягко спросила она. Александр резко поднял голову. — О чем Вы думали, когда предлагали королю открытые отношения? Девушка застыла. Камердинер прожигал ее глазами. — Он сообщил Вам? — опешила Рене. — Это произошло случайно. Не скажу, что кто-то целенаправленно поднимал эту тему, — его голос звучал безразлично, и это очень контрастировало с его взглядом. — Я бы хотела оставить причины при себе, — теребя ткань платья, Рене отвернула голову. Александр нахмурился. Его тон стал жестче, резче. — Это было опрометчиво. Может повредить Вашей репутации при дворе. Не даст вам абсолютно никаких преимуществ в перспективе, — отчеканил камердинер. — Интерес Людовика изменчив, его нужно подпитывать. — Может, это мой интерес изменчив и его нужно подпитывать! — воскликнула Рене. Александр был ошарашен. Пару мгновений он не знал, что сказать. — Это так, мадемуазель? — после продолжительной паузы уже гораздо мягче спросил он. Рене раздраженно мотнула головой, по прежнему отказываясь на него смотреть. Вам мой интерес подпитывать не нужно. Это было невыносимо — знать, что ответить, но бояться так отвечать. — Что Вы предлагаете? — вместо этого спросила девушка. — Ничего. Лишь задуматься о своем будущем. Рене не знала, что на это сказать, а Александр выглядел так, будто хотел провалиться сквозь землю. — Кто эти «другие люди», с которыми Вы хотите «экспериментировать»? — спросил он вопреки тому, что все его естество приказывало ему этого не делать. — Зачем Вам это знать? — сверкнула на него глазами Рене. — Вы ревнуете? Александр рассмеялся. — Конечно, нет. С чего бы мне? Я Вам никто. Рене удивленно приподняла брови и, выдернув ногу из его легкой хватки, слегка пихнула камердинера в бедро. Он шутливо завалился на бок, все еще продолжая смеяться, и от вида этой картины она тоже не смогла сдержать улыбки. Успокоившись, Александр кивнул. — Хорошо, я Ваш покровитель. Покровитель, который никогда не ограничивал вас в любовных похождениях. — Никогда не ограничивали? — девушка прищурила глаза. — Назовите хоть один пример, — он развернулся к ней всем телом, подперев рукой голову. Например, когда вы не позволяете мне приблизиться к Вам. Ироничный ответ появился только в ее мыслях, озвучить подобное она не могла. — Мне отчего-то вспоминается одна сцена в саду год назад… — задумчиво протянула Рене. — Но и тогда речи об ограничениях не было, — Александр поднял руку в знак протеста. — Я лишь высказал свое неудовольствие — и то исключительно из опасений, что это скажется на Вашей работе. К тому же я был пьян. — Не помню, чтобы видела Вас пьяным с того момента. Камердинер смущенно опустил глаза. — И не увидите. Обычно я такого себе не позволяю. Мне не нравится чувствовать потерю контроля. — Что в контроле так Вас привлекает? — спросила Рене, пристально изучая его. Александр думал несколько секунд, прежде чем ответить. — Я люблю распоряжаться своей судьбой в соответствии со своей волей. — И судьбой других? — Это вторично, но да, — улыбнулся камердинер. — Может оказаться приятным бонусом. Рене нервно закусила губу и разгладила рукав платья, пытаясь набраться мужества, чтобы задать следующий вопрос. Она сделала глубокий вдох. — Могу ли я попросить Вас распорядиться судьбой одного человека? Улыбка сошла с лица Александра от ее серьезного тона. Он подозрительно окинул ее взглядом и вновь принял сидячее положение. Его поза была напряженной. — Зависит от того, кто этот человек. Рене еще пару мгновений колебалась, но лучшего варианта, чем Александр, быть просто не могло. Его ума и находчивости наверняка хватило бы, чтобы помочь. — Я о мадемуазель де Понс Эдикур. Думаю, Вы в курсе ее положения? Александр изогнул бровь. — Слышал, что мадемуазель скоро предстоит стать мадам. Рене закивала и, подавшись вперед, отчаянно прошептала. — Но она не желает этого брака. Не желает всем сердцем. Этот человек, Великий Ловчий… — Гастон де Виньерон. Рене вновь кивнула, осознавая, что впервые слышит, чтобы кто-нибудь называл его по имени. — Этот человек жесток. Я видела, как он обращается с собаками на псарне. Он издевается над ними и получает от этого удовольствие. Мне страшно подумать, как он может вести себя со своей женой. Рене замолчала, переводя дух. Камердинер же не спешил ничего говорить, давая ей возможность продолжить. — Александр, я понимаю, что прошу о деликатной услуге, — девушка с мольбой смотрела на него. — Но мне невыносима мысль, что Бонна проведет весь остаток своей жизни с мужчиной, которого не любит и которого презирает. Выражение лица камердинера оставалось бесстрастным. Серые глаза были прикованы к ее лицу. — Что Вы хотите, чтобы я сделал? — наконец тихо спросил он. — Расторгните эту помолвку, — Рене подалась еще ближе, ее голос был едва различимее шепота. — Я не знаю, к кому еще можно обратиться. У Вас есть власть и влияние, чтобы сделать это. Пожалуйста, Александр, я умоляю Вас. Камердинер молчал, обдумывая ее просьбу. Он наклонился вперед, уперся локтями в колени и сцепил руки, прикидывая свои варианты. Его брови были нахмурены. — Я должен быть честен с Вами, Рене. Это нелегкая задача, — Александр посмотрел на девушку, его лицо было очень серьезно. — Отец Бонны отчаянно желает выдать ее замуж, и, к сожалению, сомнительная репутация мадемуазель де Понс Эдикур делает ее менее чем желанной невестой. Конкуренция за ее руку невелика, а это значит, что они могут не захотеть отменить свадьбу, даже если это в ее интересах. Рене опустила голову. — Я понимаю. Но хоть что-то мы же можем предпринять? — Нежелание женщины выходить замуж не является достаточным основанием для отмены свадьбы в глазах общества, даже если для меня это существенная причина, — Александр в задумчивости поднес кулак к губам. — Вы говорили, что видели, как месье де Виньерон жестоко обращался с охотничьими псами? Рене быстро подняла на него глаза, чувствуя небольшую надежду. — Да. Камердинер кивнул. — Хорошо, это можно использовать. Но этого мало, нужно что-то еще. Вы можете еще о чем-то вспомнить, Рене? Мысли неслись в ее голове, она искала во всех незначительных эпизодах не самой приятной коммуникации с Великим Ловчим хоть что-нибудь, что можно было бы пустить против него. Девушка ощущала на себе пристальный взгляд Александра. Он ожидал ее ответа. — Было кое-что, — чуть неуверенно протянула Рене. — У меня есть веские основания полагать, что месье де Виньерон имеет интимные связи на стороне. Я сама становилась объектом его весьма недвусмысленных комментариев и повышенного внимания. Выражение лица Александра стало взволнованным, и Рене увидела в его глазах явный намек на гнев. — К сожалению, Вы не хуже меня знаете, что мужская неверность не считается проблемой при дворе. Более того, она ожидаема. Александр вздохнул, но заметив, с каким отчаянием девушка на него смотрела, тут же поспешил добавить. — Однако я могу распространить слухи о том, что месье де Виньерон ведет себя не слишком благородно по отношению к женщинам, которые превосходят его по статусу, — он слегка улыбнулся. — Не думаю, что королю понравится эта информация. В таком случае останется только подтолкнуть его к тому, чтобы обезопасить придворную даму, фрейлину его матери, от замужества с таким человеком. Людовик любит чувствовать себя рыцарем. Думаю, слова короля будет достаточно, чтобы отец мадемуазель де Понс Эдикур дважды подумал, прежде чем позволить свадьбе состояться. Рене объяло чувство облегчения. Возможно, у них все-таки был шанс помочь Бонне. Ее обуревало сильное желание крепко обнять камердинера, но она слишком хорошо знала, что он не позволит себе таких проявлений эмоций. Девушка проглотила свой порыв и вместо этого улыбнулась ему. — Спасибо, Александр. Не только за помощь, но и за возможность быть откровенной в своих мыслях. — Поблагодарите меня тогда, когда все получится, — мягко ответил он. — Каковы шансы на это? Губы камердинера медленно растянулись в тонкой улыбке. — Весьма высокие. В конце концов, Его Величество косвенно причастен к незавидному положению мадемуазель де Понс Эдикур. Я не верю, что он останется в стороне. Рене смущенно отвела взгляд. Напоминание о том, как стремительно роман с королем без должной осмотрительности может привести к социальному падению, вызвало в ней непрошенное чувство стыда. Она попыталась затолкать его подальше, потому сверкнула глазами в сторону камердинера и иронично промолвила: — Только пообещайте мне, что не попросите Бонну взамен лгать для Вас и шпионить. Александр рассмеялся. Но его смех был совсем другой — сухой, мрачный, механический. Этот звук словно ножом ударил ее по ушам. Она сразу поняла, что что-то не так. Камердинер посмотрел на нее, и в его глазах была пугающая пустота. — Надо же, — прошептал он. — Вы, кажется, недавно говорили, что не считаете меня плохим человеком. Александр резко встал с кровати и подошел к камину, оперевшись руками на полку над ним. От вида его спины, такой прямой и напряженной, у Рене заныло сердце. Осознание ужасной ошибки и смысла того, что она только что произнесла, обрушилось на нее как груда камней. Как можно быть такой глупой? Девушка хотела бы взять свои слова обратно и все изменить, но она знала, что уже слишком поздно. Она уже подтвердила его худшие опасения. Он, должно быть, думал, что она видит в нем того же монстра, что видел он сам. Рене вскочила с кровати и подошла к нему. Тишина между ними была тяжелой и удушающей, ее грудь сжималась от волнения. Девушка не могла решить, что сказать или сделать, чтобы исправить ситуацию. Объяснить свою шутку? Будет ли это иметь значение? Поверит ли он ей? Сегодняшним вечером он, словно детали доспеха, постепенно сбрасывал с себя свою защиту, запускал ее глубже в свою душу, а теперь она все испортила. Рене хотелось дотронуться до его плеч, прижаться к его спине, но ее будто парализовало. — Александр, простите. Это была шутка. Очень глупая, очень неуместная шутка, — она закрыла лоб руками. — Я о ней сожалею. И хочу, чтобы Вы знали, что я ни секунды не сомневаюсь, что вы не попросите от Бонны ничего взамен. Когда он повернулся к ней, девушка не увидела на его лице ни боли, ни злости, ни грусти, ни разочарования, которые так боялась там найти. Камердинер выглядел спокойно, даже безмятежно, только пустота из глаз никуда не делась. Рене видела, что внутри него происходит битва, в которой он пытается сохранить самообладание и не поддаться всепоглощающей ненависти к себе. — Все в порядке, Мадемуазель де Ноай, — бесстрастным тоном сообщил Александр. — Вы исходили из собственного опыта. Я не могу вас винить. — Александр, я… — начала говорить она, даже не зная, что хочет сказать. — Вы знаете, кто я. И я тоже знаю, — твердо промолвил камердинер. — Я примирился со своим прошлым, но это не значит, что я забываю о том, что сделал. Я всегда буду носить это с собой. Александр опустил голову. — Быть может, если бы я пришел к выводу, что мадемуазель де Понс Эдикур могла бы быть мне полезна, я бы поступил именно так, как Вы… шутили. Рене поняла, что ненависть к себе в нем победила. Ей было невыносимо видеть его таким. — Вы бы так не поступили, — прошептала она, ощущая ком в горле. — Вы уверены? Я ведь поступил так с Вами, — Александр иронично изогнул бровь. — Впрочем, я не вижу, как Бонна могла бы мне пригодиться, поэтому не переживайте, мадемуазель де Ноай. Я не заставлю ее шпионить на меня. Даю Вам слово. Между ними повисло молчание, а в голове Рене проносились сожаления и страхи. Они стояли близко, но недостаточно близко. Между ними был один шаг, и все же он казался пропастью. Они не смотрели друг на друга, и Рене чувствовала, что Александр хочет, чтобы она ушла, но почему-то не озвучивал это. Тишина засасывала. — Наверное, мне пора идти, — неуверено прошептала девушка, подняв на него голову. — Уже поздно. — Да, — хрипло ответил Александр, его глаза нашли ее. Они медлили, словно никто не хотел разрушить хрупкого момента. Рене потерялась в холодных океанских глубинах его взгляда, пытаясь понять, о чем же он думает. — Еще раз спасибо, что согласились помочь Бонне. Александр лишь кивнул. Повторив его движение, Рене развернулась, чтобы уйти. Камердинер поспешно обошел ее, приоткрыв для девушки дверь в ее покои. Куртуазность была у него в крови. — Спокойной ночи, Александр, — прошептала она. Он словно почувствовал ее грусть, поэтому слегка улыбнулся, возможно, надеясь, что этот небольшой жест ее немного приободрит. Но легче не стало. — Спокойной ночи, Рене. Она вошла в свою комнату, а Александр мягко закрыл за ней дверь. Девушка облокотилась на нее спиной, раздумывая запустит ли он ее когда-нибудь к себе вновь. Не только в покои. Она ожидала услышать поворот ключа в замке, но его не последовало. Это давало небольшую надежду.