Людовик
Чуть ниже была приписка, добавленная будто второпях и позже: Я скучаю по Вас. Рене застыла. Она хотела бы сказать то же самое, но не находила этих слов в своем сердце. В нем была пугающая пустота, и девушка не могла понять, в чем крылась ее причина. Быть может, все потому, что количество их с Людовиком встреч в Париже уместилось бы на пальцах одной руки? Или потому что они не искали компании друг друга уже будучи в Версале? Или потому что возле короля постоянно крутилась мадам де Монтеспан? Из всего перечисленного какие-то эмоции у нее сейчас вызывал только третий факт — видеть самодовольную ядовитую усмешку этой женщины было почти невыносимо. Она снова опустила взгляд на засушенный цветок и подумала о короле. Представила его красивое лицо, золото волос и яркую улыбку, вспомнила, как он держал ее в своих объятиях, их страстные ночи, моменты нежности, а также шепотом произнесенные обещания, в исполнение которых они по-настоящему оба не верили. Он и сейчас был ей небезразличен, но уже по-другому, в неком ином качестве. Удивительно, что время и расстояние могут сделать с отношениями, которые когда-то казались такими крепкими. Она видела, как это происходило с другими, глупо было бы ожидать, что подобное не коснется и ее, — связь, которая когда-то была центром вселенной, исчезала в небытии. Но по какой-то причине ни время, ни расстояние не могли никак повлиять на ее притяжение к Александру. Более того, казалось, что с каждым днем оно становилось только сильнее, а чем больше дистанции он пытался между ними заложить — тем упрямее она цеплялась за него. Рене задумчиво покрутила в руках туберозу. Всю свою жизнь девушка мечтала иметь свободу выбора, и сейчас, когда она у нее наконец была, стало понятно, что это самая страшная вещь на земле. Ей не нужно было лишний раз вспоминать о реальности своего положения. Рене не могла думать только о себе, не имела права быть наивной, не должна была разбрасываться королевской милостью. Благополучие семьи зависело от нее, судьба отца была в ее руках. Людовик никогда не обещал ей статус официальной любовницы, но он мог позаботиться о ней и ее близких. Более того — был готов к этому. Не в силах оставаться на месте, она встала и начала мерить шагами покои. Элиза в недоумении наблюдала, как девушка то и дело оглядывалась на дверь в смежную комнату. Рене нервно закусила губу, представляя, что бы Александр сказал, если бы узнал, что она обдумывает приглашение Людовика. Был бы расстроен? Рассержен? Разочарован? Не обратил бы внимания? Или, что еще хуже, ушел бы в свою скорлупу, закрылся бы от нее навсегда? От этой мысли у нее все сжималось внутри, но она не могла игнорировать тот факт, что Александр не давал ей никаких обещаний. Он знал о характере ее отношений с королем — и знал давно. Более того, через него проходила вся корреспонденция, которую придворные посылали друг другу во дворце, поэтому скорее всего, Александр был в курсе этого приглашения даже раньше, чем она. Рене вернулась к столу и вложила письмо и цветок назад в конверт, ее руки дрожали. — Мадемуазель де Ноай, что с Вами? — всполошилась Элиза. — Вы вся труситесь! Вам плохо? — Нет-нет, со мной все в порядке, — Рене сцепила руки перед собой, чтобы унять нервы. — Скажите, милая, кто Вам передал это письмо? — Сам король, — без промедления ответила служанка. — Попросил доставить в руки, дождаться Вашего ответа и известить Его о нем. Рене непроизвольно выдохнула. Значит, не видел. Но меняло ли это хоть что-то? Несмотря на то, что Александр не проявлял никаких признаков ревности, он всегда становился напряженным при любом упоминании о Людовике. Казалось, король был единственным другим мужчиной в ее жизни, который вызывал у камердинера хоть какую-то реакцию. Что мне остается делать? Каков правильный ответ? Рене облокотилась руками на туалетный столик и посмотрела в свое отражение в зеркале: загнанное, потерянное, неуверенное. Готова ли она была ждать Александра бесконечно, надеясь на будущее, которое может никогда не наступить? Рене выпрямилась и повернулась к Элизе. — Пожалуйста, известите Его Величество, что я принимаю приглашение, — тихо сказала она, слова застревали в горле. — Сию минуту, мадемуазель, — служанка улыбалась во все зубы, и это так контрастировало с тем, что было у Рене на сердце. — А после я принесу Вам завтрак даже лучше, чем был на столах сегодня утром. — Спасибо, милая. Элиза бойкой походкой удалилась, оставив ее одну. Чувствуя невыносимую усталость, девушка опустилась на кровать, пытаясь убедить себя, что все сделала правильно. Но в животе у нее зияла дыра. Ей казалось, что она продавала свою душу за безопасность и благополучие.***
Весь остаток дня Рене провела, не выходя из своей комнаты и продолжая бороться с чувством вины и стыда. Она не хотела никого видеть, а с Александром и вовсе боялась столкнуться, не зная, как будет смотреть ему в глаза. Девушка ругала себя за эти мысли. Ведь правда заключалась в том, что между ними не было никаких формальных отношений, камердинер через раз называл себя «никем» в ее жизни, а сама она в глазах двора считалась свободной. Но эти оправдания облегчения не приносили. К вечеру пришла Элиза, чтобы подготовить ее к свиданию с королем. Рене чувствовала, как ее сердце начинает колотиться от волнения все быстрее и быстрее. — Вы выбрали платье для вечера, мадемуазель? — спросила служанка. Она не выбрала. На самом деле ей было все равно, но ответить так было бы неуместно. — Посмотрите в гардеробе, дорогая, — пытаясь звучать непринужденно, отдала распоряжение Рене. — Возможно, что-то изумрудное. Кажется, Людовику нравился этот цвет. Девушка встала с кровати и вышла на центр комнаты, дожидаясь, пока служанка бережно достанет красивое шелковое платье с низким вырезом, приталенным лифом и пышной юбкой. Рене ступила в него, и Элиза помогла ей справиться с замысловатым корсетом, крепко затягивая шнуровку. Девушка резко вдохнула, когда ее талию сжало в тиски, но она знала, что это было необходимо, чтобы подчеркнуть изгибы. Рене села перед зеркалом, безучастно наблюдая, как служанка начала колдовать над ее волосами. Она аккуратно распутывала длинные локоны и укладывала их в объемную высокую прическу. Работая, Элиза болтала без умолку, словно чувствуя состояние Рене и пытаясь отвлечь ее от нервного напряжения. Закончив с волосами, служанка поднесла ей туфли глубокого зеленого цвета и помогла надеть. — Я закончила, — Элиза отступила и поклонилась. — Вы волшебны, мадемуазель. Рене посмотрела на себя в зеркало. Она действительно выглядела роскошно и маняще. Глубокий вырез платья открывал впечатляющий вид на ее грудь, ткань переливалась на свету, а подол ниспадал до пола, сзади за ним тянулся небольшой шлейф. Алмаз, достойный короля. Значит, вот как это ощущается — отдаваться тому, кто предложил больше. — Спасибо, Элиза, — прошептала Рене. — Вы свободны. — Удачи Вам, мадемуазель, — поклонившись, служанка вышла из комнаты. Дверь за ней захлопнулась, оставляя Рене в полутьме и тишине. Нервозность, которую она пыталась подавить весь день, начала усиливаться. Девушка разгладила ткань платья и поправила волосы, словно пытаясь таким образом оттянуть неизбежное. Покачав головой, она повернулась к маленькому столику, на котором стояли флаконы с духами. Рене нанесла несколько капель парфюма за каждое ухо, на запястья и в ложбинку между грудей, наслаждаясь ароматом роз и жасмина. Последний раз глянув в зеркало, девушка ободряюще улыбнулась своему отражению. Возле двери Рене сделала глубокий вдох и приказала себе сохранять спокойствие. Она понимала важность этой встречи и не могла позволить своим эмоциям взять верх. Ей нужно было держать чувства под контролем, чтобы король ничего не заподозрил. Девушка выскользнула в коридор. Она шла, не поднимая головы, надеясь, что по дороге ни с кем не столкнется. По какой-то причине ей отчаянно не хотелось, чтобы кто-то знал, куда и зачем она идет. К счастью, путь к покоям короля был недолгий, и вот Рене уже стояла перед его дверью, которую, как обычно, охраняли два швейцарских гвардейца. Ее появление их совсем не удивило — они учтиво кивнули ей в знак приветствия. Девушка поскребла ногтем по деревянной поверхности, придав своему выражению лица безмятежность. Людовик открыл почти сразу. — Мадемуазель де Ноай, Вы пришли, — улыбнулся он. — Ваше Величество, — девушка присела в реверансе. Король взял ее ладонь и, притянув к своим губам, нежно поцеловал. — Ваши движения стали даже изящнее, чем прошлым летом, — Людовик заглянул ей в глаза. — Не думал, что такое возможно. — Благодарю, мой король, — прошептала Рене, одарив его мягкой улыбкой. Мужчина со смехом потянул ее за руку в спальню. Она не сопротивлялась. Дверь с тихим щелчком закрылась за ней. Покои короля выглядели баснословно дорого и величественно, ожидать чего-то иного было бы неразумно. Комнату украшала вычурная резная мебель, стены — изысканные гобелены. С потолка свисала большая люстра с сотнями свечей, заливая пространство теплым светом. Королевская кровать была задрапирована изящными шелковыми простынями, сверху опускался бархатный балдахин. Обстановка создавала ощущение интимности: перед камином стояли два кресла, рядом — маленький столик с графинами вина и тарелками фруктов. Оставшись с Рене наедине, Людовик позволил себе осмотреть ее с головы до ног, на его лице застыло мечтательное и удовлетворенное выражение. — И как Аврора пришла она к Астрею, чтобы зажечь звезды на ночном небосклоне, — мелодично продекламировал он, золото его волос блестело в свете камина. — Жаль, что Юпитер сегодня не позволит нам этого увидеть, — игриво подметила Рене. — Кажется, что тучи стали лишь мрачнее к вечеру. Приближается гроза, Ваше Величество. — Quod licet Iovi, non licet bovi, — Людовик подошел к ней вплотную, его янтарные глаза были полны знакомой страсти, и провел ладонью по щеке. — Вы точно изгнали грозу из моего сердца и зажгли звезды в душе. Более не раздумывая, король наклонился и поцеловал ее. Рене инстинктивно ответила на этот порыв, как будто никогда и не покидала его объятий. Ощущения, которые пронизывали ее тело, были такими знакомыми. На мгновение она словно перенеслась в прошлое лето — в те времена, когда жизнь была проще, а ее чувства не были настолько путаными. Она закрыла глаза и позволила себе погрузиться в этот момент, забыв обо всем остальном, кроме единения с губами Людовика. Король опустил ладони на ее плечи и медленно провел ими снизу вверх, углубляя поцелуй. Когда им обоим уже перестало хватать воздуха, он немного отстранился и улыбнулся, его глаза искрились. — Как же я скучал по Вас, — хрипло прошептал он. Рене покраснела от его слов, чувствуя себя одновременно польщенной и виноватой. Она понимала, что он ожидает ответа. Скажи. Скажи ему то, что он хочет услышать. — Я тоже скучала по Вас, Ваше Величество, — девушка следила за тем, чтобы ее глаза не метнулись в сторону. Людовик усмехнулся, довольный услышанным, и, взяв ее за руку, подвел к креслам возле камина. Он жестом указал на стол с фруктами. — Я взял на себя смелость отобрать несколько экзотических изысков, которыми мы могли бы сегодня насладиться, мадемуазель. Мне особенно понравился гранат, его доставили из далекой Персии. Вы когда-нибудь пробовали его раньше? — Нет, мне не довелось, Ваше Величество, — покачав головой, ответила девушка и с интересом посмотрела на маленькую чашу, наполненную рубиново-красными семенами, которые сверкали в свете свечей, словно крошечные драгоценности. — Не буду скрывать, он выглядит весьма интригующе. Людовик улыбнулся, радуясь тому, что ему удалось ее заинтересовать. — Могу Вас заверить, он не похож ни на единое яство, которое Вам когда-либо попадалось. Сладкий и терпкий одновременно. Прошу, вкусите! Рене отобрала несколько семян. Вкус действительно был необычен, но больше всего ее удивила текстура — приятный хруст и мягкая вязкость. Девушка довольно зажмурилась. — Должна признать, что Вы правы, мой король. Это поистине изысканно! Весь вид Людовика кричал о том, насколько ему приятна ее реакция. Он деликатно, но все равно немного властно указал на кресло, предлагая ей присесть. Рене повиновалась. Король расположился напротив нее и налил себе вина. — Позвольте за Вами поухаживать? — он кивнул на бокал с ее стороны стола. — Смотря что мы пьем, — Рене шутливо вздернула голову вверх. Людовик рассмеялся. — Это тавель, мой личный фаворит. — Ах, король розовых вин, — на лице девушки появилась озорная улыбка. — Полагаю, это означает, что сегодня я должна пить как королева. — И я не сомневаюсь, что вы сделаете это с изяществом и элегантностью. Людовик ловко потянулся через стол и налил ей напиток цвета спелой малины, а Рене вспомнила, почему год назад так легко и стремительно была им очарована. Он был обаятельным, утонченным, знающим, как обращаться и вести себя с дамой. Солнцем на небосклоне. — За новое начало! — объявил тост король. Девушка подняла бокал в ответ. Людовик подмигнул ей и пригубил вина, она последовала его примеру. Горечь напитка приятно окропила горло, раскрываясь на языке богатым ягодным послевкусием. — За начало чего мы пили, Ваше Величество? — с интересом прищурив глаза, спросила Рене. — За начало всего, — загадочно улыбнулся король. Они начали трапезу, между ними завязалась оживленная беседа, где каждый старался превзойти собеседника остроумным замечанием или кокетливой шуткой. Рене задумалась, что этот вечер казался освежающей переменой по сравнению с тяжелой атмосферой, которая окружала ее в последние дни. — Как Ваши «эксперименты» с «другими людьми», мадемуазель де Ноай? — опустив третий бокал вина, внезапно спросил Людовик. Рене изогнула бровь и повела плечами. — Мои уста запечатаны, мой король, — она шутливо приложила палец к губам. — Благопристойная дама никогда не позволит себе делиться информацией на эту тему. Людовик подался вперед. Его взгляд начал блуждать по ее телу. — И все же, Вы вернулись ко мне. — Вернулась. — И когда Вы выглядите так, как сейчас, я всерьез жалею, что предоставил Вам свободу, — в его голосе послышалась явная ревность. Рене рассмеялась. — К сожалению, вы дали мне слово короля, — она пристально посмотрела на него. — А оно не может быть нарушено. — Какая жалость, мадемуазель, — Людовик облизал губы. — Если бы Вы были Персефоной, а я Аидом, то у вас бы не было возможности меня покинуть, Вы ведь уже успели отведать семена граната. Рене с сомнением склонила голову. — Не знаю, Ваше Величество. Вы совсем не похожи на Аида. Людовик заливисто расхохотался, ему потребовалось несколько секунд, чтобы успокоиться. Наконец, он кивнул в знак согласия. — Вы правы, мадемуазель. На эту роль больше бы подошел Александр. Такой мрачный и загадочный. Вечный обитатель мира теней. Рене почувствовала, как кожу обдало жаром, и он совершенно не был связан с ее близостью к камину. Вся игривость, что была в ней, испарилась, и ее место заняло напряженное томление. Тело проняла дрожь. Король даже не подозревал, насколько точно попал в цель своей случайной метафорой. Ей нужно было что-то сказать, чтобы срочно увести тему от камердинера. — Да, и как же я могу быть Персефоной, когда вы еще год назад окрестили меня Авророй? — как можно беззаботнее спросила Рене. — Ваша юность и красота позволяют Вам быть любой из богинь. Людовик внезапно встал со своего места и подошел к ней. Он возвышался над ее креслом, огонь горел за его спиной, отчего вокруг него сиял приглушенный ореол. Взгляд короля стал темнее. — Мне интересно узнать, чему Вы научились за время нашей разлуки благодаря своим «экспериментам», мадемуазель де Ноай. Без предупреждения он подхватил Рене и поднял на ноги, через секунду накрыв ее губы своими. Поцелуй был гораздо глубже и жарче, чем предыдущий. Рене крепко вцепилась в его плечи, Людовик приглушенно простонал. Он оторвался от нее и, глядя на девушку горящим взглядом, поднял над собой. Неправильно. Она вспомнила последний раз, когда ее так же держали в пустом бальном зале. Хотя хватка Людовика была крепкой, в ней не было той же всепоглощающей жажды и страсти, которую она чувствовала в объятиях Александра. Рене пыталась отогнать мысли о камердинере из своей головы, пока король медленно переносил ее на кровать. Людовик начал целовать ей шею, она закрыла глаза и попыталась отдаться моменту, но в голове пульсировало одно и то же слово. Неправильно. Неправильно. Неправильно. Дыхание Людовика на коже не было таким же глубоким и рваным, как у Александра во время их танца. Рене в негодовании сжала зубы, пытаясь сфокусироваться на настоящем, но с каждой минутой это становилось все труднее и труднее. Одной рукой девушка отчаянно вцепилась в спину короля, другой зарылась в его волосы, притягивая ближе к себе, пытаясь утонуть в аромате его тела. Людовик пах мускатным орехом и гвоздикой, это сбивало с толку. Неправильно. Она тосковала по запаху мыла, ванили и корицы. Когда руки Людовика начали ласкать ее талию и спину, постепенно ослабляя ленты корсета, Рене продолжало преследовать ощущение, что все не так. Неправильно. Его прикосновения были чувственными и требовательными, но им не хватало того давления и жара, с которыми Александр прижимал ее к себе после каждого поворота, как будто он не мог насытиться ею. Она жаждала той интенсивности, того чувства необузданности. Все движения Людовика казались заранее отрепетированными, будто бы лишенными настоящего нерва. Поцелуи короля становились все более настойчивыми, и Рене пыталась отвечать на них, но чувствовала, словно ее вынуждают. Она больше не пребывала в моменте. Девушка затерялась в своих мыслях, в воспоминаниях, в фантазиях, в желаниях. Она хотела закричать, сказать Людовику, чтобы он остановился, но не смогла заставить себя этого сделать. Рене издала тихий вздох, когда рука Людовика опустилась к ее груди, а пальцы провели по вырезу платья. Неправильно. Она надеялась, что это движение вызовет дрожь удовольствия в теле, но вместо этого думала о том, что кожа короля слишком нежная и гладкая. Она вспомнила, как танцуя, Александр дотронулся до ее лица, вспомнила ощущение его мозолистых шероховатых пальцев на щеке. Она хотела той жесткости, той остроты прикосновений. Задрав подол платья, Людовик положил ладонь на ее лодыжку, пальцы короля прочертили нежные круги на мягкой коже. Его прикосновения были легкими и дразнящими, он продвигался вверх по внутренней стороне бедра с мучительно медленной скоростью. Рене пыталась представить, что бы она чувствовала, если бы Александр ласкал ее бедра своими руками. Тело тут же непроизвольно откликнулось. Зажмурившись, она выгнулась навстречу Людовику и издала тихий стон. Страсть была, желание было, но этого казалось мало. — Неправильно. — Что? Тяжело дыша, Людовик резко отстранился. Рене распахнула глаза. Король смотрел на нее с удивлением и беспокойством. Девушка с трудом возвращалась из мира своих грез. — Что… что случилось? — Вы сказали, что что-то было неправильно. Рене покраснела. Господи, я произнесла это вслух. Она закрыла лицо руками. Ладонь Людовика все еще неподвижно лежала у нее под юбкой, а в его глазах было непонимание. Что со мной происходит? Это был всего лишь один танец. Просто набор заранее предопределенных движений — только и всего. У нее никогда не было физической близости с Александром. Ради всего святого, они даже никогда не целовались. И все же тот единственный момент каким-то невероятным образом умудрился разрушить ее интимный опыт с другим мужчиной. Каждое прикосновение, каждый поцелуй, каждая ласка неизбежно уступала тому одному танцу. Людовик медленно убрал руку с ее бедра и отодвинулся, сев рядом на кровати. Пытаясь подавить дрожь, она глубоко вздохнула и повернулась, чтобы посмотреть на него. Король наблюдал за ней со смесью взволнованности и растерянности. Он явно ждал объяснений, и Рене судорожно пыталась их найти. Она открыла рот, чтобы заговорить, но слова застряли у нее в горле. — Простите, Ваше Величество, я… Кажется, влюблена в Вашего камердинера. Это было ужаснейшее объяснение, хоть и правдивое. Рене чувствовала себя в ловушке. Она не хотела продолжать лгать Людовику, но и не знала, как сказать ему правду. Девушка надеялась, что сможет просто исчезнуть, раствориться в воздухе и избавить себя и его от боли и дискомфорта, которые причиняла эта ситуация, но она знала, что это невозможно. — Это из-за мадам де Монтеспан, я прав? — неожиданно спросил Людовик. Брови Рене поползли было вверх от удивления, но она быстро сориентировалась и опустила голову, чтобы король не увидел эмоций на ее лице. Кто бы мог подумать, что упоминание этой заносчивой женщины окажется ее спасением. — Вы не можете быть близки со мной, зная о моих отношениях с ней, — продолжил король, не отрывая от нее глаз. Рене продолжала молча сидеть с опущенной головой, позволив ему медленно поднять ее лицо на себя. — Это так, Рене? — Да, Ваше Величество, — не дрогнув, соврала она. — Простите меня. Людовик грустно улыбнулся и нежно провел ладонью по ее щеке. — Я даже не догадывался, что Вас это так задевает. Вы хотите попросить меня, чтобы я не виделся с ней? — Нет, — не отводя от него взгляда, прошептала Рене. — Король волен делать все, что пожелает. Ни я, ни кто-либо в мире не может просить Его измениться. Людовик смотрел на нее так, словно она действительно была Авророй, сошедшей с небес. Он опустил голову и, чуть касаясь, поцеловал ее в лоб. — Вы самая непонятная для меня женщина при дворе, — тихо сказал он. — Но это скорее Ваша добродетель, чем порок. Рене почувствовала печаль в груди и тихо рассмеялась его неожиданному признанию. Она не знала, что сказать в ответ на такие слова. Да и что она могла придумать? — Наверное, мне лучше уйти, — вновь опустив глаза, пролепетала девушка. Людовик нежно сжал ее руку. — Пожалуйста, Рене, останьтесь со мной сегодня ночью, — сказал он, его голос был полон искренней мольбы. Она похолодела. — Ваше Величество, я не могу. Вы же видите… — Я не прошу Вас мне отдаться, — прервал ее Людовик, покачав головой. — Просто... будьте рядом. Я хочу купаться в Вашей доброте, Вашей нежности, Вашей чистоте. Сердце Рене сжалось от его слов. Он был неправ. Она вспомнила все, что сделала и делает, все секреты, которые хранила, всю ложь, которая лилась из ее уст. Она была далеко не чиста. Но никто не видел ее изнанки. Только Александр. — Почему мадам де Монтеспан не проводит эту ночь с вами? — в замешательстве нахмурив брови, спросила Рене. — Потому что все чего-то хотят от меня. Всем что-то надо. У всех есть ожидания. — горько ответил Людовик. — Но не у Вас. И мне это необходимо. Я хочу хотя бы одну ночь провести как простой человек, без этой божественной цели — быть королем. Я хочу одну ночь спокойствия. Одну ночь забытья. Я о многом прошу? Рене смотрела на него со смесью грусти и сочувствия. Она видела, что на его плечах лежит груз того, кем он был. Божьим даром Франции. Чудом королевы Анны. Но на нее сейчас смотрел не король, а уставший потерянный мальчик. Она не была той, кем он ее представлял. Она не была Авророй и уже никогда ею не стала бы. Но Людовик лелеял эту иллюзию, и Рене решила, что он не заслуживает того, чтобы лишиться ее сегодня. — Я останусь с Вами, мой король, — сказала она наконец, ее голос был едва различим и сливался с потрескиванием углей в камине. — Благодарю Вас, Рене, — прошептал он, его глаза светились благодарностью. — Это значит для меня больше, чем Вы можете себе представить. Без слов, Людовик переместился на подушки и вытянул в сторону руку, словно приглашая ее в свои объятия. Девушка послушно забралась на кровать и прижалась к нему. Было так странно лежать в постели с ним полностью одетой. Людовик обвил ее руками, а она положила голову ему на грудь. Они молчали, словно боясь потревожить окутывающее их умиротворение. Но несмотря на все старания, девушка все равно чувствовала себя одинокой. Через некоторое время дыхание короля замедлилось, и Рене поняла, что он уснул. К ней же сон вновь не приходил, несмотря на гипнотически монотонный стук его сердца. Бессонница была привычным для нее состоянием в последнее время — мысли роились в голове, не давая покоя, не принося облегчения. Началась гроза. Раскаты грома разрывали небо и, казалось, сотрясали сам фундамент дворца. Молнии озаряли беспросветную тьму, отбрасывая жуткие тени на стены. Дождь стучал по оконным стеклам, словно стремясь ворваться внутрь. Рене лежала в полумраке комнаты, прислушиваясь к буйству природы, и почему-то ей становилось спокойнее. Было ощущение, словно в этой стихии растворятся все ее тревоги и страхи. Она наблюдала за Людовиком — как размеренно вздымалась его грудь, как разгладились усталые складки на лице. В этот момент он казался по-настоящему человечным и уязвимым, совсем непохожим на властного величественного наместника Бога на земле, каким она его всегда видела на людях. Затерявшись в своих размышлениях, Рене потеряла счет времени, пока не увидела первые лучи послегрозового солнца, пробивающиеся сквозь тяжелые бархатные гардины. Она осторожно высвободилась из объятий Людовика, стараясь не потревожить его сон, и так же тихо проследовала к двери. На пороге девушка еще раз обернулась через плечо в направлении короля, надеясь, что эта ночь была для него мирной — такой, которой он жаждал. С легкой, непонятно откуда взявшейся улыбкой Рене выскользнула из теплоты королевских покоев в рассветный прохладный сумрак коридоров Версаля. Казалось, что перейдя порог, она покинула Олимп и начала медленно спускаться в подземное царство мертвых, но, как ни странно, именно здесь Рене чувствовала себя как дома. Темнота не пугала — напротив, была плащом, который окутывал ее, скрывая от опасностей Cour du soleil. Чем дальше она была от блеска, света и излишеств королевской спальни, тем больше ощущала собственную силу, струящуюся по венам неудержимым потоком. Ей стало легче дышать. Она чувствовала себя собой. Свободной. Живой.