***
Тусклый огонь свечей отбрасывал тени по всей комнате. Перед Рене лежала книга по шифрованию, и она пыталась прорваться сквозь ее очередной раздел. Страницы были заполнены загадочными символами и формулами, которые танцевали перед глазами, но отказывались обрести смысл, сколько бы она ни фокусировалась на них. Девушка подняла глаза от книги и посмотрела на закрытую дверь, отделяющую ее от покоев Александра. Отрицать было бесполезно, ей очень хотелось попросить о помощи, дать ему возможность вновь объяснить своим глубоким, ласкающим слух голосом все тайны расшифровки, которые так упорно ускользали от нее. Рене покачала головой. — Ты уже использовала этот предлог. Не позорься, — проворчала она себе под нос. Девушка со вздохом поправила упавшую шлейку своей шелковой ночной сорочки, ее материал был мягкий и приятный на ощупь — он холодил кожу этим знойным вечером. Тишина комнаты плотно окутывала ее, нарушаемая лишь отдаленным ходом стрелки часов, отбивающей секунды. Вечер плавно перетекал в ночь, но Рене не сдавалась. Она боролась со сложным, сухо написанным текстом и неуловимыми значениями, скрытыми в нем. С каждым новым перечитыванием особенно путаного объяснения ее понимание росло, а решимость крепла. Внезапно фокус девушки прервал едва различимый скрежет ногтя о дверь. Сначала она подумала, что это всего лишь игра ее воображения — шепот ветра, проносящегося мимо окна. Но скрежет повторился, на этот раз громче и настойчивее. Рене подняла голову, ее сердце бешено колотилось. Звук доносился со стороны комнаты Александра. Придав своему лицу спокойное выражение, девушка закрыла книгу и встала. Она не спеша, пытаясь не выдавать своего нетерпения, направилась к двери. Ее шелковая сорочка чуть слышно шуршала при каждом шаге. Глубоко вдохнув, чтобы успокоить разбушевавшиеся нервы, Рене открыла. Александр стоял на пороге, статный и величественный, как и всегда. Его серые глаза пробежались по ее телу, задержавшись везде, где тонкий материал демонстрировал чуть больше, чем было уместно. Камердинер медленно перевел взгляд на ее лицо. Несколько мгновений они стояли погруженные в молчание, всматриваясь друг в друга, будто между ними происходил немой диалог. Рене почувствовала, как позвоночник проняло дрожью, а жар начал подниматься к щекам. Она пыталась найти нужные слова. — Мадемуазель де Ноай, — Александр заговорил первым. — Прошу прощения, что беспокою Вас в такое время. Вы еще не ложились спать? Пульс Рене ускорился от звука его бархатного голоса, и она ощутила внезапный прилив тепла в груди. — Нет, месье Бонтан, — мягко улыбаясь, ответила девушка. — Я продолжаю пробиваться сквозь книгу по шифрованию. Похоже, у меня уже гораздо лучше получается. Александр посмотрел на нее в этот момент с такой нежностью, что Рене подумала, что ее сердце сейчас остановится. Кажется, она на мгновение забыла, как дышать. — Я искренне восхищаюсь Вашей стойкостью, мадемуазель де Ноай, — он говорил абсолютно искренне. — Неловко Вас отрывать, но боюсь, мне необходимо обсудить с Вами важный вопрос, если Вы не против уделить мне время. Пройдемте в мою комнату? Он отступил от дверного проема, будто подтверждая свое приглашение. Рене моментально застыла, в удивлении изучая Александра. Она прекрасно помнила, как в прошлом заканчивались ее попытки напроситься на вечер с ним в исподнем. Ничем. И сейчас, под его пронзительным взглядом, она слишком остро осознавала, насколько раздетой была. Девушка почувствовала, как у нее свело внизу живота от мысли, насколько неподобающим ее вид должен был казаться ему, когда он сам был полностью одет. Но он все равно приглашал ее внутрь. Видимо, восприняв ее промедление за беспокойство, Александр быстро сказал: — Я могу подождать, пока Вы оденетесь, Рене, — он отвел взгляд в сторону. — Приходите, когда будете готовы. — Нет-нет, — замотала головой девушка. — Все в порядке, Вы меня не смущаете. Конечно, это была наглая ложь. Он смущал ее, еще и как, но в хорошем, самом сладком смысле этого слова. Больше не раздумывая, Рене вошла в комнату. Ее обволокло яркое возбуждение, потому что в первый раз за очень долгое время она оказалась с ним наедине в настолько интимной обстановке. Девушка остановилась и окинула глазами покои камердинера — все было так же, как и в прошлый раз, когда она здесь была. Над камином уже грелся котелок с водой. От этой, такой знакомой, картины у нее в душе также разгорался огонь. Она подумала, что возвращается домой и все теперь будет хорошо. Александр закрыл за ней дверь. Он обошел девушку и жестом указал на ее кресло, Рене не смогла сдержать улыбки. — Прошу, присаживайтесь. Я приготовлю Вам чай, мадемуазель. Сливки и сахар, помню, — криво усмехнувшись, камердинер отошел к столу и принялся колдовать над склянками. Рене устроилась в кресле, наслаждаясь мягкостью его бархата, который обнимал ее, словно возлюбленный. Она наблюдала, как длинные, тонкие пальцы Александра плавно двигались по поверхности заварочного чайника, отмеряя идеальное количество рассыпчатых листьев. Девушка была поглощена текучестью его движений, не могла не восхищаться их грацией и изяществом. Она готова была поклясться, что никто в целом мире не двигался так, как он. Когда Александр потянулся к камину, чтобы добавить кипяток в заварник, Рене заметила движение его мышц под белой туникой — рукава обтянули его плечи. Камердинер, словно почувствовав ее взгляд, обернулся к ней. Девушка густо покраснела и, отвернув голову, уставилась на книжную полку, старательно делая вид, что изучает названия стоящих там фолиантов. Она не заметила, как Александр грустно улыбнулся. Через несколько минут он поставил изящную фарфоровую чашку перед ней на столик, а сам сел напротив. Рене с удивлением обнаружила, что себе он чай не налил. — Вы не будете пить? — приподняла бровь девушка. — Не сейчас, — покачал головой Александр. — Почему? Он, не мигая, смотрел на нее, и ей стало не по себе. — Хочу сначала поделиться с Вами важной информацией, — наконец, тихо изрек камердинер. Все еще ощущая странное беспокойство, Рене аккуратно взяла чашку и вдохнула аромат напитка — мята, мелисcа, лаванда. Весьма необычная смесь, девушка не помнила, чтобы за все вечера, что она провела тут, он предлагал что-то подобное. — Вы изобрели новое сочетание? Александр смущенно посмотрел в пол. — Можно и так сказать. — Вы любите рассказывать, как разные смеси влияют на настроение и восприятие, — улыбнулась Рене. — Какой эффект от этой? Александр ответил не сразу, он по-прежнему отказывался смотреть на нее. Камердинер прочистил горло. — Она… успокаивает. Ее сердце пропустило удар. Тревожность лишь нарастала. — А мне нужно будет успокаиваться? Снова молчание. Снова взгляд в пол. С ним точно что-то было не так. — Александр? — ее голос прозвучал на редкость тонко и испуганно в этой гнетущей тишине. — Я не знаю, — прошептал камердинер. — Возможно. Он резко поднял голову и посмотрел ей в глаза. Рене попыталась найти в них хоть какую-то подсказку, о чем он хочет с ней поговорить, но это было все равно что вглядываться в чистую страницу. Внезапно на лице Александра появилась мягкая улыбка. — Для начала я хочу поделиться новостями о ситуации мадемуазель де Понс Эдикур. Девушка почувствовала, как у нее вспотели ладони, она подалась вперед. — Уже есть новости? Ох, не томите же! — Я довел до внимания короля слухи о сомнительных методах, которые использует месье де Виньерон при дрессировке охотничьих псов, — Александр довольно расправил плечи. — Рад сообщить Вам, что Его Величество попросил разобраться в ситуации и поручил мне возглавить инспекцию. Рене с трудом сдержала улыбку. Камердинер иронично изогнул бровь. — Думаю, Вы догадываетесь, какими будут результаты моей проверки. Рене рассмеялась и захлопала в ладоши. Атмосфера в комнате вновь стала легкой и приятной, а Александр вел себя так, словно не было этого странного разговора об «успокаивающем чае». Девушка даже отпила пару глотков и отметила, что вкус был весьма и весьма недурственный. — Как же хорошо, что я знакома с тем, кому доверяют все инспекции во дворце, — понизив голос, томно сказала Рене. — И как хорошо, что у меня уже есть на примете человек на должность Великого Ловчего. Девушка неверяще посмотрела на камердинера. — Вы решили взять под полный контроль еще одно направление дворцовой жизни? — Зачем сопротивляться, если дичь сама идет в руки? — криво усмехнулся Александр. Рене обдало жаром от его комментария, он прозвучал уж очень двусмысленно. Кажется, камердинер это тоже понял, потому что отвел взгляд и поспешил перевести тему. — Впрочем, это только первая часть нашего плана. Предстоит еще немного поработать. — Почему-то сейчас мне особенно сильно верится в успех. Спасибо Вам! — благодарно прошептала Рене. — Это пустое. Он вновь смотрел на нее. Внимательно, неотрывно, будто впитывая каждую деталь ее бытия. Как в последний раз. В комнате воцарилась уже знакомая напряженная тишина. Почему-то руки Рене покрылись крупными мурашками. Она инстинктивно взяла в ладони чашку, чтобы согреться от ее теплой поверхности. — Так… о чем Вы хотели со мной поговорить? — стремясь заполнить гнетущее молчание, спросила девушка. Александр сжал челюсть. Казалось, он надеялся, что она никогда не задаст этот вопрос. Камердинер с рассеянным взглядом потер бровь. — Что Вы думаете о мадам де Монтеспан, мадемуазель? Эта реплика была настолько неожиданна, что девушка не сдержалась и фыркнула. Александр удивленно прищурился. — Надменная, заносчивая женщина, — Рене даже не пытаясь смягчить свой тон. — Если из нее выжать весь яд, то можно было бы отравить половину Версаля. — Я даже думаю, что весь Версаль, — мрачно оскалился камердинер. — Я рад, что у нас с Вами сложилось одно впечатление. Думаю, теперь Вам будет легче меня понять. Он на мгновение замолк, подбирая слова. Рене его не торопила. — У меня есть веские основания полагать, что маркиза оказывает негативное влияние на короля. Поселяет в его голове опасные идеи, которые в перспективе могут навредить Франции. Я должен положить этому конец. — Вы считаете, она действует по чьему-то велению? — Не знаю, у меня нет доказательств. — В это сложно поверить, — Рене вопросительно изогнула бровь. Он улыбнулся ей так, как делал, когда был очень ею доволен — пожирая, почти раздевая глазами. У девушки перехватило дыхание. Она почувствовала себя бабочкой, попавшей в паутину, — беспомощной, но зачарованной. От его пристального взгляда уже по всему ее телу пробежали мурашки, и она не могла перестать смотреть в эту серую бездну. Девушка чувствовала, что щеки пылают от жара. Его внимание заставляло ее ощущать себя одновременно уязвимой и желанной. — Пока что доказательств нет, но я работаю над тем, чтобы они появились, — низко промолвил Александр. Он сделал длительную паузу и погрузился в размышления, затем покачал головой. — Это неведение… — руки камердинера напряженно сжали подлокотники кресла, костяшки побелели. — Оно убивает меня. Я ненавижу находиться в неведении. — И Вам нужна помощь, чтобы из этого неведения выбраться? — наклонившись к нему, спросила Рене. — Нужно выиграть время. Дать мне фору, чтобы докопаться до истины. Девушка с тревогой отметила, что как только последняя фраза сорвалась с его уст, обычные уверенность и самообладание, которые Александр всегда излучал, казалось, испарились, сменившись нехарактерными для него отчаянием и безнадегой. Она не помнила, чтобы вообще когда-либо видела его таким потерянным, таким измученным. Словно вся тяжесть мира сейчас лежала на его плечах. Рене хотела протянуть к нему руки, обхватить его и утешить, но что-то удержало ее. Возможно, дело было в том, как изменился его взгляд, — он стал отстраненным и отсутствующим. Камердинер смотрел прямо сквозь нее, как будто не видел. Александр тяжело вздохнул и тоже наклонился к ней, упершись руками в колени. — Рене, прежде чем скажу что-то еще, я хотел, чтобы Вы услышали это… — он посмотрел вниз, а затем, словно заставив себя, снова сфокусировался на ее лице. — Знаю, что я порой… однако чаще, чем мне бы хотелось, совершаю чудовищные вещи. Но Вы всегда относились ко мне с добротой, пониманием и даже прощением. Вы видели во мне человека. Не уверен, что этого заслуживаю, но я благодарен Вам. Я надеюсь, что Вы найдете в своем сердце возможность простить меня вновь. Рене почувствовала, как в ее горле образовался комок от его слов. Это было завуалированное извинение. Но за что он извинялся? — Александр, что Вы такое говорите? Я не понимаю, — прошептала девушка. — Я должен просить Вас о помощи, — он не выдержал и вновь уставился в пол. — Мне нужно избавить короля от влияния мадам де Монтеспан. Рене не понимала, что с ним происходит, и ей было так страшно, как, кажется, не было никогда в жизни. — Конечно, я сделаю все, что в моих силах, — мягко сказала она, протягивая руку, чтобы коснуться его ладони. — Как я могу Вам помочь? Он резко отстранился от ее прикосновения. Александр несколько раз сжал и разжал кулаки, словно в нем происходила внутренняя борьба. Наконец, он поднял голову. Его глаза были наполнены смесью грусти и принятия. — Мне нужно, чтобы Вы поборолись за статус maîtresse-en-titre. Рене показалось, что он ударил ее кинжалом в сердце. Она резко выдохнула. — Простите? — Возобновите свои усилия по завоеванию Людовика. Откажитесь от этой затеи с «открытыми отношениями». В прошлом году у Вас хорошо получалось, и я верю, что если кому эта задача и подвластна, то только Вам, — он говорил сухо, механически, словно не своим голосом. — Я помогу. Мои агенты обеспечат нужный контекст, распустят слухи, которые подстегнут Вашу репутацию и навредят репутации маркизы. Теперь казалось, что он этот кинжал в ее сердце медленно проворачивает. У Рене затряслась рука, в которой она держала чашку, а в уголках глаз встали предательские слезы. Она пыталась удержать их всеми силами, и от этого ей стало еще больнее. — Я… не верю. После всего что… — девушка ловила воздух ртом, задыхаясь. — Как Вы можете? Вы же, Вы же обещали… — Рене… — устало прошептал он. Она резко встала, ее чашка звякнула о столик. Девушка больше не могла этого вынести, ей нужно было немедленно уйти. Александр вскочил за ней и поймал за запястье, его хватка была твердой и цепкой. — Рене, постойте! — Уберите руки! — вскричала девушка, пытаясь вырваться из его захвата. Александр лишь сильнее сжал ее кисть, дернув на себя. Второй рукой он смог ухватить ее за талию. Камердинер пробовал развернуть ее, но она отчаянно сопротивлялась. — Прекратите истерику, мадемуазель! — ошеломленно воскликнул он. — Что на Вас нашло? — Отпустите меня! Девушка билась в его руках, брыкалась, пыталась отпихнуть ногами. Александр с трудом ее удерживал. Она не хотела его видеть, не хотела смотреть ему в глаза. Она изворачивалась и вырывалась, пока у нее не закончились силы, пока слезы не потекли хрустальными дорожками по лицу. Ее запястье болело. Рене была уверена, что на нем будет синяк. Когда она затихла, Александр разжал хватку на ее кисти, переместив вторую руку на талию девушки, и мягко повернул к себе лицом, как и хотел. После он отпустил ее, демонстративно подняв ладони вверх и задержав их так на какое-то время, будто бы сдаваясь. Камердинер отступил на два шага назад. — Пожалуйста, выслушайте меня, Рене. В его глазах она впервые увидела страх, но это лишь взбесило ее еще сильнее. — Разве я не выслушала достаточно?! Александр опустил голову и устало провел ладонью по лицу. — Я понимаю, о чем вы думаете и какие ситуации сравниваете, но разве Вы не видите, что они совершенно разные? — Если честно, не вижу! Поведаете мне, в чем разница? — Я помню, что только Вы вправе распоряжаться своим телом, — он поднял на нее взгляд. — И я не прошу соблазнить кого-то, кто Вас и так не привлекает! Рене зло рассмеялась. Александр в недоумении уставился на нее. Ей хотелось его ударить. Как можно быть таким твердолобым? — Вы думаете, в этом проблема? Вы так ничего и не поняли, да? Я почему-то верила, что Вы проницательнее. Девушка увидела, как в его измученных глазах сверкнул опасный огонек. — Объясните, мадемуазель, — прошипел он. Она чуть не задохнулась от ярости. Он действительно, судя по всему, не мог взять в толк, почему она так отреагировала. — Вы. Вы обещали. Мне. Что более не пошлете меня в чужую постель! — отчеканила Рене. — Но Вы и так в Его постели! — прорычал Александр. В следующую секунду его щеку пронзила резкая боль. Сила удара была такая, что он отступил еще на шаг назад. Камердинер дотронулся до левой стороны лица — оно горело. Он был ошарашен. В своей жизни ему довелось совершать много ужасных поступков, но еще никто и никогда не давал ему пощечин. — Да что вы можете знать? — выплюнула Рене, потирая ладонь. Александр повернул голову, и они встретились взглядами. В ее глазах горел дикий огонь. Камердинер чувствовал, что точно такой же огонь пожирает его изнутри. Огонь стыда, злости, сожаления, отчаяния. — Я знаю, что Вы провели вчерашнюю ночь с королем, — мрачно прошептал он. — Вы следили за мной?! — Мои люди следили за мадам де Монтеспан. Я не ожидал, что они увидят там Вас! Рене кивнула, уперев руки в бедра. Она посмотрела сначала в пол, потом на потолок. Из ее груди вырвался нервный смешок. — Не думаю, что должна перед Вами оправдываться, но между мной и королем не было близости, — прошептала она. — И не было уже достаточно давно. Александр воззрился на нее так, словно его огрели дубинкой по голове. Рене почувствовала, что к ее горлу вновь подступают слезы. Она подавила их мрачной ухмылкой и, развернувшись, без слов направилась к выходу. Но не успела девушка даже взяться за ручку, как Александр схватил ее за плечи и резко развернул. Он вжал ее в дверь, его тело плотно накрыло ее. Рене пыталась его оттолкнуть, но камердинер был слишком силен. Девушка чувствовала жар его кожи на своей, ее живот предательски скрутился в сладкой истоме, и это только больше распалило ее гнев. На него, на себя, на эту ситуацию. — Дайте мне уйти, Александр, — взмолилась она, но сил бороться больше попросту не было. Он тяжело дышал, опустив свой лоб на ее макушку. — Рене, прошу. Не уходите так. Его руки крепко держали ее за плечи. Глаза были закрыты. Дыхание щекотало ей лоб. — А как Вы хотите, чтобы я ушла? — прошептала девушка. В идеале никак. Александр сжал челюсть от собственных мыслей. Она не должна была об этом узнать. Ее пышная грудь при каждом вдохе касалась его. Камердинер чувствовал, как возбуждается от ее близости, как с каждой секундой становится все тверже. Его тело подводило его — он отвел бедра назад, чтобы Рене ничего не заметила. Александр горько усмехнулся. — Боже, я такой идиот. — С этим не поспоришь. Не сговариваясь, они нервно рассмеялись. Его руки начали гладить ее плечи. — И, кажется, мой успокаивающий чай совсем не помог, — Александр оторвал лоб от ее макушки и посмотрел в глаза. — Справедливости ради, я успела сделать лишь пару глотков, — от этого невыносимо сладкого соприкосновения с его телом слова давались Рене очень тяжело. Александр кивнул. Рене заметила на лице камердинера тонкую царапину в том месте, где ударила его по щеке. Кажется, она зацепила кожу ногтями. Из маленькой ранки сочилась кровь. — Простите меня. Я ошибся, сделал неправильный вывод, — прошептал он, опустив голову. Александр вновь, как и год назад, не смог извиниться, глядя ей в глаза. Девушка с досадой закусила губу. Его руки проскользили по ее ключицам и шее, пока он не начал нежно гладить ее лицо, утирая слезы и убирая со лба растрепавшиеся пряди волос. — Я услышал Вас и более просить об этом не буду. Я избавлю Людовика от влияния маркизы иным способом. Его руки были на ее подбородке, он бережно поднял лицо девушки на себя. — Рене, посмотрите на меня. Она повиновалась, встретилась со сталью его глаз. — Скажите, что сможете меня простить. Если не сейчас, то хотя бы когда-нибудь, — низко шептал Александр. Слова застряли в ее горле. Он продолжал гладить ее по волосам, по лицу, утирал оставшиеся слезинки с уголков ее глаз. Они стояли так близко, как не стояли никогда раньше. Если бы он наклонился всего на десяток сантиметров, то мог бы поцеловать ее. И еще вчера девушка отдала бы все, чтобы быть зажатой вот так между его телом и дверью, чтобы чувствовать его руки на своей коже, дыхание на своем лице. Почему он позволял себе быть таким только в момент, когда все рушилось? Когда думал, что она может уйти? Рене как никогда ясно поняла, что все дело в этой проклятой игре. И ничего в ее жизни и между ними не поменяется, пока игра продолжается. Его губы никогда не преодолеют этот десяток сантиметров до ее. Он никогда не приблизится к ней, никогда не дотронется до нее так, как сейчас, если только не увидит, что она готова сдаться. И, что самое ужасное, кажется, его это устраивало. Рене осознала, что глаза вновь наполняются слезами. — Я… я не могу… не могу так больше, Александр. Камердинер похолодел. Его ладонь застыла на щеке девушки. Другая — в ее волосах. Нет. Сердце пропустило удар, и он надеялся, что Рене не скажет дальше то, о чем он сразу подумал. — Я устала притворяться, устала отрицать, — она смотрела на него и выглядела такой хрупкой, но в ее глазах была решимость, которой он ни разу раньше не видел. — Нет, довольно… с меня довольно. Если в этом была Ваша цель, то Вы победили. Нет. Нет. Нет. Молчите, Рене. Просто замолчите. Не смейте признаваться. Конечно же, его первая мысль, как обычно, была верной и сейчас должно было произойти то, о чем он мечтал на протяжении какого-то времени. Давным-давно, в какой-то другой жизни. Ее признание, его победа и окончание всего. Зачем, Рене? Зачем? Просто молчите. Это может продолжаться. Это может продолжаться столько, сколько мы захотим. Просто молчите. — Мадемуазель, Вы о чем? — хрипло прошептал Александр, горло пересохло так, что голос звучал, как шершавая бумага. Видимо, его растерянность была настолько сильной, что он не нашел лучшей идеи, чем прикидываться дураком, которым не являлся. Получилось неубедительно, и, конечно, этот театр не мог обмануть и Рене. Она неверяще улыбнулась. — Неужто не понимаете? Такой внимательный человек, как Вы, не заметил, как я смотрю на Вас? Как себя веду? Как ищу встречи? Не замечали, что происходит со мной от Вашей близости? От Ваших прикосновений? Александр отнял руки от ее волос и лица, словно обжегшись, и резко отошел в центр комнаты. — Мадемуазель, уже поздно, — так и стоя к ней спиной, заговорил он. — Возможно, Вам действительно лучше вернуться в свои покои. — О, теперь Вы хотите, чтобы я ушла? — она рассмеялась и покачала головой. — И не подумаю. — Рене, прошу, — он обернулся, в его голосе послышалась чуть ли не мольба. — Мне нужно работать. Я должен детальнее обдумать новый план, как бороться дальше с маркизой. — Хватит прикрываться этим! — ее голос взорвался в комнате, подобно пороху. — Всегда что-то мешает: работа, дела, король, Версаль, придворные, время, уместность, настроение. Забудьте об этом хоть на минуту! Поговорите со мной. Александр почувствовал, как его накрывает паника. Рене не сдавалась, а он был загнан в угол. Он не знал, куда бежать, кроме как вглубь себя. — Не вижу, о чем мы могли бы поговорить. — Если Вам нечего сказать, то мне есть что! — Оставьте это при себе, — он выдавил это с каким-то даже излишне жестоким безразличием, и ему сразу стало стыдно. Рене всплеснула руками. — Вы можете хоть раз быть со мной откровенным? — взмолилась она. — Хватит трюков, хватит лжи. Хватит игр. Александр не смог удержать бури гнева, которая поднялась в его душе. — Хватит игр? Забавно слышать это от Вас, — его голос дрожал от ярости, но он пытался говорить спокойно. — Вы ведь только и делали, что играли со мной с прошлого лета. — А Вы постоянно перекраивали правила, перепридумывали их по своему усмотрению! — Позвольте напомнить, чья ложь и манипуляция изначально запустили весь ход событий. Вы действительно считали, что я куплюсь на это? — Ах, так вы все-таки что-то заметили? Тогда, думаю, для Вас не будет неожиданностью то, что я Вам скажу, — зло сверкнула глазами Рене. — Понятия не имею, мадемуазель. Я ума не приложу, чего Вы добивались, начав свою глупую игру. И впредь советую Вам больше не пытаться. Непонятно как они опять оказались в шаге друг от друга. Такая близость была невыносима. Недопустима. В голове Александра возникали неуместные желания, ни одно из которых не должно было реализоваться. Камердинер поспешно пересек комнату и остановился в другом ее конце, упершись руками о письменный стол. — Прошу, выйдите, мадемуазель. Я хочу побыть один. Я молю Вас. Рене издала мрачный смешок. — Хорошо, я Вас оставлю, — в ее голосе слышалась издевка. — Но не хочу оставлять Вас в неведении. Вы же сказали, что оно Вам претит. Александр спиной чувствовал ее приближение и знал, что сейчас произойдет. Но он тоже устал, так устал. Он ждал ее слов, как приговоренный к смерти, как человек с петлей на шее. Рене глубоко вдохнула. — Я влюблена в Вас… — Это неправда! — рявкнул камердинер, признание затонуло в его голосе. — Не смейте вести себя так, будто знаете, что у меня на сердце! Он обернулся и увидел ее в центре комнаты. Кулаки были зажаты, в глазах — обида и ярость. Он не мог поверить, что она произнесла это. Он ожидал чего угодно — «я хочу вас», «я желаю вас», «я жажду вас». Даже «у меня есть к вам чувства» было бы не так страшно. Что-то простое, поверхностное, телесное. Но не это. — Вы и сами не знаете, что у Вас на сердце, Рене, — он начал мерить комнату шагами, пытаясь успокоиться, найти рациональное объяснение, как-то взять ситуацию под контроль, смягчить ее последствия. — Вы… Вы думаете, что влюблены в меня только потому, что я единственный человек, с которым Вам не надо притворяться кем-то другим. Который видит Вас настоящую. С которым Вы можете быть откровенны. — Дело не в этом! — воскликнула она. — Не отрицайте! Вы сами мне так сказали на днях, — он запустил пальцы в волосы. — Но это не любовь. Нет, не любовь. Как она не понимала? Александр метался по комнате, словно загнанный волк в клетке. — Зависимость, возможно, — пробормотал он. — Опасное влечение, ложное желание, неуместная благодарность. Но не любовь. Нет. Нет! В своем отчаянии он был похож на безумца. Казалось, что весь аккуратно построенный им мир рушился на глазах. — Вы не можете любить, вы не должны любить меня. Зачем вам это? Это подполье? Эти тени? Эти секреты? Вы выше, чем это. Александр наконец остановился и посмотрел на нее. Его душа горела. Он не хотел делать больно ни ей, ни себе, но из этой ситуации не было другого выхода. Он не мог позволить Рене разрушить свое будущее по глупости. — Вы еще молоды и неопытны. Вы перерастете это… наваждение. Девушка почувствовала себя так, словно это не она, а он ударил ее по лицу. — Скажете, что у Вас это тоже было наваждение, которое Вы перерастете? — Рене отчаянно боролась со слезами. — Я ведь не ослепла, Александр, я видела, как Вы смотрите на меня. И он хотел соврать. Хотел сказать, что ей показалось, что ничего такого не было в его глазах. Но камердинер не смог себя заставить. — То, что я чувствую, не имеет значения, — прошептал Александр. Рене устало выдохнула. — Вы думаете, что так хорошо знаете, кого я могу любить, а кого не могу. Мне тоже есть, что сказать про Вас. Знаете, во что влюблены Вы? Александр пытался остаться невозмутимым, но девушка заметила, как он тяжело сглотнул. — Вы влюблены в боль! В страдания! Признайте! — горячо выпалила она. — Знаете, Рене, я порядком переосмыслил значения слов «боль» и «страдания» с тех пор, как встретил Вас, — его глаза зло сверкнули, а слова били, словно кнуты. Она рассмеялась. — Вот как? Может, поэтому Вы так долго не могли отказаться от игры, хотя прекрасно знали, что давно в ней победили? Настолько вам нравилась моя «недоступность», «неуместность» всего, что происходило? Рене понимала, что ее уносит на волне бессильной ярости. Все подавляемые чувства и мысли бились фонтаном наружу, и она не могла их остановить. — Вы чувствуете, что так сможете доказать силу своего контроля. Так оправдаете надежды, которые возлагали на Вас. Так убедитесь, что все Ваши жертвы были не напрасны. Вы живете прошлым и будущим — никогда не настоящим. Браво! Она остановилась в шаге от него и поаплодировала у камердинера перед лицом. — Вы преуспели, месье. Жаль только, что Ваш отец не сможет похвалить Вас с того света! Она знала, что перегнула палку. Александр неотрывно смотрел на нее, и в его глазах было столько адского пламени, что девушке стало страшно. Он заговорил, и даже со стороны было ясно, что ему потребовалось все самообладание, чтобы не повышать голос. – По крайней мере, у меня есть причины так себя вести, — прошипел он. — А какое оправдание у Вас, Рене? Вы знаете, кто я. Вы всегда знали. Не нравятся мои поступки? Так зачем раз за разом возвращаетесь сюда? Ко мне. Или вы боитесь, что… Девушка схватила его за шею и, не давая договорить, отчаянно поцеловала. Рене не понимала, что ею двигало, — нужда что-то ему доказать, испепеляющее притяжение, которое она уже больше не могла сдерживать в себе, или желание, чтобы он немедленно, сию минуту, замолчал. Она вместила в свой поцелуй всю страсть, всю нежность, весь голод, всю ярость, что накопились в ней за этот год. Его губы остались неподвижными. Весь он застыл, точно статуя. Она отстранилась, Александр даже не смотрел на нее, его взгляд был отведен в сторону. Только не заплачь опять перед ним. Рене вымучила улыбку, продолжая взирать снизу вверх на камердинера. Ее рука инстинктивно сжалась на его шее. — Вы действительно не истекаете кровью. Видимо, в Версале такое тоже под запретом. Александр метнул удивленный и слегка потерянный взгляд на девушку. Она запомнила их разговор при первой встрече. Так же хорошо, как помнил он: каждое слово, каждое мгновение, каждую эмоцию. Рене улыбнулась еще шире, из последних сил сдерживая слезы. — Это бесчеловечно — быть таким холодным. С этими словами она резко развернулась и кинулась в свою комнату. Александра накрыло ужасное чувство конца. Которое он не уверен, что чувствовал, когда умирала мать, потому что давно предугадал такой исход и с каждым новым днем был лишь все более и более уверен в нем. Которое точно не чувствовал, когда угасал отец, потому что все эмоции были вытеснены ожиданием скорого освобождения из-под его неустанного контроля. Камердинер хотел остановить ее, но не двигался с места. Дверь за Рене громко захлопнулась. Александр понимал, что задыхается, чувствовал себя пойманным в ловушку. Словно дикий зверь, чистый в своей свирепости, но неспособный реализовать внутренние тайные желания. Цепляющийся за логику, за рациональность. Как пламя, пытающееся сгореть в замкнутом стекле. Вокруг был огонь. Он ощутил, как по его щеке что-то стекает. Александр подумал, что это слеза, и удивился, потому что он не плакал. Камердинер утер ее и посмотрел вниз на ладонь. На руке была кровь. Он вновь прикоснулся к лицу и нащупал сочащуюся ранку от пощечины. Видимо, единственное, что у него останется после нее. Если задуматься, это было даже поэтично.