Cтатуя

Рене простонала. Громко. Непристойно. Утрированно. Жаркие губы впились в ее шею, слегка прикусывая нежную бледную кожу. Девушка зарылась руками в черные как смоль волосы, собранные в конский хвост. Ее рот был полуоткрыт, она тяжело дышала. Мужская ладонь сжала ее грудь, Рене выгнулась навстречу, и комнату пронзил еще один ее оглушающий стон. — Вы сегодня громче обычного, мадемуазель, — хрипло прошептал Арман, подняв на нее взгляд и резко задрав рукой край ее ночной сорочки. Так и надо. Ради этого все и происходит. Рене требовалось очень много сил, чтобы просто выдерживать его внимание на себе и не отводить глаза. Зрачки Армана были огромные, беспросветно темные, объятые неприкрытым желанием. Она должна была бы наслаждаться тем, что на нее так смотрят — не скрывая, не отрицая, не подавляя, не пытаясь морочить голову. Но единственные чувства, которые Рене испытывала, были стыд и вина. Не в силах вынести этого, девушка потянула Армана на себя, чтобы он вновь уткнулся губами в ее шею и она не видела его взгляда, его лица. Так было легче, так почти получалось забыться. Убежать. Он сжал ее бедро и легко провел ногтями по коже, его поцелуи начали опускаться к ключицам. Трясущимися руками Рене развязала ленту, удерживавшую его волосы, чтобы они опали к плечам. Теперь Арман был чуть больше похож на него. Целуя плечи, мужчина, поддразнивая, медленно начал опускать шлейку шелковой сорочки, пока не оголил ее грудь. Он, не теряя времени, припал к ней, вырисовывая языком круги по ареолу вокруг соска. Девушка выдала серию иступленных вскриков. — Арман! — имя своего ситуативного любовника она простонала особенно громко, прижимаясь бедрами к его возбуждению. Он резко зарычал. Плохо себя контролируя, мужчина сильно дернул ее на себя, отчего Рене вновь вскрикнула, и опустил руку между ее ног. Он больше не дразнил, его движения были напористы, решительны. Арман готовил ее к себе. Девушка провела ладонями по его торсу, пока они не достигли бедер, и спешно принялась бороться с ремнем на штанах. — Так нетерпеливы, — Арман тихо рассмеялся. — Я хочу Вас! — томно воскликнула Рене, гораздо громче, чем было необходимо, и чуть было не скривилась от своей ужасной театральности. Все еще посмеиваясь, он отнял ее руки от своего пояса. Девушка издала протестующий звук. Мужчина приник к ней в горячем поцелуе, вдавливая в кровать и удерживая кисти над головой. Распущенные волосы Армана щекотали ее чувствительную кожу. Ощущение было очень знакомое. Она зажмурилась и попыталась ухватиться за это воспоминание. Его черные локоны, его голос, его шепот, его прикосновения. Арман отстранился, и Рене пришлось открыть глаза. Мужчина возвышался над ней. Она смотрела, как он, наслаждаясь ее вниманием, медленно, почти красуясь, расстегивает ремень и приспускает штаны. Девушка перевела взгляд ниже его пояса. Он, безусловно, был готов. Арман положил руки на ее колени и развел их шире. — Рене, Вы невероятно прекрасны в таком виде, — с придыханием прошептал он, наклоняясь к ней. Она ощутила, как его член касается ее чувствительных складок. Вновь припав поцелуем к шее, Арман вошел одним резким движением. Девушка выкрикнула его имя. Мужчина начал двигаться, а ее стоны разлились по комнате. — Мадемуазель, право, — прохрипел он. — Я боюсь, что Александр за стенкой все услышит. — Пусть слышит, — задыхаясь, пролепетала Рене, скрестив ноги за его спиной. Арман был хорош, он прекрасно знал, как дарить удовольствие. Ритм мужчина задал рваный — он то замедлялся, то нарастал. Его губы искусно терзали ее кожу. Рене пыталась отдаться этим ласкам, получать наслаждение, которое он так охотно ей предлагал, но она была слишком сосредоточена на необходимости издавать громкие звуки. Такой театр не позволял ей расслабиться. Девушка, конечно же, никогда не бывала в подобных заведениях, но судя по яркой реакции Армана на ее стоны, вела она себя как минимум так же развратно, как куртизанки в лучших борделях Парижа. Движения мужчины становились все более напористыми, его тяжелое дыхание заполнило пространство между ее сладостно-наигранными возгласами. Рене повернула голову, уставившись на дверь в комнату Александра. Слышит ли он? И если слышит, то как реагирует? Может, ему и вовсе все равно? Или он радуется, что так быстро от нее отделался? Думает о том, как низко она пала? Или. Рене закусила губу. Может, звуки ее удовольствия возбуждают его самого? От этой мысли внизу живота начало концентрироваться напряжение. Девушка представила, как он стоит с другой стороны двери, прислонившись к ней спиной, и внимательно слушает. Его дыхание становится все более неровным, хриплым, между бровей залегает складка, как когда он сильно сосредотачивался. Рене почти видела в своей голове картину, где он прикасается к себе, думая о ней, представляя ее тело в своих руках — как она извивается в наслаждении, ее спина выгибается, когда она откидывает голову назад в экстазе. Девушка сдавленно всхлипнула. Она была уже так близко. Если бы только в нее входили чуть глубже, быстрее, сильнее. И еще немного фантазий, еще немного. Но вместо ускорения, движения Армана замедлились. Сквозь туман сознания, она ощутила, как мужчина поворачивает ее голову на себя. Девушка в ошеломлении посмотрела на него. — Где Вы, Рене? — теперь он не двигался вовсе, очень внимательно изучая ее глаза. Она тяжело дышала, все ее тело дрожало от нереализованного возбуждения. — Я здесь, с Вами, — удовольствие ускользало от нее, ей хотелось разрыдаться. — Продолжайте, почему Вы остановились? — Нет… Вы не здесь. Вы где-то далеко. От тона и шепота Армана веяло грустью. Он продолжал пристально вглядываться в ее лицо, словно пытаясь найти там необходимые ему ответы. Рене не смогла выдержать такого надзора и опустила голову, сказав своим маленьким жестом больше, чем ей хотелось бы. Мужчина громко выдохнул и отпустил ее подбородок, лишив кожу девушки своего тепла. Он резко вышел из нее и отшатнулся — она очень ясно ощутила холодную пустоту между бедер. Арман сел на краю кровати и начал одеваться, его движения были отрывистыми и нетерпеливыми. Она не видела его лица, но судя по положению плеч, он был очень напряжен. Рене также приняла сидячее положение, поправив свою ночную сорочку и прикрыв себя руками. Почему-то сейчас ей было особенно неловко за свою наготу. Ее тело все еще изнывало от желания, мысль о том, что ей придется остаться с ним один на один, была невыносима. Она хотела что-то сказать, не дать Арману уйти, заставить его задержаться, но в голове не было ни единой мысли. Девушка открыла рот в надежде, что ей удастся хотя бы извиниться, но слова не шли. В горле словно встал комок, мешающий ей говорить. Она поджала губы, чувствуя себя глупой и беспомощной. Арман нарушил молчание первым. Он немного повернул голову — она смогла разглядеть его профиль. Мужчина смотрел в стену, не на нее. — Рене, я не понимаю, что с Вами произошло, но Вы будто находились сейчас не со мной. Казалось, что сегодня Вы были одни в этой постели. Или даже с кем-то другим. Словно Вы играли, а я был просто реквизитом. Инструментом. Арман встал, на этот раз полностью обернувшись к ней. Рене еще плотнее прикрыла себя руками. Мужчина покачал головой. — Не знаю, почему Вы это сделали, и я прошу Вас больше никогда не использовать меня подобным образом, — он сделал небольшую паузу, подыскивая нужные слова. — Я не жду от Вас привязанности или тем более верности. Я знаю, что наша близость ничего не означает, — это просто ночь, где двое людей ищут удовольствие. Но я бы хотел, чтобы Вы были со мной в этот момент, а не с тем, кого Вы пытаетесь забыть. Девушка кивнула, не в силах больше встретиться с ним взглядом. Когда он направился к двери, Рене наконец обрела дар речи. — Арман, простите, — тихо прошептала она. — Последнее, что мне было нужно, это ранить Вас. Он остановился на пороге. По выражению лица мужчины невозможно было понять, о чем он в эту минуту думал. — Речь не обо мне, мадемуазель. Речь о Вас, — сказал Арман, его голос был горьким и печальным. — Вы раните себя. Вам нужно прекратить это делать, Рене. С этими словами он вышел, мягко закрыв за собой дверь. Девушка вновь упала на простыни, чувствуя опустошенность. Арман был прав, она использовала его. Все это было просто извращенной игрой, в которую Рене ввязалась, чтобы устроить театр перед Александром. Лишь бы только заставить его почувствовать хотя бы частицу той боли, через которую проходила она. Изначально ей хотелось привести в свою спальню Людовика. Король бы не отказался, в этом Рене даже не сомневалась. Но сколько бы девушка себя ни уговаривала и сколько бы ни торговалась с собственной совестью, она так и не смогла вынудить себя это сделать. Отчасти, потому что такой поступок означал бы невольную готовность пойти по пути глупейшего плана Александра о ее повторном сближении с королем, а отчасти, потому что даже сейчас, несмотря на все, что произошло, Рене боялась, что представления с Людовиком камердинер просто бы не выдержал. Какая же я глупая. Почему ей все еще было не все равно на чувства Александра, когда ему были так очевидно безразличны ее? Арман не заслуживал такого отношения. Сегодняшняя ночь была актом отчаяния, и Рене это прекрасно понимала, но ее воспаленный разум не смог придумать ничего лучше. Алкоголь не помогал, приемы принца Филиппа — тоже. Она лежала, глядя в потолок, ее продолжали в равной мере терзать чувства стыда и вины. А внутри горело желание. Плоть изнывала, требовала внимания. Девушка надеялась, что хотя бы этот позор был не впустую, и Александр действительно услышал ее маленький вокальный спектакль. Стоило ей только об этом подумать, как ее сознание тут же услужливо нарисовало в голове настолько яркие и соблазнительные картинки, что Рене ощутила, как тело отозвалось усилившейся пульсацией в ее лоне. Она закрыла лицо руками. Сколько это будет еще продолжаться? Девушка раздраженно выдохнула. Она отчаянно боролась с собой, но мучившее ее желание просто невозможно было контролировать или подавить. Сдавшись, Рене провела ладонью по груди, перекатывая отвердевший сосок между пальцами. Она закусила нижнюю губу. Другой рукой девушка провела по животу — и вот она уже представляла, что это не ее, а жилистые руки Александра ласкали ее изгибы. Его изящные длинные пальцы трогали ее между бедер. Она вздрогнула от резко накатившей волны возбуждения. Вместе с ним тут же усилилось чувство вины. Правильно ли было использовать камердинера в угоду своих фантазий после того, как он ее фактически отверг? Рене чуть сильнее прикусила губу. Тело уже ее не слушалось. Пальцы девушки скользили между влажных складок. Такие касания приносили облегчение, но лишь отчасти. Этого было мало. Она, слегка надавливая, вырисовывала круги вокруг самой чувствительной точки. Стал бы он дразнить? Медлить? Нет. Александр не любил ждать и предпочитал как можно быстрее начинать действовать, порой даже достаточно грубо. Рене усилила давление. Бедра инстинктивно дернулись от сцены, которая разыгрывалась в ее голове. Второй рукой девушка продолжала ласкать свои груди. Она представляла, как бы их тяжесть ощущалась в его шершавых ладонях. Был бы Александр нежен в своих прикосновениях или требователен, напорист? Он обычно вел себя достаточно властно. Девушка вспомнила, каким тоном он любил отдавать свои распоряжения. Вы моя, Рене. Вы принадлежите мне. В ее голове тут же прозвучал его текучий, бархатистый тембр. Девушка сильно, почти до боли, сжала нежную кожу груди и ущипнула сосок. Она выдохнула от неожиданно острого ощущения. Рене медленно вошла в себя одним пальцем — он был слишком мал и не шел ни в какое сравнение с мысленным образом его рук, потому девушка быстро добавила к нему второй. Ее воображение воспроизвело хриплый рык камердинера, и в ответ на это Рене простонала. Искренне. По-настоящему. Какие бы звуки Александр издавал ей на ухо, пока ласкал бы ее своими руками? Глубокие и низкие? Как ощущалось бы его дыхание на ее шее? Задыхался бы он от желания овладеть ею? Рене расставила ноги еще шире и добавила третий палец. Она двигала ими так глубоко, как только могла, пытаясь не обращать внимания, что они были недостаточно длинные, — от пальцев Александра ей было бы еще слаще. Девушка уже не просто чувствовала, но и слышала, насколько сильно была возбуждена. Она жарко дышала в простыни, ее тело извивалось от все большего наслаждения, рука двигалась в бешеном ритме. Рене фантазировала, как своим шелковистым голосом Александр шепчет ей непристойности, рассказывает обо всем, что он с ней сделает, как он осыпает жесткими поцелуями ее шею и плечи, как впивается зубами в ее ключицу. Девушка попыталась представить, как бы Александр отреагировал, если бы зашел сейчас к ней в покои и увидел ее такой — полуобнаженной, с широко разведенными ногами, отчаянно ублажающей себя. Картина была настолько яркой, что ее тело моментально пронзил сильнейший спазм. Рене вскрикнула, зажав веки и почти потеряв ощущение реальности. Яростные судороги не прекращались, и в какой-то момент ей показалось, что она больше не выдержит. Она могла только стонать и выгибаться на измятых простынях. Девушка зажала себе рот рукой. — Александр… — сдавленно выдохнула Рене в свою ладонь, ей было стыдно перед собой за эту слабость. Она не знала, сколько времени приходила в себя. Девушка смотрела в потолок и тяжело дышала, послевкусие недавнего изнуряющего удовольствия никуда не уходило. Ни до чего подобного по своей силе самостоятельно она себя еще не доводила. Рене думала об Александре и его постоянном страхе развратить ее, запятнать, испортить. Он никогда не говорил о своих опасениях вслух, но это чувствовалось в каждом его движении, в каждом прикосновении. В том, как он сдерживался, как колебался, как смотрел на нее виноватыми глазами. Весь последний год он вел себя с ней так осторожно, будто она была сделана из хрупкого фарфора и могла легко сломаться под тяжестью его опыта, возраста и власти. Рене мрачно рассмеялась. Как иронично. Воровать она начала до него. Лгать начала до него. Использовать людей начала до него. Александр сразу увидел эту ее сторону, неслучайно же взял к себе на службу. Возможно, он просто не хотел быть тем, кто толкнет ее за грань. Возможно, камердинер не желал брать на себя еще один грех. Но тогда его опасения были вдвойне глупы — нельзя развратить кого-то, кто изначально не был невинен. Александр лишь показал на собственном примере, как можно было жить со своими темными проявлениями, прятать их у всех на виду, как сделать из них преимущество, не давая поглотить себя полностью. Он не превратил ее ни в кого другого — все это изначально было в ней. Рене лишь позволила ему направлять ее, вылепить в более сильную, более совершенную форму, увлечь в сферы, превосходящие ее самые смелые представления. Его влияние помогло ей обновиться, если не сказать возродиться. Прекратить быть отчаянной молодой особой, способной лишь на мелкие кражи в доме сердобольных родственников, а стать кем-то большим. В отличие от Александра, она увидела и приняла себя такой, какой была на самом деле. Неидеальной, но незаурядной. И, если задуматься, в чем-то Рене была ему даже благодарна. Она жалела, что никогда не говорила с ним об этом. Возможно, тогда он бы ответил на ее поцелуй. Впрочем, уже было не важно. И неизвестно, было ли важно когда-либо. Девушка чувствовала, как от прохлады летней ночи ее тело начинает покрываться мурашками. Она закуталась в шелковое покрывало. Рене была измождена от своих действий и мыслей, а потому, кажется, в первый раз за последние недели быстро заснула. Ей ничего не снилось, разум был погружен в спасительную пустоту.

***

Наступила последняя неделя июня, и Версаль был на пике своей красоты. Высокое яркое солнце освещало дворец, подчеркивая величие раскинувшихся перед ним садов. Придворные, одетые в свои лучшие наряды, прогуливались по дорожкам, любуясь окружающим великолепием. Ароматы свежераспустившихся цветов смешивались с легким шлейфом парфюмов, создавая пьянящую атмосферу. Рене тратила все свое время на то, чтобы выглядеть счастливой. Это было изнурительно. Прошло четыре дня с того рокового вечера в покоях Александра. Девушка вспоминала все предыдущие разы, когда ей казалось, что камердинер ее избегает. Выяснилось, что она даже представить себе не могла, как все будет выглядеть, когда он всерьез начнет это делать. Рене видела его лишь на общих собраниях — он всегда, словно тень, сопровождал короля и, вероятно, в этих же тенях растворялся каждый раз, когда она пыталась подойти ближе. Очевидно, что он не искал с ней встречи. Не было даже рабочих поручений. Не было ничего. Она хотела бы сказать, что это ее совсем не трогает, но ее сердце кровоточило от мелких порезов. Девушка пыталась чаще бывать в компании других, лишь бы как-то залатать свои раны. От этого страдала ее избирательность. Возможно, именно потому она согласилась на предложение Катерины участвовать в игре d'action ou vérité, прекрасно осознавая, какой характер будут носить предстоящие вопросы и задания. Они расположились на траве в тени раскидистого вяза. Принц Филипп лежал на спине, опустив голову на колени шевалье де Лоррена, а тот выглядел таким довольным, будто его одарили самой большой наградой на земле. Он нежно перебирал его золотистые пряди. Арман сидел рядом с Рене, отчего она чувствовала некоторую неловкость после их последней совместной ночи. Впрочем, граф де Гиш старательно делал вид, что ничего особенного не произошло, — он улыбался ей так же искренне, как и раньше, и периодически тонко флиртовал. Рене была признательна ему за это. К ее удивлению, к игре также присоединилась Нанетта. Было странно видеть ее отдельно от мадам де Монтеспан. Кажется, самой принцессе тоже такие мгновения были в новинку. Она робко улыбалась и явно чувствовала себя не в своей тарелке. — Итак, Катерина, — губы шевалье изогнулись в лукавой улыбке. — Правда или действие? — Правда! — звонко воскликнула девушка, сделав глоток игристого вина из своего бокала. Принц Филипп удивленно вздернул бровь. — Правда? Не слишком ли скучно для Вас? Вы всегда выбираете действие. — Я никогда не выберу действие, если его будет придумывать этот дьявол, — Катерина заливисто рассмеялась. — Он совершенно бесстыден. Я не смогу отмыть свою репутацию после такого! — Как жаль, как жаль… — шевалье задумчиво постучал пальцем по губам. — Тогда ответьте, с кем из придворных у Вас был самый неожиданный эротический сон? — Ох, Вы ни за что не догадаетесь! — Катерина кокетливо поправила шляпку. Принц Филипп, оживившись, приподнялся на локтях, его глаза игриво блеснули. — А вот теперь даже стало интересно… Только не говорите, что это был Жак-Бенинь! Нанетта ахнула от такого неслыханного по своей скандальности предположения, но остальные лишь громко расхохотались. Они уже были порядком пьяны. — Я Вас умоляю! У меня все же есть вкус. И весьма изысканный! — шутливо оскорбилась Катерина. — Уверена, что это не он! — словно стремясь поддержать ее, непосредственно воскликнула Нанетта. — Ну же, не томите, кто это? Принцесса Монако обвела всех прищуренным взглядом и, театрально помолчав еще несколько секунд, изрекла: — С нашим новоназначенным губернатором, — она притворно стыдливо прикрылась веером. Стоило лишь словам Катерины вырваться на свободу, сердце Рене забилось быстрее, кровь резко ударила в голову, а в глазах потемнело. На мгновение ей показалось, что она может потерять сознание. Александр умудрился пролезть даже в эту глупую игру. Нигде не было от него спасения. Она пыталась скрыть свои эмоции, но тело выдавало ее. Рука слегка дрожала, когда Рене поднесла бокал вина к губам. Девушка почувствовала себя обнаженной. К счастью, другие были слишком взбудоражены ответом принцессы, чтобы заметить что-то необычное. — С Александром? Вы шутите! — неверяще воскликнул принц Филипп. — А что такого? Он весьма недурен собой и загадочен. Меня всегда возбуждала идея близости с незнакомцем. — Мне иногда кажется, будто он из иного мира, — оживленно начала жестикулировать Нанетта. — Его окружает такая… таинственная аура. Принц закатил глаза. — Но все же его нельзя назвать незнакомцем. — Да что вы говорите? И что же Вы о нем знаете? — с вызовом спросила Катерина. — Кроме его странного хобби подстригать волосы моему брату? Ничего. — То-то же! — Думаю, Вы в чем-то правы, — Филипп опустил голову назад на колени шевалье. — Не удивлюсь, если предположение нашей милой Нанетты окажется верным, и он действительно связан с потусторонним. Принцесса Cубизская зарделась, не распознав иронии в его словах. — И о чем же был Ваш сон, Катерина? — томно протянул шевалье де Лорен, явно собираясь смаковать пикантные подробности. — Это не по правилам, месье! Вы задаете уже второй вопрос, — рассмеялась девушка. — Скажу только, что все началось с того, как я пришла к нему в покои просить, чтобы мне выделили комнату получше… Это было глупо, Александр не принадлежал ей. Да и никому не принадлежал, но Рене все равно почувствовала невыносимое желание встать и уйти, лишь бы не слышать больше ни слова про этот проклятый эротический сон. Она судорожно искала предлог, который позволил бы ей покинуть игру, не вызвав подозрений, но времени придумать что-то не хватило, потому что Катерина обратилась к ней. — Рене, правда или действие? Девушка с трудом подняла глаза на принцессу и попыталась изобразить на своем лице хоть какое-то подобие беззаботности. Она была не в настроении целовать швейцарских гвардейцев или выполнять еще более скандальные задания, а Катерина, безусловно, подготовила именно такое. Правда выглядела более привлекательным вариантом. В конце концов, если вопрос ей не понравится, она всегда сможет соврать. — Правда, — ответила Рене, ее голос был лишен всякого энтузиазма. Глаза принцессы загорелись опасным огнем. — О ком Вы думали… когда в последний раз ублажали себя? — Катерина игриво закусила губу. Рене густо покраснела. Кажется, имя Александра грозило стать главным событием сегодняшней игры. Естественно, она бы скорее призналась в том, что обворовывала годами всех своих ближних и дальних родственников, чем ответила бы честно. Впрочем, ложь ей тоже не помогла бы, ибо была еще одна сложность. Девушка кинула виноватый взгляд на Армана. Тот опустил голову и прожигал глазами траву, явно не особо радуясь возможности услышать, с кем же мысленно была Рене той ночью. Ей хотелось провалиться сквозь землю. — Я не… — Мадемуазель де Ноай, прошу прощения, что прерываю Ваш досуг, — раздался вежливый безэмоциональный голос за спиной. Рене быстро обернулась на спасителя. Над ними возвышался старый слуга, которого она часто видела выполняющим поручения Александра. Кажется, его звали Робер. Ей хотелось его расцеловать. — Да, месье? — сохраняя достоинство и стараясь не выдать своего облегчения, спросила девушка. — Его Величество просил передать Вам письмо, — старик протянул конверт. — Его Величество? — Рене подозрительно изогнула бровь. — Да, мадемуазель, — не отрывая от нее пристального взгляда, подтвердил Робер. — Король просил, чтобы вы прочитали его в одиночестве как можно скорее. Я вернусь за Вашим ответом вечером. — Благодарю, месье. Слуга отвесил почтительный поклон и удалился в сторону дворца. Рене наигранно изобразила расстроенный вздох. — Что ж, боюсь, нельзя заставлять Его Величество ждать. Девушка, сжимая спасительное письмо в руках, быстро встала, разглаживая складки своего бордового платья. — Конечно, кто мы такие, когда на горизонте появляется мой брат? — грустно протянул принц Филипп. — Ваше Высочество, клянусь, что в следующий раз ничто не заставит меня покинуть Ваше великолепное общество, — улыбнулась ему Рене. — Обещания, обещания… Но она уже его не слушала, быстрым шагом удаляясь от праздной компании. — Рене, не думайте, что отвертитесь! Я требую, чтобы Вы дали ответ на мой вопрос позже! — крикнула ей вслед Катерина. Девушка на ходу изящно обернулась и, смеясь, послала в их сторону воздушный поцелуй, втайне ожидая, что принцесса забудет об этой нелепой затее уже к обеду. Рене помнила о ее импульсивности, а потому подобная надежда была отнюдь не беспочвенна. Впереди виднелись зеленые кроны деревьев, и она еще немного ускорила шаг, стремясь как можно быстрее спрятаться в тени пышной растительности оранжереи. Ей нравилось это место — оно не было обласкано вниманием других придворных, которые, вероятно, предпочитали более открытые пространства, где было легче найти увеселения и общество на любой вкус. Здесь же, среди безмятежности цитрусовых, Рене искала полную противоположность — тишину и покой вдали от светских разговоров и скандальных сплетен. Она дошла до уединенного уголка, скрытого от посторонних глаз аккуратно подстриженными кустами, и опустилась на скамейку. Аромат апельсиновых деревьев и влажной земли заполонил ее ноздри. Рене вскрыла конверт, ожидая найти вместе с письмом еще один засушенный бутон или какую-нибудь другую милую безделицу от короля, но их внутри не оказалось. Нахмурившись, девушка развернула письмо. Вместо идеального каллиграфического почерка Людовика она увидела совсем другой — острый, резкий, с идеально прямыми линиями и продолговатыми скруглениями. Каждая буква была строгой и выверенной, точно в ней не было места колебаниям или ошибкам. Это был почерк Александра. Девушка облизала губы. Стоило догадаться. На мгновение она застыла. Почему-то стало страшно. Ее ладони слегка вспотели, и она не была уверена, что причиной тому был жаркий полуденный час. Сделав глубокий вдох, Рене принялась читать. Мадемуазель де Ноай, Боюсь, я все же должен просить Вас о помощи. Не думаю, что смогу справиться в одиночку. Приглядитесь, а главное прислушайтесь к Анне де Роган-Шабо, принцессе Cубизской. Девушка говорлива и наивна — идеальная комбинация для получения таких необходимых для меня сплетен. Я не тешу себя надеждой, что мадам де Монтеспан делится с ней чем-то действительно важным, но иногда любая незначительная деталь может, подобно нити Ариадны, вывести к истине. Уверен, что с Вашим очарованием и остроумием Вы обязательно ее найдете. Прошу, сожгите это письмо после прочтения.

Александр Бонтан

Слова послания отдавались в голове Рене его властным вежливо-отрешенным голосом — он всегда говорил о деле таким тоном. Но когда ее глаза достигли края листа, она увидела фразу, явно написанную позже остальной части. Даже почерк изменился — стал более небрежным, стремительным. Девушке показалось, что из нее разом выпустили весь воздух. Я был рад слышать, что Вы живете полной жизнью, мадемуазель де Ноай. Рад слышать. Ее дыхание стало поверхностным и учащенным, грудь высоко вздымалась. Рене чувствовала, как пульс колотится в висках, а зрение помутнело от обжигающей ярости. Рад слышать, значит. В этом все дело. Ей хотелось закричать, разбить что-нибудь, пнуть ствол апельсинового дерева. Он слышал ее с Арманом, и это — его способ сделать ей больно. Исчезнуть. Отказываться с ней взаимодействовать. Передавать свои распоряжения через слуг. Следует признать, его наказание было гораздо более изощренным, чем ее. Невыносимый, высокомерный, снисходительный, напыщенный упрямец. Рене встала, чувствуя, как внутри нее назревала буря, готовая в любой момент выплеснуться наружу. Трясущимися руками она сложила письмо и засунула его в карман, подняв раздраженный взгляд на возвышавшийся над ней дворец. Сжав кулаки, она решительно двинулась к нему. Ее каблуки стучали по булыжникам садовых дорожек, спина была идеально прямая, а голова высоко поднята. Он не какое-то всезнающее божество, а просто человек с недостатками и слабостями, как и все остальные. Но при этом продолжал вести себя так, как будто он выше всего этого, как будто он неприкасаемый. Слова письма вновь вспыхнули у нее перед глазами, их яд отравлял ее разум. Рене более не собиралась это терпеть. Она желала высказать Александру все, что думала, и намеревалась дать понять, что не позволит ему помыкать ею и игнорировать ее, как ребенка. Девушка проносилась мимо многочисленных придворных, она едва замечала окружающую ее действительность. Ей было все равно, кто ее увидит и что они подумают. Все, что она знала, так это то, что ей нужно сейчас же, без промедления, увидеть Александра и потребовать объяснений, пока эта невыносимая злость не съела ее до остатка. В ее голове с каждой минутой собиралось все больше мыслей, которые она хотела на него выплеснуть. Холодная, бессердечная статуя, лишенная каких-либо эмоций или сочувствия. Ее шаги все ускорялись по мере приближения к его покоям. Ей было жарко, казалось, сама кровь вскипела в венах. Рене, перепрыгивая через ступеньки, уже почти бежала по лестнице. Звук каждого шага был похож на боевой клич. Жестокий, расчетливый манипулятор. Любитель игр разума. Всегда думает, что он на шаг впереди всех. Но не в этот раз. Она тяжело дышала, когда влетела в свою комнату, с громким стуком захлопнув за собой дверь. Через секунду Рене стояла перед входом в его покои. Она на мгновение замерла, расправив плечи. Александр не имел права увидеть ее истерику, она должна предстать перед ним уверенной и непоколебимой. Рене поправила платье, убедившись, что не выглядит растрепанной, вытерла вспотевшие ладони о пышную юбку и пригладила волосы. Набравшись смелости, девушка поскребла ногтем по двери. Ответа не последовало. Отбросив придворные формальности, она громко постучала. Результат не поменялся. — Александр, немедленно откройте! С раздраженным вздохом она снова ударила кулаком по дереву. Еще громче. Решительнее. Из комнаты не было слышно ни единого звука. Может, его там и нет. Но кровь бурлила и требовала действий, требовала не сдаваться. Рене чувствовала, что ее спокойствие иссякает, уступая место бессильной ярости. Еще несколько раз оглушительно, до боли в костяшках, стукнув по двери, она схватилась за ручку и, ни на что особо не рассчитывая, потянула. К ее удивлению, дверь отворилась. На мгновение застыв в нерешительности, девушка толкнула ее, и та медленно раскрылась с легким скрипом. Первое, что ее встретило, это звенящая тишина. Рене никак не могла себя заставить переступить порог. Почему-то ей было важно дождаться любого признака движения или звука. Она представляла, как Александр появляется в проеме, чтобы отругать ее за это вопиюще недостойное поведение. Так прошло несколько секунд, она затаила дыхание, но ничего не происходило. Рене неуверенно вошла в комнату, настороженно смотря перед собой. Камердинера внутри не было. Злость, которую она надеялась направить на него, не найдя выхода, видимо, испепелила ее саму, потому что внутри нее образовалась пустота. Либо же причина была в том, что комната перестала ощущаться живой без присутствия Александра. Она начала оглядываться по сторонам, а ее легкие — все больше и больше сжиматься. В покоях не было не только самого камердинера. Письменный стол, обычно заваленный многочисленными документами и отчетами, был девственно чист. Книжные полки грустно стояли обнаженными, все книги, которые когда-то были на них аккуратно расставлены, теперь исчезли, оставив после себя лишь пыльные очертания своих прежних мест. Перед камином стояло одно кресло — ее. Она почувствовала, как паника пронзила ее точно мечом. Рене бросилась к шкафу и распахнула его. Одежды не было, внутри лишь мягко покачивались тремпели, пока она в недоумении смотрела на них. Девушка не могла удержать сдавленный выдох, чувствуя себя так, словно ее ударили в солнечное сплетение. Она повернула голову в сторону кабинета, где Александр хранил свою богатую коллекцию чая, и медленно подошла к нему, ноги почти не слушались. Рене положила ладонь на ручку шкафчика и застыла. Она знала, что увидит там. У нее было много пороков, но глупость не была одним из них. Казалось, что открыв эту дверцу, она признает неизбежную реальность, и потому медлила. До боли закусив губу, словно желая напомнить себе, что это не сон, девушка медленно открыла кабинет. Как и ожидалось, он был пуст, — в углу остались стоять только большая серебряная сахарница и небольшая склянка с медом, который она так и не успела попробовать. Пол уходил из-под ног. Рене отшатнулась от шкафа и отступила в центр комнаты. Стены давили, сжимались вокруг нее. Казалось, что Александра здесь вообще никогда не было. Только едва различимый запах мыла и ванили напоминал о нем. Девушка с ужасом почувствовала, как в уголках глаз начали собираться слезы. Я не заплачу. Не заплачу. Не заплачу. Я... плачу. Сначала это были лишь маленькие мерцающие капельки на ресницах. Но вот уже ее плечи затряслись, и слезинки начали стекать по лицу, подобно тихому водопаду. Ее плач не был ни громким, ни пронзительным, а скорее нежным, почти эфемерным, как мягкий шелест листьев на летнем ветру. Она чувствовала каждую хрустальную каплю, когда они сбегали вниз по щеке, оставляя за собой мокрую дорожку. Ее губы задрожали, и она сделала глубокий, хрупкий вдох, пытаясь сохранить самообладание. Рене опустилась в свое кресло, поджав ноги и обняв колени. Платье мешало, но она не обращала на него никакого внимания. Слезы спадали по щекам все быстрее. Она спрятала лицо и тихо всхлипнула. Все ее тело содрогалось от нахлынувших эмоций, и ей казалось, что она может рассыпаться на миллион кусочков. Несмотря на все усилия, сдерживаться уже не получалось, она плакала все сильнее. Это была необузданная эмоциональная разрядка, отражение глубокой печали, овладевшей ее сердцем. Она плакала до тех пор, пока ее глаза не покраснели и не опухли, пока ее горло не стало саднить. Наконец, спустя, казалось, несколько часов слезы начали стихать. Рене вытерла лицо тыльной стороной ладони и пыталась сосредоточиться на своем дыхании. Никому в целом мире она не позволила бы увидеть себя в таком состоянии, но сейчас, в одиночестве пустой комнаты Александра, девушка разрешила себе этот душевный слом, задаваясь вопросом, чем же она так разгневала судьбу, чтобы та заставила ее влюбиться в него.

***

Солнце почти село, теплый ореол его диска едва выглядывал из-за горизонта, окрашивая Большой канал Версаля в цвет золота. Недалеко от берега на воде чуть покачивалась величественная баржа, с палубы которой играл Королевский оркестр. Музыканты были одеты в изысканные шелковые мундиры. Они страстно и виртуозно исполняли сложные симфонии, ноты музыки разливались по раскинувшимся вокруг дворца садам. Скрипки пели, подобно скорбному плачу влюбленных, а виолончели и басы поддерживали мелодию своими глубокими, мрачными тонами. Самые важные и удачливые придворные сидели в импровизированном партере, организованном в несколько десятков рядов. Другие же перемещались небольшими группами вдоль воды, потягивая шампанское и закусывая изысканными пирожными. Воздух был наполнен ароматами тубероз и жасмина, их сладость благоухала в теплом летнем воздухе. Свет факелов и свечей, выстроившихся вдоль берегов канала, отбрасывал мерцающие тени на лица гостей. Рене стояла вдалеке от сцены в тени живой изгороди и пила уже второй бокал вина. Все вокруг казалось ей искаженным и сюрреалистичным. Король не пожалел средств на организацию вечернего представления, и это проявлялось в каждой детали. Сам Людовик вместе с семьей сидел в отдельной ложе. Его лицо выражало какую-то внеземную возвышенность, он был затерян в красоте момента. Рене пыталась этого не делать, но ее взгляд то и дело метался к первым рядам в надежде заметить промелькнувшую копну черных волнистых волос. Александр всегда руководил подобными грандиозными мероприятиями, ей казалось невероятным, чтобы он пропустил сегодняшний концерт. Но сколько бы девушка ни вглядывалась, увидеть камердинера ей так и не удалось. — Мадемуазель, еще вина? — донесся сбоку учтивый голос слуги. Рене с печалью посмотрела на свой полупустой бокал. Сегодня она очень хорошо понимала излишества Генриетты — соблазн напиться и забыться был слишком велик. — Да, пожалуйста, месье, — она, не отрывая глаз от первых рядов, протянула к нему руку с хрусталем. Девушка слышала, как жидкость тонко журчала, заполняя пустоту бокала. Рене в приятном предвкушении вдохнула. — Вы уже обдумали свой ответ, мадемуазель де Ноай? Она резко повернула голову. Перед ней, прижимая к себе бутылку розового вина, стоял слуга Александра. Огня в девушке к вечеру уже давно не осталось, но угли ярости все еще тлели. — Где он? — холодно спросила Рене. — Кто, мадемуазель? — удивленно вскинул брови Робер. Ох, какой дешевый театр. Она закатила глаза и прошипела. — Ваш хозяин! — Мне кажется, Его Королевское Величество наслаждается музыкой в отдельной ложе. — Не стройте из себя шута! Ее возмущение было слишком шумным, и она заслужила несколько ошеломленных и подозрительных взглядов проходящих мимо придворных. Рене прикрыла веки и выдохнула, пытаясь успокоиться. — Где Александр? — спросила девушка почти шепотом. Робер молча смотрел на нее. И, возможно, она окончательно сошла с ума, но в его водянистых глазах Рене увидела что-то очень похожее на сочувствие. Докатилась, меня жалеют даже слуги. Она не знала, плакать ей или смеяться. Впрочем, весьма маловероятно, что ей осталось, что выплакивать. Старик опустил голову и, наконец, промолвил: — Прошу прощения, мадемуазель де Ноай, но месье Бонтан мне дал очень четкое указание никому, кроме короля, не раскрывать его временное место пребывания. — Временное? — Да. — Насколько временное? — Этого месье Бонтан не сказал, — Робер поднял голову и посмотрел прямо на нее. Рене поняла, что он не врет. Она покачала головой и мрачно усмехнулась. — Передайте месье Бонтану, что он черствый болван. — Непременно передам, мадемуазель де Ноай, — девушка заметила, что старик и сам едва сдержал усмешку. — Сообщите мне, когда будете готовы поделиться отчетом? Глаза Рене расширились в недоумении, и на мгновение она потеряла дар речи. Девушка не могла поверить, что Александр всерьез все еще ожидал, что она будет выполнять его поручения после всего, что между ними произошло. Дерзость этого человека не имела никаких границ. — Что заставляет Вас думать, что я палец о палец ударю? — наконец смогла вымолвить она, ошеломление в ее голосе было очевидным. — Александр уже не контролирует меня. Его шантаж — в прошлом. Я могу оставить его службу в любой момент. — Я задал месье Бонтану тот же вопрос. Рене поджала губы, кидая неуверенные взгляды на Робера. Ей должно было быть все равно, но в борьбе со своей гордостью она проиграла. — И что он ответил? — тихо спросила девушка. — Сказал, что считает, что Вас не определяет его отношение к Вам, как и Ваше — к нему. — Что это должно означать? — Могу предположить, это означает, что он верит в Ваши навыки и в Вашу преданность Короне, — Робер позволил себе робкую улыбку. — Он надеется, что Вы не поставите под угрозу интересы Его Величества из-за личных причин и обстоятельств. Рене смотрела в его бесстрастное лицо. Противоречивые чувства перетягивали ее измученную душу в разные стороны. Что это? Еще один способ залезть ей в голову? Еще одна жестокая манипуляция? Очень искусная, потому что она попала точно в цель. Или все же… Было ли совершенно глупо и наивно надеяться, что его слова были искренни? Что он все же считал ее равной себе? Несмотря на то, что Александр, к сожалению, выстроил в своей голове несколько подслащенный ее образ, никто не знал ее так хорошо, как он. Возможно, никто никогда и не узнает. Сердце Рене лихорадочно стучало в груди. — Я найду Вас, когда мне будет, о чем сообщить, — твердо сказала она, взглянув прямо в глаза Роберу. — Но хочу, чтобы Вы передали месье Бонтану, что я делаю это ради короля, а не ради него. — Конечно, я Вас понял, мадемуазель. И извещу месье Бонтана. Робер поклонился и исчез в толпе. Рене вновь осталась одна. Девушка посмотрела на полный бокал с вином в своей руке. Он манил, забыться все еще хотелось. Но она не могла позволить себе это сделать. Как бы соблазнительно ни было винить Александра за свое плачевное состояние, она понимала, что это был бы самообман, поскольку выбор любить его принадлежал только ей. Девушка решительно отложила бокал на ближайшую скамейку и направилась в сторону зрительского партера в поисках Нанетты. Возможно, впервые за долгие месяцы она боялась разочаровать не его, а себя.