Cтатуя

Глубокий вдох. Длительный выдох. Смотри перед собой. Расправь плечи. Придумай ритм. Вышагивай под него. По мере того как Александр продолжал целенаправленно продвигаться к трону, шум бального зала отходил на задний план, сменившись монотонной, но успокаивающей симфонией его собственного сочинения. Он сосредоточился на ощущении прикосновения своих стоп к полированному полу, погружаясь в физическую реальность каждого шага. Он будто приземлялся, вырывался из иллюзорного в настоящее. Это тоже был своего рода танец — личное интроспективное представление среди моря лиц. Его сердце начало стучать размеренней, дрожь в руках прекратилась, мысли стали яснее. Страсти и желания, которые до этого грозили поглотить его, были обузданы и превратились из дикого пламени в контролируемый огонь, который подпитывал его решимость попытаться научиться жить, принимая реальность, где он способен и может позволить себе чувствовать. Александр не был уверен, что это слово полностью отражало его состояние, но другое он пока страшился произнести. Даже в своей голове. Сражения внутри него еще не закончились, но он нашел минутную передышку, убежище в самом себе. — Губернатор! Александр обернулся. Лавируя между придворными, к нему быстро приближался Жюль. На его лице застыло плохо скрываемое выражение оживленного нетерпения. — Граф Манчини, — камердинер вздернул бровь и вежливо улыбнулся. — Наслаждаетесь балом? — Наслаждался, — Жюль подошел вплотную и быстро зашептал ему на ухо. — Гвардейцы с собаками поймали одного из заговорщиков в лабиринте. Мне доложили мои люди. Англичанин. Александр раздраженно мотнул головой. — Именно сегодня, — пробормотал он. Камердинер посмотрел в сторону трона. Людовик восседал на нем и выглядел мрачнее грозового июльского неба. Кажется, бал не вызывал у него особого удовольствия. Даже Мария Терезия бросала удивленные и немного обеспокоенные взгляды на мужа, видимо, пытаясь разгадать причину его ужасного настроения. Вскоре должен был начаться второй танец, а король по-прежнему, судя по всему, не изъявлял желания принимать в нем участия. Не лучшее время, чтобы просить о снисхождении, но придется. Аккуратно. — Найдите Лу. Отправляйтесь туда, — распорядился Александр. — Если я не прибуду вскоре за Вами, закройте пленника в подвале, приставьте к нему двух гвардейцев и двух мушкетеров. Я поговорю с ним после бала. — Когда это Вы, губернатор, пропускали такое действо? — Жюль недоуменно нахмурился. — Я пробивался к Вам сквозь толпу, чтобы удостовериться, что Вы точно придете. Александр недовольно скривился. Он так привык к полной автономии, что признаваться даже во временном пребывании под чужим контролем было неприятно, если не сказать стыдно. — Я, за неимением лучшего объяснения, нахожусь на привязи, — с напускным безразличием ответил камердинер, но руки непроизвольно сжались в кулаки. — Его Величество запретил мне покидать бал до его окончания. Жюль добродушно хохотнул, и хотя Александр не разделял его веселья, реакция капитана мушкетеров его не задела. — Мой Бог, не помню, чтобы он когда-либо Вас в чем-то ограничивал, — граф Манчини ошеломленно выдохнул. — Что Вы натворили? С чего бы начать? Шпионю за одной его любовницей. Год тайно испытываю неуместные чувства к другой, да и вообще, если быть до конца откровенным, имел с ней некий квази-роман на протяжении месяцев. Александр покачал головой и криво усмехнулся, находя забавным, что его наказали за гораздо меньший проступок. — Я не пришел на несколько заседаний Королевского совета, — он решил, что будет достаточно полуправды. — Но Вы ведь болели, — брови Жюля поднимались все выше. — Не медлите, месье Манчини, — устало прошептал камердинер, раздраженно осознавая, что эта шарада с болезнью, видимо, будет преследовать его еще какое-то время. — Мне нужно поговорить с королем. Жюль кивнул и начал выискивать в толпе Лу. Александр ускорил шаг, в нетерпении едва останавливая себя от того, чтобы не начать расталкивать зазевавшихся придворных. Камердинер пытался определиться с тактикой предстоящего разговора с Людовиком. Просить прямо или подтолкнуть его к нужному выводу? Он поднялся на постамент к трону. Король метнул в его сторону суровый взгляд. Что ж, видимо, все же второе. Александр встал за троном справа от Его Величества. Камердинер почти не мигая смотрел на закружившихся в новом танце гостей, Людовик делал то же самое. — Объяснитесь, — Его Величество промолвил лишь одно слово. — Я так понимаю, мой король, Вы спрашиваете о танце с мадам де Монтеспан? — Из сотен женщин Вы выбрали ее, — Людовик посмотрел на него через плечо, даже не пытаясь скрыть раздражения. — Это месть за мой приказ не покидать бал? — Ваше Величество, я отношусь к любому Вашему приказу, как к закону, — твердо промолвил Александр. — Разве закон способен вызывать желание мести? — Тогда расскажите, зачем Вы это сделали, — измученно прошептал король, но его тон немного смягчился. — Слухи о Вашем романе с маркизой становятся все громче, сир, — камердинер без запинки начал озвучивать заранее заготовленное объяснение. — Я помню, что произошло в прошлый раз, когда правда стала общеизвестна раньше времени. Вы ведь не хотите повторения ситуации с Луизой де Лавальер, Ваше Величество? Я лишь хотел немного усмирить длинные языки. Людовик издал приглушенный смешок и покачал головой. — Хотите сказать, Вы так защищаете меня? — Никто в здравом уме не пригласил бы маркизу на первый танец, зная, что она Ваша женщина, мой король, — Александр кивнул и гордо расправил плечи. — Думаю, что после моего поступка многие засомневались в валидности циркулирующих слухов. Это даст Вам время решить, как Вы желаете, чтобы ситуация развивалась дальше. Губы Людовика медленно растянулись в довольной улыбке. Настроение короля улучшалось буквально на глазах. Он отпил немного вина. — Что ж, вынужден признать, в Ваших действиях есть смысл, губернатор, — Его Величество попытался добавить своему голосу немного строгости. — Но все же я прошу Вас в дальнейшем обговаривать подобные планы со мной. — Непременно, мой король, — камердинер поклонился. Внимание Людовика вновь было приковано к бальному залу. Он расслабленно откинулся на спинку трона, его пальцы выстукивали ритм музыки. — Вы удивительно хорошо держались на паркете, Александр. Тайно практиковались или это уроки, что мы получили вместе еще в детстве, так хорошо сохранились в Вашей памяти? — Тело всегда запоминает лучше, чем голова, сир. На этой фразе его дыхание чуть сбилось. В памяти камердинера слишком хорошо сохранились ощущения после обоих танцев с Рене. Призраки этих воспоминаний будто всегда обволакивали кончики его пальцев, проникали вглубь кожи и пытались перехватить контроль над ним. Возможно, он стал бы счастливее, если бы позволил им. Но сегодняшний вечер точно был не лучшим моментом. Да и вряд ли такой момент когда-либо настанет. Александр наклонился к трону. — Позволите обсудить с Вами некоторые важные вопросы, мой король? — Это не может подождать окончания бала? — Людовик, улыбаясь, обернулся к нему. — Это касается заговора о похищении Вашего сына, — чуть слышно прошептал Александр, надеясь, что этого было достаточно, чтобы Мария Терезия не могла его услышать. Лицо короля преобразилось — из него будто разом высосали жизнь. Его Величество резко встал и, указав головой в дальний угол от трона, быстро прошел туда. Александр последовал за ним. — Говорите, — Людовик нервно оглянулся на королеву. — В лабиринте поймали одного из заговорщиков, — Александр покорно сложил руки за спиной перед тем, как сказать следующую фразу. — Так как я не могу покинуть бал, то отдал распоряжение графу Манчини разобраться с этим. Стоило ему упомянуть имя Жюля, как лицо короля исказилось гримасой неприязни. Камердинер отчаянно уповал, что этого раздражителя будет достаточно для того, чтобы добиться необходимого ему исхода. — И слышать не хочу! — глаза Людовика зло блеснули. — Я бы не доверил этому плуту даже подносить мне пику. Александр не повел бровью, но внутри его сознания играл торжественный гимн. Возможно, он мог бы прямо сейчас попросить о разрешении самому отправиться в лабиринт, однако требовательная часть его сознания хотела получить чистую победу. — Простите мою дерзость, Ваше Величество, но Вы несправедливы к графу, — он продолжал говорить с размеренной сдержанностью, его голос был ровным, лишенным любого намека на триумф. — Личностные качества месье Манчини никак не влияют на уровень его способностей, кои я оцениваю, как весьма высокие. К тому же, с ним будет Луи де Роган. Думаю, что вместе они справятся с этой на самом деле не самой сложной задачей. Людовик прожег его недовольным взглядом. Было очень хорошо видно, что ни один из озвученных аргументов не показался королю достаточно весомым. Его Величество сердито поджал губы и громко выдохнул через нос. — Идите туда, — наконец, решившись, горячо выпалил он. — Речь идет о моем сыне. Я не доверяю никому, кроме Вас. Александр на секунду опустил глаза — от слов Людовика ему стало некомфортно. Он уже не был уверен, заслуживает ли подобной оценки, какой бы лестной она ни была. В последнее время он манипулировал королем слишком часто, врал — еще чаще. Черта между преданностью Его Величеству и личными интересами становилась все более размытой. Должен ли он испытывать вину, что направлял русло разговора в нужную для себя сторону, даже если искренне верил, что в результате его действия пойдут на благо? — Будет сделано, мой король, — на автомате поклонился камердинер, скрывая свое смятение. — Но потом сразу возвращайтесь на бал, — твердо добавил Людовик. — Не думайте, что вы освобождены от него. — Ваше Величество, это была бы слишком большая удача. Еще раз, теперь с улыбкой, поклонившись, Александр быстрым шагом направился в зал. Ему очень хотелось воспользоваться тайным проходом, который так заманчиво бежал вдоль восточной стены, чтобы избавить себя от необходимости вновь проталкиваться сквозь придворных, но никаких его навыков не хватило бы, чтобы открыть его незаметно. Камердинер вздохнул. Нырнуть в любимую тень ему предстояло все же чуть позже. Через несколько минут он уже шел сквозь пустоту вечерних коридоров Версаля. Музыка, смех и шум бала затихали вдалеке. Величие и великолепие дворца, который теперь будто погрузился в глубокий сон, казались фасадом, простой иллюзией, созданной для того, чтобы пленять взоры несведущих. Он быстро сбегал по ступеням во мрак садов, отдаваясь объятиям ночи, прохладный воздух остужал его легкие. Чем дальше Александр погружался в темноту, тем легче было дышать, тем больше сил струилось в его венах. Он поднял голову вверх, глядя на бескрайние просторы звездного неба и наслаждаясь редким ощущением свободы за пределами своей позолоченной клетки. Он находил успокоение в этом подлунном царстве. Его царстве. Хриплый шепот ветра за стенами дворца, казалось, признавал его своим повелителем, а мерцающие тени от факелов будто выступали подданными, склоняющимися перед каждым его движением. Пока Александр продвигался в сторону лабиринта, его мысли тоже не стояли на месте — он думал о парадоксе своего существования, двойственности своей натуры. Всю свою жизнь камердинер жаждал занять место под солнцем, греться в его тепле и наслаждаться этим блеском. Он принес бесчисленные жертвы, настроил перед собой сотни самоограничений и подавлял желания, которые могли бы помешать его стремлениям, — но сейчас, когда он вроде добился всех своих целей и был окружен роскошью и величием, странная тоска терзала его сердце. В своей погоне за светом он нечаянно обнаружил, что жаждет убежища во тьме, где он мог бы сбросить вечные маски, которые носил, и просто жить. Александр посмотрел в сторону псарен, гадая, Рене уже там или еще только в пути. Он был уверен, что она возьмется за это задание. Камердинер устал отрицать очевидное — ей нравилось быть частью этих теней, возможно, так же сильно, как и ему. Это было странное чувство — видеть, как кто-то обласканный солнцем так жадно принимал то, от чего он всю жизнь пытался убежать. Александр не мог даже подумать, что насильно забрав ее год назад в свой мир шпионажа и тайн, он со временем невольно коронует ее как равную себе, а она без труда займет этот трон и будет носить свою корону с уверенностью и легкостью. Рене так упрямо погружалась в глубины темноты, часто вопреки его воле, преодолевая его сопротивление, что даже он убедился — это желание исходило из нее самой. Он уже давно не заставлял ее — это всегда было в ней. Он нашел. Возможно, подтолкнул. Возможно, раскрыл. Но все остальное — это она. В ее присутствии камердинер чувствовал родственную душу — кого-то, кто тоже наслаждался танцем между светом и тьмой. Александр подумал, что когда закончит с пойманным заговорщиком, то мог бы присоединиться к Рене у псарен. Нет, я не должен искать с ней уединения. У нее свое задание, у него — другое. Стены лабиринта сомкнулись вокруг камердинера, хотя Александр не был уверен, что имел право называть его так. Он настолько долго и внимательно изучал планы Андре Ленотра по его созданию, что знал наизусть почти каждый поворот. Для него это был еще один тайный ход, знакомый и понятный. В темноте показались очертания нескольких людей. Первым из мрака вынырнул Жюль. — Все-таки вырвались! — не скрывая облегчения, воскликнул он, сделав несколько шагов навстречу Александру. Камердинер осмотрел слабо освещенную луной поляну. В ее центре на коленях, со связанными руками, стоял коренастый, плотно сложенный мужчина в простой одежде. Он смотрел в землю и что-то чуть звучно бормотал на английском. Его охраняли два мушкетера, чуть поодаль стояли еще три швейцарских гвардейца, удерживая на привязи рычащих гончих. — Упоминание Вашего имени перед королем творит чудеса, Жюль, — Александр криво усмехнулся. — Где Лу? — Сказал, что не может покинуть бал, — пожал плечами граф Манчини. Камердинер вскинул брови, пытаясь вспомнить, был ли хоть еще один случай, кроме этого, когда генерал-лейтенант швейцарской гвардии осмелился ослушаться его приказа. Либо это было настолько давно, что эти воспоминания стерлись, либо этого не было вовсе. — Что за нелепица? Его Людовик тоже посадил на привязь? — губы Александра сжались в тонкую линию. — Хуже, — Жюль, будто не замечая неудовольствия камердинера, слегка хмыкнул. — Он поклялся матери и отцу, что не будет спускать глаз со своей сестры, принцессы Нанетты. Какие бы аргументы я ни использовал, все было без толку. — Мне нужно будет поговорить с ним о его приоритетах. — Справедливости ради, его причина достаточно благородна. — Месье Манчини, — Александр мрачно посмотрел на графа, тот перестал улыбаться. — Благородству в нашем деле не всегда есть место. Камердинер медленно подошел к пленнику, тот продолжал смотреть на траву и бормотать. — Ваше имя? — Александр властно обратился к мушкетеру с пышными каштановыми усами. — Ален, губернатор, — тот поклонился. — Докладывайте. — Чужак был обнаружен около часа назад скрывающимся в кустах с помощью ищеек. Оказал сопротивление, собаки чуть потрепали его ногу. Ален говорил четко и кратко. Камердинер аккуратно заглянул за спину неудачливому заговорщику, увидев большое кровавое пятно в районе щиколотки. — Мы с Тома пришли на помощь и помогли усмирить его, — мушкетер продолжил, кивнув на товарища. — После я отправился во дворец, доложить капитан-лейтенанту о случившимся. Ждали Вас, как Вы и приказали. Александр удовлетворенно кивнул. — Поднимите его, — тихо попросил он, указав на пленника. — Аккуратно, мы не хотим травмировать его щиколотку еще сильнее. Ален с Тома крепко схватили заговорщика за плечи и, не церемонясь, поставили на ноги. Судя по тому, как англичанин зашипел от боли, последнюю часть распоряжения камердинера мушкетеры выполнили, не особо стараясь. Пленник поднял глаза — они были полны животного испуга и ярости. Александр сделал несколько вкрадчивых шагов к нему. — Далековато Вы забрались от пролива Ла-Манш, мой друг. Заговорщик громко харкнул на траву, возможно, целясь в туфли камердинера. Слюна приземлилась в нескольких сантиметрах от его правой ноги. Ален схватил пленника за плечо и грубо тряхнул. Александр поднял руку вверх и покачал головой — мушкетер тут же ослабил свою хватку. Камердинер продолжал смотреть на англичанина, его губы растянулись в вежливой улыбке. — Оставь любезность, — на ломаном французском выпалил пленник, вздернув голову. — Я ничего не скажу тебе, лягушатник. — А я ничего у Вас и не спрашивал. Пока что. Улыбка Александра превратилась в оскал. Он начал медленно обходить заговорщика по кругу, словно волк, готовящийся к атаке на добычу. — Вы знаете, кто я? — тихо заговорил он, но безмолвие было такое, что Александр был уверен — пленник слышал каждое слово. Казалось, даже звуки насекомых и ночных птиц покинули лабиринт. Краем глаза камердинер заметил, как Жюль некомфортно переминался с ноги на ногу, а Ален с Тома напряженно переглядывались. — Вижу, что нет. В Ваших интересах было бы и дальше оставаться в неведении, — Александр мрачно рассмеялся, этот звук в общей тишине казался особенно зловещим. — Как показала история тех, кто был до Вас, им не очень понравилось узнавать меня. Впрочем, боюсь, у Вас не будет выбора. Александр резко шагнул к пленнику, и тот вздрогнул, отшатнувшись. Камердинер хмыкнул. — Отведите его в подвал на ночь, пусть отдохнет, — распорядился он, а затем с легким вздохом добавил: — Завтра нашему английскому другу предстоит путешествие в Бастилию. — Б-бастилия? — теперь в глазах пленника был только ужас. — Не переживайте, — Александр успокаивающе положил ладонь на плечо заговорщика. — Я Вас там скоро навещу. Он отстранился. Ален и Тома сомкнули руки на локтях англичанина и, жестко подталкивая, повели ко дворцу. Александр остался стоять, глядя перед собой, не провожая их взглядом. Сбоку к нему подошел Жюль. Он неловко помялся, прежде чем сказать: — Признаться, Александр, Вы напугали даже меня. Камердинер рассмеялся, гораздо мягче, почти по-доброму. — Рад слышать. Значит, я хорошо сделал свою работу. — Вы когда-то убивали людей? — выпалил Жюль. — Своими руками не убивал. — А чужими? Александр повернул к нему голову, они встретились взглядами. Жюль тяжело сглотнул, поняв по его глазам все, что было нужно. — Возвращайтесь на бал, — прошептал камердинер. — О том, что происходит, никому ни слова. Вы ведь понимаете? — Конечно, месье. — Король все еще зол на Вас, — пытаясь разрядить обстановку, сообщил Александр. — Если все закончится хорошо, это будет Вашей возможностью реабилитироваться. Когда все закончится хорошо. — Я понимаю, губернатор, — Жюль кивнул и, неуверенно улыбнувшись, поспешил назад в Версаль. Александр остался один. Ему тоже нужно было возвращаться, но камердинер решил, что не будет ничего дурного, если он сделает это максимально медленно. Адреналин все еще струился по венам — его было настолько много, что возможно, хватило бы, чтобы выдержать еще несколько часов лицемерия. Во время этой небольшой передышки невероятно приятно было вести себя так, как он хотел. Быть собой. Пугать, если хочется. Успокаивать, если необходимо. Играть определенную роль не потому, что это правильно и ожидаемо, а потому что на то была его собственная воля. Именно в эти моменты, свободные от ограничений бдительного взгляда социума, он чувствовал себя живым. Настоящим. В этих тенях, куда не заглядывает высшее общество, он мог исследовать глубины своих желаний, не будучи скованным цепями притворства и сообразности. Именно тут он мог выпустить на волю весь спектр своих эмоций, неискаженных и необузданных. По возвращении на бал ему придется вновь оставить часть себя позади. Она была слишком темной, слишком необработанной, слишком реальной. Двор не принял бы ее. Приспосабливаясь к свету, он продолжал терять суть того, кем был на самом деле, прощался с самой важной частью себя. Он вновь подумал о Рене. Обо всем, что он сказал ей, но гораздо больше о том, что не сказал. Александр все еще с трудом признавался себе, что пожалел об этом почти сразу и что с каждым днем осознание ошибки только усиливалось, но он упрямо продолжал убеждать себя, что поступил правильно. Он пытался действовать так, как считал, было бы благородно, — отрезал свои чувства, принес их в жертву и сделал то, что должно, что соответствовало морали, понятиям чести, пристойности. Признание правды открывало бы слишком много простора для возможных исходов, многие из которых были попросту слишком опасны. Отсутствие же — напротив, рисовало единый неизбежный итог, который не нес бы последствий ни для ее, ни для его будущего. Этот бескорыстный порыв все больше представлялся ему банальным актом трусости, позорным бегством от самого себя. Теперь он ясно видел, что самые глубокие раны Рене он нанес именно этим инфантильным стремлением к свету, а не своей принадлежностью к тени, как он всегда боялся ранее. Ведь покров тьмы позволил бы ему быть откровенным, признаться в существовании этих неуместных желаний, а значит, принять ответственность как за них, так и за свое решение не идти у них на поводу. Перед глазами Александра мелькнули огни Версаля. Потерявшись в своих размышлениях, он уже успел выйти к садам перед дворцом. Они не были настолько же безжизненны, как всего полчаса назад, — многочисленные придворные прогуливались недалеко от входа, видимо, проветриваясь и переводя дух. Камердинер натянул на себя привычную маску непоколебимости, но его кулаки были плотно сжаты. Он решился. Завтра. Завтра он посмотрит Рене в глаза. Извинится. И в этот раз расскажет все, что у него на душе. Пусть это ничего и не изменит, но она хотя бы будет знать, что он на самом деле чувствовал. Воздух пронзил выстрел. Его эхо напоминало заунывный крик, диссонирующую ноту, которая задержалась в воздухе, оставляя после себя ощутимое напряжение. Александр резко остановился, повернув голову в направлении звука. В той стороне были псарни. Его сердцебиение, казалось, синхронизировалась с угасающими отголосками выстрела, он чувствовал его где-то в желудке. Камердинер быстро направился туда, пытаясь сохранять спокойствие, но через секунду он уже бежал.

***

На псарне отчетливо чувствовался запах мускуса, влажной земли и непоседливых, смешно пыхтящих собак. Рене шла по узкому проходу между вольерами. Хотя окружающая обстановка была далеко не роскошной, в ней безошибочно ощущались порядок и забота. Пространство было тщательно ухожено, на полу лежала чистая солома, а миски со свежей водой стояли в пределах досягаемости для каждого ее обитателя. Сами псы, несмотря на свое заточение, выглядели довольными, их глаза сияли преданностью и восторгом, когда они смотрели на нее. Девушка продвигалась вглубь псарни, стремясь занять место возле окна, из которого должно было быть хорошо видно место встречи, указанное в записке мадам де Монтеспан. Пространство здесь было тускло освещено несколькими факелами. Девушка подтолкнула стог соломы к стене, чтобы ей было чуть комфортнее сидеть в своем укрытии, и принялась ждать. Приглушенный лай, тихий скулеж и скрежет собачьих лап усиливали ее волнение. Время тянулось очень медленно. Она не сводила глаз с ночной пустоты за окном. Каждый шорох заставлял ее сердце учащенно биться в надежде, что человек, которого она ждала, наконец-то появится. Рене пыталась представить, кто бы это мог быть и к чему ей готовиться дальше. В любом случае позже ей предстоит обо всем доложить Александру. Она думала, заставит ли он ее вновь составить письменный отчет или соизволит выслушать лично. Их совместный танец вновь, как и в первый раз, оставил в голове сплошные сомнения и терзания. И дело было даже не в физических ощущениях, Рене давно примирилась с мыслью, что всегда будет хотеть его, желать их близости и этих прикосновений. Ее душу разрывал его взгляд — за те несколько минут, что они были в паре, ей казалось, что Александр пытался сказать глазами все, что никогда не позволит себе произнести вслух. Девушка видела в них его желания, страсти, страхи, борьбу, грусть, сожаление, злость. Чувств в нем было настолько много, что она в очередной раз в ошеломлении пыталась разобраться, как ему удается так искусно заталкивать их внутрь себя, чтобы казаться непоколебимым, а главное зачем. Сколько же глубины должно было быть в его сердце, чтобы так мастерски все это прятать. Но, кажется, иногда даже он не справлялся с объемом своих эмоций, иначе не сказал бы ей те несколько фраз, которые раскрывали его настоящие мысли. Ей было грустно и за него, и за себя. В ней уже, кажется, не осталось наивности и глупой веры, чтобы ожидать, что кто-то из них может что-то изменить. — Что Вы здесь делаете, мадемуазель? —тишину пронзил хриплый голос. Рене вздрогнула и резко обернулась. В нескольких метрах от нее стоял Гастон де Виньерон, бывший Великий Ловчий. Он держал в руках большую, уже наполовину пустую бутылку с какой-то мутной жижей. Его темные глаза пытались сфокусироваться на ней, но было очевидно, что он испытывал с этим значительные трудности. Мужчина, пошатываясь, сделал несколько шагов к Рене, ноги его очень плохо слушались. По всем признакам он был порядком пьян. Девушка поспешно встала. — О, месье де Виньерон, я… — Рене растерянно пыталась сообразить, что ему ответить, подобной ситуации она совсем не ожидала. — Я думала, что Вы уже покинули Версаль. Показалось, что лучшим вариантом будет сместить его фокус на собственные проблемы, — и это сработало. Мужчина тут же скривился, как от зубной боли, и посмотрел на нее тяжелым взором. — Ах, значит, слышали о моем позоре, — он сделал еще несколько шагов к ней, отпив из бутылки, его лицо вновь исказилось, теперь гримасой отвращения. — Пришли проститься? Гастон де Виньерон стоял уже достаточно близко, и Рене отчетливо ощущала запах крепкого алкоголя и пота, исходивший от него. Бежать. Нужно бежать. Все ее инстинкты подсказывали ей, что необходимо немедленно покинуть псарню и этого человека. Она не знала, на что он способен в таком состоянии, когда даже трезвым бывший Великий Ловчий не был образцом чести и благородства. Девушка нервно сглотнула. Мадам де Монтеспан и таинственный незнакомец должны были встретиться уже совсем скоро, у Рене просто не было времени искать другое место, где она могла бы за ними проследить. Что, если сбежав сейчас, она упустит шанс узнать важную информацию, и это в будущем навредит дофину или Короне? Что скажет Александр, если она испугается и провалит задание? Он только в очередной раз убедится, что она всего лишь ребенок, не готовый к сложным решениям, не способный выдержать его собственную глубину. Гастон де Виньерон и так еле держался на ногах и продолжал заливать в себя свое пойло дальше, становясь еще пьянее. Возможно, он напьется до такой степени, что просто заснет. Девушка решительно сжала челюсть. — Нет, месье, я просто хотела немного отдохнуть от шума бала, — Рене вежливо улыбнулась мужчине. — Можно я посижу здесь какое-то время? Он сделал большой глоток из горла бутылки и кивнул. — Располагайтесь, мадемуазель, — Гастон де Виньерон указал на стог соломы, на котором она до этого сидела. — Я уже не Великий Ловчий. Кто я такой, чтобы запрещать Вам тут находиться? Мужчина покачал головой и отошел, опустившись на похожее импровизированное сидение. Оно было достаточно далеко от нее, и Рене немного расслабилась. Она вновь внимательно начала вглядываться в темноту у кромки леса. Месье де Виньерон невидяще уставился вглубь помещения. — Я все отдал этой псарне, понимаете, мадемуазель? Всего себя, — горько воскликнул он. Мужчина говорил слишком громко, она не могла этого допустить. Рене, скрывая раздражение, нехотя повернула к нему голову и изобразила самую понимающую улыбку. — Вы прекрасно служили Короне, месье, — она надеялась, что беззастенчивой лести будет достаточно, чтобы его утихомирить. Гастон слегка рассмеялся, в его глазах промелькнуло что-то похожее на признательность. — Благодарю, мадемуазель, — прошептал он, вновь отпив из бутылки и откашлявшись. Рене вернула свое внимание к окну и застыла. Возле леса стояла мадам де Монтеспан, она обеспокоенно оглядывалась по сторонам и нервно теребила юбку. Девушка прижалась к краю рамы, словно пытаясь убедиться, что маркиза не увидит ее, хотя и понимала, что в такой темноте это было бы невозможно. Она задержала дыхание. Франсуаза-Атенаис нетерпеливо вышагивала туда-сюда, она выглядела на редкость неуверенно. — Я не спал ночами, дрессировал этих неблагодарных псин, — продолжал причитать месье де Виньерон. — Сколько укусов я вытерпел, сколько камзолов было испорчено. Я сделал эту псарню, мадемуазель. Я тут все устроил, организовал. Пытался убедиться, что честь короля не будет посрамлена ее видом. Рене уже не слушала его жалобы, они затихли где-то вдалеке. К маркизе приближалась темная мужская фигура, но даже с этого расстояния девушка могла разглядеть его огненно-рыжие волосы. У нее пересохло во рту. Незнакомец был все ближе, и теперь сомнений быть не могло. Это был Лу. На его лице играла лучезарная и какая-то даже немного глупая улыбка, глаза светились истинным счастьем. Он выглядел влюбленным. И словно в подтверждение ее догадки генерал-полковник швейцарской гвардии без слов притянул маркизу к себе в страстном поцелуе. Рене тихо охнула, закрыв рот ладонью. — Понимаю Ваше удивление, мадемуазель. Это было абсолютно бесчестно, — одобрительным тоном промолвил месье де Виньерон, а девушка даже не могла понять, о чем он говорит, полностью поглощенная разворачивающейся перед ней сценой. Маркиза жестко оттолкнула Лу и отступила. — Вы не могли выбрать другое место для встречи? — воскликнула она. — Кто угодно может нас тут увидеть! Мужчина нежно, но при этом крепко взял ее за локоть и притянул к себе, второй рукой он ласково провел по ее лицу. — Все на балу, мадам, — проворковал он, с какой-то собачьей преданностью глядя ей в глаза. — С этой точки очень хорошо видно любое движение в саду. Мы заметим их раньше, чем они заметят нас. В этом я не была бы так уверена. Рене довольно улыбнулась, позволив себе небольшой момент гордости. Мадам де Монтеспан что-то прошептала, но девушка не смогла этого расслышать. Что бы это ни было, Лу, по всей видимости, испугался, потому что он резко схватил ее за плечи и жарко заговорил: — Я на все готов ради Вас, мадам, — горячо выпалил он. — Все отдам за любую возможность провести с Вами ночь, ощутить сладость Вашей кожи. Он вновь приник к ней в поцелуе. Его движения были отчаянные, руки исследовали ее тонкий стан, губы герцога опускались все ниже, ласкали ее шею, ключицы, декольте. Маркиза то стонала, то смеялась, задрав голову к небу. Рене стало неловко наблюдать за ними. Мадам де Монтеспан очевидно играла с ним, а Лу либо не замечал этого, либо не хотел замечать. Девушка отвернулась. Тем не менее Франсуаза-Атенаис явно не просто так затеяла эту шараду, она не стала бы рисковать своими отношениями с Людовиком ради мимолетной интрижки. Эти сведения, несомненно, будут полезны Александру. Осталось только дождаться, пока парочка устанет предаваться любовным утехам и уйдет, чтобы она тоже имела возможность незаметно покинуть псарни. — За один день меня лишили всего! — громко воскликнул месье де Виньерон. Девушка вновь подскочила, уже успев забыть о его существовании. Мужчина мерил шагами пространство, размахивая руками. Пустая бутылка валялась возле того места, где он сидел. Гастон зло ударил кулаком о стену и зашипел, тряся ладонью. — Прощай место при дворе, должность, дело, которое мне нравилось, честь и достоинство! Рене закатила бы глаза на его последних словах, но ей было слишком страшно. Он выглядел гораздо агрессивнее, чем когда зашел сюда. — Мадемуазель де Понс Эдикур, эта потаскуха, тут же ухватилась за возможность и убедила своего строгого папеньку разорвать помолвку, — его глаза светились безумным огнем. — Я никогда ей не нравился, потому что не стал бы позволять ей вести такой разгульный образ жизни. Гастон де Виньерон ударил ногой лежащую на земле бутылку. Она отлетела в стену и разбилась. Собаки завыли. Рене испуганно посмотрела в окно, но, к счастью, Франсуаза-Атенаис и Лу были слишком сильно заняты собой. Его рука уже была на ее обнаженной груди. — Еще и этот чертов Бонтан взъелся ни с того ни с сего! Рене тут же обернулась назад к бывшему Великому Ловчему, ее сердце бешено стучало. — Придирался ко всему. Половина выводов его так называемой проверки была притянута за уши, — Гастон вульгарно сплюнул на пол. — На многие вещи можно было бы закрыть глаза, но он раздул из них большую проблему. Помяните мое слово, мадемуазель, эта шлюха, моя бывшая невеста, точно раздвигает перед ним свои ноги. А он не так уж и не заинтересован в плотских утехах, каким хочет казаться. Тоже мне… небожитель. Лицо Рене горело. Она знала, что все, о чем говорил месье де Виньерон, не имело ничего общего с правдой, но ее сознание очень ярко визуализировало картину, где Бонна лежит на красных простынях перед Александром. И ей стало так некомфортно, что захотелось выпрыгнуть из собственной кожи. — Месье, я уверена, что между губернатором Бонтаном и мадемуазель де Понс Эдикур не происходило ничего предосудительного, — дрожащим голосом сказала девушка, не до конца понимая, кого она пытается успокоить, себя или его. — Не делайте себе больнее этими ничем не подкрепленными фантазиями. Гастон де Виньерон мрачно рассмеялся и бешено покачал головой. — Неееет, другого объяснения просто не может быть, — прошипел он. — Такая важная персона. Никогда его не интересовали дела псарни — и вот внезапно. Бонна, наконец, использовала свои куриные мозги по назначению и нашла влиятельного защитника. Он спит с ней, поверьте моему жизненному опыту, мадемуазель. Возможно, прямо сейчас имеет ее, и они оба смеются надо мной! Шлюха! Грязная шлюха! Он уже орал. Слюна летела из его рта. Если так пойдет дальше, этот пьяный болван попросту выдаст ее. Рене испугано подскочила к нему и, в попытке успокоить, положила руки на его грудь. — Месье, тише, прошу Вас! — взмолилась девушка. — Вы пугаете меня! Она, преодолевая брезгливость, начала гладить его по торсу, пытаясь привести в чувства. Рене и сама была почти не в себе. В ее голове продолжали разыгрываться сцены с обнаженными Бонной и Александром, слившимися в страстном поцелуе, как маркиза и герцог за окном. Ее собственное воображение делало ей почти физически больно. — Почему все дамы при дворе не могут быть такими, как Вы, мадемуазель? — Гастон де Виньерон опустил голову ей на плечо, его тело начало подрагивать. — Такими нежными, невинными, ласковыми. Как трепетная лань. Рене неловко стояла, чувствуя, как соленая влага стекает на ее ключицы. Из всех вариантов, как мог пройти сегодняшний вечер, застрять на псарне с рыдающим мужчиной, безусловно, был одним из самых нелепых, но по крайней мере он замолчал. Александр должен мне за такое доплачивать. Рене закусила щеку, чтобы не хмыкнуть, но вся ее ирония моментально испарилась, когда руки Гастона опустились на ее талию и проследовали по ее спине выше. Девушка застыла. Казалось, что каждая мышца ее тела отмерла. Он отнял голову от ее плеча и посмотрел на нее. Его взгляд был на удивление сфокусированным. Хищным. Он провел ладонью по ее волосам. — Какие волосы! Как ласковый огонь, — месье де Виньерон дотронулся указательным пальцем до ее губ. — Уста, как спелые вишни. Что Вы могли бы сделать этими губами… Он наклонился к ней. Рене в шоке отшатнулась, но далеко отстраниться ей не удалось, так как он крепко держал ее второй рукой. Она отвернула голову, в отчаянии посмотрев в окно, чтобы проверить, не ушли ли Лу и мадам де Монтеспан, но они все еще были на том же месте — только теперь герцог де Роган прижимал ее к дереву. Поцелуй Гастона пришелся на ее щеку. Он был жестким и влажным. Девушку начало мутить от отвращения. Рене не знала, что делать. Она не могла позвать на помощь, не могла закричать, не могла убежать. Любой из путей отхода подразумевал бы выдачу себя перед маркизой. Ее охватила паника. — М-месье, что Вы делаете? — прошептала Рене заплетающимся языком, пытаясь мягко оттолкнуть мужчину руками, которые все еще были на его груди, но он не поддавался. Губы Гастона опустились к шее девушки. Он вдохнул ее аромат и хрипло простонал. — Не бойтесь меня, мадемуазель! — мужчина с силой притянул ее к себе. — Я сделаю Вам хорошо. Он начал целовать шею. Везде, где останавливались его губы, Рене казалось, что ее кожа покрывалась грязью. Каждое прикосновение ощущалось как оскорбление, как грубое вторжение в душу. Тошнота все усиливалась, ужас разливался по телу, разум молил о побеге. Гастон грубо схватил ее за ягодицы и вжал ее бедра в свои, она слишком хорошо почувствовала прикосновение его твердого члена. В мозгу один за другим звучали сигналы тревоги. Он начал тереться о нее своим возбуждением. Теперь она уже чувствовала себя измазанной в грязи с ног до головы. Рене трясло, она еле сдерживала слезы. Тянуть время. Нужно замедлить его, пока у меня не появится шанс сбежать. Девушка собрала все силы и постаралась натянуть на лицо робкую улыбку. — Пожалуйста, месье, не спешите, — как можно мягче и даже немного смущенно прошептала она. — Я… я еще дева. Гастон оторвался от ее шеи и в удивлении посмотрел на Рене. Его лицо начало медленно растягиваться в улыбке. Возможно, он хотел бы, чтобы она вышла нежной, но на деле получился звериный оскал. В его глазах промелькнул плохо прикрытый голод. Тем не менее хватка мужчины на теле девушки слегка ослабла. — Такой нежный цветок, — прошипел он, проведя рукой по ее щеке. — Я позабочусь о Вас. Он вновь наклонился и на этот раз не дал ей отвернуться. Его губы оказались на ее. Рене окутал противный запах слюны, смешанной с алкоголем. Она пыталась не открывать рот и лишь еле заметно двигать губами, чтобы не позволить ему углубить поцелуй. Ей казалось, что она сейчас просто упадет в обморок от невыносимого позора и стыда. Сначала Рене подумала, что возможно, так было бы даже лучше, но после представила, что он мог бы сделать с ее бессознательным телом. Нет. Нет. Нет. Девушка поняла, что должна приложить все силы, чтобы не отключиться. — У Вас совсем нет опыта, — тихо рассмеялся Гастон, чуть отстранившись. — Я еще ни с кем раньше не целовалась, месье, — соврала она, без особой надежды предполагая, что это признание могло бы заставить его отказаться от своих намерений. Конечно, такое ожидание было напрасным. Руки Гастона вновь начали гулять по ее телу, хотя он и старался делать это нежнее, его губы снова опустились к ее шее. Рене терпела, пыталась фокусироваться на дыхании, представить, что она не здесь. Девушка убеждала себя, что он трогает лишь физическую оболочку — не ее. — Катерина! Немедленно вернитесь! — вдалеке послышался приглушенный, но уже вполне различимый возглас. — Вы не можете ездить верхом в таком состоянии! — О, Вы недооцениваете мои способности, братец! — этот голос уже был достаточно близко и он, безусловно, принадлежал принцессе Монако. Сердце Рене начало стучать быстрее, в душе появилась надежда. — Чтобы я еще хоть раз позволил Вам выпить столько бокалов игристого вина! Вернитесь, немедленно! — с каждым словом Армана было все лучше и лучше слышно. Рене вновь повернула голову к окну. Чертовы Лу и Франсуаза-Атенаис все еще не ушли. Девушке хотелось растерзать их. Пожалуйста, сгиньте. Арман с Катериной были спасением, но она никак не могла позвать их на помощь. Руки Гастона опустились на ее грудь, его ласки вновь стали грубее. Ей нужно было его задержать. Во что бы то ни стало. — Месье, могли бы мы сделать это в другом месте? — самым невинным и ласковым голосом спросила она. — В комфорте? Не прекращая целовать ее ключицы, он отрицательно помотал головой. — Меня не пустят с Вами во дворец, мадемуазель. — Давайте тогда я сбегу к Вам после Вашего отъезда, — отчаянно врала Рене. — Скажите, где я могу Вас найти? Он, наконец, оторвался от нее и посмотрел в глаза своим голодным взглядом. Его руки вновь начали гладить ее щеки. — Нет-нет, милая. Я не смогу ждать так долго, — почти ласково прошептал он. — Я буду нежен, мадемуазель. Вам понравится. Гастон повторно поцеловал ее в губы. Рене из последних сил сдерживала рыдания. Он неожиданно утробно простонал. — Не могу терпеть, — мужчина резко отстранился. — Повернись. Этот корсет давно пора снять. Похолодев, Рене начала медленно разворачиваться. Не выдержав, он схватил девушку за плечи и ускорил ее движения. Она смотрела в пол, кусая губы и пытаясь придумать, что еще сказать, лишь бы выиграть время. Его руки начали бороться со шнуровкой. Гастон чертыхался, у него уходило на это много времени. Мысленно благодаря свою служанку за такие замысловатые узлы, Рене медленно подняла голову и уставилась в окно. Там было пусто. До свободы оставался один шаг. Девушка пообещала себе, что не сдастся. — Месье, тут так душно, могу я открыть окно, чтобы пустить воздух? — она обернулась к Гастону, смотря на него со всей покорностью. — Конечно, красавица, — он перестал бороться с ее корсетом и похотливо улыбнулся. — Но тебе тогда придется вести себя потише. — Постараюсь, месье, — Рене рассмеялась, потянулась и игриво поцеловала его в щеку. Возможно, от удивления, что она проявила неожиданную инициативу, руки Гастона покинули ее талию. Девушка медленно, соблазнительно покачивая бедрами, дошла до окна и открыла его. А потом резко высунула голову наружу, заорав на всю силу своих легких. — Арман! На помощь! Помогит… В следующую секунду ее крепко схватили на плечи и откинули в сторону. Она приземлилась на стог соломы. Месье де Виньерон насел на нее сверху и больно схватил одной рукой за челюсть, с силой сжав щеки. — Не думай, что можешь уйти от меня, маленькая лань! Я поймал тебя! — прошипел он, его глаза светились безумием. — От Великого Ловчего никто не уходит. Рене плюнула в его лицо. Слюна приземлилась аккурат под его глазом. Гастон в ярости ударил ее по щеке. Она упала на землю, во рту был привкус крови, голова кружилась, она была дезориентирована. Мужчина насильно перевернул ее на живот и вжал головой в солому. — Понятно, ты из разряда диких, — издевательски промолвил он. — Не хочешь смотреть в глаза, будем так. Гастон де Виньерон схватил ее бедра и поднял вверх. Колени девушки больно проскользили по полу. Он быстро задирал ее юбки, Рене пыталась помешать ему, но он резко дернул. Ткань разорвалась. — Не сопротивляйся, тебе понравится. Но она боролась лишь отчаяннее, ей удалось поднять голову от стога соломы. — Что Вы делаете? Вам это не сойдет с рук, — задыхаясь, сказала девушка. — К утру меня здесь уже не будет. Он расстегивал ремень. Рене, воспользовавшись тем, что его хватка ослабла, дернула ногой в попытке ударить, но получилось вяло и мимо. Гастон лишь рассмеялся. — Такая непокорная лань. Мужчина резко расставил ее бедра. — Нет! Нет! Нет! — успела вскричать Рене, пока он снова не вжал ее в солому. Она не выдержала, из ее глаз полились слезы. Девушка продолжала на автомате брыкаться, но это не приносило никакого результата. — Рене! Где Вы? — послышался возглас Армана с другой стороны псарни. Она слышала быстрые шаги. Пожалуйста. Пожалуйста. Успейте. Я тут. Я здесь. Еле удерживая себя от того, чтобы не потерять сознание, молилась Рене. — Мерзавец! — словно сквозь пелену, до нее добрался яростный рык графа де Гиш. Через мгновение давление на ее тело прекратилось. Она обессиленно упала на бок. Взгляд был затуманен, но Рене видела, что Арман и Гастон сцепились врукопашную. До ее уха донесся звук других шагов. — Арман! — это был испуганный возглас Катерины, ее туфли застучали по земле быстрее. — Помогите Рене! — тяжело дыша, крикнул граф де Гиш, пытаясь выкрутить месье де Виньерону руку. Катерина подскочила к девушке и аккуратно положила руки на плечи. Рене вздрогнула. — Не бойтесь, милая, — мягко шептала принцесса. — Все кончено, все кончено. Девушка чуть расслабилась, продолжая безвольно лежать, борясь с темными кругами перед глазами. Катерина успокаивающе положила ладонь на ее спину, другой она аккуратно гладила ее по волосам. Рене судорожно ловила ртом воздух. Ее мозг словно пытался отгородиться от творящегося вокруг безумия. Стремительный удар Армана пришелся в челюсть Гастону, отчего тот отлетел в стену. Она оказалась неумолимой, голова мужчины с глухим гулом впечатался в ее поверхность, и он соскользнул по ней вниз, из его горла вырвался стон агонии, словно сигнализируя о его поражении. Отбрасывая с лица волосы, Арман быстро переключил внимание на Рене и сестру. — Мадемуазель, как Вы? — он подошел к ним, его лицо выражало крайнюю степень беспокойства. — Прошу, скажите мне, что это зверье не успело сделать то, что хотело! Девушка пыталась собраться с силами, чтобы ответить. Сквозь пелену перед глазами она заметила, что Гастон шевельнулся, его рука потянулась к поясу. Рене охватило леденящее душу осознание. Несмотря на невыносимую слабость, она дрожащей ладонью указала в его сторону. — Ар...мн…ост…жн, — прохрипела девушка, но ее голос было еле слышно. Гастон де Виньерон выхватил пистоль и направил его на Армана. Катерина пронзительно завизжала. Собаки в ответ завыли и залаяли. Прозвучал выстрел, но видимо, внезапный звук испугал бывшего Великого Ловчего, заставив его руку дрогнуть. Пуля безвредно просвистела над плечом Армана, ее траектория прошла мимо цели всего на несколько сантиметров. Воспользовавшись удобным моментом, граф де Гиш бросился вперед и выбил оружие из рук Гастона, а после с яростной силой ногой нанес удар ему в живот. Задыхаясь, месье де Виньерон скрутился от мучительной боли, а Арман стремительно подхватил отброшенный пистоль, обратив его холодную сталь против своего владельца. — Редкая разновидность, — мрачно молвил граф, сверля Гастона полным отвращения взглядом и многозначительно взмахнув оружием. — Многокамерный. Будьте уверены, еще одно неверное движение — и следующая пуля достигнет цели. Вставайте! Я отведу Вас во дворец. Живее! Все еще кашляя и тяжело дыша, бывший Великий Ловчий начал медленно подниматься, придерживаясь руками за стену. Пространство псарни наполнилось звуками еще одних быстрых шагов. — Арман, какого черта Вы творите! — послышался низкий обеспокоенный голос. Рене замерла, она не могла понять, послышалось ей это или нет. Через несколько секунд в поле ее зрения возникла фигура Александра. Или, по крайней мере, девушке казалось, что это был он. Она уже пребывала почти в бессознательном состоянии. Губернатор бросился к Арману и положил крепкую ладонь на пистоль, пытаясь опустить его руку. — Немедленно уберите оружие, Арман, — вкрадчивым голосом сказал он. — Как прикажете это понимать? — И не подумаю, — твердо ответил граф де Гиш, продолжая пристально наблюдать за месье де Виньероном. — Вы не видели, что он пытался с ней сделать. Арман кивнул головой в сторону, Александр проследил глазами в этом направлении. Казалось, что весь воздух из него вышел. Только сейчас он заметил сидящую на земле Катерину. Ее руки нежно гладили спину лежащей перед ней Рене. Лицо девушки было заплакано, из губы сочилась кровь, платье оказалось разорвано, он видел ее ободранные колени. Они встретились взглядами. Рене дрожала и судорожно пыталась плотнее прикрыться лохмотьями своей юбки. Александр до боли сжал кулаки, его ноздри раздувались, каждая клетка тела вспыхнула яростью. Он даже не собирался пытаться ее сдержать. Камердинер бросился на Гастона де Виньерона, он преодолел расстояние до него в одну секунду. Его кулак рассек воздух с такой бешеной мощью и так жестоко впечатался в лицо мужчины, что Катерина вновь вскрикнула. Бывший Великий Ловчий упал на землю, через мгновение Александр оказался на нем сверху. Он двигался как одержимый, его кулаки обрушивались на месье де Виньерона с дикой яростью. Звук столкновения плоти с плотью эхом разносился по воздуху, каждый удар сопровождался болезненным хрустом. — Не смотрите, мадемуазель! Закройте глаза! — всхлипнула Катерина, пытаясь отвернуть голову Рене от разворачивающейся ужасающей сцены, но девушка, неожиданно найдя в себе силы, вывернулась из ее крепкой хватки. Снова и снова кулаки Александра находили свою цель, глубоко вонзаясь в лицо Гастона с тошнотворным отзвуком. Кровь хлынула из его ран, забрызгав тело и одежду камердинера багровыми каплями. — Я… ошибся, — прохрипел месье де Виньерон между ударами. — Вы спите… с другой женщиной. Несмотря на боль, бывший Великий Ловчий смеялся с жестоким, садистским весельем, будто издеваясь над Александром даже тогда, когда тот его избивал до неузнаваемости и, кажется, не собирался останавливаться. Пространство псарни заполонили звуки множества шагов. Кто-то вскричал. Вокруг начал нарастать гул. — Не знал… что простая девчонка способна довести… Его Холодное Величество Александра Бонтана… до такого. Что… так хороша… в постели? — безумно смеялся Гастон. Камердинер не обращал на него внимания, движимый единственным желанием — уничтожить его, стереть с лица земли. Кровь продолжала заливать его лицо и одежду, он без устали наносил удары, его глаза были прикованы к цели с холодным, неумолимым неистовством. — Александр, прекратите, Вы же убьете его! — воскликнул кто-то, голос был очень похож на принца Филиппа. Последнее, что Рене увидела перед тем, как отключиться, были Арман и еще двое мужчин, которых она не смогла разглядеть сквозь стоящий перед глазами туман, отчаянно оттаскивающие сопротивляющегося Александра от бывшего Великого Ловчего. С рук губернатора стекала кровь.