Cтатуя

Рене невесомо плыла в причудливом бархатистом море теплого молока. Каждое неспешное движение девушки вызывало легкую рябь на его кремовой поверхности. Ощущение было одновременно успокаивающим и дезориентирующим, словно невидимая сила заключила ее в нежные объятия. Иногда сквозь эту пелену прорывались вспышки других событий: какие-то невнятные возгласы, шепот, разговоры. В один момент ей казалось, что кто-то подхватил ее на руки. Она чувствовала прикосновение шершавых пальцев на своих плечах. По ее коже текла какая-то вязкая жидкость. Потом все погрузилось в белизну на долгое время. Через будто бы целую вечность до ее сознания вновь начали доноситься обрывки фраз. Кто-то хлопнул дверью. Кто-то сел рядом. Кто-то целовал в лоб. Кто-то держал ее ладонь. Кто-то нежно убирал волосы со лба. Ей хотелось перехватить руку этого человека, прижать к щеке. Она даже смогла что-то пробормотать, но море молока вновь окутало ее. Слуха девушки достигли приглушенные шаги. Рене с трудом открыла глаза, веки казались ей чугунными. Зрение болезненно адаптировалось к мягкому утреннему свету, который заливал комнату. У окна, спиной к ней, стоял Людовик, от его золотых волос отражались солнечные лучи. Плечи и голова мужчины были опущены. — Ваше Величество, — прохрипела Рене, горло пересохло и болело. Король резко обернулся. Беспокойство на его лице начало плавно трансформироваться в радостное облегчение. Он не раздумывая подошел к кровати и опустился на перину возле девушки, взяв ее руки в свои. — Мадемуазель де Ноай! Я так рад, что застал Ваше пробуждение, — Людовик пылко поцеловал ее кисти. Рене слабо улыбнулась и хотела что-то ответить, но на нее напал приступ кашля. — Воды… — только и удалось выдавить ей. Король быстро потянулся к кувшину на прикроватной тумбочке и наполнил стакан. Он бережно поднес его к губам девушки, и она приникла к спасительной жидкости. Рене жадно пила и не могла остановиться, влага стекала по ее подбородку. Наконец, отстранившись, она благодарно кивнула Людовику, и он отставил стакан, вновь взяв ее руки в свои. — Как долго я спала, Ваше Величество? — прошептала Рене. — Больше суток, — король сжал ее ладони и нежно провел большими пальцами по их тыльной стороне. — Чего же Вы натерпелись, моя прекрасная Аврора... Девушка внимательнее присмотрелась к нему. Людовик выглядел поблекшим, как Солнце, что спряталось за облака. Под его глазами залегли темные круги, а улыбка, которую он дарил ей, казалась вымученной. — Вы были со мной все это время, мой король? — Нет, хотя и хотел, — он покачал головой, а потом изогнул бровь. — Но Вы не оставались без присмотра. Граф де Гиш с Катериной, мадемуазель де Понс Эдикур, даже мой брат периодически составляли Вам компанию. Принцесса Анна де Роган-Шабо также пару раз захаживала. Не знал, что Вы с ней подруги. Сердце Рене кольнуло. Александр? Людовик не упомянул о нем. Девушка поджала губы, понимая, что спрашивать о губернаторе было бы слишком подозрительно. Она всеми силами пыталась спрятать свое любопытство, досаду и… беспокойство поглубже. Чтобы отвлечься, Рене осмотрела комнату. Легкий ветерок проникал сквозь приоткрытое окно и покачивал синие портьеры, принося с собой сладкий аромат садовых цветов. Воздух в покоях стоял свежий и бодрящий, будто бы олицетворяя ее возвращение. Среди этого утреннего спокойствия взгляд девушки упал на вторую прикроватную тумбочку, где изящно лежал длинный стебель, усыпанный нежными цветками. Их лепестки были бледные и воздушные, как танец лунного света, запечатленный в объятиях природы. От их вида у Рене перехватило дыхание, а пульс подскочил. Внутри смешалось трепетное волнение и надежда. — Цветы от Вас, Ваше Величество? — вежливо спросила она, почти уверенная, что Людовик ответит отрицательно. — Нет, когда я пришел к утру, они уже здесь были, — король повернул голову и задумчиво посмотрел на стебель. — Асфодели. Они слишком… нетипичные. Я бы такие не выбрал. Конечно, Вы бы выбрали что-то роскошнее. Рене не могла сдержать мягкой улыбки. Она протянула руку и коснулась деликатных белых лепестков. Это прикосновение всколыхнуло что-то сокровенное в ней. В ее душе разливались красота и меланхолия. Девушка подумала о том, как жизнь и утрата переплетаются в тонкой гармонии. — Цветы забвения, — прошептала Рене. — По легенде, они устилали луга в подземном царстве Аида, где гуляли души мертвых. — Кажется, кто-то очень хочет, чтобы Вы забыли, мадемуазель, — нахмурившись протянул Его Величество, пристально глядя на девушку. Между ними повисло молчание. Король не отводил от нее глаз, а Рене продолжала нежно притрагиваться к цветам асфоделя, не замечая ничего вокруг. Наконец, Людовик прочистил горло и деликатно кашлянул, привлекая к себе ее внимание. Девушка повернула к нему голову. Его Величество выглядел на редкость серьезно. — Мадемуазель де Ноай, я бы не хотел бередить Вашу душу и вскрывать едва зажившие раны, — промолвил он, поджав губы. — Но рано или поздно мне все равно придется с Вами об этом поговорить. Людовик сжал ее руки. Он был очень напряжен, и от этого Рене стало неспокойно. Она терпеливо ждала, пока Его Величество решится продолжать говорить. Король сделал глубокий вдох. — Вы были бы готовы сейчас ответить на несколько вопросов о событиях того… вечера? Людовик неуверенно вгляделся в ее глаза. Девушка ободряюще потянула их соединенные руки на себя. — Спрашивайте, мой король. Людовик кивнул, словно уговаривая сам себя озвучить то, что было у него на уме. — Мы с Александром допросили это… — король явно подбирал слова, чтобы не высказаться излишне грубо. — …чудовище. Сердце Рене подскочило от упоминания имени губернатора. В горле вновь пересохло и резко захотелось воды. Она была уверена, что если бы Людовик не держал ее за руки, они бы дрожали. — Это оказалось непросто, ибо Гастон де Виньерон был, скажем так, не в лучшем состоянии для разговора, — король мрачно усмехнулся. — Ничто из сказанного им его, конечно же, не оправдывает, но все же… Людовик резко отвел глаза и следующую фразу сказал не ей, а изголовью ее кровати. — Он утверждает, что Вы сами инициировали многие действия тем вечером: попросили остаться с ним на псарнях, успокаивали его, первой пошли на физический контакт, поначалу позволяли ему целовать Вас, раздевать Вас, — Его Величество с трудом посмотрел на нее, в его глазах были боль и мольба. — Он ведь лжет, мадемуазель? Скажите мне, что он лжет. Рене почувствовала, как ее щеки окатило жаром. Она вновь ощутила себя грязной, измазанной в помоях и нечистотах. — Нет, он не лжет, Ваше Величество, — тихо прошептала девушка, опустив голову. Людовик резко выдохнул и отнял от нее руки. Первые секунды он не знал, куда их деть, а после устало провел ладонью по лицу. — Но… почему, Рене? Девушка судорожно пыталась понять, что она может ему рассказать, а что — нет. Ей безумно хотелось очистить себя, смыть эти правдивые, но ужасные признания месье де Виньерона со своей кожи, но в то же время ей было очевидно, что Александр явно не делился с Людовиком своими подозрениями насчет мадам де Монтеспан и пытался пока что действовать скрытно. Ей нужна была правда, но не вся правда. Ваш взгляд должен оставаться твердым и непоколебимым. Если отведете его — покажете неуверенность. Это брешь в Вашей обороне. В голове зазвучал низкий голос губернатора во время одного из их уроков, где он учил ее искусству лжи. Она уцепилась за эти воспоминания, словно за свет маяка. Удерживайте взор собеседника, чтобы продемонстрировать твердую убежденность в своих словах, но не перестарайтесь. Вы же не хотите создать у визави впечатление, что идете на конфронтацию? Она почти видела, как он изгибает бровь, говоря последнюю фразу, его губы растягиваются в проницательной улыбке. Рене протянула руку, мягко прикоснулась к локтю Людовика и дождалась, пока он поднимет на нее свои янтарные глаза. — Я была на задании, Ваше Величество. Мы с Александром перехватили письмо, — решительно сказала она, ее голос был уверенный и четкий. — Там шла речь о тайной встрече неизвестных во время бала возле псарен. Я должна была проследить за этим рандеву, чтобы понять, кто они и может ли это иметь какое-то отношение к готовящемуся похищению дофина. В глазах короля вспыхнуло волнение и нетерпение. Рене мысленно похвалила себя, что смогла перетянуть фокус его внимания на безопасность сына. — Вы смогли их разглядеть? Слышали, о чем они говорили? — возбужденно спросил Людовик, подавшись вперед и вновь взяв ее за руку. Он выглядел таким обеспокоенным, но в то же время в его позе, в его жестах сквозила надежда. Девушка почувствовала укол стыда за эту беззастенчивую манипуляцию, но отступать было нельзя. При необходимости пустите в ход свое воображение. Иногда не помешает сочинить увлекательную историю, придумать интригующих персонажей. Голос Александра мягким шелком струился в голове. Но всегда выдерживайте тонкую грань между правдой и вымыслом, чтобы паутина, которую вы плетете, не опутала и Вас. — Нет, они были в капюшонах и говорили шепотом, — Рене специально закусила губу, словно от досады. — Но из-за того, что неизвестные не уходили от псарен, я не могла ни покинуть их, ни позвать на помощь, не выдавая себя. Все, что мне оставалось, — это тянуть время, Ваше Величество. Как только у меня появилась возможность позвать на помощь, я это сделала. Король кивнул, его плечи расстроенно опустились, а во взгляде промелькнула вселенская грусть. — Я надеялся, что после поимки того англичанина в лабиринте Господь вновь был ко мне благосклонен. Что мы сможем увидеть более широкую картину… Рене вздернула брови. — Я что-то пропустила, Ваше Величество? — В Версальских садах был пойман английский шпион, — Людовик зло стиснул кулак. — Губернатор Бонтан должен будет вскоре ехать на его допрос в Бастилию. Возможно, это объясняло отсутствие Александра. Рене разочарованно и немного грустно выдохнула. Объясняло, но не радовало. В его плотном графике дел, видимо, сложно было выскрести место для нее. Девушка заметила, что Людовик внимательно изучает ее лицо, а потому попыталась придать ему более нейтральное выражение. — Это ведь он послал Вас на псарни? — мягко задал вопрос король, подавшись к ней корпусом. — Александр? — Да, — она чуть расслабилась, радуясь возможности хотя бы сейчас говорить правду. — Но только потому, что не мог покинуть бал сам. Неожиданно во взгляде Людовика промелькнул гнев. Рене заметила, как он раздраженно сжал челюсть. Девушка в замешательстве на него смотрела. — Вы так боялись подвести его, что пожертвовали своей безопасностью? — медленно, словно он сам до конца не мог осознать значения своих слов, спросил король, его голос слегка подрагивал от плохо сдерживаемой ярости. — Ваше Величество… — Скажите честно, Рене, что у него есть на Вас? — Людовик вперил в нее внимательный взгляд, в нем танцевали опасные искры. — Мне известно, какие методы Александр использует в своей деятельности. И я позволяю ему их, потому что вижу это как необходимое зло. Но я не дам ему так вести себя с Вами. Он шантажирует Вас? Угрожает? — Нет, Ваше Величество, клянусь! Девушка была так ошарашена его вопросами и предположениями, что голос подвел ее — прозвучал слишком тонко и испугано, диссонируя с безмятежностью ее покоев. Рене заставила себя успокоиться. Она расправила плечи и крепко сжала руку короля. — Я все делаю по своей воле. Александр ни к чему меня не принуждает, — сказала она, внутренне понимая, что речь идет не только о службе ему. — Тогда как он смог добиться такой Вашей безграничной преданности? — Людовик прожигал ее глазами, от него веяло растерянностью, удивлением и подозрением. Рене похолодела. Сложно было осознать всю массу правды, которая была королю неизвестна. Ни о ее прошлом, ни о дяде-мятежнике, ни о том, как она на самом деле попала на службу к Александру, ни о его шантаже и угрозах, ни о том, почему они остались в прошлом, ни о вечерних чаепитиях, ни о тайных встречах и уроках на протяжении года, ни о ее отчаянном поцелуе. Дыхание и его ритм могут стать Вашим якорем. Девушка вспомнила, как Александр встал перед ней, положил ладонь на ее живот, плавно провел рукой вверх и остановился в нескольких сантиметрах от ее груди. Это поможет Вам вернуть самообладание и соорудить вокруг себя фасад спокойствия, даже когда сердце бьется с утроенной силой. Рене несколько раз выдохнула и вдохнула. — Я предана Короне, Ваше Величество, — поймав взгляд Людовика, сообщила она, без тени сомнения на лице. — Через верность ему я служу Вам. Король печально хмыкнул и покачал головой. Он положил ладонь ей на щеку. — Я не желаю, чтобы Вы страдали из-за этого. Мне не нужна эта жертва. — Это мой выбор, сир, — прошептала Рене. — Если Вы служите мне, то не только Ваш, — Людовик опустил руку и резко поднялся, продолжая смотреть на нее печальными глазами. — Это не может продолжаться. Рене пыталась понять, что же он имел в виду, когда король медленно направился к двери. Девушка хотела спросить его, но боялась, что ее вопрос мог бы повлечь за собой дополнительную необходимость во вранье. Она уже и так истратила почти все силы на сокрытие правды и своих глубинных чувств, а потому лишь молча наблюдала за его удаляющейся спиной. На пороге Людовик обернулся. — Простите за этот допрос, мадемуазель де Ноай, — он пристыженно опустил голову, но после вновь улыбнулся ей. — Я надеюсь, что остаток дня пройдет для Вас гораздо более приятно. Завтра вечером я устраиваю прогулку на гондолах по Большому каналу. Молюсь, чтобы Вы набрались сил, потому что хочу видеть Вас там. Я мечтаю, чтобы красота этого действа затмила тот ужасный вечер в Вашей памяти. — Я и сама этого хочу, Ваше Величество, — искренне прошептала Рене. Король кивнул и открыл дверь, ведущую в коридор. — Что с ним будет, сир? — поспешно выпалила девушка, пока он еще не успел уйти. — С… Гастоном де Виньероном. Ей было противно произносить его имя, но она смогла себя заставить. Людовик поджал губы, его плечи напряглись. — Я сам решу его судьбу. Александр настаивает на казни. Рене отвела взгляд и с трудом скрыла улыбку, вспоминая, как губернатор заявлял, что на вопросы жизни и смерти отвечает лишь устами короля. Видимо, не всегда. Поборов себя, она вновь посмотрела на Людовика. — Прошу, смилостивьтесь, мой король, — быстро промолвила Рене, не давая себе возможности передумать. — Изгоните, заключите в тюрьму, но не отбирайте жизнь. — Вы просите сжалиться над ним? — Его Величество вздернул брови вверх. — После всего, что он Вам сделал? Рене подумала о полной цепочке событий, которые предшествовали тому, что случилось. Как она просила Александра помочь Бонне. Как из-за этой просьбы месье де Виньерон лишился должности. Почему он оказался тем вечером пьяным на псарнях. Как она осталась с ним, несмотря на то, что каждая клетка ее тела умоляла бежать. Трагическое наслоение случайностей, которые нельзя контролировать, но можно повлиять на их последствия. — Я хочу прекратить эту спираль насилия, мой король, — подняв голову, решительно сказала Рене. Людовик долго смотрел на нее, словно ожидая, что она пойдет на попятную. Но девушка молчала. — Я обдумаю Вашу просьбу, мадемуазель, — после длительной паузы кивнул он, а потом добавил с восхищением в глазах: — Все же вы действительно Аврора. С мечтательной улыбкой король вышел, а Рене опустилась на подушки и повернулась к прикроватной тумбочке, где лежал стебель асфоделя. Нет, Ваше Величество, я точно не она. Девушка вновь начала аккуратно гладить деликатные цветочные лепестки.

***

Вчера

— Мужчина берет лишь то, что ему и так охотно предлагают, — с трудом прохрипел Гастон де Виньерон, кроваво сплюнув на пол. Так ведут себя не мужчины. Животные. Александр стоял в углу темницы, не сводя пристального взгляда с бывшего Великого Ловчего. Тот сидел связанным на стуле, его голова была опущена, с лица капала кровь, которая в свете факелов казалась почти рубиновой. Такая же кровь стекала с костяшек пальцев камердинера. Он прислонился к влажной сырой стене, наблюдая, как Людовик, словно лев, приготовившийся к прыжку, ходит кругами вокруг де Виньерона. Сам Александр боялся подойти ближе. Ему казалось, что стоит только сделать несколько шагов к пленнику, как он не удержится и попытается завершить начатое. — Она не так невинна, как выглядит, Ваше Величество, — Гастон сипло рассмеялся. — Спросите месье Бонтана. Уверен, он прекрасно это знает. Король в замешательстве обернулся на камердинера, в его взгляде читалась растерянность. Александр сжал челюсть и выдохнул через нос. Он был почти чист перед Людовиком, не сделал ничего действительно предосудительного. Сопротивлялся день за днем, боролся с собой, подавлял все лишние эмоции, останавливал ее порывы. Но в своей голове он предал короля и возлег с его женщиной уже давно. И очень много раз. Демон вины начал подгрызать его изнутри. — Отвечайте на вопросы Его Величества, — холодно произнес Александр, сделав один шаг вперед, чтобы пламя факелов осветило его лицо. — Не пытайтесь отвлечь внимание от Ваших преступлений. Гастон де Виньерон вперил глаза в камердинера и оскалился. Его передние зубы отсутствовали, нос был сломан, лицо представляло собой кровавое месиво. Александр мрачно оценил результат своей работы и нашел его неудовлетворительным. Он не любил не доводить дела до конца. — Вы напали на придворную даму, пытались овладеть ею против ее воли, а когда она оказала сопротивление — применили к ней физическое насилие. После Вы чуть было не застрелили пришедшего ей на помощь Армана де Грамона, — губернатор повернулся к Людовику, его голос стал тверже стали. — Мой король, я настаиваю на высшей степени наказания для этого человека. Мы должны убедиться, что его пример отвадит других от подобных отвратительных деяний. Здесь или где бы то ни было во Франции. — Разве Ваш верноподданный заслуживает казни за ошибку? За неправильное трактование сигналов? — прошептал Гастон де Виньерон, его тон разом стал испуганным, в нем появилась мольба. — Она сама захотела остаться там со мной. Она утешала меня. Она сама подошла ко мне, гладила мою грудь. Александр видел, как с каждым словом глаза Людовика расширяются от шока и боли. Его же самого окутали холод и оцепенение. Все, что твердил их пленник, целиком и полностью подтверждало подозрения камердинера, в которые он просто по-настоящему не хотел верить. Это было глупой и бессмысленной попыткой самосохранения, но сейчас казалось, что острое лезвие раз за разом, когда Гастон открывал рот, разрезало его сердце на мелкие тонкие полоски. Для Александра речи бывшего Великого Ловчего становились все тише и тише, тонули в какофонии голосов, которые шептали обвинения и упреки внутри его головы. Демоны ненависти к себе накинулись на него, словно стая коршунов. — Она не отталкивала меня. Дала поцеловать себя. Давала раздевать себя, — эти признания камердинер слышал словно сквозь какую-то пелену, а воздуха в легких ставало все меньше и меньше. — Она просила меня уйти с ней во дворец и овладеть ею там. Говорила, что будет сбегать ко мне, когда я покину Версаль. — Вы лжете! — рявкнул Людовик, наотмашь ударив Гастона по лицу, а после, словно испугавшись самого себя, отшатнулся и схватился за голову, отойдя в другой угол подвала. Не лжет. Но ярость короля была направлена не на того человека. В отличие от Его Величества, Александр прекрасно понимал, что Рене на самом деле все это сделала. Как и знал, почему вела себя так. Из-за него. Из-за ответственности, которую он на нее взвалил. Из-за долга Короне, который он ей привил. Из-за преданности ему лично, которой он не хотел, о которой не просил. Камердинер не думал, что можно ненавидеть себя сильнее, но это оказалось заблуждением. Он все глубже погружался во тьму, буря поднималась в его нутре. Демон злости терзал душу, как неумолимый хищник. — Думаю, мы здесь закончили, Ваше Величество, — сквозь зубы сказал Александр, едва удерживая дрожь в голосе, и, не дожидаясь разрешения, вылетел из темницы, громко хлопнув за собой дверью. Людовик ошеломленно смотрел ему вслед, а Гастон де Виньерон вновь начал безумно смеяться. Этот смех стоял в ушах камердинера почти все время.

***

Сегодня

Александр проигрывал допрос бывшего Великого Ловчего в голове весь последующий день и ночь, почти безвылазно сидя в своей комнате. Его стол был усеян пустыми бутылками из-под вина. Камердинер с отсутствующим выражением смотрел на них. Алкоголь был обманом, он не помогал забыться. По крайней мере, не помогал ему. От всепоглощающей ненависти к себе не спасла даже странная жгучая зеленая жидкость, которую ему выдал принц Филипп, когда он в отчаянном поиске избавления от своих терзаний пришел к нему вчера вечером просить самое крепкое пойло. Напротив, мысли начали еще активнее роиться в его голове, все демоны одновременно повылезали наружу, царапаясь и разрывая плоть, не оставляя внутри него ни одного живого участка. Камердинер потер перебинтованные костяшки пальцев. Он презирал саму суть своего существа, все эти скрытые тени, которые таились под отполированной и до блеска начищенной маской, которую он представлял миру. Ему казалось, что он пустотелая оболочка, лишенная любой добродетели, смысла и чего-либо настоящего. Груз всех принятых им решений и действий тяготил его, истязал совесть и грозил разрушить до остатка. Он должен был сразу после поимки англичанина в лабиринте отправиться на псарни. Ему необходимо было придумать, как покинуть бал самому, не посылать туда Рене. Ему не нужно было разрушать жизнь этого подонка де Виньерона. Не надо было писать тот разгромный отчет о проверке псарен и распускать слухи о его недостойном поведении. Ты все отлично предвидел в этот раз, браво. Александр хрипло рассмеялся бутылкам. Казалось, что он сходит с ума. Каждый раз, когда камердинер закрывал глаза, он видел Рене на земле — ее лицо, полное боли и страха, слезы на щеках, разбитая губа и ободранные колени. Как он мог дальше спокойно жить с собой, зная, что сыграл не последнюю роль в ее испытаниях и страданиях? Его руки сжались в кулаки, мужчина тщетно пытался сдержать ярость. Он ненавидел все свои выборы, все манипуляции, которые привели к этому результату. Поток его самокопания был прерван громким стуком дверь. Примерно в это время Робер приносил в его покои еду. Александр встал и, даже не удосужившись поправить свою настежь раскрытую сорочку, открыл. Merde. На пороге стоял Людовик, его брови моментально взметнулись вверх, когда глазам короля предстал абсолютно неуместный внешний вид камердинера. — Ваше Величество, — Александр поспешно склонился в поклоне, мысленно чертыхаясь и пытаясь в таком положении застегнуть хотя бы какие-то пуговицы. — Поднимитесь, — тихо прошептал Людовик, взмахнув рукой. — Приведите себя в порядок, губернатор. Я подожду. С этими словами король вошел в его покои и остановился у письменного стола, пристально вглядываясь в обшарпанные каменные стены, будто ничто другое в мире не интересовало его сильнее. Александр быстро справился с сорочкой и поспешно заправил ее в штаны. На волне адреналина его действия стали четкими и безошибочными, несмотря на невыносимую головную боль после всего количества выпитого спиртного. Камердинер накинул на плечи сюртук и пригладил волосы, надеясь, что теперь выглядит хотя бы приблизительно достойно для аудиенции с королем. Он прочистил горло, таким образом сигнализируя о своей готовности. Людовик обернулся и сделал несколько шагов в центр комнаты, его губы были сжаты в тонкую линию. — Не думал, что мне придется опять сюда возвращаться, но вот он Я, — король неверяще хмыкнул, раздраженным взглядом осмотрев покои. — Вновь весь в пыли от стройки! — Простите, Ваше Величество, — твердо промолвил Александр, с досадой отметив, что его голос прозвучал нетипично хрипло. — Я приму меры, чтобы это был последний раз. Людовик кивнул и скрестил руки на груди. Он склонил голову и смотрел куда-то в пол, словно обдумывая, что хочет сказать. Его вид и поза были совсем не королевскими. Александр понял, что сейчас они будут общаться как два человека, которые знают друг друга с детства. Как соратники. Как… друзья. — Я принял решение отправить Гастона де Виньерона в Бастилию, — после продолжительной паузы сообщил Его Величество. — Чтобы дожидаться казни, я надеюсь, мой король? — камердинер сжал челюсть. — Мадемуазель де Ноай просила меня смилостивиться над ним. Я готов прислушаться к ней. Как только прозвучало имя Рене, Александру показалось, что его окатили разгоряченной смолой. Сердце начало неистово колотиться. Вся его впечатляющая выдержка ушла на то, чтобы остаться стоять смирно и сдерживать эмоции на лице. — Она очнулась? — спокойно спросил камердинер, надеясь, что его кожа не пылает. — Да. Я был с ней, когда это произошло. Сквозь глубинные слои презрения к себе в душу Александра пробрались грусть и зависть. Он бы многое отдал, чтобы иметь возможность так же открыто, как Людовик, оставаться в комнате Рене. Ждать, пока она придет в себя, держать ее за руку, целовать ее тонкие пальцы. Но все, что камердинер смог себе позволить, — это быстрый визит среди ночи, когда возле нее никого не было. Он посидел на кровати девушки несколько минут, глядя, как ее грудь мирно вздымается под шелковым покрывалом. В его душе разом возникло много желаний, но он разрешил себе исполнить лишь одно — аккуратно убрал волосы с ее лица. Рука Рене дернулась, на губах появилась счастливая улыбка, она что-то зашептала во сне и как будто пыталась перехватить его ладонь. Александр запаниковал и, моментально поднявшись, скрылся в тайном проходе. От этого свежего, такого яркого воспоминания ему стиснуло грудную клетку. Чтобы унять это чувство, камердинер сосредоточился на настоящем. — Мадемуазель де Ноай добра и милостива, — Александр сжал кулаки. — Но это животное не заслуживает ее сочувствия. Жаль, что я не успел расправиться с ним на месте. На лице Людовика застыли удивление и беспокойство от накала и чистой свирепости этих слов. Король ошарашенно смотрел на камердинера, тот лишь пожал плечами. — Это не первый человек, которого я бы убил. Вы прекрасно это знаете, Ваше Величество, — мужчина поднял на монарха взгляд, он был полон горечи. — Разве что первый, кого убил бы своими руками. Король сделал несколько шагов вперед, было видно, что охватившее его волнение лишь усилилось. — Александр, сколько Вы выпили? — Достаточно для того, чтобы понять очевидную истину — мне это все совсем не помогает, — камердинер покачал головой, криво усмехнувшись. — Я не приветствую самосуд при своем дворе, губернатор, — Людовик поджал губы, а его выражение лица стало очень серьезным и одновременно опечаленным. — По-хорошему, я должен был бы наказать и Вас. Возможно, так было бы лучше всего. Камердинер приосанился, расправил плечи и поднял голову вверх. — Я готов принять наказание, сир. Король долго смотрел на Александра, а тот стоял неподвижно, почти не дыша. Он заслужил это. Если не за недавние деяния, то за другие — точно. — Я не буду этого делать, — наконец сказал Людовик, отведя взгляд. — Вы слишком важны, чтобы вырвать Вас из структуры моей власти. Даже на время. Даже чтобы преподать урок. — Простите эту дерзость, но Вы излишне снисходительны ко мне, сир. Мой отец был бы строже. В глазах Людовика тут же очень ярко вспыхнуло раздражение. Он схватил Александра за плечо и сильно тряхнул. — Ваш отец в могиле! — прошипел король. — Забудьте о нем! Старайтесь для живых, а не для мертвых. Его Величество резко отнял руку и отошел, беспокойно начав мерить шагами комнату. Весь его вид кричал о том, что он готовится сказать то, ради чего в первую очередь сюда пришел. Александр изогнул бровь. — Мадемуазель де Ноай мне все рассказала. Послать ее на псарни было Вашей идеей, — промолвил король, обернувшись к камердинеру, его голос звучал зло, обвиняюще. — Теперь я понял, почему Вы так резко вылетели с допроса Гастона де Виньерона. Мучает совесть, губернатор? — Вы проницательны, Ваше Величество, — все внутри Александра пылало, он пытался прикрыться сарказмом, как щитом. Король оскалился, остановившись в нескольких шагах от него. Губы Людовика тряслись от неконтролируемой ярости. Камердинер тоже чувствовал, как гнев сжимает его в своей железной хватке. Его Величество бередил слишком опасные участки его сознания, слишком глубокие раны. — Приятно слышать, что Вы все же способны испытывать какие-то эмоции, — промолвил король, прищурив глаза. — Я слишком хорошо знаю о Вашей склонности жертвовать своими шпионами… — С ней все не так! — громко выпалил Александр, прежде чем успел осознать, что он делает, совершенно забыв о правилах приличия, и лишь поспешно добавил в конце: — Ваше Величество. — Почему? — на лице короля застыло подозрение. Камердинер едва сдерживал дрожь во всем теле. Он был безумно зол. Предположение Людовика, что он был бы готов пожертвовать Рене, было настолько неправильно, что отвергалось всем его сознанием, всей плотью. Но еще ему было страшно. Александр как никогда был близок к тому, чтобы проколоться, обнажить свою душу, раскрыть потаенные желания сердца. Недопустимо. Он был обязан развеять сомнения короля. От этого зависело его и ее будущее. — Она слишком ценный агент, сир, — собирая свой самоконтроль по кусочкам, спокойно сказал Александр. — Мне было бы трудно ее заменить. И уж точно я не смог бы сделать это быстро. Его ответ был полуправдой, и именно благодаря этому он звучал так убедительно. Кажется, король тоже был готов в него охотно поверить. Эти слова укладывались в его картину мира, были понятны, ожидаемы и предпочтительны. Плечи Людовика расслабились. — Ясно, — он выдохнул, и казалось, что с потоком воздуха из него также вышла ярость. — Надеюсь, это действительно так. Людовик продолжал стоять напротив Александра. Его поза вновь выглядела величественной, до крайней степени благородной. Он снова стал королем, а значит, они прекратили быть друзьями. — Но все же я хочу настойчиво попросить Вас не отправлять мадемуазель де Ноай более ни на какие опасные задания, — четко и властно промолвил он. — Приказываю Вам. Вы поняли меня, Александр? Не забывайте, что она — женщина короля. Она — женщина короля. Она — женщина короля. Она — женщина короля. В голове стояло эхо, сильнейшая боль пульсировала в висках, живот сдавило грудой железа. — Забыть и вправду несложно, Ваше Величество, — Александр говорил, но слышал себя будто бы издалека. — Их становится слишком много. Слова зависли в воздухе. Глаза Людовика расширились в шоке и неверии от подобной дерзости. Камердинер не знал, что чувствует, он находился в каком-то пограничном состоянии. Александр не боялся, не жалел. Не было ни сомнений, ни внутренних противоречий. Не было почти никаких мыслей, кроме невыносимой потребности выразить себя по-настоящему. Хотя бы раз. Хотя бы на мгновение. — Вы считаете, что я не достоин ее? — прошептал Людовик, его глаза угрожающе блеснули. Александр молчал. Сказать правду он не мог, а врать снова ему было тошно. Камердинер понимал, что начинает захлебываться ложью. Он вобрал в себя ее столько, что она его душила. — А кто достоин? — король приблизился к нему на расстояние шага, прищурив глаза, и мрачно хохотнул. — Может, Вы? — Нет, — Александр ответил, не раздумывая, впервые в своей жизни сознательно не произнося титул Его Величества. — Ее никто не достоин. Эта фраза — как глоток воды, как вдох свежего воздуха. Но через секунду камердинер сам испугался веса и силы своих слов. Он очень быстро осознал, что единственная причина, почему Людовик все еще ни о чем не догадался — это глубокое убеждение короля, что этого просто не может быть никогда. Его слуга не способен быть близок с его женщиной. Александр будто бы сразу протрезвел. Пока Людовик ошеломленно взирал на него, он поспешно приводил в порядок дыхание и мысли. К моменту, когда король открыл рот, камердинер уже был сосредоточен и собран. Его Величество заговорил на удивление спокойно. — Надеюсь, Вы понимаете, губернатор, что я выдерживаю сегодняшнее непростительное поведение только из-за всех Ваших предыдущих заслуг перед Короной и потому что вижу, насколько Вы сейчас не в себе? — Конечно, мой король, — безэмоционально ответил камердинер, как будто в тот короткий момент, когда он позволил своим истинным мыслям выйти наружу, он потерял и все страсти. — Возьмите себя в руки, Александр, — Людовик схватил его за плечи и посмотрел в глаза, почти с мольбой. — Вы нужны Франции. Вы нужны моему сыну. Вы нужны мне. Не заставляйте меня жалеть, что я отдал Вам всю полноту власти по обеспечению нашей безопасности. Камердинер ответил на это простым кивком. — Я не подведу Вас, сир, — промолвил Александр, его глаза горели решимостью. — Никогда не подведу. — Хорошо, — Людовик хлопнул его по плечу и отошел. — Послезавтра Королевский совет. Вы будете? — Да. — Жду с нетерпением. Одарив его еще одним долгим оценивающим взглядом, король вышел. Александр прислонился к стене. Полумеры. В этом и заключалась причина, повлекшая каскад печальных событий. Он весь год на цыпочках ходил возле границы, разделяющей долг и желание, ответственность и чувства, преданность и страсть, никогда целиком не отдаваясь ни одному, ни другому. Камердинер застрял в каком-то демимонде. Лимбо. Чистилище, если угодно. Время для него словно растягивалось и искривлялось, размывая границы прошлого, настоящего и будущего. Каждый шаг вперед погрязал в отголосках того, что было или могло бы быть. Его вечно преследовали призраки всего, что он сделал и что не сделал. Это обошлось дорого всем. Но довольно. Александр поклялся, что больше не будет останавливаться на полумерах, не поддастся соблазну компромисса. Он выполнит приказ короля и сделает это с непоколебимым бесстрашием. Доведет дело до конца и будет готов вынести тяжесть этого решения.