Cтатуя

Сквозь закрытые веки Рене почувствовала, что на нее упали яркие лучи солнца. Она зажмурилась сильнее и зарылась лицом в подушку. Девушка не спала уже какое-то время, но боялась открывать глаза. Она примерно догадывалась, какую картину увидит, и ей отчаянно не хотелось отпускать ночь и встречать утро. Последнее, что Рене помнила, перед мгновением, когда сон все же победил ее, — это как в предрассветных сумерках после очередного оргазма в измученной истоме опустила голову на обнаженную грудь Александра. Она заснула, слушая его хриплое дыхание и чувствуя нежные прикосновения пальцев к своим волосам. Солнце почти обжигало ее обнаженную спину, явно сигнализируя, что уже достаточно поздно и скоро в ее покои должна будет прийти служанка, чтобы подготовить к новому дню. С тяжелым сердцем Рене медленно открыла глаза, уставившись на пустую подушку напротив себя. Не удивительно. Она не ожидала, что Александр останется до утра, но судя по тому, как кольнуло в груди, все-таки… надеялась. Ее тело все еще ломило после прошедшей ночи, горло саднило от длительных стонов, вдохов и криков. Рене привстала на локтях, оглядывая свою комнату. Простыни были смяты, местами порваны и пребывали в каком-то неконтролируемом хаосе, кое-где были видны весьма недвусмысленные пятна, которые не оставляли сомнений, что же здесь происходило. Но, несмотря на это, ее одежда, накануне раскиданная по полу, сейчас была аккуратно сложена и покоилась у подножия кровати. Похоже, Александр навел какое-то подобие порядка, когда уходил. Рене закусила губу, пытаясь унять довольную улыбку, которая так и норовила показаться на ее лице, но безнадежно проиграла. Она улыбалась все шире и в конце концов громко рассмеялась. Только он мог одновременно селить в ее душе тревогу и чистое удовольствие. Девушка откинула шелковые покрывала и свесила ноги с кровати. Прохладный паркет приятно остужал ступни. Рене встала и, как была — нагая, подошла к зеркалу. Весь ее вид кричал о том, как знатно накануне ею овладели. Почему-то сегодня она казалась себе особенно красивой. Припухшие губы, горящие глаза, растрепанные волосы и весьма-весьма заметный кровоподтек на шее, чуть выше ключицы, от особо страстного поцелуя Александра. Она провела по нему пальцами и вновь не смогла унять счастливого смеха. Ее отражение будто окончательно подтверждало, что все произошедшее — не сон. Она не знала, как бы пережила разочарование, если бы оказалось, что события этой ночи не были явью, а лишь жестокой игрой ее воображения и подсознания. Рене проследовала к гардеробу, чтобы облачиться в один из оставшихся целых пеньюаров. Если так пойдет и дальше, ей нужна будет скорая замена всем разодранным Александром элементам одежды. Она опять рассмеялась своим мыслям, а потом в досаде на себя тряхнула головой. Девушка нахмурилась, вновь уставившись на пустую кровать. Нет никакой гарантии, что продолжение вообще будет. От мысли неприятно засосало под ложечкой, Рене стало мутить. Она схватилась за дверь гардероба, пытаясь восстановить дыхание и остановить резко и внезапно выступившие в уголках глаз слезы. Через пару десятков секунд ей это удалось. Девушка спешно надела новый пеньюар и накинула сверху расшитый пионами халат Александра. Запах ванили и мыла, который когда-то окутывал ее каждый раз, когда она в него облачалась, уже давно выветрился, но вес его тяжелой дорогой ткани на плечах все равно приносил успокоение. Рене закуталась в него и обняла себя руками, простояв так несколько минут, кусая губы. Ее пальцы вновь скользнули по кровоподтеку над ключицами. Девушка пробежалась глазами по содержимому гардероба и извлекла шелковый лазурный шарф. Закрыв дверцы, она прошла к туалетному столику, присела, переложила волосы на правое плечо и быстро завязала ткань на шее изящным узлом, чтобы скрыть многозначительный след этой бурной ночи. В попытке отвлечься от неприятных мыслей она принялась, как это часто бывало, расчесываться в ожидании служанки, но ритуал сегодня почти не помогал. Сквозь отражение взгляд Рене вновь упал на хаос из смятых простыней — свидетельство их совместной близости. Казалось, сама комната затаила дыхание, ожидая, выйдет ли ее связь с Александром за пределы этой единственной ночи. Сомнения нависли над девушкой, въедаясь в душу, затмевая все проблески надежды, которые осмеливались мелькнуть внутри. Ее пальцы начали дрожать. Может ли чувство, которое кажется настолько сильным и глубоким, быть сведено к простому сиюминутному удовольствию? Было ли все это лишь быстротечным мгновением страсти, эфемерным единением между двумя душами, скрытыми покровом ночи? Кто она для Александра? Просто мимолетная фигура? Очередной трофей на его огромной шахматной доске, который скоро скинут, и она исчезнет в небытие? Рене ощутила, как к горлу опять подступили слезы. Все рациональные мысли прошлого вечера были отброшены. Александр мог быть хоть тысячу раз прав в своем стремлении дистанцироваться от нее, но она могла соглашаться с его видением ситуации только до сегодняшней ночи. Если они так невозможны, как он всегда утверждал, то почему им было так хорошо вместе? Девушка не желала смириться с мыслью, что он вновь ее отвергнет, оставит позади, как забытое воспоминание, во имя таинственного высшего блага. Она хотела большего. Хотела еще много таких ночей. Хотела, чтобы это продолжалось долго. Вечно. Рене до боли закусила губу, надеясь, что физический дискомфорт заглушит ее душевные терзания. Когда пришла Элиза, девушка так и продолжала с отсутствующим видом расчесывать волосы. — Доброе утро, мадемуазель, — бойко поздоровалась служанка, сделав реверанс, уже гораздо увереннее и изящнее. — Доброе утро, милая, — механически ответила Рене, почти не замечая ее присутствия. Она в апатии наблюдала, как Элиза бодро раздвигает шторы, заполняя комнату солнечным светом. Взгляд служанки задержался на кровати. Она приподняла брови, но тактично промолчала, переведя свое внимание на девушку. — В коридоре меня перехватил слуга Ее Величества Королевы Марии Терезии. Она устраивает пикник для дам вместо традиционного завтрака, — возбужденно отрапортовала Элиза. — Вы приглашены, Вас очень ждут. Рене застыла. Разум работал до невозможности медленно. Казалось, она оправлялась от последствий длительного употребления алкоголя, хотя девушка никогда ранее не достигала подобного состояния. Компания. Общение. Да, мне нужно отвлечься. Мысли формировались с почти ощутимой болезненностью. Рене с трудом улыбнулась, сдерживая дрожь в губах. — Да, я приду. Помогите, мне собраться, пожалуйста, — она отложила расческу и приосанилась. Служанка подошла к ней, ее рука потянулась к шарфу на шее мадемуазель. — Не троньте! — в панике вскрикнула Рене, резко перехватив ее ладонь и сильно сжав. Элиза испуганно пискнула, поморщившись от боли. Девушка тут же выпустила ее кисть, ужаснувшись своей же реакции. — Простите, милая, — пролепетала Рене, пальцы неосознанно вновь коснулись шелковой ткани, словно хватаясь за щит, прикрывающий не только следы событий минувшей ночи, но и ее уязвимую душу. — Я хочу вписать этот шарф в свой сегодняшний наряд. — Конечно, мадемуазель, — все еще глядя на нее обеспокоенными глазами и то и дело опуская взор на ее шею, служанка принялась за дело. Через час Рене уже спускалась по парадной лестнице, направляясь в оранжерею, где королева проводила пикник. Нежно-голубое платье мягко струилось за ней, шарф плотно прилегал к коже, защищая от косых взглядов, хотя девушке все равно казалось, будто на нее смотрит каждый проходящий навстречу. Рене глубоко вдохнула, пытаясь отогнать от себя навязчивые мысли. Никто не знает. Александр позаботится о том, чтобы никто никогда не узнал. От мысли было одновременно спокойно и больно. Девушка вышла в сад, звук ее легких шагов был чуть слышен на гравии дорожек. Утренняя роса блестела на траве, подобно крохотным волшебным кристаллам. Когда Рене свернула за угол, ее сердце бешено заколотилось. Перед спуском в оранжерею стоял Робер и смотрел прямо на нее, словно ждал. Внезапно стало жарко и тошно, у девушки перехватило дыхание, а в голове пронеслись панические мысли, душа была объята тревожными эмоциями. Снова. Все начинается по новой. Рене обреченно подошла к нему, пытаясь подготовить себя к предстоящему разговору. Слуга улыбнулся. — Мадемуазель де Ноай, — старик почтительно поклонился, будто бы даже ниже, чем обычно. — Я рад видеть Вас в добром здравии. — Не тяни, Робер, — прошептала Рене, грустно вздохнув. — Что он передавал? Брови слуги взметнулись вверх. Он нахмурился. — Кто, мадемуазель? — Александр, — девушка вглядывалась в глаза старика и, не найдя там ни единого намека на понимание, добавила: — Он не передавал мне никаких указаний через Вас? — Нет, мадемуазель, — Робер покачал головой. — По крайней мере, мне об этом ничего не известно. — То есть Вы не ждали меня? — Мадемуазель, я жду садовника. Месье Бонтан попросил меня обсудить с ним место проведения предстоящей древнегреческой мистерии. Рене отступила на шаг назад, из груди вырвался нервный смешок. Казалось, что с ним ее оставляет и часть напряжения. Сердце билось еще сильнее, но теперь не от страха. Все было хуже. В ее душе вновь начала предательски укрепляться надежда. Девушка не хотела дать ей возможность захватить ее полностью. — А где сам Александр? — спросила Рене как можно спокойнее, чуть прикусив губу. — Подозреваю, месье все еще на Королевском совете. Он продолжается с самого раннего утра. Девушка медленно кивнула. Как она ни старалась, удержать это неконтролируемо увеличивающееся чувство теплоты внутри не удавалось. Надежда горела все сильнее и сильнее. Ее губы растянулись в широкой улыбке. — Как я рада, что встретила Вас, Робер, — пропела Рене, с трудом перебарывая желание расцеловать старика в обе щеки. — Хорошего Вам дня, месье. С этими словами она парящей походкой принялась спускаться по ступеням к оранжерее. Уже издалека было видно яркие покрывала и элегантно расположившихся на них дам. Ее тело вновь казалось ей легче перышка. Она влетела на поляну для пикника с беззаботностью бабочки, чем, вероятно, немало удивила окружающих женщин, которые все еще смотрели на нее со смесью жалости, сочувствия и опаски. Даже Франсуаза-Атенаис в последние дни не позволяла себе колких комментариев, ограничиваясь лишь неодобрительным поджатием губ. — Ваше Величество, — Рене склонилась в реверансе, остановившись перед королевой и ее свитой, расположившихся на широких мягких подушках. Мария Терезия элегантно поднялась и подошла к ней, бережно взяв за обе руки. Девушка встретилась взглядом с ее теплыми ореховыми глазами. — Мадемуазель де Ноай, как же мне приятно знать, что Вы нашли силы присоединиться к моему небольшому действу, — мягким голосом с приятным налетом испанского акцента промолвила королева. — Я подумала, что Вам было бы комфортно побыть в компании придворных дам, вдали от мужских глаз. Тон и язык тела Марии Терезии были настолько расслабленными и спокойными, что Рене стало кристально ясно — Людовик пока не нашел в себе либо смелости, либо желания сообщить об опасности, грозящей дофину. Ни одна женщина не смогла бы маскировать страх за своего ребенка так хорошо. Рене объяло чувство вины. Бремя молчания тяжким грузом лежало на совести, но разве была она вправе потревожить покой королевы? Девушка заставила себя улыбнуться. — Благодарю за Вашу доброту, Ваше Величество, — она склонила голову. — Я не достойна такой милости. — Ну что Вы, дорогая? — Мария Терезия с тихим смехом сжала ее ладони. — Располагайтесь, мы рады Вашему обществу. Изящно указав рукой на разноцветные покрывала вокруг, королева вернулась к своей свите, а Рене осмотрелась по сторонам, сразу же заметив непосредственно машущую ей Катерину. Они с Боной сидели в тени апельсинового дерева, и девушка, не теряя времени, подошла туда, опустившись на бархатную желтую ткань возле них. В центре располагались блюда с фруктами, багетами, сырами и небольшими пирожными. Она взяла одно из них и откусила, наслаждаясь нежной сладостью его сливочного вкуса. — Ну, и кто же он? — отпив из бокала глоток вина, Катерина хитро вздернула одну бровь. — Прошу прощения? — Рене в растерянности слизнула крем со своей верхней губы. — У Вас новый любовник. Это очевидно! Даже не отрицайте, я все по глазам вижу, — принцесса Монако рассмеялась, не сводя с нее лукавого взгляда. — Они блестят ярче вчерашних огней на Большом Канале! Я хочу знать: кто это сделал с Вами? Рене почувствовала, как тепло поднимается по шее и щекам. Она ощутила смущение, удовольствие и гордость, смешанную с каким-то щемящим невыносимым счастьем. Разве счастье должно быть невыносимым? — Моего нового любовника зовут Сон, мадемуазель, — спокойно ответила девушка, позволив себе небольшую улыбку. — И именно с ним я провела всю ночь. Катерина смешно сморщила носик, в сомнении склонив голову и отпив еще немного вина. — Почему-то мне кажется, что Вы что-то утаиваете… — протянула она, а потом внезапно вытянула шею и с жадностью уставилась вдаль. — Господи милосердный, какие мышцы! Рене обернулась и проследила за взглядом принцессы. С другой стороны оранжереи группа швейцарских гвардейцев выкапывала ямы для новых насаждений. Они работали без верхних сорочек, их кожа блестела от пота под косыми лучами солнца. Катерина закусила губу и, осушив оставшееся вино одним глотком, жестом подозвала слугу, чтобы он наполнил шипучей жидкостью бокалы не только ей, но и всем, кто еще остался без спиртного. — Не подумайте, дамы, что мне не нравится Ваше общество, но мужчин все же не хватает, — Катерина звонко рассмеялась. — Хорошо, что у нас хотя бы красивый вид. Рене с улыбкой покачала головой, ловя озорной взгляд Бонны — она беззаботно трепала за ухом своего забавного пса Дария. — Кажется, свечусь не я, а Вы, — заметила девушка, глядя в огромные оленьи глаза подруги. — Есть хорошие новости? — Пока нет, но может, будут, — брюнетка нежно провела ладонью по мордочке собаки и мечтательно улыбнулась. — Я впервые в жизни проявила хоть какой-то интерес в поиске супруга. Возможно, это окупится. От Бонны волнами исходили какое-то нехарактерное для нее томление и… вера. В ее глазах появился новый блеск, в голосе — мягкость, как будто она открыла для себя скрытое пространство возможностей. Рене с интересом наблюдала за ней, лишь периодически отвлекаясь на разговоры вокруг. — Так жаль, что Вы не застали открытие поющих фонтанов, милая Гортензия! — как всегда восторженно лепетала Нанетта, в возбуждении размахивая руками. — Я клянусь, их струи напоминали расплавленное серебро. Это было божественно! — О, мы уже были в окрестностях, — ответила сестра Жюля, она выглядела на редкость расслабленной и безмятежной. — Правда? — принцесса де Роган-Шабо округлила глаза. — Я думала, что Вы с супругом подъехали только к Июльскому балу. Гортензия вздрогнула и опустила голову. Ее пальцы начали теребить шикарное, расшитое жемчужинами платье. — Вы правы, мадемуазель, — тихо прошептала она, внезапно начав озираться вокруг, ее тело будто бы бил легкий озноб. — Я, кажется, немного перепутала события. Рене нахмурилась от такого резкого изменения в ее поведении. Она навострила уши, пытаясь подслушать что-то еще, но Нанетта уже перевела тему, восхищаясь новой парижской модисткой. Гортензия продолжала сидеть опустив голову, а Франсуаза-Атенаис попивала вино, периодически закатывая глаза от излишнего энтузиазма своей молодой подруги. Рене поймала ее взгляд, маркиза ядовито ей улыбнулась. — Прелестный шарфик, мадемуазель де Ноай, — громко промолвила она, привлекая любопытные взгляды. — Он подчеркивает Ваши глаза, но не слишком ли жарко для такого аксессуара? — В самый раз, мадам, — с самой милой улыбкой пропела в ответ Рене, еле удержав себя, чтобы не прикрыть рукой шею. — Он защищает мою нежную кожу от солнца. Слышала, что это замедляет старение. Возможно, Вам тоже стоит попробовать, тем более, что Вы не сидите в тени. Маркиза раздраженно цокнула языком, а Рене поспешно отвернулась, чтобы предотвратить развитие скандала. Катерина так и продолжала пожирать глазами швейцарских гвардейцев, кажется, окончательно выпав из реальности. Бонна же протянула руку и мягко коснулась локтя девушки, привлекая к себе внимание. Рене аккуратно подняла на нее взор. — Вам нечему стыдиться, — мягко прошептала подруга. — Я не буду спрашивать, кто это, но Катерина права. Если этот человек заставляет Ваши глаза светиться так, как сейчас, то Вам очень повезло. Я счастлива за Вас. Рене улыбнулась ей, все же не выдержав и вновь проведя пальцами по скрытому под тканью кровоподтеку. Ее кожу начало покалывать. Глубоко вдохнув, она попыталась подавить вновь поднимающуюся волну тревоги и затолкала все свои мрачные мысли глубоко внутрь, решив насладиться настоящим моментом и тем огоньком надежды, который все еще горел внутри нее.

***

Что я наделал. Что я наделал. Что я наделал. Его тело присутствовало на Conseil du Roi, но сам он был где-то очень далеко. До слуха Александра откуда-то, словно с другого конца Вселенной, доносился сухой гулкий голос Жан-Батиста, как обычно, скучно объясняющий цифры, и излишне эмоциональные патриотические воззвания Мишеля. Гуго кидал на губернатора подозрительные и удивленные взгляды всякий раз, когда ожидал, что тот вклинится в разговор с неизменно едким саркастическим комментарием, но этого не происходило. Людовик, скорее всего, выглядел так же ошеломленно, но Александр не смотрел на него. Никак не мог себя заставить. Он был изменником, в этом не было никаких сомнений. Он обманывал своего повелителя, своего друга. Человека, который долгое время был самым значимым и важным в его жизни. Тяжесть этого предательства разрушала его душу. И сейчас, и тогда Александр прекрасно знал обо всех последствиях, обо всем, что его действия могут за собой повлечь, но все равно не смог себя остановить. И в эти украденные мгновения он чувствовал себя живым. По-настоящему живым, как никогда раньше. Будто он и не жил до этого вовсе. Разве можно найти счастье на руинах собственной чести? Александр никак не мог забыть, как в ее объятиях испытывал истинный восторг, чистейшее наслаждение, которые, как ему казалось, навсегда должны были быть для него за пределами досягаемости. Он держал ее в своих руках — и в эти короткие, такие недостаточные мгновения забывал об окружающем мире. Тепло ее прикосновений, нежность в ее глазах пробуждали части его естества, которые жаждали привязанностей и страстей. Части, в существовании которых он даже не был до конца уверен. Они поднимали голову в нем так давно, что казались давно забытым рудиментом. Мифом. Прошлая ночь подарила вкус свободы, глоток жизни, проведенной на его собственных условиях. Но стоило ли оно того? Стоило ли удовольствие, испытанное им, ярлыка предателя, который он теперь будет обязан носить всю жизнь? И хуже всего было пугающее, но твердое понимание, скорее даже откровение, где-то глубоко в душе, что он пережил нечто необыкновенное. Прикоснулся к единению, которое бросало вызов разуму, социуму и условностям. Но его цена была слишком высока. Разве стремление к наполненной жизни должно подразумевать такую жертву — отказ от своих принципов, достоинства и убеждений? Противоречивые эмоции внутри него бушевали как ураган, разрывая ткань всего его существа. Могло ли вовсе настоящее счастье сосуществовать с бременем вины? Разве можно находить удовольствие в отношениях, которые обречены навсегда оставаться в тайне? Разве можно так страстно и отчаянно желать женщину, толкнувшую его на предательство, запятнавшее совесть? Реально ли примирить такие разные чувства, или он навечно обречен жить в этом состоянии внутреннего смятения? Может, он просто пытался обмануть себя в наивном стремлении оправдать свои поступки? Возможно ли найти прощение как в глазах других, так и внутри себя? Или он навсегда будет вынужден остаться в ловушке этого цикла самобичевания? Сможет ли он хоть когда-нибудь отыскать утешение в принятии своих противоречий? Вопросы каждую секунду преследовали его, не оставляя в покое, не давая передышки. Александр боялся, что он никогда не найдет на них ответы. Напряжение, словно змея, свернулось в его мышцах. Его плечи были скованы, а челюсть непроизвольно сжималась. На лбу выступили капельки пота — свидетельство лихорадочных мыслей, поглотивших его. Руки дрожали, а потому он даже не пытался показывать их, держа за спиной. Каждый вдох казался хриплым, невыносимо громким, словно его легкие пытались втянуть воздух, преодолевая невидимое сопротивление. — Вы ведь согласны с Нами, губернатор? — повысив голос и сделав особый акцент на последнем слове, обратился к нему Людовик. — Еще слишком преждевременно задумываться о дипломатическом визите в Англию? Александр моргнул, с трудом посмотрев на короля. Его живот сжался в тиски, стыд и вина душили его. Он, мучаясь, вынудил себя не отводить глаз. Перебарывая все внутри, мужчина иронично усмехнулся. — Я заметил, что Вы — не танцор, месье, — Александр перевел внимательный взгляд на Гуго. Старик удивленно прищурился, явно не ожидав, что на этот раз губернатор отреагирует. Еще и так странно. — Боюсь, балы уже какое-то время меня действительно не интересуют, месье Бонтан, — осторожно ответил министр иностранных дел. — Это прискорбно слышать, ведь преждевременная дипломатия как раз и похожа на тонкий танец. Нужно ступать осторожно, учитывая каждый шаг, ритм музыки и намерения партнера, — Александр покачал головой. — Хотя я понимаю привлекательность Вашей идеи, время имеет решающее значение. Как преждевременный шаг на паркете может привести к оплошности и неловкости, так и спешка в дипломатических делах без тщательной подготовки рискует закончиться нежелательными последствиями. Особенно, если Вы уже давно не танцевали. Гуго покраснел и надулся от одолевающего его возмущения. Он открыл рот, пытаясь что-то сказать, но избыточные эмоции захватили его, и из горла ничего не вырывалось. Мишель хохотнул, прикрыв рот кулаком, а Жан-Батист, словно чувствуя неловкость, отвел взгляд в сторону. Мимолетная улыбка украсила лицо Александра, скрывая смятение, которое бурлило внутри. Его словесное изящество все еще оставалось незыблемым, сил поддерживать спокойный фасад хватало, даже когда его внутренний мир содрогался. Возможно, я еще не до конца потерян. Губернатор позволил себе еще один взгляд в сторону Людовика. Король удостоил его благодарным кивком. — Вы слышали губернатора, месье. Добавить Нам нечего, — Его Величество строго посмотрел на Гуго. — Прошу Вас какое-то время не надоедать Нам с этим вопросом. Мы сами вернемся к нему, когда настанет время. Старик, наконец, закрыл рот и лишь кивнул. Людовик со вздохом встал. Министры тут же поднялись со своих мест в ответ. — Достаточно на сегодня, — властно сказал король. — Оставьте Нас. Мы хотим поговорить с губернатором Бонтаном наедине. Александром обреченно наблюдал, как мужчины, одарив его привычным завистливо-уважительным взглядом, покидают зал заседаний. Он глубоко дышал через нос, пытаясь восстановить хоть какое-то подобие спокойствия внутри. Когда они остались одни, Людовик встал перед ним. — Что, ради Всевышнего, с Вами происходило сегодня? — король ошеломленно вглядывался в лицо губернатора. — Я еще ни разу не видел, чтобы Вы так безмолвно реагировали на предложения моих министров. Вы вообще слышали, что мы обсуждали? — Конечно, слышал, Ваше Величество, — без запинки солгал Александр. — Но, простите мне мою дерзость, сир, все это выглядит слишком несущественным. Людовик приподнял брови. Губернатор вздохнул. Ему хотелось заскрежетать зубами от осознания того, к какой жестокой манипуляции приходится вновь обращаться, даже если она была частично правдивой. — Я продолжаю думать о готовящемся похищении, — проницательно глядя в глаза королю, сообщил Александр. — Мы так и не вышли на след других заговорщиков. Надеюсь, мой сегодняшний визит в Бастилию прольет хоть какой-то свет на происходящее. Все мои мысли — о нем. На лице Людовика промелькнуло страдальческое выражение. Он опустил голову и упер руки в бока, грустно хмыкнув. — Да, времени проходит все больше, — король устало провел ладонью по лбу. — Боюсь, у меня нет выбора. Мне нужно поставить в известность супругу. — Я думаю, это правильное решение, сир, — мягко сказал Александр. — Она имеет право знать. Людовик поднял на него голову. Он выглядел потерянным, испуганным. Губернатор хотел положить руку ему на плечо, но ему казалось, что он потерял право это делать. Не после всего, что натворил. — Рад, что Вы хоть раз не отчитываете меня за излишнюю импульсивность, — король грустно улыбнулся ему. Александр рассмеялся, понимая, что в этом звуке было больше нервозности, чем истинного веселья. Но каким-то образом ему стало легче. — Помилуйте, не по чину мне отчитывать короля, — он покачал головой. — Я могу только советовать. Настойчиво. Людовик сам положил ему руку на плечо и благодарно сжал. Желудок губернатора опять перевернулся. Он тяжело сглотнул, заставляя себя удерживать зрительный контакт с королем и казаться непоколебимым. — Пройдемся, Александр? — Его Величество отступил от него и направился к двери. — Есть еще один вопрос, который я хотел бы с Вами обговорить. Не настолько секретный. Губернатор, приподняв бровь, проследовал за королем в коридор. Первое время они шли в тишине. Золото одежды Людовика отражало утренние лучи солнца, темное же одеяние Александра их поглощало. Идущие навстречу придворные склонялись в благоговейном поклоне перед королем и кидали на губернатора косые, местами настороженные и опасливые взгляды. Людовик слегка улыбался, Александр сосредоточенно смотрел вперед. — Я получил письмо от месье де Понс Эдикур. Он продолжает подыскивать супруга своей дочери после того… прискорбного инцидента, — Его Величество поморщился от воспоминания о бывшем Великом Ловчем. Александр непроизвольно сжал кулаки. Перебинтованные костяшки пальцев все еще саднили. Людовик тряхнул головой, словно отгоняя тревожные мысли. — Они рассматривают Вас в качестве потенциального супруга, — промолвил король, вновь улыбнувшись. — Просят моего одобрения. Александр остановился как вкопанный. Это, должно быть, шутка. Людовик тоже встал и обернулся, чуть приподняв брови. Губернатор пытался найти на лице короля хоть какой-то намек, что он это говорит не всерьез, но Его Величество выглядел лишь слегка удивленно и... искренне. — И речи быть не может, сир, — Александр твердо посмотрел в глаза короля. Брови Людовика поднялись еще выше от внезапной резкости его тона. — Вам так сложно угодить, мой друг? — Его Величество тихо хмыкнул, чуть отведя взгляд. — Мне неловко обсуждать это с Вами, учитывая, что я сам когда-то был близок с мадемуазель де Понс Эдикур, и все же… Король осмотрелся по сторонам, подойдя ближе к Александру, а после в сомнении закусил щеку, но все же заговорил: — Бонна молода, красива, не глупа, хоть и импульсивна, добра и предана, знатна. Весьма хороша в постели, — на губах Людовика появилась мечтательная улыбка, как от хорошего воспоминания. — Задумайтесь. Я бы одобрил этот брак, несмотря на Ваше неравное положение. Не хочу. Не могу. И никогда не захочу. Александру казалось, что его кожа пылает. — Я ни за что в жизни не стал бы брать в жены женщину, которая на самом деле этого не желает, — оскалившись, сообщил он, прекрасно понимая, что это лишь часть причин, по которым он отказывает. — В письме говорится, что это желание мадемуазель, — пожал плечами Людовик. — На что только не пойдет отец, чтобы быстрее выпроводить дочь замуж и перестать заниматься ее обеспечением? — Александр покачал головой, мрачно улыбнувшись. — Уверен, придумать, что это ее решение, — лишь самое меньшее. Мадемуазель де Понс Эдикур меня совсем не знает — она не может этого хотеть. Король в недоумении потер бровь. — Подозреваете, что месье де Понс Эдикур выдает желаемое за действительное? — Уверен в этом, сир, — кивнул Александр, немного выдохнув. — Но даже если я не прав, Вы ведь знаете, что я поклялся не связывать себя семейными узами. Моя семья — это Франция. — Страна поистине в долгу перед Вами, губернатор, — грустно улыбнулся Людовик. Взгляд короля упал ему за спину, а его брови чуть приподнялись. — Вот уж и правда, мысли материальны, — прошептал Его Величество, хмыкнув. Александр обернулся и застыл. По коридору к ним приближались Рене и Бонна. Ему было бы сложно представить сейчас более неловкую ситуацию, он с трудом вновь приучал себя к непринужденному общению с Людовиком. Губернатор чувствовал взгляд обеих девушек на себе — один был укромный и ласкающий, второй — более прямолинейный, полный нетерпения. Он приосанился, наблюдая, как дамы, подойдя к ним, изогнулись в элегантном реверансе перед Людовиком. Король с улыбкой повел рукой, позволяя им встать. — Мадемуазель де Ноай. Мадемуазель де Понс Эдикур, — мягко сказал Его Величество. — Вы украсили своим появлением мое утро. Говоря это, Людовик смотрел только на Рене. Александра опять начало обжигать от невыносимо сильной вины. Но не только. Давать другому чувству название он не решался. — Ваше Величество. Месье Бонтан, — с улыбкой поприветствовала Рене, ее сердце бешено колотилось. — Conseil du Roi уже завершился? Девушка пыталась сохранять самообладание и не смотреть слишком уж пристально на Александра, кидая на него лишь косые деликатные взгляды. От ее внимания не укрылось, как он коротко обратил взор на Бонну, неловко переступил с ноги на ногу и тут же опустил голову. В глазах и позе подруги же было какое-то странное беспокойство, на щеках — весьма заметный румянец. Рене совсем не нравилось, как она, почти не скрывая, пожирала Александра глазами. Девушка нахмурила брови. — Ах, совет... — король шутливо поморщился. — Да, министры опять испытывали мое терпение, но, к счастью, губернатор Бонтан смог осадить их одним удачным сравнением Гуго с плохим танцором. Людовик рассмеялся, а Александр лишь криво усмехнулся, но его улыбка Рене показалась наигранной и вымученной. Напряжение исходило от него мощными волнами. Она видела, как губернатору некомфортно, и от этого у девушки разрывалось сердце. Короткие мгновения надежды, поселившиеся в ее душе, вновь были смыты потоком тревожности. — Мадемуазель де Ноай, мы можем обговорить один важный вопрос, касающийся предстоящей древнегреческой мистерии? — неожиданно обратился к ней Александр, кажется, впервые на нее посмотрев. — Мне пригодятся Ваши широкие познания в мифологии для организации этого действа. — Конечно, я к Вашим услугам, месье, — тут же ответила Рене, пристально вглядываясь в его серые глаза. Людовик раздраженно сжал челюсть и прищурился. — Мадемуазель де Понс Эдикур, — даже не глядя в ее сторону, обратился он к девушке. — Вы не могли бы оставить нас? Бонна удивленно приподняла брови, но молча присела в реверансе и, еще раз жадно посмотрев на Александра, высоко приподняла голову и удалилась по коридору. Король, дождавшись, когда она скроется за углом, также начал прожигать губернатора взглядом, но в его глазах была лишь раздосадованность. — Вы же сказали, что отпустили мадемуазель де Ноай со своей службы, — прошептал Людовик, его тон был резок, почти агрессивен. — Не думайте, что я хоть на мгновение поверил в историю с древнегреческой мистерией. Слишком хорошо Вас знаю — это была дымовая завеса для мадемуазель де Понс Эдикур. Александр открыл было рот, чтобы ответить, но Рене его опередила. — Все так, Ваше Величество, — мягко улыбнулась она, сделав шаг к Людовику. — Я всего лишь должна передать месье Бонтану последние отчеты. Король, в поисках подтверждения, перевел взгляд на губернатора. Тот только коротко кивнул. Монарх немного расслабился, его плечи расправились. — Рад слышать, мадемуазель де Ноай, — он посмотрел на Рене с особой нежностью. — Я надеюсь, что хоть на древнегреческой мистерии смогу насладиться тем танцем, что Вы мне обещали еще перед Июльским балом. Александр, сжав челюсть, демонстративно смотрел в стену за спиной Людовика, а потому не заметил, как Рене кинула на него неуверенный взгляд. Девушка изогнулась перед королем в изящном реверансе, так ничего и не ответив. Его Величество, впрочем, кажется, воспринял ее жест за согласие, потому что на его губах заиграла довольная улыбка. — Что ж, теперь я жду будущую мистерию с еще большим нетерпением, — Людовик повернул голову к Александру. — Не задерживайте ее слишком сильно. Мадемуазель должна наслаждаться радостью, что дарует этот день, а не прятаться с Вами в тени. Губернатор вздрогнул от того, как прозвучала эта фраза, но лишь почтительно поклонился. Король, одарив Рене еще одним нежным взором, кивнул и величественно зашагал дальше по коридору, оставив их одних. Александр почувствовал на себе внимательный взгляд ее изумрудных глаз. — Пройдемте, мадемуазель де Ноай, — не оглядываясь на девушку, губернатор указал рукой в противоположную сторону от направления, куда ушел Людовик, и стремительно зашагал туда. Через секунду она догнала его и начала идти слева, кисти их рук иногда касались друг друга. Это казалось игрой, будто они прятались на виду у всех. Александр позволял себе это делать, разрешал ей получать желаемое. Оставалось недолго. Хотелось воспользоваться теми минутами, что еще были у него в запасе. Он не смотрел на Рене, но очень ярко чувствовал ее присутствие. Левая сторона его тела казалась ему горячее, чем правая. Губернатор остановился перед дверями в покои, которые не знал, когда увидит в следующий раз. Александр оглянулся по сторонам и, удостоверившись, что коридор пуст, открыл дверь в свою старую комнату, пропуская Рене внутрь. Она зашла, одарив его загадочной улыбкой. Мужчина глубоко вдохнул, его сердце лихорадочно стучало. Он ступил в покои вслед за ней и быстро закрыл за собой дверь. Его бывшая спальня была окутана полумраком, шторы оказались задернуты, пропуская лишь горстку света, но она тем не менее открывала взору запустение, в котором пребывало пространство. Губернатор отошел к окну, сложив руки за спиной. — Думаю, нам нужно обсудить то, что произошло, мадемуазель де Ноай, — прошептал он оконной раме, пытаясь собраться с мыслями и сознательно избегая ее имя. Рене, как это часто бывало, не дала ему возможности подготовиться. — Вы от всех своих любовниц убегали после первой ночи? — послышался сзади ее мелодичный голос, в тоне был вызов и какая-то особая гордая ранимость. Александр резко обернулся. В его душе разом начали плескаться потоки гнева, вины, сожаления и томления. Он мрачно усмехнулся. — А что, Вы думали, произойдет, Рене? Мы проснёмся вместе утром? Оскандалимся перед Вашей служанкой? — громко, почти жестко, спросил он, сделав шаг к ней. — Выйдем и будем за руку прогуливаться по утреннему Версалю? Прекрасная идея, мадемуазель! Александр раздраженно запустил руку в волосы и начал мерить комнату шагами. Он не хотел говорить все как есть. Хотел смягчить, хотел подсластить, хотел быть деликатным. Но слова лились из его головы, губернатор не мог себя остановить. Он опять терял контроль. Опять рядом с ней. Опять из-за нее. — Можно было бы сразу посетить проповедь в четвертой часовне и объявить всем, как мы провели вместе ночь и в каких позах это делали. Расскажем, сколько раз я Вас довел до исступления и сколько раз Вы меня. Жак-Бенинь прямо на месте нарек бы Вас Марией Магдалиной. А я… Он рассмеялся, глядя в потолок и чувствуя волну неудержимой ненависти к себе. Изменник. Предатель. — Знаете, Рене, в других условиях мною даже могли бы восхититься. Простолюдин соблазнил благородную даму — это Вам не рядовая Версальская сплетня. Но учитывая, что я возлег с любовницей короля, думаю, что в лучшем случае мне светит лишение должности и изгнание, а в худшем… Он остановился перед Рене, наконец найдя в себе силы посмотреть ей в глаза. Там пылал решительный огонь. — Я не обещала Королю верности… — прошептала девушка. Александр вновь горько рассмеялся, покачав головой. — Вы думаете, это как-то повлияет на его реакцию? Я предал его! — Я могу уйти от него в любой момент! — всплеснула руками Рене, уставившись в пол. — Даже сегодня! И предавать будет нечего! Он схватил ее за плечи и слегка тряхнул, будто пытаясь привести в чувство. — Рене, Вы слышите себя? — он положил руку ей на щеку, чтобы она подняла на него свои изумрудные глаза, в которых уже начали собираться слезы. — Вы хотите бросить короля ради камердинера. Не глупите! — Губернатора! — сквозь зубы прошипела Рене. — И интенданта Версаля! — К сожалению, в нашей ситуации эта словесная игра титулами и должностями уже неважна, — Александр покачал головой, утерев большим пальцем одинокую слезинку, которая покатилась по ее фарфоровой коже. Он ничего не говорил, позволил тишине окутать их. Рене лишь дышала, не отрывая от него взгляда. Она периодически покусывала губы, пытаясь удержать натиск слез. Ее уста манили его, умоляли вновь забыть о чести. Александр зажмурил веки и глубоко вдохнул. Ты должен. Просто должен. — То, что между нами произошло, было… — начал он. — Ошибкой? Губернатор раздраженно мотнул головой. Рене замолкла, поджав губы. — Было невероятно. Но это… — еще раз попробовал сформулировать свою мысль Александр. — Случайность? — Рене, Вы дадите мне договорить? — мужчина приподнял бровь, пристально вглядываясь в ее глаза. Девушка с досадой фыркнула и закусила щеку. Александр набрал в легкие как можно больше воздуха. — Это не должно повториться, — преодолевая невыносимую тяжесть внутри, на выдохе быстро закончил он. Губернатору казалось, что у него саднит каждая часть тела. Девушка смотрела на него со смесью печали и смирения. В глубине ее прекрасных огромных изумрудов он видел отголоски разбитого сердца, мерцание сдерживаемых слез, невысказанные слова, которые она так хотела на него обрушить. В его голове опять крутились те же слова. Предатель. Изменник. Его разрывало от боли. — Вы можете перестать так смотреть на меня, Рене? — хрипло прошептал он. — Как? — Как будто я Вас отвергаю. — А это не так? — она грустно рассмеялась. — Вы сами прекрасно понимаете, как обстоят дела при дворе и какие последствия для нас может иметь огласка, — Александр раздраженно отнял от нее руки и упер их в бока, посмотрев в потолок. — Я не говорю Вам ничего нового. Просто в отличие от Вас, у меня хватает смелости озвучить правду. — Ах, как благородно! — воскликнула Рене ему в лицо. Он вновь посмотрел на нее. Его ноздри раздувались. Губернатор чувствовал странную смесь гнева и возбуждения. Контролировать себя становилось сложнее и сложнее, но он из последних сил сдерживался. — Желаете ерничать — ерничайте! Тем не менее я — единственный, кто думает о будущем. Вашем и моем! Она вновь рассмеялась ему в лицо, а дикая смесь эмоций в его душе уcилилась. Александр в досаде громко выдохнул, резко указав рукой на дверь. — Но если Вы готовы его разрушить — прошу, можете всем объявить о нас! — он все-таки повысил голос. — Мне уже все равно, я приму любое наказание за то, что сделал. Готовы?! Рене молчала, лишь смотрела на него. Из ее глаз продолжали тихо литься слезы. Мужчина сделал еще шаг к ней, почти вплотную. Его дыхание коснулось ее лба. — А если не готовы... Тогда. Прекратите. Так. На меня. Смотреть, — прошептал он, выделяя чуть ли не каждое слово, его ладонь неосознанно коснулась ее волос. Рене плотно закрыла глаза, заталкивая новую порцию рыданий назад, внутрь себя. Девушка досчитала до десяти, уделяя внимание каждому вдоху и выдоху. Когда она вновь распахнула веки, то неверяще улыбнулась, глядя на губернатора снизу вверх. — И что? Будете опять ходить и делать вид, что ничего ко мне не чувствуете? — сглотнув, спросила Рене. — Чувствую, — выпалил Александр, злясь сам на себя, что допустил такой небезопасный ответ, контроль окончательно оставлял его. — Но никто, кроме Вас, не должен об этом знать. Руки Рене легли на его грудь. Губернатора словно ударило несколько молний. Разум превратился в пустоту. Ее ладони уже были на его шее, зарывались в волосы. Он тяжело дышал и сдерживал неистовый порыв схватить ее за талию. — Тогда докажите, — девушка прижалась к нему всем телом, ее голова была поднята навстречу ему, огромные глаза пылали желанием. — Поцелуйте меня! Она требовала, а его тело не слушалось, но он все же смог отрицательно мотнуть головой. — Не соблазняйте меня, Рене, — хрипло прошептал Александр. Губы девушки были на его шее, он почувствовал ее улыбку своей кожей. Она приникла к особенно чувствительному участку под ухом. Из его горла вырвался приглушенный стон. Рука сама легла на ее лопатки, и он прижал Рене еще ближе к себе, закрыв глаза. — Иначе что? — дыхание девушки вызывало в нем волны мурашек. — Накажете меня? — Я не имею права... — он оттянул ее за волосы и чуть отстранил от себя, чтобы посмотреть в глаза. — ...втягивать Вас в свои фантазии и мечты. — Но я сама этого хочу, — она слишком соблазнительно улыбнулась. Желания в ее изумрудных глубинах стало только больше. Он еще сильнее возбуждался и прекрасно понимал это. Александр знал, что Рене это тоже чувствует. Она, без сомнения специально, совершила недвусмысленное движение бедрами. Он громко простонал, крепче сжав ее волосы. Они были в полумраке, одни, в комнате, где никто и никогда не будет их искать. Будто вдали от реальности, будто в другой жизни. Хотелось целовать ее. Он мог бы позволить себе это сделать. Ему бы это сошло с рук. Здесь, на этом островке, который принадлежал только им двоим. Губернатор остановил себя в нескольких сантиметрах от лица девушки. Все-таки света в его покои проникало слишком много — яркие сады Версаля были совсем рядом, за окном. — Аккуратнее, мадемуазель, — прорычал Александр ей в губы. — Можете не справиться. — Проверьте. Она провела бедрами еще раз, вызвав в нем новый утробный рык. Рене начала расстегивать его рубашку. Пальцы Александра, зарывшиеся в ее локоны, слабели. Девушка вырвалась и каждый новый открытый участок его тела сопровождала поцелуем. — Чего Вы хотите? Каковы Ваши желания? — шептала она, своим дыханием лаская кожу. — Что, Вы думаете, меня испугает? Грубее? Жестче? Хотите, чтобы я вновь встала перед Вами на колени? Ее руки начали расстегивать ремень, и он словно протрезвел. Александр резко перехватил ладони девушки и отвел их в стороны, отступив на шаг. — Нет, Рене! Нет! — вскричал губернатор, держа ее на расстоянии вытянутых рук. Он был безумно возбужден, но также как никогда уверен в своем решении. — Чем дольше будем тянуть, тем больнее будет, — глядя ей в глаза, твердо и медленно проговорил Александр. — У нас нет будущего. Мы — иллюзия. Мираж. Не в силах больше справляться с болью в ее взгляде, он отшатнулся, на ходу застегивая рубашку и приводя себя в порядок. Губернатор устало провел ладонью по лицу, а после обернулся к ней. — То, что я не целую Вас, Рене, — и есть доказательство моих чувств. Их взгляды соединились. Он надеялся, что она поймет. Девушка поджала губы и посмотрела в потолок. Это был жест побежденного, но Александр победителем себя тоже не чувствовал. Они оба проиграли. Повисло молчание, он не знал, что еще сказать. — Я должен идти, мадемуазель, — прошептал губернатор, слова покидали его голову словно только в попытке заполнить тишину. — Мне нужно сегодня прибыть в Бастилию. Рене резко вернула на него взгляд. — В Бастилию? Допросить англичанина? — Вы в курсе? — Александр приподнял брови. — Людовик рассказал. — Ах, вот как. Чувство, давившее его, когда они были в коридоре с королем, вернулось. Ревность. Губернатор сжал челюсть, все же найдя в себе смелость дать ему название. Он не помнил, испытывал ли подобное раньше. Эмоция была сильна, иррациональна. Разве разумно ревновать кого-то, кто никогда не будет, не может и не должен принадлежать ему? — Да, — сухо ответил Александр, безразлично пожав плечами, таким образом пытаясь скрыть тяжесть своих мыслей. — Мы пока ни на йоту не продвинулись в деле готовящегося похищения дофина. Рене сделала шаг ему навстречу. Ее глаза горели. — Можно мне с Вами? — выпалила она. Александр в ошеломлении посмотрел на нее. С его губ сорвался нервный смешок. — Я не шутил, Рене. Вы больше на меня не работаете, — сказал он. — Я поставил короля в известность, что отпустил Вас со своей службы. Решение окончательное. — Уверены, что справитесь без меня? — глаза девушки зло блеснули. — Я как-то обходился без Вас десяток лет, — Александр поморщился от того, как жестоко это прозвучало. — Что-то придумаю и сейчас. Губернатор приподнял голову, свысока наблюдая, как девушка еще немного приблизилась. — В таком случае Вам нужно лучше следить за генерал-лейтенантом Вашей швейцарской гвардии, месье, — неожиданно сказала Рене. — Что Вы имеете в виду? — он изогнул бровь. — Мой последний отчет. Мадам де Монтеспан встречалась у псарен с Луи де Роганом тем вечером. Александру показалось, что его ударили по голове. Он не мог. Невозможно. Губернатор в изумлении смотрел на Рене, даже не пытаясь скрыть, насколько ошарашен этой информацией. — Вы уверены? — Я видела своими глазами. Его сознание отказывалось принимать эту информацию. Лу был верен. Предан. Он был в нем уверен. Изучал его характер, его поступки. Ты тоже был верен и предан. В тебе тоже были уверены. Александр сжал кулак. — Какой характер носила их встреча? — шепотом спросил он, горло пересохло. — Интимный. Весьма интимный. Губернатор кивнул, возвращая себе частицу самообладания. — Благодарю, что донесли это до моего сведения, мадемуазель де Ноай. Ваша служба мне была неоценима, — он коротко поклонился и направился к двери. — Я не понимаю. Почему Вы не возвращаетесь в эти покои? — окликнула его Рене, в ее голосе была нота издевки. — Боитесь, что опять услышите что-то, что Вам не понравится, из соседней комнаты? Александр застыл. Это была провокация. И она, черт возьми, работала. Он сжал челюсть и повернулся, в несколько шагов вновь оказавшись возле нее. Рука губернатора, независимо от его желаний, вновь оказалась на ее шее. Он с трудом удержал себя, чтобы не притянуть Рене ближе. — Не боюсь, — прошептал Александр, находя ее глаза, пальцы касались шелка ткани, обмотанного вокруг ее нежной кожи. — Потому что теперь я знаю, как Вы стонете, когда Вам действительно хорошо. Она зарделась. Ему становилось все сложнее не жалеть о словах, сказанных всего минуту назад. Сложнее не желать и дальше оставаться предателем и изменником. Александр вздохнул. — Красивый шарф, Рене, — он отодвинул его и провел подушечкой среднего пальца по кровоподтеку на шее, который оставил ей вчера в приступе своего безумия. — Придется так походить неделю или две. Простите меня, мадемуазель. Подобное безрассудное действие — недопустимая оплошность с моей стороны. Возможно, это было первое его извинение, когда ему не хотелось отвести глаза. Рука Рене легла на его ладонь. Она чуть ее сжала. — Хоть что-то мне от Вас останется больше, чем на одну ночь, — прошептала девушка, улыбаясь, хотя ее губы чуть подрагивали. Его сердце провалилось. Александр притянул ее к себе и поцеловал в лоб. Жестко. Страстно. Поцелуи в лоб не должны быть такими, но это казалось единственным безопасным местом на ее лице или теле. Иначе он мог бы сорваться. Мужчина отстранился и вновь посмотрел ей в глаза. Ему не нужно было ее разрешение уйти, но он хотел его получить. Рене, тяжело сглотнув, кивнула — ее глаза немного блестели. Еще раз нежно проведя пальцами по ее длинной шее, Александр поклонился и, развернувшись, быстро покинул свои бывшие покои. Он шел, чувствуя, что оставил часть себя в той комнате. Ему хотелось вернуться, чтобы ее забрать, чтобы вновь склеить себя, но это было неправильно. Он должен был идти дальше. Должен был отдаляться. Должен был преодолевать коридор за коридором, лестницы, двери, сады. Быть может, у него больше не было чести, но все еще оставался долг. И ради него ему нужно было наступать на горло своим желаниям. У него вообще не должно было этих желаний быть. Они превращали его в предателя. С каждым шагом решимость Александра становилась все сильнее, самообладание укреплялось. Он уцепился за свое чувство ответственности, заставляя себя подавлять томление, терзавшее сердце. Это была война, которую он вел и раньше, но чем дальше, тем она, казалось, усиливалась, битвы становились все более трудными, а он уже давно был окровавлен и тяжело ранен. — Месье, Ваша карета готова, — гулко отрапортовал Робер, стоя у конюшен. — Я попросил подать ее на задний двор. — Благодарю, — механически ответил Александр, заметив, как в отдалении, у псарен, мелькнули рыжие кудри Луи де Рогана. — Сообщите им, что я подойду в течение нескольких минут. Старик поклонился и поспешил ко дворцу. Александр же стремительно направился к герцогу. Он был сосредоточен и напряжен, ноздри раздувались. Когда он вошел внутрь, его костяшки пальцев вновь принялись неприятно зудеть, словно напоминая о прошедших событиях. От этого злость в нем лишь нарастала. — Губернатор Бонтан, — Лу почтительно кивнул, окружающие же его работники псарни поклонились. — Оставьте нас с герцогом де Роганом наедине, пожалуйста, — с трудом выдерживая спокойный тон, тихо попросил Александр. Слуги без лишних слов принялись один за другим покидать помещение. Лу в недоумении смотрел на губернатора. Александр неторопливо и даже почти незаинтересовано ждал, пока они не останутся одни. Когда последний слуга скрылся за дверьми и раздался их закрывающийся скрип, губернатор сделал несколько шагов к герцогу, подойдя почти вплотную. Его взгляд стал угрожающим. Он заметил, как Лу попытался отступить назад, но его нога уткнулась в стог сена. — Месье Бонтан, что-то случилось? — несмело спросил герцог, избегая его пронизывающих глаз и глядя куда-то за его плечо, голос парня предательски дрогнул. Александр резко схватил его за воротник и прижал к стене, сильно надавив предплечьем ему в шею. Изо рта Лу вырвался удивленный хрип. — Говорите! — рявкнул губернатор ему в лицо. Лу лишь сдавленно забулькал. Александр чуть ослабил давление на его горло. Герцог судорожно вдохнул. — Губернатор, что происходит? — с жадностью ловя кислород, испуганно прошептал он. — Мне не о чем докладывать! — О Ваших любовных похождениях, герцог! — оскалившись, прошипел Александр, тряхнув его за воротник, голова Лу больно ударилась о деревянную стену. — Давно спите с любовницей короля? Глаза парня расширились от страха, но он отчаянно замотал головой. — Месье, я не знаю, о чем Вы говорите! — голос герцога теперь дрожал так, что это было бы заметно каждому. — Не знаете? Уверены? — губернатор вновь усилил давление предплечьем на горло Лу, его голос стал холоднее льда. — Уверены, что справитесь, когда по всему дворцу разлетятся слухи о Вашей связи? Как будете объясняться перед мадам де Монтеспан, что допустили это? Лу схватился руками за его предплечье, пытаясь хоть немного ослабить хватку, но губернатор надавил лишь сильнее. Герцог с трудом смог вымолвить задыхаясь: — Месье Бонтан, эти… слухи не будут правдивыми. — Правдивым будет то, что зазвучит громче всего, — Александр угрожающе приблизил свое лицо к Лу, до его ушей доносилось хриплое, прерывистое дыхание герцога. — Поверьте, я смогу убедиться, чтобы эти слухи звучали оглушительно. Теперь в глазах парня был не страх, а форменный ужас. Он вновь отчаянно замотал головой. — Не нужно… прошу, не нужно, — чуть слышно пролепетал Лу. Александр резко разжал хватку. Герцог, не ожидав этого, потерял равновесие и упал на тюк с соломой. Он кашлял и пытался восстановить дыхание. Александр холодно посмотрел на него сверху вниз. — Говорите! — приказал он. Лу, потирая шею, поднялся на ноги. Он с опаской посмотрел на губернатора. — Это началось в начале лета. Наши встречи. Но я не сплю с ней, месье. Клянусь! — парень приложил руку к сердцу. — Она не позволяет. Говорит, что мы будем вместе тогда, когда она станет официальной фавориткой. Александру очень хотелось закатить глаза. Даже слышать это было жалко. Смелость заявлений парня, его наивная вера в то, что совместное будущее с маркизой каким-то образом находится в пределах его досягаемости, показались Александру трагическим и нелепым заблуждением. Глядя на Лу, губернатор не мог не увидеть в нем отражение своих собственных слабостей. Он узнал отчаянную тоску, готовность цепляться за проблеск надежды даже перед лицом невозможности. Это было печальное зрелище, яркое напоминание о последствиях, к которым приводит потакание запретным желаниям. Груз его собственной вины давил на него, усиливая и без того невыносимое раздражение от сложившейся ситуации. — Что она просит от Вас взамен? — потребовал губернатор. — Ничего! Рука Александра вновь схватила Лу за воротник. — В это сложно поверить! — он раздраженно тряхнул герцога, как тряпичную куклу. — Отвечайте! — Ничего! — в голосе парня была мольба, он вновь судорожно схватился за руку Александра, пытаясь вернуть себе хоть какой-то контроль. — Стандартные женские капризы: внимание, драгоценности, подарки. — Она говорит с Вами об устройстве Швейцарской гвардии? — Нет! Александр с раздраженным рыком опять вдавил Лу в стену, голова герцога с глухим стуком вновь ударилась о дерево. Собаки завыли и забеспокоились. Их начал окружать звонкий лай, еще больше действуя губернатору на нервы. — Клянусь! — парень уже почти всхлипывал. — Маркизу не интересуют такие вещи! — А я клянусь, что завтра о Ваших знаках внимания ей будет известно всем во дворце! Все тело Лу начала бить дрожь. На его лбу выступила испарина, взгляд бегал, и он пытался хоть что-то сказать. Его глаза внезапно расширились. — Вспомнил! Вспомнил! — воскликнул герцог. — Один раз она сказала, что у нее есть кузены, которые мечтают вступить в ряды швейцарской гвардии. Спрашивала, могу ли я как-то с этим помочь. — Что Вы ответили? — Александр еще один раз тряхнул его. — Правду! — воскликнул Лу. — Что назначениями занимаетесь Вы! Губернатор выпустил парня. На этот раз тот не упал и лишь устало прислонился к стене, тяжело дыша. Александр отступил назад, все еще прожигая его взглядом. — Что дальше? — Больше она эту тему не поднимала, — тихо проговорил герцог. Губернатор сверкнул глазами. Его рука дернулась, он чуть было вновь не вцепился в горло парня. Кажется, Лу тоже это заметил, потому что выставил вперед ладонь, она тряслась. — Клянусь здоровьем своей сестры, прелестнейшей Нанетты, месье Бонтан, — прошептал герцог, прижимая вторую руку к сердцу. — Клянусь Богом. Ни слова больше не сказала об этом. Александр с трудом подавлял свой гнев. Он вглядывался в дрожащую фигуру Лу, в его испуганные глаза, смотрел, как он нервно кусал губы. Губернатор сделал шаг к герцогу и мрачно прошептал: — Ни слова не говорите маркизе об этом разговоре, если не хотите, чтобы правда о Вас выплыла наружу, — он сделал еще шаг к нему, Лу в страхе зажмурился. — Я узнаю, если Вы скажете. Как узнал о Вашем свидании возле псарен во время бала. Александр резко развернулся и направился к выходу. — Я не изменник, губернатор, — громко сказал Лу ему в спину. — Она не любит короля. Его Величество не имеет на нее права. Александр остановился. Его нервы были на пределе, герцог даже не представлял, в какой ране только что поковырялся пальцем. Губернатор обернулся, его руки сжались в кулаки. Изменник. Предатель. — Король имеет право на все! — яростно прорычал он. — Вы предали его! Вы предали Францию. Я не знаю, как Вы сможете заслужить прощение. Перед ним стоял Лу, но на самом деле он говорил эти слова себе. Герцог де Роган уставился в пол, его губы дрожали. Казалось, он сейчас разрыдается. Александр был рад, что он по крайней мере не довел себя до такого состояния. — Вам нужно прекратить эти встречи, Лу, — уже спокойнее, почти сочувственно сказал губернатор. — Она использует Вас. Для Вас это плохо кончится. Парень поднял на него глаза. Он хотел что-то сказать, но так и остался стоять с открытым ртом. Александр покачал головой и вышел из псарни, захлопнув за собой двери. Все еще сжимая кулаки, он направился на задний двор. Ему предстояло отправиться туда, куда и отправляли всех предателей. Там ему было самое место.