Карета грохотала по пыльным проселочным дорогам. Лошади бежали ровной рысью, деревянные колеса скрипели, повторяя их ритм. Александр откинулся на спинку бархатного сидения, не отрывая взгляда от простирающихся перед ним пейзажей. Был полдень, солнце заливало ярким светом холмы и зеленеющие луга, украшающие умиротворенную сельскую местность.
Мысли блуждали внутри его головы, пока карета катилась дальше, проезжая мимо причудливых деревень и живописных небольших домиков. Легкий ветерок проникал внутрь сквозь приоткрытые окна, принося аромат полевых цветов и запах свежескошенного сена. До слуха губернатора долетал щебет птиц — их мелодичные песни словно писали симфонию природы. Это была
идиллия. Но она не приносила ему успокоения.
Пока копыта лошадей стучали по пыльной дороге, Александр погружался все глубже в себя. Он размышлял о балансе между личными амбициями и счастьем, между ответственностью перед Короной и простыми радостями жизни. Окружающие его бескрайние просторы полей с их безмятежной красотой напоминали ему о человеческих удовольствиях, которые часто ускользали от него, будучи отброшенными в угоду возложенных ожиданий — своих, отцовских, общественных. Иногда ему казалось, что он жертвовал слишком многим. Иногда — что
недостаточно.
Карета протискивалась сквозь узкие улицы маленького поселка, ее движение замедлилось — кучер пропускал перед собой стадо коров. Александр скучающе наблюдал за оживленной площадью. Его взгляд остановился на молодой паре, стоящей в укромной тени раскидистого дуба. Их уста слились в нежном поцелуе, руки парня блуждали по телу девушки. Это зрелище вызвало в губернаторе бурю терпких горько-сладких воспоминаний. Мысли Александра невольно вернулись ко вкусу губ Рене, теплу ее прикосновений и тому, как ее близость неизменно разжигала в нем огонь. Но сейчас — в нем вспыхнул гнев. Не на предающихся пылким чувствам случайно замеченных им влюбленных и не на
нее, а на самого себя — за то, что поддался своим желаниям, за то, что позволил своему сердцу выйти из-под контроля, за свою непоследовательность и противоречивость, за свое бессилие хоть что-то изменить, за то, что пытаясь подарить Рене хотя бы одну ночь так отчаянно желаемого ею счастья, только все усугубил.
Резко, почти яростно, Александр отвернулся от окна, отводя взгляд от интимной сцены, которая разыгрывалась на улице. Он сжал кулаки, желая забыть сладость украденных поцелуев и пьянящие мгновения блаженства, разделенные в тени. Его неистовый гнев на самого себя скрывал глубинную боль. Внутри Александра все еще царило смятение. Дихотомия его чувств, непримиримая борьба между сердцем и разумом, долгом и удовольствием, честью и желанием кипели под поверхностью его мнимого спокойствия.
Он закрыл глаза, желая, чтобы воспоминания о
ней исчезли из его сознания, и пытаясь восстановить контроль над своими эмоциями. Карета продолжила путь, наконец вырвавшись с заполненной людьми площади, и в этот момент Александр ощутил глубокое одиночество, печальное осознание, что то единение, которое связывало его с Рене, было жестокой и недостижимой мечтой. В глубине своей двойственной души он знал, что должен
отпустить ее. Должен оставить позади эти мгновения с ней, которые подобно клейму были выжжены в каждом уголке его памяти.
Остаток пути губернатор провел с закрытыми глазами, уделяя все внимание своему дыханию. Он фиксировался на стуке копыт, на скрипе колес, на неровном биении сердца. Александр стиснул веки и крепко сжал руки перед собой в замок. При каждой отчаянной попытке его разума опять вытащить на поверхность непрошенные мысли он начинал считать. Когда карета, наконец, остановилась, губернатор дошел до цифры тысяча тридцать четыре.
Лошади тихо пофыркивали. Мужчина медленно раскрыл глаза и посмотрел в окно. Он был на месте. Вдали виднелись внушительные стены Бастилии, высокие и грозные. Это был символ власти, неотвратимого наказания за содеянные преступления. Александр сглотнул, чувство вины вновь начало терзать его изнутри. Губернатор вышел из кареты, его туфли слегка погрузились в мягкую сырую землю, словно приковывая к настоящему, к
реальности. Его взгляд стал тверже, осанка выпрямилась. Он обернулся к мосту, ведущему к воротам крепости, и увидел стоящего там Франсуа де Монлезена, коменданта тюрьмы. Его внушительная крепкая фигура будто соответствовала замку, за который он нес ответственность, рыжие длинные волосы чуть развевались на ветру, словно полотнище знамени. Александр, приподняв голову, проследовал к нему.
— Губернатор Бонтан, — проговорил месье де Монлезен громогласным четким баритоном, очень явно указывающим на воинскую выправку. — Для меня честь принимать Вас здесь.
— Имеете в виду
в тюрьме? — Александр улыбнулся и изогнул бровь, подмечая интересный подбор слов коменданта.
— Я не хотел прозвучать так буквально, — Франсуа де Монлезен низко хохотнул и кивнул. — Прошу простить меня, месье.
Все еще криво усмехаясь, губернатор вновь поднял глаза на Бастилию. Ее каменный фасад, обветренный временем и историей, казалось, хранил в себе частицы жизней бесчисленных душ, которые приходили и уходили, но навсегда остались под влиянием этой незыблемой крепости.
— Не извиняйтесь, месье де Монлезен. У меня много грехов, — взгляд Александра стал холоднее, голос резче. — Служба короне — тонкая грань, которая отделяет меня от простого
преступника.
Комендант Бастилии с интересом склонил голову вправо, но тактично ничего не ответил. К губернатору подошли слуги и передали увесистую сумку. Александр с усталым вздохом перекинул ее через плечо.
— Вы все сделали так, как я просил, месье? — спросил он, пристально глядя на Франсуа де Монлезена.
— Да, губернатор, — с готовностью ответил комендант, немного неодобрительно поджав губы. — Пленника не поили и не кормили со вчерашнего дня.
— Прекрасно, — кивнул Александр. — Надеюсь, жажда и голод его уже мучают достаточно сильно. Проведите меня к нему, пожалуйста.
— Конечно, месье Бонтан.
Франсуа де Монлезен в приглашающем жесте указал на крепость и принялся идти через мост. Губернатор проследовал за комендантом, заняв место сбоку от него и чуть пропуская вперед. Звук их шагов гулко отдавался от каменной кладки.
— Я также буду просить Вас подготовить для меня отдельную комнату, где я смог бы отдохнуть после разговора с пленником, — решительно глядя перед собой, сказал Александр, хотя ему хотелось скривиться от мысли о том, что его, вполне вероятно, ждет.
— Планируете переночевать здесь? — брови месье де Монлезена слегка приподнялись.
— Нет, просто перевести дух. На самом деле я все еще надеюсь, что до этого не дойдет, — Александр поджал губы, понимая, что, скорее всего, ему
так не повезет. — Мне нужно, чтобы в комнате были заранее подготовлены четыре-пять кувшинов с водой и глубокая емкость. Бочка или чаша — не важно.
Франсуа де Монлезен в удивлении повернул к нему голову, словно ожидая, что губернатор скажет еще что-то. Александр, молча, продолжал смотреть прямо. Они уже проходили сквозь главные ворота. Поняв, что дальнейших разъяснений не будет, комендант кивнул и сухо ответил:
— Будет сделано, месье.
— Хорошо. И подготовьте вдвое больше воды для пленника после моего разговора с ним.
Комендант вновь одарил его нахмуренным взглядом, полным замешательства, но и на этот раз ничего не сказал, лишь кивнув. Он вел Александра по тускло освещенным коридорам Бастилии. Воздух пах сыростью. Их поступь зловеще отражалась от каменных стен, словно нашептывая секреты прошлых допросов обитателей крепости и их нерассказанные истории отчаяния. Они проходили мимо бесчисленных дверей, выстроившихся вдоль узких проходов. Каждая из них представляла собой отдельный мир страдания и заточения, судьбу, предрешенную волей тех, кто был при власти. Таких, как Александр. Он сцепил челюсть. Мерцающий свет факелов отбрасывал жуткие тени.
Наконец, они добрались до необходимой камеры, остановившись перед тяжелой дверью, укрепленной массивными засовами. Месье де Монлезен снял с пояса большую связку ключей, их звенящий звук резко раздался в тишине коридора.
— Подождите, — прошептал Александр.
Комендант застыл с занесенной к двери рукой, наблюдая, как губернатор, порывшись в сумке, вынул оттуда большую металлическую флягу с водой. Он открутил крышку и залпом выпил все ее содержимое до дна, жидкость немного скатилась по его подбородку и шее. Сделав последний глоток, Александр кивнул де Монлезену. Тот уверенным движением вставил ключ в замок и повернул его, отперев преграду, отделяющую узника от внешнего мира. Ставни скрипнули, открыв обзор в небольшую, тускло освещенную камеру. Внутри в углу на грязной лежанке сидела сгорбленная коренастая фигура, лицо пленника было скрыто тенью.
— Дальше я сам, — тихо сказал Александр, не отрывая глаз от обитателя темницы.
Франсуа де Монлезен кивнул и отступил на шаг. Губернатор зашел, дверь с утробным скрипом закрылась за ним. Англичанин не поднимал головы, глядя на свои колени. Атмосфера в камере была удушающей — смесь гнилости, затхлости и томительного запаха безнадеги. Александр придвинул единственный в тесном помещении стул ближе к пленнику и властно сел на него, словно это был трон. Он прочистил горло. Узник поднял на него глаза, уставшие и полные ярости.
— Помните меня? — вкрадчиво спросил Александр тихим голосом.
Англичанин, молча, сверлил его взглядом. Он представлял собой жалкое зрелище. Волосы были засалены и спутаны, круги залегли под глазами, губы пересохли и потрескались.
— Кажется, тогда в лабиринте я задавал Вам вопрос, знаете ли Вы, кто я, — губернатор закинул ногу на ногу и чуть наклонился к узнику. — Успели понять?
Тот по-прежнему не проронил ни слова, лишь продолжал не сводить с мужчины злого затравленного взгляда. Александр искренне улыбнулся ему.
— Я — Ваш
спаситель, — гордо промолвил он.
Губернатор начал рыться в своей сумке, достал оттуда темно-зеленую бутылку и протянул пленнику.
— Чистый английский грюйт, — сообщил мужчина, хмыкнув. — Мне стоило больших трудов доставить его сюда.
Узник уставился на алкоголь, в его глазах вспыхнуло одновременно подозрение и желание. Он облизал пересохшие губы и, кинув быстрый взгляд на Александра, хрипло прошептал:
— Зачем? — голос англичанина скрипел так, словно он не говорил несколько десятилетий.
— Чтобы Вы были сговорчивее, — пожал плечами губернатор.
— Как мне знать, что оно не отравлено?
— Зачем мне Вас травить? — Александр рассмеялся, продолжая протягивать бутылку. — Вас и так ждет казнь. Мне нужны от Вас сведения. Я не получу их, если Вы будете мертвы.
Пленник переводил недоверчивый взгляд с мужчины на бутылку и назад. Александр заметил, что рука англичанина дернулась к ней, но он удержал себя. Губернатор тяжело вздохнул и отклонился назад на стуле, отняв алкоголь подальше. Узник тихо и разочарованно всхлипнул.
— Все еще боитесь? — Александр вытащил пробку из бутылки. — Смотрите.
Он сделал основательный глоток напитка, поморщившись от его странного травяного вкуса.
Эта служба требует от меня слишком много жертв. Александр вытер губы тыльной стороной ладони и вновь предложил грюйт англичанину. Тот еще несколько секунд смотрел на него, но губернатор видел, что выдержка его оставляет. Пленник резко протянул руку и вырвал алкоголь из ладони Александра, жадно припав к горлу. Он пил залпом, без остановки, словно путник, нашедший озеро в пустынном оазисе. Губернатор поднялся со стула, взирая на него сверху вниз.
— Кто Вас нанял? — громко спросил он.
Узник оторвался от бутылки и, одарив его презрительным взглядом, хохотнул.
— Ты действительно думаешь, что я открою рот после одного глотка пива?
— После нескольких очень больших глотков, как я заметил.
— Не дождешься, лягушатник, — оскалился англичанин. — Меня споить не так-то просто.
Он вновь приник к алкоголю. Александр наблюдал, как пленник продолжал жадно втягивать в себя напиток, пока не осушил емкость до дна. Узник вытер рот рукавом и запустил пустую бутылку по полу к ногам губернатора. Тот лишь криво улыбнулся.
— Значит, не заговорите? — тихо переспросил он. — Ради чего Вы бы поделились тем, что знаете?
— Возможно, ради лицезрения твоей жабьей головы на пике, — англичанин удовлетворенно откинулся на спинку лежанки, наслаждаясь, как ему казалось, беспомощностью Александра.
Губернатор расхохотался, принявшись мерить комнату шагами. Пленник в недоумении посмотрел на него, но мужчина лишь продолжал смеяться. Этот звук зловеще отражался от стен. Наконец, Александр затих и остановился, он медленно повернул голову к узнику. В его движении была скрытая угроза.
— Как насчет избавления от боли? — мягко, почти сочувственно спросил он.
— Какой боли? — нахмурился англичанин.
На лице губернатора заиграла широкая довольная улыбка. Он достал из нагрудного кармана изящные золотые часы и посмотрел на циферблат.
— От боли, которая настанет примерно через… полторы минуты.
Александр вновь окинул взглядом пленника, отметив испарину, которая образовалась на его лбу. Он сделал шаг к нему, узник вжался в угол лежанки.
— Сначала Вам станет нестерпимо жарко. Сердце начнет биться так быстро, что Вам будет казаться, будто оно разорвет Вашу грудную клетку, — отчетливо проговаривал губернатор с каждым новым шагом к англичанину. — Вам будет сложно дышать. Внутренности начнут сжиматься. Вам будет хотеться их выплюнуть. Да, Вас будет мутить. Вам будет так плохо, как не было никогда. А потом…
Александр навис над пленником, приковывая его к месту проницательным холодным взглядом.
— Вас будут бить судороги. Тело начнет содрогаться, скручиваться. Это будет продолжаться часами. Смерть не придет быстро, — прошипел Александр почти ему в ухо. — О нет, она
долго к Вам не придет. Вы будете молить о пощаде, мой друг. Вы будете действительно надеяться, что я —
спаситель.
Дыхание узника стало учащенным, его лицо исказилось болезненной гримасой. Александр улыбнулся.
— Чувствуете? Вы покраснели. Кажется, начинается.
— Но ты… ты ведь тоже выпил, — ловя ртом воздух и вцепившись в горло, прошептал англичанин.
Александр распрямился и, блеснув глазами, вытащил из кармана маленький пузырек с прозрачной жидкостью.
— Но сначала я выпил это, — он тряхнул тонкой емкостью в воздухе, триумфально улыбаясь.
Пленник дернул рукой вверх в попытке выхватить пузырек, но его тело скрутило судорогой, он завалился на бок и закричал от боли. Его начало трясти.
— Хотите противоядие? — Александр приблизил пузырек с жидкостью к лицу узника. — Я могу избавить Вас от этих страданий.
Англичанин, продолжая кричать, отчаянно закивал головой. Его тело извивалось с все большей амплитудой, руки обхватили горло, глаза закатывались.
— Хотите?! — рявкнул Александр. — Тогда говорите!
Он схватил пленника за воротник и приподнял в сидячее положение. Второй рукой губернатор схватил его за челюсть и грубо поднял лицо мужчины на себя, прожигая его глазами.
— Их было двое. Французы. Мужчина и женщина, — прохрипел узник сквозь зубы, его губы тряслись. — Прошу, дай… дай твою проклятую склянку.
— Этого
недостаточно для Вашего избавления, — губернатор сильно тряхнул его. — Как они выглядели?
— Я не знаю! — вскрикнул пленник и застонал от боли, его голова дернулась, но Александр удержал его на месте. — Они были в позолоченных масках, украшенных рубинами, и капюшонах. Мужчина был высокий, женщина — ниже. Их одежда была роскошна. Богата. Аристократы.
— Что они хотели?
Англичанин лишь застонал, из его глаз потекли слезы. Он продолжал отчаянно хватать ртом воздух.
— Что они хотели?! — рыкнул Александр, приблизив свое лицо к нему и оскалившись.
— Ребенок. Им был нужен дофин.
— Зачем?
— Они не говорили, — всхлипнув, чуть слышно прошептал пленник. — Сказали, что дальнейшие инструкции последуют, когда дофин будет у нас.
Александр резко отпустил узника, тот упал на свою лежанку. Его тело пронзило еще одной болезненной судорогой. Губернатор опустил ладонь на его грудь и пристолбил узника к постели.
— У Вас.
Сколько Вас?
Англичанин стонал, кричал и извивался. Александр увеличил давление на его грудную клетку, лишая того так необходимого ему воздуха еще больше.
— Хотите
избавления? — прошипел он. — Отвечайте.
— Четверо! Четверо! — выпалил пленник. — Но не трожь его. Умоляю, не трожь.
— Кого? — прошептал губернатор, склонившись над ним.
— Не трожь. Не трожь. Не трожь, — лишь в полузабытьи лепетал узник, его глаза закатывались, он бешено мотал головой из стороны в сторону.
Александр нахмурился, его разум начал работать как часы.
Отец? Брат? Сын? Нет, англичанин выглядел слишком молодо, чтобы иметь взрослого сына. Любовник? Кто бы он ни был, это человек был непомерно дорог его пленнику. Эта информация могла пригодиться в будущем — привязанности могли сломать даже самую крепкую волю. Губернатор удовлетворенно кивнул, еще сильнее надавив на грудь узника.
— Что Вам за это обещали?
— Деньги… много денег. Хватило бы… чтобы начать новую жизнь. Уплыть в Америку, — каждое слово уже давалось ему с большим трудом, он сцепил зубы и издал звериный рык. — Прошу, дай. Прекрати это. Прекрати. Молю. Прекрати. Прекрати. Прекрати. Убей… помоги… но прекрати.
Пленник в отчаянии начал бешено смеяться, его били крупные судороги, он катался бы по лежанке, если бы Александр его не удерживал. Губернатор отнял руку и отошел, позволив узнику перевернуться на бок и согнуться калачиком, вздрагивая и всхлипывая.
— Хватит с Вас, — прошептал Александр.
— Противоядие? — англичанин поднял на него глаза, полные слез и мольбы.
Губернатор отошел к двери камеры и громко постучал. Франсуа де Монлезен открыл буквально через несколько секунд.
— Принесите пленнику воды, — безэмоционально попросил Александр, он чувствовал, как ему самому начинает становиться жарко. — Как можно больше.
Комендант кивнул и громко отдал распоряжение подчиненным. В коридоре послышался поспешный гул шагов. Александр обернулся на узника, тот смотрел на него со смесью ужаса и непонимания.
— О, Вы не первый, кто угодил в эту ловушку. Ожидание мучительной смерти обычно страшнее, чем сама смерть, — губернатор улыбнулся, игнорируя, что его руки начали подрагивать, он спрятал их за спиной. — В Вашем пиве была настойка корня белладонны. На голодный, обезвоженный желудок она творит чудеса. Ее еще называют
вином дьявола. Если не рассчитать дозу, боюсь, мой друг, Вы бы действительно не прожили долго. Но, к Вашему счастью, я всегда рассчитываю дозу
идеально.
— Но противоядие? — прохрипел англичанин.
— Его не существует. Ваше противоядие — это много воды, — сухо сообщил Александр, пропуская внутрь тюремщиков с керамическими потрепанными кувшинами. — Организм сам избавится от токсинов. Вам станет легче. Но, возможно, не сразу. Простите за неудобства.
Трясущимися руками пленник с трудом дотянулся до ближайшей емкости с водой, но не смог удержать ее, разлив половину содержимого на себя. Губернатор, тяжело вздохнув, подошел к узнику, взял из его рук кувшин и поднес к губам мужчины, аккуратно наклоняя.
— Пейте, мой друг, — тихо сказал он. — Чем больше, тем лучше. Вы выживете. Как Вас зовут?
— Роб, — прошептал в ответ англичанин после нескольких судорожных глотков.
— Благодарю за
службу Франции, Роб, — сказал Александр, поднимаясь на ноги, когда убедился, что кувшин пуст.
Он подошел к выходу из камеры, встречаясь глазами с Франсуа де Монлезеном.
— Я закончил. Попросите кого-то поить месье Роба, пока он не будет способен делать это самостоятельно.
— Клод, займитесь этим, пожалуйста, — тут же распорядился комендант, сурово зыркнув на ближайшего стражника.
Александр отступил от прохода, давая ему пройти к узнику. На лбу губернатора выступила испарина, он чувствовал все больший тремор в руках. Вино дьявола уже во всю начинало действовать против него самого. Но сейчас важнее было решить другой вопрос.
— У Вас есть люди, которым Вы
безоговорочно доверяете, комендант? — спросил Александр, пытаясь игнорировать болезненный жар, который все более невыносимо охватывал его.
— Да, около пяти людей наберется, месье.
— Хорошо, — губернатор изобразил подобие улыбки. — С такими узниками, как наш английский друг, часто случаются странные происшествия. Например, загадочные самоубийства. Я хочу, чтобы с ним день и ночь были Ваши самые преданные люди. Корона очень заинтересована в благополучии этого пленника. Вы будете вознаграждены.
Франсуа де Монлезен чуть приподнял брови, словно говоря
«Не Вы ли только что его чуть не отравили?». Губернатор лишь продолжил смотреть на него немигающим взглядом, пока комендант не кивнул. Александр спрятал за спиной трясущиеся руки и сжал челюсть.
— Месье де Монлезен, Вы подготовили для меня кувшины с водой, глубокую емкость и отдельную комнату? — спросил он.
Как раз в этот момент его скрутила первая, еще довольно легкая судорога. Александр схватился рукой за стену и сделал глубокий вдох.
Нужно продержаться. Он никому не позволит видеть свою слабость.
— Конечно, месье Бонтан, — быстро ответил комендант, его тяжелый взгляд чуть смягчился. — Вы уверены, что Вам не нужна помощь лекаря?
— Уверен. Я не первый раз прохожу через это. Проведите меня в покои.
Комендант без лишних слов начал идти влево по коридору, Александр направился за ним. Его мутило, голова кружилась. Он, стиснув зубы, старался идти прямо, расправив плечи и подняв голову. Сердце билось все сильнее, ломота в теле становилась все более интенсивной. Губернатор утер пот со лба. Месье де Монлезен периодически обеспокоенно оборачивался на него через плечо, но каждый раз встречался с его спокойным сосредоточенным взглядом.
— Ваше Холодное Величество Александр Бонтан.
Губернатор остановился и повернул голову в направлении голоса. Из окошка ближайшей камеры на него смотрели два глаза, полные мрачного веселья. Александр вновь ощутил, как невыносимо принялись зудеть его перебинтованные костяшки.
— Не обращайте на него внимания, губернатор, — окликнул его Франсуа де Монлезен, но мужчина его уже не слышал.
Словно зачарованный, игнорируя дрожь в теле, он подошел к дверям темницы. Внутри него пекло уже не только от токсинов белладонны, но и от вновь вспыхнувшей ярости.
— Я уже чуть лучше узнаю Вас, месье де Виньерон, — Александр приблизил лицо к окошку камеры. — Тюрьма пошла Вам на пользу. Хорошо, что между нами эти двери. Я все еще горю желанием закончить то, что начал.
Гастон лишь рассмеялся, повернувшись к нему в профиль. Губернатор увидел кривую линию его сломанного носа и мрачно улыбнулся трясущимися губами.
— Я ведь был прав, месье? — сверкнув глазами в его сторону, спросил де Виньерон. — Вы это делали? Спали с ней?
Александр резко схватился за прутья узкого окошка, его тело скрутило в спазме. Он бы застонал, если бы не стиснул зубы. Гастон отпрянул, удивленный внезапностью его движений. Губернатор с ненавистью смотрел на бывшего Великого Ловчего.
—
Еще нет, — прошипел он.
— А сейчас? — тихо проговорил Гастон разбитыми губами.
—
Уже нет.
Ошарашенный своей откровенностью, Александр отпрянул от камеры и вернулся к коменданту, оставив месье де Виньерона в недоумении провожать его взглядом. Они продолжили путь. Когда губернатор ступил в приготовленную для него комнату, он уже еле стоял на ногах. Франсуа де Монлезен, все еще неуверенно на него глядя, закрыл за ним дверь. Александр, придерживаясь за стены и спотыкаясь, проследовал к столу, где были приготовлены несколько кувшинов, и начал залпом пить воду из первого.
Закончив, он смиренно и гордо опустился на колени перед большой глубокой чашей.
Это его
служба. Травить себя. Мучить других. Приносить боль и страдания. Ради высшей цели. Кажется, он был
на все готов, ради нее. Он не знал, где его лимит и есть ли он вообще. Александр засунул пальцы в рот. Его начало рвать, он склонил голову над чашей, вцепившись в ее края. Его трясло, тело болело, скручивало. Он думал, что это
искупление за грехи. Каждый кувшин, каждое мгновение, когда голова склонялась над чашей, — новое прощение, новая индульгенция. Он заслуживал каждый спазм и каждую судорогу. Такова его расплата, но не спасение. Он не знал, как достичь
спасения.
***
Рене лежала на кровати, корсет больно давил в ребра, но ей было все равно. Ее взгляд был прикован к стеблю асфоделя, все еще покоившемуся на тумбочке рядом с ней. Нежные цветы с бледными тонкими лепестками, казалось, отражали хрупкость ее внутреннего состояния. Элиза пару раз заходила в комнату, пытаясь узнать, не желает ли мадемуазель ее помощи с подготовкой к вечернему ужину, но Рене ее игнорировала. Она не проронила ни слова, и каждый раз Элиза уходила нахмуренная, с недоумением во взгляде. У девушки было ощущение, что время остановилось, пока она неотрывно смотрела перед собой, погруженная в свои мысли и тяжесть одолевающих ее эмоций. За окном слышался смех придворных, звук оживленных разговоров — внешний мир не обращал внимания на ее душевные переживания. Солнечные лучи проникали сквозь гардины, освещая комнату, но на Рене словно опустилась пелена меланхолии, отгородив от любого намека на радость или надежду.
Девушка протянула руку, кончиками пальцев коснувшись нежных белых цветов. По ее телу пробежала внезапная дрожь, словно она дотронулась до мимолетного эха чего-то, выходящего за пределы ее нынешнего состояния апатии. Рене хотела снова почувствовать себя живой, вырваться из удушающей хватки собственной печали. Но задача казалась невыполнимой, и девушка оставалась неподвижной, запертой в границах собственного безразличного ко всему существования. Ей было невыносимо больно, что ее никогда не будет
достаточно, чтобы соперничать с
его великим долгом и служением. Рене не знала, как жить с пониманием, что она навсегда для Александра останется лишь мимолетным
срывом, ускользающей страстью, которой
не должно было произойти. Ее душили рыдания, но она упрямо не давала им выхода.
Девушка услышала аккуратный стук в дверь, после чего та почти сразу распахнулась. Она тяжело вздохнула и даже не собиралась оборачиваться, готовясь продолжать игнорировать вежливые предложения своей служанки о помощи.
— Мадемуазель де Ноай, — послышался знакомый мягкий мужской голос. — Вам нездоровится?
Она приподняла голову и встретилась взглядом с обеспокоенными янтарными глазами Людовика. Девушка поспешно встала и присела в реверансе.
— Поднимитесь, Рене, — король подошел к ней и мягко прикоснулся к руке. — Ответьте на мой вопрос, пожалуйста.
— Со мной все хорошо, Ваше Величество, — твердым голосом сообщила девушка очевидную для нее ложь. — Меня немного сморило на утреннем солнце, только и всего.
Она улыбнулась ему, и лицо Людовика тут же стало менее взволнованным и напряженным. Его глаза ласкали ее с теплотой и трепетом. Сердце Рене неприятно сжалось. Она почувствовала себя недостойной
такого его взгляда. Девушка не могла
так же смотреть на него в ответ, как бы ей того ни хотелось. Король переплел их пальцы вместе, Рене не сопротивлялась, но ощущение
самозванки в ней только усилилось. Внимание Его Величества на секунду переключилось на асфодели, лежащие возле ее кровати. От девушки не ускользнуло, как он нахмурился и тяжело выдохнул, сжав челюсть.
— Я рассказал Марии Терезии об угрозе похищения нашего сына, — тихо промолвил Людовик. — Она желает поговорить с Вами. Хочет из Ваших уст услышать все, что Вы подслушали.
— Конечно, Ваше Величество, — механически промолвила Рене, одновременно радуясь и раздражаясь возможности отвлечься. — Я с готовностью расскажу королеве все, о чем она желает знать.
Людовик благодарно сжал ее руку.
— Вы так же добры, сколь и прекрасны, — печально улыбнувшись, король аккуратно заправил выбившуюся прядь волос ей за ухо. — Мне неловко опять Вас в это втягивать. Я бы попросил Александра, но он отбыл в Бастилию и до вечера не вернется.
От упоминания
его имени Рене хотелось отнять ладонь, которую Людовик удерживал, и отпрянуть от его пальцев у ее лица. Воспоминания и эмоции накинулись на нее — слишком стремительно, слишком ярко. Все происходило
здесь, в этой комнате, в которой она сейчас говорила с королем. Эти покои были заполнены стонами и влажными сладкими звуками. Александр дарил ей удовольствие, обнаженный и, кажется, счастливый, его глаза были полны желания и нежности. Она принадлежала ему, а он — ей. Это было единение, высшая степень блаженства, секрет, принадлежащий только им двоим. Казалось, что пребывание прошлых любовников в этой комнате
пятнает эту связь. Или же
их связь пятнает прошлых любовников. Ей хотелось уйти отсюда, хотелось вывести Людовика из своих покоев. Рене сжала зубы.
— Все в порядке, Ваше Величество, — девушка заставила себя удерживать его ладонь. — Я готова к аудиенции с королевой. Отправимся к ней сейчас?
— Это было бы лучше всего, мадемуазель, — ответил Людовик, с той же странной грустной улыбкой потянув ее к выходу.
Рене лишь кивнула, и король открыл перед ней дверь в коридор. Они вышли и разъединили руки. Небольшое расстояние до королевских покоев девушка прошла с ним бок о бок, но не касаясь его. Перед входом Людовик остановился.
— Я не хотел ей говорить, — признался он, закусив щеку. — Мария Терезия очень
болезненно это восприняла. Но расследование длится уже слишком долго, я просто больше не мог тянуть.
Король тяжело вздохнул, Рене заметила, что его пальцы на дверной ручке чуть подрагивали.
— Александр справится с этим, — сказала она, мучая себя упоминанием
его имени. — Он
на все готов ради службы Короне.
Когда Рене говорила последнюю фразу, в ее голос непрошено пробрались горечь и обида. Девушка кинула обеспокоенный взгляд на Его Величество в страхе, что он заметил этот ее ничем не спровоцированный резкий тон в адрес губернатора, но король был слишком поглощен собственными тревожными мыслями. Он смотрел в пол.
— Знаю, — прошептал король. — Но он всего лишь
человек, хотя и пытается сделать вид, что это
не так.
Он открыл двери в покои, и они вошли. Мария Терезия, до этого нервно вышагивающая по комнате, остановилась и посмотрела на нее с Людовиком. По лицу королевы пробежала тень неловкости, она на секунду отвела взгляд. Рене тоже уставилась на свои соединенные перед собой ладони. Их отношения с королем никогда не были афишированы и весь последний год казались скорее мертвыми, чем живыми, но Ее Величество, безусловно, о чем-то подозревала. Чуть поодаль от Марии Терезии стояли Франсуаза-Атенаис и Нанетта.
— Оставьте нас с мадемуазель де Ноай наедине, пожалуйста, — распорядилась королева, обращаясь к ним.
Принцесса Субизская сделала реверанс и, лучезарно улыбнувшись Рене, быстро покинула комнату. Мадам де Монтеспан лишь чуть заметно поджала губы, медленной гордой походкой проскользив к выходу. Они с Людовиком тайком переглянулись. Когда дверь за маркизой закрылась, Мария Терезия перевела взгляд на мужа, приподняв брови. Они смотрели друг на друга несколько секунд. Наконец, король подошел к ней, взял за плечо и немного сжал. Королева отрицательно мотнула головой. Людовик грустно кивнул, но через мгновение послушно развернулся и быстрым шагом пересек комнату, также скрывшись в коридоре. Ее Величество громко выдохнула и опустилась на диван. Казалось, что она позволила себе отпустить свои эмоции. Дрожащей рукой она указала на свободное место возле себя. Рене сделала реверанс, прошла к ней и аккуратно села.
— Расскажите мне все, что знаете, прошу, — тихо промолвила королева, вглядываясь своими ониксовыми глазами в ее лицо. — Что эти
свиньи собираются сделать? Как мы будем этому противостоять? Как мы защитим моего сына?
Рене начала с лабиринта, надеясь, что события остались корректно зафиксированы в ее памяти. Казалось, что все произошло в какой-то прошлой жизни. Она пересказывала то, что услышала, после перейдя к разговору в винном погребе. Девушка детально описывала план Александра, каждый раз проглатывая комок в горле, когда ей было необходимо произнести его имя. Королева внимательно слушала, ее брови были нахмурены, руки с каждым словом дрожали сильнее. Когда Рене закончила, в глазах Марии Терезии стояли слезы.
— Мне очень быстро стало ясно, что я не буду счастлива в браке, — прошептала королева, подавив всхлип. — В тот самый момент, когда увидела Людовика в объятиях Генриетты. Я надеялась, что такая судьба меня не коснется, но внутренне всегда была готова к этому. Его не изменить, в его жизни всегда будут
они.
Вы.
Мария Терезия посмотрела на Рене — в ее глазах не было обвинения, только усталое принятие и, может, лишь небольшой намек на боль. Девушка, чувствуя обжигающую вину и неловкость, вновь уставилась на свои руки, на этот раз сложенные на коленях. Королева шмыгнула носом и покачала головой.
— Но когда мой сын впервые оказался в моих руках, я поняла, что была не права. Я
могу быть счастливой, — она нежно улыбнулась трясущимися губами. — В его глазах я нашла отражение самой чистой любви и радости. Он словно вдохнул жизнь в мою душу и напомнил мне, что счастье — это не несбыточная мечта.
Задумчивая улыбка на устах Марии Терезии становилась лишь шире, когда она говорила о преображающих моментах своего материнства. В ее взоре мерцала смесь трепета и гордости, а голос передавал всю силу ее эмоций.
— Именно благодаря моему сыну я вновь открыла в себе способность любить. Вновь поверила в то, что любовь существует. Его присутствие, его смех, его невинность — они подарили моему сердцу легкость, о которой я никогда не мечтала, — призналась королева, ее тон был полон хрупкой уязвимости и одновременно решительной стойкости. — Я не знаю, что буду чувствовать, если меня лишат того единственного, кто дарил смысл. Кого я ждала, кажется, всю свою жизнь.
— Это жгучая боль, моя королева. Возникает ощущение, что все внутренности горят в адском пламени, — неожиданно для себя самой страстно выпалила Рене, описывая огонь, который пожирал ее внутри.
Ее голос дрожал, слова несли в себе тяжкий груз ее чувств. В комнате воцарилась жуткая тишина, нарушаемая лишь мягким шелестом ткани и их редким тихим дыханием. Девушка осмелилась взглянуть в глаза королевы, ее собственные были наполнены смесью печали, тоски и отчаяния.
— Мир вокруг будто теряет свои краски, свою живость, — Рене продолжала и не могла остановиться, ей казалось, что если она не выплеснет это наружу, то просто взорвется. — Каждый момент видится пустым, лишенным смысла. Боль становится постоянным спутником, гложет самое сердце. Одна только мысль об отсутствии этого человека вызывает дрожь во всем теле.
Глаза Марии Терезии были полны слез. Они тихими ручьями стекали по ее смуглой коже. Рене инстинктивно положила руку на свою грудь, словно пытаясь заглушить собственную боль, которая грозила поглотить ее. В ее горле тоже стояли слезы, но она из последних сил их удерживала.
— Кажется, что часть меня отрывают, оставляя после внутри лишь пустоту, которую нельзя ничем заполнить. Это мучение, которое невозможно передать словами. Будто Вы застряли в огромном океане, пытаясь ухватиться хоть за что-то, чтобы остаться на плаву, но спасительный плот продолжает ускользать от Вас. И Вы тонете.
Девушка замолчала и сделала глубокий судорожный вдох. Последовало тяжелое безмолвие, прерываемое лишь тихими всхлипываниями королевы. Преодолевая смущение и неуверенность, Рене протянула руки и взяла ладони Марии Терезии в свои. Ее Величество опустила голову вниз и прошептала:
— Вы потеряли кого-то, мадемуазель де Ноай?
Девушка сглотнула.
Если Вы столкнетесь с ситуацией, когда правда может принести больше вреда, чем пользы, необходимо научиться искусству балансировки между реальностью и обманом. Речь идет не о том, чтобы лгать другим ради личной выгоды, а скорее о том, чтобы защитить себя и тех, кто Вам дорог. Слова Александра вновь медом лились в ее голове. Рене сжала руки королевы.
— Да, свою мать, — ответила девушка, думая, что это
могла бы быть правда, просто воспоминания о тех ее чувствах были притуплены всеми прошедшими годами.
Мария Терезия подняла свои блестящие темные глаза на нее.
— Но эта боль… она же когда-то закончится?
Королева будто готовила себя к худшему. Рене грустно улыбнулась.
— Вы не должны о таком думать, Ваше Величество. Я этого не допущу. И Александр не допустит, — решительно сказала девушка. — Но боль закончится.
Должна.
Переполняемая эмоциями, Мария Терезия потеряла самообладание. Слезы текли по ее лицу, тело дрожало от вырвавшихся наружу рыданий. В одно мгновение она преодолела расстояние между собой и Рене, заключив ее в крепкое отчаянное объятие. Глаза девушки расширились от удивления, когда залитое слезами лицо королевы прижалось к ее плечу.
Ее собственное сердце тоже болело, но в этот момент она почувствовала проблеск силы, осознав, что не одинока в своей боли. Вместе с Марией Терезией они разделили молчаливое понимание о сложностях любви и ее потери. Рене как никогда ясно поняла, что несмотря на отстранение, это дело все еще ее касается, она все еще в нем по уши погрязла и не может так просто отпустить. Девушка поклялась не допустить, чтобы королева проходила через те же страдания, что и она сейчас. Даже если придется действовать вопреки
его воле и желаниям.
***
Александр был измучен. В животе, казалось, зияла дыра после нескольких часов рвоты. Его температура тела восстановилась, но почему-то было ощущение, что одежда все равно липнет к нему. Он чувствовал себя потным и грязным, несмотря на то, что умылся и привел себя, насколько это возможно, в порядок перед отъездом из Бастилии. Этот раз вышел сложнее, чем предыдущие. Возможно, он травил себя уже слишком часто.
Губернатор шел к своим покоям сквозь строительные леса. Рабочие при виде него кланялись и даже улыбались, словно считая частью своей общности. Судя по количеству ненормативных слов, которые плотно поселились в его лексиконе и которые он с трудом сдерживал на Королевских советах, их восприятие было недалеко от истины. Александр вымученно улыбался в ответ, мечтая лишь о том, чтобы упасть на кровать в своей комнате. Наконец, он достиг дверей, открыл их, влетел внутрь, захлопнул за собой и прислонился спиной к стене, прикрыв веки. В покоях витал аромат роз и жасмина.
Александр резко распахнул глаза, встретившись взглядом с Рене. Она стояла у окна возле его письменного стола, закатное солнце освещало ее деликатные мягкие черты, изумруд радужки приобрел золотой отблеск. Ее огненные волосы пылали еще ярче. Губернатор нервно рассмеялся, покачав головой.
— Что Вы тут делаете, мадемуазель? — он сделал несколько шагов вглубь комнаты, пытаясь убрать хрипоту из своего голоса. — Робер, да? Как Вы уговорили его выдать Вам местоположение моей комнаты?
Рене робко улыбнулась и как-то непосредственно и прелестно пожала плечами.
— Думаю, Вы просто не проговорили ему, что все еще необходимо скрывать эту информацию.
— Он должен был догадаться, — Александр мрачно хмыкнул и устало осел на кровать.
Выгонять ее не было никаких сил. Впрочем, как и желания. Губернатор небрежно скинул туфли, расстегнул камзол и размял шею, вновь прикрыв глаза. Он почувствовал, что она опустилась на простыни возле него.
— Вы в порядке? — мягко спросила Рене, аккуратно дотронувшись одними подушечками пальцев до его лица.
— Эта служба... — прошептал Александр, купаясь в темноте своих закрытых век и в ее прикосновениях. — Она
убивает меня.
— Я хочу помочь Вам, месье, — шепот девушки был у его уха, он почувствовал, как ее руки опустились ему на плечи и начали стягивать камзол вниз.
— Как Вы можете помочь мне? — спросил он, не открывая глаз.
— Как Вы того пожелаете, губернатор, — струился ее мягкий голос, Рене высвободила его кисти из рукавов верхней одежды.
Он повернул голову к ней, их лица были в сантиметрах друг от друга. Александр посмотрел на ее полураскрытые полные губы. На секунду их тронула легкая улыбка. Аромат роз и жасмина пьянил его, сводил с ума.
— Встаньте, — прошептал он, находя ее глаза.
Теперь Рене улыбнулась открыто. Нежно, но при этом
соблазнительно. Она медленно поднялась, проведя пальцем по его плечу, и остановилась перед ним, в ожидании приподняв брови.
— Разденьтесь, — приказал Александр, голос прозвучал низко и хрипло.
— Я не смогу снять все, — Рене наклонила голову, закусив губу.
— Снимите то, что можете, — губернатор облокотился на руки, не спуская с нее глаз. — Медленно.
С победной улыбкой девушка начала распускать лиф своего платья. Мужчина наблюдал, как она сосредоточенно хмурится и поворачивает шею, все еще прикрытую шарфом. Ее волосы изящно струились по телу, повторяя его изгибы. Лиф опал к ее ногам, оголяя больше пространства груди. Александр внимательно изучал ее фарфоровую кожу, пока Рене аккуратно развязывала шнуровку нижней юбки. Вскоре она также оказалась на полу, и девушка вышла из нее. Она вновь испытывающе глянула на Александра.
Губернатор поднялся с кровати. Рене стояла близко, поэтому его торс проскользил мимо ее пышного бюста. Она охнула, а он подавил желание заглушить этот звук поцелуем. Александр потянулся к шарфу и развязал его, являя свету кровоподтек на шее. Он провел по нему пальцем, словно желая стереть его с ее чистой кожи. Губернатор обошел девушку, встав за спиной, его руки опустились на ее корсет, губы — на плечо. Пальцы двигались почти на автомате, словно он развязывал ее шнуровку каждую ночь. В его паху пульсировало, кожа горела. Рене отрывисто стонала, прижимаясь к нему ягодицами и открывая шею.
Он смог справиться с замысловатыми узлами, на этот раз, наконец-то, ничего не порвав. Александр откинул корсет в сторону. Пеньюар полетел следом. Он провел ладонями от середины ее бедер до талии, выше — по грудям, перекатывая между пальцев твердые соски, и еще выше, очертив линию ключиц. Девушка сильнее вжалась обнаженной спиной в него, отдаваясь прикосновениям. Губернатор мягко отстранился и вновь обошел ее, осматривая каждый изгиб, каждую родинку, каждую мурашку на теле.
Произведение искусства. Статуя богини. Он не знал, чем заслужил милость касаться ее. Александр встретился с ней взглядом.
— Ложитесь у подножия кровати, — прошептал он. — На бок. Смотрите на меня.
Рене с готовностью повиновалась и опустилась на простыни так, как он того хотел. В таком положении ее изгибы были еще сильнее подчеркнуты. Александр чувствовал, как у него пересыхает во рту. В теплом мягком свете вечернего солнца он стоял перед ней, его рельефные мышцы проступали сквозь ткань рубашки. Их глаза сомкнулись в немом диалоге, воздух искрил томительным предвкушением. Он уверенными движениями медленно начал расстегивать пуговицы верха, по одной за раз. С каждой секундой губернатор открывал ей вид на свою сильную, широкую грудь. Ткань соскользнула с его плеч, обнажив контуры и объемы мышц плеч. Кожа его тела блестела от слегка проступившего пота, влага будто подчеркивала его привлекательность. Александр стоял, обнажая себя перед ней, демонстрируя свою уязвимость и свою силу в безмолвном приглашении. Он был уверен в своем теле. Знал, что ему есть чем гордиться, но Рене смотрела на него с таким желанием, что ему казалось, будто он никогда доселе не видел себя
по-настоящему.
— Я схожу с ума от Вашего взгляда, — прохрипел Александр, растегивая пояс на брюках.
Через несколько секунд он был полностью обнажен. Мужчина подошел к Рене и нежно приподнял ее лицо за подбородок.
— Что Вы хотите? — тихо спросил он, проведя большим пальцем по ее губе.
— Вас, — без раздумий прошептала девушка.
— Повторите. Уточните.
— Вас, Александр, — тяжело дыша, промолвила она, не сводя с него взгляда.
— Что Вы хотите, чтобы я сделал, Рене? — он провел рукой по шелку ее волос.
— Возьмите меня, — она соблазнительно проскользила ладонью по изгибу своего бедра. — Овладейте мной.
Александр с улыбкой проследил за ее движением. Он наклонился и поцеловал ее мягкие уста. Нежно, почти невинно.
— Встаньте на колени, — прошептал он ей в губы. — Обопритесь на руки.
Губернатор отстранился, с все возрастающим желанием наблюдая, как она принимает необходимую позу и прогибается в пояснице. Он взошел на кровать за ней, проведя ладонями по ее бедрам, достигая их внутренней стороны, чтобы расставить ее ноги шире. Александр несколько раз лениво провел между ее складок, наслаждаясь теплом и готовностью девушки. С губ Рене сорвался сладкий стон.
Сегодня он просто
хотел ее. Без промедления, без игр, без испытания своей выдержки. Мужчина вошел в нее одним мощным движением с утробным рыком. Рене вскрикнула в ответ и задрала голову назад. Он обхватил ее талию, задавая стойкий четкий ритм, погружаясь в нее глубоко, с большой амплитудой. Александр смотрел на красивую линию ее спины, на ее объемные ягодицы, на точку, где их тела соединялись друг с другом.
Впереди послышались одинокие аплодисменты. Губернатор резко поднял голову, не прекращая своих движений, и встретился взглядом с отцом. Он сидел закинув ногу на ногу в кресле, с кривой холодной улыбкой наблюдая за разворачивающейся перед ним картиной. Александр лишь сильнее сжал хватку на талии Рене, еще глубже теряясь в ее спасительной теплоте. Стоны девушки наполняли комнату.
— Нравится? — громко спросил старший Бонтан, перекрикивая их.
— Да, — прошипел Александр, ускоряя темп.
— Потерять честь? — презрительно скривил губы отец. — Потерять достоинство?
— Да.
— Забыть о долге? Предать дружбу?
— Да.
— Совершить измену перед королем Франции?
— Да, — Александр притянул Рене за волосы и плечи на себя, поставив на колени.
Он впился губами в ее шею, продолжая входить в нее во все более неистовом темпе. Его руки придерживали девушку за грудь, лаская ее. Стоны и крики наслаждения Рене становились все громче, заполняя комнату, заглушая влажный звук их единения.
— Ради чего? — сверкнул глазами отец.
— Не ради
чего, — ответил Александр, лишь немного оторвав губы от кожи девушки. — Ради
кого.
— Ради девчонки?
Кто она для тебя? — старший Бонтан в отвращении поморщился. — Ты сам знаешь, что это не продлится долго.
— Знаю.
— Тогда зачем, сын?
Александр отстранился от шеи Рене и посмотрел прямо в глаза своему отцу, не снижая ни силы, ни темпа своих движений.
— Она склеивает меня
воедино.
— И что тебе это дает? — оскалился отец.
—
Целостность. Я становлюсь тем, кем я
был, — Александр усмехнулся в ответ. — До того, как Вы меня
разрушили.
Рене сжалась вокруг него с громким неконтролируемым стоном, закинув голову ему на плечо. Он повернул лицо девушки к себе и заглушил ее жестким глубоким поцелуем, давая ей оседлать волну своего оргазма. Краем глаза он заметил, как отец раздраженно встал и проследовал к двери. Александр оглянулся на него.
— Не возвращайтесь! — крикнул он ему в след.
Дверь за старшим Бонтаном с яростным хлопком закрылась.
— Не возвращайтесь! Не возвращайтесь! Не возвращайтесь! — в исступлении кричал он, продолжая свои лихорадочные движения, удерживая дрожащую Рене.
Его морозило. Спина болела от длительного лежания на твердой поверхности.
— Не возвращайтесь, — прошептал Александр пересохшими губами, чувствуя слезы в уголках глаз.
Губернатор очнулся на холодном каменном полу своей скромной обшарпанной комнаты в Бастилии. Одежда липла к его мокрому телу, влажные волосы — к его лбу. Он не помнил, в какой момент потерял сознание. Тело все еще ломило, но внутри него была знакомая уверенность, что токсин оставил его организм. Александр медленно приподнялся на локтях.
Убедившись, что его голова не кружится, а зрение не затуманивается, губернатор медленно встал, придерживаясь за стену. Он заправил волосы за уши и, подойдя к специально приготовленной для него чаше с чистой водой, умылся. Мужчина с трудом приводил себя в порядок. Из узкого окна светило низкое солнце. Нужно было возвращаться назад. Его дыхание все еще было затрудненным, эффект и послевкусие сна никуда не уходили. Рене была сильнее любого токсина, и как избавится от ее действия, он не мог понять. Еще раз обреченно обрызгав лицо холодной водой, Александр расправил плечи и вышел в коридор.
