Cтатуя

Он чувствовал себя разбитым. Александр широко зевнул, прикрыв рот ладонью. Его глаза слипались. И хотя ему удалось поспать несколько часов перед выездом, сейчас казалось, что лучше бы он не ложился вовсе. Губернатор не смирился. После разговора с Жюлем он проник через тайный проход в покои Шарля де Ламейере и его супруги, все там тщательно обыскав. Самостоятельно. Без посторонней помощи. Он уже почти никому не доверял. У всех был либо тайный мотив, либо неправильные приоритеты. Конечно, Александр не рассчитывал найти в комнате принца де Шато-Порсьен похищенного дофина или даже намек на место, где тот может быть. Но мужчина надеялся обнаружить хоть что-то — бордовый плащ, белую маску с рубинами или бумагу, похожую на ту, что заговорщики обронили в лабиринте. Любое доказательство его предположения, которое уже фактически превратилось в твердую уверенность. Губернатор деликатно открывал шкафы и ящики, по-кошачьи перемещался по комнате, не оставляя за собой никаких следов, тщательно следил за расположением вещей и стремился никак не потревожить их привычный для хозяев порядок. На поиски ушло больше часа, но в результате он так ничего и не нашел. Александр раздраженно сжал челюсть. Карета то и дело покачивалась на неровной грунтовой дороге. С каждой такой тряской умирали его последние наивные мысли о возможности заснуть в пути, пусть даже расстояние до Парижа и было совсем небольшое. Он устало смотрел на проплывающие за окном синевато-розовые пейзажи. Кое-где на полях все еще струился туман. Губернатор периодически чувствовал на себе испытывающий взгляд Рене. От этого ему хотелось сжать еще и кулаки. Признаться, ночью в нем все еще тлела надежда. Он не желал до последнего откидывать вероятность, что девушка одумается и оставит эту своевольную блажь — забудет о поездке с ним, откажется от своего участия в этом деле. Но когда Александр, мысленно чертыхаясь похлеще соседствующих с ним строителей, вышел во двор Версаля на рассвете, пропали и все иллюзии. Рене уже стояла возле конного экипажа, ее длинные рыжие волосы раздувались на ветру. При его появлении девушка одарила губернатора широкой довольной улыбкой, словно давая тому понять, какую огромную ошибку он совершил, когда кинул ей вызов, предположив, что она посмеет опоздать. Александр, опалив ее раздраженным взглядом, открыл перед Рене двери кареты и помог зайти внутрь. Обжигающая, до краев наполняющая его злость на нее и ее безрассудные действия все равно не давала достаточного повода, чтобы проявлять неуважение. Тем не менее он бы соврал, если бы сказал, что не желал в тот момент больше всего на свете забраться в экипаж первым и захлопнуть дверцы прямо перед самым носом девушки, оставив ее позади, в комфорте и безопасности Версаля, а не везти туда, где ей было совсем не место. Но вот он здесь. В карете. С ней. На пути в Париж. На душе у него скребли когтями тысячи кошек, Рене все никак не могла перестать прожигать его своими изумрудными глазами, а ему не оставалось ничего другого, кроме как отвернуться к окну и просматривать одинаковые пейзажи, погруженные в сонную сизую дымку. Зрелище было почти гипнотическим. На несколько блаженных минут Александр даже перестал думать, перестал корить себя, перестал искать варианты действий, который он мог бы предпринять, чтобы ситуация была иной. Он отключился, почти перестал существовать. Возможно, именно поэтому губернатор пропустил момент, когда Рене придвинулась ближе к нему. Он пришел в себя, лишь когда ощутил приятную тяжесть на своем плече, когда касание ее волос нежно защекотало его ладонь, когда запах роз и жасмина ударил в ноздри. Александр вздрогнул и повернулся в сторону девушки. Она положила голову в ложбинку между его шеей и ключицами, помещаясь в этом пространстве так идеально, словно его тело было спроектировано специально для нее. Словно он сам был создан для нее. От мысли стало жарко. Близость Рене опьяняла, почти заставляла забыть о том, куда они едут и зачем. Но губернатор не мог себе этого позволить. Он должен был помнить. Сейчас он не принадлежал ей. Не принадлежал даже себе. Он должен был быть оружием Короны. Безличным сосудом. Без чувств и эмоций. Только с целью. Без прошлого и будущего. Только с настоящим. — Прекратите, мадемуазель, — прошептал Александр. Он деликатно отстранился, из-за чего голова Рене сползла с его плеча. Девушка посмотрела на него удивленным и растерянным взглядом. Губернатор пересел на сидение напротив, закинув ногу на ногу и сложив ладони на коленях в замок. Более защитную позу выбрать было сложно. Александр начал с напускным интересом рассматривать обивку бархатных сидений кареты. — В чем дело? — скрестив руки на груди, спросила Рене, в голосе явно сквозила обида. Губернатор тяжело вздохнул, по-прежнему отказываясь поднимать на нее глаза. — По-вашему, мы еще мало вреда нанесли Короне? — устало прошептал он. — Я не понимаю Вас, — девушка нахмурилась. — Вы можете изъясняться конкретнее? — Вчера украли ребенка, — Александр все же взглянул на нее и еще крепче сжал руки на своем колене. — Оторвали от родителей. От привычного мира. Лишь из-за того, что его можно использовать в политических играх. Потому что его исчезновение способно расшатать баланс сил. Устойчивость системы. А где были мы, Рене? Где? Терзания совести по прошествии бессонной ночи усилились в разы, а их разговор в пустынном ночном коридоре Версаля и ее успокаивающие ласкающие душу речи ощущались как никогда далеким. Они меркли на фоне безостановочной настойчивой тупой боли в груди. Тяжесть вины и все связанное с ней напряжение, казалось, душили каждый его вздох. Рене исподлобья взирала на него. Она не проронила больше ни слова. Ее взгляд впивался в саму ткань его естества, и каким-то непонятным образом глаза девушки были полны одновременно раздражения и сострадания. В них он кристально чисто видел отражение своих глубоких переживаний, словно эти ее огромные изумруды подобно зеркалу впитали весь внутренний конфликт, поглотивший его. Рене как будто была способна пробиваться сквозь тщательно выстроенный им фасад, заглядывала в дальние слои его души, где таились все его страхи и сожаления. Ее ладони были так близко. Ему хотелось потянуться к ней, найти утешение в ее объятиях и обрести покой в теплоте ее прикосновений. Но, несмотря на то, что это желание все сильнее и сильнее пульсировало в нем, губернатор остался неподвижен. — Мы предавались удовольствиям. Пока он страдал. И сейчас продолжает страдать. А Вы предлагаете мне будто бы в награду за мой провал еще больше удовольствия, — вопреки своим порывам, Александр откинулся на спинку сидения, как можно дальше от нее. — Я не могу его принять. — Вы не можете контролировать все, — выпалила Рене сквозь зубы. — Но должен! — рявкнул губернатор. Девушка вздрогнула, но ее глаза сверкнули ярким яростным огнем. Александр осекся, чувствуя жгучий стыд. — Простите, — выдохнул он, опустив голову, не в состоянии выдержать силы ее взгляда. — Мое поведение в отношении Вас вновь недостойно. Девушка прищурила глаза и приподняла подбородок. По выражению ее лица Александр безошибочно угадывал, что она была до крайней степени взбешена. И он заслужил каждую частицу ее злости. Но, несмотря на это, губернатор по-прежнему видел беспокойство в ее взгляде, даже заботу и искреннюю поддержку, которую излучало все ее существо. Александр презирал себя за это желание, но ему хотелось выговориться. Возможно, все случившееся разрушало его изнутри сильнее, чем он думал. Он жаждал получить облегчение, своеобразное отпущение грехов, страхов, которые могла даровать лишь она. Слова застревали в горле, но губернатор упрямо заставил себя продираться сквозь свои давно возведенные остроконечные барьеры. — Поймите меня, Рене. Я не был рожден для удовольствий, как Вы, — прошептал он. — Я с семнадцати лет защищаю королевскую семью. Я поклялся оберегать их. Если понадобится, даже ценой собственной жизни. Александр поднял на нее глаза, и их взгляды встретились. Девушка чуть склонила голову набок, теперь от нее волнами исходила еще и грусть. Мужчина сглотнул. — Это моя обязанность. Мой долг. Мой крест. Моя награда и мое наказание. И я принял их. Я вынесу их, — его голос стал тверже, чем когда-либо. — Если Вы дадите мне такую возможность и не добавите проблем. Рене громко и устало выдохнула, покачав головой. — То есть я — одна из ваших проблем? — тихо спросила она. Александр лишь горько рассмеялся. — Вы моя самая главная проблема, Рене. — Вчера в лабиринте Вам так не казалось! — громко воскликнула девушка, в ее глазах заблестели слезы. — Что только подтверждает мои слова! — тоже повысил голос Александр. — Я почти не контролирую себя рядом с Вами! Не могу сохранять даже подобие внутреннего спокойствия. И от Вашего эффекта на меня нет никакого противоядия. Нет обходного пути. Я не могу избежать Вас. Не могу скрыться от этого наваждения. Не могу сдерживаться, не могу управлять собой, не могу никуда спрятаться от своих желаний, не могу их унять. Какой толк от шпиона, который не может справиться со своей вл… Он резко замолчал, чуть было не выпалив слишком многого. Александр устало прикрыл веки. — Какой толк от шпиона, который внимает не голосу разума, а идет на поводу у своих чувств? — исправился он, хотя даже эта фраза показалась излишне откровенной. Он медленно раскрыл глаза. Рене смотрела на него и улыбалась. Губернатор неверяще хмыкнул. — Я вижу, Вас это радует. — А не должно? — девушка изогнула бровь. Александр тяжело вздохнул, но все же не смог сдержать собственной кривой усмешки. Неисправимая. Но если ему так сильно не нравилось ее поведение, то почему его сердце билось такой дикой птицей в груди? Губернатор с трудом вернул себе серьезное и строгое выражение лица. — Мадемуазель де Ноай, если Вы действительно заинтересованы в том, чтобы помочь дофину, прошу, сохраняйте дистанцию, — он почти молил, окинув ее проницательным взглядом. — Я должен быть сосредоточен на деле. Рене, все еще улыбаясь, несколько раз покачала головой, но без слов откинулась на спинку кресла и начала рассматривать проносящиеся за окном окрестности. Александр последовал ее примеру. Карета уже тряслась по неровным мощеным улицам предместья Парижа, ритмичный стук копыт и колес гулко отдавался в узких переулках. В воздухе стоял запах влажной земли и навоза. Они проезжали мимо скромных домиков с соломенными крышами. В своей массе горожане еще спали, большая часть деревянных ставней была закрыта — хозяева не желали, чтобы их покой оказался нарушен. Рыночные лотки только начинали активизироваться, редкие торговцы уже раскладывали свои товары, и первые лучи солнца окрашивали их в золотистый цвет. По мере их приближения к центру, дома становились все выше и наряднее, их фасады украшала затейливая резьба и кованые балконы. Из ближайшей булочной долетал аромат свежеиспеченного хлеба, смешиваясь с гнилостной вонью Сены и нечистот. Александр скривил губы, всматриваясь в элегантные фасады зданий, которые не сказать, что отвлекали от менее роскошных реалий парижской жизни. Он не скучал по столице. Шум города становился все громче, гул голосов и цоканье копыт лошадей смешивались с отдаленными звуками церковных колоколов. Смех и разговоры наполняли воздух, создавая оживленный фон. Не в силах бороться с собой, Александр иногда кидал косые укромные взгляды на Рене. Она продолжала сидеть молча, выглядывая из окна кареты. Он зачаровано смотрел, как солнце красиво освещает ее деликатные черты лица, придавая светлой коже почти ангельское сияние. Иногда ее губы подрагивали, словно она пыталась сдержать улыбку. Губернатор готов был поклясться, что она чувствовала его скрытое внимание, и оно доставляло ей непомерное удовольствие. Александр громко выдохнул. Он нервно начал постукивать пальцами по нежному бархату сидения. Они были почти на месте. Вдоль проспектов выстроились в ряд высокие дома с величественными фасадами — особняки знатных семей. Шум обывателей отошел на задний план, сменившись тихой спокойной элегантностью. В воздухе витал аромат роз и магнолий, который хоть и немного, но все же маскировал стандартную парижскую вонь. Шум проезжающих мимо карет сопровождался редким появлением изысканно одетого аристократа. Но даже здесь, несмотря на всю красоту и роскошь, Александр испытывал глубокое отвращение к Парижу. Его неприязнь к столице была настолько же неописуема, насколько и неоспорима. Карета с легким креном остановилась. Губернатор, не дожидаясь извозчика, отворил двери и покинул ее с плавным отрепетированным изяществом, ставшим для него второй натурой. — Я доведу Вас до дверей, — на ходу бросил он девушке, слегка прочистив горло. Его начищенные туфли издали слабый лязг, коснувшись уличной каменной кладки. Александр расправил камзол и повернулся, протянув Рене ладонь. Губернатор стоял прямо, широко расправив плечи. Его лицо не выдавало ни единой эмоции. — Подавать мне руку — это не нарушение дистанции? — саркастично спросила она, изогнув бровь, но, не раздумывая, вложила свою кисть в его. Александр тихо хмыкнул. Он пытался казаться строгим, но девушка заметила веселые искорки, которые промелькнули в его глазах, когда она, приподняв пышную юбку, выходила из экипажа. — Не могу же я вести себя с Вами, как простолюдин, коим и являюсь, — криво усмехнулся губернатор, отвесив ей небольшой поклон. Как только она оказалась подле него, Александр быстро отпустил ее руку и отодвинулся. От резкости этого жеста ее сердце больно кольнуло, но Рене понимала, почему он так поступил. Разница в их статусе не позволяла ему ни идти с ней за руку, ни подать локоть. Только сопровождать и оказывать учтивую услужливость. Губернатор зашагал вниз по улице. Рене нагнала его, начав иди рядом. Возможно, лишь чуть ближе, чем было уместно. — Ваше низкое происхождение не имеет для меня никакого значения, — прошептала она, подняв голову на Александра. Он одарил ее еще одним коротким, но пронзительным взглядом. Ее дыхание резко стало более учащенным. Мужчина сжал челюсть, продолжая смотреть четко вперед. — На Вашу и мою беду, — выдохнул он, в его голосе были печаль и томление. Они свернули за угол, выйдя на широкий бульвар, вдоль которого также стояли богатые особняки. Улица была усажена раскидистыми деревьями, солнце пробивалось сквозь их извилистые кроны, отбрасывая на брусчатку причудливые тени. Рене придвинулась к Александру еще ближе и поймала его ладонь, теплую и немного шершавую. Она почувствовала, как рука губернатора на мгновение напряглась, он опустил взгляд вниз. Объемные слои ее юбки надежно скрыли этот дерзкий жест. Мужчина немного расслабился, придвинувшись еще ближе и сплетя их пальцы вместе. Свободной рукой он извлек из кармана своего камзола небольшой серебряный ключ и передал девушке. Она удивленно приподняла брови и искоса взглянула на Александра. — От сундука. Переоденьтесь в простое платье, — губернатор чуть склонил голову к ней, отчего его шелковые черные пряди приятно защекотали ее плечо. — Я еще ночью распорядился выслать все на адрес вашего отца. Мой экипаж будет ждать Вас на том же месте, что и сейчас. После завтрака. Рене улыбнулась, пряча ключ в кармане платья. Тот факт, что Александр отдал такой приказ даже при том, что сам так страстно не хотел, чтобы она с ним ехала, характеризовал его лучше, чем любые слова. Всегда готов. К любым исходам. В душе девушки разливалось знакомое трепетное чувство. Она повернулась к губернатору. — Отец не отпустит меня гулять в одиночестве, — прикусив губу, промолвила Рене. — Что делать с сопровождающими меня слугами? Александр молчал несколько секунд. Девушка продолжала завороженно наблюдать за его красивым профилем. Они миновали ворота отцовского особняка. — Я разберусь, — просто ответил губернатор, ободряюще стиснув ее ладонь еще раз. Не успели они подняться по ступеням ко входу, как парадная дверь широко открылась, и Гийом да Ноай быстро выскочил на крыльцо — его лицо осветилось самой счастливой улыбкой в мире. Александр поспешно отпустил руку Рене, лишая девушку своего тепла. Он отступил на шаг назад, наблюдая как маркиз де Лафайет, не теряя времени, преодолел оставшееся расстояние до своей дочери и заключил ее в порывистые крепкие объятия. — Ma fille, — прошептал он в ее волосы. — Papa, — Рене положила голову ему на плечо и зажмурила глаза, вдыхая знакомый древесный аромат его парфюмов и будто бы переносясь назад в детство. Видеть его, прижиматься к нему, слышать его голос — все это вызывало в ней странные эмоции. Она… не скучала. Но ей было приятно знать, что отец в порядке. За последние несколько месяцев он набрал пару лишних килограммов, его кожа приобрела более здоровый вид. Казалось, что даже морщины немного разгладились. Он был одет в дорогой бархат и шелк, мягкость тканей ласкала ее плечи, пока отец продолжал держать ее в своих руках. Девушка все еще чувствовала свою ответственность за него. Ощущала ее всегда, даже когда была совсем ребенком. — Губернатор Бонтан, — наконец отстранившись от Рене, промолвил маркиз де Лафайет, заметив за ее спиной Александра. — Чем обязан Вам такой высокой честью? Желаете остаться на завтрак? Тон отца был учтив, но девушка заметила, что в его глазах промелькнула некая неуверенность, а поза приобрела какую-то странную неловкость. Она нахмурилась. Кажется, Александр тоже уловил легкое изменение в языке тела Гийома де Ноая, потому что тут же ступил вперед и, смиренно поклонившись, произнес: — Я бы с удовольствием, месье, но боюсь, мне нужно спешить, — на устах губернатора играла вежливая тонкая улыбка. — Я в Париже, как обычно, по делам Короны. Так совпало, что мы с Вашей дочерью отбывали из Версаля одновременно. — Месье любезно согласился подвезти меня к дому, — тут же поддержала легенду Рене. — Иначе я был бы очень плохим покровителем, — рассмеялся Александр. — Не знаю даже, как благодарить Вас, — Гийом де Ноай положил руку на плечо дочери и встал рядом. — С тех пор, как Вы взяли Рене под свою опеку, дела нашей семьи резко пошли вверх. Ладонь отца была очень напряженной. Девушка в недоумении повернула к нему голову. Он смотрел на Александра со странной смесью опаски, сомнения и подозрения. Ее сердцу стало неспокойно. — В этом заслуга Вашей дочери, — спокойно ответил губернатор, и Рене вновь на секунду ощутила его ласкающий взгляд на себе. — Мое влияние могло дать только толчок, но не результат. Повисла долгая пауза. Отец продолжал сжимать ее плечо и внимательно смотреть на Александра. — Вы удовлетворены ею? — внезапно спросил Гийом де Ноай. Глаза Рене в шоке расширились. Его вопрос прозвучал двусмысленно. И намеренно. В этом у нее не было никаких сомнений. Улыбка Александра чуть дрогнула. Буквально на мгновение. Он стойко выдержал взгляд маркиза де Лафайета. — Мадемуазель де Ноай является образцовой придворной, — отстраненно и подчеркнуто профессионально ответил губернатор. — Своим острым умом, прекрасными манерами и редким обаянием она снискала себе множество друзей и поклонников, заработав великолепную репутацию. Ваша дочь — настоящее украшение двора. Корона благодарна ей за ее великолепную службу. Как и я. Александр вновь поклонился, не спуская глаз с месье де Ноая. Рене повернула голову к отцу, уловив момент, когда он чуть заметно выдохнул. Но подозрение из его глаз никуда не делось. — Прошу меня извинить, но я, правда, должен идти, — распрямившись и расправив плечи, сообщил губернатор. — Был рад встрече, маркиз. Мадемуазель де Ноай. Желаю Вам прекрасного дня. Александр учтиво кивнул Рене. — И Вам, губернатор Бонтан, — тихо промолвил отец, вымучив из себя улыбку. Девушка лишь скромно присела в реверансе, боясь взглядом, словом или жестом усугубить и без того неловкую ситуацию. Александр развернулся и, высоко подняв голову, размеренно зашагал к воротам. Она с тоской и томлением смотрела ему вслед. Только когда его изящный темный силуэт скрылся из виду, отец позволил себе разжать руку на ее плече. — Ну что же мы стоим, моя милая? — его тон вновь стал теплым и беззаботным. — Проходите быстрее, слуги только приготовили завтрак. С этими словами, все еще придерживая ее за плечи, он провел дочь в дом. Как только Рене переступила порог отцовского поместья, ее шаги тут же утонули в ворсе роскошного ковра, украшавшего фойе. Девушка отметила, что за те два месяца, что ее здесь не было, в парадном холле появились новые изысканные гобелены и картины в позолоченных рамах. Размах убранства казался излишним, не соответствующим уровню отцовского жалованья. Девушка покачала головой. Он никогда не умел распоряжаться деньгами. Отец провел ее в столовую. Слуги засуетились вокруг них. Их движения были точны и слаженны, они с отработанной четкостью выполняли любую просьбу. Их вежливые приветствия и учтивые улыбки заставляли Рене чувствовать себя почетной гостьей. В этот момент ей казалось, что она издалека смотрит мимолетным взглядом на мир, к которому она всегда должна была принадлежать. Однако в ее сердце ощущалась пустота. В девушке поселилось чувство отрешенности, знакомое осознание того, что этот дом никогда не станет для нее родным. Взгляд Рене остановился на изящной фарфоровой вазе, украшавшей столик возле окна, — единственной вещи, оставшейся им от ее матери. В ней стояла одинокая увядшая роза, красота которой будто бы служила пронзительной метафорой ее собственного чувства принадлежности. Рене села за стол, отец расположился напротив нее, беззаботно рассказывая о своих каждодневных заботах. Слуги начали выносить тарелки с едой. Аромат свежеиспеченного хлеба, джема, меда и дымящегося чая наполнял воздух. Золотисто-коричневые круассаны на блюде соседствовали с корзиной хрустящих багетов. На тарелках были разложены вяленое мясо и сыры, их терпкость дразнила вкусовые рецепторы. Чуть позже было подано блюдо с пушистым омлетом, посыпанным зеленью и увенчанным каплей сливочного масла. Легкий ветерок проникал сквозь открытые высокие окна. Прохладный воздух касался лица Рене и деликатно трепал выбившиеся пряди волос. Она на мгновение закрыла глаза, наслаждаясь этим ощущением. На улице ярко светило солнце, освещая пышную зелень садов вокруг особняка. На деревьях весело щебетали птицы, в отдалении были слышны звуки конных экипажей, проезжавших по мощеной дороге. Отец задавал много вопросов о Версальском лете, на которые Рене с удовольствием и искренней охотой отвечала. Напряжение, овладевшее ими на пороге, сошло на нет. Гийом де Ноай, раскрыв рот слушал, как она рассказывала про вечерние прогулки на гондоле, выступлении струнного оркестра на Большом канале и заливисто смеялся над пьяными выходками гостей на приемах принца Филиппа. Когда вынесли десерты, Рене как раз начала говорить про Июльский бал. — Александр оказался весьма искусным танцором, — чувствуя легкий трепет от того, что теперь она может свободно делиться тем, что ей было известно еще с момента их совместных уроков, не вызвав подозрений, девушка оживленно описывала танец губернатора с мадам де Монтеспан. — Вы с месье Бонтаном называете друг друга по имени? — намазывая кусок багета сливочным маслом, будто бы между прочим, спросил отец. Рене нахмурилась. В его позе вновь сквозила настороженность и какая-то странная зажатость. Словно он очень хотел что-то сказать, но не знал как. — Иногда, — пожав плечами, осторожно ответила девушка. — Да, бывает. Повисла тишина. Разговор застопорился. Отец, опустив голову, продолжал сосредоточено елозить ножом по поверхности выпечки. Рене недоуменно за ним наблюдала. Сердце ускорило свой ритм. Она начала неосознанно теребить край скатерти. — Я заметил одну деталь, которая меня немного тревожит, — после длительной паузы промолвил отец, встречаясь взглядом с дочерью. — В чем дело, папá? Маркиз де Лафайет тяжело вздохнул, отложив нож и багет на тарелку и скрестив руки перед собой в замок. — Месье Бонтан — единственный мужчина, в чьем обществе я Вас когда-либо вижу с того самого момента, как он увез Вас в Версаль прошлым летом, ma fille, — отец говорил с какой-то нечитаемой эмоцией в голосе. — Потом целый год именно он сопровождал Вас на уроках танцев. И вот вновь. А сегодня на рассвете его слуги доставили какой-то сундук и сказали, что он для Вас. Рене застыла. Она почувствовала, как ее ладони вспотели. Девушка откусила пирожное и начала очень медленно его пережевывать, чтобы выиграть время для ответа. Направление разговора ей не нравилось. Совсем. Они с отцом никогда не обсуждали ее сердечные дела. Признаться, вплоть до прошлого года их обоих заботили вопросы, куда более существенные. Например, к какому очередному родственнику можно приехать в гости, когда длительность пребывания у предыдущего становилась уж слишком неприлично долгой. Рене оставалось лишь догадываться, насколько близок тот ее образ, что существовал в голове отца, к реальности, но девушка была абсолютно уверена, что он бы не обрадовался, если бы узнал, что буквально вчера она предавалась страстной любви с Александром в фактически публичном месте за спиной ее прошлого любовника, который все еще считал себя нынешним. И являлся ко всему прочему еще и королем Франции. Хотелось схватиться за голову, но она смогла сохранить спокойное лицо. — Наши частые встречи с месье Бонтаном — логичны, он ведь мой покровитель, — сухо ответила Рене, глядя отцу в глаза. — У людей могут возникнуть вопросы, только ли, — в его голосе появилась нетипичная для него твердость и настойчивость. — Простите меня, ma fille. Я ни секунды не сомневаюсь в Вашей благочестивости и осмотрительности. Но репутация — это не о том, кто Вы, а то, что люди думают про Вас. Вы всегда должны принимать во внимание, как Вы будете выглядеть в глазах окружающих. Особенно мужчин, которые могут рассматривать Вас в качестве супруги. Рене почувствовала, как в ее душе зарождается страстная ярость. Для нее это было впервые — доселе она ни разу не злилась на отца. Но сейчас девушка безошибочно узнавала эти обжигающие языки пламени, снедающие ее внутренности. Он никогда не защищал ее. Она с самого детства часами терялась на рынках, в тавернах, в самых сомнительных частях Парижа, сбывала краденное в темных подвалах у людей с весьма недобрыми намерениями. Он не переживал, не интересовался, где она пропадала, откуда у нее появились деньги. Зато сейчас, когда вся эта жизнь осталась далеко позади и, видимо, была благополучно забыта, как страшный сон, он внезапно озаботился ее репутацией и добрым именем. И, по его мнению, как ни парадоксально, ее честь могла быть опорочена из-за частого появления на публике с человеком, сделавшим для создания именно той привлекательной картинки, которой отец так дорожил, больше, чем кто-либо в ее жизни. Он сейчас неуловимо напоминал сторожевого пса, отчаянно охраняющего руку, которая его кормила. — Я не товар на рынке, выставленный лишь для того, чтобы привлечь самого щедрого покупателя, — сквозь зубы процедила Рене, сверкнув глазами. — Я и не прошу Вас им стать, — поспешно сказал отец, слегка опешив от ее тона и слов. — Но более близкое, чем это необходимо, общение с таким человеком, как губернатор Бонтан, не может не вызывать закономерные вопросы. Рене тяжело выдохнула и попыталась успокоить бурю, бушующую в ее душе. Она взяла в обе руки чашку с крепким чаем и сделала большой глоток. Ее пальцы подрагивали. Запах напитка вызывал особенно яркие воспоминания о губернаторе. — Он — влиятельный зрелый неженатый мужчина, Вы — незамужняя молодая девушка, его протеже, — упрямо продолжил свой монолог отец. — Неравенство между Вами слишком очевидно. И я даже не говорю о его происхождении. Девушка не смогла сдержать смешка, чуть не подавившись чаем. Интересно, что сказал бы папá, если бы узнал, что живет в этом особняке и украшает его бессмысленными побрякушками целиком и полностью на деньги Александра? — Что Вы хотите, чтобы я сделала, отец? — Рене изогнула бровь. — Прекратила с ним общаться? Он замялся, опустив голову, и начал нервно крутить в руках салфетку. Девушка в ожидании сверлила его немигающим взглядом. — Не думаю, что это разумно, милая, — наконец протянул мужчина. — Все-таки его покровительство действительно очень нам помогло. Конечно, все упирается в деньги. Рене хмыкнула. Она чувствовала себя обесцененной. Сведенной до сундука, наполненного экю. — К тому же, Вы уже давно не в том возрасте, ma fille, чтобы я Вам указывал, — прошептал маркиз де Лафайет, устало покачав головой. — Но я прошу, молю Вас озаботиться своей репутацией. Слухи — бессердечная вещь. А Ваше доброе имя — это имя всей нашей семьи. — Поверьте, папá, если кто-то посмеет опорочить мою репутацию, месье Бонтан самостоятельно убедится, чтобы на следующий день этот человек оказался на дне Сены. Слова зловеще зависли в воздухе. Отец смотрел на нее, на его лице застыло ошеломление. Рене с трудом сдержала ироничную улыбку, любуясь степенью его наивного неведения. Вы ведь не имеете ни малейшего понятия, на что он способен. Они замолчали. Маркиз де Лафайет начал прожигать взглядом стол, напрочь забыв о багете, который он так усердно намазывал всего несколько минут назад. Рене тоже потеряла аппетит. Она допила чай несколькими большими глотками. — Прошу меня извинить, папá, — учтиво промолвила она и поднялась из-за стола, смягчив свой тон. — Я хотела бы прогуляться по модисткам. Слышала, что давеча открылись несколько великолепных ателье. Пойду наверх и переоденусь с дороги. — Конечно, милая, — отец также встал и слегка улыбнулся, явно радуясь тому, что они заговорили на иную тему. — Но Вы ведь понимаете, что одну Вас я отпустить не смогу? — Конечно, я понимаю. Рене изящно присела в реверансе и, больше не теряя времени, вышла из столовой. Ее сердце все еще усиленно билось, противоречивые эмоции снедали душу. Она стремительно шла по богато украшенным коридорам отцовского особняка, шаги гулко отдавались о стены и потолок. Девушка не могла его винить. Отец, конечно, не был одинок в своих мыслях. Тяжесть общественных ожиданий, понятия о благопристойности, о правильности словно кандалы сковывали ее движения, вновь напоминая обо всех непреодолимых барьерах, стоявших между ней и Александром. Ее мутило. Рене начала подниматься на второй этаж. Ладонь плавно скользила по гладкому лаку перил. Она уже почти слышала шепот и тихие разговоры, которые стали бы преследовать каждое их действие, если бы правда о ней и губернаторе открылась. Осуждающие взгляды социума внимательно бы следили за каждым их шагом, с беспощадной дотошностью хирурга препарируя их отношения. Они бы пересказывали друг другу сказку, что ее связь с Александром была основана на манипуляциях, представляя ее наивной пешкой, попавшей в ловушку хитрого и опытного соблазнителя. Наивной молодой аристократкой, отдавшей по глупости свою честь и невинность простолюдину. Александр же навечно бы носил на себе клеймо покровителя, развратившего свою протеже. Общество не поняло бы ни истинности ее чувств к нему, ни их силы, ни их чистоты. Они бы не смогли осознать глубины и сложности его эмоций. Даже если бы в ее жизни не было Людовика, даже если бы Александр не был его другом, даже если бы все было проще, самой сути их связи, казалось, всегда суждено было быть омраченной жестоким ропотом скандальных домыслов. Разрываясь между желаниями своего сердца и суровой реальностью их положения, Рене чувствовала, как ее решимость начинает пошатываться, как в ней появляются все более и более заметные трещины. Сейчас она особенно ярко осознала, что быть с Александром в открытую — значит пожертвовать своей и его репутацией. Но мысль о том, чтобы вечно скрывать их отношения, оставить их навсегда окутанными тенью, казалась ей еще большей трагедией и предательством самой природы ее чувств к губернатору. Тупая тянущая боль поселилась в ее груди. Она становилась все невыносимее, чем больше девушка размышляла о горькой правде. Александр никогда не позволил бы ей разрушить их доброе имя. Его честь и долг были так же непоколебимы, как и ее томление по нему. Дихотомия их миров казалась непримиримой, и это было душераздирающим свидетельством бессердечных правил их общества. Рене вошла в свою спальню и мягко закрыла за собой дверь, прислонившись к ней спиной. В ее горле стоял ком, одинокая слеза скатилась по щеке. Александр всегда знал правду. И в глубине души она тоже ее знала, но упрямо не хотела брать во внимание. Ее сердце ныло, страдало от невыносимой тоски по миру, в котором можно было бы любить, кого пожелаешь. Ей так хотелось бы проснуться в реальности, где она могла бы даже просто взять его за руку на улице, не боясь запятнать их обоих, не опасаясь осуждения окружающих. Ей хотелось такой жизни, где их единение не оставалось бы невозможным просто по факту ее рождения в знатной семье. Девушка глубоко вздохнула, пытаясь взять под контроль свои эмоции. Она приехала в Париж не для того, чтобы раскиснуть после первого же столкновения с суровой правдой. Александр и так считал ее скорее проблемой, чем ценной союзницей. Девушка не смогла сдержать горькой улыбки, вспомнив о его внезапном приступе откровенности в карете. Рене бы соврала, если бы сказала, что ей не льстил тот факт, что она, возможно, единственный человек в мире, который был способен заставить такого человека, как Александр, потерять контроль. Но он был прав. Сейчас они не могли себе этого позволить. Она обвела глазами комнату. Возле кровати стоял большой дубовый сундук. Девушка нащупала в кармане ключ, который дал ей губернатор, провожая до отцовского дома. Не медля, Рене подошла к нему, опустилась на колени и открыла. Тяжелая крышка скрипнула, когда она аккуратно поднимала ее. Внутри лежало платье из простой хлопковой ткани, на нем — записка. Девушка подняла бумагу и развернула. Ваша маскировка на сегодняшний день Всего одна строчка, написанная его острым стремительным почерком. Закругления букв казались ей сегодня еще более резкими, будто бы Александр писал это сообщение в особо плохом расположении духа. Рене покачала головой, вновь улыбнувшись. Она вытащила платье из сундука. Несмотря на свою видимую непритязательность, оно было приятно и мягко наощупь. Лиф оказался элегантно скроен, тонкие складки создавали сдержанный фасон, а нежная вышивка украшала края рукавов и воротника, придавая простоте некоторую изысканность. Казалось, что Александр позаботился о том, чтобы ей было комфортно, в том числе и в обличье простолюдинки. К ее удивлению, под платьем оказалась что-то еще. Вторая записка лежала на роскошной изумрудной шелковой ткани, расшитой богатыми орнаментами из золотой нити. Рене тут же потянулась к бумаге. Почерк вновь был его, но теперь будто бы чуть более округлый. Маскировка для вашей маскировки. Вы ведь не хотите, чтобы у Вашего отца возникли лишние вопросы? Недоуменно нахмурившись, Рене достала из сундука загадочный элемент гардероба. Им оказалась изысканная накидка невероятной красоты и фактуры. Ее материал был совершенно невесомым — он словно бы утекал сквозь пальцы. Девушка вспомнила, как Катерина рассказывала ей, что такие легкие плащи были популярны для прогулок среди знатных дам Италии — они защищали их кожу от знойного южного солнца. Продумал все до самых мелких деталей. Рене прижала накидку к груди, в очередной раз удивляясь глубине планирования Александра. Это восхищало... и в то же время пугало. Девушка выглянула из окна. Солнце уже было достаточно высоко, и улицы более не казались пустынными. Напротив, за воротами поместья одни за другими проезжали конные экипажи и прогуливались одетые по последней моде прохожие. Времени оставалось не так много. Рене не знала, будет ли Александр ее ждать, если она сильно опоздает. Проверять не очень хочется. Если судить по его вчерашнему настрою, мало что могло помешать губернатору продолжить расследование в одиночестве, и она не собиралась даровать ему такую возможность по глупости. Признаться, Рене вообще была не уверенна, что он приедет за ней, как обещал. Закусив губу, девушка принялась стремительно раздеваться. Узлы шнуровок сегодня были специально завязаны не туго и примитивно — Элиза прекрасно справилась. Рене с облегченным вздохом быстро избавилась от лифа, юбок и корсета, оставшись лишь в нижней сорочке. Она аккуратно примерила присланное Александром платье и критически осмотрела себя в зеркале. Было крайне непривычно видеть в отражении девушку не облаченную в шелка, дорогое кружево и меха, но ткань ее сегодняшнего одеяния все равно приятно ощущалась на коже. И гораздо меньше весила. Рене покрутилась вокруг своей оси. Ее прическа выглядела слишком вычурно для простолюдинки и плохо сочеталась с платьем. Уверенными движениями девушка принялась высвобождать искусно уложенные локоны. Волосы начали свободно опадать за спину. Рене несколько раз тряхнула головой, чтобы придать себе налет неряшливости. Она вновь вгляделась в свое отражение. Уже было чуть лучше. Еще раз взъерошив руками волосы, девушка закуталась в накидку, чуть было не простонав от удовольствия из-за невероятной мягкости ее материала. Она вышла из своей спальни и, вновь перепроверив, что плащ закрывает ее скромное хлопковое платье и его подол не торчит снизу, принялась спускаться по ступеням в холл. Отец уже стоял там вместе с Густавом — он служил им почти с самого начала жизни их семьи в новом особняке. Это был высокий плечистый мужчина средних лет, который выглядел гораздо более устрашающим, чем был на самом деле. Рене облегченно выдохнула. Густав был молчалив и равнодушен почти ко всему, кроме жалованья и выпивки. Если бы ей в шапероны выделили Мариэтту, то хлопот было бы гораздо больше. Эта миловидная пожилая женщина настолько ревностно относилась к своим обязанностям, что проблемы могли бы возникнуть даже у Александра, несмотря на весь его опыт в искусстве убеждения. — Не слишком ли Вы тепло одеты, как для такого солнечного дня? — отец приподнял бровь, оглядывая накидку дочери. — Это особенный шелк, — с готовностью ответила Рене и протянула одну руку вперед, предлагая ему дотронуться до ткани. — Доставлен с самой Поднебесной. Он холодит кожу даже в самый знойный день. Маркиз де Лафайет аккуратно провел ладонью по ее предплечью, его глаза восторженно расширились. — Удивительно, настоящие чудеса, — прошептал он, поднимая взгляд на девушку. — Я подумал, что было бы прекрасно организовать званый ужин в честь Вашего неожиданного приезда. Конечно, подготовить что-то крупное мы уже не успеем, но небольшой вечер в узком семейном кругу был бы весьма кстати. Думаю, что Сюзанна была бы рада вновь Вас увидеть после такой долгой разлуки. Она как раз недавно говорила о некоторых достойных молодых месье, которым можно бы было Вас представить. Рене с трудом выжала из себя улыбку. Кажется, после разговора за завтраком отец решил гораздо серьезнее обеспокоиться вопросом ее ухажеров. — Я буду только рада, папá, — соврала девушка, втайне надеясь, что через день он уже забудет об этой затее. — Густав будет сопровождать Вас сегодня, милая, — маркиз де Лафайет обернулся к слуге. — Не спускайте с нее глаз. Отец строго прищурил глаза и пригрозил ему пальцем. Мужчина поклонился. — Конечно, месье, — учтиво ответил он, но Рене отчетливо услышала в его тоне плохо замаскированный оттенок скуки. Впрочем, для Гийома де Ноая эта нотка явно осталась незамеченной. Он заключил Рене в крепкие объятия и расцеловал в обе щеки. — До вечера, милая. — Папá, — девушка улыбнулась ему. Густав услужливо приоткрыл для нее дверь, и Рене вышла на залитое солнцем крыльцо. Она шла вперед той же дорогой, что и с утра, но в обратном направлении, туда, где должна была вновь остановиться карета Александра. Слуга отставал от нее на несколько шагов. Проходящие мимо элегантные дамы с неприкрытой завистью смотрели на ее накидку. Девушка с трудом сдерживала улыбку, представляя, как бы они удивились, если бы увидели, что скрывается под ней. Рене свернула за угол и все же, не выдержав, начала улыбаться во все зубы. Экипаж губернатора уже был на месте, как и он сам. Александр стоял, облокотившись на карету одним плечом. Его руки были скрещены на груди, но поза излучала какую-то природную непринужденность. Выглядел он… необычно. За неимением более подходящего слова. На мужчине были кожаные обтягивающие брюки и свободная льняная рубаха, верхние пуговицы которой оказались небрежно расстегнуты, открывая весьма соблазнительный вид на его мускулистую грудь. Вместо привычного дорогого камзола или сюртука Александр набросил на себя небрежный холщовый плащ средней степени потертости. Завершали образ полные грязных разводов кожаные высокие сапоги с грубыми железными пряжками. Рене внезапно поняла, что уже несколько секунд стоит, не двигаясь, и просто глазеет на губернатора. Их взгляды встретились. Александр криво усмехнулся, явно получая неприкрытое удовольствие от ее реакции. Даже его улыбка сейчас выглядела по-другому. Девушка почувствовала, как у нее пересыхает во рту. — Мадемуазель, этот месье Вас пугает? — Густав интерпретировал ее странное поведение по-своему. — Мы можем пойти другой дорогой. — Нет-нет, все нормально, — хрипло прошептала Рене, с трудом отыскав свой голос и, к удивлению отцовского слуги, высоко подняв голову, направилась прямиком к губернатору. Чем ближе она была, тем выше приподнимался уголок губ Александра. Он вальяжно отстранился от кареты и открыл для нее двери. — Мадемуазель де Ноай, прошу, — спокойно сказал он, но в его голосе проскользнула нотка веселья. Он почтительно указал рукой в сторону конного экипажа и чуть склонился в поклоне. Рене, не говоря ни слова, одарила Александра лукавым взглядом и забралась внутрь. — Позвольте переговорить с Вами, месье, — губернатор переключил свое внимание на ее сопровождающего. Девушка успела только увидеть растерянное выражение лица Густава, застывшего с открытым в немом вопросе ртом, перед тем, как Александр захлопнул двери кареты. Она осталась в тишине и одиночестве. Окна экипажа были зашторены, отчего внутри царила еще и полутьма. Девушка начала теребить ткань свой накидки. Почему-то ей было неспокойно. Александр не поделился с ней, как собирается решать проблему с шапероном. Она надеялась, что он не думал задействовать свои самые сомнительные методы. Время тянулось медленно, за окном ничего не было слышно. Утратив всякое терпение, Рене уже хотела схватиться за ручку и открыть дверь, но буквально через секунду та распахнулась сама, и Александр с совершенно нечитаемым выражением лица забрался внутрь. Девушка облегченно выдохнула и откинулась на спинку сидения, чем заслужила тихий смешок губернатора. Он расположился напротив нее и трижды громко постучал в стену кареты за собой. В ту же секунду они начали движение. Рене приподняла брови, одарив Александра испытывающим взглядом. Его губы вновь медленно растянулись в улыбке. — Ваш верный сопровождающий проведет эти несколько часов, отдыхая в ближайшей таверне и будет ждать Вас на этом же углу, — без труда определив, что именно она желает узнать, сообщил губернатор. — Если Ваш отец спросит, он ответит, что Вы прошлись вдоль набережной, посетили ателье мадам Лефевр и салон тканей месье Дюпона. Ему как раз подвезли новую коллекцию из Индии. После этого Вы свернули на Rue de Lumière и выбрали себе новые туфли в лавке у сейчас очень модного среди парижской знати синьора Гарсиа. Девушка сосредоточено закусила губу, пытаясь запомнить хитросплетения своей легенды. Ей еще предстояло научиться придумывать на ходу истории с такой дотошной степенью детализации. Оставалось надеяться, что Густав ничего не напутает. — Что Вы ему пообещали за содействие? — спросила она подавшись вперед. — Годовое жалование. И не пообещал, а уже выделил половину суммы, — Александр хмыкнул. — Вторую половину месье получит, если Вы мне сообщите, что он был так же тих и сговорчив, как заверял меня. Рене рассмеялась. Кажется, в ближайшее время ее отцу будет крайне сложно находить Густава по вечерам трезвым. Губернатор продолжал смотреть на нее. Его взгляд был внимательным, оценивающим. — Снимите накидку, мадемуазель, — тихо промолвил он, но прозвучало все равно повелительно. Ей резко стало жарко. Рене приподняла брови. Александр громко выдохнул, покачав головой. Он на секунду отвел взгляд и почесал бровь. — Мне всего лишь нужно быть уверенным, что вы выглядите убедительно, — уже более нейтрально сказал он, вновь подняв на нее голову. Все еще чувствуя, как ее кожа пылает огнем, девушка развязала изящные ленты своей накидки. Материал плавно опал на сидение по ее плечам. Она склонила голову набок и глянула на Александра из-под длинных ресниц, ожидая вердикта. Он смотрел на нее, не отрываясь, не говоря ни слова. Его глаза казались темными, как никогда пронзительными. Ее сердце трепетало, когда она заметила, как он тяжело сглотнул, после чего откинул волосы со лба. Его черные густые пряди сегодня тоже выглядели иначе. Они казались влажными, словно он вымазал их в масле или мазуте. Девушка опустила взгляд на его открытую грудь. С шеи губернатора на нее опускалось длинное ожерелье, свитое из нескольких тонких кожаных жгутов. Александр цокнул языком и слегка разочарованно вздохнул. Рене нахмурилась. — У Вас слишком чистая и нежная кожа, чтобы быть беднячкой, — недовольно сообщил он. — Надеюсь, люди подумают, что Вы из недавно разорившихся купцов. — Справедливости ради, Александр, Вы тоже скорее похожи на зажиточного предводителя банды, чем на жителя трущоб, — обиженно выпалила девушка после такой сухой оценки. — Думаю, я гораздо больше Вас знаю, что такое быть бедной. Губернатор раздраженно на нее зыркнул и начал копаться в увесистой сумке, которая лежала на его сидении. — Это не соревнование, Рене, — сказал он, вытащив оттуда пару потоптанных грязных башмаков и протянув ей. — Наденьте это. — Зачем? — девушка недоуменно взяла их в руки. — Мы направляемся в такое место, от которого свои обычные туфли Вы не отмоете и через тысячу лет. Карета продолжала трястись по мощенной дороге. По мере удаления от богатых районов улицы становились все более шумными и многолюдными. Вместе с этим вонь также начинала ощущаться все заметней и интенсивней. Рене скинула свои атласные туфельки и надела ту обувь, что дал ей Александр. Она оказалась ужасной, но хотя бы растоптанной. Девушка надеялась, что грубая кожа не будет натирать ей ступни и пятки. Губернатор оставшуюся дорогу провел, уставившись в зашторенное окно. Он был погружен в свои мысли, между его бровей залегла напряженная складка. Рене не решалась вырвать его из этих размышлений, помня о его отчаянной просьбе к ней о необходимости дистанции. Они так и просидели молча, пока конный экипаж не остановился. Александр тут же повернул к ней голову. — Дальше мы пойдем пешком, — сообщил он. — Кареты в этих районах привлекают слишком много внимания. Губернатор открыл дверь и ловко спрыгнул на землю. Девушка услышала, как под его сапогами булькнула грязь. Он обернулся. — Руки не подам, прошу прощения, мадемуазель, — уголок его губ вновь пополз вверх. — Нужно оставаться в образе. Рене лишь фыркнула, покачав головой. — Справлюсь и без Вас, — с трудом подавив желание закатить глаза, язвительно ответила она. Оставив накидку внутри кареты, девушка грациозно выбралась наружу, тут же замазав подол платья о месиво из влажной земли, нечистот и навоза. Запах стоял на редкость отвратительный. Хотелось закрыть нос, но она сдержалась. Александр, одарив ее долгим взглядом, словно в попытке удостовериться, что она справится, коротко кивнул и зашагал в сторону улицы, утыканной ветхими неухоженными домиками. — Не отставайте от меня ни на метр, — на ходу кинул он. Повторять дважды было не нужно. Рене быстро нагнала губернатора и принялась идти четко за его спиной. Александр часто петлял, вел ее через лабиринт узких переулков и незаметных проходов. Девушка то и дело оглядывалась, ее движения были скованными, но в то же время решительными. Сердце колотилось в груди. Казалось, что ей вновь открывался давно забытый ею мир. На улицах играли оборванные дети, их смех резко контрастировал с мрачной обстановкой. Из теней то и дело появлялись изможденные силуэты местных обитателей — на их лицах читалась усталость и тоскливое чувство безысходности. Александр шел вперед широким уверенным шагом. Его плечи были расправлены, а голова высоко поднята. Присутствие губернатора будто бы вызывало определенное уважение со стороны жителей этого унылого места. Они смотрели на него со смесью любопытства и опаски, шепот проносился в воздухе, как тихая симфония. Рене пристроилась сбоку от мужчины. Так ей было немного спокойнее. — Вы стоически переносите этот запах, — прошептал он, искоса на нее глянув. — Признаться, я впечатлен. — Не думайте, месье Бонтан, что я впервые бываю в подобных местах, — ответила девушка. Как раз в этот момент на их пути попалась мертвая крыса. В отвращении скривив губы и отведя взор в сторону, Рене переступила через нее. — Ваш дядя? — тихо спросил Александр. Она лишь кивнула. Эта рана все еще не зажила. Все еще болела. Губернатор дотронулся до ее локтя. Лишь на секунду, но этого хватило, чтобы чуть ослабить давление в ее груди. — Мне жаль, что Корона поступила с Вашей семьей подобным образом, — в его голосе слышалась искренняя глубокая печаль. — Брат не должен нести ответственность за деяния другого брата. И уж тем более этого не должны делать его дети. У меня тогда не было права голоса. — За какой вердикт голосовал Ваш отец? Она всегда хотела знать, но не решалась спросить. Боялась, что Александр соврет. Боялась, что если не соврет и ответ ей не понравится, это убьет ту теплоту к нему, что зрела в ней все это время. Но он был прав. Дети не несли ответственность за грехи отцов. — За оправдательный. Рене резко повернула к нему голову. Он не смотрел на нее, она видела только его профиль. Его лицо было расслабленное, спокойное, не было ни напряжения в челюсти, ни отпечатка вины или сожаления в линии губ. Он выглядел умиротворенно. Искренне. — Моего отца много за что можно корить, но он был справедливым, — словно почувствовав удивление в ее взгляде, Александр пожал плечами. Он продолжал идти вперед быстрым шагов, девушка едва поспевала за ним. — Возможно, если бы мою семью не лишили всего, мы бы никогда с Вами не встретились, — запыхавшись промолвила она. Александр резко остановился и обернулся. Он внимательно посмотрел на нее. Рене понимала, что губернатор сейчас может рассмотреть в ее глазах, и даже не пыталась этого скрыть. Она уже не представляла себе жизнь, в которой бы не было его. Более того — даже не хотела представлять. Сама мысль о подобном казалась нелепой. — Я очень сомневаюсь, что с Вашей красотой и умом, Вы бы в конечном итоге не оказались при дворе, — мягко улыбнувшись, прошептал Александр. — Мы бы встретились, Рене. Так или иначе. — Но не таким образом. — Не таким, — в его глазах на секунду мелькнул стыд, он напряженно кивнул. — Возможно, я шантажировал бы Вас чем-то другим. Рене рассмеялась, в неверии покачав головой. Она скрестила руки перед грудью, дерзко сверкнув глазами. — Думаете, нет такого варианта событий, где Вы не прибегаете к шантажу? — Я — это я, мадемуазель, а Вы — это Вы, — Александр криво усмехнулся, но в этой улыбке было больше печали, чем иронии. — Даже если бы между нами изменились детали, суть осталась бы прежней. — Будто бы это судьба? — неожиданно для нее самой, сорвалось с губ Рене. Глаза Александра на секунду в изумлении расширились. Он отвернулся и продолжил идти. Рене поспешила за ним. Его подбородок был напряжен. — Либо же логическая закономерность, — после очень длительной паузы ответил он, тяжело вздохнув. Он не хотел, чтобы это было судьбой. Не желал в это верить. Мысль о том, что каждое их действие, каждый поступок и все исходы были заранее предопределены, вызывала яростное отторжение в его душе. Совпадения, случайности — пускай. Но привязывать все происходящее к концепту судьбы казалось безответственным и пугающим. Он надеялся, что ими управляет сила выбора и способность прокладывать свой собственный путь среди хаоса жизни. Они свернули за угол, и Александр заметил, наконец, то, что искал. Наполовину отвалившаяся вывеска «Мерцающий фонарь» шатко покачивалась над входом в обветшалый кабак. Древко таблички было потрескавшимся и облезлым, краска надписи давно выцвела, а единственным заметным знаком оставался висящий рядом большой железный светильник, который, правда, не то, что не мерцал, а и не горел вовсе. Губернатор остановился перед дверью. — Мы на месте, — он повернулся к Рене. — Постарайтесь не привлекать лишнее внимание. Он одарил ее вкрадчивым взглядом. Девушка кивнула и нервно расправила складки своего скромного платья. Александр уверенно толкнул дверь, и они переступили порог. Внутри их встретил хор оглушительного смеха, ругани, звона кружек и весьма паршивой игры на скрипке. Интерьер кабака можно было охарактеризовать месивом из несовпадающих столов и стульев с до блеска отполированными от многолетнего использования поверхностями. Вокруг них стоял запах тушеного мяса, пива, пота и дыма из бесчисленных трубок. — Держитесь ближе ко мне, — прошептал Александр, аккуратно прикоснувшись к локтю девушки. — Не отходите ни на шаг. Я и не собиралась. Они протискивались сквозь тесное пространство заведения. Посетителей было на удивление много, как для полудня. В основном это были бедняки и рабочие. Возможно, посещение подобных мест было единственной отрадой в их нелегкой жизни. Они были поглощены разговорами друг с другом, дружескими и не очень перебранками и содержимым своих стаканов. Рене почти прижималась к Александру сбоку. Мужчины все равно кидали на нее голодные хищные взгляды, кое-кто присвистывал вслед. Губернатор, опасно стрельнув глазами в сторону особо шумной в этом плане компании, взял девушку за плечо, продвигаясь к пустым столам возле стойки с алкогольными напитками. Он вальяжно плюхнулся за один из них, вызывающе развалившись на стуле. Рене аккуратно присела рядом, опустив голову и пытаясь не устанавливать зрительный контакт с глазевшими на нее завсегдатаями здешнего заведения. Александр же, напротив, внимательно осматривался, его натренированные глаза бегали от одного лица к другому. В дальнем правом углу под венком фиалок пока что никто не сидел. — Его еще нет, — наклонившись к Рене, прошептал губернатор. — Будем ждать его здесь. — Вы уверены, что он придет? — девушка нахмурилась. — Нет. Но очень на это надеюсь. К ним подошла, по всей видимости, хозяйка кабака, нагруженная подносом, полным кружек с пивом. Это была полная женщина средних лет с суровым усталым взглядом, который тем не менее стал чуть теплее и обходительнее, когда ее глаза остановились на Александре. — Чем могу побаловать вас двоих? — громком спросила она, перекрикивая стоячий в заведении гул. — Эль у нас крепкий, а рагу — теплое. Идеальное сочетание на голодное пузо. Александр кивнул в знак благодарности, его взор на мгновение переместился к Рене, а затем вернулся к хозяйке кабака. — Пиво для меня и разбавленное вино для девки, — заказал он, его тон был непривычно груб и расхлябан. — Держи, за твои труды. Он протянул ей несколько монет. Глаза женщины сверкнули. Она быстро спрятала деньги в кармане платья и широко улыбнулась, продемонстрировав несколько отсутствующих зубов. — Эль, разбавленное вино и печеночный пирог в качестве комплимента, для доброго господина и госпожи, — бойко отрапортовала она, а затем развернулась и растворилась в шумной толпе. Рене в ошеломлении посмотрела на Александра. Мужчина встретился с ней взглядом. — Ваш язык и манера речи… Они переменились. Губернатор начал разговаривать, как заправский парижский темный делец из самых сомнительных районов. Она сама общалась с такими людьми когда-то. И Александр был настолько убедителен в этом, что девушка от шока даже растеряла почти все слова. Он криво усмехнулся. — Послушай, милочка, я уже месяц живу рядом со строителями. Такое не проходит бесследно, — громко промолвил губернатор, изогнув бровь, а потом шепотом добавил уже своим привычным тоном. — Если не можете сделать так же, то лучше по возможности молчите. Рене и не знала, что сказать. Если до этого у нее еще были какие-то мысли в голове, то сейчас они пропали окончательно после того, как он так развязно назвал ее «милочкой». Девушка лишь покачала головой, пытаясь подавить вырывающийся из нее смех. Александр, все еще улыбаясь, продолжил внимательно осматриваться. Разношерстная толпа представляла собой пеструю россыпь лиц — открытых, пьяных, заплывших, усталых, раздраженных. У кого-то виднелись синяки после годной драки. Внезапно по его позвоночнику пробежал холодок. Он четко ощутил его — чужой взгляд на себе, уловил этот неосязаемый сдвиг в атмосфере общей серости и разнузданности. Тончайшее чутье, отточенное годами тренировок и опыта, заставило его застыть. Он искоса посмотрел в дальний, противоположный от них угол. В тени с отрешенным видом сидел мужчина. Его черты лица были частично скрыты накинутым на голову капюшоном. Он будто бы стремился слиться с фоном, пытался остаться незамеченным. Из трубки, которую он держал в руках, лениво вырывался дым, витая в воздухе. Александр не видел глаз незнакомца, но чувство пристального, пусть и невидимого взгляда оставалось. Губернатор затаил дыхание. Он слегка повернул голову, направив свой пронзительный взор на загадочную фигуру в невысказанном вызове. Буквально сразу странное ощущение пропало. Мужчина в плаще сделал глубокий затяг из своей трубки, выпустил клуб дыма и отвернул голову в другую сторону. Александр продолжал смотреть на него еще несколько секунд, но тот оставался неподвижным. Перед ним с громким стуком поставили кружку с пивом. Губернатор быстро вернул свое внимание к столу. Рядом с его выпивкой стояла тарелка с печеночным пирогом, начинка не очень аппетитно вываливалась из него. Рене держала в руках свое вино и вглядывалась в его мутный цвет. На ее лице застыло выражение плохо скрываемого отвращения. Губернатор хмыкнул. — Делайте вид, что пьете, на самом же деле лишь смачивайте губы, — посоветовал он, потянувшись к своему напитку. Но не успел он сделать и одного воображаемого глотка, как позади услышал звон металла, а уже через секунду на стул напротив него вальяжно опустилась высокая стройная женщина в красном свободном платье. Цыганка. Ее руки были усеяны множеством блестящих браслетов. Смуглое длинное лицо уже было тронуто россыпью мелких морщин, большие темные выразительные глаза ярко подчеркивались плотной черной подводкой. Блестящие черные локоны были заплетены в две плотные косы и выглядывали из-под плотного бордового платка. Она жеманно улыбнулась, оперлась о стол локтем и положила голову на ладонь. — Загадочный незнакомец посетил нашу дыру, — во французском женщины чувствовался очень сильный налет южного акцента. — Погадать тебе, le beau? Она облизала губы, оглядывая Александра. Губернатор краем глаза заметил, как Рене неодобрительно прищурилась и скрестила руки на груди. Он криво улыбнулся, прекрасно понимая, что цыганку интересует не столько он, сколько содержимое его кошелька. — Благодарю, но мне неинтересно мое будущее, — холодно ответил он, одарив женщину безразличным взглядом. — Совсем-совсем? — цыганка подалась вперед еще больше, открывая чуть лучший вид на свое декольте и надув губы. — Твоя судьба тебе совершенно безразлична? — Какая разница, если ее не изменить? — губернатор изогнул бровь. — Но можно достойно прожить, — улыбка женщины стала шире. Александр лишь презрительно хмыкнул и сделал вид, что отпивает глоток пива из своей кружки. Цыганка сверкнула глазами. — Ах, не веришь во все это? — оскалилась она, из ее тона пропала приторная сладость. Женщина резко обернулась к центру кабака. — Дамы и господа, к нам пожаловал скептик, посмевший усомниться в даре прорицания синьорины Розалии! — громко, перекрикивая какофонию голосов и жалкие потуги скрипки, сказала она, привстав со стула. — Вы только на него посмотрите. Неверующий. Ведомый разумом и сухим познанием. Такой эдакий! Цыганка указала на него рукой, а после начала громко хлопать. Александр сверлил ее яростным взглядом. — Кажется, Вы говорили, что мы не должны привлекать внимание, — наклонившись к нему, прошептала Рене. Губернатор тяжело выдохнул. Он и без нее видел, что на них таращился уже почти каждый присутствующий. Самые любопытные зеваки даже повставали со своих мест. Александр быстро посмотрел в дальний угол. Незнакомца с трубкой там уже не было. Он нахмурился. — Хорошо! — прошипел он и, перегнувшись через стол, схватил синьорину Розалию за руку, заставив сесть. — Одно гадание. Самое быстрое. Я заплачу тебе. И ты уйдешь. Поняла меня? Губы цыганки вновь растянулись в приторной улыбке. — Как пожелаешь, красавчик. Она достала из складок своего платья колоду карт таро и начала ее тасовать, напевая под нос тягучую мелодию на непонятном языке. Александр в нетерпении ждал, то и дело осматриваясь по сторонам. К счастью, посетители быстро утратили к ним всякий интерес. Видимо, подобные представления от синьорины Розалии они видели уже не раз. Рене откинулась на стуле и внимательно наблюдала за происходящим. Ее губы немного тряслись, словно она с трудом пыталась сдержать смех. Александр стрельнул в нее недовольным взглядом. Цыганка продолжала неторопливо перетасовывать колоду. — Начнешь или нет? — потеряв всякое терпение, спросил губернатор. Женщина посмотрела на него так, словно он спросил ее о несусветной глупости. — Сначала ты должен задать вопрос, — медленно и вкрадчиво сказала она, будто бы разговаривая с двухлетним ребенком. Александр раздраженно простонал. Merde, и угораздило же вляпаться в такое. Он судорожно пытался придумать хоть что-то внятное. — Найду ли я в Париже... то, что ищу? — устало выпалил он. — Обычно вопросы задают более конкретные, — нахмурилась цыганка. Александр оперся о стол локтями и наклонился вперед. — Не думал, синьорина Розалия, что истинная магия и прорицание настолько зависят от таких несущественных нюансов, — саркастически промолвил он, оскалившись. Если бы взглядом можно было убивать, он бы уже давно был мертв. Ноздри цыганки раздувались от едва сдерживаемой злости. Громко фыркнув, она положила карты на стол, раскрыла их веером и принялась совершать над ними замысловатые движения руками, что-то проговаривая себе под нос. Александр со все большим раздражением наблюдал за этим доморощенным театром. Наконец, она открыла глаза. — Тяни карту, ворчун, — буркнула синьорина Розалия, прищурившись. Все еще не в состоянии поверить, что он участвует в этом фарсе, Александр со вздохом потянулся к колоде. Не заморачиваясь, он вытащил первую карту сверху и протянул гадалке. Женщина взяла ее в руки и перевернула. На ее лица расплылась широкая улыбка. — Мммм, какой un mec chanceux, — она изогнула бровь и медленно протянула карту по столу рубашкой вверх к Александру, стрельнув странным взглядом в сторону Рене. Губернатор поднес ее к глазам и без особого интереса глянул. Его сердце екнуло и провалилось. Он стиснул челюсть. — Она означает, что… — Я догадываюсь, что она означает, синьорина Розалия, — перебил ее Александр, опустив карту и вернув ее в колоду. — Сколько я тебе должен? — Мог бы и дослушать, — обиженно пробурчала цыганка, но потом быстро добавила. — 10 экю. — Ну и расценки у тебя! — губернатор в ошеломлении округлил глаза. — Был бы любезнее, попросила бы меньше. Покачав головой, он вздохнул и начал рыться в кармане. Главное, что это нелепое действо закончилось. Губернатор опустил монеты в вытянутую ладонь синьорины Розалии. — Держи, — сказал он, сверкнув глазами. — И ступай с миром. Цыганка тут же поднялась из-за стола и, схватив полученную ими в качестве комплимента тарелку с печеночным пирогом, стремительно зашагала в центр зала. — Эй! — крикнул ей вслед Александр, ошеломленно моргая. Синьорина Розалия обернулась и показала ему язык. — В качестве компенсации! — громко сказала она. — И зачем я только к тебе села? Только настроение испортил. Она сплюнула на дряхлый деревянный пол и, отвернувшись, растворилась в толчее людей, скорее всего выискивая более сговорчивых жертв. — Поверить не могу..., — Александр откинулся на спинку стула и устало потер бровь. Рене смотрела на него со смесью умиления, сочувствия и веселья. — Вы же все равно не собирались его есть, — улыбнувшись, промолвила девушка. — Это не значит, что я должен потакать кражам среди белого дня. Она придвинулась к нему чуть ближе. — Что за карту Вы вытянули? — тихо спросила Рене, направив корпус в его сторону и слегка подавшись вперед. Александр повернул к ней голову и она застыла. Во рту у девушки пересохло. Его взгляд был пронизан острой, очень сильной эмоцией. — Les amoureux, — хрипло прошептал он. Ее сердце принялось больно стучать. Какая-то будто бы неведомая сила, начала тянуть ее к нему. Сантиметр за сантиметром, все ближе и ближе, пока она не обвила рукой его шею. Александр не сопротивлялся, но и не предпринимал никаких ответных действий. Лишь смотрел на нее. Рене хотелось его поцеловать. Здесь не было ее отца. Не было Людовика. Не было остальных придворных. Не было неустанного, внимательного и строгого взгляда общества. Людей, которые окружали их сейчас, не заботили их статусы, их титулы. Их вообще они не заботили — у них были свои проблемы. Усилив хватку на шее Александра, Рене впилась поцелуем в его губы, больше всего на свете боясь, что он ей не ответит. Он ответил. Страстно и глубоко, зарывшись руками в ее волосы. Их языки сплелись в жестком танце. Они впервые целовались в открытую, у всех на виду. И это было опьяняющее чувство. Уникальное, ни с чем не сравнимое ощущение свободы. Время потеряло привычное течение. Рене не могла понять, прошли секунды, минуты или часы. Она простонала в его губы, когда ей перестало хватать воздуха, и счастливо рассмеялась. Александр отстранился, тяжело дыша, и провел ладонью по ее щеке. Он улыбнулся ей, но буквально через мгновение его лицо сосредоточенно застыло. Он смотрел за плечо девушки. — Вот он. Наш человек, — тихо сказал губернатор. — Пьер Дюваль. Рене обернулась, проследив за его взглядом. За стойкой в правом углу под венком фиалок сидел молодой мужчина, одетый несколько аккуратнее, чем большинство завсегдатаев этой дыры. Его волосы и лицо были чистыми и ухоженными. Он сидел, напряженно ссутулив плечи, и то и дело озирался, этим достаточно очевидно выдавая, что кого-то ждет. В отличие от него, Александр вальяжно развалился на стуле, демонстративно глядя на соседний стол, где шумная компания увлеченно играла в кости. Рене наклонилась к нему. — Что будем делать? — Закажите ему пива, — криво улыбнувшись, сказал Александр, симулируя крупный глоток из своей кружки. Девушка ошеломленно на него посмотрела, не ожидая подобного поручения. Губернатор изогнул бровь и немного повернул к ней голову. Его взгляд был испытывающим, в нем явно считывался вызов. Девушка прищурилась и решительно приподняла подбородок. Она сделала вид, что пригубила свое ужасно пахнущее вино и начала выискивать глазами хозяйку кабака. — Эгей, сюда! — крикнула девушка, небрежно вздернув руку, когда та показалась в поле ее зрения. Рене пыталась вспомнить речь Элизы. То, как она формировала звуки. Они казались открытыми, менее объемными. Некоторые слоги служанка будто бы слегка проглатывала. Ее говор был быстрый и небрежный, словно слова не совсем успевали угнаться за стремительностью ее мыслей. — Что желаешь? Обновить тебе напиток? — спросила хозяйка кабака, вновь оказавшись у их столика. — Не, мне пока хватит, — Рене оперлась на локти и соблазнительно наклонилась над столом, чуть подавшись в сторону стойки с алкоголем. — А вот тому красавчику в дальнем углу, кажется, не помешает большая кружка холодного пива. Скажи, что от Рыжей Ре. Девушка кокетливо указала пальцем на месье Дюваля и, томно улыбаясь, протянула женщине несколько монет. Та взяла их и, покачав головой, удалилась, что-то бурча себе под нос про вольные нравы молодых девушек. Александр хмыкнул. — Рыжая Ре? — он повернул к ней голову и чуть наклонился, в его глазах плясали веселые искорки. — Посмотрела бы я, как Вы на ходу себе придумываете прозвище, которое покажется аутентичным, в этой дыре, — пожала плечами Рене. Он хрипло хохотнул и приблизив свои губы к ее уху зашептал. — Как Вам Черный Сандр? — Отныне буду называть Вас именно так, — Рене закусила нижнюю губу, сдерживая широкую улыбку. — Вы хорошо справились, мадемуазель, — отстранившись, уже серьезнее сказал Александр. — Теперь не спускайте с него глаз. Установите зрительный контакт, когда он оглянется в Вашу сторону. Так и случилось. Стоило только кружке с пивом появиться перед носом их информатора, и хозяйке кабака переброситься с ним парой слов, как Пьер Дюваль начал активно крутить головой, осматривая заведение. Его карие глаза остановились на Рене, и та тут же послала ему воздушный поцелуй. Александр непроизвольно скривил губы и сжал лежащую на столе руку в кулак, несмотря на то, что прекрасно понимал суть всего этого театра. Пьер, все еще настороженно оглядываясь, поднял со стойки свой напиток и подошел в их угол. — Месье Дюваль? — прошептал губернатор, не глядя на него. Мужчина кивнул, и Александр в приглашающим жесте указал головой на свободный стул, предлагая тому сесть. Тот поспешно опустился напротив них и придвинулся ближе к столу. — Вижу, Вы серьезно отнеслись к моей просьбе об анонимности, — возбужденно зашептал мужчина, сделав настоящий увесистый глоток из своей кружки. — Никогда бы не принял Вас за камердинера Его Величества. — Губернатора Версаля, — твердо исправил его Александр. Он почувствовал, как Рене резко повернулась к нему. Мужчина искоса на нее глянул. Девушка улыбалась, в ее глазах застыло удивление, удовлетворение и надежда. Александр ощутил, как внутри его души разливается приятное тепло. — Еще и проститутку наняли сопровождать вас, — одобрительно хмыкнул Пьер Дюваль, оценивающе пробежавшись взором по Рене. — Хорошенькая. Девушка возмущенно открыла рот и уже хотела было что-то ответить, но Александр быстро пихнул ее коленом под столом, возвещая свое внимание к месье Дювалю. Он оказался весьма говорливым. — Я оценил эту сцену с поцелуем несколько минут назад, — Пьер присвистнул. — Думаю, как и половина кабака. — Ближе к делу, месье, — устало вздохнув, тихо промолвил Александр, подавшись вперед. — Мне сообщили, что Вы готовы поделиться информацией о салонах мадам де Монтеспан. Пьер Дюваль нервно облизал губы и тоже склонился над столом. Перед тем, как заговорить, он еще раз с опаской оглянулся по сторонам. — Да-да, конечно, — быстро прошептал мужчина. — Первое, что Вам необходимо понять, месье Бонтан, — маркиза на самом деле проводила два типа салонов. Точнее, сначала один, а потом два. — Чем они отличались? — Первый тип проходил все время. В ноябре, декабре и январе и вовсе был только он. На этих вечерах гости обсуждали философские вопросы, собирался книжный клуб, маркиза нанимала музыкантов, устраивала званые ужины, были танцевальные вечера, — Пьер Дюваль, скривившись, отпил еще пива. — Стандартный набор всех этих претенциозных сборищ. — Сколько гостей в них участвовало? — Александр сложил перед собой руки в треугольник и положил на них подбородок. — Несколько десятков человек, в некоторые дни — около пятидесяти. Я составил список всех, кто присутствовал там за этот год, — в голосе мужчины проскользила мимолетная нотка гордости. — Чаще всего гости были те же самые. Месье Дюваль замолчал, переводя дух. Александр не сводил с него внимательного взгляда. Рене поняла, что губернатор явно ждет, когда ему продемонстрируют эту бумагу. Он приподнял бровь. Словно спохватившись, Пьер Дюваль начал рыться в своей дорожной сумке и достал оттуда несколько листов. Он протянул их Александру. Губернатор быстро пробежался по ним глазами, его длинные пальцы водили по строчкам. Рене, пользуясь преимуществом своей фривольной роли, игриво положила голову ему на плечо, пытаясь тоже разглядеть список имен. Александр стиснул челюсть, одарив ее недовольным взором, но не оттолкнул. Рене ухмыльнулась, прижавшись еще ближе к нему. Пьер Дюваль наблюдал за ними со смесью неловкости и любопытства. На бумагах были записаны имена чуть ли не всего двора, начиная от принца Филиппа и заканчивая Франсуа де Вильруа. Явно не то, что искал Александр. Рене нахмурилась, и словно в подтверждение ее мыслей, губернатор тяжело вздохнул. Он вновь поднял глаза на месье Дюваля. — Что-то мне подсказывает, что на втором типе салонов все было не так стандартно, — склонив голову, промолвил он. Их информатор поспешно закивал, вновь наклонившись через стол. — Примерно с февраля маркиза каждый раз в районе десяти часов вечера сообщала гостям, что отходит ко сну, но при этом призывала их ни в коем случае не прерывать из-за этого веселье, — он фыркнул. — К огромному облегчению всех гостей и недовольству слуг. На самом же деле это было прикрытие. В это время она присоединялась к тем, кто приходил на ее второй салон. — Они проходили параллельно? — Да. На второй салон гости прибывали через черный ход. Они все были в масках. В списках фигурировали лишь их имена — никаких фамилий. И звания. Это уже что-то. Александр почувствовал, как его сердце забилось быстрее. Такие ухищрения люди не устраивают просто так. Тем более такие люди, как мадам де Монтеспан, для которой внимание, престиж и связанная с ними публичность были сродни священному нектару богов. — Вы сказали, что были указаны их звания? — задумчиво прошептал Александр. — Военные? — Церковные. Кардинал, епископ, клирик, священник, диакон. — Гости этих салонов были священнослужителями? — губернатор недоуменно почесал бровь. — Нет, они все приходили в светском. Их звания были лишь искусственными прозвищами. Что-то вроде способа идентификации. — Что происходило на этих собраниях? Их информатор тяжело вздохнул и вновь оглянулся по сторонам. — Никто Вам не скажет, губернатор, — прошептал он даже тише, чем до этого. — Они происходили за закрытыми дверьми. Слуги, которые приносили туда напитки и еду, утверждали, что участники молчали в моменты, когда были не одни. Какая-то сатанинская чертовщина. Пьера Дювалья заметно передернуло. Он перекрестился и начал читать молитву. — Ora pro nobis, Sancta Dei Genetrix. Ut digni efficiamur promissionibus Christi… — бормотал мужчина себе под нос. Александр с Рене переглянулись. Девушка выглядела напряженной, она обняла себя двумя руками и прикусила губу. Все приходящее казалось… зловещим. Конечно, губернатор не верил ни в мистику, ни в потустороннее, но даже ему стало неспокойно. Кожа покрылась мурашками. — У Вас есть список участников этих встреч? — спросил Александр, когда Пьер Дюваль закончил свою молитву. — Я был распорядителем на входе на большинстве из них, — кивнул он. — Гостей было девятеро. Каждый раз одни и те же имена. Большая часть из них — английские. Я помню их наизусть, но переписал все на бумагу перед нашей встречей. — И где же эта бумага? — В моей комнате, над кабаком, — месье Дюваль тяжело сглотнул, но его кулаки решительно сжались. Александр хмыкнул. Конечно, как же иначе. — Я так понимаю, Вы отдадите бумагу мне только после оплаты, — губернатор саркастически выгнул бровь. — То, что Ваш человек обещал мне, губернатор, — Пьер Дюваль смотрел ему прямо в глаза, его слова звучали отчаянно. — Сумма, которая покроет мой карточный долг. Александр склонил голову. Он запустил руку в свою сумку и достал оттуда увесистый кожаный мешок. Месье Дюваль облизал губы. — Тут половина, — прошептал губернатор, передавая ему деньги под столом. — Вторую получите, когда бумага будет у меня. Я всегда выполняю свои обещания. Пьер долго смотрел на Александра. На его лице застыло сомнение. Губернатор расслабленно откинулся на спинку сидения и принялся стучать пальцами по столу, ожидания решения месье Дюваля. — Сейчас вернусь, — наконец прошептал Пьер, пряча мешочек с деньгами во внутренний карман своего простого камзола. Отпив еще несколько больших глотков из пивной кружки, мужчина поднялся и стремительно зашагал вглубь кабака, скрывшись в коридоре. Александр повернул голову к Рене и позволил себе небольшую улыбку. Может, в мистику и магию он и не верил, но это не касалось интуиции. И сейчас он чувствовал, остро и глубоко, что доказательства, которые он искал, будут на листе с этими девятью именами. Девушка улыбнулась ему в ответ. Они принялись ждать, вслушиваясь в фальшивую игру скрипки. Минуты тянулись. Кабак наполнялся все новыми и новыми людьми, вокруг стоял звон кружек и громкий гул голосов. Чем больше проходило времени, тем сильнее Александр ощущал поднимающуюся в душе тревогу. — Что-то не так, — прошептал он. — Его слишком долго нет. Рене кивнула, ее брови нахмурились в беспокойстве. — Думаете, сбежал? — Не сбежал бы без второй части суммы, — отрицательно мотнул головой Александр, прожигая взглядом выход в коридор. — Возможно, решил пересчитать деньги? Губернатор сжал челюсть. Его обостренное чувство опасности, отточенное годами шпионажа, трубило тревогу. Чем дольше информатор отсутствовал, тем сильнее он ощущал, что дело неладно. Шумная компания завсегдатаев разразилась оглушающим хохотом, их бурное веселье разнеслось по всему кабаку, еще больше действуя ему на нервы. Александр не отрывал взгляда от лестницы, в голове его проносились всевозможные варианты развития событий. — Нет, что-то происходит, — резко промолвил он. — Нужно подняться за ним. Не дожидаясь ответа, губернатор быстро встал и сделал несколько шагов из-за стола. — Мне сидеть здесь? — поспешно спросила Рене. Он застыл и посмотрел на нее. Тащить девушку наверх, когда он не знал, что может там обнаружить, казалось плохой идеей, но решение оставить ее здесь виделось еще более опасным. Он помнил, как смотрели на нее мужчины, когда они зашли. Как все еще поглядывали, несмотря на его присутствие. — Нет, идете со мной, — твердо сказал он, а потом еще более жестко добавил. — Держитесь за спиной. Молчите. Губернатор внимательно вгляделся в ее глаза, чтобы убедиться, что она его поняла. Девушка кивнула, в ее взгляде на секунду промелькнул испуг, но она быстро сжала губы и уверенно встала. Они начали пробираться к выходу в коридор. Александр шел медленно, чтобы убедиться, что она точно не отстанет. Мужчины продолжали на нее пялиться. Какой-то прыщавый паренек присвистнул. Губернатор с трудом подавил желание уткнуть его лицом в стол. Они вышли в пустынный небольшой коридор, и начали подниматься наверх по дряхлой лестнице. Ступени скрипели под их ногами. Звуки музыки и смеха постепенно становились все менее и менее громкими. Они достигли коридора второго этажа. Воздух здесь казался спертым и в нем витало почти осязаемое напряжение, невысказанное чувство угрозы. Рука Александра инстинктивно потянулась к спрятанному в плаще кинжалу, его чувства были обострены до предела. Он еще раз жестом приказал Рене держаться позади него. На втором этаже было три двери. Александр аккуратно подошел к первой и прислушался. Он четко уловил скрип кровати и громкие вздохи, приглушенные стоны, женские вскрики. Губернатор тут же потерял к комнате всякий интерес. Он медленно передвинулся к следующей. За новой дверью не было слышно ни звука. Он досчитал до десяти, чтобы убедиться, что внутри тихо. Александр поднял руку и спокойно постучал. Ответа не последовало. В его горле пересохло. Губернатор опустил пальцы на дверную ручку, сердце гулко забилось в груди. Рене громко дышала за его спиной. Оглушающе. Тусклый свет от мерцающей свечи в коридоре отбрасывал жуткие тени на вертикальные поверхности. Переместив вторую ладонь с кинжала на висящий на поясе пистоль, Александр медленно повернул ручку. Дверь тут же поддалась. Плохой знак. Он резко толкнул ее и ворвался внутрь комнаты, выхватив оружие. Мужчина застыл. Время будто бы остановилось. Солнечный свет едва пробивался сквозь узкое маленькое окно в стене, тускло освещая обшарпанную тесную комнату. На столе, почти в самом ее центре, лежал Пьер Дюваль — безжизненный, его горло было перерезано от уха до уха. Застывшие глаза мужчины безучастно смотрели в стену, лицо исказилось гримасой боли и страха. Кровь залила всю столешницу и стекала на деревянный пол несколькими тоненькими ручейками. Золотые монеты из переданной информатору суммы за сведения были рассыпаны вокруг месье Дюваля, словно в назидание за его действия. В качестве посмертного издевательства. Александр сжал челюсть, разум пытался осмыслить происходящее. Его сковал шок и гнев. — Рене, не заходите сюда…, — попытался сказать губернатор, но не успел. Он услышал за своей спиной ее сдавленный вскрик. Александр обреченно выдохнул и медленно обернулся, опуская пистоль. Девушка стояла на пороге и в ужасе смотрела на тошнотворную картину, развернувшуюся перед ее глазами. Она прикрывала рот руками, ее трясло, лицо было бледнее пергамента. Александр с грустью взирал на нее. Она не должна была это видеть. Не должна была в подобном участвовать. Она должна была остаться в Версале, закутанной в красоту и удовольствия. Не в Париже. Не в этой дыре. Не здесь. Не с ним. Он хотел подойти к ней и взять за руку, но ему вновь не хватило времени. Рене, резко развернувшись на каблуках, вылетела из комнаты. Александр остался один. Больше всего на свете ему бы хотелось последовать ее примеру, но он не мог. Сначала служба. Губернатор оглядел помещение — оно выглядело необжитым. Скорее всего Пьер Дюваль не собирался здесь ночевать. Он быстро открывал и закрывал шкафы, комод и две прикроватные тумбочки. Его подозрения подтвердились — везде было пусто. Глубоко вздохнув, Александр перевел взгляд на безжизненную фигуру информатора. Возле стола валялась сумка. Мужчина присел и изучил ее содержимое. Несколько кусков хлеба, бутылка вина, кожаный мешочек с какой-то мелочью, охотничий нож. Он прикрыл веки и сжал челюсть. Преодолевая отвращение, губернатор склонился над трупом Пьера Дюваля. Ему в нос сразу же ударил металлический запах крови. Он обыскал все его карманы, но так ничего и не нашел. Александр выпрямился и покачал головой. Цель убийства была очевидна. Кто-то очень не хотел, чтобы к нему в руки попала бумага с именами гостей с тайных встреч маркизы. Но кто организатор и исполнитель этого жестокого акта? Неужели информация, которой располагал его информатор, действительно была настолько критичной, что стоила ему жизни? И, самое главное, как глубоко простирались нити этого заговора? Губернатор вновь посмотрел в безжизненные глаза месье Дюваля. Он опустил ладонь на веки Пьера и закрыл их. И даже молитва не помогла. Александр ощутил странную смесь сожаления, вины и иронии. Взгляд губернатор переместился на руку, которой тот крестился. Его сердце начало биться быстрее. Оторванный уголок бумаги был крепко зажат в ладони информатора. Александр, прикусив губу, аккуратно вытянул ее из сомкнувшейся хватки покойника. На клочке было лишь два слова: Эдмунд Б., епископ Александр сжал бумагу в кулаке, она словно прожигала его ладонь. Он направился к выходу. Сотни мыслей роились в его голове, но все они быстро оборвались, как только мужчина вышел в коридор и увидел сидящую на полу Рене. Губернатор застыл. Она обнимала колени руками и уткнулась в одну точку — на противоположную стену. Ее обычно живые глаза были широко раскрыты, но казались пустыми, губы слегка дрожали, девушка все еще была смертельно бледной. Сейчас она смотрелась как никогда маленькой и хрупкой. Он замешкался, тяжело сглотнув. Его собственное сердце разрывалось от вида ее страдания. Закрыв за собой дверь с тихим щелчком, Александр преодолел разделявшее их небольшое расстояние. Не говоря ни слова, он опустился на пол рядом с ней, надеясь, что его присутствие станет для нее безмолвным якорем. Взгляд Рене метнулся к нему, в ее глазах отразился вихрь эмоций. Он протянул руку, его пальцы мягко убрали прядь волос с ее щеки. Прикосновение было нежным, без слов подтверждающим, что он рядом. Что они вместе. У нее перехватило дыхание, девушка не отводила от него своего взора, и между ними тотчас же возникло молчаливое понимание. — Добро пожаловать в мое царство, Рене, — прошептал Александр. Из ее горла вырвался всхлип, но она быстро его подавила. Глаза девушки были полны слез, которые она отчаянно сдерживала. Губернатор ласково провел ладонью по ее щеке. Опустился ниже — к шее. Притянул ее к себе чуть ближе. — Плачьте, — Александр немного усилил свою хватку. — Выпустите это из себя. Не держите, мадемуазель. Рене напряженно выдохнула, вцепилась своей рукой в его и упрямо замотала головой из стороны в сторону. Он понимал, почему она так делает. Хотела казаться сильной. Хотела быть уверенной, что не разочарует его. Что заслужила его доверие и уважение. Его восхищение. Его любовь. Но сдерживаемые эмоции разрушали ее изнутри. Он когда-то делал так же. Отец его не остановил, тем самым почти уничтожив. — Прошу, не держите, — Александр прижал свой лоб к ее. — Вам станет легче. Я хочу, чтобы Вам стало легче. Я не осужу. Рене сдалась. Оковы, которыми она связывала свои эмоции, начали рушиться, и по ее щеке покатилась одна слеза, за ней — другая, потом — третья. Ее плечи затряслись. Рыдания, которые она подавляла в себе, наконец-то нашли выход. Она отпустила себя, позволив потоку сдерживаемых чувств захлестнуть ее. Александр прижал ее к себе, обхватив руками. Он шептал успокаивающие слова, его голос словно бальзам утолял ее боль. Коридор вокруг них, казалось, растворился, и все, что имело значение, — это их синхронное дыхание и сердечный ритм. Наклонившись, он прикоснулся губами к ее виску, безмолвно обещая, что будет рядом, что поддержит ее во время бури. — Моя сильная смелая девочка, — выдохнул он в ее кожу. Другие слова сейчас казались неадекватными. Даже ненужными. Каждый ее всхлип чувствовался освобождением, катартическим очищением от страха и боли, которые овладели ее естеством. Он держал ее в своих руках. Время текло и, возможно, впервые ему было плевать на это. Он был с ней, стойкий и непоколебимый. В конце концов дыхание Рене выровнялось, и она подняла на него глаза, все еще полные непролитых слез. В уголках ее губ появилась робкая улыбка — хрупкий луч света, пробившийся сквозь тучи. Она вытерла лицо тыльной стороной ладони и глубоко, с трепетом вздохнула. — Спасибо, — прошептала она, ее голос был едва слышен, но наполнен искренней благодарностью. Александр провел большим пальцем по ее щеке, утирая остатки слез. Он наклонился к ней и прикоснулся своими губами к ее. Это был поцелуй принятия. Общей боли. И общей силы.