Cтатуя

Фальшивая истошная мелодия скрипки вместе с гулом разговоров и пьяных выкриков по-прежнему смутно долетала до них с нижнего этажа. Александр продолжал сидеть на полу и держать Рене в своих руках. Он ласково гладил ее по голове, по спине, пропускал шелковые рыжие волосы сквозь пальцы. Девушка зарывалась лицом в его грудь. Он ждал момента, когда ее дыхание нормализуется, когда сердце перестанет трепыхаться в груди испуганной птицей, когда затихнут последние тихие всхлипы. Рене медленно отстранилась от него, и губернатор вгляделся в ее лицо в немом вопросе. Девушка кивнула. Он медленно встал на ноги, подал ей руку, помогая подняться, и повел к лестнице, так и не выпустив ее изящную ладонь из своей. — Мне жаль, что в итоге мы уходим ни с чем, — прошептала Рене за его спиной, ее голос прозвучал хрипло. — Не совсем ни с чем, — ободряюще сжав ее кисть, ответил Александр и протянул ей зажатый между его пальцами клочок оборванной бумаги. Девушка аккуратно перехватила эту скудную добычу и, нахмурив брови, с трудом вгляделась в написанное в полутьме коридора. — Эдмунд Б., епископ…, — пробормотала она. — Вы знаете, кто это может быть? — Нет. В мире полно людей с такими именами. Возможно, десятки тысяч, — устало вздохнул Александр, скривив губы. — Слово же «епископ» нам тоже никак не поможет сузить круг поисков. Вы слышали месье Дюваля… Как только он произнес имя убитого информатора, ладонь Рене в его руке неосознанно дернулась. Он стиснул ее крепче, его челюсть стала напряженной. Дряхлые ступени лестницы скрипели под их ногами. — Это просто прозвище. Не настоящий сан, — громко выдохнув через нос, продолжил губернатор. — Получается, информация бесполезна, — с досадой и грустью прошептала девушка. — Он погиб ни за что. Они достигли первого этажа, и Александр тут же резко повернулся к ней. — Если бы он погиб за что-то, это было бы каким-то образом лучше? — вкрадчиво спросил он, внимательно заглянув ей в глаза. — Нет, конечно, — возмущенно прошептала Рене. — Тогда не думайте об этом. Смерть — это смерть, мадемуазель, — отрезал губернатор, положив ладонь ей на щеку. — Праведная, глупая, героическая, бессмысленная... Какой эпитет не подбери — это просто конец. А информация все еще способна помочь, если правильно ею распорядиться. Это было допущением, очень натянутым и очень зыбким, но имя на клочке бумаги можно было использовать, например, чтобы вытянуть из мадам де Монтеспан дополнительные сведения. Можно было блефовать. Заставить ее думать, что ему известно непомерно больше, что у него есть весь список имен. Рискованно, но если правильно построить разговор, если заложить нужные акценты, если убедительно сыграть, если подавить ее морально перед этим, — план мог бы сработать. — Нам нужно сообщить кому-то о… о месье Дювале? — подавив ком в горле, спросила Рене. Александр на секунду застыл. Ее вопрос застал мужчину врасплох, резко заставив ноющую совесть вновь схлестнуться с холодной расчетливостью. Сотрудничество с тобой и привело к его гибели. Губернатор поджал губы и мягко провел ладонью по щеке девушки. Она слишком чиста для этого. Он чувствовал горечь, досаду и грусть. Но ярче всего — стыд. Александр убрал руку с ее лица и опустил голову. — Нет, — не в силах смотреть в глаза Рене, пробормотал он. — Так привлечем ненужное внимание к себе. Лишние вопросы. Они сами его найдут. А нам нужно немедленно уходить. Он вновь схватил девушку за руку и потянул к выходу. — Это неправильно, — тихо пролепетала Рене за его спиной, ее голос дрогнул. — Это разумно, — сжав челюсть, промолвил Александр. Они ступили в главный зал кабака. Там ничего не поменялось — посетители продолжали стремительно пьянеть. Гул нетрезвых разговоров, ругани и возгласов, полных обсценной лексики, усилился. Вокруг звенели кубки и тарелки. Александр стремительно прорывался к выходу в узком пространстве меж деревянных столов. В воздухе невыносимо несло перегаром и дешевым табаком. Мужчины продолжали таращиться на Рене. Нервы губернатора были на пределе. Прыщавый паренек, как и прошлый раз, присвистнул ей вслед. Александр резко остановился. Затем — медленно развернулся. Девушка успела увидеть недобрый огонь в его глазах. — Не надо, — только и смогла отчаянно прошептать она, но было поздно. Губернатор одним рывком поднял неудачливого свистуна за воротник с его стула, прижав холодное лезвие кинжала к горлу. Рене сдавленно вскрикнула. — Еще раз это сделаешь — отрежу тебе язык! — прошипел Александр. Разговоры вокруг них затихли. Эта тишина волнообразно начала расползаться по кабаку. Некоторые гости повставали со своих мест — одни просто разинули рты, другие начали закатывать рукава и потирать кулаки. Александр еще сильнее надавил лезвием на шею парня, тонкая струйка крови покатилась вниз. Тот затрясся от страха в его руках. — Милосердия, месье! — прохрипел он. Губернатор лишь оскалился, крылья его носа яростно дрожали. — Не смейте! — раздался по залу громогласный суровый голос хозяйки кабака. Все обернулись к ней. Она с громким злым звоном поставила поднос с пивом на ближайший стол и угрожающе уткнула руки в бока. — Махайте кулаками и ножами снаружи, сколько влезет! — рявкнула женщина. — Но здесь я вам этим заниматься не позволю! — Я уже ухожу, мадам, — сквозь зубы промолвил губернатор и, еще раз одарив паренька презрительным взглядом, разжал руки, позволив тому, всхлипывая, упасть назад на свой стул. — Идем, — прошептал Александр, взяв Рене за плечо и продолжив свой путь к выходу. Теперь их окружало звенящее безмолвие. Гости шарахались их. Завсегдатаи прятали глаза, боясь даже мельком взглянуть на девушку. Александр рывком раскрыл дверь и они выбрались наружу. В нос тут же ударил запах нечистот и разложения. Глаза с трудом привыкали к дневному свету. Он выпустил плечо девушки и сделал несколько нестойких шагов вперед, сжимая кулаки и пытаясь успокоиться. Не нашедшая выхода ярость все еще бурлила в нем. Губернатор тяжело дышал, пытаясь подавить ее. Он опять терял контроль, это было недопустимо. — В этих краях люди не очень-то любят, когда им угрожают отрезать язык, — раздался сзади грубый насмешливый голос с сильным налетом английского акцента. Александр резко развернулся. Незнакомец в плаще, чей взгляд он ощутил на себе еще в «Мерцающем фонаре», стоял перед ними, небрежно облокотившись на стену у входной двери. Он был невысокого роста, но плечист. Под одеждой безошибочно угадывалась развитая мускулатура. Капюшон прикрывал все, кроме нижней трети лица. Александр разглядел волевой подбородок, покрытый густой щетиной. Незнакомец улыбался. — Нигде не любят, — тут же войдя в роль, криво усмехнулся Александр в ответ и сделал несколько шагов к человеку в плаще, встав между ним и Рене. — Думаете, это меня когда-либо останавливало? Тот хрипло расхохотался. Звук его смеха напоминал собачий лай — отрывистый и взрывной. Он лениво наполнил трубку табаком и поджег спичкой. — В твоих краях тоже, я так понимаю? — спросил незнакомец, выпуская изо рта плотный серый дым. — И какие же они, мои края? — изогнул бровь Александр. — Версаль. Слово прозвучало как выстрел. Губернатор напрягся, его рука инстинктивно обхватила рукоятку пистоля на поясе. Он слышал звонкое свистящее дыхание Рене за своей спиной. — Или этот твой второй дворец здесь, в Париже. Как его там? — незнакомец ненадолго замолчал, силясь вспомнить. — Пале… что-то там. — Вы знаете, кто я? — Правая рука и оружие короля, — человек в плаще выпустил в воздух еще один плотный клубок дыма. — Александр Бонтан. Незнакомец ждал его. Следил за ним. Теперь в этом не было никаких сомнений. Оставалось лишь два вопроса. Почему? И имеет ли убийство месье Дюваля хоть какое-то отношение к его появлению здесь? Хватка Александра на стволе усилилась. — Большинство людей знает только про первую часть, — громко сообщил губернатор, прищурив глаза. — Но я — не большинство. Незнакомец сделал несколько расслабленных медленных шагов к Рене и Александру, демонстративно держа руки на виду, — одна была на трубке у рта, вторая — согнута в локте и отведена в сторону. Губернатор хмыкнул, но ладонь на пистоле не расслабил. — Кто Вы? — потребовал он. Дверь кабака резко открылась, и оттуда вывалилась заметно пьяная галдящая толпа работяг. Человек в плаще тут же безразлично отвернулся и принялся курить трубку, глядя в небо. Рене же буквально через мгновение игриво обвила руками локоть Александра и беззаботно защебетала про некоего нового торговца фруктами. — Ты таких нигде не найдешь в этой части Парижа, — старательно пытаясь копировать манеру говора простого народа, громко восторгалась девушка. — Свежие, сочные — почти такие же, как на ярмарках в богатых кварталах… Губернатор склонился к ней, слушая с деланным интересом и про себя отмечая как скорость ее реакции, так и возросшую способность стремительно придумывать на ходу правдоподобные и органичные истории для прикрытия. Он чувствовал странную смесь гордости и сожаления. Вышедшая из кабака кампания, несмотря на все ухищрения Рене, одарила Александра опасливыми взглядами и поспешно засеменила в ближайший переулок. Только когда за ними замолкли удаляющиеся шаги, губернатор благодарно кивнул и отстранился от девушки. Она слегка улыбнулась ему. Александр и незнакомец вновь посмотрели друг на друга. — Кто я — неважно, — сделав еще один аккуратный шаг к ним, прошептал человек в плаще. — Но у тебя есть что-то, что нужно мне. А у меня кое-что, что нужно тебе. — Думаю, Вы ошиблись, месье, — пристально вглядываясь в темноту под капюшоном промолвил Александр. — Нам с Вами нечем обмениваться. — О нет..., — оскалился незнакомец. — Я точно не ошибся. Он сделал еще один шаг вперед, чуть более широкий, чем предыдущие. Александр резко выхватил пистоль и направил его на мужчину. Тот поднял свободную руку вверх, вторая так и осталась на трубке возле рта. — Тогда прекратите говорить загадками, — вкрадчиво сказал губернатор. — Прекращу, — усмехнулся незнакомец. — Если придешь сегодня ночью в одно место. Александр скривил губы. Сначала даже показалось, что ему послышалось. Он принимает меня за болвана? Стоило отдать должное человеку в плаще — дерзости ему было не занимать. — Почему Вы не можете говорить здесь? — холодно спросила Рене, скрестив руки перед грудью и чуть склонив голову набок. Незнакомец вновь рассмеялся, а после цокнул языком. Губернатор удивленно и немного раздраженно скосил на девушку взгляд. — Потому что я не уверен, что это безопасно, милашка, — человек в плаще повернул к ней голову и облизал губы. — Не советую так со мной разговаривать, — Рене сверкнула глазами. — Иначе что? — незнакомец вернул свое внимание к Александру. — Твой сумеречный рыцарь отрежет мне язык? — Зачем усложнять? — прорычал губернатор, с громким кликом взведя курок. — Мне кажется, Вам будет очень тяжело разговаривать и с дырой во рту. — Тише, Бонтан. Девица твоя мне неинтересна, — мужчина в плаще примирительно поднял над головой теперь еще и руку с трубкой. — Хотя признаю, что вкус у тебя отменный. Рене заметила, как уголок рта Александра дернулся. Не так, как когда он сдерживал кривую усмешку. Опасно. Угрожающе. И хоть его поза осталась идеально спокойной, а ладонь крепко и твердо удерживала пистоль, девушка понимала, что он балансирует на грани. Незнакомец же, кажется, совершенно этого не замечал. Или же делал вид, что не замечает. Он задумчиво посмотрел в голубое небо над их головами. — Вы оценили сцену наверху? — будто бы между прочим, спросил он. — Бедолага, он переоценил свои возможности. — Ваша работа? — прищурился Александр. — Нет. Моих… коллег. За неимением другого слова, — впервые тон незнакомца прозвучал не насмешливо, в нем явственно считывались мрачные тревожные нотки. — Они следят за всеми, кто замешан в этом проклятом деле. За ним. За мной. За Вами теперь тоже. По спине губернатора пробежал холодок. Я почти докопал. Возможно, уже был совсем рядом. И чем ближе он окажется к разгадке, тем отчаяннее его будут пытаться остановить. Тем опаснее начнет становиться ситуация. Александр вновь искоса взглянул на Рене, которая все еще грозно сверлила незнакомца своими изумрудными глазами. Мужчина проглотил ком в горле. — Кто они? — спросил губернатор, чуть приспустив руку с пистолетом. Восприняв его вопрос и жест за позитивные сигналы, незнакомец вновь сделал глубокий затяг из своей трубки. — Я обо всем расскажу, когда ты придешь в то место, о котором я прошу, — он выпустил новый столб густого дыма. — Это в твоих интересах, Бонтан. Если хочешь получить назад малого. Александр задержал дыхание. Он говорит о ребенке. На свете было не так много детей, которые могли бы иметь к нему хоть какое-то отношение. Точнее, всего один. Дофин. Губернатор приложил все усилия, чтобы убедиться, что ни один мускул на его лице не дрогнул, хотя его первым инстинктом было кинуться к незнакомцу и силой вытрясти из него нужные сведения. Дыши. Никогда нельзя никому показывать, на какие твои точки можно давить. Никогда. Какое бы отчаяние в этот момент ни охватывало душу. — Что за место? — холодно и безразлично, словно даже не услышав последних слов человека в плаще, спросил Александр. — Позволишь засунуть руку в карман, чтобы я при этом остался без дыры во рту? — криво усмехнувшись, промолвил незнакомец. Губернатор один раз твердо кивнул, усилив свою хватку на рукояти пистоля. Рене прищурила глаза, напряженно наблюдая за действия мужчины в капюшоне. Он очень медленно запустил пальцы в небольшой карман на груди и вытащил оттуда помятую записку. Зажав ее между средним и указательным пальцем, незнакомец так же медленно и осторожно приблизился к Александру, передавая бумагу. Затем он вновь отошел на несколько шагов назад и отвел руку в сторону, как и до этого. Губернатор поднес записку к глазам и быстро прочитал. — Ваша профессия, как я понимаю? — хмыкнул он. — Переверни записку, — мужчина в плаще сделал круговое движение ладонью. — Там пароль для входа. — Он не поменялся с прошлого месяца? — Нет. — Тогда я его и так знаю, — прошептал Александр, опуская пистоль и возвращая бумагу незнакомцу. Тот перехватил ее двумя пальцами, как и до этого. Мужчина в плаще, порывшись в карманах, достал оттуда спичку, быстро зажег ее и спалил записку. Ее пепел полетел на землю. — Какой ты интересный субъект, Бонтан, — незнакомец поднял взгляд на Александра. — Ты мне даже нравишься. Почти. Скажи Люсьену, что пришел на встречу с Ланселотом. Он обычно околачивается возле стойки с алкоголем. — Не слишком ли благородное прозвище для такого, как Вы? — приподнял брови губернатор, пряча пистоль на поясе. — Мне нравится, как оно звучит, — улыбаясь, пожал плечами Ланселот, сделав несколько шагов вперед, к Александру. — Твое же мнение меня не сильно волнует. Люсьен попросит тебя назвать свое имя, так что ответь ему. Без фокусов. — Я никогда не раскрываю свое настоящее имя в подобных местах, — криво усмехнулся Александр. — Тогда назови такое, чтобы я понял, что это пришел ты, а не невесть кто. — Опасаетесь коллег? Улыбка Ланселота замерла, превратившись в оскал. Он резко выдохнул, отведя спрятанные под плащом глаза в сторону. — Приходи после полуночи, — прошептал мужчина. Незнакомец повернулся к ним спиной и начал удаляться в сторону ближайшего переулка. — Вы же понимаете, что это звучит как ловушка? — бросил ему вслед Александр. Ланселот резко остановился и обернулся через плечо. Он вновь улыбался. — Конечно, понимаю, — промолвил мужчина. — Но я слышал, что у тебя отменные инстинкты. Вот и прислушайся к ним — доверять мне или нет. Повисла тишина. Они смотрели друг на друга. Ланселот словно ждал какого-то ответа. Александр медленно склонил голову, не до конца понимая, выражает ли он этим жестом согласие или сомнение. Видимо, незнакомцу этого было достаточно. — Будь осторожен, — улыбка сошла с его лица. — Если они решат, что ты знаешь слишком много — то превратишься в главную цель. С этими словами он отвернулся от них и быстрым шагом скрылся в глубине переулка. Александр обратил голову к Рене. Они обменялись взглядами. Еще раз поправив пистоль на поясе, губернатор повел ее назад сквозь извилистые улицы трущоб. Казалось, что запах нечистот стал лишь отвратительнее, смешиваясь с духотой и жарой полуденного часа. Они вновь начали петлять в запутанных грязных переходах и подворотнях меж обветшалых зданий и безнадежных жителей. Губернатор молчал, Рене тоже не спешила заговорить. Каждый был погружён в свои размышления. Они вышли к карете. Так же, без слов, в нее забрались. Александр несколько раз постучал в стену за собой, и конный экипаж тронулся, увозя их из этого гиблого места. Колеса стучали по мостовой, этот стук отдавался жуткой мучительной мигренью в голове губернатора. Запах продолжал преследовать их. Они были в Париже всего полдня, но Александру казалось, что он провел здесь уже несколько жизней. Мужчина дико устал. Рене наклонилась, пытаясь снять свои грязные потоптанные башмаки. Ее пальцы путались в промокших завязках, узлы не поддавались, она старательно пыталась обойти подозрительные темно-коричневые разводы. Девушка раздраженно поджимала губы и морщила нос, тыльной стороной ладони, пытаясь убрать опадавшие на лицо волосы. Понаблюдав за ее безуспешной борьбой с обувью еще несколько секунд, Александр со вздохом обхватил ее правую лодыжку и положил ступню девушки к себе на колено. Она издала удивленный приглушенный возглас и, выпрямившись, расширенными от шока глазами наблюдала, как он развязывает ее башмаки. В нос Александра ударил безошибочный запах навоза. Он стиснул челюсть и продолжил мучиться со шнурками. — Думаете, он действительно знает что-то о дофине? — спросила Рене, устало откинувшись на спинку сидения. — Это я смогу понять только, если приду к нему на ночную встречу, — тяжело вздохнул губернатор. — Так Вы все-таки собираетесь это сделать? — девушка неодобрительно стиснула губы в тонкую линию. — Встретиться с ним? — У меня нет особого выбора, — пожал плечами Александр, не поднимая головы и не спуская взгляда со своего занятия. — Это самая крепкая нить, которая у нас сейчас есть. Клочок записки — слишком рискованный и нестойкий путь. — Куда он просил Вас подойти? Вам знакомо это место? — голос девушки звучал требовательно, она говорила с заметным нажимом. — Вы совсем не удивились, когда прочитали ту записку. Александр на секунду поднял на нее глаза. — Гильдия Воров. — Вы сказали Ланселоту, что Вам знаком пароль от входа, — Рене подозрительно прищурилась. — Да. Губернатор справился с ее правым башмаком и, небрежно откинув его в сторону, перешел к левому, также переместив ступню девушки к себе на колени. Она скрестила руки перед грудью и приподняла одну бровь, явно ожидая дальнейших объяснений. Почувствовав ее движение и взгляд, Александр вновь поднял голову к ней, его рука аккуратно продолжала обхватывать ее лодыжку. — По роду деятельности мне приходится иметь дело со многими сомнительными людьми, — слегка улыбнулся губернатор. — Воры еще одни из самых безобидных. Я там часто бывал. — Это может быть ловушкой? — Рене в беспокойстве закусила губу. — Может, — Александр вновь переместил взгляд на ее башмаки и продолжил бороться со шнурками. — Но маловероятно. Девушка долго на него смотрела. Как он насупил брови, как его длинные пальцы пытались уцепиться за мокрый материал, как он раздраженно скалился всякий раз, когда это не получалось. Ей было страшно. Сердце снедала тревога. Она вновь попыталась представить себе мир, где его нет. Он казался пустым. Рене начало подташнивать. — Почему Вы так думаете? — спросила она, неосознанно принявшись нервно заламывать пальцы. — Я не знаю, — снова пожал плечами Александр. — Просто чувствую. Видимо, действительно дело в инстинктах. Он победно хмыкнул, когда узел, наконец, поддался и мягко стянул с нее второй башмак, также отбросив его в сторону. Через мгновение губернатор уже спускал ее ноги со своих колен. Мужчина подарил ей еще одну тонкую, будто бы успокаивающую улыбку и отвернулся к окну. Рене не успокоилась. Совсем. Но девушка поняла, что он больше ничего не скажет. Они въезжали в богатые кварталы. Гнилостный запах снаружи начал понемногу отступать, но это особо не помогало — в карете продолжало вонять навозом от их обуви. Рене, чтобы хоть как-то занять себя и попытаться отогнать мрачные мысли, надела свои привычные шелковые туфли, надеясь, что этот невыносимый запах, стоящий вокруг них, не впитался в их материал. Девушка опустила на плечи свою накидку и плотнее закуталась в нее. Александр так больше ничего и не сказал. Через дюжину минут карета остановилась. Рене аккуратно приподняла занавески, чтобы выглянуть в окно. Они были на месте. На углу, недалеко от отцовского особняка. Густав уже нетерпеливо топтался на перекрёстке, то и дело оглядываясь. Девушка покачала головой. Тревога никуда не делась. — Встречи после полуночи обычно ничем хорошим не заканчиваются, — прошептала она, с трудом проглотив ком в горле. — Даже если это встреча с любовником? — голос Александра прозвучал хрипло, тон был одновременно насмешливым, дерзким и печальным. Рене хмыкнула, улыбнувшись краем рта. Она была благодарна ему за попытку разрядить ту гнетущую атмосферу, которая оседала вокруг них, но даже такое редкое для губернатора решение самому инициировать флирт, не заставило беспокойство в ее душе отступить. — Отец ни за что не позволит мне выйти из дому так поздно, — прошептала девушка, оглянувшись на Александра. — Это замечательно, — он твердо кивнул. — Я бы не хотел, чтобы Вы шли со мной. Губернатор наклонился и открыл ближайшую к нему дверцу кареты, после чего вновь откинулся на спинку сидения. — Вам нужно идти, Рене, — он вкрадчиво посмотрел на нее. На миг от возмущения у девушки даже испарились все слова из головы. По крайней мере те, которые было бы уместно говорить даме ее положения и воспитания. Она несколько раз открыла и закрыла рот, пытаясь отыскать в себе силы, чтобы говорить спокойно. — Александр, это даже не обсуждается! Получилось не очень хорошо. Голос вырвался из горла излишне высоко и непозволительно громко. Почти истерично. Рене в яростном неверии уставилась на мужчину. — Это может быть опасно, мадемуазель, — устало прошептал губернатор. Девушка глубоко вздохнула. Очень сильно хотелось на него чем-то замахнуться. — Вы же сами сказали не более получаса назад, что не верите, что это ловушка! — А Вы мне сами сказали не более минуты назад, что отец Вас никуда не отпустит. — Я выйду через черный ход! — воскликнула Рене, всплеснув руками. — Сбегу, если надо! Александр покачал головой и чуть было не закатил глаза. Мужчине все еще не верилось в то, что происходящее — реально, и ему действительно нужно объяснять ей очевидные вещи. Губернатор наклонился вперед и уткнулся локтями в свои грязные после развязывания ее обуви колени. — Рене…, — устало прошептал он, пристально всмотревшись в ее лицо. — Вам было мало одного трупа? — Предлагаете оставить Вас наедине с ними? — сверкнула глазами девушка. — Они Вам так сильно нравятся? — Вы ведь не думаете, что это первый мертвец в моей жизни, мадемуазель? — Александр мрачно прищурился. Девушка, гордо вздернув подбородок и фыркнув, встала. Изящно взмахнув волосами, она плавно покинула карету и развернулась к губернатору уже только на улице. — Король поручил это задание нам, — твердо сказала Рене. — Нам обоим. Вам и мне. Вы четко слышали его слова. Хотите пойти против Его воли? Александр чуть было не заскрежетал зубами. Она знает, на что давить. Они встретились взглядами. Девушка смотрела на него с ярким выражением упорства и отчаянности, которые его восхищали примерно так же сильно, как и бесили. — Я буду ждать Вас у ворот Вашего особняка, — нехотя прошептал губернатор, выглянув из кареты. — Но если после этой выходки Ваш отец решит посадить Вас под домашний арест, то даже не рассчитывайте, что я приду к Вам на выручку, Рыжая Ре. Высказав эту колкость, Александр саркастически усмехнулся, подавшись еще чуть ближе. Это было явной ошибкой. К его ошеломлению, Рене, схватившись одной рукой за дверцу экипажа, а другой обвив его за шею, приподнялась на ступеньке и приникла к его губам. Он застыл. Разум отключился, но его уста, словно по наитию, инстинктивно ответили на ее поцелуй. Она, дочь маркиза, целовала его, простолюдина, в нескольких десятках метров от дома своего отца, посреди центральной парижской улицы, населенной знатью, в полдень, словно они могли это делать. Словно это было допустимо. Словно никаких последствий за это не будет. Стоило последней мысли появиться в его сознании, Александр молниеносно и резко отстранился от нее. — Ой, какая угроза, Черный Сандр, — улыбнувшись, прошептала Рене в его губы. Она со смехом спрыгнула назад на мощеную улицу и, развернувшись, парящей походкой направилась к своему шаперону. Густав смотрел на девушку со смесью шока и неловкости на лице, иногда опасливо переводя взгляд на все еще застывшего в проеме кареты Александра. Губернатор в панике обвел глазами окрестности. Кроме слуги месье де Ноая, случайных свидетелей этой сцены он не заметил, но его сердце продолжало рвано стучать. Пытаясь привести в порядок свое дыхание, губернатор проводил взглядом спины Рене и ее сопровождающего. Она вновь выглядела аристократично и достойно. Воплощенная элегантность. Его натренированный взгляд смог лишь заметить тонкую полоску грязного подола ее платья, который выглядывал при движении из-под накидки. Он с громким хлопком закрыл дверь кареты, лишь когда Рене скрылась за углом.

***

Светло-серые каменные стены кафедрального собора возвышались над его головой. Александр замешкался на входе, стоя в лучах заходящего вечернего солнца, проникавшего сквозь высокие двери, ведущие внутрь. Он чувствовал себя нелепо, не знал даже, как правильно зайти сюда. Он не был верующим. Не был благочестивым. Не искал здесь ни успокоения, ни спасения. Тяжело сглотнув, губернатор сделал шаг вперед, расправив плечи и высоко подняв голову. Спокойные слова проповеди и терпкий аромат ладана окутали его. Шаги мужчины гулко отдавались на мраморном полу. Они казались ему недопустимо громкими, резко контрастировавшими с тихим деликатным благоговением, витавшим в воздухе. Александр вновь был в своем привычном образе. Черный камзол — неброский, но изысканный, расшитый серебряной нитью, простая белая сорочка, аккуратно уложенные волосы, которые развевались при каждом шаге. Он поднял голову к высоким сводчатым аркам — их замысловатая конструкция будто бы служила еще одним доказательством, что нет никаких видимых или объективных ограничений мастерству человеческих рук. Витражные окна превращали угасающий свет в калейдоскоп красок, танцующих на прохладном камне. Грандиозность архитектуры, сложная симметрия, тщательность исполнения — все говорило о том, что за этим творением стояли поистине светлые умы. Гении. Безумцы. — Даже во времена апостолов, христиане поддавались искушениям. Следовали за чем-то или кем-то более конкретным или более осязаемым, чем Христос, — донесся до его уха мягкий, ласкающий слух, голос. — Один из видов такого искушения — это безграничная преданность определенным людям, простым или не очень простым. Часто людям достойным. Мы идем за теми, кого можно увидеть, услышать, к кому можно прикоснуться при нашей земной жизни. Мы идем за кем-то материальным. Александр медленно присел на одну из лавок в самых дальних рядах. С этой точки ему открылся широкий обзор на разношерстную публику, собравшуюся в величественном пространстве священной обители. Дворяне, облаченные в богатые ткани и избыточно украшенные сверкающими драгоценностями, занимали передние скамьи. Их тщательно продуманные наряды сливались с роскошным убранством кафедрального собора, словно они были неотъемлемой частью друг друга, создавая иллюзию эфемерного единения. Выражение лиц знати варьировалось от искренней набожности до обычного безразличия. Одни наклонялись вперед, жадно ловя каждое слово проповеди, другие расслабленно застыли, лишь из вежливости сохраняя некое подобие заинтересованности, либо же откровенно скучали, откинувшись на лавках и перешептываясь друг с другом. Звучащее вероучение, возможно, было лишь фоном для отвлеченного общения многих из них на более интересные темы. Взгляд Александра переместился к рядам, где сидели незнатные, но зажиточные горожане — купцы, торговцы и ремесленники. В их поведении чувствовалось глубокое уважение, вперемешку с любопытством. Они сосредоточенно внимали речам проповедника, разливающимся меж церковных сводов, изредка обмениваясь друг с другом взглядами и кивками, как будто бы они в какой-то момент находили подтверждение своим общим убеждениям. Возле входа, на самых дальних лавках — там же, где и Александр, окутанные тусклым светом, проникающим сквозь витражи, расположился простой народ. Рабочие, слуги, выходцы с окраин города сгрудились вместе — море разных лиц, объединенных общей усталостью и надеждой. В их глазах было возвышенное благоговение, выходящее за рамки их скромного положения, что разительно отличалось от многих представителей беззаботной аристократии из первых рядов. В центре же собора, словно маяк посреди бурного моря, стоял кардинал Моро, авторитетный и известный своей скромностью и набожностью пожилой мужчина, одинаково уважаемый как в столице, так и за ее пределами. Он произносил проповедь с высокой кафедры. Его голос, звучный, насыщенный страстными эмоциями и безоговорочной верой, доносил его слова до каждого уголка пространства. — Все христиане в некотором смысле создавали себе кумиров. Подобные греховные устремления человеческих душ не обходили стороной даже апостолов, — кардинал изящно вытянул руку в сторону, его малиново-золотое одеяние выделялось на фоне приглушенных нейтральных тонов окружающего пространства. — Поэтому Павел, понимая, что происходят негодные Господу дела, прямо обращался к Коринфянам, чтобы вразумить их. Речи кардинала Моро описывали сказания о спасении и божественном провидении. Александр, глубоко дыша, продолжал напряженно сидеть на задворках собора среди благоговейной толпы. Чуждый вере, но ценивший гений человеческой изобретательности. Скептицизм омрачал его мысли. Он не любил рассуждать о религии и божественном. Особенно вслух. Его убеждения слишком отличались от тех, что были приемлемы. Само понятие высшей силы казалось ему навязанным, придуманным обществом лишь для того, чтобы установить контроль над неведомым. Однако, глядя на впечатляющую лепнину, украшавшую стены, и тщательную проработку деталей каждого элемента строения, он невольно восхищался творческим разумом, создавшим это святилище. Собор был свидетельством торжества интеллекта, навыков и способностей человека, осязаемым символом тяготения к небесам, даже если они были пусты. Страстные слова кардинала Моро казались ему все более и более далекими. Мысли Александра уносились вдаль. Он размышлял о парадоксе этого места — о божественной вере, которая в нем воплотилась, о человеческом безумстве, который ее превознес, и о своей собственной отстраненности и отторжении одного при одновременном яростном стремлении к другому. Не это ли и есть искушение, о котором твердила проповедь? Губернатор склонил голову. — Поэтому мы просим сегодня благодати у Иисуса, Спасителя Нашего, и через него — у Бога-Отца, — смиренно промолвил кардинал Моро, вырывая Александра из его размышлений. — Просим заступничества нашей нежнейшей Матери, Пресвятой Девы Марии и всех святых наших братьев и сестер, чтобы нам, так же, как и им, найти путь, по которому шли апостолы, по которому шли все мученики. Чтобы нам так же познавать Бога, познавать Христа, познать его любовь. И жить с ней в сердце. Amen. — Amen! Amen! Amen! — раздалось со всех сторон. Проповедь была окончена. Слушатели вставали со своих мест, крестились и кланялись. Простой люд застыл в блаженном экстазе. Лица аристократов, у кого-то — вполне искренне, у кого-то — наиграно, выражали покорность и принятие. Никто не обратил внимание на то, что губернатор демонстративно остался неподвижно сидеть на месте. Он поднялся, лишь когда аудитория начала разбредаться, выискивая глазами тех, ради кого сюда прибыл. Александр продвигался сквозь ряды вперед, минуя вереницу спешащих к выходу обывателей. Особенно ретивы в этом плане были некоторые представители знати. Одетые по последней моде молодые аристократы расталкивали купцов и простых работяг, явно спеша присоединиться к каким-то более заманчивым удовольствиям. Александр презрительно поджал губы. Он заметил их у самого алтаря. Шарль де Ламейере вел глубокий серьезный разговор с кардиналом Моро. Светлые волосы герцога поблескивали золотом в огне свечей. Гортензия, смиренно опустив голову, стояла подле него. Ее поза была скованной и зажатой — эту напряженность никак не скрывало ни роскошное платье, ни увешанные золотыми драгоценностями шея, уши и запястья. Она выглядела затравленной. Как пойманная в силок птица. Как животное в клетке. Сердце Александра начало стучать быстрее. Он остановился в проходе, пропуская оставшуюся знать к выходу. Многие узнавали его, приветственно кивая. Губернатор учтиво им улыбался. Почти возникло ощущение, что он вернулся в Версаль. Мужчина тряхнул головой, отгоняя наваждение. Кардинал Моро, тепло улыбаясь, по-отечески обнял герцога де Лапорта, а тот, когда священнослужитель отпустил его, покорно наклонился и пылко поцеловал кольцо на его кисти. Выпрямившись, он в ожидании посмотрел на жену. Та робко ступила вперед и, натужно улыбнувшись, проделала то же самое — послушно присела и прильнула губами к ладони старика. Шарль удовлетворенно кивнул. Кардинал Моро, еще раз одарив их обоих открытым добрым взглядом, благодарно склонил голову и, развернувшись, удалился в сторону сакристии. Только когда за ним закрылись тяжелые деревянные двери, герцог де Лапорт, крепко взяв жену за руку, принялся идти в сторону выхода. К этому моменту собор уже был почти пуст. Их шаги отдавались громким эхом в его высоких сводах. Холодные светло-голубые глаза Шарля остановились на одинокой фигуре Александра, по-прежнему стоящего в проходе между рядами. Мужчина приподнял свои светлые брови. — Герцог де Лапорт, — губернатор отвесил учтивый поклон, когда супружеская чета была в нескольких метрах от него. — Герцогиня Манчини. Шарль с Гортензией остановились. Каменное лицо мужчины с трудом растянулось в вежливой улыбке. Его жена замешкалась. Она кинула неуверенный взгляд на мужа, но тот, не отрываясь, внимательно смотрел только на Александра. Не получив никакой определенной реакции, Гортензия все же присела в изящном реверансе, пряча глаза. — Губернатор Бонтан, не ожидал увидеть Вас здесь, — тихо промолвил герцог де Лапорт. — Вы не слывете при дворе религиозным человеком. Он говорил спокойно и размеренно. Александр прислушался. Тонально и тембрально речь Шарля действительно неуловимо напоминала звучание голоса человека в маске, но лишь отчасти. В нем отсутствовала нужная эмоция, нажим, убеждение, страсть. Говор герцога казался мертвым. Механическим. Губернатора начали одолевать сомнения. Он не помнил, слышал ли хоть когда-либо от Шарля любую иную интонацию. Я должен знать наверняка. Должен попытаться вывести его на эмоции. Безжизненные глаза герцога следили за Алекандром, не отрываясь. Губернатор крепко сжал в кулаки заведенные за спину руки. — Это не означает, что мне неинтересно услышать мнение сведущих людей об острых вопросах морали, жизни и социума, Ваша Светлость, — широко улыбнулся он, отступая чуть в сторону и деликатно проведя ладонью в сторону выхода, словно негласно приглашая супружескую чету пройтись с ним. Они зашагали к дверям собора втроем. Шарль шел, высоко подняв голову и глядя четко прямо, его челюсть была зажата. Гортензия мягко плыла рядом, по-прежнему смотря себе под ноги, но иногда все же искоса кидая робкие любопытные взгляды на губернатора. — Кардинал Моро — прекрасный оратор, — после долгой паузы сказал Александр, пытаясь изобразить хотя бы подобие непринужденного разговора. — Слышал, он Вас крестил. — Это так, — сухо ответил Шарль. Диалог совсем не клеился, губернатор тяжело выдохнул через нос. Герцог был явно расположен избавиться от его общества как можно быстрее, Александр же не собирался даровать ему такую возможность. Он заметил, как хватка Шарля на ладони Гортензии усилилась. Женщина чуть заметно поморщилась, но стерпела. Губернатор без предупреждения ускорил шаг, обогнав супружескую чету на несколько метров. Он резко остановился и обернулся к ним, перекрывая проход. Шарль застыл с плохо скрываемым выражением раздражения на лице. — Раз уж мы так удачно пересеклись, герцог де Лапорт, — продолжая улыбаться, спокойно промолвил Александр, хотя в душе у него уже давно пылал яростный огонь. — Я хотел бы попросить Вашего разрешения поговорить наедине с герцогиней Манчини. — Нет. Нееет. Нееееет. Нееееееет. Эхо разнесло это единственное громкое твердое слово по всему собору. Губернатор на секунду опешил. Он ждал сопротивления. Даже готовил себя к отказу. Ожидал оправданий и жонглирования словами. Лицемерных улыбок и фальшивого сожаления. Но не такого бескомпромиссного и безальтернативного «нет». Не такого дерзкого. В глазах Александра сверкнули опасные искорки. Мужчина недобро прищурился. — Простите, Ваша Светлость? — переспросил он, улыбка покинула его лицо. — Я не даю своего разрешения, — громко и четко повторил Шарль. — Все вопросы, которые касаются герцогини, заботят и меня. Вы можете говорить в моем присутствии, месье Бонтан. Герцог отпустил руку Гортензии и сделал шаг вперед, частично закрывая ее собой. Он был высок и плечист, возвышаясь над Александром на несколько сантиметров — силуэт мужчины ясно говорил о длительной военной выправке. Его приближение должно было выглядеть угрожающим. Герцогиня Манчини, сцепив руки перед собой в замок, напряженно наблюдала за мужем. В ее глазах поселились страх и тревога. Александр приподнял голову еще выше, встречаясь взглядом с ледяными глазами Шарля. — Это касается брата Ее Светлости, — сжав челюсть, сообщил губернатор, каким-то образом умудряясь говорить свысока, хотя он и смотрел на герцога снизу вверх. В глазах Гортензии теперь осталась только тревога. Она неосознанно сделала шаг вперед, и Шарль тут же обернулся, пригвоздив ее к месту своим взором. Женщина остановилась, как вкопанная, но волнение, ясно отобразившееся на ее лице никуда не делось. Лишь усилилось. Она глядела на Александра с немой мольбой. Ты так жесток. Не вовремя проснувшаяся совесть больно кольнула его в области легких. Технически, губернатор не лгал, но безусловно намеренно подал информацию таким расплывчатым и драматическим образом. Это необходимо. Натренированная за года расчетливость быстро присыпила душевные терзания. Поза Александра стала еще решительнее. Шарль повернул голову назад к нему. — Тема разговора не имеет значения, — вкрадчиво процедил герцог. — Я не желаю оставлять жену наедине с мужчинами, в чьих намерениях я не уверен. Нелепость и немыслимость сказанного чуть было не заставили Александра сделать шаг назад. Он с трудом удержал себя от этого, но так и не смог подавить резкий, слишком громкий, особенно в общем безмолвии собора, смешок, который в неверии вырвался из его горла. — Ваша Светлость, помилуйте, — ошарашенно улыбаясь, пробормотал губернатор, едва ему удалось успокоиться. — Мы в кафедральном соборе. Какие у меня могут быть намерения в таком месте, кроме заявляемых? — Для Вас это просто строение! — зло выпалил герцог. В голосе Шарля проскользнула неоспоримая эмоция. Александр застыл, напрягая слух. Все его тело вытянулось, подобно струне. Похоже, но все еще не то. Его Светлость возмущался, но губернатору было необходимо иное чувство, иной тон, иное выражение. Он не мог четко понять, какое именно. Воспоминание насмешливо ускользало от него. Эмоция, которую он слышал до этого, в покоях мадам де Монтеспан, была более сложной. Более неоднозначной. Более опасной. Более темной. Александр усиленно думал, каким образом можно вытащить ее из Шарля. — Этот собор не несет для Вас никакого сакрального смысла, — не заметив резкого изменения в языке тела губернатора, продолжил говорить герцог, следующую фразу фактически выплюнув. — Вы ведь безбожник, месье. Его Светлость говорил все эмоциональнее и эмоциональнее. Губернатор почувствовал нарастающее волнение, возбуждение, приток крови к голове. Его кожу знакомо покалывало в предвкушении. Я уже на верном пути. Шарль закипал. Губернатор должен был поддерживать этот огонь. Добавлять в него все больше и больше дров. — Герцог де Лапорт, позвольте напомнить Вам, кто я, — криво усмехнувшись, тихо промолвил Александр, но угроза в его голосе прозвучала вполне отчетливо. — Я правая рука короля. Я его уста. Я выражаю его желания и навязываю его волю. Королю Вы тоже бы отказали? Вопрос завис в воздухе между ними, словно лезвие меча. Шарль де Ламейере в удивлении все же сделал шаг назад. Гортензия тяжело дышала. Губернатор, прищурив глаза и расправив плечи, терпеливо ожидал ответа. — Я не оставляю жену с мужчинами, в чьих намерениях я не уверен, — вновь пробормотал герцог, теперь уже гораздо спокойнее. — Это я уже слышал, и это не ответ на мой вопрос, — Александр сам приблизился нему, усилив давление. — Вы отказали бы королю? Шарль де Ламейере застыл. Тишина растягивалась. Засасывала. Запах ладана дурманил. Лицо герцога презрительно скривилось. Мимолетно, всего на одну секунду, пока он вновь не взял себя в руки. — Королю не отказал бы, — безэмоционально ответил Его Светлость, чуть склонив голову. — Я Его продолжение. — Но не он, — процедил Шарль. Его голос вновь был спокоен и безжизненен. Александр тяжело выдохнул. Эта тактика с оглушительным треском провалилась. Губернатор перевел свое внимание за спину мужчины, внимательно и пронзительно взглянув на Гортензию. — Пусть герцогиня Манчини сама примет решение, — промолвил он, учтиво поклонившись женщине. — В конце концов, мы говорим о ней. И Ее Светлость обладает собственной волей, верно? Лицо Шарля заметно напряглось. Он также повернулся к Гортензии. Женщина испуганно переводила взор то на мужа, то на губернатора. Наконец, она застыла с супругом в немом диалоге. Александр видел яростную борьбу в ее глазах между беспокойством и страхом, между тревогой и любопытством, между смирением и собственными интересами. Ее руки чуть подрагивали, несмотря на то, что она их крепко сжимала перед собой. — У меня нет секретов от мужа, — наконец, тихо промолвила женщина, подойдя к супругу и взяв того за руку. — Мы можем поговорить при нем. Гортензия покорно склонила голову. Шарль триумфально улыбнулся и обернулся к губернатору. Герцогиня Манчини, только заметив его реакцию, перестала трястись. Александр грустно хмыкнул. Он был разочарован, но не мог ее винить. Ему оставалось лишь догадываться, что происходило за закрытыми дверьми их совместной жизни. Что он с ней делал. Как подавлял ее волю. Он помнил Гортензию в коридорах Пале-Рояль до замужества. Гордая, своенравная, яркая. Мужчины ложились к ее ногам. Сам король стоял на коленях. Женщину, которую он видел перед собой сейчас, сложно было назвать даже тенью той девушки. Она не была даже ее пустой оболочкой. Той Гортензии уже просто не существовало. — Вы услышали мою жену, месье Бонтан, — все еще улыбаясь, промолвил Шарль. — Мы можем обсудить все, что Вы хотели, здесь. Прошу. Он выжидающе уставился на губернатора. Александр покачал головой. — Жюль Манчини желал бы большей приватности, Ваша Светлость, — ответил он, глядя в глаза Гортензии и отступая на шаг назад. — Но я понимаю Ваше решение, мадам. И уважаю его. Он поклонился ей. Герцогиня Манчини смотрела на Александра со смесью благодарности и страдания на лице. — Что ж, это не страшно. Завтра мы с супругой возвращаемся в Версаль, — пожав плечами, сообщил Шарль. — И Гортензия сможет поговорить с братом лично. В его намерениях я не сомневаюсь. Отвесив эту очевидную колкость, герцог де Лапорт притянул жену ближе и аккуратно обошел губернатора, направляясь к выходу. Александр попытался уловить в его голосе или действиях хоть какой-то намек, что ему известно об изменившейся ситуации во дворце, но его не было. Шарль выглядел абсолютно спокойным и несведущим. Губернатор сжал губы в тонкую линию. — Как Вам будет угодно, Ваша Светлость, — вежливо промолвил он, направившись за ними. — Позволите еще один вопрос к Вам, герцог де Лапорт? Шарль остановился на пороге собора и медленно обернулся. За его спиной горели огни ночного Парижа, а на лице залегли глубокие драматические тени от мерцающих свечей. Из-за этого его черты казалось более резким, в нем проступили острые отталкивающие линии. Обычно бледно-голубые глаза сейчас выглядели оранжевыми. — Да, месье Бонтан? — он приподнял брови. — Что Вы думаете об искушениях? — подойдя к нему ближе, тихо спросил Александр. — Это же было темой сегодняшней проповеди. Герцог де Лапорт чуть нахмурился. По-прежнему плохо скрываемое выражение презрения на его лице сменилось откровенным замешательством. — Почему Вы спрашиваете, губернатор? — Мне, как безбожнику, искренне интересно мнение на этот счет настолько ретиво верующего человека, как Вы, — слегка улыбнувшись, ответил Александр. Он наклонился вперед, имитируя живой интерес, и смиренно сложил руки перед собой. Шарль долго смотрел на него, словно пытаясь найти подвох в его словах. Складка меж бровей герцога стала лишь глубже. Александр ждал, ни одна другая эмоция не проявилась на его лице, кроме страстного любопытства о мнении Его Светлости. — Искушения — это испытание нашей веры, месье Бонтан, — наконец аккуратно ответил Шарль, будто бы взвешивая каждое слово, его тон вновь был пропитан слабыми отголосками чувств. — Битва между божественным светом и темными силами, стремящимися развратить нас. Александр несколько раз кивнул, обдумывая его слова, прокручивая их в голове. Пытаясь просчитать следующую фразу. Возможно, у него был шанс лишь на последний дополнительный вопрос. Его ладони вспотели. Он чувствовал, что находится близко к искомой эмоции. К той, что не оставила бы сомнений в его голове. К той, что стала бы доказательством, если не для всех, то хотя бы для него самого. — И что же делать с теми, кого темным силам удалось развратить? — задумчиво спросил губернатор, глядя вверх, на высокие своды храма. — Очистить, — прозвучал голос Шарля. — От греха и порока. По позвоночнику Александра пробежали мурашки. Это он. Тот же тон. Тот же голос. То же выражение. Фанатичное, словно он был готов на все, чтобы воплотить свои идеи в жизнь. Надменное, словно он был лучше других. Словно ему были открыты божественное провидение и воля, неведомая для простых смертных. Губернатор перевел взгляд на Шарля, встречаясь с его обычно пугающе пустыми глазами, которые сейчас совсем не казались безжизненными. В них горело холодное всепоглощающее пламя. Александр глубоко и размеренно дышал, пытаясь не выпустить наружу огненную геенну, что снедала его собственную душу. — Разве не это и происходит в конце человеческой жизни? — прошептал губернатор, тщательно скрывая то лихорадочное состояние, в которое повергли его последние слова Шарля. — Если мне не изменяет память о Вашем вероучении, оценить душу человека после его смерти на наличие греха и порока способен лишь Бог. Он же и принимает решение, ждет ли такую душу очищение. — Иногда ждать чьей-то смерти непростительно долго, — прошептал герцог де Лапорт. Александр почувствовал, как его сердце пропустило удар. Кровь бурлила, пульс отчаянно бился в висках. Он знал, кто перед ним. Догадывался, что этот человек совершил. Догадывался, что он творил со своей собственной женой. Мог лишь предполагать, на что он готов пойти дальше. Но у него все еще не было ни единого четкого неопровержимого доказательства. Ни единого показания свидетелей. Ни единой материальной зацепки. Только его воспоминание о подслушанном разговоре в покоях мадам де Монтеспан и секундная промелькнувшая эмоция в словах герцога, которая оказалась идентичной той, что была у незнакомца в белой маске с рубином. Слишком мало, чтобы арестовать самого богатого человека Франции. Александру хотелось выхватить пистоль и направить его на Шарля. Просто совершить самосуд. Прямо тут, на глазах у его жены. В священных стенах собора. В чем-то герцог был прав. Он действительно был безбожником, ему было плевать. Для губернатора это было просто строение, созданное гениальными людьми. Но Александр знал, что такие резкие действия не помогут. Ни похищенному дофину, ни Короне, ни раскрытию заговора. Только привлекут ненужное внимание и вполне вероятно закончатся его арестом и тюрьмой. — У Вас интересные и нестандартные идеи, Ваша Светлость, — выдавил из себя вежливую улыбку Александр. — Вы заставили меня задуматься. Он смиренно и благодарно кивнул. Шарль не отрывал от него внимательного взгляда, оценивая каждое движение. Гортензия, опустив голову, теребила ткань платья. — Не буду больше задерживать, Ваша Светлость, — Александр глубоко поклонился, не прерывая с герцогом зрительного контакта. — Месье. Мадам. — Прощайте, губернатор Бонтан, — ответил Шарль, на его лице впервые появилась почти искренняя улыбка. — Я надеюсь, что вы все же найдете свой путь к Богу. Герцогиня Манчини попыталась сделать реверанс, но не успела. Муж, крепко схватив ее за руку, потянул за собой. Женщина лишь напоследок одарила Александра испуганным, полным тревоги взглядом. Губернатор в напряжении и сожалении наблюдал, как супружеская чета покинула собор. Только когда их спины исчезли из виду, мужчина позволил себе по-настоящему расслабиться. Он расцепил сложенные перед собой руки. Пальцы подрагивали. Александр провел ладонью по лицу. От запаха ладана его уже очень сильно мутило. Святая обитель будто бы выталкивала его. Он не стал сопротивляться. Губернатор быстрым шагом вышел на улицу. Вечер ударил в лицо прохладным воздухом и знакомой гнилой вонью Сены, но даже этот, не самый приятный запах ему сейчас показался освежающим, по сравнению с удушающей атмосферой собора. Он огляделся по сторонам. Шарль и Гортензия как раз подходили к своему конному экипажу, герцог продолжал крепко держать супругу за руку. Александр неподвижно стоял на верхних ступенях перед входом в храм, наблюдая, как они садятся внутрь. Ветер раздувал пряди его волос и полы камзола. Когда карета Его Светлости тронулась с места, губернатор начал медленно спускаться к своему собственному конному экипажу, остановившемуся с другой стороны людной площади. К его удивлению, сейчас возле него также стоял незнакомый вороной жеребец, который нетерпеливо бил передним копытом о крупную брусчатку. На нем восседал молодой парень в узнаваемой форме стражников Бастилии, он внимательно выглядывал кого-то в толпе. Сердце Александра обеспокоенно забилось. Он ускорил шаг. Завидев его, наездник тут же спешился. Сомнений больше не оставалось — мужчина почти бегом преодолел оставшееся расстояние. — Губернатор Бонтан, — встав по стойке смирно быстро отрапортовал парень. — Срочное извещение от коменданта де Монлезена. Посыльный вытянул из нагрудного кармана письмо, скрепленное крупной сургучной печатью и без промедления передал в руки Александра. Тот стремительно раскрыл конверт и вытянул плотный лист пергамента, скользя глазами по неровным размашистым строчкам, написанных де Монлезеном. На первом же предложении живот губернатора свернулся в плотный болезненный узел. — Он выслал письмо еще с утра. Простите, что так долго, — испуганно лепетал парень, заправляя за уши непослушные каштановые кудряшки, но Александр его почти не слушал. — Я сначала направился к Вам в Версаль. Я не знал, что месье временно отбыл в Париж по делам. Приехал, как только смог Вас найти. Губернатор продолжал продираться сквозь неразборчивую писанину де Монлезена. Его дыхание постепенно выравнивалось, сердце начало восстанавливать привычный ритм. В этот раз я оказался умнее. Александр позволил себе чуть заметную удовлетворённую улыбку. Он аккуратно свернул письмо и также бережно спрятал его в кармане камзола. Губернатор поднял глаза на стражника. — Передайте коменданту мою искреннюю благодарность, — он ободряюще хлопнул парня по плечу. — И скажите ему, что я прошу его удвоить его усилия. Корона не останется в долгу. Молодой стражник приосанился и твердо кивнул. — Будет сделано, губернатор Бонтан! — звонко ответил он, ловко забираясь назад в седло. Пришпорив жеребца и уверенно натянув поводья, парень вывел коня на оживленную улицу, постепенно переходя на медленную рысь. Ритмичный стук копыт по булыжной мостовой с каждой секундой все больше терялся в шуме города. Александр проводил взглядом удаляющуюся фигуру посыльного. Тяжело выдохнув, он подошел к своей карете и остановился возле извозчика. — Жерар, направляйтесь на угол улиц de Fleur и du Temple, — устало распорядился губернатор. — В третий раз за день? — не удержал легкого смешка кучер. — У месье появилась дама? — Даже не спрашивайте, Жерар, — покачал головой Александр, но его губы тронула кривая усмешка. — И, пожалуйста, попытайтесь ехать как можно медленнее. Я не обижусь, даже если Вы сделаете лишний круг. Или несколько. Извозчик лишь хмыкнул и послушно кивнул. Открыв двери, Александр забрался внутрь экипажа, и тот почти сразу тронулся. Легкими движениями он снял жабо, полностью расстегнул камзол и верхние пуговицы рубашки, оголяя ключицы и плоскую широкую грудь. Прохладный вечерний воздух коснулся его кожи. Он откинулся на спинку мягкого бархатного сиденья, небрежно заведя руку за голову. Мышцы его предплечья едва заметно напряглись. Губернатор устремил взгляд на проплывающие мимо огни. Шумные улицы Парижа постепенно сменялись более тихими проспектами. Небрежно взъерошив волосы, мужчина позволил шелковым черным прядям беспорядочно упасть на глаза. С отработанной легкостью он потянулся к скрытым ножнам на боку и извлек кинжал. Металл мягко блеснул в слабом свете, проникающем из окна экипажа. Александр внимательно осмотрел лезвие, пальцы пробежались по его изгибу. С довольной улыбкой, он вернул клинок на место, а затем проверил пистоль, висевший на поясе. Ритмичное движение кареты и ее равномерное покачивание действовали на него умиротворяюще. Веки отяжелели. Звуки города были вытеснены убаюкивающим стуком лошадиных копыт по дороге. Наконец, поддавшись изнеможению, губернатор прилег на бок, игнорируя тесноту небольшого пространства кареты. Закрыв глаза, он медленно вздохнул и почувствовал, как мир вокруг начинает исчезать. В полудреме его наполнял аромат кипарисов, далекий шум морских волн создавал безмятежную мелодию. Александр почти чувствовал прикосновение свежего бриза к лицу. В голове пронеслась короткая быстрая мысль, улыбка почти сформировалась на его лице. Рай. Через мгновение он уснул.