Cтатуя

Лишь гипнотический стук конских копыт о брусчатку и скрип колес пробивались сквозь темноту. Тряска. Нещадная тряска. Карета подскочила на особенно крупном булыжнике. Рене резко завалилась на бок. Ее бедро неприятно заныло, а лоб ударился об обвитую бархатной тканью стенку экипажа. Несильно, но ощутимо. Девушка резко открыла глаза. В салоне царил почти непроглядный мрак — лишь чуть менее абсолютный, чем за ее закрытыми веками. Она вытянула вверх руку, чтобы отодвинуть плотную занавеску с окна. Ее ладонь заметно дрожала. В карету прорвался тусклый свет луны, которая стыдливо показалась из-за плотных облаков. Дождь сошел на нет. Рене откинула голову на спинку сидения и принялась безразлично смотреть на противоположную стену, чувствуя невероятную тяжесть изнеможения в своих костях, в мышцах — во всем теле. Это была не просто физическая усталость: она была измотана и выжата эмоционально. Изодрана и растерзана, разрываясь между плохо контролируемым страхом, обжигающей любовью и невыносимым чувством вины. Девушка сжала рукоять кинжала — все еще липкую и измазанную кровавыми разводами из многочисленных ссадин на ее руках. Одна кисть сейчас была перевязана шейным платком Александра, который тот снял с cобственного глубокого пореза на ладони. Губернатор аккуратно затянул ткань поверх ее разбитых костяшек, когда прощался с ней у кареты. Последний дар ей. Чувство тревоги усилилось. Рене яростно сморгнула слезы с ресниц, ругая себя за такой неудачный выбор слов, пусть даже только в своей голове. Не последний. Он придет. Он поклялся. Девушка тяжело вздохнула, пытаясь отогнать от себя навязчивый внутренний голос, который упорно и настойчиво твердил ей, что в условиях, когда губернатора преследуют самые опасные убийцы королевства, его прибытие на место их встречи совершенно не гарантировано. Нет никакой уверенности — лишь хрупкая надежда. В памяти вновь стояли последние минуты перед ее отправлением: торопливый шепот, быстрое отчаянное объятие, решительность в серых грозовых глазах Александра, его легкая улыбка, за которой он прятал волнение, жесткий поцелуй в лоб. Рене закусила губу, сдерживая протяжный вой. Она жалела, что села в карету. Жалела, что сейчас трясется в ней. Девушке казалось невыносимым сидеть здесь. Она хотела быть с ним — где бы губернатор сейчас ни был. Рене не понимала, почему согласилась. Почему не боролась с его решением. Наверное, Александр умел продавливать ее волю своим пронзительным взглядом так же успешно, как и она переубеждать его своими мольбами. Движение кареты замедлилось. Настолько, что если бы Рене попыталась выпрыгнуть из нее сейчас, то возможно, такая авантюра закончилась бы для ее тела почти бесследно. Девушка опустила глаза на порванный подол платья. Ободранные колени и часть испещренной царапинами голени выглядывали сквозь большую дыру в юбках. Ткань все еще была влажной, пропитанной ее и чужой кровью — эта яростная краснота не выделялась сильно на материале только потому, что сливалась с ее темно-алым оттенком. Воспоминания о ее безрассудном прыжке сейчас терялись в разуме за пеленой плотного тумана. Рене с трудом пыталась выудить из своего сознания то ощущение глубокого отчаяния, которое заставило ее шагнуть в пустоту, навстречу боли. Сейчас его степень виделась недостижимой, но в тот момент ничто не казалось более правильным. Это был выбор. Возможно, один из немногих в ее жизни сделанных ею, а не за нее. Как год назад, когда она отказалась предавать Александра, хотя рациональнее было бы пойти на это. Как в начале лета, когда поцеловала его, хотя разумнее было бы продолжать соблюдать их нелепую шараду, где каждый догадывался о чувствах друг друга, но предпочитал делать вид, что их не существует. Я выбрала его. Я всегда буду выбирать его. Рене закуталась в мокрый сюртук Александра и устало опустила локти на колени. Девушка выгнулась в спине, прикрывая глаза, кости приятно захрустели. Карета остановилась. Она посмотрела в окно. Из темноты выглядывал лишь изящный фасад очередного здания. Таких было множество в центре Парижа. Рене ждала. Снаружи слышалась какая-то возня. Ее сердце громко билось. Через несколько секунд дверца экипажа открылась, и в проеме показался извозчик. Он все еще выглядел испуганно и дергано, теребил подол своего камзола. Когда взгляд мужчины упал на кинжал в ее руках, с его губ сорвался свистящий нервный выдох. Девушка поспешно спрятала оружие под сюртук. — Приехали, м-м-мадемуазель, — промолвил мужчина, его губы слегка тряслись. Рене кивнула и приподнялась с сидения, извозчик тут же протянул вперед руку, помогая ей выйти. Его ладонь была мокрой от пота. Девушка чувствовала, что он яростно дрожит. Ее каблуки чиркнули об уличную брусчатку. Она еще раз благодарно склонила голову и тут же быстро окинула взглядом улицу. Rue de Lumière утопала в кристальной тишине и прохладе ночного воздуха, в котором разливалась дождевая свежесть, а не привычное тошнотворное зловоние Сены. Красивые богатые дома возвышались по обеим сторонам улицы. Глаза девушки остановились на вывеске ближайшего, где витиеватыми изысканными буквами было выведено: «Обувь и аксессуары синьора Гарсиа». Табличка чуть покачивалась, издавая едва различимый высокий скрип. Локоны Рене взметнулись в воздух от внезапного и сильного порыва ветра. Она обхватила свой тонкий стан руками, подавляя дрожь. — Все хорошо, мадемуазель? — тут же с явным волнением в голосе спросил извозчик. — Вы там, где надо? Девушка перевела на него взгляд. Мужчина обеспокоенно покусывал губы. Она заставила себя чуть улыбнуться. — Да, месье. Я на месте, — тихо промолвила Рене. — А, значит, Вы можете ехать. Ей показалось, что она увидела, как извозчик облегченно выдохнул. Он поспешно поклонился и, резко развернувшись, быстрым шагом отошел к лошадям. Когда мужчина опустил ногу на первую ступеньку, чтобы подняться к своему сидению, то окинул девушку еще одним обеспокоенным взглядом. Он продолжал выглядеть неуверенно и испуганно. — Мадемуазель, могу ли я попросить Вас сообщить потом Вашему... спутнику, что поездка прошла хорошо и у Вас нет ко мне н-н-никаких претензий? — извозчик нервно закусил губу. Рене застыла. Она могла лишь догадываться, что Александр ему наговорил и чем пригрозил. Девушка не была свидетельницей их разговора, но реакция извозчика говорила сама за себя. Губернатор вновь выпустил из себя зверя. Ее мысли пребывали в хаосе. Рене все еще пыталась определить, как относится к этой стороне Александра — беспросветно темной, пугающей и неудержимой, но ответ каждый раз ускользал от нее. Будто бы специально. Словно ее разум не был готов принять его. Звериная часть Александра страшила ее. Приводила в трепет. Лишала воли и почти всех рациональных чувств. Она узнавала и одновременно не узнавала его в такие моменты. Возможно, именно эта сторона губернатора и позволила ему сегодня быть таким собранным и непоколебимым, так долго сохранять контроль не только над собой, но и над ситуацией, скрывать боль, двигаться к цели. Возможно, именно благодаря скрытой в нем первобытной ярости, он и был так успешен в своей работе. Вероятно, потому его так и боялись. Этот зверь, эта опасная стихия внутри. Без которых он, скорее всего, не был бы Александром. Тьма всегда будет с ним. Рене не могла понять, любит ли его с ней или вопреки ей. Девушка сглотнула. — Не переживайте, месье, — она еще раз трудом растянула губы в улыбке. — Я замолвлю за Вас слово перед ним. — Благодарю, мадемуазель, — извозчик еще раз дергано поклонился. — Да хранит Вас Господь! По коже Рене пробежала яростная дрожь, но она тут же отвернулась, принявшись идти к ателье синьора Гарсиа. Нет, Господу все равно на меня. Давно. Тело с трудом ее слушалось — казалось, что ко всем конечностям были привязаны камни. Девушка стиснула зубы и расправила плечи. За своей спиной она вновь услышала скрип колес и стук конских копыт о брусчатку. Карета с до ужаса испуганным извозчиком отбыла. Она не обернулась в его сторону, продолжая идти дальше. Справа от ателье виднелась витрина мясной лавки с выложенными там свиными головами и длинными толстыми нитями колбас и сосисок. От привычного вида мяса нещадно мутило. Рене задержала дыхание и юркнула в арку между строениями. Тьма поглотила ее с еще большей силой. Девушка ускорила шаг, несмотря на яростный протест своего тела, ладонь сомкнулась еще сильнее на рукоятке кинжала. Здания нависали над головой. Поворот. Еще поворот. Сплошной лабиринт поворотов. Эхо ее шагов отдавалось от стен. Наконец, когда она свернула за небольшую пристройку, из темноты вынырнула уже знакомая черная карета и привычная четверка гнедых лошадей. Извозчик Александра, пожилой мужчина с длинными седыми волосами и густыми бровями, стоял, прислонившись спиной к дверям экипажа. Его обычное спокойствие уступило место напряженному сосредоточению. Он внимательно вгляделся в ее фигуру, вынырнувшую из мрака. Рене поспешно спрятала кинжал в карман сюртука. Она сделала еще несколько шагов вперед. Извозчик узнал ее, потому что тут же начал двигаться навстречу. Девушка ускорилась, почти переходя на бег. Перед ней наконец-то было знакомое лицо. Она точно знала, что идущий навстречу человек не представлял угрозы. Это казалось началом пробуждения от ужасного сна. — Мадемуазель, доброй ночи! Вас не было гораздо дольше, чем я ожидал. Уже начал всерьез переживать, — чуть выдохнув, бодро промолвил мужчина, но, остановившись перед ней, нахмурился. — Вы одна? Где месье Бонтан? Он идет за Вами? И хотя Рене ожидала, что прибудет на место встречи заметно раньше губернатора, ее сердце все равно неприятно екнуло и лихорадочно забилось в груди. Александр даже физически не мог бы прийти раньше. Он ранен. Он идет пешком. Ты ехала. Девушка попыталась успокоиться. — Месье Бонтан скоро будет, — промолвила Рене, стараясь убедиться, что ее голос не дрожит. Получилось из рук вон плохо. Конец фразы сорвался в сдавленный хрип. В попытке унять волнение, девушка откинула со лба растрепавшиеся локоны и заправила их за уши. Извозчик Александра нахмурился еще сильнее, его глаза расширились, когда он вгляделся в ее кисти. — Боже правый! Ваши руки…, — прошептал он, осматривая ее еще пристальнее, взгляд мужчины задержался на изодранных юбках. — Платье… Это… кровь? Рене подняла на него взор и лишь коротко кивнула. В горле встал ком. Она никак не могла заставить себя вновь заговорить. — Что произошло? — прошептал извозчик, подойдя к ней ближе, в его голосе сквозило все большее и большее беспокойство. — Коршуны, — чуть слышно промолвила девушка. Мужчина громко выдохнул. Его глаза стали еще шире, но буквально через секунду он решительно стиснул челюсть и, развернувшись на каблуках, быстро зашагал к экипажу. Рене без промедления проследовала за ним. Его присутствие успокаивало хоть как-то. — Месье Бонтан ожидал их появления, — на ходу бросил ей извозчик. — Я так понимаю, они уже начали охоту за Вами? — Только за Александром, — выпалила Рене, чувствуя, как слезы начинают формироваться в уголках ее глаз. — Он отправил меня сюда отдельно, чтобы я не оказалась на линии огня. Он идет пешком. И он ранен. Ранен. Затерян среди тысяч переулков Парижа. И я даже не знаю, что с ним. Где он. Чувство вины накатило с новой силой. Мысли путались, в голове стоял какой-то беспросветный туман. Осознание отсутствия Александра давило. Удушало. Почему-то паника начала накатывать все сильнее, как будто ее разум держался лишь на всплеске адреналина и сейчас, когда она, наконец-то, оказалась в относительной безопасности, решил прекратить бороться. Невыносимо сильно хотелось расплакаться. Девушка яростно шмыгнула носом. — Но он придет. Обязательно, — резко и невпопад промолвила она, словно мантру — не для собеседника, а для самой себя. — Он пообещал. Поклялся. Извозчик Александра подбежал к лошадям и взобравшись на свое место, достал из-под сидения мушкет. Он ловко, как для такого преклонного возраста, спрыгнул назад на землю и с оружием наперевес вернулся к Рене. — Я не самый искусный стрелок, но сделаю, что смогу, если понадобится, когда месье Бонтан прибудет сюда, — мужчина ободряюще улыбнулся девушке. — Два человека, умеющих стрелять, — лучше, чем один. Его слова звучали почти обнадеживающе, будто бы он невольно подыграл ее отчаянной попытке отвлечь себя от мрачных мыслей. Девушке даже хотелось за это обнять его, но из горла вырвался лишь судорожный выдох. — Возьмите. Затяните вторую руку, — извозчик, порывшись в кармане, протянул ей помятый, но совершенно чистый носовой платок. — Я могу еще как-то помочь Вам, мадемуазель? Эмоции грозили разрушить ее. Рене понимала, что с каждой секундой от этой доброты, от вида вооруженного человека, охраняющего ее, ей становится все сложнее и сложнее дышать. Несправедливо. Какая насмешка. Защищать нужно не меня. Девушка зажала носовой платок в кулаке и лишь лихорадочно замотала головой, кусая губы. — Нет, не можете, месье, — выдавила она из себя, опуская глаза и пытаясь перевязать руку. — Просто ждите. Ждите, когда он придет. Пальцы срывались, не слушались. Она дрожала. Извозчик Александра аккуратно положил морщинистую ладонь на ее плечо. Рене вздрогнула и подняла на него взгляд. — Зайдите внутрь, мадемуазель. Отдохните, прошу, — мягко промолвил мужчина. — Вы едва стоите на ногах и вся трясетесь от холода. Рене лишь кивнула. Она не находила себе места. Не знала, куда себя деть. Пусть будет карета. Какая теперь разница. Извозчик мягко подтолкнул ее к салону. Девушка в каком-то полубеспамятном состоянии сделала несколько шагов вперед. Словно сквозь искаженное стекло, она видела, как мужчина открыл перед ней двери. Вновь ощутила слабый толчок в спину. Рене не помнила, как поднялась по ступеням, как осела в углу, как вжалась в бархатные красные подушки. Сзади послышался мягкий треск закрывшейся защелки, а потом стало тихо — лишь легкие шаги извозчика снаружи чуть пробивались сквозь абсолютную тишину. Рене вытащила из кармана кинжал и отложила его на сидение напротив. Она еще раз попыталась перевязать вторую ладонь. Пальцы по-прежнему не желали выполнять приказы разума. Промучавшись несколько минут, девушка сдалась и просто медленно опустила свой ноющий корпус на сидение. Легла боком, поджала под себя ноги. По щекам медленно катились слезы, смачивая мягкие подушки. Она судорожно сжимала ткань носового платка ладонью. Мир словно сжался до салона кареты, который сейчас казался клеткой. Рене была заперта в неопределенности. Девушка уставилась пустыми глазами на противоположное сиденье, мечтая лишь о том, чтобы Александр каким-то магическим образом там материализовался. Она хотела моргнуть — и увидеть его там. Но диван оставался пустым — молчаливым свидетельством ее одиночества. Их сепарации. Время тянулось и тянулось, минуты, казалось, перетекали в часы. Неподвижность кареты угнетала. Каждый звук шагов снаружи заставлял ее сердце усиленно биться, но дверь экипажа не открывалась. Александр не входил внутрь, и она понимала, что это вновь был лишь извозчик, который продолжал патрулировать периметр. Мысли Рене метались в беспорядке: то страх, то надежда, то подкрадывающееся отчаяние. Веки отяжелели от усталости, но никак не желали закрываться. Сон воспринимался малодушным предательством. Но даже в этом бодрствующем состоянии реальность была размытой и искаженной. Тени плясали по стенам салона. Обретенная безопасность и комфорт тяготили девушку. Надо было настоять, чтобы Александр поехал в карете, а я пошла переулками. Именно он был ранен, именно за ним охотились, именно он слабел с каждой минутой. Они были бы вдали друг от друга, как губернатор и хотел, но он бы уже был здесь. Был бы прикрыт еще одним вооруженным человеком. Он бы ждал ее, а не наоборот. Рене не могла понять, почему такое решение не пришло ей в голову раньше. Ей хотелось ударить себя по лбу. Ей хотелось взвыть от досады. Девушка дрейфовала в море собственных мыслей, и каждая из них волной обрушивалась на нее с нарастающей силой. Сомнения грызли, порождая мрачные предчувствия. Что, если они добрались до него? Что, если он слишком ослаб и не может больше идти? Что, если он уже мерт...? Рене не смогла закончить последнее предположение, не хотела даже в своей голове допустить вероятность, что Александр может никогда не прийти. Что она может его больше никогда не увидеть. Не услышать. Не прикоснуться. Сердце разрывалось от боли. Граница между бодрствованием и сном размылась окончательно. Рене не могла понять, сколько прошло времени. Губернатора все не было. Сидение напротив оставалось пустым. Глаза остановились на лезвии кинжала. Девушка протянула к нему руку и сжала рукоять в кулаке. Она глубоко вздохнула и резко села, утирая с лица слезы. Соленые капли раздражали раненую плоть ее ладони. Еще один глубокий вдох. Рене не могла больше оставаться на месте. Ни секунды. Девушка встала и, затолкав носовой платок в карман сюртука, резко открыла дверь, вырываясь навстречу холодному ночному воздуху. Стоящий с мушкетом наготове извозчик, в удивлении обернулся к ней, его брови подскочили вверх. — Мадемуазель, Вы куда? — Искать его, — решительно ответила Рене, стремительно прошагав мимо него. — Что-то случилось. В следующую секунду она ощутила прикосновение сухой морщинистой ладони к своей коже. Извозчик схватил ее за кисть и аккуратно дернул на себя. Девушка поморщилась и остановилась — он зацепил ее ссадины. Рене резко обернулась к нему. Ее ноздри раздувались от ярости, но она почти сразу испарилась. Пожилой мужчина смотрел на нее, и в его взгляде смешались грусть, беспокойство и понимание. — Ночью улицы Парижа небезопасны для молодых красивых женщин, — прошептал он, покачав головой. — Тем более в таком виде. Не думаю, что месье Бонтан одобрил бы подобное решение. — Мне не нужно его одобрение, — выпалила Рене, пытаясь вырвать руку из его захвата, но мужчина держал крепко. — И месье Бонтана здесь нет! В этом и кроется главная проблема! Ее сердце бешено колотилось. Cтрах и решимость подстегивали двигаться вперед. Неопределенность и неведение трансформировали тревогу в сильнейшее желание хоть что-то сделать. Активный поиск лучше пассивного ожидания. Извозчик устало выдохнул и разжал пальцы на ее кисти. — У меня нет права останавливать Вас, мадемуазель. Но я прошу Вас одуматься, — он почти взмолился. Рене покачала головой, пропуская его воззвание мимо ушей. Она сделала несколько шагов назад. — С ним что-то случилось. Я не могу просто ждать, — тихо промолвила она. — Я должна найти его. Девушка развернулась и принялась идти дальше. Ускорила шаг. Рене остро осознавала свою уязвимость, но именно это ощущение, как ни парадоксально, сейчас казалось ей силой. Оно подпитывало ее, толкало за границы привычных возможностей. Девушка остановилась у угла и обернулась к извозчику через плечо. — Если месье Бонтан придет сюда без меня, прошу, не нужно ждать моего возвращения, — твердо и громко сказала она. — Так ему и скажите. Он должен немедленно ехать туда, где ему помогут. Рене ждала, пока извозчик мрачно не кивнул. Девушка склонила голову в ответ и свернула вправо. Она понятия не имела, ни куда идти, ни где искать Александра. У нее не было ни направления, ни определенной финальной точки. Вернусь на основные улицы. Рене двигалась сквозь темное пространство переулка, все ее чувства были обострены. Ночной воздух холодил кожу. Ее взгляд метался от тени к тени. Возможно, нужно начать оттуда, где мы расстались. С каждым шагом ее сердце стучало все громче. Возможно, стоит поискать в переулках поблизости. Она почти свернула за очередной угол, когда уловила посторонние звуки, заставившие ее резко остановиться. Шаги. Не одинокое эхо ее собственных, а совсем другие — более тяжелые, более размеренные. Шаги вразнобой. Шли несколько людей. Рене затаила дыхание, в напряжении прислушиваясь, и крепче сжала рукоять кинжала. Из-за угла можно было разобрать невнятное бормотание приглушенных мужских голосов. Они были слишком далеки, чтобы можно было различить слова. Ночью улицы Парижа небезопасны для молодых красивых женщин. Тем более в таком виде. Рене тяжело сглотнула. Перед глазами появилось раскрасневшееся, охваченное похотью лицо Гастона де Виньерона. Она почти чувствовала запах перегара из его рта на своем лице. Сердце бешено заколотилось от страха и тревоги. Девушка прошла к самому краю здания, держась в тени. Она еще сильнее напрягла слух. Разговоры становились все отчетливее. — У Вас удивительно хорошо получается разыгрывать пьяного, как для человека, который редко пьет. Первый голос был ей не знаком. Акцент мужчины выдавал в нем северянина, возможно, нормандца. В его тоне причудливым образом сплелись ошеломление с восхищением. — Боюсь, у меня ноги заплетаются уже сами собой, месье Боден. Без всякой игры. С губ девушки чуть было не сорвался высокий радостный возглас. Это был тембр, который она знала так же хорошо, как и свой собственный. Глубокий, низкий с легкой хрипотцой, овитый сарказмом, темный и плотный, как самый изысканный шелк. Голос Александра. Он был безошибочно узнаваем, даже несмотря на то, что губернатор сейчас старался говорить тихо. Он сдержал клятву. На Рене нахлынула волна облегчения, настолько сильная, что она едва не упала на колени от переполнявших ее чувств. — Уже совсем чуть-чуть, месье Бонтан, — вновь промолвил незнакомый мужчина, с каким-то излишне напускным, почти ребяческим позитивом. — Нам остался какой-то жалкий десяток шагов. — Месье Боден, меня ранили в плечо, а не лишили памяти, — даже не видя его, Рене отчетливо ощутила, что Александр в этот момент закатил глаза. — Я помню, где оставил свой экипаж. До него минимум несколько сотен метров. И я просил не называть меня по имени. Рене закусила губу, сдерживая смех. Он. Точно он. Голоса раздавались уже совсем близко, чуть ли не в дюжине шагов от нее. Сердце билось в потоке эмоций: радость, благодарность, нетерпение. Девушка осторожно выглянула из-за угла. Рене увидела его. Губернатор все еще был в плаще, который она накинула на него, капюшон надежно прикрывал его лицо. Александр опирался на плечо крепко сложенного высокого молодого мужчины с длинными каштановыми волосами, которые небрежно опускались на плечи, шрамом на брови и сережкой в левом ухе. Они шли в умеренном темпе, губернатор старательно тянул ноги и пошатывался, мастерски разыгрывая пьяную походку. — Прошу прощения, месье Арно, — его спутник нахмурился и виновато потупил взгляд. — Наверное, Арно перекатывается сейчас в гробу от такого официозного обращения…, — Александр скривил губы. Парень с серьгой в ухе лишь приглушенно хмыкнул. Девушка улыбнулась еще шире. Он двигается. Он в сознании. И даже шутит. Вид губернатора был для нее сейчас спасательным кругом, который оттягивал от бездны отчаяния. Рене не выдержала и вышла им навстречу. Отзвук каблуков ее туфель мягким тихим эхом срезонировал о пустоту переулка, и мужчины тут же подняли на нее головы. Девушка успела лишь заметить, как с губ Александра сорвался громкий выдох, а глаза блеснули в темноте капюшона. Она хотела ускориться, но через мгновение спутник губернатора резко и уверенно направил в ее лицо дуло пистоля. — Стой на месте! — рявкнул он. — Еще один шаг — и я выстрелю! Рене в ошеломлении остановилась. Страх сковал тело. Ее рука сжалась вокруг кинжала — рефлекторный инстинктивный защитный жест. Незнакомый мужчина в ответ взвел курок в предупреждении. Девушка вздрогнула от этого звука. Александр молниеносно вцепился здоровой рукой в кисть своего спутника, которая сжимала взведенное оружие, пытаясь ее опустить. Парень с серьгой метнул в его сторону секундный удивленный взгляд, но не поддался. Его угрожающая поза осталась непоколебимой. — Опустил пистоль, Клови, — громко и яростно зашептал губернатор. — Это женщина, с которой мы и должны встретиться у моего экипажа. Я же говорил Вам. — Да, но только она находится не у кареты, — парень оскалился. — Интересно, почему? Рене перевела испуганный взгляд на Александра. Губернатор не смотрел на нее. Капюшон слегка съехал с его головы. Она могла разглядеть его профиль, линии челюсти и подбородка мужчины были предельно напряжены. Он прожигал глазами месье Бодена. Его хватка на кисти парня лишь усилилась. — Я знаю, кто передо мной, Клови, — прорычал Александр. — Уверены? Вы можете бредить после ранения. — Я в сознании, месье Боден! Вторая рука губернатора резко опустилась на пояс. Рене понимала, что он обхватил пальцами рукоять собственного пистоля. Его лицо чуть дрогнуло, а сердце девушки упало. Было видно, что раненое плечо стало доставлять ему еще больше боли и дискомфорта. — Месье Бонтан, у дамочки в руках кинжал, — спутник Александра указал головой в сторону девушки. — Что, если Коршуны специально подослали ее к Вам? — Я сам дал ей оружие, — губернатор уже едва сдерживал свою ярость. — И в ряды Коршунов не берут женщин. — Или они хотят, чтобы мы так думали… — Я вижу, Вам не терпится внедриться в Стаю, месье Боден? Хотите обновить нашу информацию о них? — Александр яростно дернул кисть парня вниз, но смог опустить ее лишь на несколько сантиметров. — Вам напомнить, чем это закончилось для Арно? Рука парня чуть дрогнула. В его глазах промелькнула пугающая пустота. Он закусил щеку, выражение лица стало печальным. Клови тяжело вздохнул и перевел глаза на Александра. Тот медленно склонил голову. — Не нужно, — процедил парень. — Опустите пистоль, месье Боден, — вкрадчиво промолвил губернатор, чуть ли не по слогам. — Немедленно. Парень раздраженно цокнул языком, но повиновался. Рука с оружием опала к бедру, и Александр тут же выпустил его кисть. Рене почувствовала, как чувствительность возвращается в ее тело. Она вновь смогла нормально дышать. Клови окинул девушку еще одним недоверчивым взглядом, а потом повернулся к губернатору всем корпусом. — Потом не говорите, что я не предупреждал Вас, месье Бонт..., — парень осекся. — Арно. — Не беспокойтесь, не скажу, — мужчина лишь мрачно хмыкнул, покачав головой. — Александр, — выдохнула Рене. Девушка кинулась к нему. Не совсем понимая, что хочет сделать. Она была готова обнять его. Просто прижаться к его телу, чтобы уверить себя в том, что он действительно перед ней, что ей не кажется, что она не заснула на бархатных сидениях его экипажа и не видит сейчас прекрасный сон. Она бы поцеловала его. Прямо здесь, прямо сейчас, прямо на глазах у недоверчивого и все еще напряженного месье Бодена. Ей было бы все равно. Абсолютно все равно. Пусть знает. Пусть все знают. Александр смотрел за ее приближением, не отрываясь, и в линии его плеч внезапно наметилась зажатость. В его взгляде промелькнуло что-то невысказанное. Мгновение, когда она ощутила силу и энергию их связи. Единения. Но затем выражение его лица изменилось, резко став холодным и отстраненным. Рене ошеломленно застыла в нескольких шагах от губернатора. Осознание пришло так же быстро, как и ее внезапный порыв нежности. Они могли быть собой только в те моменты, когда никто не знает их настоящих имен. Нам нет места на свету, даже если мы стоим в темном переулке в ночи. Нам нет места в реальности. Душа девушки сжалась в болезненные тиски. — Мадемуазель, прошу, познакомьтесь с месье Клови Боденом, — не глядя на нее, промолвил Александр, повернувшись к своему спутнику. — Одним из агентов на службе Франции. Губернатор пытался выглядеть собранно и профессионально. Пытался не оборачиваться к Рене, но глаза все равно предательски метнулись в ее сторону. Хватило и мгновения, чтобы увидеть растерянность на ее лице. Разочарование. Боль. Александр презирал себя за такие действия, но поступить по-другому попросту не мог. Мужчина потупил взор. Их тайна уже была под угрозой. Лу прямо выразил свои догадки. Месье де Ноай точно что-то подозревал. Его слуга и вовсе — видел все своими глазами. Людовик требовал раскрыть личность тайного любовника Рене. В стенах вокруг них становилось все больше и больше трещин. Он не мог допустить еще одну — каждая новая могла стать фатальной. А если опадут стены — пули уже полетят в них. И убьют их. В воздухе царило напряжение. Клови безразлично протирал дуло пистоля краем своего камзола. Периферийным зрением Александр заметил, что Рене повернула к нему голову. — Месье, — девушка учтиво кивнула ему. Губернатор беззвучно выдохнул. Благодарю Вас. Он знал, что в очередной раз доставил ей страдание, знал, что не заслужил ее содействия. Но Рене поняла его намерения. И подыграла ему. Умница. Александр прочистил горло. — Месье Боден, имею честь представить Вам мадемуазель Рене де Ноай, — он аккуратно указал рукой на девушку. — Дочь маркиза де Лафайетт. Моя протеже. Клови продолжал подозрительно оглядывать Рене, но спустя секунду тоже вежливо склонил голову. Его поза так и осталась зажатой, словно он в любой момент был готов вновь взметнуть вверх свой пистоль. — А теперь — к карете, — не желая затягивать и без того неловкую ситуацию, твердо промолвил Александр. — Не теряем времени. Он сделал неуверенный шаг вперед. Его раненая рука будто бы онемела — чувствительность в пальцах почти пропала, но при этом каким-то парадоксальным образом плечо продолжало безостановочно ныть. Губернатор так устал, что ему казалось, что части его тела не отваливаются только благодаря какому-то чуду. Его шатнуло. — Аккуратно, месье Арно, — Клови тут же подскочил к нему, явно намереваясь продолжить тащить его на себе. — Хватайтесь за меня. Губернатор перехватил на себе тяжелый взгляд Рене, в котором теперь было больше взволнованности, чем боли или обиды. Он стиснул зубы и отрицательно покачал головой. Александр не хотел выглядеть слабым в ее глазах. Не хотел выдавать правды о своем состоянии. Не хотел пугать. — Я сам, — прошептал он. — Достаточно театра. — Но вы же сказали, что Вам сложн..., — заикнулся было месье Боден. — Я сам! Что-то в голосе Александра или в его взгляде заставило Клови тут же согласно кивнуть и отойти. Рене лишь неодобрительно поджала губы, но ничего не сказала. Губернатор вновь начал идти вперед. Ему казалось, что он сейчас преодолевает не только свою волю, но и законы физики. Александру не хотелось бы перебарывать еще и чужие желания. Несмотря на свое ослабленное состояние, мужчина пытался шагать так быстро, как только был способен. Он понимал, что сутулится. Понимал, что его походка стала нестойкой. Ему было уже сложно это скрывать. Рене шла по правую руку от него. Клови пристроился сзади, его пистоль был наготове. Парень прикрывал их спины. — Вы в порядке, мадемуазель? — спросил губернатор, скосив взгляд на девушку. — Точно лучше, чем Вы, — прошептала она. В ее голосе была укоризна. Почти обвинение. Конечно, как я мог быть настолько наивным. Она видела его ложь насквозь. Понимала, что вся его стойкость — лишь игра, которая забирает последние силы. Я делаю это ради Вас. Может, Вам это не нужно, но я не умею по-другому. Александр раздраженно сжал челюсть. — Я просил ждать меня у экипажа, — ему тоже было, в чем ее упрекнуть, мужчина опустил глаза к девушке. Рене подняла на него голову. Гордо вздернула подбородок. От нее волнами исходило возмущение. Он почти чувствовал кожей, как сильно девушка злится. Она имела на это право. Его поведение было недопустимо, пусть и вынуждено. Но лучше от этого не становилось. — Месье Арно, мне напомнить Вам, что я больше на Вас не работаю? — вкрадчиво спросила Рене. — А мне напомнить Вам, что мы работаем вместе? — огрызнулся Александр, чувствуя, как в душе тоже начинает подниматься ярость. — А это обычно подразумевает, что сообща, мадемуазель. Мы могли разминуться! Потеряли бы еще больше времени! — Я отправилась искать Вас! — Думаете я этого сразу не понял, когда увидел Вас в переулке?! — губернатор оскалился. — В этом и заключается проблема! Его глаза заискрили опасным огнем, ее — таким же ярким пламенем. Какой реакции Вы хотели, Рене? Благодарности? Александр раздраженно выдохнул, не в силах даже примерно осознать, как она могла подумать, что сделает хоть кому-то из них лучше, если затеряется в лабиринтах парижских переулков. Даже ради благой цели. Клови в замешательстве приподнял брови, наблюдая за перепалкой. У губернатора почти уже ни на что не было сил — тем более бороться с ней, но он упрямо продолжал. — Сотрудничество предполагает доверие, — процедил он сквозь зубы. — Я дал Вам обещание, что приду. И я пришел. — И что же, Вы были движимы доверием, когда закрыли меня в карете и отправили в путь, оставшись позади? — раздраженно прошипела Рене ему в ответ. Я был движим тем же чувством, которое заставило Вас выпрыгнуть из кареты на полном ходу. Боже, как же он сейчас злился. Губернатор сжал кулак своей неповрежденной руки. Его ноздри раздувались. Если раньше Александру было сложно примирить старый, привычный мир своего долга перед Короной с новым, еще не до конца понятным для него миром своих чувств к Рене, то сейчас он ощутил еще и раскол внутри последнего. Мужчина хотел, чтобы она была счастлива. Хотел заставлять ее улыбаться, хотел прислушиваться к ее мольбам. Это было его глубокое истинное желание. Но для его исполнения губернатору раз за разом необходимо было жертвовать ее репутацией. А сегодня — еще и жизнью. Александр предавал ее интересы, какой бы выбор ни совершал. Если защищал — то ранил чувства. Если делал так, как она желала, — то подвергал опасности. Очередное доказательство. Губернатор сжал челюсть. Он не был рожден для любви. Он не знал, что с ней делать. Он ненавидел чувствовать себя беспомощным. — В этот раз я поклялся, мадемуазель де Ноай. Королем. Францией, — Александр оскалился. — Самым дорогим, что у меня есть. Он пожалел о выборе слов в тот самый момент, когда они сорвались с его губ. Мужчина раздраженно выдохнул. Рене громко хмыкнула. — Конечно, что может быть дороже? — горько промолвила она. — Не смейте иронизировать, — губернатор резко повернул к ней голову. — Вы знаете. Не делайте вид, что не понимаете. Глаза девушки сверкнули. Они свернули за угол. Рене открыла было рот, чтобы что-то ответить. — Месье Бонтан! — ее прервал радостный облегченный возглас извозчика. — Слава Всевышнему! Мужчина с мушкетом наперевес подбежал к ним. Лошади возбужденно застучали копытами. — Арно, — тут же исправил его Клови, придавая себе важный вид. — Месье Бонтан просил называть его «Арно». Извозчик в растерянности нахмурился. Рене приподняла бровь. Месье Боден многозначительно кивнул. Александр лишь тяжело вздохнул. — Клови, будешь спереди, — губернатор, стиснув зубы, зашагал к карете. — Жерар, есть запасное оружие? — Минуту. Извозчик тут же кинулся к лошадям и извлек из-под своего сидения второй мушкет. Мужчина кинул его месье Бодену, и тот ловко поймал, широко улыбаясь. Александр рывком открыл дверцы экипажа. — В особняке знают об опасности? — Жерар в волнении повернулся к губернатору. — Да, Клод отправился туда впереди нас, чтобы всех предупредить, — тут же ответил Клови, на ходу убеждаясь, что его оружие заряжено. — Стреляйте на поражение при любом намеке на угрозу. При любом, — Александр обернулся к мужчинам, решительно сверкнув глазами. — Едьте так, чтобы Ваши мушкеты были хорошо видны. Простые зеваки должны будут держаться подальше. Я не хочу случайных жертв. Жерар и Клови быстро кивнули. Извозчик тут же принялся взбираться на свое место за лошадьми. — Женщины точно вне подозрений, мой друг, — бодро проинформировал его месье Боден, опустив ногу на нижнюю ступеньку и начав залезать следом. — Их не берут в Стаю. — Очень дельный комментарий, Клови, — Александр покачал головой и протянул здоровую руку Рене. — Быстрее, мадемуазель, заходите внутрь. Мы едем. Он пронзительно взглянул на девушку, но в этом не было необходимости. Она, не теряя времени, стремительно зашла в карету, так и не взявшись за его ладонь и даже не удостоив взглядом. Губернатор не знал, воспринимать ли ее действия, как попытку мести или просто демонстрацию глубокой обиды. Чем бы они ни были — эффекта Рене достигла. Сердце Александра неприятно провалилось в желудок, а рука безвольно опустилась. Мужчина скривил губы, но через миг поднялся вслед за ней в салон. — Едем! — приказал губернатор и громко закрыл за собой дверь. Экипаж почти сразу тронулся. Так резко и стремительно, что мужчине пришлось ухватиться за обивку салона, чтобы удержаться на ногах. Рене чуть было инстинктивно не протянула руки к Александру, намереваясь подхватить его, но смогла себя удержать. Он не хочет моей помощи. Губернатор пытался казаться сильным, стойким, непоколебимым. Непобедимым. Он был готов доставлять себе еще больше боли, чтобы сохранять этот фасад. Девушка устала пытаться прорваться сквозь частокол его защитных барьеров. Чем больше она старалась, тем хуже, казалось, делала. Александр с трудом осел на противоположное сидение. Он тяжело дышал. Его грудь высоко поднималась и так же глубоко опускалась. Девушка пыталась не смотреть на него, ее взгляд был прикован к окну. Экипаж мчался. Здания мелькали. Стояла сильнейшая тряска. Рене вцепилась в бархатные подушки. Александра шатало из стороны в сторону и в какой-то момент откинуло так сильно, что его больное плечо соприкоснулось со стенкой салона. Он, не сдержавшись, прошипел. Девушка в испуге метнула на него свой взор. Губернатор, стиснув зубы, поменял положение на более устойчивое — лег, опустившись спиной на сидение и согнув ноги в коленях. Он повернул к ней голову, и их взгляды встретились. Александр вновь смотрел на нее с нежностью. Холод и отстраненность испарились из его глаз. С губ Рене сорвался непроизвольный выдох. Она вновь отвернулась, не в состоянии вынести силу тех эмоций, которые сейчас видела. Он так стремительно переключался. Так резко — словно по щелчку пальца. Два разных человека. Две разных модели поведения. Вечная дуальность. От мысли, что так будет всегда, стало невыносимо больно. Рене не знала, сможет ли вечно скрываться. Вечно притворяться. Боковым зрением она видела, что Александр несколько раз приоткрывал губы, словно стремясь что-то сказать, но их продолжала окутывать тишина. Рене тоже молчала. Он заговорит, если захочет. Карета продолжала трястись. Еще несколько минут прошло в безмолвии. — Прошу прощения за месье Бодена и цирк, который он устроил в переулке, — тихо промолвил Александр, наконец, нарушая его. — Клови — славный малый, но не самый умный. Зато стреляет прицельно и хорошо работает кулаками. Рене перевела на него взор. Губернатор продолжал смотреть на нее, не отрываясь. Нежность, теплота, сожаление, чуть ли не обожание — все еще в его взгляде. Девушка по-прежнему была зла. Она не понимала, подпитывал ли его выбор настолько отвлеченной темы для разговора ее ярость или нет. Рене возмущало поведение Александра, а вовсе не Клови. Она хотела, чтобы он перестал делать вид, что ничего из ряда вон выходящего не произошло. Девушка хотела говорить о нем. О его плече. О том, куда они едут. Что такое Финальный Обет. Как от него спастись и что Коршуны могут предпринять. Она хотела говорить о них. Об этой бешеной карусели изменчивых чувств, что мелькают между ними. О том, закончится ли это хоть когда-нибудь. Будет ли между ними определенность. Но все же звук его голоса — эти низкие хриплые обертона каким-то образом заставляли комок в ее горле становиться меньше. — Как Вы с ним познакомились? — спросила Рене, стремясь избавиться от напряжения окончательно. — Я был проездом в небольшой деревне на побережье Ла-Манша по делам Короны несколько лет назад, — Александр посмотрел в потолок, словно пытаясь вспомнить в деталях тот день. — У них тогда проходил турнир по стрельбе. Месье Бодену не было равных. У него настоящий талант. Рене наблюдала за тонким профилем губернатора. Следы крови по-прежнему рубиновой россыпью выделялись на его лице. Она увидела, как его губы тронула легкая улыбка. Он выглядел безмятежным. Расслабленным. Затерянным в своих воспоминаниях о временах, когда все было проще. Когда в его руке не было рваной раны. Когда он не ввязался в отношения с любовницей короля. Его дыхание становилось все более и более размеренным, словно Александр, наконец, позволил себе немного ослабить самоконтроль. Темный капюшон плаща съехал с его головы, а черные, все еще влажные локоны растрепались по бархату сидения. — Арно тоже был талантлив? Вопрос сорвался с ее уст прежде, чем Рене успела себя остановить. Она заметила, как напряглось тело Александра, увидела зажим в его челюсти. Кажется, он даже на мгновение затаил дыхание. Губернатор повернул к ней голову. Улыбка сошла с его лица, а в глазах поселилась грусть. — Лучший агент Франции, — прошептал мужчина. — Я обязан ему большей частью своих знаний о преступном мире, гильдиях, правилах, информаторах, паролях, местах встречи. И я все еще не могу его полноценно заменить. Девушка кивнула. Арно, видимо, был совершенно уникален, если Александр порой даже становился им. Использовал его имя. Словно отдавая этим честь и память. Ей не надо было спрашивать, что случилось с этим мужчиной. Она уже примерно понимала, каким будет ответ. Преследовавший их Коршун не случайно назвал его предателем. Клови не просто так потерял самообладание от одного лишь размытого упоминания о судьбе своего коллеги. Арно покинул службу. Не по своей воле. Кроваво. — Видимо, у Вас особое чутье на таланты, — прошептала Рене, тяжело сглотнув. Это казалось невозможным, но грусть в глазах Александра стала лишь еще более острой. Он так мастерски всегда скрывал свои чувства, но сейчас, вероятно, не испытывал нужды в привычной маске. Возможно, он и хотел, чтобы она все видела. Сегодняшний вечер еще сильнее убедил губернатора в том, что и так, словно стена, стояло между ними. Я не должен был Вас встретить. Я не должен был Вас втягивать во все это. Вам лучше без меня. Возможно, он все-таки тоже верил в судьбу. Просто считал ее несчастливой. Думал, что это злой рок. — На Вашу беду, мадемуазель, — словно прочитав ее мысли, чуть слышно промолвил Александр. — Нет, не на беду, — тут же возразила девушка, слишком горячо, слишком страстно. — Я не жалею. В душе Рене не было сомнений. Он стал определяющим человеком на ее пути. И ей хотелось думать, что она на его — тоже. Даже Александру с каждым днем было все сложнее это отрицать, как он всегда пытался ранее. Она это видела. Чувствовала. Но, кажется, он ощущал себя единственным бенефициаром их встречи. Он думал, что получил ее навыки, ее преданность, ее тело, ее душу. И губернатор не считал себя достойным этого дара, не думал, что дал ей что-то стоящее взамен. Это убивало и разрушало его. Противоречило всем его устоявшимся за десятилетия установкам. Сейчас — даже больше, чем когда-либо. После того, как Александр выпустил из себя зверя, после того, как убил человека, после того, как был ранен. После того, как она стала свидетельницей всех этих событий. Он уверился еще больше, что навязал ей такую судьбу насильно. Толкнул ее на эту развилку. Почти выкрал. Заставил пойти по намеченному им пути. Заставил выбрать его. Ему не нужно было говорить — его глаза сказали все за него. Чувство вины всегда было с ним. Теперь Рене понимала, что это такое. Сейчас ей казалось, что она никогда не сможет себя простить за рану в его плече, и это ощущение было засасывающим, лишающим надежды. Даже более опасным и непобедимым, чем трясина, чем зыбучие пески. Она жила с этим чувством всего вечер, а он — всю жизнь. Александр отказывался или просто банально не мог понять, что именно выбрав его, она нашла себя. Свою скрытую силу, свои глубинные желания, свои настоящие, а не навязанные интересы, свою истинную жизнь. Он был катализатором, он был проводником, он сам был даром. И каждый раз, когда губернатор переступал через свой долг ради нее, он совершал что-то еще более неоценимое. Он приносил жертву. Знакомая необъяснимая сила вернулась. Она сметала на своем пути злость, раздражение, усталость и растерянность. Она опять тянула девушку к нему, отметая рациональность и любые предрассудки. Рене осела на колени перед его сидением. Ей хотелось быть ближе, ей хотелось заставить его увидеть, заставить его понять. Она потянулась к нему, зарылась одной рукой в волосы, другой — провела по лицу, игнорируя, как остро саднит ее ладонь. На скуле губернатора тут же появилась красная кровавая полоса. — Я не жалею, что Вы нашли меня тогда, — прошептала Рене, не отрывая глаз от бездны его взгляда. — Не жалею даже, что была поймана Вами на воровстве. Теперь уже нет. Моя жизнь была бы совсем иной без нашей встречи. Александр смотрел на нее снизу вверх. Было что-то уязвимое в таком его положении. Она привыкла, что он всегда выше. Возле короля. За троном. Всегда над ней. Над всеми. — Более безопасной? — хрипло спросил губернатор. Рене отчаянно замотала головой из стороны в сторону. Какой же упрямый болван. Но мысль не несла в себе злости, а скорее странную болезненную нежность. Девушка почувствовала, как в уголках глаз скопились слезы. Она улыбнулась ему сквозь них. — Более бессмысленной. — Более предсказуемой? — губы Александра тоже тронула горькая улыбка. — Для такого проницательного человека, месье Бонтан, Вы поразительно часто не отгадываете. Он хрипло рассмеялся, глядя в потолок. Его плечи затряслись, и губернатор поморщился, но продолжал хохотать сквозь боль. Казалось, так он выпускает из себя нервное напряжение. Рене аккуратно положила руку на его грудь и нежно провела по ней вниз до самого живота и обратно вверх. Его смех затих, мужчина лишь продолжал тяжело дышать. Александр повернул голову и вновь посмотрел на девушку. Он поднял руку, пропустил ее рыжие локоны сквозь пальцы. — Я шантажировал Вас, — промолвил губернатор, покачав головой. — Но больше не шантажируете, — твердо сказала Рене, стиснув ткань плаща над его сердцем. Она видела, что воспоминания об этом по-прежнему доставляют ему дискомфорт. Боль. Стыд. Александр смотрел на нее, и в его глазах была растерянность. Вновь немые вопросы. Почему она все еще с ним? Несмотря ни на что? Почему она прощает ему все его худшие деяния? Почему она выпрыгнула из кареты? Я люблю его не из-за зверя внутри и не вопреки ему, а потому что верю, что он способен его контролировать. Девушка еще раз нежно провела ладонью по его щеке, убрала пряди с потного лба. Он был горячим. Губернатора лихорадило. Ее сердце трепыхалось в волнении. Рене ласково зацепила большим пальцем его нижнюю губу. Александр приоткрыл уста. Карету качнуло на повороте. Рене плотнее вцепилась в его волосы. Он зажмурился и сдавленно простонал. Она опустила свой лоб к его. Несколько мгновений они провели в тишине. — Простите меня, — через, казалось, целую вечность прошептал Александр ей в губы. Девушка отстранилась. Недалеко. Всего на десяток сантиметров. Она отыскала его глаза. В них было столько смятения, столько нетипичной для него неуверенности. Словно он пытался оформить в слова что-то, что не до конца мог выразить. — За что? — Рене облизала губы, ее сердце бешено стучало. — За шантаж? — Нет, — Александр прислонил ее ладонь на щеке еще ближе к себе, вжал в свою кожу. — За игры, в которые я продолжаю играть. За маски, которые надеваю. За стены, которые возвожу вокруг себя, разделяя нас. Простите, что я не могу быть тем, кем Вы хотите, чтобы я был. — Вы — тот. — Нет. Я не об этом. О другом. Она видела страх в его глазах. Он все понимал. Он видел, что доставляет ей боль своей попыткой защитить ее и уберечь их связь. Возможно, в глубине души губернатор даже хотел бы отпустить ее. Приказать ей уйти. Оставить эту бессмысленную затею. Этот мираж. Эту иллюзию. Так было бы разумно. Это соответствовало бы его долгу. Но он уже не мог. И она не могла. Потому что, как бы Рене ни ненавидела их вечный танец на границе света и теней — это отрицание, это избегание, у нее не было другого решения. Она не знала, что еще можно предложить, чтобы не разрушить то, что есть. — Мне нет места в Вашей реальности. Вам нет места в моей, — прошептала она, грустно улыбнувшись. — По крайней мере, в том виде, в котором мы вдвоем хотим. Я знаю. Знаю. Она вновь приблизилась к его лицу. Обвела пальцем его точеные скулы, подбородок, линию носа, брови, лоб. Слезы капали с ее глаз. Александр утер их своей шершавой ладонью. — Вы презираете меня за это? — хрипло прошептал он. — Нет, — Рене быстро замотала головой. — Я презираю за это наши реальности. Она ненавидела эти правила. Внимательное око социума. Ненавидела безжалостную природу двора. Их длинный язык. Ненавидела титул своего отца. Жалела о своих прошлых решениях, жалела о своей связи с Людовиком. Хотела бы изменить прошлое. Хотела бы, чтобы Александра не выдрессировали отказываться от себя и своих желаний. Она хотела бы так многого. — Я пытаюсь создать нашу отдельную реальность, Рене, — признался Александр, сам удивляясь своей откровенности. — Всеми силами. Вопреки всему, что знаю о мире. И о себе. У меня пока что не получается. Но я стараюсь. Стараюсь. Он успел лишь выдохнуть до того, как ее губы накрыли его. Аккуратно, едва касаясь, словно она боялась ухудшить его состояние. Он сам зарылся ладонью в ее волосы, притягивая девушку ближе к себе, углубляясь, ускоряясь. Отдавая этому свои оставшиеся силы. Он хотел отыграться за тот поцелуй в таверне, которому не мог отдаться полностью, вынужденный контролировать себя и ситуацию. Его уста двигались пламенно, передавая все эмоции, которые он в себе подавлял. Язык скользнул по ее нижней губе. Настойчиво. Требовательно. Она охотно подчинилась, открывая губы его напору. Ее вкус опьянял. Дурманяще-сладкий, смешанный с солью ее слез. Рене сжала его локоны в кулаке, судорожно и страстно, почти до боли. Он вцепился в ее спину, чуть ли не зарываясь ногтями в кожу. С их губ вырывались сдавленные стоны. Он хотел искупить всю свою холодность, все моменты, когда приходилось быть отстраненным. Он хотел отдать ей всего себя, подарить всю нежность и весь огонь, которые чувствовал, даровать все оттенки наслаждения. Когда эта ночь наконец-то закончится, когда они выберутся, когда его избавят от рваной раны в плече, когда будет больше времени, когда они останутся одни. Его жизнь была полна условностей, но он хотел отдать ей все. Кожа покрывалась мурашками. Им было сложно дышать. Рене отстранилась от него, жадно хватая ртом воздух. Она нависала над ним. Ее уста были припухшими. Они встретились взглядами. Александр с нажимом провел большим пальцем по ее нижней губе, прикоснулся к выбившимся прядкам ее волос. — Останьтесь, пока мы не доедем передо мной, — прошептал он. — На полу, как сейчас. — Вам так нравится? Рене приподняла бровь, в ошеломлении понимая, что фраза прозвучала до безумия двусмысленно. По ее венам разливалось тепло возбуждения. Она пыталась с ним бороться. Сложно было придумать менее подходящее время и место для подобных чувств, но тело отказывалось внимать голосу разума. Александр проскользил ладонью по ее шее, чуть надавил, вынудив ее положить голову ему на грудь. Она вновь подчинилась. Он поцеловал ее в макушку. — Нравится, но дело не в этом, — мягко промолвил он. — Так Вы лучше прикрыты. — От чего? — От пуль. Он почувствовал, как она напряглась. Александр принялся гладить ее по голове, пропуская пряди волос сквозь пальцы. — Вы думаете, что они могут напасть на карету? — девушка пыталась говорить спокойно, но губернатор почувствовал легкую дрожь в ее голосе. — Разве это не самоубийство? Вы сказали, что Коршуны в основном работают в одиночку. Александр поджал губы, сдерживая тяжелый выдох. Губернатор провел по шелку ее волос еще несколько раз. Озвучивать правду было неприятно. Страшно. — Привычные правила сейчас не действуют. Они дали Финальный Обет. Рене стиснула ткань его плаща в кулаке и еще сильнее вжалась щекой ему в грудь. — Александр, я..., — хрипло и сдавленно прошептала она. Сердце губернатора испуганно ударилось о грудную клетку. Он запаниковал. Мужчина быстро притянул ее ближе к себе. — Ш-ш-ш, не нужно, мадемуазель, — он провел тыльной стороной ладони по ее лицу. — Не говорите. Просто... будьте рядом. Она замолчала, но хватка девушки на его одежде лишь усилилась. Ее приятная тяжесть успокаивала. Воспоминания об их первой ночи, когда Рене также лежала на его груди, укутывала в облаке неги. Даже ноющая непроходящая боль в плече, казалось, что утихает. Он вновь начал гладить ее по голове, приводя в порядок дыхание. Его глаза закрывались. Александр чувствовал, что погружается в темноту. Нет. Рано. Ему нужно было остаться в сознании. Мне необходимо отдать еще несколько распоряжений, если мы... Когда мы прибудем на место. Ему нужно было предупредить возможные ошибки. Ему нужно было держаться. — Прошу, расскажите мне что-то, мадемуазель. Что угодно, — прошептал он, борясь с беспамятством, которое все настойчивее затягивало его. — Не дайте мне погрузиться в забытье. Я должен остаться в сознании. Во что бы то ни стало. Рене изогнула шею, поворачивая к нему голову. В его глазах была мольба. Ее мысли путались. Хотелось сказать так много, что каким-то парадоксальным образом все идеи перебивали друг друга. В памяти было летнее утро, простое потрепавшееся платье, карета с вензелем короля, подъезжающая к парадным дверям. — Я не хотела спускаться к Вам тем утром в столовую, когда Вы приехали к тете Сюзанне, — прошептала Рене, фраза появилась в голове стихийно. — Мне казалось постыдным и унизительным трапезничать со слугой. С губ Александра сорвался удивленный выдох. Он приподнял одну бровь. А затем губернатор рассмеялся — громко, заразительно, закинув голову назад. И в этом звуке было столько свободы, словно он выпускал с хохотом все внутренние страхи и терзания. Рене закусила губу, но не смогла сдержать улыбку. Ей нравилось видеть его таким. Александру потребовалось несколько секунд, чтобы заговорить вновь. — Из всех тем для разговоров Вы сейчас решили выбрать ту, которая подчеркивает разницу в наших положениях? — криво усмехнувшись, спросил он, в его взгляде плясали веселые искорки. — Этим я лишь хотела показать, что она не имеет для меня более никакого значения. И уже давно, — девушка нежно прикоснулась к его подбородку. — Перестала иметь в момент, когда я Вас впервые увидела и услышала. Александр вновь выдохнул — на этот раз удивленно. Его сердце неровно билось. Он заглянул в ее глаза и увидел в них надежду, обещание и такую глубокую безусловную любовь. Не нужно было даже прыжка из кареты, чтобы рассмотреть ее сейчас. Возможно, она давно была в ее изумрудном взгляде. Возможно, он только сейчас позволил себе ее по-настоящему увидеть. На него никогда не смотрели так. Он был рад, что не дал ей договорить ту фразу несколько минут назад. — Рене..., — только и смог хрипло прошептать губернатор. Девушка приложила палец к его губам, и он тут же замолк, зачаровано наблюдая за ней. — Ваше происхождение перестало иметь значение, когда моих ушей достиг Ваш голос. Низкий, полный богатых вибраций, плотный и одурманивающий, как дорогой бархат, — Рене улыбалась, искренне и хрупко. — Ваши речи. То, как Вы рассказывали о политике. О дворе. Так иронично, но так тонко. Ваш смех. Ваша кривая улыбка. То, как Ваши пальцы обхватывали фарфор чашки. И как Вы объясняли правильный способ приготовления китайского пуэра. Вы похвалили поваров тети Сюзанны тогда, но я почувствовала, что Вы лукавите. На самом деле Вам не понравилось. Он вновь рассмеялся. Но в этот раз смех был отвлекающим маневром. В его душе царило смятение. Она помнила. В малейших деталях. Так же, как и он, когда иногда пытался воссоздать в памяти тот летний день. Чувства накатывали, и ему казалось, что его сердце с ними с трудом справляется. Возможно, оно слишком сильно сжалось за все эти годы. Возможно, в нем было слишком мало места, и сейчас оно почти разрывалось. Но почему-то ему не хотелось, чтобы поток ее признаний останавливался. Он желал захлебнуться в этих эмоциях. — Я всегда был лжецом, — промолвил Александр, погладив ее по голове. — Что еще Вы помните? — Ваш взгляд, — с готовностью и энтузиазмом ответила девушка. — Такой пронзительный, такой пронизывающий. Как сейчас. Когда я поймала его в первый раз, то мне показалось, что Вы увидели меня. Меня целиком. Словно Вы заглянули в саму мою душу, осознали ее суть. Мне хотелось, чтобы Вы смотрели на меня чаще. — Мне было сложно заставлять себя этого не делать, — улыбнулся мужчина. — Почему же заставляли? — Вы знаете почему, Рене. Он почувствовал это странное, разливающееся по телу тепло уже тогда. Даже в самые первые мгновения. Это нетипичное для него легкое волнение. Почти незаметную, мимолетную потерю контроля. Он непростительно долго задержал свой взгляд на ее губах, на ее шее, на ее декольте. Ему нравилось то, что он видит. Слишком сильно нравилось. — Я спросила Вас, почти незнакомца, делаете ли Вы мне предложение, — на выдохе выпалила Рене и рассмеялась, закрывая лицо руками. — За завтраком. На глазах у всех. — Мне это понравилось. Ваша дерзость, — Александр откинул голову назад на бархат сидения, вслепую перебирая ее пряди, он все еще улыбался. — Окружающим — по всей видимости, не очень. — Я не помню, когда в последний раз видела своего отца таким красным, как тогда. — Я четко услышал, как Ваша тетя подавилась в тот момент чаем. На этот раз они рассмеялись одновременно. Сейчас та жизнь казалась почти забытым прекрасным беззаботным сном. Александр почувствовал взгляд Рене на себе. Он вновь приподнял голову, чтобы их глаза встретились. — Я не знаю, что на меня нашло в тот момент, — девушка закусила губу, не прерывая зрительного контакта. — Иногда мне кажется, что часть меня уже тогда хотела быть Вашей. Даже до того, как Вы сказали мне, что я принадлежу Вам. Его живот скрутило от этого откровения. От этой мечты, которая никогда не сбудется. Которая недостижима. Александр заставил свои губы растянуться в улыбке, догадываясь, что Рене все равно сможет рассмотреть грусть в его глазах. Она знала его слишком хорошо. Он провел ладонью по ее лицу. — Я хотел Вас уже тогда, — признался он. — Возможно, единственное мое эгоистичное желание за долгое время. Я понимал уже тогда, но не хотел признавать. Рене улыбнулась, вновь опуская голову ему на грудь. Кажется, он никогда не дарил ей слов, о которых она мечтала, но раз за разом говорил те, которые девушка даже не догадывалась, что желала услышать. Она была благодарна ему за это редкое проявление откровенности. Ей никогда не казалось. Притяжение между ними присутствовало всегда. Рене не придумывала. Словно так было суждено, словно так было необходимо. На это осознание тело отвечало дрожью. Они вдвоем боролись с неизбежным с самого начала лишь для того, чтобы осознать, что эта битва была проиграна еще до ее начала. Снаружи послышался громкий свист. Три отчетливых отрывистых ноты. И четвертая — протяжная, чуть ли не триумфальная. Сердце нервно забилось. Рене резко подняла голову и посмотрела в окно. За ним мелькали фасады богатых зданий. — Жерар сообщил о нашем прибытии, — прошептал Александр, увидев ее взволнованность. — Мы почти на месте. Нам открывают ворота. И действительно, движение экипажа замедлилось, пока не остановилось окончательно. Снаружи доносился отчетливый скрип металлических петель, приглушенный разговор Жерара с кем-то, гул множества шагов, щелчок затвора десятков мушкетов. Рене почувствовала, как мышцы Александра напряглись под ее ладонями, словно именно в этот момент он ожидал, что может произойти что-то нехорошее. Девушка в напряжении смотрела в окно, откуда сейчас видела лишь темные густые облака. Она застыла, даже затаила дыхание. Через несколько секунд карета тронулась с места. Мимо промелькнула высокая колонна с висящим на ней фонарем, следом — ворота с богатым кованым орнаментом. Сзади вновь раздался лязг металла. Вновь прозвучал громкий топот. Каблуки сапогов отстукивали от брусчатки. Рене увидела, как за окном бежали швейцарские гвардейцы. Кажется, они окружили карету со всех сторон. Солдаты двигались за экипажем, их мушкеты были наготове. Снаружи доносилось приглушенное журчание воды. Александр чуть заметно выдохнул. Девушка почувствовала, как замедляется ритм биения ее сердца. Через десяток секунд лошади остановились. Губернатор перевел глаза на Рене. — Вернитесь, пожалуйста, на противоположное сидение, мадемуазель, — прошептал он. — Вскоре двери откроются. Вас не должны видеть на коленях передо мной. Смысл и причина его просьбы были очевидны. Девушка послушно кивнула и отстранилась от губернатора, вновь занимая диван напротив. Для мира мы — никто. Просто почти случайные друг другу люди. Александр, стиснув зубы и подавив стон, также принял сидячее положение, устало откидываясь на бархатную спинку сидения. Вскоре мы вновь выйдем на свет. И там они могли существовать только как фантомы. Тени. Как будто на самом деле их нет. Вновь притворяться, вновь скрываться. Девушка глубоко вдохнула, пытаясь изобразить на своем лице твердость и непоколебимость. Мир — больше, чем мы. И ситуация гораздо серьезнее, чем чувства кого-либо из нас. Рене ненавидела эту секретность, горячо и глубоко. До безумия, до скрипа зубов устала от нее, но она не была наивна. Она все прекрасно понимала, даже если правда была ей неприятна. Лишь тайна о ее отношениях с губернатором и об участии в делах Короны защитила ее от охоты Коршунов и, возможно, оберегла и самого Александра от дополнительного рычага давления на него. Стая не могла играть на его чувствах. Не могла использовать ее против него. Он все делает правильно. Как и всегда. Рене закусила губу, не в силах даже как следует разозлиться на губернатора. Она вновь посмотрела в окно. Экипаж остановился у каменных широких ступеней, которые вели на ярко освещенное крыльцо, где уже в ряд заняли позиции вооруженные гвардейцы. Они сформировали узкий коридор к парадным дверям, которые как раз в этот момент отворились. Оттуда наружу быстрым шагом вышли еще двое мужчин. Один из них был степенного вида, высокий и худой, с короткими наполовину седыми волосами, одетый в добротный шелк и бархат. Его глаза сосредоточенно блестели за стеклами больших очков. Его спутник был заметно моложе и ниже. В руках он крепко сжимал потрепанный мушкет. Весь его образ также казался небрежным, почти граничил с неряшливостью — длинные светлые волосы выглядели спутанными и неухоженными, на дешевой ткани камзола виднелись пятна разной степени свежести. Мужчины стремительно приближались к карете, и через пару мгновений ее дверь широко распахнулась. Незнакомцы застыли в проходе. Внимательный умный взгляд пожилого мужчины проскользил мимо Рене и остановился на фигуре губернатора. Он тут же протянул вперед руку. — Месье Бонтан, беритесь за мой локоть. Я помогу Вам выйти, — без приветствий или предисловий быстро промолвил незнакомец. — Месье Летьенн, могу я попросить Вас о содействии? Он обращался к своему спутнику, который стоял чуть поодаль, за его левым плечом. Тот тут же кивнул и сделал шаг вперед. Его светлые волосы растрепались от резко налетевшего порыва ветра, опадая на лицо. Мужчина тут же заправил их за уши, убирая со своих глаз, которые казались пугающе бледными и пустыми даже в тусклом свете ночи. Александр поднял вверх ладонь. — Я держусь на ногах, Гаэль, — твердо сказал губернатор. — Это лишнее. Незнакомцы застыли. Месье Летьенн вопросительно приподнял брови, но тут же повиновался и сделал шаг назад. Мужчина в очках поджал губы, но в ответ лишь мягко кивнул. — Как скажете, месье Бонтан, — тихо промолвил он. Гаэль плавно отошел вправо, освобождая проход. Швейцарские гвардейцы, как по команде, приняли боевую стойку. Александр повернулся к Рене. — Выходите сразу за мной, — прошептал губернатор. — Держитесь максимально близко. Девушка кивнула, и лишь тогда он отвел от нее взгляд. Схватившись за обивку салона, Александр рывком поднялся на ноги. По напряжению его челюсти было видно, что это действие далось ему большими усилиями. Сердце Рене болезненно забилось. Зачем? Она не понимала, почему он так упрямо доставляет себе еще больше боли, почему скрывает реальность своего состояния, почему не принимает помощь, зачем преодолевает себя. Кому и что Вы хотите доказать, Александр? В этом не было никакой нужды. От этого никому не становилось легче. Но казалось, что он просто по-другому не может. Александр спустился на ступени, лишь слегка пошатнувшись и сделал несколько нетвердых шагов вперед. Рене, как и обещала, тут же последовала за ним. Гаэль протянул ей руку, помогая выйти. Девушка взялась за нее, ладонь мужчины была холодной и шершавой. Ее окутал запах спирта и травяных настоек. Врач. Хирург. Пульс резко подскочил. Через секунду каблуки ее туфель звякнули о брусчатку. — Быстрее, внутрь, — пожилой мужчина мягко подтолкнул ее в спину, принявшись идти сзади. — Нам всем лучше не пребывать на открытом пространстве. — Окружить губернатора! — громогласно промолвил месье Летьенн, обращаясь к швейцарским гвардейцам. — Прикрывать его со всех сторон! Солдаты тут же взяли их в плотное кольцо. Александр первым шел к парадному входу, чуть ссутулившись. Рене держалась так близко к нему, как только могла. Особняк возвышался над ними. Богатая лепнина, три этажа и мансарда, большие окна с изящными балконами — в большинстве тускло горел свет. Дом Александра. Девушка чувствовала, как сердце бьется все быстрее и быстрее. Высокие двери распахнулись — за ними в широком пространстве освещенного теплым огнем свечей холла суетилось около полудюжины слуг. — Распределитесь по периметру! — рявкнул Александр, обернувшись к швейцарским гвардейцам. — Убедитесь, что особняк охраняется со всех сторон! Стрелять на поражение в случае любой попытки проникновения! С этими словами он зашел внутрь, коротко кивнув прислуге, которая тут же опустилась перед ним в поклоне. Рене пересекла порог следом, за ней — Гаэль и месье Летьенн, который с глухим стуком захлопнул за собой входные двери. С улицы продолжал доноситься резвый топот солдатских сапог, пока не затих вдалеке. Мужчина в очках обогнал девушку и поравнялся с губернатором, мягко дотронувшись до его плеча. Тот повернулся к нему. — В Вашей спальне все готово, — твердо сообщил Гаэль. — Пройдемте, месье Бонтан. Александр лишь резко покачал головой несколько раз. Он тяжело дышал. Пот катился с его лба. Пожилой мужчина удивленно приподнял брови. — Осмотрите сначала мадемуазель, месье Фламбер, — хрипло промолвил губернатор, обращая взгляд к Рене. — У нее множественные ушибы и ссадины разной степени серьезности. — Не смейте, Александр! В душе девушки одновременно поднялся мощнейший страх и такая же огненная ярость. Она не думала, что эти чувства могут сосуществовать в таком виде, не думала, что была на них способна. Рене в неверии посмотрела на губернатора, но в его взгляде отыскала лишь твердую решимость. Происходящее не укладывалось в голове. Как человек такого низкого происхождения может быть настолько благороден? Вновь он забывал о себе, вновь все делал ради других. Ради нее. Рене быстро подошла к Гаэлю, ее взор обжигающе пылал. Александр прищурил глаза в предупреждении. — Месье Фламбер, я чувствую себя хорошо, — уверенно соврала девушка, ощущая, как ее ноздри яростно раздуваются. — Прошу, не отвлекайтесь на меня. — Рене, — тихо и спокойно выдохнул губернатор, но в этом шепоте была чуть ли не завуалированная угроза. Она приподняла подбородок, уговаривая себя не сдаваться. Александр был в своем доме, со своими людьми. Он мог приказывать им, заставить их сделать все, что ему хочется, заставить следовать его желаниям. Даже если они шли наперекор здравому смыслу. Рене была заведомо в проигрышном положении. Ей нужны были все силы. — Боюсь, я вынужден согласиться с мадемуазель, месье Бонтан, — Гаэль крепче сжал плечо губернатора. — Я должен сначала заняться Вашим ранением. Подобные увечья, даже если они на первый взгляд кажутся не самыми страшными, могут очень плохо закончиться, если их запустить. Я бы не хотел прибегать к радикальным решениям. Думаю, что и Вы — тоже. Александр похолодел. Перед его глазами вновь была хирургическая пила. В носу стоял резкий запах спирта. В ушах — этот ужасный звук, когда зубья проходили сквозь плоть, сквозь кости. Он вновь видел, как ампутированная рука солдата отлетает и откатывается по полу. Губернатор представлял себя. С культей вместо плеча. Представлял возможное будущее, выменянное на выживание. От переполнявших эмоций Александр зажмурился и пошатнулся. Гаэль придержал его за торс. — Прошу, месье Бонтан, — прошептал месье Фламбер. — Вы слабеете. И губернатор хотел его послушать. Хотел выполнить все, что он ему скажет. Любое требование. Любую рекомендацию. Все, что угодно, лишь бы сохранить руку. Александр открыл глаза, его взгляд вновь упал на Рене. На ее изодранное платье, окровавленные руки, россыпь царапин на ногах. Все, кроме одного. Одной. Чувство вины вдавливало его в пол. — Десять минут ничего не решат! — прорычал мужчина. — Осмотрите ее! У нее могут быть скрытые травмы. — Достаточно! Хватит героизма, Александр! — воскликнула Рене, громко и высоко, нервы ее оставляли. — Я не погибну, если узнаю, что Вы не бог. Не умру, если пойму, что Вы способны истекать кровью. Александр повернулся к ней всем телом. Как Вы не понимаете? Я для этого пытался не заснуть. Я ради этого держался. Он не помнил, когда в последний раз так злился на кого-то. Кажется, что никогда. Возможно, потому что он никого так и не любил. Он хотел выпустить зверя. Он хотел заставить ее замолчать. Прекратить сопротивляться. Мужчина открыл рот, но застыл. Среди всей ярости и раздражения, которые были в ее взгляде, он увидел мольбу. Столь отчаянную, что она блокировала в нем даже его собственную жгучую непреодолимую вину. Зачем Вы делаете это со мной, Александр? Он видел неозвученный вопрос в ее глазах. И не мог найти на него ответа. Она хотела спасти его так же сильно, как он хотел спасти ее. — Я распоряжусь, чтобы для мадемуазель подготовили чистую теплую воду и мыло, — Гаэль примирительно положил ладонь на грудь губернатора. — Анетт поможет ей промыть раны. Я осмотрю ее, как только освобожусь. Александр все еще молчал. Его тело было сковано. Он не мог оторвать взгляда от Рене. Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста. Теперь он видел лишь одно слово в ее глазах. Мужчина с трудом сглотнул. — Прошу, пройдемте, месье Бонтан, — вновь настойчиво зашептал Гаэль. — Чем дольше мы тянем, тем хуже может быть исход. Губернатор тяжело выдохнул и резко отвернулся от девушки. Он коротко кивнул. Александр перевел взор на месье Летьенна, приподнял вверх руку и жестом подозвал того к себе. Мужчина без промедления подошел к нему, залихватски держа мушкет на плече. — Клод, отправляйтесь в Версаль, — устало прошептал ему Александр. — Найдите Жюля Манчини, капитана мушкетеров. Попросите его незамедлительно выделить два отряда своих людей и отправить сюда. Мужчина поклонился, его тонкие губы за зарослями густой светлой бороды растянулись в холодной улыбке. — Мне нужно настойчиво намекнуть ему, чтобы он держал язык за зубами обо всем, что происходит? — его бледные пустые глаза опасно блеснули в тусклом огне свечей. Александр застыл. Он так зверски устал. Губернатор никому бы в этом не признался, но ему уже действительно едва удавалось твердо стоять на ногах, а держать спину прямо не получалось вовсе. Разум тоже был не в лучшем состоянии. Мысли формировались безумно медленно. Он пытался просчитать все возможные варианты, и это доставляло чуть ли не физическую боль. — Нет, ничего ему не говорите. Пусть все идет своим чередом, — наконец, изрек губернатор. — Если в Версале начнут циркулировать определенные... тревожные слухи, то возможно, это даже сыграет мне на руку. Клод смотрел на Александра несколько секунд, и в его глазах промелькнуло чуть ли не сожаление, но затем мужчина понимающе еще раз поклонился и быстрым шагом проследовал вглубь коридоров поместья. Губернатор проводил его взглядом. — Пойдемте, месье Бонтан. Умоляю, — тихо промолвил Гаэль, опустив руку ему на спину. — Мы и так потеряли слишком много времени. Александр кивнул и начал идти к лестнице. Он посмотрел вверх на ступени и от одной лишь мысли о подъеме на второй этаж у него начали дрожать колени. Губернатор стиснул зубы. — Помогите мне подняться, месье Фламбер, — преодолевая себя, прошептал он. — Пожалуйста. Он ненавидел просить. Ненавидел нуждаться. Ему было стыдно. Но кажется, его изнеможение было уже сильнее гордости. Гаэль тут же подставил плечо, и губернатор ухватился за него, второй же рукой мужчина вцепился в перила, помогая себе. — Медленно, — успокаивающе промолвил Гаэль. — Вот так. Не торопитесь. Они преодолевали ступень за ступенью. Сзади Александр услышал звук еще одних шагов. Нет. Это был его предел. Граница. Он не мог допустить, чтобы Рене была свидетельницей того, что будет происходить в его комнате. Особенно, если придется прибегнуть к худшему. — Нет, — прошептал губернатор, не найдя в себе силы даже как следует сформировать свою мысль. Тем не менее Гаэль понял, чего он хочет. Месье Фламбер остановился и обернулся через плечо, посмотрев вниз на Рене, которая следовала за ними по пятам. — Простите, мадемуазель, но я не могу разрешить Вам присутствовать при операции, — мягко, но уверенно промолвил хирург. — То, что будет происходить дальше — не особо приятно. Как с виду, так и по своей сути. — Я не буду вглядываться, — тут же ответила девушка. Губернатор чуть не прорычал от раздражения. Она продавила одно его решение, но здесь он не даст слабины. Он никогда не позволит ей увидеть то, на что насмотрелся с самого своего детства. Не нанесет ей эту рану. Никогда не допустит, чтобы она прошла через подобное. Даже если, в отличие от него, ее желание было добровольным. Александр резко обернулся через плечо и обжег ее своим взором. — Вы не будете присутствовать, Рене! — рявкнул он. Девушка вздрогнула. Его последние силы ушли на то, чтобы дать волю своей звериной сути. Возможно, он передавил. Возможно, прозвучал излишне пугающе. Ему было все равно. И на удивленный выдох, который сорвался с ее губ, и на боль и обиду во взгляде. Сейчас он не отступит, как бы она его ни молила. Рене не найдет счастья в том, что будет происходить. Хватит с нее крови, хватит разодранной плоти, хватит нескончаемого потока страдания. Ему не нужна ее жертва. Ему не нужен еще один грех на душу. Глаза девушки заблестели, и он отвернулся, не желая видеть ее слез. — Мы встретимся утром, — прошептал губернатор, ощущая на себе ее тяжелый взгляд. — Вскоре я пришлю Анетт, чтобы она промыла Ваши раны, — быстро сообщил Гаэль, одновременно пытаясь снизить градус напряжения и поставить точку в разговоре. Александр застыл. Он ждал. Слова, действия, сигнала — чего угодно. Год назад, он бы просто начал идти дальше вперед, но тот мужчина навсегда остался в прошлом. Внутри все еще извивался клубок змей. Губернатор почувствовал легкое прикосновение к своей пояснице и вздрогнул. — До утра, Александр, — прошептала девушка за его спиной. — Спокойной ночи, Рене, — тихо промолвил он, не посмев обернуться к ней. И буквально через секунду ее ладонь оставила его тело, и оно тут же заныло, будто бы оплакивая эту потерю. Сзади опять слышались шаги, но они удалялись. Спускались вниз. Александр облегченно выдохнул. Так будет лучше. Он хвалил себя за жесткость. Он ненавидел себя за нее же. Гаэль вновь начал тянуть губернатора вверх. Ступень за ступенью. Его ладонь скользила по перилам. Она дрожала. Его тело все сильнее и сильнее трусило. До спальни оставалось всего несколько метров, но он хотел, чтобы они тянулись вечно, чтобы никогда не заканчивались. Рене была права — он опять врал. Он не был богом. Он не был неуязвим. Отец не расправился с его страхами до конца. Александр боялся. Боялся дойти до своих покоев. Боялся представить, каким выйдет из них в следующий раз. Гаэль, тяжело дыша, тащил его дальше. Так надо. Его жизнь целиком и полностью состояла из многочисленных «надо». Дверь в его спальню была открыта, из нее лился яркий свет множества свечей. Александр стиснул челюсть, когда они пересекли порог. Он ненавидел эту комнату. Ненавидел все, что с ней было связано. Губернатор продолжал останавливаться в ней каждый раз, когда был здесь, вопреки своей неприязни к каждому сантиметру этих стен. Вопреки желанию никогда больше не чувствовать тяжелый взгляд холодных глаз, которые будто бы наблюдали за каждым его шагом. Ему казалось, так он доказывает отцу, что тот больше не имеет власти над ним. Возможно, это был всего лишь еще один самообман. В спальне уже стоял знакомый приторно-горький запах спирта. На столах, комодах, почти на всех горизонтальных поверхностях были разложены банки с настойками, травами и мазями, бинты, нити, различные медицинские инструменты. Губернатор увидел среди них хирургическую пилу. Он тяжело сглотнул. Тройка слуг — Жером, Тьерри и Анетт в готовности стояли недалеко от широкой деревянной кровати с балдахином. Гаэль выбрал себе в помощь самых крепких мужчин. Александр слишком ясно догадывался, для каких целей. Его начало мутить. Слуги почти синхронно поклонились, когда месье Фламбер подвел губернатора ближе. Отпустив его, хирург быстро изобразил руками серию жестов. Александр так и не нашел времени как следует обучиться языку немых, с помощью которого Гаэль коммуницировал с прислугой, но догадался об их содержании из контекста. И действительно — через секунду Жером подошел к нему, помогая снять плащ, насквозь окровавленную рубашку и обувь, Тьерри начал подносить к кровати кувшины с водой, а Анетт, еще раз поклонившись, выскользнула из помещения. Слуга поднял и взбил подушки, а после помог Александру аккуратно опуститься на них. Он взял губку, и принялся внимательно утирать пот и остатки засохшей чужой крови с его лица, шеи и груди, а затем бережно начал разматывать импровизированную перевязку из рукава его рубашки. Ее материал был уже насквозь пропитан кровью. Жером обнажил его рану, и мужчина увидел, что лицо слуги чуть дрогнуло. Сердце Александра неприятно кольнуло. Кажется, Рене была далеко не единственной, кому было сложно на нее смотреть. Губернатор жалел, что в пылу момента не смог как следует изучить свое ранение. Сейчас же он боялся опускать к нему глаза, страшился сделать вывод, который ему бы не понравился. Он вновь почувствовал его. Этот взгляд холодных бездонных глаз, которые словно презирали его за страхи. За слабости. Мужчина поднял голову и уставился на единственный не завешенный портрет в спальне, который висел прямо напротив кровати, не понимая, зачем это делает с собой. Я справлюсь, отец. Вы увидите. Я справлюсь. Александр решительно стиснул челюсть. Гаэль, закатав рукава, тщательно промыл руки водой с мылом. Тьерри дополнительно поверх полил его ладони спиртом из темно-зеленой бутылки. Закончив приготовления, месье Фламбер сел на стул возле губернатора и склонился над раной, внимательно ее осматривая. Александр тяжело дышал. Хирург надавил на соседние ткани, прощупывая их. Мужчина закусил нижнюю губу. Кожа жгла нещадно. Он не хотел даже представлять, что будет дальше. Тьерри и Жером встали за спиной Гаэля. Губернатор видел по выражению беспокойства и плохо скрываемого отвращения на их лицах, что его плечо представляет собой печальное зрелище. Тошнота усилилась. — Насколько все плохо, месье? — пытаясь сохранять спокойствие, спросил Александр, но голос прозвучал хрипло и слабо. Гаэль лишь цокнул языком. Он взял с прикроватной тумбочки щуп и, предварительно смочив его в чаше с непонятной зеленой настойкой, аккуратно погрузил в рану. Александр судорожно вцепился рукой в простыни. От боли зрение расплывалось, в глазах встали слезы. Он прошипел, но мучение не прекращалось. Его стопы скручивались. Гаэль продолжал медленно и методично зондировать углубление, острые края инструмента ощущались словно раскаленное клеймо. Губернатор зажмурил веки. Терпел. Наконец, хирург вынул щуп. На Александра тут же накатила волна облегчения. Он знал, что подобных за эту ночь еще будет много. Тьерри подошел к нему и вытер испарину с его горячего лба шелковым платком, смоченным в прохладной воде. Александр благодарно кивнул ему. Месье Фламбер поднял глаза на губернатора. — Огнестрельное ранение. Пуля проникла в плечо, прошла по касательной, — хирург слегка улыбнулся. — Прозвучит, как насмешка, учитывая Ваше состояние, но Вам повезло. Губернатор мрачно хмыкнул. Нет, не повезло. Она спасла меня. Гаэль поднялся и, показав еще несколько жестов Тьерри, отошел к столу, где у него были разложены банки с различными смесями и настойками. Слуга придвинулся к Александру с чистой чашей воды. — Рана выглядит относительно чистой, без признаков инфекции. По крайней мере пока что. Тем не менее Вас лихорадит. Температура тела повышена. Картина настораживает, но я надеюсь, что это лишь следствие шока, чрезмерной физической нагрузки и большой потери крови, — продолжил говорить месье Фламбер, откручивая крышку одной из банок. — Кровотечение умеренное. Хорошо, что удалось стянуть плечо ремнем. Судя по всему, важные артерии и нервы остались не задеты. И это хорошая новость. Александр громко выдохнул. Мне сохранят руку. Сохранят. Тьерри аккуратно смочил чистую ткань в теплой воде, несколько раз потер ею о большой кусок мыла и принялся протирать его увечье. Все щипало и пекло, губернатор тяжело дышал через нос, но ему хотелось смеяться. Не будет выживания. Останется будущее. Александр повернул голову, чтобы увидеть свое плечо. Его рука была нездорово бледной, даже отдавала чуть синеватым оттенком. Рене сжала его ремнем на славу. Из ранения сочилась кровь, он рассмотрел рваные обожженные края вокруг углубления, где прошла пуля. Со мной будут лишь шрамы. Тьерри уже смывал мыло с его руки. Я привык к шрамам. — Конечно, будет необходима хирургическая обработка для предотвращения возможной инфекции, — Гаэль вернулся к нему, передавая в руки слуги небольшую железную миску и лоскут ткани. — И швы для обеспечения быстрого заживления. С этими словами месье Фламбер отошел к другому столу, наливая в граненый стакан темно-коричневую жидкость из большой прозрачной бутылки. Тьерри нанес непонятную белую субстанцию на его рану. Губернатора обожгло яркой острой болью. Александр от неожиданности взвыл, не в силах удержать звук агонии, который вырвался из его горла. Соль. Пряча глаза, слуга нанес лоскутом еще одну порцию на его ранение. Губернатор еще раз сдавлено простонал. Слезы непроизвольно начали течь из глаз. — Простите, месье Бонтан, — виновато промолвил Гаэль, возвращаясь к нему. — Я лишь пытаюсь минимизировать риск заражения и гниения. Соль создает неблагоприятную среду для многих вредоносных организмов. Нужно немного подержать ее на ране. — Я понимаю, — прохрипел Александр, поднимая на него глаза. — Делайте, что должны. — Выпейте, — хирург протянул ему стакан. — Это то, что я думаю? — Лауданум, месье. Для облегчения боли. Александр застыл. Опиум. Он помнил пациентов отца под действием этого пойла. Их безучастные взгляды, невнятную речь. Люди словно уходили от реальности. Он видел, как ожесточенные солдаты становились безвольными, как острый ум многих мужчин и женщин притуплялся до такой степени, что их восприятие окружающего мира казалось почти детским. Люди представали тенью самих себя, их реакции становились замедленными, сбивчивыми. Иногда они с трудом понимали простейшие фразы, были сонными и дезориентированными. Некоторые впадали в зависимость, которая обычно заканчивалась одинаково. Передозировкой. Образы прошлого преследовали Александра. Он вспомнил мать. Думал о ее последних месяцах во власти лауданума. В его милости. Эффект мог продолжаться долгие часы. Мог и несколько дней. Лотерея. Просто воля случая. Губернатор не хотел на него полагаться. За облегчение, которое приносил опиум, приходилось слишком дорого платить. Воспоминания укрепили его решимость. — Оставьте. Я хочу назавтра проснуться с чистой головой, — Александр твердо посмотрел в глаза месье Фламберу. — Без апатии. Без бреда и галлюцинаций. Мне нужно будет работать. В их нынешней ситуации, когда каждый момент требовал от него полного внимания и сосредоточения, свести себя к состоянию инфанта было немыслимо. Ему необходимо было остаться в настоящем, сохранить свой разум, быть полностью собой. Сейчас — даже больше, чем когда-либо. Особенно в условиях неопределенности. — Если все пойдет хорошо, я бы рекомендовал постельный режим хотя бы несколько дней, — месье Фламбер неодобрительно поджал губы. — Лучше неделю. — У меня нет на это времени, Гаэль, — горько хмыкнул Александр. — Возможно, ни у кого его нет. Тьерри нанес еще порцию соли на его рану. Губернатор скривился. — Боль будет невыносима, — прошептал месье Фламбер, продолжая держать перед ним стакан. — В сотни раз хуже, чем сейчас. Мне придется иссечь ткани вокруг ранения, чтобы, насколько это возможно, исключить риск осложнений. Александр похолодел. Он бы соврал, если бы сказал, будто представляет, что это будут за ощущения. Мужчина сжал челюсть. Тьерри начал постепенно смывать соль с его руки, и губернатора окатило волной нового облегчения. Не успел он насладиться им, как слуга щедро облил спиртом его плечо. Рана дико кольнула. Александр задержал дыхание, пока нещадное жжение вновь не затихло. Боль всегда рано или поздно уходила. Каждый раз. Терпи, как терпел всегда. За все нужно было платить. Неотвратимость физического страдания была расплатой за его острый ум, за сохранение его способностей выполнить то, для чего он был рожден и взращен. Любить ее. Мысль прорвалась в сознание быстрее, чем он успел остановить себя. Александру стало страшно. Никогда раньше порядок его приоритетов не был так нарушен. Нет. Защитить государство, а после — любить ее. Он решительно поднял подбородок вверх. — Что ж, будем надеяться, что боль от процесса заставит меня погрузиться в забытье природным образом, месье Фламбер, — он пристально взглянул на Гаэля. Хирург печально покачал головой, но больше ничего не сказал, молча отойдя от него со стаканом с лауданумом. Он отложил его на стол и вернулся к Александру уже со скальпелем и чашей с десятком кубиков льда. Гаэль принялся водить ими по коже вокруг углубления. Рука немела. Боль отступала все дальше. Губернатор чуть ли не в блаженстве простонал. Он знал, что действие холода не продлится долго. Знал, что эффект ограничен и слишком слаб. Он не будет способен перекрыть те ощущения, которые его ждут. Это просто последний глоток относительного спокойствия перед самоназначенной пыткой. Он хотел им насладиться. Гаэль прикладывал к нему кубик за кубиком, пока каждый из них не таял на его коже. Лицо хирурга напряглось от беспокойства. — Выпейте хотя бы алкоголь, месье Бонтан, — мужчина поднял на него взволнованный взгляд. — Я умоляю Вас. От такой боли люди сходят с ума. Сделайте это хотя бы в память о Вашем отце и моей работе с ним. Александр рассмеялся. Отчаянно и хрипло, закинув голову к потолку. Глаза Гаэля расширились в удивлении. Как наивно. Отец был бы на седьмом небе от радости, если бы увидел, что он добровольно принял решение подвергнуть себя новому испытанию. Возможно, даже поаплодировал бы ему. Конечно, месье Фламбер не мог об этом знать. Они никогда не выносили сор на всеобщее обозрение. — Мой отец не был бы ко мне милосерден, Гаэль, — с трудом успокоившись, сквозь сдавленные смешки прохрипел Александр. — И Вы не должны. — Хоть я долгое время и был его ассистентом, наши методы ведения операций сейчас сильно отличаются, — месье Фламбер с укоризной впился взглядом в губернатора. — Умоляю, Александр. Стакан крепленого вина. От него не будет ни галлюцинаций, ни бреда. В память о Вашей матери. Прошу. Мужчина сглотнул. Хирург в тревожном ожидании смотрел на него. У него был добрый взгляд. Почти, как у нее. Почему-то губернатор только сейчас это заметил. Александр вновь нервно рассмеялся. Он не заслуживал доброты. Он провалился. Облажался. Не справился. Позволил себя ранить. Он оказался, пусть не на столе, но перед хирургом. Там, где никогда не должен был лежать, если бы старался лучше. Он хорошо Вас выдрессировал. Слова Робера прорвались в его сознание будто бы из другой жизни. Смех губернатора затих, мужчина горько оскалился. Он запутался. В своих желаниях. В своих решениях. Возможно, его действия на самом деле не имели ничего общего с геройством. Возможно, он просто хотел себя наказать. Как отец всегда наказывал его за оплошность. Возможно, его тело требовало боли. Это была привычка, уже высеченная в каждом уголке его сознания. Его хирургическая пила. Пора научиться заживлять шрамы. Пора, Александр. Перед его глазами была мать, но она почему-то говорила голосом Рене. — Хорошо, — слабо промолвил губернатор. — Пусть принесут целую бутылку. С губ Гаэля сорвался облегченный выдох. Он подал сигнал Жерому, и тот кинулся к столу в углу. Хирург приложил последние кубики льда к его ранению. Слуга протянул Александру темно-зеленую стеклянную емкость. Глубоко вдохнув, мужчина приник к горлу. Он начал пить залпом. — Спокойнее, — мягко прошептал Гаэль, наблюдая за ним. — Не спешите. Дышите. Вино обжигало горло. Александр с трудом глотал, лишь иногда прерываясь, чтобы вдохнуть в легкие немного воздуха. Тошнота вернулась, организм сопротивлялся такому количеству вливаемого в него спирта, но губернатор продолжал. Красная жидкость скатывалась вниз по подбородку и шее. Наконец, с бутылкой было покончено, и он передал ее назад Жерому. Тьерри подошел ближе и протянул губернатору сложенную в несколько раз полоску мягкой кожи. Александр обреченно на нее уставился. Он принял материал чуть подрагивающими пальцами. — Предупредите меня, когда начнете резать, пожалуйста, — попросил он Гаэля. — Я хочу быть готов. Врач кивнул, грустно улыбнувшись. К этому невозможно подготовиться. Губернатор слишком ясно понял, что означал его взгляд. Александр зажал кожаный кусок ткани между зубами. Тьерри и Жером залезли на кровать возле него. Один навалился всем своим телом на его торс и здоровую руку. Второй — схватил его за ноги, полностью обездвижив. Александр начал считать, чтобы хоть немного успокоиться и чем-то занять свои бушующие мысли. Сердце неистово стучало. — Я приступаю, — тихо прошептал Гаэль. Губернатор кивнул и сжал зубы. Он не ощутил первого касания скальпеля. Несколько секунд прошли так, словно ничего не происходит. Возможно, виной тому был лед. Возможно, шок. Еще пару мгновений тянулись в блаженном онемении. Но потом он стал чувствовать. Сначала слабо, потом заметно, затем ощутимо, пока весь его разум не стал средоточием боли. Он зарычал. Тело напряглось, ему хотелось вырваться из собственной кожи. Он дернулся, Тьерри и Жером навалились на него сверху с еще большей силой. Александр зарычал еще раз. Скальпель двигался. Боль была не просто ощущением. Она стала присутствием — будто бы чужеродное живое существо вгрызалось в его плоть, безжалостно разрывая ее изнутри. Его глаза нашли распятие на противоположной стене. Он делал так же в детстве, когда отец хлестал его плетью по спине в этой самой комнате. Александр сосредоточился на образе. Фигура Христа на кресте предстала суровым напоминанием о страданиях и жертвах, молчаливым свидетелем его прошлых и теперешних испытаний. Каждый нерв в нем вопил, горел в огне, какофония боли заглушала все остальные чувства. Распятие покачивалось перед глазами. Алкоголь начал действовать, но мука не становилась меньше. Александр стиснул челюсти так сильно, что вздулись вены на его шее. Ну, давай же. Почему ты не сдаешься? Почему ты не погружаешься в небытие? В памяти было суровое лицо отца, свист кнута в воздухе, жгучая боль от ударов по его юной плоти. Губернатор научился терпеть, возводить стены вокруг своей души, заглушать крики. Его отец был совершенно неумолим, слишком сильно верил в эффективность своих методов. Все ради того, чтобы сделать сына сильным, стойким, неукротимым. Сейчас это сыграло злую шутку. Его учили выдерживать, преодолевать, сохранять спокойствие и сосредоточенность даже в самых тяжелых условиях. И вот теперь, когда он не желал ничего другого, кроме бессознательного состояния, разум предавал его, оставался мучительно ясным. Александр хотел взвыть, выплеснуть мучения в первобытном крике, но гордость и многолетняя выучка держали звук в плену его горла. Он позволял себе только рычать. Тело дергалось, Тьерри и Жером сдавили его еще сильнее. Взгляд губернатора был прикован к распятию, к безмятежному лицу Христа, которое, казалось, насмехалось над его смертной агонией. Он не знал, сколько прошло времени. Секунды, минуты или часы. Он только рычал, рычал и рычал. А потом внезапно все прекратилось. Александр застыл. Только сейчас он понял, что по его щекам текут горячие слезы. Воздух громко вырывался из носа. Комната плыла перед глазами. Он уже с трудом фиксировал происходящее, но периферийным зрением увидел, как Гаэль отошел к камину. Жером бережно вытер пот с его лба и лица. Губернатор начал смеяться. Теперь он на своей шкуре ощутил то облегчение, которое чувствовали пациенты его отца, но в отличие от них, он знал, что будет дальше. Может, хоть теперь я, наконец, смогу забыться. Он ждал. — Сейчас будет самая неприятная часть, Александр, — словно подтверждая его страхи, промолвил хирург, обернувшись через плечо. — Я знаю, — прохрипел губернатор. — Продолжайте. Его язык едва двигался. Слова сложно было разобрать из-за куска кожи между его зубами. Гаэль нахмурился. — Я вынужден настаивать на лаудануме, месье, — твердо промолвил он. — Нет. Александр отчаянно замотал головой из стороны в сторону. Месье Фламбер тяжело вздохнул. Губернатор знал, что он не будет давить. Не будет заставлять. Он всегда давал пациенту выбор. Мужчина непомерно уважал Гаэля за это. Хирург резким движением, которое выдало его недовольство и раздражение, надел на руки перчатки из плотной кожи и вытащил из огня камина длинную металлическую толстую пластину. Она была раскалена до красноты. Хирург вернулся к губернатору. — Готовьтесь, Александр, — прошептал он. — Крепитесь. Мужчина зажмурил глаза. Тьерри и Жером усилили свою хватку. Звук горящей плоти был такой же тошнотворный, как и всегда, но он не имел значения. Боль превосходила все, что он испытывал — десятки ударов кнута, пулю, разорвавшую его плоть, методичный и бездушный скальпель. Казалось, что само адское пламя лижет его душу. Тело непроизвольно выгнулось дугой — Тьерри и Жером не смогли с ним совладать. Из горла вырвался оглушительный звук, наполовину стон, наполовину крик. Зрение помутнело, края сознания размылись, и он оказался на грани беспамятства. Александр жаждал темноты, состояния небытия, этого дара, чтобы спастись от неумолимой преисподней, в котором плавилась каждая клетка его тела. Но пощада не приходила. Ускользала. Несмотря на жгучую боль, несмотря на непреодолимое желание погрузиться во мрак, Александр продолжал мучительно осознавать происходящее. Вы довольны? Довольны? Я сильнее всех Ваших пациентов. Сильнее всех, кто проходил через Ваши руки. Он вновь впился глазами в портрет напротив кровати. Строгий безразличный взгляд отца лип к его коже. От безысходности ему хотелось разрыдаться. Хотелось рассмеяться. Порог боли губернатора был задран настолько высоко, что он никак не мог погрузиться в забвение. Отец лишил его даже этого. — Довольны? Гордитесь? — прошептал Александр, сквозь стиснутый между зубами кусок кожи. — Как Вам? Нравится? Он был в бреду. Комната кружилась перед глазами. Он не фиксировал ни Тьерри, ни Жерома, которые, отдуваясь, вновь навалились на него сверху. Не видел, полного беспокойства, взгляда Гаэля. — Месье Бонтан, о чем Вы? — хирург нахмурил брови. — Я так же вынослив, как и раньше. Несмотря на..., — Александр никак не мог ухватиться за свои мысли. — Несмотря... — Несмотря на что, Александр? — Несмотря на нее. Вопреки любви. Все казалось нереальным. Границы предметов размывались. Люди выглядели просто невнятными цветными пятнами. — Я гораздо сильнее, чем Вы когда-либо могли себе представить, — Александр улыбнулся сквозь слезы. — Гордитесь, отец. Гордитесь... Он чувствовал, что выдержал. Прошел испытание. Доказал свою силу не только себе, но и этой комнате. Он знал, что отец похвалил бы его сегодня. Разум погружался в темноту. Он заслужил ее. Сейчас действительно заслужил. Александр не почувствовал иглы, которая сшивала его кожу. Шрамы на душе продолжали кровоточить.