***
Холодные темные глаза, казалось, следили за каждым его движением. За каждым вздохом. В десять лет Александр решил, что именно так выглядит бездна. Возможно, он был прав. Он всматривался в эту пропасть долгие десятилетия, пока в какой-то момент не понял, что смотрит на себя. Это осознание не удивило его и не испугало. Оно было просто... ожидаемым. Словно он пришел к той точке, в которой всегда должен был быть. Словно он достиг своего предназначения. Отец бы сказал, что он наконец-то описал полный круг. Они были так похожи. Почти идентичны. Это отмечали все. Его нервы были напряжены. Александр с остервенелым сосредоточением вслушивался в тишину. Последние выстрелы замолкли около пяти минут назад. Последние стоны — около минуты. Губернатор тяжело сглотнул. Александр перевел свой взгляд влево и немного вниз. Огромные серо-голубые глаза его матери смотрели на него с привычной теплотой и мягкостью. Цвет, размер и форма — единственное, что он взял от нее. Отец выжигал из его взгляда все остальное. Бездна должна была оставаться холодной и безжизненной. Губернатор тяжело вздохнул и сделал несколько шагов назад. На лицах родителей играл неровный свет от языков пламени горящего камина, а потому они казались почти живыми. Мать взирала на него с пониманием и легкой грустью, даже прощением. Отец, казалось, презрительно скривил губы. В его выражении сквозило неодобрение. Разочарование. Несмотря на все, через что Александр заставил себя пройти. Сегодня, я поступил так, как должен был. Сегодня я действовал так же, как действовали бы Вы. Даже если это несправедливо. Даже если это мучительно. Даже если это убивало его самого изнутри. Даже если каждая клетка тела и разума тянула губернатора в противоположном направлении. Плечо неустанно ныло. Болезненная пульсация отзывалась в руке и разносилась по телу с каждым ударом сердца, усиливаясь почти от любого движения. Швы неприятно стягивали его кожу, ощущение жжения возникало даже от простого дыхания. Казалось, отголоски его ранения пытались высмеять попытки Александра сосредоточиться на работе, но он привык и к этому. Благодарю, отец. Губернатор горько оскалился и, будто бы назло всем — в том числе и себе, описал круговое движение раненым плечом в попытке размять его. Новый острый укол заставил мужчину прошипеть сквозь зубы. Гаэль называл его ужасным пациентом. Безумцем. Одержимым. Но он был не прав. Диагноз губернатора был хуже. Я слуга Короля. Оружие короны. И Александр должен был работать. Строить планы. Перехитрить своих врагов и расправиться с ними. Нападение не ослабило его решимости, напротив, — лишь обозлило еще сильнее. Если бы только задачи, которые когда-то казались такими простыми, теперь не требовали сверхусилий. Рука, прорываясь сквозь боль, возилась с пером, делая заметки и составляя письма. Его и так не самый понятный почерк с каждым часом становился все более неразборчивым. Александр не позволял себе останавливаться. Боялся, что со временем все может стать только хуже. Навязчивые мысли о хирургической пиле и отрезанной конечности преследовали его, хотя Гаэль с утра остался доволен состоянием его раны и даже, словно в знак отсутствия у него любых ожиданий, что придется прибегнуть к подобным действиям, забрал зловещий инструмент из спальни губернатора. Разуму Александра было все равно. Ему не нравилось, как его увечье выглядело во время перевязки. Не нравились его неровные края. Припухшая кожа вокруг. Слишком заметные вены и капилляры. Не нравилась прозрачная жидкость, сочащаяся из раны. Губернатор казался себе отвратительным. Неидеальным. Обреченным. Он смог вытеснить из себя боль, но не размышления о потере руки. Они поселились в голове и отказывались уходить с момента пробуждения. С той самой секунды, когда то ли привычка, то ли тревога вырвали его из объятий прекрасного сна, где не было ничего, кроме моря, искрящегося в лучах высокого солнца, шума волн и порывов легкого теплого летнего ветра, аромата кипарисов. Рыжие огненные локоны разлетались за изящным изгибом спины, опускались на тонкую талию, окутывали ее. Звонкий мелодичный смех стоял в ушах. Легкий поворот головы — и яркое сияние изумрудных глаз напротив него. Рай. Так близко и так четко, словно это и была реальность. Александр не хотел просыпаться. Рене спасла его еще раз. Дала временное спокойствие. Его остатки смогли из сна прорваться даже в действительность, когда открыв глаза, губернатор ощутил легкий, слегка различимый запах розы и жасмина в своих освещаемых солнечным светом покоях. Она была здесь. Он жадно хватался за отголоски ее присутствия, прекрасно зная, что времени у него немного, что совсем скоро он должен будет замкнуть часть себя в клетке, чтобы не кинуться к Рене, не упасть к ее ногам, не прижаться к ней, не целовать ее нежные тонкие пальцы. Он бы сломался, если бы увидел ее. Он бы захотел остаться с ней. Захотел бы купаться в ее тепле. Захотел бы забыть о долге. Он так желал этого. Безудержно. Безнадежно. Наличие желаний в себе по-прежнему казалось чужеродным, но в отличие от отца, Александр не мог заставить себя их выжечь. Но мог оградить. Не метафорически, а в самом прямом из всех возможных смыслов. Физически. Дверьми и стенами. Пока это был единственный способ, который хоть как-то работал. Он хотел убедить свое расщепленное сознание, что это достижимо. Он может быть целым. И он может быть стойким. Может быть эффективным. Может любить, и не позволять этому чувству затмить его предназначение. Он может переключаться. Нужно лишь еще больше контроля, еще больше дисциплины, еще более сильная выдержка. Губернатор хотел доказать это не только отцу, но и себе. На самом деле, он уже не понимал до конца, где один из них заканчивался, а второй начинался. Это была попытка сохранения. Себя. Ее. Будущего. Возможно, не лучшая. Возможно, неблагодарная. Но хоть какая-то. Александр отошел к окну и осторожно отодвинул тяжелые шторы, выглядывая наружу. Десяток огней роились на земле, перед особняком. Швейцарские гвардейцы и мушкетеры вышагивали с факелами. Их движение не было хаотичным — сохранялись интервалы, сохранялся строй, сохранялся ритм и темп. Губернатор позволил себе немного выдохнуть. Хаос удалось быстро купировать. Ситуация вернулась в шаткое равновесие. Мы продержались эту ночь. Возможно, фальстарт даже пошел им на пользу. В нем крепла уверенность. Александр еще раз повел плечом и, ощутив привычный резкий укол в руке и огонь, разнесшийся по всему телу, устало прислонился головой к стене, продолжая наблюдать за горящими огнями в саду. Зрелище было почти гипнотическим. Его прервал лишь аккуратный стук в дверь. — Войдите, — промолвил Александр, не оборачиваясь. Он услышал скрип петель, тихие шаги, а через несколько мгновений его носа достиг слабый запах трав, алкоголя и аниса. Губернатор кивнул. — Сколько их было, Гаэль? — спросил мужчина, слыша за спиной, как щелкнул язычок замка. — Девятеро, — хирург сделал еще несколько шагов вперед, половицы стонали под его туфлями. — Были одеты в форму швейцарских гвардейцев. Абсолютно идентичную. Не понимаю, где они могли ее раздобыть. Губернатор мрачно хмыкнул и обернулся. Месье Фламбер стоял по центру комнаты, сложив руки перед собой. Пламя камина отражалось в толстых стеклах его очков. На манжетах хирурга виднелась кровь, но ладони были чистыми. Сам Гаэль выглядел растерянно. Даже испуганно. Александр подошел ближе к нему. — У Коршунов много ресурсов, — спокойно промолвил мужчина. — У нас есть потери? Губернатор указал на запястья хирурга. Тот твердо кивнул, поджав губы. — Двое мушкетеров ранены. Один гвардеец убит. Александр медленно склонил голову. Ожидаемо. Он бы посчитал это истинным подарком судьбы, если ситуация с Коршунами закончилась бы бескровно. Губернатор не верил в подобное. Одним погибшим гвардейцем история определенно не ограничится. Александр быстро отошел к письменному столу, склонился над ним, раздраженно отодвинул тарелку с остатками своего ужина и выхватил перо и свиток с заметками, нацарапав там еще несколько небрежных строчек. — Узнайте их имена, — он искоса глянул на Гаэля, игнорируя мучительную пульсацию в плече. — Я позабочусь о том, чтобы семьям мушкетеров помогли, пока они не встанут на ноги. Завтра нужно будет доставить тело павшего гвардейца его родным. Им я тоже окажу содействие. Если у него были дети — то поспособствую их образованию. — Будет сделано, месье Бонтан, — Гаэль покорно склонил голову. — Хорошо, что Вы сказали охране дополнительно надеть на плечи красные повязки. Иначе вторгнувшихся так быстро бы не заметили и не распознали. Жертв могло бы быть гораздо больше. Александр выпрямился, повернувшись к хирургу всем корпусом. — Моя заслуга тут минимальна, — покачал головой он, скрестив руки перед грудью и поморщившись от новой вспышки боли. — Хорошо, что мадемуазель Барро вовремя заметила, что группа швейцарских гвардейцев подозрительно долго сидит в таверне за углом, будто бы в ожидании чего-то. Он видел, как в глазах Гаэля вспыхнули еще большее беспокойство и тревога. Мужчина нервно зажевал нижнюю губу. Он растерянно почесал бровь и поправил очки, а после дергано прокрутил большое обручальное кольцо на пальце. Александр грустно наблюдал за ним. Месье Фламбер был заложником положения, как и все те, кто сейчас оставался в особняке либо охранял его на улице. Живой щит между Стаей и меткой смерти, которую она оставила над его головой. Губернатор помнил свой разговор с хирургом, когда приглашал того на службу к себе. Он предупреждал его об опасности, поставил в известность обо всех издержках, которые могла нести работа на него. Гаэль согласился почти без раздумий. Возможно, он просто не был готов отпускать этот особняк и комнату в голубых тонах на втором этаже. Возможно, он видел в этом свое искупление. Сегодня был первый день, когда опасность, о которой Александр предупреждал месье Фламбера семь лет назад, проявила себя во всей своей силе и безжалостности. — Как они проникли на территорию? — прошептал Гаэль, словно опасаясь, что кто-то может их подслушать, его голос дрогнул. — Охрана должна была перекрывать весь периметр. — Скорее всего через сад за особняком, — пожал плечами Александр. — Деревья там растут слишком кучно. В темноте, к сожалению, невозможно уследить за каждым углом. Особенно, когда твой враг одет почти так же, как ты. В отличие от Гаэля, губернатор не был ни удивлен, ни шокирован. Сообщение Бьянки о группе подозрительных швейцарских гвардейцев недалеко от особняка не оставило почти никакого пространства для других толкований. Александр ожидал атаки и сделал все возможное, чтобы купировать этот вызов. Предотвратить панику. Но он не был всесилен. Хотел бы. Очень хотел бы. Я не погибну, если узнаю, что Вы не бог. Отчаянный голос Рене стоял в ушах. Может, и нет. Александр грустно хмыкнул. Но я стараюсь. — То, что получилось один раз, можно попробовать повторить вновь. Слова Гаэля выдернули его из глубокой задумчивости. Губернатор поднял глаза на хирурга. Тот смотрел на него, явно ожидая каких-то ответных действий или распоряжений. Возможно, он искал в этом иллюзию контроля над ситуацией. Александр не разделял опасений месье Фламбера, но отец приучил его рассматривать даже те варианты, которые казались не самыми вероятными. — Снимите половину охраны с крыльца и переправьте в тот сектор, — спокойно приказал губернатор. — Но я не думаю, что будет повторение этой попытки. Он слегка улыбнулся, надеясь, что Гаэль найдет в его поведении и мыслях хоть немного спокойствия, которое ему поможет. На хирурге не было лица. Александру было сложно видеть его таким. Месье Фламбер напряженно нахмурил брови. — Почему Вы так уверены? — спросил он, и в его голосе прозвучали одновременно надежда и сомнение. — Не уверен до конца, но склоняюсь к этому выводу, — Александр отошел к камину, не отрывая взгляда от огня. — Мы имели дело с самой нетерпеливой и жадной группой. Их неудача не придаст мотивации другим пробовать те же методы. Какое-то время они будут ждать более подходящего момента. И мы его им предоставим. Языки пламени плясали перед глазами. Губернатор прищурился. Игра начнется завтра. Она станет результатом всей работы, проведенной за сегодняшний день. Всех жертв. Всех сложных решений. Всех сделок с совестью. Всей боли и всех самоограничений. Главное — пережить еще одну ночь. Александр обернулся к Гаэлю через плечо. — Прикажите собрать трупы Коршунов и выставить перед фонтаном, чтобы их было хорошо видно, — твердо сказал он. — Зажгите факелы, если понадобится. Члены Стаи должны знать, чем закончилась попытка их коллег. Возможно, остудим еще пару горячих голов, если таковые найдутся. — Я бы не хотел оставлять тела гнить, — Гаэль неодобрительно поджал губы и покачал головой. — Это чревато инфекциями. — Предлагаете их сжечь? — Это было бы безопаснее всего. — Одна ночь ничего не решит, — губернатор устало выдохнул. — Распорядитесь, чтобы их завтра забрали в Basse-Geôle. Или же обратитесь к госпитальным сестрам Святой Екатерины. Это все же чьи-то родственники. Мужья. Сыновья. Нужно оставить их семьям шанс найти тела. Похоронить в традиции своей веры. Гаэль долго и внимательно смотрел на Александра, пока все же не кивнул, пусть и неохотно. Хирург продолжал безостановочно крутить кольцо на пальце. Он вновь нервно облизал губы. Губернатор подошел к нему ближе. — Я вижу, Вы все еще обеспокоены. Он не спрашивал. Знал. Утверждал. Месье Фламбер потупил взгляд. — Я просто постоянно думаю о том, что может помешать им собрать ударный кулак и в открытую пойти в атаку на особняк? — пробормотал он. — Со всех сторон. — Им помешает численное преимущество нашей охраны, — тут же ответил Александр. — Даже по самым смелым оценкам моих шпионов, Коршунов вокруг особняка минимум в полтора раза меньше. И они совершенно не умеют работать большими группами. Губернатор замолк, дожидаясь, пока Гаэль вновь поднимет на него глаза. Он сделал это спустя несколько секунд. Беспокойства в них меньше не стало. Александр попытался еще раз улыбнуться. — Коршуны — убийцы, а не солдаты, — твердо промолвил он. — Они великолепны один на один. Но пять гвардейцев всегда одолеют пятерых Коршунов. Десять же гвардейцев — смогут одолеть и двадцатерых. Гаэль слегка рассмеялся, но звук получился нервным, тревожным. Губы хирурга слегка подрагивали. Александр заметил, как он тяжело сглотнул. — Вам страшно. Если Вы захотите вернуться на ночь к семье, я пойму, — предложил губернатор, опустив ладонь на плечо месье Фламбера. — Вы должны быть с женой. С детьми. Чувствую я себя удовлетворительно. Перевязку Вы можете сделать мне прямо сейчас. — Не буду кривить душой и говорить, что мне хочется сейчас быть здесь, — месье Фламбер покачал головой. — Но я должен. Ночь, если Вы позволите, проведу в пристройке, где размещены мушкетеры и гвардейцы. Раненым может понадобиться моя помощь. Один из них тяжелый. Александр одарил Гаэля долгим взглядом. В нем не было ничего, кроме уважения. Преодоление своих страхов требовало особой смелости. Месье Фламбер видел раны, увечья, страшные травмы и смерти, но он был бесконечно далек от всего, что их вызывало. От насилия. Он был обыкновенным человеком — из плоти и крови. Его сыну повезло иметь такого отца. Александр даже немного завидовал ему. — Вы святой человек, Гаэль, — промолвил губернатор, сжимая плечо хирурга. — Святой. Месье Фламбер отвел взгляд и посмотрел на картину над камином. Александр с грустью наблюдал за его профилем. Он знал, что услышит в ответ. Они очень часто вели этот разговор. — Хотелось бы, но нет, — ожидаемо прошептал Гаэль, его голос сорвался. — На моих руках кровь. Вы сами это знаете. — Я знаю лишь то, что Вы по какой-то причине хотите в это верить. А я не могу Вас переубедить, — мужчина грустно улыбнулся. — Но Вы не правы. Александр выпустил плечо Гаэля и отошел к прикроватной тумбочке, подняв с нее чашку с уже давно остывшим чаем. Ему хотелось пить. В горле пересохло и першило. — Есть еще один вопрос, который меня просили донести до Вашего ведома, — тон месье Фламбера теперь звучал спокойнее, взвешеннее, словно он пытался оправдаться за небольшой срыв минуту назад. — Да? — Александр сделал большой глоток и поморщился, напиток будто бы стал еще крепче. — Мадемуазель де Ноай просит организовать ее отъезд назад в отцовский особняк. Губернатор резко обернулся. Его сердце неприятно кольнуло, но он заставил себя глубоко и медленно дышать. Выражение его лица осталось спокойным. Ни единый мускул не дрогнул. — Она желает уехать? — переспросил он, сам не понимая, зачем. — Вы удивлены? — Гаэль сделал шаг к нему, пристально вглядываясь в его лицо. — Я удивлен лишь тем, что она не попросила этого раньше. Александр тихо хмыкнул и отвел взгляд. Этот исход был одним из возможных. Он знал, на что идет, приняв решение не видеться с Рене сегодня. Понимал, какой может быть ее реакция. Он заранее принял ее. Любое ответное действие, любые слова, любые варианты развития событий. Возможно, самым правильным было бы самому отправить ее назад к отцу, но ему было важно, чтобы это было ее решение. Губернатор ограничился лишь анонимным, наспех составленным письмом для месье де Ноая, в котором он путано убеждал маркиза, что с его дочерью все в порядке и она вскоре вернется домой. Посыльный унес послание рано утром. Александр пытался игнорировать тупую боль, которая начала зарождаться где-то в глубине его груди, а после распространяться по телу — опускаться к животу, скручивая его в узел, расходиться в стороны, беря легкие в тиски. Почему-то это ощущение подавить было гораздо сложнее, чем ноющие уколы в плече. Губернатор оскалился. Возможно, он и подготовил себя морально ко всем вероятностям, но надеялся лишь на одну определенную. Александр хотел, чтобы Рене осталась. Здесь. С ним. Несмотря на кружащую вокруг особняка Стаю. Он хотел, чтобы она выстояла. Чтобы она не испугалась. Ни его. Ни будущего. Он хотел. Вопреки тому, что не должен был. Несмотря на то, что знал — его желания никогда не имели и не будут иметь значения. Александр глубоко выдохнул и коротко кивнул. — Как она? — прошептал он, вновь взглянув на Гаэля. — Выстрелы напугали ее? — Напугали, — хирург поджал губы. — Но не это причина ее просьбы. — Знаю. Александр не собирался тешить себя иллюзиями. Он допил холодный чай в несколько глотков и опустил чашку назад на стол. Губернатор, в глубоких раздумьях отошел назад к камину и оперся здоровой рукой на его теплый камень. Организовать отъезд Рене сейчас будет непросто, но он был обязан что-то придумать. Александр и так много чего ей задолжал. — Я пытался соврать мадемуазель, — промолвил Гаэль за его спиной, его голос был мягок. — Пытался сказать, что Вы еще спите. Не хотел ее ранить. — Она не поверила. И вновь Александр не спрашивал, а утверждал. Он улыбался. Умница. Почему-то в его душе не было сомнений. — Сначала поверила. Но долго скрывать не получилось. — Разговор с Клодом в середине дня? — губернатор склонил голову и чуть приподнял бровь. — Да. Александр обернулся к хирургу. Тот стоял, чуть ссутулив плечи, словно извиняясь за то, что его ложь оказалась бесхитростной и безуспешной. Губернатор покачал головой. — Не нужно было ей врать, — твердо промолвил мужчина. — Она давно переросла эту ложь. — Вы хотя бы понимаете, как со стороны звучали те слова, которые Вы просили меня ей передать? — в глазах Гаэля вспыхнул нетипичный для него яростный огонь. — Зачем Вы мучаете девушку? Чем Вы лучше него? Вы ведь знаете о природе ее чувств к Вам. — Знаю, — устало промолвил Александр. — И я думаю, что Вы понимаете и природу своих чувств к ней, — тон месье Фламбера был обвиняющим. Губернатор хрипло рассмеялся и уткнул руки в бока, посмотрев вверх, в потолок. Какое-то время он просто наблюдал за игрой теней на люстре. Оранжевой, зловещей, страстной. Он продолжал чувствовать на себе пристальный взгляд месье Фламбера. Александр медленно выдохнул через нос и опустил голову. — Вы проницательны, Гаэль, — тихо промолвил губернатор, криво усмехнувшись. — И какая же она, эта природа моих чувств? Месье Фламбер будто бы на секунду опешил. Он сделал полшага назад, а его взгляд мимолетно метнулся в сторону. Александр ждал. Почти не дышал. Его сердце надрывно и быстро билось в груди. — Вчера в забытьи Вы шептали о любви, — неуверенно промолвил Гаэль и уткнулся взглядом в пол. Губернатор застыл на несколько мгновений. Тишина стояла абсолютная. Он повернул голову и посмотрел на распятие на стене. Мужчина не был до конца уверен, действительно ли все, что он бормотал вчера, не было плодом его воспаленного воображения. Он не мог бы с уверенностью сказать, в какой именно момент окончательно пересек грань между бредом и реальностью. Между сном и явью. — Вы считаете, что я люблю ее? — голос прозвучал невозможно хрипло, он даже не смог его узнать. — Предполагаю. — Можете говорить с уверенностью. Это правда. Слова вырвались сами собой. Так быстро и так резко, что Александр даже не успел среагировать. Не успел остановить себя. Не успел их удержать. Губернатор с трудом сглотнул и вернул свой взгляд на Гаэля. Тот стоял, ошеломленно приподняв брови. Александр разделял его удивление. Теперь он не узнавал не только своего голоса, но и себя самого. Новое откровение рвалось наружу, и он чувствовал такое жгучие желание его озвучить, словно от этого зависело его выживание. Словно это были решающие слова, которые отделяли его от гибели. Но при этом, как ни парадоксально, вымолвить их вместе было сложнее, чем выдержать иссечение собственной плоти. Больнее, чем пережить прикосновение раскаленного металла к коже. — Я... Александр сглотнул. В горле, казалось, что встал ком. Он сжал кулаки и зажмурился. — ...люблю... Губернатор прорывался дальше. Отчаянно толкал себя вперед. Заставлял себя говорить. Не замолкать. Не останавливаться. — ...ее, — выдохнул Александр и медленно открыл глаза. — Я ее... люблю. Он резко отвел взгляд, почему-то чувствуя стыд. Страх. Растерянность. Бездна не должна была любить. Он был аномальной бездной. В нем укоренился дефект. Гаэль смотрел на него в глубоком неподдельном изумлении. Губернатор надеялся, что хирург больше ничего не спросит. Он не был уверен, что сможет заставить себя сказать что-то еще. Сердце Александра безжалостно колотилось — этот бурный ритм отражал хаос его эмоций. Он знал правду уже достаточно долгое время, но почему-то в тишине и изоляции его головы она воспринималась по-другому. Более безобидной. Сейчас же признание приобрело оттенок обреченности. Взгляд губернатора заметался по комнате, словно ища утешения в ее знакомых очертаниях. Это было глупо, потому что ничего подобного он никогда здесь не находил. Только требования. Только ожидания. Он исподлобья взглянул на застывшее суровое лицо отца. Да, я люблю ее, и этого уже не изменить. Я не должен был, но это случилось. Александр не понимал, зачем до сих пор ведет с ним немой диалог. В нарисованных глазах не было никакого сочувствия, ни крупицы понимания, они не давали никакого совета, а были лишь отражением жестких рамок и ограничений, которые управляли всей его жизнью. Губернатор хмыкнул. Ваши методы дали сбой, отец. Впервые. Но, возможно, подарили мне шанс. Воздух в комнате казался густым и тяжелым. Гаэль медленно подошел к губернатору. Не слишком близко — он остановился в нескольких шагах от Александра, словно ощущая, что ему необходима эта дистанция. — Тогда зачем были эти ужасные слова? Весь этот день? — тихо спросил месье Фламбер, заглядывая ему в глаза. — Зачем Вы отталкиваете ее? Зачем Вы себя закапываете? Александр лишь горько улыбнулся и покачал головой. Любить Рене было прекрасно, но неправильно. Любить Рене было запрещено. Он не был идиотом, а врать себе с каждым разом становилось все сложнее и опаснее. Раньше губернатор думал, что любовь к ней предлагала только один выбор. Он был обязан приговорить себя к вечному отказу от любой возможности реализовать свои чувства и желания. И в этом тоже была странная справедливость. Она дала ему уже так много — гораздо больше, чем он был достоин. Даже больше, чем он думал и вовсе было для него возможно. Рене вдохнула в него огонь. Дала испить глоток той жизни, которая никогда не должна была ему принадлежать. Которой он не должен был ни видеть, ни испытать. Это был подарок, лишь эгоист требовал бы большего. И все же, кажется, он был ненасытен. Самолюбив. Он инстинктивно, рефлекторно цеплялся за нее, пытался растянуть длительность того дара, что она ему поднесла. Он хотел жить. Александр начал видеть все более и более отчетливо очертания второго выбора, который открывала перед ним ее любовь. Он мог принять ее, но одновременно с этим согласиться и на неминуемую конечность их отношений. Они могут прятаться, он был бы готов приложить все усилия, чтобы их не обнаружили. Сегодняшний день был своеобразной подготовкой к такому сценарию. Александр надеялся привить им обоим стойкость, умение выносить сепарацию. Это возможно. Возможно. Но вечно скрываться они не смогут, даже если правда никогда не выйдет на поверхность. Это просто правила их мира. Их общества. Придуманные давно и не подлежащие изменению. Его влияние было огромно, он даже мог поспорить со смертью. Но не со своим или ее рождением. Происхождением. Завтра, через неделю, через месяц, через год или через десять, если они будут предельно аккуратны, — все завершится, как невыносимо прекрасный сон. Ему придется проснуться. И это пробуждение будет болезненным, это пробуждение принесет гораздо больше страданий и мучений, чем если бы кто-то из них отошел в сторону сейчас. Но Александр уже не был уверен, что сможет заставить себя и ему казалось, что если бы Рене попыталась это сделать сама, то он бы остановил ее. Держал бы девушку за ее изящную руку, прислонил бы ее ладонь к своему лицу и убедился бы десять раз, что она действительно хочет уйти, прежде, чем отпустить. Ему не надо было себя закапывать — он и так уже был в земле. — Я говорю все это, — Александр облизал пересохшие губы. — Ибо у меня есть веские основания предполагать, что она испытывает те же чувства ко мне. — Я не понимаю, — месье Фламбер нахмурился. — Она заслуживает знать, кого любит. Рене должа понимать, какое будущее ее ждет, если она останется рядом, — Александр повел рукой, словно чувствуя в этот момент необходимость в новом уколе боли, в напоминании о ней. — Только так она сможет решить, способна ли и дальше меня любить. Это честно, Гаэль. — Это жестоко, — хирург поджал губы. — Жестоко — это подкармливать иллюзии! — прорычал Александр и обернулся на портрет за своей спиной, встречаясь вновь взглядом с холодными, бесконечно глубокими и темными глазами отца. — Как это делал он! Как это делали Вы! Месье Фламбер ничего не ответил. Губернатор краем глаза увидел, как тот опустил голову. Александр тяжело и глубоко выдохнул, жалея, что повысил голос. Гаэль не был виноват в том, что происходило в этом доме. Мужчина медленно прошел к кровати, на ходу аккуратно положив ладонь на плечо хирурга, словно прося этим у него прощения. Остановившись у прикроватной тумбочки, Александр начал расстегивать пуговицы жилета, пальцы дрожали и плохо слушались. — Сделайте мне перевязку, Гаэль. Организуйте все, что я просил, снаружи, — тихо попросил губернатор, продолжая бороться с одеждой. — И пригласите после этого ко мне мадемуазель де Ноай. Мы обговорим ее просьбу наедине. Александр сглотнул. Месье Фламбер подошел ближе и помог ему снять рубашку. Губернатор устало осел на простыни, наблюдая, как хирург бережно разматывает его бинты. Рана выглядела так же отвратительно, как и утром. Чудовище. Мужчина скривил губы. Нитки, сочащаяся прозрачная жидкость, какие-то зачатки рубца, неровная воспаленная кожа, остатки зеленоватой субстанции. Гаэлю не нужно было даже звать слуг — все необходимые вещи еще с вечера не покидали пределов этой комнаты. Губернатор смиренно терпел, пока месье Фламбер, пытаясь касаться его плоти максимально мягко, смывал шелковой намыленной тканью пот, лимфу и небольшие остатки крови с его плеча. Несмотря на все старания хирурга, нежный материал на коже ощущался словно скальпель. Затем пришло привычное жжение спирта. Александр безразлично смотрел в стену. В нос ударил резкий травяной запах мази. Она чуть холодила, но боль почти никак не притуплялась. Гаэль обвязал новые чистые бинты вокруг его руки и скрепил их крепким узлом. После месье Фламбер потянулся за рубашкой, явно намереваясь помочь Александру облачиться в нее назад, но губернатор покачал головой. Ему было сложно принимать даже необходимую помощь, необязательную же — попросту стыдно. Гаэль устало вздохнул, но понимающе кивнул и отошел, собрав свои вещи и привычно сложив их сверху на комоде. Перенеся стоящие у кровати небольшие посудины с водой на подоконник, хирург направился к выходу. — Спокойной ночи, месье Бонтан, — Гаэль остановился в проходе и обернулся к нему. — Я вернусь к Вам утром. Он поклонился и, напоследок обеспокоенно окинув взглядом губернатора, скрылся за дверью, мягко закрыв ее за собой. Александр начал облачаться назад в свою одежду. Просунуть ладонь в рукав удалось только с четвертой попытки. Мужчина раздраженно мотнул головой. Ощущать себя слабым было невыносимо. Возможно, из-за зверского недовольства собой справиться с пуговицами в этот раз получилось быстрее. Оправив жилет, Александр встал и отошел к камину. Тепло приятно грело, свет застилал глаза. Он принялся ждать. Сердце постепенно ускоряло свой ритм.Крепость
24 декабря 2023 г. в 14:07
Примечания:
Саундтрек части:
Florence + The Machine — Various Storms & Saints
Young The Giant — Something To Believe In
Yeah Yeah Yeahs — Sacrilege
TV On The Radio — Happy Idiot
Ex:Re — Liar
Winona Oak — Don't Save Me
Raign — Raise The Dead
Chase & Status — Embrace (feat. White Lies)
Editors — Violence (Distance: The Acoustic Recordings)
Линк на Youtube Music: https://bit.ly/3MYUexH
Линк на Spotify: https://spoti.fi/3IbZOJR
Рене проснулась от своего собственного крика. Хриплого. Сдавленного. Девушка инстинктивно схватилась двумя руками за горло. Казалось, что даже сейчас она чувствовала на коже шершавую жесткую хватку петли. Сон. Это был просто сон. Она судорожно хватала ртом воздух, ощущая, как холодный пот бежит по лбу. Распахнутыми глазами Рене невидяще уставилась в голубизну балдахина, который в солнечном свете, проникавшем сквозь полупрозрачный белый тюль, казался еще ярче, чем ночью. По щекам катились слезы — не то от того, как резко она раскрыла веки, не то от реальности своего кошмара. Ей казалось, что она все еще чувствует запах ладана, несмотря на стоящее в комнате благоухание полевых цветов. Все еще слышит затихающие вдали крики воронов. К телу вместе с ночной сорочкой будто бы все еще лип взгляд сотен голодных глаз. Девушка провела дрожащими пальцами по волосам. Они оказались влажными у корней. Рене повернула голову вправо. Глаза нашли небольшое распятие на стене. И так неровно бьющееся сердце пропустило еще несколько ударов. Необязательно посылать такие знаки. Необязательно быть настолько жестокими. Она судорожно выдохнула.
Дверь с громким стуком широко распахнулась, и девушка чуть было не вскричала повторно. Рене резко приподнялась на локтях, сюртук Александра съехал с плеч, вместе со шлейкой слишком большой по размеру ночной сорочки. В комнату влетел Гаэль, его глаза обеспокоенно остановились на кровати. Чувствуя прилив смущения, девушка порывисто укрылась краем смятого, пребывающего в каком-то невозможном хаосе покрывала. Простыни были не в лучшем состоянии, их бугры собрались под поясницей. Сердце продолжало бешено биться, она все еще тяжело дышала, в испуге уставившись на хирурга.
— Мадемуазель де Ноай, — месье Фламбер быстро подошел к ее кровати. — Я услышал крики. Вы начали чувствовать боли?
— Нет... Нет, — замотала головой Рене. — Все хорошо. Все уже закончилось.
Голос звучал хрипло, в горле саднило, и она с трудом сглотнула, опустив взгляд. Девушка всеми силами пыталась не вспоминать образы всего, что видела, но они упорно лезли в голову. Трибуна. Эшафот. Гроб. Гаэль наклонился и приложил ладонь к ее лбу. Рене вздрогнула. Хирург тут же отнял кисть, между его бровей образовалась глубокая складка.
— Бог мой, Вы горите..., — обеспокоенно прошептал он, выпрямившись и отойдя на несколько шагов назад.
— Сон, — пролепетала девушка, поднимая глаза на месье Фламбера. — Мне приснился очень плохой сон.
Мужчина скрестил руки на груди, пристально вглядываясь ей в глаза. На несколько секунд повисло безмолвие, нарушаемое лишь ее громким и свистящим дыханием. Гаэль поджал губы.
— Точно лишь сон? — наконец, спросил он.
По телу Рене пробежала дрожь. Сон, который был очень похож на реальность. Рука против ее воли вновь потянулась к шее. Заметив это движение, месье Фламбер нахмурился лишь сильнее. Девушка, спохватившись, сделала вид, что разминает затекшие мышцы. Подушечками пальцев она чувствовала, как неравномерно колотится ее пульс.
— Обыкновенный кошмар, — на этот раз твердо ответила она. — Ничего более.
Гаэль медленно кивнул и чуть заметно выдохнул. Он еще раз окинул ее взглядом, на секунду задержав его на черной плотной ткани прикрывающего ее плечи сюртука. Брови мужчины чуть приподнялись. Он резко отвел глаза в сторону и в неловкости поправил очки на переносице. Рене густо покраснела и попыталась подтянуть одеяло выше к груди. Оно не поддавалось — оказалось зажато между ее телом и кроватью. В комнате встала неловкая тишина. Откашлявшись, месье Фламбер резко развернулся и молча отошел к комоду у противоположной стены, где среди многочисленных банок с травами, оставшихся там с ночи, стоял большой хрустальный графин с водой. Послышалось успокаивающее журчание жидкости. Через несколько секунд мужчина вернулся к ней с граненым стаканом.
— От кошмаров у меня, к сожалению, нет средства, — месье Фламбер, чуть улыбнувшись, передал ей прозрачную емкость, он пытался звучать непринужденно. — Хотелось бы верить, что человек хоть когда-нибудь научится управлять проделками своего разума.
Губы Рене чуть растянулись в ответ. Кажется, хирург совершенно не собирался комментировать ни ее странный выбор одежды для сна, ни расспрашивать о содержании кошмара. Она мысленно поблагодарила Гаэля за очередное проявление редкой тактичности. Ее все еще чуть подрагивающие пальцы сомкнулись вокруг холодного стекла. Девушка прильнула к нему губами и начала жадно пить, жидкость приятно смачивала ее пересохшее горло.
— Не верите, что это проделки Фобетора, месье? — спросила она, осушив стакан до дна.
Месье Фламбер мягко рассмеялся, чуть закинув голову к потолку.
— Я же врач, мадемуазель, — промолвил он, все еще улыбаясь. — Мне больше нравится верить во что-то более материальное. Желательно в то, чем смогу воспользоваться в своей практике.
Рене хмыкнула и поставила пустой стакан на прикроватную тумбочку. Ритм ее сердца постепенно приходил в норму. Возможно, за это стоило благодарить мягкое рассеянное освещение, льющееся из окна. Возможно, аромат полевых цветов. Девушка приподнялась еще чуть выше, взбила подушку и, плотнее закутавшись в сюртук Александра, прислонилась спиной к изголовью кровати. Она все еще чувствовала на себе внимательный взгляд месье Фламбера.
— Хочу принести свои извинения за такое безобразное вторжение, мадемуазель де Ноай, — вежливо сказал хирург, сделав один шаг к кровати. — Поверьте, у меня нет привычки врываться в покои к дамам.
— Этим Вы выгодно отличаетесь от некоторых обитателей Версаля, — криво усмехнулась Рене.
Брови Гаэля взметнулись вверх, выражение же лица девушки, напротив, не выдало больше ничего. Хозяин этого особняка, возможно, — самый главный нарушитель дворцового спокойствия. Или по крайней мере ее спокойствия. В воспоминаниях очень ярко вспыхнули моменты, когда не успев зайти в свои покои, она уже видела Александра, его идеально прямую, вытянутую, словно струна альта, спину, руки, сложенные вместе, переплетенные длинные пальцы. Он медленно поворачивал к ней голову, его глаза блестели в темноте, отражая слабое пламя свечей. Губернатор улыбался, будто бы неизменно радуясь ее реакции. Сначала — страха, после — раздражения, потом — спокойствия и, наконец, — возбуждения. Девушка почувствовала, как жар вновь начал ползти по шее вверх, а вместе с ним — и тревога. Александр. Рене подняла взгляд на месье Фламбера. Хирург снял с глаз очки, и в этот момент протирал их куском замшевой ткани. Стоит ли сразу спрашивать, как он? Девушка закусила губу. Она и так вчера выдала гораздо больше правды обо всем, о чем не должна была. И так предстала слишком уязвимой. Может, лучше дождаться, пока он сам заговорит? Гаэль выглядел спокойным. Его движения были размеренны, неторопливы. Он не казался человеком, который хорошо умел скрывать свои эмоции. Возможно, никаких новостей и не было. Возможно, было еще слишком рано. Возможно, Александр пока не проснулся.
— Раз уж я здесь, то могу ли я попросить у Вас позволения сменить Ваши перевязки, мадемуазель де Ноай?
Вопрос месье Фламбера резко выдернул девушку из омута ее мыслей. Рене была благодарна ему за это. Эта ночь, кажется, совершенно разрушила ее способность контролировать свое тело и разум. Активные действия хотя бы отвлекали.
— Безусловно, — девушка быстро кивнула. — Делайте, что должно.
Она отбросила покрывало с ног, аккуратно задрала край ночной сорочки, оголяя колени, и положила перевязанные ладони на живот. Гаэль подтянул к кровати стул, стоявший у туалетного столика, и отошел к окну, чтобы омыть руки в большой серебряной чаше с водой. Еще ночью ее в этой комнате не было. Девушка осмотрелась по сторонам. Перед кроватью, на полу, уже стояли подготовленные для утренних процедур большие медные емкости. Оставленная перед сном пустая чашка, из которой Рене пила успокаивающую лавандовую настойку, пропала. На ширме висело пышное платье небесно-голубого оттенка, а ее вчерашнее — грязное и окровавленное — больше не покоилось на кресле. Видимо, Анетт или кто-то другой из прислуги уже успели побывать в этой комнате, чтобы подготовить все необходимое к ее пробуждению. Солнце за окном тоже казалось слишком высоким. У девушки неприятно засосало под ложечкой.
— Сколько сейчас времени? — осторожно спросила она.
— Часы недавно пробили полдень.
Сердце Рене провалилось в желудок. Уже прошло полдня. Гаэль подошел к ней с бутылкой спирта, чистым куском ткани, бинтами и теперь знакомой металлической миской с мазью. Хирург сел на стул возле кровати и, положив свою ношу на прикроватный столик, принялся аккуратно разматывать перевязки на ее руках и коленях.
— Мне не хотелось Вас будить, — тихо сказал он, не поднимая головы, полностью сосредоточенный на своем занятии. — Я сторонник идеи, что наш организм чрезвычайно умен.
Рене внимательно вглядывалась в лицо месье Фламбера. Неужели Александр до сих пор не проснулся? Ей становилось все более и более неспокойно. Она была почти уверена, что губернатор собрался посвятить этот день работе. Все его ночные действия кричали только об этом. Иначе зачем был этот карнавал страдания? Зачем были эти жертвы? Зачем был отказ от лауданума? Молчание месье Фламбера о состоянии Александра начинало по-настоящему пугать. Гаэль приподнял ее дрожащую кисть. Ссадины уже выглядели не такими ярко-красными, как вчера. Они немного затянулись, покрылись странной блестящей тонкой пленкой. Местами из них сочилась полупрозрачная жидкость. Месье Фламбер опустил кусок ткани в чашу с водой возле кровати и аккуратно вытер мягким материалом остатки мази с ее рук. Кожа пощипывала. Почему он молчит? Рене в напряжении следила за хирургом.
— Наше тело обычно лучше любого врача знает, когда достаточно, когда время настало, — месье Фламбер был поглощен своими мыслями, потерян в своем искусстве. — Саморегуляция. Конечно, всегда есть исключения, но они лишь подтверждают правила.
— Что Вы имеете в виду? — сердце девушки неприятно кольнуло.
— Организм некоторых людей слишком стойкий, — Гаэль пожал плечами, принявшись промывать ее колени. — Слишком выносливый. Себе во вред.
Рене не нужно было уточнять, о ком он говорит. Ей было достаточно вчерашнего рычания. Вчерашних стонов. Того последнего, полного агонии крика. Девушка не выдержала.
— Александр уже проснулся? — выпалила она, прожигая глазами лоб хирурга.
Гаэль застыл лишь на долю секунды, но этой небольшой заминки в его движениях хватило, чтобы у Рене перехватило дыхание. Так и не подняв головы, месье Фламбер наклонился, чтобы промыть ткань в чаше с водой. Перед глазами девушки вновь стояло спокойное, умиротворенное лицо Александра из ее сна. Безмятежное. Мертвое. Он лежал на бордовом бархате, и Бонна склонялась над черным гробом с его телом. Из груди губернатора торчали цветы асфоделя. Рене с трудом заставляла себя дышать через нос. Хирург так и не заговорил, он продолжал возиться с водой в чаше.
— Месье Фламбер? — отчаянно промолвила девушка, голос прозвучал высоко и надломленно.
Мужчина выпрямился, кусок ткани так и остался плавать в мутной жидкости. К удивлению Рене, Гаэль улыбнулся. Он нащупал на полу бутылку со спиртом и начал сосредоточенно ее откупоривать.
— Месье Бонтан еще спит, мадемуазель, — глаза мужчины были сосредоточены на пробке. — Ему ночью пришлось через многое пройти.
Тон хирурга был спокойным и уверенным, но неприятное засасывающее чувство в душе Рене лишь усилилось. Поведение мужчины казалось нарочито расслабленным. Ее голова неумолимо шла кругом.
— Почему Вы так надолго замолчали?
Девушка не отрывала от Гаэля встревоженного взгляда. Тот на секунду прервал свое занятие и посмотрел на нее.
— Разве надолго? — месье Фламбер приподнял бровь.
— Да, — прошептала Рене.
Хирург неопределенно повел плечами и вернул свое внимание к пробке.
— Простите. Задумался, наверное, — сообщил он скорее горлышку бутылки, чем ей. — Некоторые травы для мазей уже заканчиваются. Нужно будет сходить за ними, как только представится возможность.
— Месье Фламбер, посмотрите на меня, пожалуйста.
Рене протянула руку и аккуратно дотронулась до его локтя. Гаэль застыл. Он медленно поднял на нее голову. Мужчина все еще выглядел совершенно спокойно, но в его глазах застыл слабый намек на волнение. Он поправил очки на переносице и чуть склонил голову.
— Прошу, поклянитесь мне, что с Александром все хорошо, — Рене чуть сильнее сжала локоть месье Фламбера. — Что Вы сейчас не жалеете мои чувства.
Гаэль вновь улыбнулся, на этот раз шире. Беспокойство исчезло из его глаз так же внезапно, как и появилось. Он чуть подался вперед.
— Я клянусь Вам, мадемуазель де Ноай, — твердо сказал хирург, его руки, наконец, справились с пробкой, он сорвал ее с бутылки с плотным глухим звуком. — Состояние Александра удовлетворительно. Я утром сделал ему перевязку. Рана, к счастью, до сих пор не загноилась. Рубцевание уже началось. Есть умеренное воспаление, но оно ожидаемо. Думаю, что самое страшное уже позади.
Он удерживал с ней зрительный контакт и не спешил отводить взгляд. Рене пыталась найти на его лице хоть какой-то намек на ложь, но его не было. Дыхание мужчины оставалось спокойным, лицо — совершенно расслабленным. Девушка медленно кивнула, и хирург потянулся к прикроватной тумбочке, чтобы взять бинты. Видимо, придется просто ждать. Она должна была бы успокоиться, услышав что-то отдаленно напоминающее хорошие новости, но почему-то в горле по-прежнему стоял тревожный ком. Казалось, будто что-то не сходится. Будто что-то неправильно. Будто она упускает какой-то важный небольшой нюанс, который и поставил бы все на свои места. Рене закусила губу. Возможно, все дело было в том ужасном сне. Следующие несколько минут прошли в едином цикле. Жжение кожи от соприкосновения со спиртом, ее успокоение после нанесения лечебной мази, плотная перевязка чистыми бинтами. Как и вчера, она стремилась не издать ни звука, лишь слабо морщась и выдыхая через нос. Гаэль, завязав последний узел под ее коленом, удовлетворенно улыбнулся и поднялся со стула.
— Что ж, состояние ваших ссадин меня тоже вполне устраивает, — сообщил он, глядя на девушку сверху вниз. — С Вашего позволения, мне бы хотелось пригласить к Вам Анетт. Она поможет одеться.
— Конечно. Думаю, что мне уже давно пора выбираться из постели.
Ей хотелось двигаться. Хотелось что-то делать. Возможно, почитать. Или попробовать осторожно понаблюдать за происходящим на улице. Что угодно — лишь бы занять свои мысли чем-то, кроме тревожного ожидания.
— Прекрасно, — месье Фламбер подарил ей еще одну легкую улыбку. — Я буду ждать Вас возле лестницы и провожу в столовую. Вам нужно поесть и набраться сил.
С этими словами он аккуратно поклонился и, подхватив бинты и емкости, выскользнул из комнаты, мягко закрыв за собой дверь. Рене откинулась на подушки и медленно сомкнула и разомкнула кисти. Они все еще ныли. Девушка повернула голову и задержала взгляд на букете маргариток, ирисов и лютиков на прикроватной тумбочке. В дневном свете он казался еще красивее. Анетт пришла через несколько минут, поприветствовав Рене небольшим реверансом. Девушка улыбнулась ей в ответ. Она свесила ноги с кровати, и служанка тут же подскочила к ней, помогая подняться. Рене двигалась осторожно, не перенапрягаясь. Мышцы болели, напоминая об испытаниях прошедшей ночи. Анетт стянула с ее плеч черный сюртук, лишь слегка приподняв брови. Девушка отвела взгляд, ее щеки вновь слегка порозовели. Повторно отложив темное одеяние на кресло, на котором оно покоилось и вчера, служанка прошла к гардеробу и выудила из его глубин полупрозрачное нижнее платье. Анетт вернулась к Рене с ним, помогла сначала раздеться донага, а затем облачиться в мягкий, легчайший шелк. Когда женщина уносила ее ночную сорочку, чтобы отложить на кресло рядом с сюртуком Александра, Рене заметила на ее светлой гладкой ткани два ярких и агрессивных больших кровавых пятна в районе колен, видимо, впитавшихся в материал, когда она ночью стояла перед распятием. Румянец на щеках девушки стал еще заметнее. Теперь окутывающее ее тело нежнейшее нижнее платье казалось слишком чистым. Она покачала головой, закусила губу и обхватила себя руками. Почему-то ей хотелось, чтобы мрачный артефакт этой ночи остался с ней. Чтобы напоминание о ней ее не покидало. О ее молитве. О ее словах. О ее сомнениях. О том, должна ли она теперь придерживаться озвученных обещаний.
Перед собой Вы видите женщину, которая стояла перед Господом и перед Нами, Его посланником на земле, и врала в глаза нам обоим.
Суровый обвиняющий голос Людовика из ее сна гремел в ушах. Девушка тяжело сглотнула. Анетт подошла к девушке с заранее приготовленным небесно-голубым платьем, которое сняла с ширмы. Оно было элегантным, выполненным из дорогого струящегося материала, но лишенным почти любых дополнительных излишеств — например, кружев или жемчуга. Лишь искусная вышивка из серебряной нити, переплетаясь, бежала по подолу и манжетам. Рене позволила Анетт помочь ей облачиться в чужое одеяние. Было странно и непривычно надевать что-то настолько дорогое и изысканное без привычного корсета, но девушка была благодарна служанке за то, что она адаптировалась под ее состояние. Ткань свободно облегала тело девушки, оставляя достаточно места, чтобы не передавливать ее ушибы и гематомы. Хотя платье, как и вся принесенная ей до этого одежда, было велико на два размера, умелые руки Анетт подогнали его так, чтобы оно как можно более изящно сидело на Рене. Женщина аккуратно перевязала на талии широкий мягкий пояс в попытке придать ее фигуре форму, не причиняя дискомфорта.
Служанка подала Рене туфли и помогла их надеть, а после вернула оставленный Гаэлем возле кровати стул к туалетному столику и мягким жестом пригласила Рене сесть перед зеркалом. Девушка проследовала туда и аккуратно опустилась. Анетт принялась расчесывать и укладывать ее волосы. Она не владела этим навыком в совершенстве — до Элизы женщине было очень далеко, но ее выражение лица оказалось так сосредоточенно, что Рене поняла — она сейчас прикладывает все силы. Девушка слегка улыбнулась. Пока Анетт работала, она наблюдала за своим отражением. Простая, чуть небрежная прическа в сочетании со слишком просторным платьем придавала ей более мягкий и нежный вид, чем обычно.
Через десяток минут Рене была готова, и Анетт, открыв боковой ящик туалетного столика, выложила наружу несколько флаконов с духами. К горлышку каждого из них была привязана небольшая лента с висящей на ней запиской, выполненной витиеватым изящным почерком. «Лаванда и мимоза». «Фрезия и нарцисс». «Пион и орхидея». «Жасмин и роза». Девушка выбрала последний и аккуратно нанесла несколько капель на шею, запястья и линию декольте. Анетт спрятала остальные флаконы назад в стол. Служанка отступила на шаг назад, и Рене почувствовала ее вопросительный взгляд на себе. Девушка подняла на нее глаза в отражении. Приложив руки к груди, она улыбнулась и кивнула женщине. Губы Анетт в ответ растянулись. Поклонившись, она прошла к двери и приоткрыла ее, дожидаясь Рене.
Девушка плавно встала и проследовала за служанкой. Коридоры особняка все еще выглядели заброшенно и отталкивающе, но все же свет дня немного преобразил и их, позволяя разглядеть, кроме зловеще завешенных белой тканью картин, другие детали — взгляд задерживался на искусной резьбе вокруг дверных проемов и богатой отделке стен деревянными панелями. В отличие от ночи, сейчас имение вовсе не утопало в засасывающей абсолютной тишине. Напротив, снизу доносились звуки суматохи, быстрых шагов, какой-то активной возни. Гаэль, как и обещал, стоял на площадке второго этажа, опираясь руками на лакированную блестящую поверхность лестничных перил. Услышав их приближение, мужчина повернул голову и тут же застыл. Его лицо окаменело, но с губ сорвался судорожный протяжный выдох — настолько громкий, что его не перекрыл даже фоновый шум, разносящийся по всему особняку. Рене с Анетт остановились перед хирургом, а тот продолжал стоять, не двигаясь, не отрывая взгляда от небесно-голубого воздушного платья. Казалось, что он не замечал больше ничего вокруг. Служанка, чуть приподняв брови, быстро поклонилась и спешно зашагала вниз по лестнице. Рене же в неловкости сложила руки перед собой, сцепив их в замок. Она не знала, что сказать, а потому лишь тихо прочистила горло, когда пауза стала уж слишком неприлично долгой. Гаэль вздрогнул и сделал шаг назад, будто бы вырываясь из оцепенения.
— Простите, мадемуазель де Ноай, — прошептал он, встретившись взглядом с девушкой, в его глазах была неприкрытая боль. — Я... Я не ожидал, что это будет так тяжело.
Не было смысла даже спрашивать, о чем он. Девушка и так прекрасно все понимала. Должно быть, она сейчас выглядела в его глазах, как призрак. Рене чуть было не дотронулась до плеча хирурга, но остановила себя в последний момент. Почему-то ей казалось, что его это не порадует и не успокоит. Возможно, на ней уже сказалось влияние от длительного общения с Александром. Месье Фламбер, вымучив из себя улыбку, отвернулся и принялся спускаться по лестнице. Холл был залит солнечным светом, из одного его конца в другой пронеслась группа слуг с большими подносами. Пахло едой и дымящимся чаем. С улицы из-за все еще завешенных белым тюлем окон, доносилась какофония громких голосов. Достигнув первого этажа, месье Фламбер повернулся к Рене и протянул руку, помогая преодолеть последние ступени. Девушка благодарно кивнула и взялась за его ладонь. Бедро неприятно ныло.
— Hе думаю, что в этом доме хоть когда-нибудь было так много гостей, — Гаэль хмыкнул, когда мимо них, на ходу кланяясь и громко пыхтя, прошло еще двое слуг. — А вокруг столько охраны.
Месье Фламбер провел ее в западную часть особняка. Запах еды стал еще более отчетливым. Живот Рене отозвался на него заунывным урчанием. Она только сейчас поняла, насколько сильно голодна. Девушка поправила платье, которое так и норовило съехать с плеч. Несмотря на все старания Анетт, оно сидело на ней непривычно свободно. Пышные юбки обвивали ноги при каждом шаге.
— К утру из Версаля прибыли еще и мушкетеры, — сообщил Гаэль, чуть покачав головой, его плечи были напряжены. — В сторожевой пристройке скоро закончится пространство, чтобы их всех разместить. По сути мы находимся в состоянии осажденной крепости.
Рене ощутила, как у нее вспотели ладони. Новый прилив тревоги заставил сердце усиленно биться. На втором этаже отгородиться от реальности было гораздо легче, чем здесь, среди звуков суматохи. И Александр все еще не пришел в себя, когда он так всем нужен. Возможно, даже больше, чем когда-либо. Девушка сжала кулаки. Если что-то произойдет, а он к этому моменту не проснется, то ей, быть может, придется принимать решения. Она не была уверена, что готова к ним. Губернатор научил ее многому, но не к миру без себя.
— Вы ведь знаете, что происходит? — спросила Рене. — С чем мы имеем дело? С кем? Александр сказал Вам?
Гаэль обернулся к ней через плечо, не сбавляя шага. Он кивнул.
— Да, я осведомлен. Месье Летьенн сообщил мне все, когда прибыл сюда вчера ночью. Коршуны.
Последнее слово он фактически беззвучно прошептал, словно опасаясь, что если оно прозвучит громче, то это навлечет на них нападение Стаи, но в остальном лицо хирурга осталось спокойным. В его глазах не было ни страха, ни волнения. Либо он хорошо их прятал.
— Вы не обеспокоены, — заметила Рене.
— Я мало, что о них знаю, — Гаэль пожал плечами и отвернулся. — Наверное, это и к лучшему.
С ним было трудно поспорить. Девушке тоже больше нравился мир, в котором она ничего не знала ни о Коршунах, ни о том, чем они занимаются. Месье Фламбер свернул вправо, и они оказались в просторной столовой. Огромный дубовый обеденный стол, покрытый замысловатой резьбой, тянулся по центру, за ним виднелся незажженный большой камин. Окна были зашторены, и солнечные лучи пробивались лишь сквозь небольшие щели между гардинами. В столовой стоял полумрак и витал плотный едкий табачный дым. Комната не была пуста. В дальнем углу стола, лицом ко входу, c трубкой во рту восседал Клод Летьенн — светловолосый мужчина с короткой плотной бородой, которого она видела еще вчера ночью. Видимо, он уже успел вернуться назад из Версаля, возможно, вместе с мушкетерами, и, судя по большим темным мешкам под глазами, поспать ему особо не удалось. Месье Летьенн, чуть нахмурившись, играл в карты с Клови — несмотря на то, что парень был к ней спиной, его без труда можно было узнать по крупной серьге в правом ухе. Завидев их с Гаэлем приближение, Клод, аккуратно сложив свои карты, приподнялся на ноги и отвесил легкий поклон. На его лице застыли уважительная учтивость и легкий холодный интерес. Клови поднял на своего коллегу недоумевающий взгляд, а после быстро оглянулся через плечо. Спохватившись, парень резко встал, в своей спешке зацепив чашку с недопитым чаем. Ее содержимое вылилось на белоснежную кружевную скатерть. Чертыхнувшись, месье Боден подхватил емкость, поставив ее в привычное положение, и на ходу засветил половину своих карт. Клод, тихо посмеиваясь, закатил глаза и снисходительно посмотрел на парня.
— Добрый день, господа, — мягко поприветствовала мужчин Рене.
— Мадемуазель, — месье Летьенн остановил на девушке свой безэмоциональный пустой взгляд, от которого ее тело непроизвольно содрогнулось.
Месье Боден ограничился лишь легким кивком. Гаэль подвел Рене к столу напротив Клови и Клода, отодвинув перед ней стул. Девушка, аккуратно поправив платье, села.
— Я признательна Вам за Вашу помощь, месье Фламбер, — вежливо прошептала она.
Хирург учтиво кивнул. Мужчины сели назад на свои места, и месье Летьенн сделал еще один глубокий затяг из деревянной трубки, выпуская наружу плотный столб дыма. Гаэль неодобрительно сверкнул глазами и, обогнув стол, навис над шпионами Александра, скрестив руки на груди. Он несколько раз взмахнул ладонью в воздухе, разгоняя сизую дымку.
— Я же просил не палить эту гадость внутри, месье Летьенн, — устало промолвил хирург, нахмурившись.
Светловолосый мужчина тяжело вздохнул и, потянувшись за пустой масленкой, недовольно вытряхнул в нее остатки табака, несколько раз сильно ударив трубкой о края посудины. Зола продолжила тлеть и из-за этого распространять характерный запах. Клови тихо хмыкнул, а Гаэль раздраженно скривил губы.
— Ну, прости, Фламбер, — мрачно улыбнулся месье Летьенн, покачав головой. — Что мне оставалось делать, если Александр запретил выходить на территорию вокруг особняка?
— Вы могли бы дойти до магазина специй, — резко ответил Гаэль. — Никто не лишал Вас свободы передвижения.
Рене свела брови на переносице, пытаясь нащупать нить разговора, но, казалось, что мужчины говорили чуть ли не загадками. В столовую зашла тройка слуг, нагруженная подносами с едой и напитками. Запах перца и копченостей причудливым образом смешался со все еще стоящим в комнате табачным дымом. Перед Рене поставили блюдо со свеженарезанными овощами и очищенными от скорлупы яйцами, приготовленными вкрутую и посыпанными зеленью.
— Это слишком долго, Фламбер. К тому же, я ненавижу темноту, — месье Летьенн поднял голову к Гаэлю. — И месье Бонтан очень четко дал мне понять, чтобы я не покидал особняк надолго до его непосредственного распоряжения.
Девушке показалось, что ее тело ударило молнией. Она встрепенулась и подозрительно прищурилась.
— Вы говорили с ним сегодня? — Рене впилась глазами в Клода. — С Александром?
Она пыталась не упустить ни единого изменения в мимике месье Летьенна, хотя это было непросто — слуги то и дело закрывали ей видимость, ставя все новые и новые тарелки на стол. Шпион Александра открыл рот, чтобы ответить.
— Мадемуазель, как я и сказал, месье Бонтан отдыхает, — неожиданно резко перебил его Гаэль, раздраженно поднимая со стола масленку, полную остатков табака. — Подозреваю, что он сообщил Вам это вчера ночью? Верно, месье Летьенн?
Хирург внимательно посмотрел на светловолосого мужчину. Тот вновь поднял на него взгляд, но лишь на секунду, а после тут же повернулся назад к девушке. Он твердо и коротко кивнул.
— Да, так все и было, мадемуазель, — ответил Клод, пристально глядя ей в глаза.
— Разве? — Клови удивленно посмотрел на своего приятеля и нахмурился. — Что-то я не помню такого разговора.
Рене почувствовала, как ускоряется ее пульс.
— Ты тогда пошел отлить, Клови, — месье Летьенн закатил глаза и криво усмехнулся, покачав головой, а затем вернул свой взгляд к Рене. — Простите за мою лексику, мадемуазель.
— А, черт, точно..., — кивнул парень, смущенно почесав затылок.
Девушка растерянно переводила взгляд с одного мужчины на другого. Лицо Гаэля было непроницаемо, его кисть напряженно сжалась вокруг фарфора масленки. Месье Летьенн же наоборот выглядел подчеркнуто расслабленно, он небрежно развалился на стуле, прокручивая в руках свою трубку, его безжизненные глаза наблюдали за Рене с выражением плохо скрываемого любопытства. Клови, кинув виноватый взгляд на месье Фламбера, попытался стереть со скатерти большое коричневое пятно чая, появившееся там в результате его неловких действий, но в итоге сделал все только хуже. Кажется, что все вели себя естественно. И все же Рене не покидало ощущение, будто что-то не так. Будто она присутствует на каком-то странном плохо отрепетированном спектакле. В ее животе скрутился неприятный узел. Не то от нервов, не то от голода.
— Я оставлю Вас ненадолго, — словно чувствуя необходимость разрядить обстановку, Гаэль мягко посмотрел на девушку. — Приятного аппетита, мадемуазель де Ноай.
— Благодарю, месье Фламбер, — инстинктивно прошептала Рене, в горле вновь пересохло.
Хирург поклонился и вышел из комнаты, унося с собой все еще дымящуюся масленку. Девушка проводила его тяжелым взглядом. Стоило месье Фламберу скрыться из вида, как Клод, громко цокнув языком, наполнил свою трубку новой порцией табака из кармана и повторно его поджег. Рене покачала головой, наблюдая за его действиями. Месье Летьенн стрельнул глазами в ее сторону и нахально ухмыльнулся.
— Ну что, Клод, продолжим? — Клови приподнял со стола свои карты, и приблизил их к глазам.
— Сдавай тогда уже по новой, парень, — хмыкнул мужчина, сделав протяжный затяг из трубки. — Ты уже успел засветить передо мной пару своих дам и бубнового туза.
Месье Боден удивленно уставился на коллегу. Даже приоткрыл в ошеломлении рот.
— Не думал, что ты предупредишь, — Клови приподнял брови, но на его губах играла благодарная улыбка.
Клод раздраженно фыркнул.
— Я, конечно, тот еще мерзавец, но у меня есть гордость, — он выпустил наружу плотный дым изо рта и носа. — Не могу же я оставить тебя без панталон таким бесчестным способом.
Клови заливисто расхохотался, а Клод перевел свой взгляд на девушку.
— И вновь простите меня за такой вульгарный подбор слов, мадемуазель.
Рене лишь благосклонно кивнула и обратила свое внимание на стол. Глаза перебегали от корзины с бриошами, фугасами и багетами к тарелке с холодной нарезкой, посыпанной перцем, и сочными копчеными колбасами. На соседнем блюде веером были разложены сыры — мягкий бри и выдержанный комте. Справа дымилась чашка с черным чаем, внутри плавала долька лимона и лист мяты, а рядом на подносе покоились фрукты и пирожные с заварным кремом. Периферийным зрением девушка заметила, что Клови грустно взирает на тарелки, активно тасуя карты.
— Месье Боден, Вы уже ели или вчера ночью безнадежно перебили себе аппетит? — обратилась она к парню, растянув губы в мягкой улыбке.
— Аппетит к такой вкусной ветчине крайне сложно перебить, мадемуазель, — чуть хохотнул парень, откидывая со лба упавшие пряди каштановых волос.
— Хорошо устроился, я смотрю — хмыкнул месье Летьенн и оскалился, оголив кривоватые желтые зубы. — А я в это время скакал в Версаль сквозь дождь и ветер.
Клови лучезарно улыбнулся.
— Видимо судьба меня любит, Клод, — парень начал раздавать карты.
— Вряд ли дело в судьбе, — криво усмехнулся месье Летьенн, придвигаясь чуть ближе к столу.
Рене подтолкнула блюдо с мясной нарезкой и колбасами в сторону мужчин.
— Угощайтесь, господа, — промолвила она. — Я все равно не смогу съесть так много.
— Я надеялся, что Вы это скажете, — выпалил Клови и тут же стащил с тарелки несколько самых крупных кусков ветчины, заталкивая их в рот.
Клод скривил губы, наблюдая за своим коллегой, а Рене тихо рассмеялась и потянулась к чашке с чаем, сделав небольшой глоток и наслаждаясь, как тепло растекается по венам. Простые радости сегодня казались особенно приятными. Девушка отломила кусочек от свежеиспеченного фугаса с розмарином и тимьяном, который все еще ощущался теплым в ее руках, и принялась намазывать его поверхность мягчайшим сливочным маслом.
— Псссс, парень.
Рене услышала чуть различимое шипение напротив. Она метнула секундный взгляд через стол. Клод заговорчески поманил к себе Клови двумя пальцами. Парень растерянно нахмурился, но все же наклонил к нему голову, отложив свои карты на стол рубашкой вверх.
— Ты серьезно пытался стрельнуть в нее? — ироничный шепот месье Летьенна был едва слышен, но все же Рене смогла разобрать каждое его слово.
— Она была с кинжалом, Клод! В темном переулке! — возмутился Клови, почти не потрудившись понизить голос. — Сами с месье Бонтаном накрутили меня вчера, что напасть может, кто угодно.
Девушка с трудом скрыла улыбку. Пытаясь сохранять нейтральное выражение лица и делая вид, что не прислушивается к их разговору, она откусила фугас и принялась медленно его пережевывать, заедая спелыми оливками.
— Кинжалом нужно уметь пользоваться, дубина, — Клод все еще шептал, но теперь уже тоже громче. — Она похожа на человека, который умеет?
Девушка метнула в сторону мужчины раздраженный взгляд. Ее не должен был трогать его снисходительный комментарий, но почему-то на душе было неприятно. Шпион Александра усмехнулся ей и выпустил изо рта еще один клуб плотного дыма. Клови смущенно отодвинулся и, приподняв со стола карты, закрылся ими.
— По Бьянке тоже сразу не скажешь, что она опасна, — обиженно буркнул он.
Клод хрипло рассмеялся, закинув голову назад. Кажется, табак попал ему не в то горло, потому что его смех тут же перешел в кашель. Какое быстрое покарание. Девушка ядовито улыбнулась, скучающе поглядывая, как месье Летьенн судорожно бьет себя по груди, пытаясь совладать со взрывными приступами, вырывающимися из него. Клови начал стучать его кулаком по спине. Рене беззаботно откусила половинку яйца.
— Шутишь, что ли? — наконец, удалось просипеть Клоду, когда он смог немного отдышаться. — По Бьянке моментально понятно, что она вцепится тебе в глотку, стоит только моргнуть. А уж как рот откроет — то тут и вовсе сразу ясно, что еще и всю жизнь высосет в довесок.
— Я был бы не против, если бы она из меня что-нибудь высосала, — протянул Клови.
На его губах играла самая глупая улыбка, которую только можно было себе представить, а щеки густо покраснели. В глазах месье Бодена застыло мечтательное выражение. Несмотря на грубоватость озвученной фразы, Рене сама чуть было не подавилась от смеха сыром, наблюдая за ним.
— У тебя нет шансов, парень, — криво усмехнулся Клод, к нему возвращалась былая самоуверенность.
— Ты просто бесишься, что она тебя отшила, — Клови раздраженно повернулся к нему всем своим мощным корпусом.
— Конечно, отшила, — хохотнул месье Летьенн, пожав плечами. — Мадемуазель Барро интересует рыба покрупнее.
— Я как раз достаточно крупный, — месье Боден гордо расправил плечи. — Вообще-то я был самым высоким в своей деревне. И среди всех наших агентов, кого знаю, — ни одного нет выше меня.
Клоду хватило сил только закатить глаза.
— Я про статус, болван.
Он многозначительно посмотрел на парня. Рене с удивлением обнаружила, что она, уже не скрывая, вслушивается в их разговор. Мадемуазель Барро. Кажется, Александр упоминал эту женщину, когда они подходили к Дому удовольствий мадам Бове. И сделал это таким образом и таким тоном, что ее пронзила острая и болезненная ревность. Девушка облизала губы. Судя по реакции и словам Клови с Клодом, мадемуазель Барро действительно была незаурядна. У Рене вновь неприятно засосало под ложечкой. Месье Боден растерянно почесал бровь.
— На кого ты намекаешь? — он озадаченно посмотрел на месье Летьенна.
Тот лишь тяжело вздохнул и коротко указал головой вверх, на потолок. Глаза Клови в ужасе расширились, и Рене поняла, что ее — тоже. Очередной сделанный ею глоток чая резко стал казаться менее вкусным, хотелось его выплюнуть.
— Нет, — неверяще протянул месье Боден.
— Да, парень, — деланно сочувственно кивнул Клод.
— Да нет же, — Клови упрямо замотал головой из стороны в сторону. — Я лично слышал, как Бьянка говорила, что никогда бы не переспала с начальством. И она это заявила при нем.
Клови тоже указал головой на потолок, понизив голос на последнем слове, словно опасаясь, что Александр услышит и спустится, чтобы отчитать его. В животе Рене безостановочно ползал клубок змей. Клод лишь тихо посмеивался. Его взгляд лукаво метался между девушкой и парнем. Казалось, будто он прощупывает почву.
— На какие только ухищрения не пойдет красивая женщина, чтобы объяснить, почему на одного конкретного мужика ее нерушимые чары почему-то раз за разом отказываются работать, — явно наслаждаясь выражениями лиц обоих, Клод оскалился и расслабленно откинулся на спинку стула.
Новое откровение месье Летьенна чуть притушило пожар, вспыхнувший в ее душе. И Рене было даже стыдно, насколько только что прозвучавшая информация подняла ей настроение. Одновременно с этим девушка была объята неуемным, абсолютно неподдельным жадным любопытством. За последние сутки ей казалось, что она узнала о прошлом Александра больше, чем за год знакомства. Публичная сторона его жизни — та, которую он демонстрировал всем в Пале-Рояль и Версале раньше выглядела такой огромной и значительной. Казалось, что она поглощала собой все части его личности, но это было нелепым заблуждением. Эта маска не отражала и половины. В ней не было ни его детства, ни этого особняка, ни всех травм и демонов, которые он, видимо, нашел здесь и теперь носил с собой. В ней не было вылазок в самые темные и опасные уголки Парижа, не было тайных гильдий, борделей и их былых обитательниц, у которых губернатор, видимо, вызывал определенный интерес. Не было разношерстной яркой вереницы людей, которую представляли его агенты. Не было разговоров, подобных этому, полных мрачного юмора, непосредственности и табачного дыма.
— Думай, что хочешь, Клод, но я знаю, что нравлюсь ей, — упрямо буркнул Клови и выложил первую карту на стол, ткнув в месье Летьенна указательным пальцем.
— И откуда такие выводы? — мужчина накрыл его девятку червей девяткой пик.
— Ну..., — месье Боден в задумчивости сморщил лоб, выкладывая вперед сразу пикового и бубнового короля. — После того, как я сопровождал Бьянку на предыдущем задании, она сказала, что поужинает со мной.
До этого создавалось устойчивое впечатление, что Клода весьма сложно было вывести из равновесия, но сейчас он чуть было не выронил изо рта трубку и поспешно придержал ее свободной рукой. К чести мужчины, он пришел в себя крайне быстро, на его лице вновь появилась ироничная насмешливая ухмылка.
— Да ну? — месье Летьенн прищурился. — И когда же произойдет сие знаменательное событие?
— Она сказала, что когда-нибудь.
— Когда-нибудь? — Клод приподнял брови.
— Ага, — Клови триумфально улыбался.
Месье Летьенн сначала застыл, а потом посмотрел на Рене, будто бы всерьез ожидая, что ослышался, и на самом деле парень сказал что-то другое, но увидев с каким трудом девушка сдерживала рвущийся из нее смех, устало вздохнул и покачал головой.
— Иногда я не понимаю, ты на самом деле такой или просто мастерски отыгрываешь роль персонажа из комедии дель арте? — Клод посмотрел на Клови почти сочувствующе.
— Никогда не слышал о комедиях де Лярте, — парень нахмурился. — Это какой-то приятель Мольера, да? Бьянка без ума от этого парня.
Рене прикрылась чашкой чая, ее губы дрожали уже слишком неконтролируемо. Клод, закинув голову к потолку, закрыл глаза рукой, его зубы неистово сжимали трубку, а плечи слегка подрагивали. Клови недоуменно переводил взгляд то на девушку, то на месье Летьенна. Для полноты картины он несколько раз моргнул. Клод, свистяще вдохнув, отнял ладонь от лица и внимательно посмотрел на месье Бодена.
— Понятно, вопросов больше нет, — очень серьезно и даже чуть ли не траурно сказал он. — Боюсь, твое свидание с Бьянкой под большим вопросом, парень.
— Почему?
Клови непонимающе склонил голову набок, отчего очень сильно начал напоминать добродушного домашнего пса. Он выглядел почти умилительно. Рене сочувственно улыбнулась, боясь даже представить, какую безжалостную колкость заготовил Клод.
— По той же причине, по которой ты до сих пор не научился отличать львиц от котят и пугаешься их в темном переулке, — словно бы смакуя каждое слово, промолвил месье Летьенн и метнул на девушку секундный насмешливый взгляд.
Рене опасно сверкнула глазами. Клод явно был из той категории людей, которым границы дозволенного были ведомы лишь тогда, когда они в них упирались. Болезненно и ощутимо. Она стерпела первое проявление неуважения и снисхождения к себе с его стороны. Скорее от ошеломления, чем по собственному желанию. Но не во второй раз. Да, Рене не умела драться на ножах, но она была способной шпионкой. Она была ученицей Александра. Она пережила встречу с Коршуном. Она перевязывала огнестрельную рану, она увидела за прошлый день целых два трупа. Она, черт возьми, выпрыгнула из кареты на полном ходу. Она не была котенком.
— У этого котенка есть когти и клыки, месье Летьенн, — громко промолвила девушка, приподняв подбородок.
Клови и Клод почти синхронно обернулись к ней. Месье Боден в неловкости отвел взгляд, и Рене показалось, что чуть испуганно втянул в себя шею. Он стащил с блюда еще один кусок ветчины и принялся нервно его прожевывать. Выражение лица месье Летьенна почти не изменилось. Легкая кривая усмешка осталась красоваться на его губах. Он внимательно смотрел на девушку, выпустив изо рта еще один столб дыма.
— А еще у этого котенка очень хорошая память, — Рене положила локти на стол и наклонилась чуть вперед, прищурив глаза, она не отводила взгляда со светловолосого мужчины, а в ее голосе появилось больше стали. — На невежество.
Клови чуть слышно присвистнул и искоса на нее глянул. Девушка впервые увидела в его взоре что-то напоминающее уважение вперемешку с восхищением. Лицо Клода осталось неподвижным, на нем не дрогнул ни единый мускул. Месье Боден наклонился к своему коллеге.
— Говорил же, — прошептал он ему на ухо, но его слова все равно было прекрасно слышно. — Сам ни черта отличать не умеешь львиц от котят, умник.
Клод резко поднял вверх руку, заставив парня замолкнуть. Тот отстранился и откинулся на спинку стула, явно наслаждаясь представлением. Клови метнул в сторону Рене еще один восторженный взгляд.
— Прошу прощения, мадемуазель, — максимально учтиво и от этого будто бы насмешливо промолвил Клод. — Я не желал Вас оскорбить.
— Вы не оскорбили, — девушка сладко улыбнулась ему. — Лишь позабавили.
Клови замаскировал свой резкий смешок за приступом кашля. Месье Летьенн смерил его холодным взглядом, а после вновь перевел свои водянистые бесцветные глаза на Рене. Его улыбка стала шире, менее ироничной.
— Что я могу сказать? — мужчина пожал плечами. — Юмор всегда был моей сильной стороной.
— Вероятно, месье Бонтан рассчитывает, что Вы будете использовать его по назначению, — Рене приподняла одну бровь, испытующе глядя на него. — Не так ли?
Повисла пауза. Месье Летьенн смотрел на нее, не отрываясь, будто бы стремясь передавить своим отсутствующим взглядом. Девушка не поддавалась, даже почти не моргала. Клод отвел глаза первым.
— Конечно, мадемуазель, — он склонил голову.
Вышло почти смиренно. Рене удовлетворенно кивнула и отвернулась, плавно подхватив со стола чашку с наполовину допитым и уже остывшим чаем. Она сделала большой глоток и с чуть более звонким, чем было необходимо, звуком, положила ее назад на блюдце, этим словно ставя точку в неприятном разговоре. Клови вновь наклонился к месье Летьенну.
— Ты лучше не беси ее, — на этот раз чуть слышно прошептал парень. — Может плохо для тебя закончиться.
Рене застыла. Ни тон, ни то, каким образом эта фраза была обронена Клови, ей не понравились. Она ощутила знакомые признаки паники. Привяжите себя к настоящему. Девушка сцепила руки, чувствуя сопротивления бинтов на ладонях. Внимайте ощущениям. Ее кожа казалось горячей. Она провела пальцами правой руки по левой. Здесь и сейчас. Рене подняла голову и посмотрела на мужчин через стол.
— В тебе проснулся рыцарь, Клови? — Клод покачал головой. — Умилительно.
Кажется, получив отпор от девушки, месье Летьенн решил полностью сосредоточить свои усилия на парне — тот представлялся более сговорчивой жертвой.
— Я всегда веду себя, как рыцарь, — месье Боден расслабленно пожал плечами.
— Ну, да. Конечно, — хмыкнул Клод. — Я это сразу понял, когда ты не поднялся с места при появлении мадемуазель.
— У меня нет глаз на затылке! — возмутился парень, он выглядел обиженным. — К тому же, я просто еще не привык. У нас в деревне так никто не делал.
— Ты живешь в Париже уже три года.
— Но не в особняке же! — месье Боден сложил руки перед грудью. — И речь вообще не обо мне.
— А о ком?
Клови мрачно указал головой на второй этаж, и улыбка очень быстро сошла с лица Клода. Он метнул быстрый взгляд на Рене, в его глаза вернулся холодный огонь любопытства. Девушка глубоко дышала, стараясь не выдавать волнения. Месье Боден склонился над ухом приятеля.
— Он так сильно мою руку вчера сжал, когда я направил на нее пистоль, что оставил мне синяк, — быстро шептал парень. — Серьезно. Могу показать.
— Обойдусь, — мрачно хмыкнул Клод, не сводя с Рене немигающего взгляда.
— И честно, мне кажется, что если бы я не опустил оружие, он бы сам меня пристрелил...
— Месье, Вы можете не шептаться при мне, — громко промолвила девушка, закатив глаза. — Я все равно вас слышу.
Клови густо покраснел и замолчал. Она была рада. Как много людей уже знает? Гаэль, Клови. Теперь, видимо, и Клод. Робер, скорее всего. Густав, точно. С каждым днем в Париже их становилось все больше и больше. Голова шла кругом, а дышать было все сложнее и сложнее. В разуме пульсировала одна и та же пугающая мысль. Нам нет места в реальности. Нет места в реальности. Нет места в реальности. Рене хотела, чтобы эти разговоры прекратились. Они вытягивали их отношения на поверхность. На свет. Это было губительно. Это было опасно. Они могли жить только в тенях. Но какая теперь разница? Ты же обещала его отпустить. Девушка закусила губу. Воспоминания о ее ночной молитве и утреннем сне не давали покоя. Образ Александра — умиротворенный, безжизненный, мертвый — горел в сознании, как мучительное клеймо.
— Прошу прощения, мадемуазель, — вырвал ее из размышлений хриплый, чуть насмешливый голос Клода. — Клови порой сплетничает похуже старух на рыночной площади.
— Эй!
Месье Летьенн вновь поднял руку, заставив парня умолкнуть. На его губах играла привычная самоуверенная усмешка.
— А фантазии моего друга позавидовал бы сам великий драматург де Лярте. Уверен, что в его предположениях нет ни капли правды.
Они с Клодом смотрели друг на друга, и Рене прекрасно понимала, что месье Летьенн не верит ни единому своему только что произнесенному слову, но кажется, это был его извращенный способ дать ей понять, что он не собирается копаться в этой истории и сделает все от себя зависящее, чтобы Клови тоже ее не развивал. Возможно, это был способ месье Летьенна защитить своего начальника, которого он, видимо, безоговорочно уважал. Вероятно, Александр был единственным, к кому Клод и вовсе был способен испытывать подобное чувство. Клови наблюдал за их немым диалогом, явно пытаясь решить, обижаться ли ему, что его только что обозвали рыночной сплетницей или гордиться, что его фантазия может посоперничать с творчеством воображаемого автора комедий. Рене чуть улыбнулась Клоду, выражая этим свое понимание и благодарность. Мужчина в ответ лишь кивнул. Клови открыл было рот, возможно, чтобы заявить, что все произошедшее — вовсе не беспочвенная сплетня. Рене не дала ему возможности этого сделать.
— Мне было бы гораздо интереснее услышать ту историю, которую Вы не досказали вчера, — лукаво улыбнувшись, промолвила она, придвинув к Клови блюдо с фруктами и сладким. — Про Ваше пари и прыжки со скалы.
— О нет, только не это..., — простонал Клод, закатив глаза.
— Не нравится, не слушай, — тут же огрызнулся парень.
— Так и собираюсь, — месье Летьенн насыпал в свою трубку еще табака.
Рене в триумфе наблюдала за происходящим. Уловка сработала — Клови напрочь забыл о предыдущей теме для разговора. Парень заметно оживился, а его глаза вспыхнули ярким огнем. Он отложил карты, партия с Клодом внезапно перестала быть ему интересной. Клови схватил сразу два пирожных с заварным кремом. Первое отправилось ему в рот в следующую секунду.
— В общем, я со своими приятелями поднялся на высоченную скалу над морем, — активно пережевывая сдобу, невнятно промолвил парень. — Клянусь, такую высокую, что даже не все орлы туда долетали. А если и долетали, то им потом долго нужно было переводить дух.
— Как поэтично, — хмыкнул Клод.
Клови лишь отмахнулся от него. Месье Летьенн продолжал тихо посмеиваться, Рене же подалась вперед, оперевшись локтями на стол, даже почти не имитируя искренний интерес. Месье Боден с трудом проглотил набитую в рот еду и, кажется, едва-едва подавил отрыжку.
— И вот мы стоим у края обрыва, — парень быстро и живо жестикулировал. — И Марзак, этот веселый негодяй, начинает хвастаться, что он сможет сигануть со скалы и нырнуть в воду с грацией самого Посейдона. Но я-то знаю, что он боится высоты так сильно, что дрожит даже на табуретке, а все его предыдущие нырки с нашей низенькой деревенской пристани напоминали скорее падение наковальни в воду. Конечно, я решил не омрачать его сладкие иллюзии.
В столовую к этому моменту вернулся месье Фламбер, держа под мышкой толстую книгу, а в руках — чашку с дымящимся чаем. Клод при его появлении поспешно стряхнул только что засыпанный в трубку табак в стоящую на столе соусницу. Гаэль нахмурил брови, крылья его носа затрепетали — он явно учуял характерный запах. Внимательные глаза хирурга нашли месье Летьенна. Тот сделал вид, что с интересом слушает рассказ Клови, на лице мужчины застыло самое невинное и спокойное выражение. Рене слегка покачала головой. Какой же все-таки мерзавец. Девушка подавила улыбку. Видимо, так и не поняв, кому и за что предъявлять претензии, месье Фламбер сел за стол слева от Рене и, открыв книгу на месте, где лежала его большая кожаная закладка, погрузился в чтение. Девушка успела заметить, что текст был на латыни. Клови тем временем продолжал свою историю.
— Условия нашего пари были просты: тот, кто совершит самый красивый и чистый нырок, объявлялся победителем и имел право заказывать в тот вечер столько выпивки, сколько был способен в себя влить, а тот, кто поднимет больше всего брызг — побежденным. Он был обязан этот банкет оплатить.
— А я все думал, откуда в тебе эта деловая жилка, — с деланным восхищением промолвил Клод. — Никогда своего не упустишь!
— Спасибо! — лучезарно улыбнулся Клови, не распознав в голосе коллеги издевки. — Первым решил прыгать еще один мой приятель, Люк. Он сгруппировался, и в полете не уступал по изяществу лебедю. Но, увы, его приземление было похоже на прилет молотка в груду щепок. Мощный всплеск — и волны взметнулись к небу! Затем настал черед Марзака. Тут-то у него и поубавилось спеси. Отнекивался, ломал комедию. Нам пришлось его сталкивать. И в первую секунду это показалось ошибкой, потому что каким-то непонятным образом он изобразил в воздухе просто фантастическую серию пируэтов. Еще одна секунда — и он бы вошел в море идеально прямо, но не повезло. Марзак с грохотом лупанулся животом о воду, как мешок с зерном.
Парень для пущего эффекта ударил прямой ладонью по столу. Тарелки и приборы подскочили. Рене вздрогнула и нервно рассмеялась. Месье Фламбер на секунду оторвался от книги и кинул на парня укоризненный взгляд, но девушка успела заметить, что до этого он подавил чуть было не появившуюся на устах легкую улыбку. Клови виновато потупил взор.
— Наконец, настала моя очередь, — продолжил он уже тише. — И тут-то я понял, что зря смеялся над стариной Марзаком, потому что сам тоже, как оказалось, боялся высоты. Я был весь в поту, как будто стоял летний полдень, хотя солнце уже садилось за горизонт. Но мне, конечно, не хотелось позориться и доводить дело до того, чтобы меня сталкивали.
— Ты — самый смелый человек, которого я знаю, Клови, — месье Летьенн криво усмехнулся, приложив ладонь к сердцу.
От этого комментария не сдержался даже месье Фламбер. Хирург деликатно откашлялся, но тихий замаскированный смешок из его горла все равно вырвался достаточно явно.
— Правда? — Клови удивленно воззрился на Клода.
— Конечно, — закивал тот, и выглядел так убедительно, что его ложь сейчас скорее всего не смог бы считать даже Александр.
Клови зарделся, и Рене ощутила внезапный прилив сочувствия. Кажется, он был совершенно беззащитен перед сарказмом месье Летьенна. Она бросила на мужчину неодобрительный взгляд, Клод же, перехватив его, нахально подмигнул девушке. Рене закатила глаза. Впрочем, настроение Клови улучшилось еще сильнее, пусть и причиной тому был наглый обман.
— Итак, выйдя вперед, я крепко зажмурил глаза, готовясь провалиться в пустоту..., — он сделал многозначительную драматическую паузу. — Но то ли от страха, то ли, черт знает, от чего еще, я сделал недостаточно широкий шаг и по воле судьбы наступил прямо на ничего не подозревающую чайку, которая как раз в тот момент приземлилась на скалу.
Клод, кусая губы, чтобы не издать ни звука, спрятал лицо в ладони.
— Наступил хаос! — не замечая реакции месье Летьенна, Клови принялся размахивать руками, чуть было не заехав тому по лбу. — Птица, застигнутая врасплох, закричала и взметнулась в воздух, а я в панике сделал еще шаг вперед и каким-то образом, словно ведомый некой потусторонней силой, совершил сальто через себя, приземлившись в воду без единого всплеска.
Выдохнув, парень расслабленно откинулся на спинку стула. Он восторженно обвел всех присутствующих глазами, словно пытаясь понять, произвела ли эта история на них то неизгладимое впечатление, на которое он, безусловно, надеялся. Клод громко выдохнул.
— Ты забыл добавить, что если бы вошел в море хотя бы на пару пье правее, то ударился бы головой о большой камень, который выступал над поверхностью волн, — месье Летьенн лукаво улыбнулся. — Помнишь?
— Точно! — Клови хлопнул товарища по плечу. — Так все и было. Спасибо, Клод.
Кажется парень перестарался, потому что из горла мужчины вырвался сдавленный стон. Рене в этот момент надеялась, что ему действительно больно. Это было бы справедливой расплатой за все зубоскаленье, которое происходило в последние несколько минут.
— Вот так, по счастливой случайности, я и выиграл пари, чудом оставшись в живых, — Клови удовлетворенно одернул ткань своего жилета.
— Чем чаще я слышу эту историю, тем больше логических дыр в ней нахожу, — задумчиво протянул Клод, потирая плечо, пострадавшее после соприкосновения с крепкой ладонью месье Бодена. — Фламбер, реально ли вообще выжить при падении с такой скалы? Напоминаю, что она была настолько высокой, что туда не залетали орлы, но чайки — почему-то, без проблем.
Гаэль, поправив очки, приподнял глаза от книги.
— Я не уверен, что в Нормандии вообще есть скалы такой высоты, — слегка улыбнулся он, традиционно пытаясь дать максимально тактичный и обтекаемый ответ.
— Вы просто там не родились, — тут же выпалил Клови, но без былой уверенности. — Места надо знать.
— Так Вы получили Ваш обещанный приз? — спросила девушка, уводя разговор подальше от неудобных вопросов.
— А вот тут уже не повезло, — парень покачал головой, но улыбка вновь озарила его лицо. — Пока мы просохли и добрались назад, в нашей захудалой деревне закрылся единственный трактир, потому что как раз был выпит весь алкоголь. Так что я довольствовался парой бутылок прокисшего эля, который Марзак спрятал у себя под кроватью, чтобы не нашла его матушка.
Девушка мягко прыснула, но ее смех затерялся в шагах слуги — молодого парня, который вчера провел ее в гостиную и усадил перед камином. Все затихли и застыли, наблюдая, как он быстро подошел к Клоду и передал ему в руки конверт из серой плотной бумаги. Мужчина кивнул в знак благодарности, его лицо резко стало более сосредоточенным. Гаэль поймал взгляд слуги и показал тому несколько жестов. Парень поклонился и покинул столовую так же быстро, как и вошел. Рене почувствовала странную тревогу. Возникло ощущение, что последний час она была будто бы спрятана в странном коконе, отгорожена от настоящего мира и его событий. Отвлечена разговорами, наполовину придуманными, знатно украшенными историями и дружеской, а иногда и не очень перебранкой. Казалось, что ей это было необходимо. Саморегуляция. Все, как и говорил месье Фламбер. Сейчас же реальность будто бы возвращалась.
— Невероятная история, месье Боден, — промолвила Рене, пытаясь отвлечься от того, как сильно бьется ее сердце. — Спасибо, что рассказали.
Клови кивнул ей, но он тоже больше не улыбался. Настроение в комнате изменилось до неузнаваемости. Парень напряженно наблюдал за тем, как Клод вскрывает письмо. Повисла тишина, было слышно лишь шуршание бумаги. Кажется, что даже Гаэль застыл в ожидании, его взгляд вновь был обращен к книге, но, похоже, он даже не видел ее перед собой. Месье Летьенн погрузился в чтение. В столовую вернулся слуга с большим заварником и четырьмя новыми чашками. Он расставлял их перед каждым присутствующим по кругу и разливал в них горячий чай.
— Ну, что там? — наконец, не выдержал Клови.
Клод поднял на него взгляд, он поджал губы.
— Бьянка пишет, что подозрительная активность вокруг особняка увеличилась, — тихо промолвил мужчина. — Судя по всему, по периметру собирается все больше Коршунов. Многие на лошадях.
Клови обеспокоенно застучал костяшками по столу. Гаэль неожиданно резко закрыл книгу и положил ее на стол. Он нервно прокрутил обручальное кольцо на пальце и устало провел ладонью по лицу. Клод вновь опустил глаза к письму. Рене поняла, что начала неосознанно теребить ткань скатерти.
— Ей нужна подмога, — пробормотал месье Летьенн, продолжая читать. — Она не сможет следить за всеми.
— Я могу присоединиться, — тут же вызвался Клови, расправив плечи.
Клод порывисто поднял голову и смерил парня раздраженным взглядом.
— И только сдашь ее с потрохами, болван, — оскалился мужчина. — Они тебя видели. Ты восседал рядом с Жераром, когда вы привезли Александра сюда.
Месье Боден несколько раз открыл рот, но в итоге так и не нашел, что сказать. Он зажевал нижнюю губу, его плечи поникли.
— Ладно, понял, — обреченно выдохнул он, откидываясь на спинку стула. — Как всегда, все лучшие задания достаются тебе.
— Я тоже не могу пойти, — Клод покачал головой. — Я был вчера на крыльце. Меня могли видеть. Пойду поставлю Александра в известность о ситуации.
С этими словами мужчина резко поднялся и зашагал к выходу. Сидящий по левую руку от Рене Гаэль громко и свистяще выдохнул, а девушке показалось, что ее ударили по лицу. В ушах встал низкий шум. Было ощущение, что из нее разом выпустили весь воздух.
— Подождите, так Александр уже проснулся? — громко выпалила она вслед месье Летьенну.
Он резко остановился в арке, ведущей в коридор, и так же дергано развернулся. Его холодные безразличные глаза уставились на Рене. Она прожигала мужчину взглядом в ответ. Клод недовольно посмотрел на месье Фламбера. Девушка последовала его примеру. Хирург сидел неподвижно, его лицо было совершенно спокойно. Он смотрел в одну точку где-то в середине стола, рука мужчины лежала на переплете закрытой книги. Указательный палец чуть подрагивал. Почему? За что? Вновь появилось желание разрыдаться. Рене тяжело вздохнула. Он заставил его это сделать. Из горла вырвался мрачный смешок. Ей не хотелось сразу разбрасываться выводами, не обладая всей информацией, но они напрашивались сами. Она слишком хорошо знала Александра. Больно. Почему так больно? Рене посмотрела через стол на Клови. Тот старательно делал вид, что его здесь нет или он, как минимум, оглох. Парень приподнял чашку со своим чаем и что-то очень внимательно в ней разглядывал. Он заставил их всех участвовать в этом театре. Ее сердце натужно билось. Опять игры, опять трюки, опять ложь. Она так устала. Девушка тяжело сглотнула и вновь подняла взгляд на Клода. Мужчина покачал головой.
— Послушайте, мадемуазель, я не знаю, какую игру затеял Фламбер, — устало промолвил он. — Это на него совсем не похоже, а потому подозреваю, что и идея не его. Но я был готов поддерживать эту глупую шараду только до тех пор, пока она не вредила делу.
Гаэль все же нашел в себе силы посмотреть на Рене. Всего на пару секунд. Девушка перехватила его взор. Хирург выглядел виноватым. Спустя мгновение он вновь опустил голову.
— Месье Бонтан не спит с раннего утра, — пробормотал Клод. — Я уже общался с ним несколько раз.
Прозвучало как приговор. Кажется, что даже выстрел в сердце не ранил бы ее сильнее. Один. Всегда один. Всегда будет принадлежать только самому себе. Эту истину сложно было назвать новой, но почему-то после всего, что произошло за прошлый день, она доставляла Рене мучение, равного которому девушка еще не знала.
— Прошу меня извинить.
С этими словами Клод развернулся на каблуках и стремительно вышел в коридор.
— Я тоже схожу в гостиную, — быстро сказал Клови и вскочил на ноги. — Послежу за происходящим на улице.
Парень подхватил с блюда еще одно пирожное и, аккуратно держа перед собой чашку с чаем, проследовал за месье Летьенном. Рене криво усмехнулась. Она почти ожидала, что Гаэль сейчас тоже покинет столовую. Хирург лишь поднял голову и проводил парня взглядом.
— Главное, вновь не засните на своем посту, месье Боден, — тихо промолвил он ему вслед.
— Стоя уснуть гораздо сложнее, чем сидя, — обернулся Клови, и от этого движения все-таки пролил немного чая на паркетную доску.
Невнятно выругавшись, он скрылся за углом. Комната погрузилась в тишину. Было слышно, как тикают стрелки больших напольных часов. Рене охватило чувство одиночества, леденящее и глубокое. Возможно, было бы лучше, если бы Гаэль тоже ушел. Тогда она могла бы сделать, возможно, что-то очень глупое и детское, например, запустить тарелкой в стену, чтобы хоть как-то вырвать себя из этого ужасного засасывающего чувства. Никакая я не единственная ему. Не любовница. И даже не партнерша. Точно не друг. Не доверенное лицо. Никто. Просто никто. Девушка посмотрела в потолок, заталкивая назад слезы. Все просто, она всегда будет снаружи, на периферии жизни Александра. Ей придется вечно смотреть сквозь искаженное стекло на его мир, который всегда будет ей странно знаком, но одновременно совершенно чужд. Она всего лишь актриса в его великой пьесе. Как и Клод, как и Клови, как и Гаэль. Просто фигурка на шахматной доске. Мысль казалась унизительной.
— Александр просил Вас сказать мне, что он еще не пришел в сознание, верно? — выпалила девушка, поворачиваясь к месье Фламберу.
Она сжала ладони в кулаки так сильно, что если бы не перевязки, то ее ногти наверняка бы проткнули кожу. Гаэль медленно поднял на нее глаза.
— Нет. Это я придумал сам, — тихо, но уверенно прошептал хирург. — Он просил меня сказать Вам правду.
Ответ был настолько неожиданным, что Рене на мгновение растерялась. Признание месье Фламбера настолько не соответствовало привычному порядку вещей, что ей даже показалось, будто он опять соврал. Девушка вгляделась в глаза хирурга. Он выглядел искренне, она не могла этого отрицать. Рене разжала кулаки и устало провела ладонями по лбу. Разум был в хаосе. Девушка не могла понять, что чувствует.
— И что же правда? — спросила она, горло пересохло.
Гаэль обреченно вздохнул.
— Что ему нужно какое-то время побыть одному. Пока он не закончит работу, — ответил мужчина, не прерывая зрительного контакта. — Что дело слишком серьезно. Что он не хочет, чтобы Вы его сейчас беспокоили. Что Вы отвлекаете его.
Рене мрачно хмыкнула. Я отвлекаю его. Этот танец был ей уже так знаком. Александр говорил что-то подобное не раз, но сегодня, видимо, еще и впервые обратился к активным действиям. Физически отделил ее от себя. Как в тот день, в Версале, после их первого поцелуя, когда он сбежал из своей комнаты в бог весть какую отдаленную, никому неизвестную часть дворца и сидел там безвылазно почти неделю. Это была очередная попытка губернатора, возможно последняя и отчаянная, сохранить контроль над ситуацией. Над собой. Ее кожа горела, и в этом огне была не обида, а скорее осознание, какое странное и противоречивое значение ее присутствие имело для Александра. Она была не просто отвлекающим фактором. Она была истинной проблемой. Конфликтом. Она держала в руках яблоко раздора. Была символом его битвы между долгом и желанием. Она всегда невольно отбрасывала огромную тень, которая затмевала его предназначение. Понимание, что их связь, такая сильная и неоспоримая, противоречит тому пути, по которому Александр считал себя обязанным идти, оставляло неприятную острую горечь во рту девушки. И почему-то сейчас Рене впервые уверилась, что так будет всегда. Это и была правда, которую он хотел, чтобы она узнала. Несмотря на всю злость и раздражение, где-то на дне своей души она нащупала неожиданную и чуть ли не неуместную в этот момент благодарность. Девушка привыкла, что он оберегает ее, что он защищает ее. От мира и от себя. Даже путем обмана. Сейчас все было по-другому. Как бы жестоки ни были его слова, как бы сильно они ни ранили, в них было... доверие. В них было своеобразное уважение. Словно он, наконец, понял, что она сможет выстоять, если их услышит. Рене подняла чашку и сделала глоток чая. Он обжигал горло.
— Почему Вы соврали мне, месье Фламбер? — спросила она, гораздо резче, чем хотела.
Гаэль опустил голову. Он еще раз тяжело вздохнул. Хирург явно был из тех людей, которым ложь давалась с трудом, а уж неудачная — тем более. Девушка ощутила бы к нему сочувствие, если бы не была в этот момент на таком взводе. Она продолжала сверлить мужчину тяжёлым взглядом.
— Я посчитал, что мой вариант будет менее болезненным. Учитывая, все, что как мне кажется, я знаю о Вас и о нем, — месье Фламбер быстро посмотрел на нее из-под толстых стекол очков. — Я ошибся, мадемуазель?
Ей хотелось рассмеяться, но Рене сдержалась. Весь этот чертов день превратился в громкую манифестацию боли. Физической и эмоциональной.
— Не ошиблись, — ответила она, в голосе появились стальные нотки, девушка с громким звоном поставила чашку на блюдце. — Правда жжет, как раскаленное железо. Но я все же предпочла бы узнать ее сразу. Я бы выдержала ее. Как выдерживаю сейчас.
И Рене не лгала. Не приукрашала. Александр за последний год закалил ее так, что из фарфора она превращалась в камень. Из камня — в металл. Я стала гораздо сильнее, но лучше ли? Девушка поджала губы и отвела взгляд. Полутьма столовой, казалось, стала еще более удушающей. Они молчали долгое время, пока Гаэль не поднялся на ноги. Его стул скрипнул о паркетную доску. Месье Фламбер отошел к пустому камину и оперся вытянутыми руками на длинную полку над ним. Рене наблюдала за его профилем. Глаза хирурга были закрыты, голова — опущена.
— Простите, я не горжусь собой за свой поступок. Просто..., — он осекся, пытаясь подобрать слова. — Я видел все это так много раз. Сотни. В этом самом доме. Все будто бы повторяется.
Он обвел глазами комнату, и было нечто неуловимое в его выражении лица, будто бы каждый уголок этих стен нес в себе какое-то особое для него воспоминание. Месье Фламбер скривил губы, буквально на долю секунды в его глазах промелькнул гнев.
— Непомерная гордость Бонтановских мужчин, — выпалил он. — Зацикленность... Нет, даже помешательство на своем деле. Их сильнейшее чувство долга. Доведенное до крайности. До абсурда. Боль женщин, которые с ними связались.
Гаэль отыскал Рене глазами, и на месте гнева в них появилась грусть.
— Зачем Вы связались с ним, мадемуазель? Просто... зачем?
Девушка не знала. Александр сам нашел ее, и в этом смысле его можно было бы назвать инициатором их связи. На тот момент поверхностного, внешне взаимовыгодного сотрудничества, в котором у него было гораздо больше власти, чем у нее. Она не хотела быть его шпионкой, не хотела быть его инструментом, не хотела быть его вещью. Она презирала его манипуляции. Но одновременно с этим, вопреки всему, что Рене, казалось, знала о себе, она желала быть его. Желала слышать его голос, нашептывающий ей на ухо комплименты и похвалу, желала видеть восхищение в его глазах, желала любоваться ироничной кривой усмешкой, какой-то совершенно особенной, которую он дарил лишь ей. Желала тонуть в звуке его смеха. Желала чувствовать прикосновения его длинных пальцев — не только к своим плечам, не только к кистям. Везде. Желала зарываться руками в его шелковые волосы. Эти стремления предательски бурлили в ее душе всегда. С самого момента их встречи. Она не врала Александру вчера, сидя на полу перед ним в карете. Рене не хотела быть пешкой, она желала быть королевой. Женщиной. Любовницей. И чем больше она его знала, тем сильнее. Уже невозможно было бы отследить точный момент, когда ярчайшие желания, что жили в ней, видоизменилось в что-то еще более непереборимое и глубокое. Когда Александр накинул ей на плечи расшитый пионами халат? Когда начались их регулярные ночные чаепития? Когда он отказался от своего шантажа? Когда виделся с ней по нескольку раз в неделю на протяжении года? Когда не ответил на ее поцелуй или когда, наконец-то, ответил? Возможно, это происходило каждый день. Секунда за секундой, пока не превратилось в то, что заставляло ее выпрыгивать из кареты, убегать от отца, обманывать самого короля и желать губернатора еще сильнее в моменты особенно неистовой злости на него. Любить Александра порой было невыносимо, но иногда ей казалось, что без этой сложности, что если бы он не был именно таким, она бы и не испытывала к нему всех этих чувств.
Гаэль все еще смотрел на нее. Возможно, ждал ответа, но она понятия не имела, что должна ему сказать. В ее действиях не было ни логики, ни расчета. Все, что происходило с Александром, шло наперекор им — как с ее стороны, так и с его. Месье Фламбер отстранился от полки над камином и сделал несколько неуверенных шагов в ее сторону.
— Я ничего тогда не делал. Я не знал, что делать. Как ей помочь, — признался Гаэль, в голосе сквозила горечь. — Я думал, что могу хоть что-то исправить сейчас.
Он остановился, а его руки безвольно опустились. Рене резко встала и подошла к нему сама. Сердце бешено колотилось. Сравнения, которые постоянно приводил хирург, казались уж слишком зловещими. Она не знала, что происходило в этом доме. Не понимала, какие отношения связывали его обитателей, но даже то ограниченное количество информации, которое было ей доступно, не давало причин для положительных мыслей. Все в этом особняке были несчастны. Она встала напротив Гаэля, вглядываясь ему в глаза. Он возвышался над ней почти на целую голову. Рене трясло — не то от страха, не то от злости, не то от волнения.
— Вы считаете, что мне надо помогать? Что я на нее похожа? На Маргариту? Повторяю ее судьбу? — выпалила девушка. — Вы думаете, что Александр относится ко мне так же, как его отец относился к мадам Бонтан?
Эта мысль еще не успела как следует оформиться даже в ее голове, а потому, когда слова сорвались с уст, они ее не на шутку испугали. Рене не была уверена, что хочет услышать ответ. Девушка громко выдохнула. Непомерная гордость Бонтановских мужчин. В этом доме постоянно повторялся один и тот же сюжет. Сейчас у нее не было никаких сомнений.
— И да, и нет, — Гаэль печально улыбнулся.
— Что это должно означать? — Рене нахмурилась.
— Если бы Жан-Батист хоть раз посмотрел бы на Маргариту так, как Александр смотрел на Вас вчера все время, она бы почувствовала себя самой счастливой женщиной на земле, — месье Фламбер покачал головой, упер руки в бока и отвернулся, отсутствующим взглядом уставившись на одну из завешенных белой тканью картин. — Если бы она вызывала в нем столько эмоций, сколько Вы вызываете в Александре, она светилась бы от радости.
Сердце Рене больно сжалось. Слова должны были бы принести спокойствие и, возможно, даже радость, но девушка чувствовала лишь тревогу. Все так сильно видно. Даже сам Александр уже не был способен это скрыть.
— Я никогда не видел месье Бонтана таким. Ни старшего, ни младшего, — Гаэль повернул к ней голову. — Вы дороги ему. Очень. У меня нет иллюзий.
Реальность сжималась вокруг них, и Рене не знала, как ее отогнать. Разве это не то, чего ты хотела? Быть с ним в открытую, не боясь взять за руку на улице. Не прятаться. Не скрываться. Не притворяться. Девушка закусила губу. Возможно, даже мечтая об этом, она знала, что ее желание неосуществимо. Не в этом мире. Не в этом обществе. Не в этой жизни. Гаэлю было плевать на разницу в их статусах, но не Версалю. Двор разрушил бы их в ту же самую секунду, как узнал бы правду. Девушка опустила глаза, пытаясь выдавить из разума покрытый черным бархатом гроб и окаменевшее лицо Александра на бордовом атласе. Она услышала, что месье Фламбер сделал еще один шаг к ней.
— Я не понимаю его. Не понимаю, почему несмотря на свою очевидную привязанность к Вам, Александр готов причинять столько боли. Еще и сознательно, — месье Фламбер покачал головой. — Он ненавидел Жан-Батиста за все, что тот делал с его матерью.
Рене тихо хмыкнула. В отличие от Гаэля, она понимала его. Или по крайней мере думала, что понимает. Александр, как и она, ощущал, что все становится слишком серьезным. Слишком заметным. Они не смогут вернуться в Версаль и вести себя так же, как и до этого. Придется прикладывать еще больше усилий. Будет новый театр, будут новые роли. Александр думал... о будущем. И, кажется, предлагал ей подумать о нем тоже. Завуалированно спрашивал, нужно ли оно ей в таком виде. Девушка взглянула на Гаэля.
— Боль — всего лишь спутник правды, — твердо промолвила она, приподняв подбородок. — Вправе ли я или кто-либо винить Александра за то, кем он есть и всегда, видимо, будет?
— И кем же? — месье Фламбер внимательно наблюдал за ней.
— Тьмой, которая оберегает свет. Тенью, которое отбрасывает Солнце.
Слова Людовика из ее сна прозвучали неожиданно торжественно в стоящем полумраке. Гаэль удивленно приподнял брови. Рене, сморгнув небольшие капли слез с ресниц, обогнула его и направилась к выходу из столовой. Она не до конца понимала, куда направляется, но стоять на месте казалось невыносимым.
— Возможно Вы действительно понимаете, кто он, — промолвил Гаэль ей вслед.
Девушка резко остановилась. Она обернулась к хирургу через плечо. Месье Фламбер продолжал пристально смотреть на нее.
— Тем не менее, Вам не обязательно как винить его за это, так и принимать, — мужчина покачал головой.
— Да, — кивнула Рене. — Он дает мне выбор.
Гаэль грустно улыбнулся, и девушка ответила ему тем же. Она вышла в коридор. За это время никакого плана в голове о дальнейших действиях не сформировалось. Ожидание пока что было ее единственным вариантом. Она была его пленницей. Свернув за угол, девушка чуть было не столкнулась с несколькими слугами, которые спешили в противоположном направлении. Мужчины быстро поклонились ей и побежали дальше. Вокруг вновь стояла суматоха. Ноги сами привели Рене в гостиную. Без разогретого камина она казалась девушке даже более мрачной, чем ночью. Клови стоял у одного из окон и выглядывал на улицу, чуть отодвинув плотные шторы. Когда она вошла, парень бросил в ее сторону беглый взгляд, но ничего не сказал и через секунду вновь сосредоточил свое внимание на улице. Девушка устало опустилась в кресло, скинула туфли и поджала под себя ноги. Поза выглядела уязвимо, но ей уже было все равно. Клови, еще пару минут покрутившись возле окон, подошел к креслу напротив и плюхнулся в него. Боковым зрением Рене заметила, что парень несколько раз открыл рот, чтобы начать разговор, но с его губ так и не сорвалось ни звука. Девушка была ему за это благодарна. Ей не хотелось говорить. Сейчас хотелось просто быть. Не думать, не размышлять, не сомневаться. Просто существовать в моменте.
Время тянулось почти так же медленно, как в камере из ее кошмара. В какой-то момент Клови и вовсе заснул. Она слышала легкое сопение. Девушка не оборачивалась, смотрела в одну точку — куда-то на мягкую обивку сидения. Периодически в комнату заглядывали слуги, подносили еду и напитки. Рене не двигалась. Из-за плотно задернутых штор было невозможно сказать, насколько высоко сейчас солнце.
— Собираемся, Клови!
Девушка вздрогнула и вынырнула из своего оцепенения. Перед креслом месье Бодена стоял Клод и в этот момент достаточно грубо расталкивал парня. Рене недоуменно на него уставилась, она даже не услышала, как тот вошел. Клови с трудом распахнул веки и неистово зевая ошалело посмотрел на месье Летьенна.
— Александр отправляет Дидье и Ману на подмогу Бьянке, — сообщил мужчина, отходя от парня на пару шагов. — Нам придется их заменить, поэтому я сейчас отправляюсь сопровождать мадам Бове на ее встрече с герцогом д'Эстре. Тебя же ждет незабываемое путешествие в трущобы. Будете собирать самые скандальные слухи с Игнасио.
Клови протяжно простонал.
— Нет, прошу, только не Игнасио, — в его голосе была мольба. — Я не выдержу еще одного вечера вместе с ним. Он — псих. Прошлая его вылазка во Двор Чудес чуть не закончилась для меня лазаретом.
— Ничего не знаю, Клови, — Клод лишь развел руками. — Приказ начальника.
Месье Боден обреченно потер глаза и, чертыхаясь, поднялся. Он оправил свой жилет и пригладил волосы. Из его горла вырвался еще один протяжный зевок.
— А давай я лучше буду сопровождать мадам Бове? — предложил он, прорываясь сквозь него.
Сначала Рене показалось, что Клод сейчас рассмеется, но, к ее удивлению, этого не произошло. Он участливо положил руку на плечо Клови и сжал его. Взгляд мужчины сейчас выглядел почти отеческим.
— Слишком деликатная встреча, парень, — месье Летьенн покачал головой. — На ней нужен кто-то более опытный. Может, через пару лет.
Клови расстроенно выдохнул, но спустя секунду его лицо осветилось яркой острой надеждой.
— А может, Игнасио заменит Бьянку около особняка? — спросил он, его щеки чуть порозовели. — Мы бы с ней как раз вместе поработали во Дворе Чудес. У нас это хорошо получилось в прошлый раз. Помнишь?
— Хорошая попытка, — Клод хохотнул и сделал шаг назад, выпуская плечо парня. — Ноги в руки — и дуй к Игнасио. Живо.
Месье Боден приподнял ладони вверх, словно символизируя, что он сдается и, расстроенно ссутулившись, зашагал в холл.
— К утру нужно вернуться сюда, — громко сообщил его спине Клод. — Слышишь?
— Ну, это уже зависит от нашего блаженного друга, доживу ли я, — буркнул месье Боден на ходу.
— Ну же, не драматизируй, Клови, — месье Летьенн оскалился. — Думай о предстоящем когда-нибудь свидании с Бьянкой. Мотивация — прекрасная вещь.
Парень остановился в арке и обернулся. Он скорчил для Клода недовольную физиономию. Тот лишь закатил глаза. Клови перевел взгляд на Рене.
— Мадемуазель, — парень слегка поклонился, а после исчез за углом.
Клод покачал головой и, поправив свой обшарпанный грязноватый сюртук, молча кивнул Рене. Мужчина последовал за своим коллегой в холл и вскоре тоже скрылся из виду. Девушка не услышала как открывалась либо закрывалась входная дверь. Она вновь осталась одна, в объятиях тишины и полумрака. Продолжила существовать. По крайней мере пыталась. Терзания и сомнения вспыхивали в разуме. Мариновались в нем. И чем больше времени проходило, тем сильнее ставало это давление. Чего я хочу от него? Какое будущее я хочу? Вопросы, которые появились у нее еще до той судьбоносной ночи, когда Александр сломался под весом своих желаний, так и остались без ответов до сих пор. Возможно, она боялась думать о будущем. Возможно, в глубине души она знала, что его нет или оно будет крайне непохожим на ее мечты. Губернатор будто бы заставлял ее смотреть дальше. Заглядывать куда-то за границы ближайшего дня. Каким-то парадоксальным образом он оказался смелее нее. Рене откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Ей бы хотелось отдаться сну. Отложить тревожные мысли, спрятаться от них хотя бы ненадолго. Но, видимо, чтобы так легко погрузиться в дрему, нужно было быть Клови.
Рене провела в гостиной почти неподвижно несколько часов. Новостей не было. Александр ее к себе не приглашал и на первом этаже так и не появился. Оставался в уединении своей комнаты. Вероятно, работа его не отпускала. Или же он не отпускал ее. С улицы долетали звуки суматохи, из глубины особняка — не меньшая суета. Казалось, что все было приведено в движение, кроме этой комнаты. В конце концов, месье Фламбер пригласил ее отужинать с ним. Рене не знала, что еще делать, а потому согласилась. Они молча сидели в столовой, девушка безразлично ковыряла вилкой в тарелке. Поданный на стол фазан в медовом соусе с трудом лез в горло. Пространство было освещено мягким огнем свечей, камин приятно потрескивал, но не успокаивал. Месье Фламбер пытался говорить на отвлеченные и бессмысленные обыденные темы, но быстро сдался, отметив явное отсутствие интереса со стороны девушки. Вяло пережевав кусок мяса, Рене потянулась за графином с водой, мечтая о том, чтобы это было вино. Литры. Бесконечные литры вина на званых вечерах принца Филиппа. Сейчас она уже не была уверена, что правильно сделала, вынудив Людовика отправить ее в Париж вместе с Александром. Казалось, что если бы ее здесь не было, ничего бы не изменилось. Он справился бы сам. Возможно, даже не был бы ранен, и ей не пришло бы в голову отчаянно зачитывать молитву, в которой содержалось обещание отпустить его. Она не была нужна ему. Она никак не помогала, скорее наоборот. Отвлекала.
Отвлекала в богом забытом кабаке на окраине Парижа. Отвлекала в долгих поездках в карете. Отвлекала перед особняком своего отца. Отвлекала в Гильдии Воров. Отвлекала под дождем возле Дома удовольствий мадам Бове. И они оба были счастливы в эти моменты. Париж давал свободу. Пьянящую, захватывающую, головокружительную свободу, от которой теперь она даже не знала, как сможет отказаться. Но разве эти несколько привселюдных поцелуев и почти признание, которые подарил ей Александр стоили всего, что их сопровождало? Разве плата соразмерна? Рене думала о своем отце. Об ужасе и боли, через которые он, без сомнения успел пройти за этот день. И продолжал проходить. Про его метания, про его беспокойство, про его страх, про его слезы. Рене было тошно. Она ненавидела себя. Отец хотел ее видеть. Скорее всего, сделал бы сейчас все, лишь бы только девушка вновь появилась на пороге его дома. Пока она сидела без дела в особняке человека, который даже не был заинтересован в ее пребывании здесь. Человека, которого она обещала отпустить. Рене с трудом сделала еще один глоток воды, вновь жалея, что это не вино, и громко поставила бокал на стол.
— Месье Фламбер, Вы ведь имеете неограниченный доступ к месье Бонтану, насколько я понимаю? — девушка посмотрела через стол на Гаэля и горько усмехнулась. — Как и, судя по всему, все в этом доме, за исключением меня.
Хирург чуть приподнял бровь. Было не совсем понятно, удивил ли его вопрос или тот факт, что она вообще заговорила. Мужчина медленно дожевал кусок фазана и протер уголки рта салфеткой, после чего аккуратно отложил ее на стол.
— Вы хотите, чтобы я ему что-то передал, мадемуазель де Ноай? — мужчина склонил голову набок.
— Я хотела бы, чтобы месье Бонтан организовал мой отъезд назад в отцовский особняк.
Брови Гаэля взметнулись так высоко, что почти соприкоснулись с линией роста волос. Девушка выдохнула через нос — с момента, как слова сорвались с ее губ, ей стало легче. Возможно, просто пора было выполнять обещания.
— Я вижу, что мое присутствие здесь необязательно, в то время, как мой отец, вероятно, уже не находит себе места от беспокойства, — промолвила девушка. — Я хотела бы отправиться туда, где меня ждут.
Александру нужен был воздух. Пространство, позволяющее ему быть самим собой. Это не была уступка. Не был демонстрационный демарш. Рене хотелось думать, что с ее стороны — это акт понимания. Уважения. Возможно, даже любви. Она хотела позволить ему действовать так, как он привык — без оглядки, без компромиссов. Их способность жить друг без друга была так же важна, как и моменты, проведенные вместе. Девушка должна была привить себе это умение, иначе она разрушит своей хваткой и себя, и его.
— Мадемуазель, ситуация с безопасностью очень сложна, — осторожно прошептал Гаэль, неуверенно поджав губы. — И она не становится лучше.
— Я понимаю, но в то же время, вижу, что месье Летьенн и месье Боден покинули особняк, — Рене сверкнула глазами. — И я — не пленница.
— Конечно, не пленница.
— Я обращаюсь к месье Бонтану и прошу его о содействии, месье Фламбер, — девушка, не отрываясь, смотрела на Гаэля. — Я не хочу, чтобы мой отъезд повредил ни ему, ни мне.
Ее фраза утонула в нескольких громких выстрелах, донесшихся с улицы. Рене резко обернулась, в ужасе и растерянности глядя на зашторенные окна. Снаружи стояли крики, брань, невнятная суматоха.
— Справа! Еще один!
— Putain merde!
— За деревом! За деревом!
— Enculé! Fils de pute!
— Туда!
Новые выстрелы прозвучали будто бы еще ближе. Девушка вздрогнула и вскочила на ноги. Перестрелка была яростной, кто-то зверски вскричал. И вновь взрыв пороха. Свист пуль. Сердце яростно заколотилось в груди, дыхание вырывалось рваными порциями, ее сковал страх.
— За ним! За ним!
— Je vais te niquer ta gueule!
Она услышала за спиной быстрые шаги, и уже в следующую секунду Гаэль порывисто схватил ее за руку и стремительно развернул на себя. Девушка встретилась взглядом с его огромными испуганными глазами за стеклами больших круглых очков.
— Идите в свои покои, мадемуазель. Закройте двери, — яростно зашептал он. — Не подходите к окнам.
— Месье Фламбер..., — пролепетала Рене, не до конца понимая, что хочет сказать.
— Я передам Вашу просьбу месье Бонтану и вернусь к Вам с ответом так быстро, как только смогу, обещаю, — Гаэль чуть подтолкнул ее к выходу. — Идите наверх сейчас же. Идите!
Рене сделала несколько шагов назад. Выстрелы по-прежнему разрывали барабанные перепонки.
— Быстрее! — почти рявкнул месье Фламбер.
Девушка развернулась на каблуках и кинулась к коридору. Она пролетела сквозь него, почти не фиксируя ничего вокруг. Звуки перестрелки затихали за спиной, но зато теперь она слышала, как неистово бьется сердце где-то в горле. Они напали. Напали. Напали. Она быстро пересекла холл и, схватившись дрожащей ладонью за перила, принялась взбираться по ступеням, перепрыгивая через одну. Сколько их? Это первая попытка из многих? Завешенные белой тканью картины казались и в половину не такими зловещими по сравнению с хаосом, который сейчас творился вокруг особняка. Им нужен он. Они пытаются прорваться к нему. Рене влетела в свою временную спальню и закрыла за собой дверь с громким хлопком. Ее подрагивающие пальцы нащупали торчащий в замке ключ, она быстро провернула его несколько раз. Сколько погибнет, чтобы он жил? Девушку трясло так, что она с трудом дошла до кровати и повалилась на нее прямо в туфлях. Рене охватила руками колени, подтянув их к подбородку и закрыла глаза. Темнота вновь была вокруг.
Примечания:
Иллюстрации к главе:
Воздушная Рене: https://t.me/angsticizm/309
Летьенн, Клод Летьенн: https://t.me/angsticizm/306
Булочка с корицей: https://t.me/angsticizm/307
Тень, которую отбрасывает Солнце: https://t.me/angsticizm/314