Cтатуя

Париж всегда походил на улей. Вечно жужжащий, вечно двигающийся, вечно работающий, вечно жалящий. Город прорывался к нему даже сквозь прикрытые веки и холщовую накидку сверху. Обрушивался волнами, вторгался в его голову, порабощал чувства. Александр еще плотнее зажмурился, крепко сжимая ладонь Рене в своей. Какофония голосов сливалась со стуком лошадиных подков о булыжники. С улиц доносились бойкие разговоры прохожих и их заливистый смех — жизнерадостные звуки, но губернатору они казались издевательскими. В этом и крылась вся суть Парижа — он всегда пытался выглядеть более легкомысленным, чем был на самом деле. Без устали силился замаскировать за ароматом свежеиспеченных багетов, гвоздик и мускатного ореха гниль, которая подтачивала его сердцевину, и перекрыть прелый миазм Сены. Ему не нужно было даже видеть столицу, Александр и так ощущал ее пульс через деревянные доски под ним — постоянный, непрекращающийся гул и вибрацию, очень громко заявляющие о том, что город никогда не останавливался, никогда не переставал поглощать все, что находилось в пределах его досягаемости. Он прямо сейчас жадно питался мечтами и ресурсами тех, кто осмеливался ходить его улицами. Ему всегда было мало. Он всегда был голоден, ненасытен и мерзок. Клод затянул под нос новую мрачновато-унылую мелодию. Рене чуть повернула голову, чтобы удобнее устроиться на плече губернатора, ее огненные волосы щекотали его подбородок, заставив Александра улыбнуться. Повозка несколько раз подпрыгнула. Глашатай на всю силу своей глотки выкрикивал последние новости и сплетни, кони ржали, слышался звук расплескавшейся воды, кто-то грязно ругнулся. Губернатор покачал головой. Даже презирая Париж, он не мог отрицать энергию, которую тот излучал, — жизненную силу, что, казалось, просачивалась в самый воздух. Могущество. Грязное и жестокое, но безусловное. И вопреки себе, наперекор каждой клетке своего сознания, сквозь стиснутые зубы и зажатую челюсть Александр чувствовал невольное уважение к стойкости города и его способности выстоять сквозь века потрясений и триумфов. Было между ними что-то общее. Странное болезненное родство. Париж, несмотря на все свои недостатки и всю горечь, которую он вызывал, умел выживать. Как и я. — Твою же…, — Клод резко перестал мычать очередную грязноватую последовательность нот и едва сдержал рвущееся из него ругательство. — Ничего себе! — Что там? — тут же спросил Александр, его сердце зашлось неприятным ритмом. Он почувствовал, как напряглась рука Рене, как она задержала дыхание. Мужчина успокаивающе провел ладонью по ее голове, игнорируя собственные лихорадочные мысли. Засада? Перекрытие дороги? Второй рукой он нащупал пистоль на своем поясе. Раненое плечо отозвалось привычным нытьем. Их нельзя было назвать беспомощными. Клод тоже был вооружен. У Жерара под сидением, как обычно, хранилось еще несколько мушкетов. В качестве отвлечения в толпу Коршунов можно было бы метнуть мешком молотого перца. Поднявшееся от него вверх облако скорее бы вынудило их избавиться от своих глаз, чем преследовать их. Александр громко вдохнул носом. — Посмотрите сами. Голос Клода не звучал ни напряженно, ни обеспокоенно. В нем определенно сквозило неприкрытое веселье — увиденное его забавляло. Губернатор немного расслабился и еще раз ласково провел рукой по волосам Рене. Она сильнее вцепилась в его бордовый сюртук. Волнение утихло, и на свободное от него место в разуме и сердце пришло раздражение. Предложение месье Летьенна звучало нелепо. — Клод, я не для того устроил этот карнавал с переодеваниями, чтобы так глупо рисковать, — громко прошептал Александр, прекрасно зная, что мужчина его расслышит. — Мы еще не отъехали достаточно далеко. — Просто аккуратно выгляните, — тут же отозвался шпион. — То, что происходит… невозможно передать словами. Александр почувствовал, что Клод слегка поменял положение тела. Кажется, даже немного свесился за край повозки. Губернатор нахмурился. Рене отстранилась от его груди и подняла на мужчину голову. Они встретились взглядами. И думать забудьте. В ее ярких изумрудных глазах даже в полутьме их небольшого уголка под плотной холщовой накидкой считывалась только одна мысль. В нескольких пье послышался смешок Клода. Снаружи гул стал еще более живым, еще более резвым. Он словно увеличивался, раскручивался, ускорялся. Будто бы кто-то растормошил улей. Пульс Александра тоже подскочил. — Я осторожно, — тихо промолвил он. Рене облизала, а затем и поджала губы. В выражении ее лица ярко сквозило неодобрение, но спустя несколько мгновений девушка выпустила ткань его одежды и аккуратно отстранилась. — Мужчины... — прошептала она одними губами и вжалась спиной в мешок с куркумой, в напряжении наблюдая за губернатором. Александр лишь усмехнулся и, отвернувшись, отодвинул ближайший к нему тюк, судя по запаху, с кардамоном на несколько пье влево. Вены вздувались на его руках, плечо вспыхнуло зверской болью. Он прорывался сквозь нее, стиснув зубы. Наконец, между стенкой повозки и мешком образовалось достаточно места, чтобы мужчина мог протиснуть в него корпус. Пригнувшись и оперевшись на локоть, Александр приник глазом к щели между деревянных досок борта, всматриваясь в происходящее на улице. Он чувствовал спиной пристальный взгляд Рене. Клод не шутил. Снаружи происходило что-то из ряда вон выходящее. На парапетах сидело в несколько раз больше попрошаек, чем обычно. То тут, то там кучковались небольшие компании крепких мужчин, всем своим видом демонстрирующие излишнюю расслабленность и праздность, но то и дело поглядывающие на крыльцо живописного уютного трактира, над дверями которого висела деревянная фигурка зеленого гуся. Губернатор оскалился. Бьянка и ее сказки. Их повозка плавно проехала мимо заведения. В переулке справа от него ютилось несколько всадников на гнедых лошадях. На земле сидело еще несколько попрошаек. Двое высоких парней, словно невзначай, прислонились к уличному столбу и жевали багет. Никто не обратил внимания на повозку. Все взгляды были обращены к дверям «Зеленого гуся». Александр ощутил знакомый прилив возбуждения. Опасность, перемешанная с чувством превосходства. Возможно, он все-таки получал неприлично много удовольствия, когда прятался у всех на виду. Они проехали еще несколько домов — аномальное количество зевак и расслабленных компаний резко уменьшилось, пока и вовсе не сошло на нет. Повозка вкатилась в более тихие кварталы. Рене, нервно теребя ткань платья, наблюдала, как Александр, чуть посмеиваясь, оттолкнулся от деревянных досок и сел назад на свое место. Стараясь поменьше нагружать раненую руку, он придвинул мешок с кардамоном назад к стенке. Губернатор обернулся к ней, и девушка вопросительно приподняла бровь, ожидая объяснений и все еще немного злясь за его безрассудство, даже если оно и было контролируемым. Он открыл рот, но заговорить не успел. — Теперь и мне хочется услышать, что же там Бьянка нафантазировала про Ваши с ней встречи в особняке, — месье Летьенн присвистнул, явно выражая этим чистейшее восхищение. — Судя по всему, что-то крайне убедительное. Душу девушки тут же лизнули языки пламени, которые только-только успели утихнуть, умиротворенные руками Александра на ее спине, прикосновением его губ к виску, его запахом, теплом тела. Но сейчас все вернулось — даже в десяток крат сильней. Образ золотоволосой шпионки из переулка вновь был перед глазами. Мадемуазель Барро оказалась даже красивее, чем в самых мучительных, самых болезненных преставлениях Рене. Уверенной, яркой, дерзкой, умной. Казалось, что ее создали для того, чтобы нравиться мужчинам. Словно все в ней было подчинено одной задаче. Соблазнять. И девушка видела, как шпионка смотрела на Александра. Как горели ее большие хитрые глаза. Как корпус тянулся вперед, к телу губернатора, будто бы ненамеренно. Клод вовсе не шутил, когда поддразнивал Клови, рассуждая, к кому же мадемуазель Барро питает неподдельный интерес. Она его видела, четко и явно. Возможно, женщины такие моменты замечали даже лучше. Но, что хуже всего, эта симпатия не казалась односторонней. Что-то присутствовало и в глазах Александра, когда он смотрел на свою шпионку. Какая-то особая теплота и даже гордость. Была легкость в его улыбке. Было восхищение в его голосе. Нет, восхищение было в каждой черте его лица, когда он хвалил мадемуазель Барро за ее находчивость с Коршуном. Они словно вышли из одного мира, говорили на одном языке. Им не надо было притираться друг к другу, привыкать друг к другу. Бьянка была органичной обитательницей царства Александра. Наверное, им даже не надо было бы прятаться от других. Никто бы не осудил их связь, если бы о ней стало известно. Рене же приходилось ко всему адаптироваться, пропускать через себя, мимикрировать, стараться. И бояться, постоянно бояться выйти на свет. Девушка поджала губы и стиснула челюсть. Ее кулаки непроизвольно сжались. Она почувствовала на себе взгляд Александра и подняла на него голову. По тому, какой напряженной была его поза, Рене сразу поняла, что он если не осознает до конца, то ощущает ее состояние. Ей пришлось поспешно отвернуться, чтобы попытаться расслабить лицо. Она и так устроила за последние несколько дней слишком много вспышек ревности на пустом месте. Это было мелко, недостойно, недопустимо, да и попросту глупо. Хотелось раздавить этого трупного червя в себе, но он упорно ускользал от нее, продолжая подтачивать душу. — Мадемуазель Барро всегда была сильна в импровизациях, Клод, — Александр откинулся на стенку повозки, он пытался прозвучать невозмутимо. — Гораздо сильнее Вас. — Конкретно этот случай совсем не похож на импровизацию, — хохотнул месье Летьенн. В воздухе начал разноситься интенсивный запах табачного дыма. Клод вне всякого сомнения вновь принялся раскуривать свою трубку. Все внутри Рене неприятно заныло от очередной кинутой им словно бы невзначай фразы, которая подтвердила ее и так достаточно твердые подозрения. Она хочет его. Девушка устало прикрыла глаза, чувствуя, как червь ревности скользит сквозь ее душу, пожирая плоть. Неосознанно она плотнее прижалась к Александру, будто бы пытаясь убедиться, что он точно рядом, что он точно с ней, а не остался позади, в переулке с золотоволосой шпионкой. Тело губернатора было тверже камня. — Вам когда-нибудь говорили, что завидовать нехорошо, Клод? Его тон звучал раздраженно, словно ничего в этой жизни он не хотел больше, кроме как закончить этот разговор. Рене раскрыла веки и искоса посмотрела на Александра. Он уставился в одну точку — куда-то в холщовую ткань, его глаза светились недобрым огнем. — Я совершенно уверен, что Бьянка выдала… домашнюю заготовку, месье Бонтан, — Клод хрипло хохотнул. — Одну из очень многих. — Что ж, я рад видеть, что мадемуазель Барро готовится на все случаи жизни заранее, — сухо отрезал Александр, оскалившись. — Это ценнейшее качество для нашего дела. — Знаю я, к какому случаю жизни она готовится… Рене показалось, что последняя фраза месье Летьенна ударила ее наотмашь по лицу. Образы тут же замелькали перед глазами. Она ненавидела свое воображение. Оно было слишком богатым и ярким. Живот неприятно скрутило. — Пожалуйста, сосредоточьтесь на Вашем задании, Клод, — промолвил Александр сквозь зубы, судя по всему, на остатках своего спокойствия. — Наблюдение требует тишины. Из-за холщовой накидки послышался лишь приглушенный мужской смех. Рене заставляла себя дышать. Губернатор яростно махнул головой, словно отгоняя наваждение, а затем резко повернулся к ней и положил руку на щеку, поднимая ее голову на себя. Девушка посмотрела на него из-под тени ресниц. — Не берите в голову, Рене, — пылко прошептал губернатор, приближая свое лицо к ее. — Месье Летьенн просто Вас провоцирует. Ему нравятся эти игры. Он в них знаток. — Озвучивать правду — не провокация, — то ли в шутку, то ли всерьез огрызнулся Клод. — Потом еще «спасибо» мне скажете, помяните мое слово. Глаза Александра вспыхнули еще более опасным огнем в ответ на эту реплику, взгляд стал резким, губы неодобрительно изогнулись. Но его ладонь на щеке осталась нежной и ласкающей. Теплой. Настоящей. И, казалось, что это прикосновение — единственное, что удерживало ее от желания позорно разрыдаться. — Вы — видный мужчина, — промолвила Рене, тяжело сглотнув. — Сложно обманываться, будто на Вас не будут заглядываться другие дамы. Или что я Ваша первая любовница. — Мудрые слова, — хмыкнул Клод, и его голос, на удивление, не звучал привычно иронично или издевательски, он был совершенно серьезен. — В верном направлении мыслите, мадемуазель. Линия подбородка губернатора стала еще напряженнее, он едва заметно покачал головой. Рене же тихо выдохнула. Конечно, она озвучила чистую правду. Все было ясно, как день. Александр уже стоял у окончания своего четвертого десятка лет, а его поведение и умения в постели оставляли слишком мало пространства для интерпретаций или сомнений. Она не предавалась иллюзиям, да и не было ничего дурного в том, что у него было прошлое. У всех оно было. Но почему-то каждая мысль о нем и другой женщине, даже мимолетной, даже давно забытой, отзывалась горящим огнем в самом центре ее естества. Это чувство было ей плохо знакомым, а оттого слабо контролируемым. Никогда и ни с кем ранее оно не разрасталось до такой непреоборимой и всепоглощающей силы, лишающей рассудка и любого намека на логику и рациональность. Александр был таким неуловимым, таким изменчивым, таким непостоянным, таким противоречивым, что Рене до сих пор не до конца верила, будто он действительно ее. Ей все еще казалось, что она стоит на вершине скалы перед пропастью, всеми силами пытаясь удержать равновесие и каждый миг страшась, что губернатор может исчезнуть. Раствориться сквозь пальцы, как этот табачный дым, который все выпускал и выпускал из себя Клод. И почему-то в ее душе бурлило и кипело убеждение, что после всего, через что ей довелось пройти, как много пришлось выстрадать, она имеет право и на будущее Александра, и на его прошлое. Особенно, когда это прошлое прорывалось в настоящее. Это желание пугало, но Рене не могла его отрицать, хоть и презирала себя за подобные чувства. — В идеале мне бы хотелось, чтобы те женщины, что заглядываются на Вас, с Вами не работали, — слова вырвались помимо ее воли, и девушке захотелось закрыть лицо руками. Дура. Ей тут же стало стыдно. Так мелко, так низко, но так истинно. Она увидела, как глаза Александра в ошеломлении расширились и удивленный выдох сорвался с его губ. Он выглядел так, будто она вынудила почву уйти из-под его ног, и Рене не могла понять, какие чувства испытывает от осознания, что крайне мало людей ставили его в такое положение. Воцарилось безмолвие. Даже Клод не решался отвесить очередной колкий комментарий или ремарку. Александр медленно отнял руку от лица девушки, и ей стало холоднее. Она поежилась. Губернатор прислонился к стенке повозки и провел пальцем по густой черной брови. Он не казался раздраженным, скорее расстроенным и чуть ли не обреченным. — Не просите меня об этом, Рене. Умоляю, — прошептал он, не глядя на нее, она видела лишь его точеный профиль. — Не поступайте так со мной. Я не смогу выполнить Вашу просьбу. Девушка улыбнулась и несколько раз кивнула. Хотя его слова саданули ее по внутренним стенкам души, одновременно с этим, как ни парадоксально, в ней поднялась волна еще большего уважения к нему. Александр действительно не растворялся в отношениях, он оставался собой. Был верен принципам и своему долгу. Он сам же и выполнял то обещание, которое просил от нее. А все ее действия пока демонстрировали обратное. Новый укол стыда пронзил Рене где-то в районе лопаток. Девушка неуверенно дотронулась до бедра губернатора кончиками пальцев. Александр тут же повернул к ней голову. — Я не буду просить Вас ни о чем, — прошептала она, чуть усиливая нажим своей ладони. — Если Вы будете сейчас со мной честны. — Я слушаю, — губернатор склонил голову. Рене молчала несколько мгновений, пытаясь собраться с силами, чтобы задать следующий вопрос. Она прочистила пересохшее горло. — Она Вам нравится? — тихо промолвила девушка, сохранять с ним зрительный контакт сейчас было непросто, но она себя заставила. — Мадемуазель Барро? — Бьянка — прекрасная шпионка, — выпалил Александр даже слишком поспешно. — Я не хочу ее лишиться. — Я спрашивала не об этом. Он застыл. Напряжение в его челюсти стало еще более заметным. Ноздри губернатора затрепетали. Она увидела ответ в его глазах прежде, чем он успел его озвучить, и ее легкие тут же неприятно сжались, почти до тошноты. — Да, она мне нравится. Как человек и не только, — Александр все же нашел мужество озвучить свои мысли. — Я не слепой, мадемуазель. — Вы говорите в настоящем времени, — девушка поджала губы, чувствуя, как кровоточит где-то в районе сердца. — Вы просили от меня честности. — А Вы теперь желаете моего понимания? — она приподняла бровь. Губернатор выдохнул и отвел свой грозовой взгляд от нее, уставившись на деревянный пол повозки. Он выглядел пристыженным, и какой-то гадкой и мелочной части Рене было приятно, что он сейчас чувствует себя именно так. Другая же — жалела, что вообще просила от него прямоты. Ложь между ними всегда была такой сладкой, правда же ощущалась горькой и болезненной. Рене еще сильнее сжала его бедро. Это ничего не значит. Особенно, когда дело касается Александра. В конце концов, тело было слабо и капризно — оно реагировало на внешние раздражители инстинктивно. Человек и отличался от животного своей способностью контролировать эти порывы. А губернатору не было равных. — Я установил жесткие правила касательно любовных интриг среди моих агентов и шпионов, — Александр сжал кулак и повернулся назад к девушке, твердо глядя ей в глаза. — Они недопустимы. Месье Летьенн может подтвердить. — Да, это правда, — тут же отозвался Клод, и было слышно, как он оскалился. — Но не скажу, что все придерживаются Ваших постулатов, месье Бонтан. Я бы даже сказал, что почти никто не придерживается. — Я придерживаюсь, — прошептал Александр сквозь стиснутые зубы. — И это единственное, что Вас останавливает? — Рене нахмурилась. — Не единственное, — он обнял ее лицо двумя руками и наклонился вперед. — И Вы это прекрасно знаете, но по какой-то причине хотите еще раз услышать. — Потому что я еще учусь! — воскликнула девушка, чувствуя, как пульс заходится бешеным ритмом. — Чему? Доверять мне? — Александр тряхнул ее, не слишком нежно, словно пытаясь привести в чувство. — Вы хотя бы понимаете, как это выглядит и звучит? — Учусь осознавать, что Вы меня не отвергнете, — Рене схватилась за одну из его ладоней и прижала ее еще сильнее к своей щеке, в глазах встали слезы, и девушка яростно заморгала. — Потому что иногда мне все еще кажется, что это может произойти в любой момент. Держать свои чувства в узде было крайне сложно. Человек, которого она в последний раз боялась потерять так же сильно, ее оставил. Мать ушла и не вернулась, как бы долго Рене ни сидела на коленях и сколько бы молитв ни произнесла. С тех пор она боялась привязываться к людям, но это вновь произошло. И снова ее трясло. Кидало из стороны в сторону. Легкие сжимались, а мысли о мире, где Александра нет, приносили почти физическую боль. И ей опять было страшно. Он почувствовал. Возможно, не все, что творилось внутри девушки, но какую-то часть — точно. Губернатор вновь оцепенел, и буря из его взгляда исчезла так быстро, словно ее никогда там и не было. Рене еще ни разу не видела у него настолько грустных глаз. Он порывисто приблизился и поцеловал ее в лоб, словно пытаясь унять и свое, и ее беспокойство прикосновением губ. Рене прикрыла веки. — О, Пресвятая Дева Мария, я слишком трезв, чтобы быть свидетелем этого разговора...— обреченно протянул Клод. — Тогда не подслушивайте, месье! — огрызнулась девушка, а губернатор еще сильнее прижался к ней устами. Клод лишь хрипло рассмеялся и, не теряя времени, затянул новую песню. На этот раз гораздо громче, чем доселе. Фальшивить меньше он от этого не стал. Расстрел во тьме дурного сна Кладет плашмя И, прячась в венах, ждет. Война летит в плечо, болит и все скулит, А совесть жрет. Пропеваемые им стихи так неуместно контрастировали с деликатностью прикосновения ладони Александра к ее щеке, с теплотой его губ на лбу, что Рене непроизвольно поморщилась. Она услышала, как губернатор чуть различимо рассмеялся, чувствуя его улыбку своей кожей. — Месье Летьенн, у Вас в репертуаре есть какие-то более жизнерадостные песни? — тяжело вздохнув, спросила девушка. — Не подслушивайте, мадемуазель, — передразнил ее Клод. Криво усмехаясь, Александр мягко отстранился от Рене, но его лицо тут же стало серьезным, стоило только их взглядам вновь встретиться. Мужчина аккуратно провел по ее щеке, дотронулся большим пальцем до губ, словно побуждая ее говорить дальше. Узнать все, что ее терзало. Дать ему возможность успокоить ее. Переубедить ее. Рене сделала глубокий вдох. Ей тоже этого хотелось. Больше всего на свете. Иначе сомнения сведут ее с ума. — Что будет, если мадемуазель Барро уйдет с Вашей службы? — тихо прошептала девушка, заставляя себя не отводить глаза. — Теперь уже ничего. — Со сколькими Вы были до меня? — Не с одной и не с двумя, — Александр мрачно хмыкнул, и его взгляд на секунду метнулся в сторону. — Не думаю, что мадемуазель устроит такой ответ, месье Бонтан, — вклинился Клод, временно прервав свою пародию на пение. — Присутствие месье Летьенна в этой повозке совершенно обязательно? — раздраженно выдохнула Рене. — Боюсь, что да, — промолвил Александр, аккуратно заправляя прядь огненных волос ей за ухо. Рене закатила глаза и, словно почувствовав это, Клод громко рассмеялся, продолжая издеваться над музыкальным слухом, да и в целом над ушами присутствующих. Ждать, бежать, дышать и видеть, И кого-то сильно ненавидеть Или сильно невзначай обидеть Ждать, бежать, дышать, и видеть, И терпеть Несмотря на свою напускную бестактность и беспардонность, его пение стало еще громче, будто бы этим месье Летьенн пытался дать им больше приватности в совершенно неподходящем месте для подобных разговоров. Клод тоже был противоречивым человеком. Казалось, губернатор набирал себе на службу только таких. Себе подобных. Девушка покачала головой. Она вновь подняла глаза на Александра. — Сколько обычно длятся Ваши отношения? — Я не знаю, Рене, — он заправил еще одну прядку ей за ухо. — Но Вы же сказали, что… — Что был с другими женщинами, — его глаза сверкнули. — Я ничего не говорил про отношения. Ее сердце сначала пропустило удар, а потом наоборот забилось как бешеное. В животе затрепетали сотни крыльев. Горло сжалось. — Это не одно и то же? — едва смогла выдавить из себя девушка. — Нет, — твердо ответил Александр. — И близко. Одна его рука проскользила вниз, пальцы порхнули по ее шее. Взгляд губернатора был сейчас даже пронзительнее, чем когда-либо. Но теперь океанская глубина в нем казалась теплой. Она не только засасывала, но и ласкала. Губы Рене непроизвольно приоткрылись. Он же наклонился ниже. Они соприкоснулись лбами. Девушка облизала пересохшие губы, и его взгляд моментально потемнел. — Я на неизведанной территории, Рене, — прошептал он, поглаживая ее шею тыльной стороной ладони. — И я тоже учусь. Быть любовником, а не просто партнером на пару ночей. — У Вас хорошо получается, — улыбнувшись, прошептала она, едва заглушая стук своего сердца. Девушка сама преодолела последние дюймы до его губ, впиваясь в них — в него — со всей жаждой, голодом, страстью и жадностью, которые не только не утихали, но, казалось, становились только сильнее с каждым новым эпизодом их обоюдного безумия, подобно тому, что он дарил ей этой ночью, и с каждой минутой, которая приближала их к возвращению к привычному миру. Александр сдавленно простонал, но уже спустя мгновение ответил на ее напор еще большим. Одна его рука оказалась на ее затылке, зарываясь в волосы, другой — он с силой надавил на ее ключицы, вжимая девушку в плотную холщовую ткань большого мешка за ее спиной. В губернаторе пылал огонь, он сам стал пламенем. Его губы были беспощадны, но милости просить не хотелось. Рене желала продолжать гореть. — Я надеюсь, ваше молчание сейчас не означает то, что я думаю, — вновь подал голос Клод, оборвав очередную песню на полуслове. Они не обратили на него внимания. Язык Александра изящно и тягуче скользил по ее, задел небо, он прикусил девушку за нижнюю губу, давая лишь секунду, чтобы рвано схватить небольшую порцию воздуха, прежде, чем вновь накрыть ее уста своими, прежде, чем вновь начать испепелять. Их тела были плотно прижаты друг к другу, груди соприкасались, трение казалось почти невыносимым, отдаваясь искрами наслаждения по всей поверхности кожи. Чувства и так накрывали с головой, но плоть все равно требовала большего. Рене казалось, что если бы руки мужчины потянулись к подолу ее платья, если бы Александр обнажил ее бедро, если бы сдернул лиф, если бы его поцелуи опустились ниже, если бы он взял ее грудь в плен своих губ, она бы его не остановила. Она бы умоляла продолжать, наплевав на все на свете. У них остались считанные мгновения в остатках их обособленного мира, пусть сейчас он и сжался лишь до нескольких пье, скрытых от всех только пропускающей свет холщовой накидкой. И хоть реальность была близко — всего лишь по ту сторону тонкой ткани, пусть Клод сидел совсем рядом — они ощущались несущественными. В этом небольшом закрытом пространстве были лишь они одни. Рене простонала, громче, чем собиралась или ожидала. — Господи, лучше бы я поехал в Мо, вместо Клови... — обреченно выдохнул Клод. Александр мягко отстранился от девушки и раздраженно оскалился. Он повернул голову в направлении голоса месье Летьенна и даже открыл рот, чтобы ответить, но Рене крепко схватила губернатора за подбородок, возвращая его взгляд к себе. Его глаза были совершенно черными в этот момент. Казалось, что он видит ее и сквозь нее, заглядывает в каждый уголок ее души и разума. Рене провела второй рукой по его скуле. — Пусть зубоскалит, — прошептала она, вновь накрывая его губы своими, чувствуя, как он расслабляется под ее прикосновениями. Огонь утих, но не погас. Ласково горел внутри и вокруг. Их уста соприкасались нежно, едва дотрагиваясь. По-прежнему не существовало ничего за пределами этого их небольшого обособленного пространства, полного аромата специй и еще более острых желаний, старательно сдерживаемых, но от этого не менее сладких. И время тянулось — мгновение за мгновением, минута за минутой. Возможно, даже час за часом или и вовсе — вечность. — Мы выехали на набережную, месье Бонтан, — будто бы через миллион лет буркнул Клод. Александр медленно, нехотя и лениво подался назад. Его веки все еще были прикрыты, губы блестели. Рене успела застать лишь секунду, когда на них все еще играла счастливая улыбка, но в следующий миг он посерьезнел и тяжело вздохнул. Девушка облизала собственные уста. Плоть побаливала, и ей оставалось лишь надеяться, что когда они приедут в дом ее отца, тот не поймет, что совсем недавно его дочь была зацелована почти до истомы. — Жерар, на угол улиц de Fleur и du Temple, — громко промолвил Александр, раскрывая глаза, в его голос вернулись властные нотки. Он откинулся назад на деревянную стенку повозки, пытаясь восстановить дыхание. Рене видела, как быстро и глубоко вздымается его грудь, как он тяжело сглатывает, как судорожно двигается его адамово яблоко. Ее сердечный ритм тоже не желал приходить в норму, воздуха по-прежнему не хватало, а низ живота протяжно ныл. Александр искоса глянул на нее, и в его глазах она увидела знакомый задорный прищур, который всегда появлялся там, когда губернатор погружался в работу. Рене, еще раз облизав губы, кивнула и прислонилась плечом к мешку с куркумой, понимая, что их момент в вечности закончился. Реальность вернулась. Она услышала невнятный шум в нескольких пье от себя. Клод придвинулся чуть ближе. — Я думал, мы сначала пересядем в нормальный экипаж, месье Бонтан, — голос мужчины звучал недовольно. — У меня уже болит задница от этой повозки. Александр закатил глаза и бросил на Рене извиняющийся взгляд. Девушка лишь покачала головой, криво усмехаясь. Мир губернатора не был учтивым и совсем не казался изысканным, но, возможно, именно из-за этого он и ощущался таким настоящим. И ей нужно было к нему привыкнуть, если она собиралась провести здесь долгое время. А я хочу остаться навсегда. Улыбка Рене стала шире. — Слишком рискованно, Клод, — твердо промолвил Александр. — Мадемуазель де Ноай могли видеть рядом со мной в ночь, когда мы приехали в мой особняк. Многим известно, что она моя протеже. А рыжеволосых женщин при дворе не так уж и много. Ее живот сжался еще больше. Реальность решила сразу же заявить о себе. Громко и безжалостно. Слова Александра ударили ее под дых. — Думаете, что за домом моего отца тоже могут следить Коршуны? — взволнованно прошептала девушка. — Этой возможности нельзя исключать. Губернатор повернул к ней голову и с трудом посмотрел в глаза, а по ее коже пробежали мурашки. Ею овладело странное психологическое удушье. Видимо, именно так и ощущалась жизнь с мишенью над головой, пусть и не над ее собственной. Чувство уже было невыносимым, а прошло всего лишь два дня. Этот страх, это подозрение, эта вечная паранойя. Конечно, Александр пытался предусмотреть все варианты — даже самые худшие. Особенно самые худшие. Но эта мысль совсем не успокаивала. От образа Коршунов, мечущихся по периметру отцовского особняка, ее начало мутить. Он не готов к насилию. Он и к спокойной жизни готов-то не был. Рене сжала кулаки. Мы должны избавиться от Шарля. Мы должны снять эту метку смерти. — Вы можете просто не показываться из кареты, пока мы не попадем на задний двор, — голос Клода выдернул ее из лихорадочных раздумий. — Нет, — отрезал Александр. — Конный экипаж все равно привлечет слишком много внимания. К тому же ширина ворот особняка месье де Ноая не позволит ему проехать. Признаться честно, я до конца не уверен, что и повозка-то поместится. — Поместится, — быстро промолвила Рене, пульс стал биться еще быстрее. — На кухню раз в несколько дней подвозят еду и питье в подобных. Она потянулась и положила ладонь Александру на колено, успокаивающе проведя по нему пальцами. Мужчина опустил взгляд на ее руку, задержался на ней на несколько мгновений, а затем вернул свое внимание к ее лицу. — Прекрасно, — он мягко улыбнулся. — Тогда мы вольемся в общий поток. Не вызовем особых подозрений. — Да, просто замечательно, — недовольно буркнул Клод. Вновь за накидкой послышался шорох ткани. Месье Летьенн откинулся на борт повозки с тяжелым раздраженным выдохом. Новая порция табачного дыма начала разливаться в воздухе, от него слезились глаза. Александр хмыкнул и приподнял бровь. — У нас есть немного времени, чтобы сочинить легенду для Вашего отца, которая бы объяснила, где Вы пропадали эти два дня, — промолвил он, придвинувшись чуть ближе к девушке. — Надеюсь, никто не видел, как Вы уходили из дома? Рене почувствовала, что у нее краснеют щеки под его пронзительным вкрадчивым взором. В памяти же встала внушительная фигура Густава. В ушах — его голос и пьяная заплетающаяся речь. Девушка на секунду отвела взгляд. — Рене? — бровь Александра взметнулась выше, в тон прокралась явная обеспокоенность. — Густав видел, — она заставила себя поднять голову на губернатора. — Но он был предельно пьян. Вероятно, мог ничего и не вспомнить наутро. — Я бы на это не рассчитывал. Очень многие люди прекрасно могут воссоздать все, что они говорили и делали, когда позволили себе определенные... излишества. — Подозреваю, Вы — один из таких людей? — девушка криво усмехнулась, вспоминая пьяную тираду губернатора в саду год назад. — К моему величайшему сожалению, — из горла Александра вырвался хриплый смешок. — Я сказала Густаву, что он не получит второй части обещанной Вами суммы, если что-то расскажет. Мужчина застыл, и на миг в его глазах мелькнуло удивление, которое плавно начало трансформироваться в нечто иное, отчего щеки Рене принялись гореть еще сильнее. Его губы медленно изогнулись в кривоватой усмешке. — Вы исключительно быстро учитесь, мадемуазель де Ноай. В голосе Александра очень ярко раскрывалась эта высокая пьянящая нотка восхищения, но улыбка резко сошла с его лица. Он отсутствующе уставился в ткань холщовой накидки, задумавшись. Густые брови были сведены к переносице. Его рука потянулась к лицу. Он начал неосознанно постукивать указательным пальцем по своим губам. Рене в оцепенении наблюдала за ним. — Он знает, к кому Вы шли на встречу? — наконец, спросил Александр, обернувшись к ней. — Предполагает, — Рене поджала уста и покачала головой, тяжело вздохнув. — Зря я тогда Вас поцеловала у кареты в его присутствии. — Рад, что теперь Вы это понимаете, — глаза губернатора укоризненно блеснули, а ее на секунду пронзил укол стыда. — Но я ничего не подтвердила, — быстро прошептала девушка, словно пытаясь оправдаться. — И ни в чем не призналась. — К сожалению, сейчас это мало поможет. Мы должны отталкиваться от варианта событий, в котором он рассказал Вашему отцу о своих подозрениях. — Густав очень любит деньги. Не думаю, что он бы рискнул потерять все, что Вы ему пообещали. — Он на это соглашался, думая, что Вы к утру будете дома, — Александр покачал головой и скривил губы. — Когда не было никаких рисков и последствий. Это огромная разница. Они вновь погрузились в безмолвие. Взгляд губернатора скользил по деревянным доскам повозки, по мешкам со специями, по ней, нигде не останавливаясь надолго. Рене почти видела, как крутятся шестеренки внутри его великолепного быстрого разума. — Этой весной принц Филипп приглашал меня на несколько… приемов в Пале-Рояль. Определенного характера и с не самой лучшей славой, — промолвила девушка, проведя ладонью от колена Александра к его бедру, мужчина тут же поднял на нее глаза. — Они обычно затягиваются на всю ночь и даже последующие утро. Отец запретил мне тогда принимать в них участие, опасаясь за мою репутацию. Я подумала, что теоретически после стольких раз, могла бы и устать от его ограничений. В серых глазах губернатора зажегся настолько яркий огонь, что ей сразу стало очевидно — идея его заинтересовала. Рене с трудом сдержала улыбку, чувствуя, как трепещет все внутри. — Прием, говорите? Как во все это могут вписаться подозрения Густава о наших с Вами встречах? — он склонил голову. — Предлагаете сообщить, что я сопровождал Вас на это сборище? — Лишь для моей безопасности и защиты репутации. Как покровитель. — Не очень хороший покровитель, по всей видимости. Брови мужчины приподнялись, его взгляд скользнул по ее перевязанным ладоням, пробежался по юбкам платья, которое скрывало раны на коленях и огромный синяк на бедре. Рене мягко рассмеялась. — Учитывая активности, которым мы с Вами предаемся на самом деле, мой отец должен быть несказанно счастлив этой лжи. — Лучше бы я этого не слышал... — за тканью накидки послышался обреченный вздох Клода. Девушка не выдержала и соблазнительно облизала губы, с триумфом наблюдая, как Александр вновь приковал свой взгляд к ним. Он взял ее руку, лежащую на его бедре в свою ладонь, и мягко поднес к лицу. — Как объяснить перевязку на Ваших ладонях? — мужчина коротко и мягко поцеловал ее в подушечки пальцев. — Упала с лошади, — едва смогла вымолвить Рене, тело начало дрожать. — Простите? Голос Александра вырвался так хрипло, словно воздух попал ему не в то горло. Клод и вовсе начал хохотать на всю силу своей глотки. Губернатор не сводил с девушки глаз, все еще держа ее ладонь у своих губ. Рене лишь пожала плечами — так расслабленно, как только могла, хотя мышцы ее почти не слушались. — Я лично была свидетельницей подобной ситуации в Версале, когда Катерина решила прогуляться верхом после одного из приемов, на котором выпила слишком много бокалов крепленого вина. Губы Александра начали растягиваться во все более широкой улыбке. Он медленно кивнул. — Да, герцогине Монако действительно свойственны... эксцентричные желания, когда она пребывает в… возвышенном состоянии. Мужчина иронично хмыкнул, его глаза метнулись вправо и вверх, словно он вспоминал о чем-то крайне забавном и приятном. Рене подозрительно прищурилась. — А это дамочка — та еще штучка, да? — неожиданно и непрошено вклинился в разговор Клод. — Познакомите? — Боюсь, герцогиня летает слишком высоко даже для Вас, месье Летьенн, — Александр криво усмехнулся. — И крайне редко снисходит. — Уверена, Катерина была готова повторить свой подвиг во время Июльского бала в этом году, если бы не… Рене замолкла. Ей стало физически нехорошо. В памяти вновь было пыхтение собак, запахи мускуса и влажной земли, пота и алкоголя, жесткость соломы, куда ее вжимали головой. Девушка потупила взгляд, вновь чувствуя на себе грязь и нечистоты. Стыд и ужас. Паника опять начала брать за горло. А затем на ее щеку опустилась сухая мозолистая мужская ладонь. Мягко, почти не ощутимо, словно страшась спугнуть ее. Ей даже не надо было смотреть на него, она бы узнала его прикосновение из тысячи. Александр вновь вытаскивал ее из кошмара. Она вновь фокусировалась на ощущении его кожи, отгоняя от себя страхи. Здесь и сейчас. Рене подняла голову, надеясь, что ее глаза не сильно блестят. Он провел рукой по ее щеке. В его взгляде поселилась буря — болезненная и одновременно неумолимая. Девушка решительно стиснула подбородок. — Я могу взять за основу историю Катерины и пересказать ее от своего лица, — промолвила она, голос прозвучал на удивление твердо. — Я восхищаюсь Вашей готовностью притвориться, будто Вы не умеете пить. Александр едва заметно улыбнулся и прошелся второй ладонью по ее волосам, пропуская сквозь пальцы густые локоны. Затем он отстранился, но его рука от ее лица плавно проскользила по всему корпусу к бедру. Там он ее и оставил. — Такая история может так же объяснить, почему Вы вернулись домой только через два дня, — мужчина несколько раз кивнул. — Врач должен был осмотреть Вас и подтвердить, что все в порядке. — Но теперь Ваше анонимное письмо немного выбивается из повествования. Если все дело было лишь в нелепом несчастном случае, то почему не написать прямо? — Ждал финального вердикта доктора, — тут же ответил Александр, пожав плечами. — Не хотел распространять предварительную информацию. Спишу на свою растерянность. Признаться, в прошлом году во время того памятного инцидента с падением воздушного шара я тоже не мог понять, как именно мне сообщить обо всем Вашему отцу, случись что-то плохое. — Так и знала, что Вы переживали не столько за меня, сколько за его реакцию, — девушка надула губы в напускной обиде. — Так и знал, что очень хорошо скрывал то, что чувствовал на самом деле, — губернатор оскалился. — И что же, месье Бонтан? — девушка накрыла его ладонь на бедре своей, сплела их пальцы вместе. — Будем придерживаться этой версии? — Пьяного падения с лошади? — Александр изогнул бровь. — Если Вам приятно это так называть. Он рассмеялся и вновь поднес ее руку к своим губам, оставляя на ней еще один быстрый поцелуй. Его глаза светились весельем и чуть ли не восторгом. — Я начну разговор, — он усмехнулся. — Но основную легенду придется рассказать Вам. — Буду считать это очередной тренировкой своих навыков лжи. — И я представлю все так, будто Вы мне сообщили, что Ваш отец дал свое разрешение на посещение этого мероприятия принца Филиппа, — взгляд Александра посерьезнел, он склонил голову, внимательно глядя на нее. — Я поверил. И только поэтому согласился. — То есть Вам — роль праведного героя, а мне — пьяное падение с лошади? — Рене изобразила искреннее возмущение. — Мне нужно, чтобы Ваш отец продолжал мне доверять, — губернатор сжал ее руку. — Иначе сложно будет использовать свой авторитет, чтобы защитить Вас в случае его возможной негативной реакции. Думаю, никому из нас не нужен Ваш домашний арест. — Совсем не нужен, — Рене стиснула его ладонь в ответ. — Тем более теперь. Когда мы стали любовниками. Она не промолвила этих слов, но знала — он поймет, что они должны были прозвучать. Его глаза сверкнули, словно в подтверждение ее мыслей. Повозка катилась дальше, иногда подпрыгивая на неровных булыжниках. Они молчали, но Александр не выпускал ее руки. Клод вновь напевал себе под нос. Снаружи доносился привычный парижский гул и сумятица, неприятные запахи гнили смешивались с ароматом свежей выпечки и копченого мяса. Жизнь. Противоречивая, но настоящая. Рене грустно улыбнулась. Через десяток минут шум стих, плавно и волнообразно. Они въехали в богатые кварталы. Остался лишь стук копыт, лишь скрип колес и слабая вонь Сены, прорывающаяся сквозь благоухание цветов. Вскоре повозка остановилась. Рене почувствовала, как Александр застыл. Его рука стала напряженной, он сжал ее ладонь еще сильнее. Клод издал сдавленное не то пыхтение, не то стон и поднялся на ноги. Его коренастая фигура заслонила солнечный свет, что прорывался сквозь ткань накидки. Послышались его шаги, они отдавались от деревянных досок — те слабо скрипели. Затем последовал звук глухого прыжка — и на несколько мгновений вновь стало тихо. Они ждали, затаив дыхание. — Добрый день! — голос Клода прозвучал приглушенно, откуда-то спереди повозки. — Добрый, месье. Я могу Вам чем-то помочь? — Это Густав. Придвинувшись к Александру, прошептала Рене ему на ухо. Мужчина лишь молча кивнул. — Поставка из лавки специй для имения маркиза де Лафайета, — беззаботно и жизнерадостно промолвил Клод. — Боюсь, произошла какая-то ошибка, месье, — даже по тону ощущалось, что Густав пребывал в полном замешательстве. — Мы не ждали сегодня подвоза. — Уверены? У меня тут несколько мешков куркумы, кардамона и черного перца, — месье Летьенн понизил голос, и последнюю его фразу стало едва слышно. — А также сведения о нахождении мадемуазель де Ноай. Пролетели несколько мгновений тишины, а после почти сразу послышался лязг засова и скрип открывающихся ворот. — Быстрее! — хрипло выпалил Густав, в волнении. — Подъезжайте к черному входу! — А Вы — смышленый! Клод удовлетворенно хмыкнул, и снаружи вновь застучали его шаги. Повозка качнулась немного назад, мужчина ловко забрался на нее. И тут же кони тронулись медленной четкой рысью. Спустя еще с десяток секунд девушка вновь услышала скрежет металла, сигнализирующий, что они проехали на территорию отцовского особняка. Александр шумно выдохнул через нос. Его рука немного расслабилась. Он наклонился и быстро поцеловал девушку в висок. Рене почувствовала, как зажим в ее груди тоже стал чуть свободнее. — Передайте маркизу, что есть новости о его дочери! — орал Густав. Звук его тяжелых быстрых шагов доносился издалека. Мужчина бежал за повозкой к особняку. Они катились дальше. Сердце стучало. Рене без устали проигрывала в голове слова их выдуманной легенды. — Во-о! — воскликнул над их головами Жерар, и кони тут же замедлились, плавно останавливаясь. — Наш выход! — промолвил Клод. В следующую секунду месье Летьенн стащил с них накидку, и Рене почему-то сразу стало грустно и тревожно. Словно она хотела провести под этим материалом всю оставшуюся жизнь. Мысль казалась нелепой, но ощущение оставалось. Александр, оттолкнувшись раненой рукой от пола, изящно поднялся на ноги, не выпуская ее ладони. Он утянул девушку за собой, помогая встать. Клод вальяжно прошелся до края повозки и шумно спрыгнул на землю. — Мадемуазель?! — слуха девушки достиг изумленный вскрик. Рене обернулась. На крыльцо черного входа выбежала миниатюрная женщина пятидесяти лет с мягкими добрыми чертами лица. Ее миндалевидные глаза расширились в изумлении. Она прикрыла сухенькой ладонью рот, застывший в немом возгласе. — Добрый день, Мариэтта, — Рене попыталась беззаботно улыбнуться гувернантке своего отца, но сердце стучало лишь все более и более взволнованно. Александр подвел девушку к краю повозки и, выпустив ее руку, присел, чтобы как можно более плавно оказаться на земле. Затем он обернулся к Рене. Она, следуя его примеру, опустилась на деревянные доски, свесив ноги. Губернатор обвил руками ее талию и, игнорируя привычную боль в плече, аккуратно спустил девушку рядом с собой. Каблуки туфель Рене звонко стукнули по камню булыжников. — Где же Вы…? Что Вы...? — женщина на крыльце продолжала беспрестанно лепетать, ее голос становился все звонче и радостнее. — Жива! Здорова! Боже, счастье-то какое! Быстрее внутрь, мадемуазель! Ох, и достанется же Вам от отца! Рене неуверенно посмотрела на Александра. Он кивнул ей, а после указал головой на дверь черного входа призывая идти вперед. Не теряя времени, девушка решительно сжала челюсть и, приподняв подбородок, зашагала к крыльцу. Ее походка была твердой, плечи — широко расправленными. Губернатор застыл на несколько мгновений, глядя ей в след, ощущая теплый прилив восхищения и гордости. Затем он повернулся к Клоду. — Месье Летьенн, боюсь, что мы можем тут застрять. К сожалению, сложно спрогнозировать, как долго, — промолвил он, взяв мужчину за плечо и крепко сдавив. — Поймайте городскую карету. Проконтролируйте, чтобы месье де Монлезен строго следовал разработанному мной плану и окажите посильную помощь. Время поджимает. — Хвала небесам! — Клод облегченно выдохнул. — Спасибо, что хоть избавили меня от необходимости трястись до Бастилии в этой адской повозке. Встречаемся, как и договаривались? — Да. — Насколько разумно оставлять Вас совсем без охраны? — месье Летьенн нахмурил свои светлые густые брови. — У Жерара есть мушкет, — Александр хмыкнул. — Даже несколько, насколько мне известно. — Которыми он в последний раз пользовался лет десять назад, — Клод закатил глаза. — Я все слышал, дружок! — извозчик обернулся через плечо и недовольно уставился на месье Летьенна. — Прости, приятель. Клод вымучил из себя улыбку, обращаясь к нему, но она очень быстро умерла на его устах. Мужчина вновь обеспокоенно посмотрел на Александра. Губернатор еще раз сжал его плечо. — Наша роль в этой большой игре предполагает скрытность, а не грубую силу, — он пытался звучать спокойно и уверенно. — Это риск, но он высчитанный. И, давайте начистоту, если Коршуны решат напасть на повозку, то сделают это группой. И тут не помогли бы даже навыки месье Бодена. — Мадемуазель, ну скорее же! Александр обернулся через плечо. Рене стояла на нижней ступени крыльца, дожидаясь его, не спуская глаз. Пожилая женщина нетерпеливо махала ей сверху, перетаптываясь с ноги на ногу у двери заднего входа. Губернатор вновь склонил голову, и девушка, поджав губы, начала медленно подниматься. Мужчина вернул свое внимание к месье Летьенну. Клод, взволнованно цокнув языком, кивнул. — Удачи, месье Бонтан. Увидимся через несколько часов, — прошептал он. — И уж постарайтесь не умереть, пожалуйста. Я все еще рассчитываю на жалование в этом месяце. Клод, оскалившись, резко развернулся и принялся идти к саду. Какой же неисправимый проходимец. Александр хмыкнул и простоял неподвижно еще какое-то время, глядя вслед своему шпиону. Затем губернатор развернулся и быстро зашагал к крыльцу. Рене уже скрылась за дверью. Мужчина ускорился и, перепрыгивая через ступеньки, оказался у входа на кухню. Путь ему преградила та самая миниатюрная пожилая женщина. — А Вы кем будете, месье? — на удивление грозно, как для ее фигуры и телосложения, промолвила она, скрестив руки на груди и прищурившись. Мужчина приосанился и завел ладони к себе за спину, скрестив пальцы в замок. — Александр Бонтан, мадам, — спокойно и учтиво промолвил он, приподняв голову. — Губернатор Версаля и первый камердинер Его Величества короля Франции. Лицо женщины никак не поменялось. Лишь прищур глаз стал еще более подозрительным. Было сложно сказать, в чем причина такой реакции — либо она ему не поверила, либо озвученная информация ее попросту никак не впечатлила. — Я второй по влиянию человек в государстве, — Александр попробовал еще раз. — И покровитель мадемуазель де Ноай. — Он со мной, Мариэтта! — нетерпеливо промолвила Рене из глубины кухни, и уже через секунду ее стройная фигура показалась в проеме. — Пропустите его, пожалуйста. Пожилая женщина, еще раз зыркнув на Александра исподлобья, отодвинулась в сторону, и губернатор, благодарно склонив голову, прошел внутрь. Он искоса посмотрел на Рене, и девушка мягко улыбнулась ему. — Мало ли кто хочет пролезть в дом, прикидываясь благородным господином, — пробурчала Мариэтта за его спиной, закрывая дверь с громким щелчком. — Лишняя осторожность никогда не помешает. Александр хмыкнул. Уверен, все дело в этом чертовом конском хвосте. Он быстро развязал ленту, выпуская волосы на свободу. Его локоны опали к плечам. — Насчет благородного господина Вы, конечно, погорячились, мадам, — губернатор вежливо пропустил Мариэтту вперед, позволяя ее провести их с Рене к коридору. — Но я не могу не отметить Ваше образцово серьезное отношение к делу. Маркиз де Лафайет подобрал прекрасных людей к себе на службу. — Вы очень добры, месье. Пожилая женщина обернулась к нему через плечо. На ее губах заиграла совершенно счастливая улыбка, а щеки радостно зарделись. Рене быстро глянула на губернатора и покачала головой. Льстец. В ее глазах явно считывалось это слово. Александр криво усмехнулся. — Ваш отец чуть не умер от беспокойства, мадемуазель. О, бедный Гийом! — приговаривала Мариэтта, быстро продвигаясь сквозь обставленные дорогими и несколько безвкусно подобранными безделицами коридоры особняка. — Он безвылазно сидит в своей комнате и только смотрит в окно. Ничего не ест и не пьет уже второй день! Женщина вывела их в холл. С лестницы доносился гул поспешных громких шагов. — Ma fille! — воскликнул мужской голос откуда-то сверху. — Хвала Господу! Александр застыл в арке коридора, внутренне ощущая, что сейчас ему нужно отступить. Дать всем немного больше воздуха, прежде чем вмешаться в ситуацию. Рене же вышла с Мариэттой на центр пространства. Девушка обернулась к лестнице. Маркиз де Лафайет преодолевал последние ступени. Густав следовал за ним по пятам. Гийом де Ноай был наскоро одет, словно его только что вытащили из кровати. Жилет был небрежно расстегнут, как и пуговицы манжет. Ступни оказались и вовсе разуты. Волосы мужчины были растрепаны, глаза светились счастьем и небывалой радостью. Он вылетел в холл и практически подбежал к дочери, заключая ее в крепкие порывистые объятия. — Моя милая! Моя хорошая! Маркиз прижал Рене к своей груди и принялся судорожно гладить ее по голове. Из глаз мужчины текли слезы, и он даже не пытался их скрыть. Девушка вцепилась руками в его рубашку, прильнула еще ближе к отцу, позволяя ему себя покачивать, почти убаюкивать, как маленького ребенка. Стоящая недалеко Мариэтта прижала ладони к груди и, казалось, сама была недалека от того, чтобы расплакаться. Александр тяжело сглотнул, наблюдая за этой картиной. Почти идиллия. Семейная идиллия. Любовь. Он не нашел в своей душе зависти на том месте, где ожидал ее отыскать. Лишь принятие. Лишь истинную глубокую печаль. Просто не суждено. Он был создан для другого. Губернатор перехватил виноватый взгляд Густава и тут же ощутил, как все его тело пришло в состояние повышенной готовности и сосредоточения. Он рассказал. В его разуме не было сомнений. Слуга месье де Ноая выглядел испуганным и напряженным. — Где Вы пропадали? — маркиз мягко отстранился от дочери и осмотрел ее с головы до ног, его глаза расширились в изумлении. — Боже, что с Вашими руками, ma fille? Что на Вас надето? Взгляд отца Рене упал за спину девушки, и он тут же застыл, его лицо окаменело. Они с Александром застыли в зрительном контакте. Губернатор приподнял голову. — Вы…, — сорвалось с губ маркиза. — Месье де Ноай, — Александр сделал шаг вперед, выходя из арки. — Не подходите к моей дочери! Маркиз резко дернулся, заслоняя девушку своим телом. Его голос прозвучал непривычно яростно и отчаянно. Движения были дергаными, но странно решительными. — Papa, что Вы делаете? — Рене в ошеломлении воззрилась на отца. — Месье де Ноай, я понимаю, как это, должно быть, выглядит со стороны… Александр сделал еще несколько шагов вперед, вытянув руку, как сделал бы, если бы хотел успокоить дикого жеребца или оленя. Он двигался медленно, плавно, глядя четко в глаза маркизу де Лафайету. — Я все знаю! Она сбежала к Вам! — вскричал мужчина, еще плотнее заслоняя Рене своей спиной. — Густав мне все поведал. Гийом де Ноай указал головой в сторону своего слуги. Тот еще более виновато и испуганно зыркнул на губернатора, а затем начал прожигать глазами пол. Мариэтта ошеломленно ахнула и прислонила ладонь ко рту. Александр стиснул зубы, продолжая медленно приближаться и чувствуя неодобрительный взгляд женщины на себе. Маркиз обернулся к Рене и положил руку ей на плечо. — Он заставил Вас, ma fille? — мужчина заглянул в глаза девушки. — Он угрожал Вам? Та тут же замотала головой из стороны в сторону. Она пыталась выглядеть уверенной, но губернатор заметил растерянность и испуг в ее глазах. Все развивалось совсем не так, как они с ней рассчитывали. — Papa, Вы все неправильно поняли…, — попыталась мягко промолвить девушка, но отец не дал ей договорить. — Расскажите мне все, Рене. Прошу, не скрывайте! Что он заставляет Вас делать? — Ничего, — она аккуратно положила ладонь на лицо отца и улыбнулась, пытаясь вывести его из этого лихорадочного состояния. — Я сбежала не к месье Бонтану. Он лишь сопровождал меня… — Что у него есть против Вас, ma fille? — месье де Ноай будто не слышал ее. — Умоляю, не молчите! — Ничего! — вскричала девушка. Маркиз де Лафайет растерянно заморгал, вероятно, совсем не ожидая услышать столько стали, злости и раздражения в голосе дочери. Ситуация выходила из-под контроля. Губернатор сжал кулаки и глубоко вдохнул, стараясь подавить собственное волнение. — Месье де Ноай. Отец Рене тут же обернулся к нему. Александр сделал еще шаг вперед, и хоть его голос казался совершенно спокойным, если не сказать тихим, комната погрузилась в абсолютное безмолвие. Все словно застыли, не решаясь ни шелохнуться, ни заговорить, ни даже вдохнуть. Он впился глазами в маркиза де Лафайета и заметил, как тот вздрогнул. Рука мужчины, лежащая на плече Рене, напряглась еще больше. Гийом де Ноай нервно облизал губы. — Боюсь, что произошло недоразумение, и я был бы очень Вам благодарен, месье, если бы Вы дали возможность мне и Вашей дочери объясниться, прежде чем начнете обращаться к поспешным выводам, которые оскорбят и меня и, что самое важное, ее и о которых Вы после безусловно пожалеете, — Александр был все ближе с каждым произносимым словом, пока, наконец, не остановился прямо перед маркизом, глядя на него сверху вниз. — Поверьте. Губернатор наклонился чуть вперед. Тон, которым он произнес последнее слово, был поистине угрожающим. — Позволите мне продолжить, маркиз де Лафайет? — он сверкнул глазами. Месье де Ноай тяжело сглотнул и неуверенно кивнул. Буря эмоций оставляла его. Он будто бы размяк, сдулся и даже стал ниже. Александр почувствовал на себе внимательный взгляд Рене. В нем сквозила мольба и надежда. Ради нее. Мужчина приподнял подбородок еще выше. — Два дня назад, в карете на пути из Версаля, Ваша дочь попросила меня сопроводить ее на прием Его Светлости принца Филиппа в Пале-Рояль, — голос губернатора мягко разливался по холлу, мужчина расслабленно прошелся по его пространству, словно выступая на сцене. — Несколько сот человек приглашенных. Высший свет Франции. Моя помощь, как покровителя, могла бы понадобиться. Я знаю всех людей в нашем государстве. Знаю, с кем лучше познакомиться и от кого стоит держаться подальше. На приеме должны были присутствовать с десяток весьма завидных женихов. Я посчитал просьбу мадемуазель разумной и потенциально полезной для ее будущего и не нашел причин отказать. Александр остановился и, скрестив руки за спиной, обернулся к Гийому де Ноаю, одарив его вежливой уверенной улыбкой. — Рене мне ничего не говорила ни о каком приеме…, — почесав одну бровь, неуверенно пробормотал маркиз. — О, papa, это одно из тех мероприятий, которые Вы запретили мне посещать весной, — тут же вступила в разговор девушка, виновато глядя на отца из-под длинных ресниц. — А мне так хотелось туда попасть. Только представьте… И она начала бойко и эмоционально описывать все, что происходило на воображаемом вечере принца Филиппа. Поведала о нарядах гостей, разнообразии угощений, вкусе вина, музыке и танцах. Пересказывала последние сплетни. Детально прошлась по каждому из месье, которые могли бы составить для нее выгодную партию. На этом моменте у Гийома де Ноая заметно засветились глаза. Александр еле сдержал гордую улыбку. Наблюдать за тем, как искусно Рене врет, было истинным удовольствием, отзывающимся в его плоти неистовым и непреоборимым возбуждением. Она была хороша. Великолепна. Наконец, девушка перешла к фатальному решению прогуляться верхом. В красках и мелочах описала свои ощущения от скорости, от стоящего в ушах свиста ветра, как кружилась голова, как ей стало нехорошо и она замедлила своего коня, как пыталась спешиться, но потеряла равновесие и упала. Как удар оземь пришелся на руки. Как она испугалась, что сломала кисть. Даже рассказ о курьезном падении в ее устах звучал почти изящно. Напоследок Рене не преминула упомянуть, как губернатор Бонтан первым добрался до ее распластанного на земле тела, поднял на руки и лично отнес во дворец под опеку врачей. Сердце Александра громко билось. Рене выделяла ему героическую роль даже в своих фантазиях. — О, простите, papa, — девушка хрупко прижалась к груди отца. — Я просто так отчаялась. Мне хотелось попасть на прием во что бы то ни стало. А потому я сообщила месье Бонтану, что Вы дали на то свое разрешение. Он не ведал, что я сбежала из дома. Повисла тишина. Гийом де Ноай растерянно перебирал ее локоны, между его бровей залегла глубокая складка. — Я хотел привезти Вашу дочь назад еще вчерашним утром, но врач настаивал на постельном режиме, — промолвил Александр и окинул взглядом всех присутствующих, таким образом будто бы закрепляя историю Рене. — И я боялся как-то навредить мадемуазель. Маркиз де Лафайет мягко отстранился от дочери и, поцеловав ее в лоб, выпустил из своих объятий. Он прошелся по пространству холла нетвердым шагом, неуверенно потирая большим пальцем бровь. Затем он пригладил растрепавшиеся волосы, заправил их за уши. Казалось, что мужчина всеми силами пытался поверить в историю, которая была ему озвучена, но что-то ему упорно мешало. Словно картина произошедшего, которую он уже себе сконструировал, никак не желала выходить из его головы. Гийом де Ноай остановился и обернулся к Александру. — Почему Вы написали анонимное письмо? — маркиз нахмурился. — Почему нельзя было просто сообщить, где она и что с ней? — Признаться, я чувствовал, что травма мадемуазель после падения несерьезна, — Александр тут же предложил ему заранее заготовленную ложь. — А потому мне не хотелось пугать Вас избыточными подробностями, но и обнадеживать, пока врач не дал своего финального вердикта, — тоже. Месье де Ноай несколько раз кивнул, поджав губы. Между его бровей по-прежнему залегала глубокая складка. Александр прямо и твердо смотрел на него, сохраняя расслабленную открытую позу. Глаза маркиза метнулись к дочери. — То есть Вы провели день и две ночи в Пале-Рояль вместе с месье Бонтаном, ma fille? — Мы там были далеко не одни, papa, — Рене беззаботно рассмеялась. — Принц Филипп также остался во дворце почти со всей своей свитой. И многие из приглашенных гостей еще не успели разъехаться. — Я же большую часть дня и вовсе пропадал в городе, — добавил Александр, подойдя к девушке и встав за ее левым плечом. — Мне неловко признаваться в этом, но как я и говорил, у меня были некоторые дела в столице и мне пришлось оставить мадемуазель на несколько часов без своего присмотра. — Полно Вам, месье Бонтан, посыпать голову пеплом, — Рене удостоила его быстрого задорного взгляда. — Я не осталась без присмотра. Вчера меня в основном развлекали Катерина и Арман. Вы помните их, papa? Они гостили у нас несколько дней в начале марта. — Да, чудесные люди…, — пробормотал маркиз де Лафайет, по-прежнему пребывая в совершенной растерянности, если не сказать прострации. — Если бы не они, я бы точно умерла от беспокойства за Вас, papa, — Рене изобразила страждущее лицо, полное боли и вины. — Мне было так мучительно и горестно думать, что Вы, должно быть, чувствовали, когда не увидели меня утром в постели. Хорошо, что месье Бонтан все-таки написал то письмо, пусть и анонимное. Вы сможете меня простить, отец? — Почему Вы не уточнили у меня, действительно ли я давал свое согласие на посещение моей дочерью этого… приема, о котором Вы говорите, месье Бонтан? — пропустив ее слова мимо ушей, маркиз де Лафайет вновь впился взглядом в губернатора. — У Вас ведь была возможность. Мы виделись тем утром. — Я не нашел ни единой причины не верить мадемуазель де Ноай, — невозмутимо ответил Александр, лишь пожав плечами. — Доселе она ни разу не пыталась ввести меня в заблуждение. И я подумал, что так явно усомниться в ее искренности прямо в присутствии мадемуазель было бы невообразимо грубо, а я очень уважаю Вашу дочь. Губернатор заметил, как губы Рене дрогнули. Он и сам с трудом сдерживал улыбку. В заблуждение она его вводила почти с самого момента их знакомства, но ему нравилось пребывать в чертогах ее лжи. Холл погрузился в новое засасывающее безмолвие. Маркиз де Лафайет переводил взгляд то на дочь, то на Александра. Казалось, что его разрывали сомнения. Ну, давайте же. Поверьте. Этот танец становился все более сложным, они вскоре могли начать путаться в шагах. Губернатор вновь завел руки за спину и крепко стиснул их в замок. — Рене, все действительно было так, как Вы утверждаете? — Гийом де Ноай посмотрел на девушку и прозвучал нетипично строго. — Вы ничего не скрываете? — Не скрываю, papa. — Поклянитесь, ma fille. Именем и памятью своей матери. Александр резко вдохнул носом воздух, понимая, что если бы маркиз де Лафайет сейчас заглянул в его глаза, то увидел бы там ярость. Рене медлила лишь мгновение. — Клянусь, papa. Она промолвила это так мягко и до боли искренне, что губернатор сам испугался, насколько убедительно и правдиво это звучало. Месье де Ноай внимательно смотрел на дочь. Та оставалась совершенно непоколебимой. На ее губах застыла легкая уверенная улыбка. Маркиз зажевал нижнюю губу и раздраженно выдохнул. Он повернул голову к Александру. — Если все так, как Вы говорите, тогда почему Густав донес мне, будто бы моя дочь сбежала к Вам? Маркиз указал рукой на слугу. Тот вздрогнул и исподлобья глянул на губернатора. Александр тоже смотрел на него, не отрываясь, и понимал, что странным образом не чувствует ни злости, ни раздражения. Скорее глубокое изумление. Порой он сам удивлялся, каким неожиданным образом могут повести себя самые простые и понятные на первый взгляд люди. — Повторите, пожалуйста, все, что Вы сказали мне, — распорядился маркиз. — Да, извольте, месье, — Александр прищурился, не разрывая зрительного контакта с Густавом. — Слово в слово. Губернатор почти по слогам отчеканил последнее предложение, надеясь, что слуга месье де Ноая уловит смысл озвученной просьбы. Я должен понять, за что зацепиться. Я должен определить, какие детали обернуть в свою пользу, какие упустить, какие вывернуть наизнанку. Периферийным зрением он видел, как Рене начала нервно заламывать пальцы. Напряжение и тревога от нее исходили волнами. — Я лишь сказал, что днем перед своим побегом, мадемуазель де Ноай во время дневной прогулки по магазинам встречалась с высоким господином с длинными волнистыми волосами и светло-голубыми глазами, — выдавил из себя Густав, его взгляд обеспокоенно метался из стороны в сторону. — У него была своя карета. Потому я и предположил, что ночью мадемуазель вновь собралась встретиться именно с ним. — Это все? — Александр изогнул бровь. — Да, месье. — Перед Вами стоит тот человек, которого Вы описывали? — резко и твердо спросил маркиз де Лафайет. — Это он, месье, — промолвил Густав и тут же уткнулся взглядом в пол. Гийом де Ноай кивнул. Его лицо вновь помрачнело. Он в ожидании воззрился на Александра, иногда кидая косые взгляды на дочь. Чувствуя их, Рене тут же спрятала руки за спину и расправила плечи. Безмолвие затягивалось. — Что ж, это правда, — наконец, ответил губернатор так отстраненно и непоколебимо, словно речь шла о погоде. — Мы с Вашей дочерью действительно случайно пересеклись среди дня. Король поручил мне присмотреть ткани для его новой мантии. У месье Дюпона как раз было пополнение коллекции. Приехали шелка из Индии. — Вы слишком часто случайно встречаетесь с моей дочерью, — маркиз прищурился. — Наш круг общения и места, которые мы посещаем — ограничены и едины, — Александр криво усмехнулся. — Париж лишь кажется большим, на деле же — не более, чем скромный поселок. — Рене, приподнимите, пожалуйста, подол своего платья. Требовательная фраза месье де Ноая рассекла пространство как удар плети и, казалось, выбила воздух из легких половины присутствующих. Она была настолько неожиданной и внезапной, что даже выдержка Александра дала слабину. Его глаза в ошеломлении расширились. Рене неосознанно сделала шаг назад, почти вжимаясь в его правое плечо своим. Даже Мариэтта издала громкий свистящий выдох. — З-з-зачем, отец? — краснея и заикаясь, выдавила из себя девушка. — Я хочу посмотреть на твои колени, ma fille. Гувернантка месье де Ноая еще раз сдавленно пискнула. Рене в растерянности обернулась через плечо к Александру. Умоляю, не смотрите так на меня, моя девочка. Это слишком подозрительно. Ее взгляд был испуганным и затравленным. Александр поджал губы. Он даже не мог кивнуть, чтобы побудить ее выполнить просьбу отца. Это выглядело бы еще более странно. Мужчина чувствовал, как вспотели его ладони. Видимо, Рене все же считала что-то в его взгляде, потому что ее руки потянулись к пышной юбке. Она начала ее задирать. Александр тут же отвернулся, демонстративно принявшись смотреть в другую сторону, словно никогда ранее не видел ее лодыжек и бедер. Словно не раздвигал их руками. Словно не целовал ее между ног. Его сердце бешено стучало. Гийом де Ноай сделал несколько шагов вперед. — Еще чуть выше, Рене, пожалуйста. Губернатор не видел, что происходит, но услышал, как девушка еще раз напряженно выдохнула. Он почти тактильно чувствовал ее дискомфорт, ее страх, ее стыд. Ему хотелось протянуть к ней руку, обнять ее, прижать к себе. Но он не мог. Этикет разрешал ему лишь стоять, отвернувшись. И ненавидеть себя. Зачем мне столько власти, если я даже не могу публично защитить девушку, которую люблю, не подвергнув ее еще большей опасности? Он пытался глубоко дышать, подавляя ярость внутри. — Почему Ваши колени перевязаны, ma fille? — тон Гийома де Ноая был испуганным и ошеломленным. — И что это за кровоподтек на бедре? — Результат падения с лошади, — голос Рене чуть дрогнул в конце. — Почему Вы не сказали об этом сразу? Месье Бонтан, почему Вы умолчали? Губернатор резко повернул голову к маркизу, и девушка, уловив это движение, сразу же выпустила ткани юбок, будто бы смущаясь. Материал опал к полу тяжелыми плавными слоями. — Я не хотела расстраивать Вас, papa, — пролепетала Рене. — Я посчитал эти подробности слишком личными, чтобы о них упоминать, — Александр пытался звучать расслабленно и невозмутимо. — Мне не хотелось ставить мадемуазель в неловкое положение. — Приподнимите, пожалуйста, волосы, милая. Новая просьба месье де Ноая была даже хуже первой. Губернатор застыл, сердце встало в горле. Нет. Это не объяснить падением с лошади. Его мозг лихорадочно работал, но никак не мог найти способа подвязать небольшие фиолетовые пятна на ее шее прямо под ухом к их легенде. Александр обреченно стиснул челюсть. — Простите? — Рене уставилась на отца широко раскрытыми глазами. — Скажите мне, что Вы шутите, papa. — Не шучу, ma fille. И смиренно жду. Маркиз де Лафайет упрямо упер ладони в бока, не отрывая взгляда от дочери. Она не двигалась, лишь ее длинные тонкие пальцы заметно подрагивали. Рене охватила свой изящный стан руками, словно пытаясь закрыться от мира. Александр сделал шаг вперед, встав перед ней, заслоняя ее, почти полностью перекрывая собой. — Месье де Ноай, Вы действительно желаете унижать Вашу дочь таким дотошным досмотром? — промолвил губернатор, даже не пытаясь скрыть злость, которая сквозила в его голосе. — Этими подозрениями? — Я ее отец и желаю ей лишь добра, — маркиз поднял голову на Александра, но не выдержал интенсивности его взгляда и почти сразу же отвел глаза. — А я ее покровитель. И пообещал Вам оберегать ее. — И все же моя дочь вернулась с поездки с Вами вся в ушибах и синяках. — Упущение с моей стороны, — прошипел Александр сквозь зубы, прищурив глаза и склонив голову вправо. — Больше подобное не повторится. — Пожалуйста, отступите в сторону, месье Бонтан, — Гийом де Ноай был непреклонен. — Я хочу удостовериться, что на моей дочери больше нигде нет следов насилия. Слово ударило его по лицу, будто пощечина. Насилие. Губернатор судорожно сглотнул. Ему действительно доставляли определенное удовольствие контролируемые и искусственно вызванные боль и страдания. Свои и чужие. Но только добровольные. Подаренные с радостью и восторгом. Рене понимала его. Принимала его. Потому с ней было так восхитительно. Потому и она сама получала от всего происходящего наслаждение. Но Александр прекрасно осознавал, как эти фиолетовые пятна страсти на ее фарфоровой коже будут выглядеть со стороны. Особенно на фоне других ее травм и подозрений месье де Ноая. — Нет, — сорвалось с его губ, инстинктивно и пылко. — Почему? — маркиз де Лафайет прищурился. — Ей есть, что скрывать? Или, быть может, Вам? Прежде, чем Александр успел ответить, его спины аккуратно коснулась деликатная ладонь. Он обернулся и тут же увидел огромные изумрудные глаза Рене. Они блестели, и он видел, что в их уголках скопились слезы, но одновременно с этим там было столько света, столько благодарности и столько любви. — Месье Бонтан, прошу, не вмешивайтесь, — несмотря на эмоции в ее взгляде, тон девушки прозвучал холодно и чуть ли не безразлично. — Все хорошо. Губернатор медленно кивнул, еще раз посмотрел на месье де Ноая, даже не пытаясь скрыть своего презрения, и сделал шаг в сторону. Он в напряжении наблюдал, как Рене, поджав губы, поднесла все еще чуть подрагивающие ладони к водопаду огненных волос и плавно приподняла их вверх. Александр заметил, что она специально держала руки так, чтобы ее пальцы перекрывали тот самый предательский кровоподтек под ухом, оголяя остальную шею. Умница. Тактика Рене предполагала крайний риск, но давала хоть какую-то надежду. Хотя бы зыбкий шанс. Его несдержанность оставляла следы, а их бремя вновь несла она. Сначала полынная настойка, теперь — это. Александр смотрел на нее, вновь чувствуя неистовую ненависть к себе и ко всему, кем или чем являлся. Месье де Ноай подошел вплотную к дочери и внимательно начал изучать ее бледную кожу. Рене затаила дыхание, смотря в одну точку, куда-то на дальней стене. Маркиз обхватил ее запястье, с силой уводя выше. Александр хотел прикрыть глаза, но заставил себя смотреть. Он видел их даже отсюда — яркие фиолетовые распустившиеся бутоны с ассиметричными лепестками. Гийом де Ноай шумно выдохнул. Время остановилось на мгновение, а потом — ускорилось в десятки раз. — Мерзавец! Александр успел услышать лишь рев маркиза, а спустя секунду — кулак мелькнул перед его глазами. Он увернулся. Следующий удар пришелся в грудь. Не сильный, вялый, но губернатор сделал шаг назад. — Отец! — вскричала Рене. Маркиз лихорадочно размахивал руками. Казалось, будто он совсем обезумел от ярости. Месье де Ноай бил губернатора по торсу, по животу. Александр не сопротивлялся, не отвечал, закрываясь лишь от тех ударов, которые летели в лицо, локтями и отступая назад. Гийом де Ноай очевидно не был силен в рукопашных боях — его замаху не хватало ни амплитуды, ни резкости, ни импульса. Губернатор мог бы легко перехватить его кисти, заломать их, обездвижить его. Но он не хотел. Как и во времена своей юности, когда плеть беспощадно опускалась на его спину. Внутренне он чувствовал, что заслужил все это. Каждый опадающий на его тело вялый удар. Возможно, он заслужил даже больше. — Чертов подонок! Лжец! — орал маркиз. — Проклятый хамелеон! — Papa! Перестаньте! Перестаньте же! — Рене кинулась к отцу и вцепилась в ткань жилета, пытаясь его остановить, но лишь сорвала одежду с плеч мужчины. — Немедленно перестаньте! Гийом де Ноай схватил Александра за воротник и потянул на себя. Губернатор вновь не оказал сопротивления. Ему пришлось наклониться. Маркиз был ниже почти на голову. — Этого кровоподтека не было на шее моей дочери до ее побега! — зашипел он ему в лицо, капли слюны приземлились на кожу. — Такое не получишь, упав с лошади! Такое оставляет мужчина! Месье де Ноай с силой толкнул его, Александр отшатнулся назад еще на несколько шагов. Маркиз кинулся на него, оставляя новые беспорядочные удары. Один из них пришелся в его раненое плечо. Боль пронзила насквозь. Александр зашипел, а затем начал смеяться. Неконтролируемо. Заливисто. Кулаки маркиза все соприкасались и соприкасались с его кожей. Он не целился, иногда вновь случайно цеплял плечо губернатора. Агония распространялась по телу. Александр отступил назад и уткнулся спиной в стену. Он продолжал хохотать и не сопротивлялся, по-прежнему прикрывая лишь лицо. — Прекратите, отец! Немедленно! — Рене вновь вцепилась в месье де Ноая, безуспешно пытаясь оттянуть его назад. — Он ранен, papa! Ранен! Ну, перестаньте же! Умоляю! — Вы втерлись в доверие! Подобрались так близко, как только можно! — маркиз де Лафайет ничего не слышал и ни на что не реагировал. — Воспользовались ее невинностью! — Ничем он не пользовался! Прекратите немедленно, отец! Оставьте его! Оставьте! — Негодяй! Подлец! Грязный простолюдин! — Месье Бонтан — самый благородный человек, которого я знала! — по щекам Рене уже катились слезы бессилия. — Оставьте его, отец! Немедленно! — Дьявол! Дьявол! Она увидела опасную и обжигающую эмоцию во взгляде Александра, прежде, чем что-либо успело произойти. Нет. Сердце девушки упало в желудок, низ живота заныл еще более невыносимо. Рене понимала, кто он. Знала о его крайностях. Губернатор мог быть до безумия нежным и одновременно безжалостно смертоносным. И сейчас она видела в его глазах зверя. Но papa ни о чем не ведал. — Александр, нет! — воскликнула девушка, но было поздно. Все случилось слишком быстро. Мужчина оскалился, а затем перехватил сначала одно запястье своего неравного противника, затем второе — и резко заломил их под неестественным углом, заставляя того издать исступленный нечеловеческий писк боли. — Я могу быть дьяволом, месье де Ноай, — процедил Александр сквозь стиснутые зубы. — Но Вам это не понравится. Поверьте. Он резко оттолкнулся от стены и усилил свой захват, дернув загнутые кисти ее отца вниз. Тот взвыл, теряя равновесие, оседая на колени, и в тот же момент губернатор завел его руки наверх. Александр зашел ему за спину и оттянул ладони мужчины еще сильнее назад. Держал его, словно кукловод — тряпичную куклу. Губернатор склонился над маркизом, его глаза пылали пламенем Преисподней. Он выглядел сейчас так же, как когда избивал до смерти Гастона де Виньерона. Как когда расправлялся с Коршуном. Тот же холодный беспощадный огонь. Потеря контроля. Зверь, гуляющий на свободе. Он вновь пугал. Рене кинулась к нему. — Александр, умоляю, отпустите его, — прошептала она, дотронувшись до плеча губернатора. — Не причиняйте боли. Это мой отец. Мужчина резко повернул к ней голову. Его ноздри раздувались, он дышал так тяжело, так судорожно и, казалось, сам не до конца понимал, что делает. Девушка дотронулась второй ладонью до его лица и провела ею по его острой скуле. — Прошу, Александр, — прошептала она, новая слеза скатилась по щеке. — Отпустите. — Если мадемуазель настаивает, — выдавил он из себя, тяжело сглотнув. В следующую секунду губернатор выпустил руки месье де Ноая из своей хватки. Тот опал на пол, упираясь в пол ладонями. На запястьях виднелись синюшные следы. Его спина тряслась, как и плечи — как и все тело. Александр отшатнулся от дрожащей фигуры маркиза, начав беспорядочно вышагивать по комнате, возможно, в попытке успокоиться. Его ладони метнулись к волосам, он провел по ним ото лба до самого затылка. Мужчина обхватил свою шею сзади и свел локти перед собой, закидывая голову назад, глядя в потолок, оскалившись. Густав и Мариэтта в ужасе наблюдали за развернувшейся картиной, не решаясь ни заговорить, ни пошевелиться. Маркиз де Лафайет всхлипнул и поднял голову на Александра, оттолкнувшись от пола и осев на колени. По его щекам теперь тоже катились слезы. Он сдавленно всхлипнул. — Это плата за Ваше покровительство, да? Это Вы от нее требуете взамен? — его голос тоже дрожал. — Ее тело? Ее невинность? Ее душу? — Это неправда, отец, — покачала головой Рене, положив руку на его трясущееся плечо. Александр резко обернулся к ним. Его глаза нашли ее. Они застыли в немом диалоге на несколько мгновений, которые казались бесконечными. И она видела, как ярость постепенно уходит из него. Губернатор отнял руки от своей шеи и, расправив плечи, медленно подошел к ним. — Сделайте глубокий вдох, месье де Ноай. Возьмите себя в руки. Вспомните о достоинстве, — Александр запустил пальцы в нагрудный карман и достал оттуда белоснежный шелковый платок, протягивая его стоящему на коленях мужчине. — Вы вновь поспешили с выводами. Маркиз, чуть помедлив, все же принял аксессуар из его рук и протер деликатной тканью лицо и уголки глаз. Александр сделал шаг назад и скрестил руки за спиной, вновь выражая совершенное спокойствие и уверенность. Контроль был восстановлен. Он терпеливо смотрел на мужчину перед ним сверху вниз. Совершенно невозмутимый. Совершенно собранный. Месье де Ноай, пошатываясь, попытался подняться на ноги, Рене поддерживала его за спину. В воспоминаниях был тот самый ноябрьский день, когда она фактически тащила его на себе к карете, которая должна была увезти их к тете Сюзанне. По коже пробежали мурашки. Отец расправил плечи, приняв более или менее устойчивую позу. — Такие синяки оставляют не только неаккуратные ласки любовника, — Александр встретился с ним взглядом. — Но и руки врагов. — В-в-врагов? Голос ее отца прозвучал ошеломленно, и Рене почувствовала не меньшую растерянность внутри, перестав понимать, какую игру затеял губернатор. Придуманный ими в повозке сценарий давно уже был позабыт. Они потерпели совершеннейшее и безусловное фиаско, но Александр продолжал конструировать новую линию повествования. Девушка нахмурилась. — Я не просто губернатор Версаля. Не только первый камердинер короля, — мужчина не спускал с месье де Ноая пристального взгляда холодных океанских глаз. — И не просто второй по влиянию человек в стране. Я нечто большее для Короны. И Ваша дочь — тоже. Мы — не обыкновенные придворные. Ее сердце пропустило удар. Он собирается сознаться. Рассказать о шпионской сети. О своих операциях. О тайнах. О лжи. Об изнанке государства. Рене свистяще выдохнула. Ее отец был не самым надежным человеком на Земле, а сплетничал и вовсе порой похуже самой Катерины, и Александр не мог не знать об этом. Ему было известно обо всем и обо всех. Но глаза ее не обманывали, уши не вводили в заблуждение. Непоколебимый и несгибаемый губернатор Бонтан стоял сейчас перед ней, собираясь пожертвовать секретностью своего дела, лишь бы отвести внимание от их личной тайны. Лишь бы перекрыть ее, затмить чем-то большим. Воздух застрял в горле девушки. Она не могла позволить ему этого сделать. Не могла допустить, чтобы он втянул ее отца в этот сумеречный мир. Все еще стоящие в холле, совершенно испуганные Густав и Мариэтта тоже не должны были услышать правды. Это повредило бы Короне. — Мы… — Мы — любовники. Это правда, — громко промолвила Рене, не дав Александру договорить. — Он — мой, а я — его. Она тут же ощутила на себе взгляды всех присутствующих, но ее интересовал лишь один — и она чувствовала его особо ярко. Девушка посмотрела на губернатора. В его глазах был лишь один вопрос. Зачем? Зачем, моя девочка? Руки Александра безвольно повисли вдоль туловища, изящные пальцы подрагивали. Она знала, что он не ожидает ее ответа. Он и так все понимал. Они стали слишком похожи. Она тоже превратилась в слугу Короны. — Ma fille? Голос отца больше был похож на хрип. Он неверяще смотрел на дочь. Рене тяжело вздохнула, собираясь с силами. Она повернулась к нему всем корпусом. — Я отдаюсь ему добровольно, papa, — твердо и громко промолвила девушка. — С удовольствием и радостью. Это мое желание. Возможно, одно из немногих в моей жизни, которое я действительно могу назвать своим. Моим собственным. Не чьей-то чужой мечтой. Рене несколько раз ударила ладонью по своей груди в районе сердца. Из глаз полилась новая порция слез. — Я хочу быть с Александром и буду хотеть всегда. Мне никто другой не нужен. — Доченька, что Вы такое говорите? — Я люблю его! — страстно выпалила девушка. — Я его люблю, отец. Только его одного. — Рене… — Я люблю Александра, — еще громче промолвила она, в ее голосе было так много эмоций, отчаяния, мольбы о принятии. — Я готова повторить это столько раз, сколько потребуется, чтобы Вы поняли, что он ничего от меня не требует и ни к чему меня не принуждает. Он берет лишь то, что я готова отдать ему сама. С деликатностью, словно самый ценный и хрупкий хрусталь. И почтением. Она обернулась назад к Александру и даже смогла заставить себя улыбнуться. В каждой черте его лица, в каждой небольшой морщинке, в зажиме плеч, в гордой, но скованной позе таилось слишком многое. И ошеломление, и непонимание, и вина, и печаль, и глубокая благодарность. И еще что-то — чувство, которое очень сильно походило на любовь, пусть он никогда так и не дал этому названия. И бок о бок с ней сосуществовал страх. Иррациональный и неконтролируемый, совсем не свойственный ему, а Рене так хотелось, чтобы он осознал, чтобы понял, как порой приятно говорить правду. Озвучивать ее, чтобы она стала еще более реальной, впилась в ткань настоящего, изменила его, подчинила себе. Ей казалось, будто стало легче дышать, легче двигаться, легче жить — теперь, когда их тайна довлела не только над ними двумя. Даже, если освобождение пугало ее до дрожи во всем теле. До слез, которые никак не желали прекращаться. — О чем Вы думали, месье Бонтан? — прошептал отец, подняв заплаканные глаза на Александра. — Как Вы могли позволить этому случиться? Губернатор искоса глянул на месье де Ноая, и напряжение в линии подбородка мужчины выдавало, скольких трудов ему стоило сохранять зрительный контакт. Крылья его носа трепетали. — Ей всего двадцать один год! Вы почти вдвое ее старше! — воскликнул маркиз, заламывая руки. — Вы думали, что будет с ней? С ее честью? С ее репутацией? С ее будущим? Александр не выдержал и опустил голову. Теперь в нем остался только стыд. И раскаяние. Рене хотела заставить отца замолчать, прекратить ковыряться в ране губернатора, но ею овладело оцепенение. Казалось, будто какая-то часть ее желала это слушать, чтобы не забыться. Чтобы понимать, сколь многое стоит на кону. — С Вами ничего не случится! — собрав остатки своего мужества, месье де Ноай сделал несколько шагов к Александру, вытянув вперед руку с выставленным указательным пальцем в обвиняющем жесте. — Второй человек Франции не сможет просто так пойти ко дну. Но мою дочь Вы утопите. А нашу семью вновь будет ждать позор. Губернатор зажмурился, и было столько боли в этом небольшом движении веками, словно даже удары, пришедшиеся всего несколько минут назад в его раненое плечо, не доставляли так много дискомфорта и страданий. Месье де Ноай остановился возле Александра и, упершись руками в бока, обреченно посмотрел в потолок, пытаясь затолкать назад слезы. — Я знал, что что-то произошло тогда, на втором этаже имения Сюзанны, — он покачал головой. — Я знал, что люди вроде Вас никогда не предлагают помощи бесплатно. — И тем не менее Вы молчали столько времени. Интересно, почему, месье? — выпалил губернатор, резко подняв на него грозовые глаза. — Возможно, потому что Вам было приятно видеть, как дела Вашей семьи идут вверх? Как у Вас появляются деньги? Как Вы едите все лучше и лучше? Александр указал ладонью на Густава и Мариэтту. — Как нанимаете себе слуг? — он раздраженно кивнул в сторону массивной помпезной вазы возле лестницы. — Покупаете позолоченные глупости? Глядя на маркиза сверху вниз, губернатор небрежно поправил воротник его рубашки и отряхнул рукава. Его движения были профессиональны, отточены за столько лет службы камердинером Его Величества. — Как одеваетесь в дорогие шелка? — Александр оскалился. — Видимо, сытый желудок и прикосновение деликатного материала к коже присыпляли совесть. А подносящая обед прислуга и искрящиеся безделицы — заглушали душевные муки. Месье де Ноай не мог ничего вымолвить в ответ. Он словно бы потерял способность говорить или двигаться. Рене чувствовала почти такое же оцепенение. Александр сейчас опять, казалось, балансировал на грани, всеми силами пытаясь не сорваться. Он начал обходить ее отца подобно хищнику, который готовился кинуться и растерзать свою добычу. — Ваше двуличие достойно коридоров Пале-Рояль, месье де Ноай. Даже странно, что Вы там не обитаете, — губернатор хмыкнул, тон его голоса походил на густой черный дым. — Вы согласились отправить свою дочь в Версаль вместе со мной, хотя сейчас говорите, что подозревали о чем-то с самого начала. Вы отпускали Рене со мной каждый раз, когда я приезжал отвезти ее на уроки танцев на протяжение года. Вас не беспокоило, что взрослый мужчина и Ваша незамужняя дочь проведут несколько часов наедине без чьего-либо присмотра. Сделав несколько полных кругов, губернатор вновь остановился перед лицом месье де Ноая и немного наклонился к нему. Глаза Александра опасно блестели. — Но что же случилось сейчас, маркиз? Вы поняли, что еще не все ресурсы выжали из своей дочери? Нужно больше? — на его лице явственно считывалось презрение. — Настало время подложить ее под кого-то не просто с деньгами, но еще и с родословной? Это то прекрасное будущее, которое Вы для нее рисуете и которому я угрожаю, верно? Александр подался назад и отряхнул свой бордовый сюртук, после чего расправил плечи. — Я, может быть, и дьявол, но хотя бы не скрываю ни своей природы, ни намерений. И знаю, когда поступаю неправильно. — Вы прекрасно понимаете, что не сможете быть с ней долго, — дрожащим голосом промолвил месье де Ноай, прожигая губернатора взглядом. — Отец… — Знаю, — выпалил Александр. Все слова, которые она собиралась сказать, словно бы разбились о стенки ее горла. Рене в ужасе уставилась на губернатора, а сердце болезненно заныло, истекая кровью. В его голосе было столько принятия. Ответ Александра звучал так, словно он со всем не просто смирился, но и вовсе — ждал этого. Был готов отпустить ее уже сейчас. Словно для него это данность. Ее начало мутить. Разум и тело противились, не хотели верить услышанному после вчерашней ночи, после всех речей и признаний, что он ей подарил. Рене до боли сжала кулаки, пытаясь удержаться на ногах. — Ваша связь нежизнеспособна. Общество никогда ее не примет, — по лицу месье де Ноая опять начали течь слезы. — Все быстро закончится. Скандалом и страданиями для нее. Пятном на репутации. Вы же выйдете из этого даже без царапин и сможете продолжать соблазнять ничего не ведающих придворных дам, рушить их судьбы. — Не смогу. Никогда, — тут же ответил Александр, глядя только на Рене через плечо ее отца. — Никого не будет после. Никого. Губернатор отшатнулся, словно такая близость к месье де Ноаю и этим обвинениям была для него невыносима. Он сделал несколько шагов по комнате, поправляя манжеты. — Вы будто бы гордитесь, что моя дочь станет Вашей последней жертвой, — отец кинул ему в спину. — Не желаете извиниться, месье Бонтан, за все, что натворили? — Извиниться? Перед кем? Перед Вами? — Александр резко обернулся к нему и скривил губы. — Нет, не желаю. Я не испытываю к Вам ни капли сочувствия, маркиз. Вы мягкий и слабый человек, который своей бесхребетностью вынудил дочь нести бремя собственных неудач и неприспособленности к трудностям. Я не чувствую ни крупицы вины перед Вами. И я не должен решать Ваши проблемы, месье де Ноай. Александр рвано выдохнул и медленно перевел глаза на Рене. Она по-прежнему не могла хоть что-то промолвить или пошевелиться. Только смотреть на него в надежде, что он хоть как-то объяснит свои предыдущие слова и убедит ее, будто они значили совсем не то, что, как ей казалось, они значили. Что он не ждет окончания их отношений даже сейчас, когда они только начали расцветать. Во взгляде губернатора сквозь холод, колкость, гордость и злость, вновь начало пробиваться тепло, благодарность и восхищение. Любовь, или любое другое слово, которое он использовал взамен. — Но перед Вашей дочерью… я чувствую очень много всего, — голос Александра тоже стал мягче, он обращался лишь к ней и видел лишь ее. — Перед ее силой и решительностью, живостью и остротой ума, перед ее дерзостью и ее гордостью, перед ее красотой. Губернатор хмыкнул и покачал головой, потупив взор. — И да, вину я тоже чувствую. Я не должен был прикасаться к чему-то настолько совершенному, — мужчина грустно улыбнулся. — Но, что бы Вы обо мне ни думали, месье де Ноай, как бы часто ни нарекали дьяволом, есть что-то сильнее меня. Можете звать это судьбой. Можете звать — Богом. Но чем бы они ни были — я подвластен им так же, как и все другие люди на этой земле. Он поднял голову, вновь заглянув маркизу де Лафайету прямо в глаза. — И я готов стоять на коленях перед Вашей дочерью хоть каждый день. Каждый час. Каждый миг, — эмоции и боль в голосе Александра становились все заметнее. — И просить прощения за то, что позволил всему случиться. Я не должен был дать ей возможности влюбиться в себя. Я не должен был сам идти на поводу у своих желаний. Я обязан был сдержаться. Я обязан был остановить и себя, и ее. Но я не смог. Губернатор мрачно хмыкнул, но на этот раз презрение в его голосе было направлено на себя самого. Мужчина сжал и разжал кулаки. — Лучше. Я хотел быть лучше, — он изогнул бровь. — И вновь не смог. Я знаю, что если не испортил, то очень усложнил Рене жизнь. Знаю, что не изменю прошлое. Знаю, что никогда не смогу искупить свою вину перед ней. Но я буду стараться. Александр подошел к месье де Ноаю, так резко и неожиданно, что тот вздрогнул и отступил на шаг, будто бы ожидая нового нападения. Но губернатор лишь положил руку на его плечо. Не в знак успокоения или поддержки, а скорее — как обещание. — Я не должен перед Вами оправдываться, — прошептал мужчина. — Но я клянусь Вам в одном. Я не позволю себе и своему низкому происхождению запятнать Вашу дочь и ее честь. Я никогда не допущу, чтобы правда о наших с ней отношениях вышла наружу. Ее репутация останется непогрешимой. Никто и никогда не усомнится в ее добродетели. Я все для этого сделаю. Буду врать, буду манипулировать. Задействую все свое влияние и ресурсы. Если надо — убью. Я не позволю нашей с ней связи разрушить ее будущее. Когда-нибудь она выйдет замуж за достойного человека, которого выберет сама, когда все между нами закончится. Когда я стану не более, чем воспоминанием. И она будет счастлива. Она будет в безопасности. Она будет укутана в почести и славу, зависть и восхищение. Она будет жить в богатстве и дорогих шелках, в окружении золота и роскоши. Я обещаю Вам. Он говорил, а пол уходил из-под ног Рене с каждым новым его словом. Надежда в очередной раз принесла лишь боль и разочарование. Безопаснее было доверять первому впечатлению. Все было так, как и выглядело с самого начала. Александр воспринимал их отношения безусловно и неизбежно временными. И никакое количество страстных ночей или искренних признаний этого не изменит. Даже если он вывернет свою душу перед ней наизнанку, даже если они сольются воедино и неотделимо в постели — это будет иллюзией. Они вместе лишь до тех пор, пока их связь не угрожает ее репутации. Ничего не изменилось. Губернатор по-прежнему ставил ее честь выше чувств и сердца. Выше ее желаний. Выше ее самой. Невыносимый в своем благородстве. Девушка быстро заморгала, останавливая слезы и почти презирая себя, что такие действия и порывы все равно заставляли ее любить Александра лишь сильнее. И также яростно ненавидеть. Его и мир вокруг. Их проклятое общество. Губернатор еще раз окинул всех своим пристальным взглядом, остановившись на девушке на долгие несколько секунд. В его глазах поселилась пустота. — Мне нужно идти. Я уже злоупотребил гостеприимством этого дома, — промолвил он. — И Франция требует своей ярости. И тут же, развернувшись на каблуках, в несколько быстрых шагов мужчина покинул холл, скрываясь в коридоре, будто бы сами эти стены его выталкивали. Рене еще несколько мгновений смотрела в одну точку — ту, где видела спину губернатора в последний раз. Ее грудь прерывисто вздымалась. Характер его ухода, эта поспешность, скорость, как и то, что он не позвал ее за собой и не стал ее дожидаться, были заявлением. Он вновь оставлял за ней выбор перед лицом новой правды. Перед лицом будущего, в котором они неизбежно расстанутся. Но это решение должно было стать финальным. Девушка прикрыла глаза и покачала головой. Ее тело само потянулось к тому коридору, где он скрылся. Александр был абсолютно прав — существовали силы гораздо более могущественные, чем они. Перед ними были безоружны разум и чувство самосохранения. — Ma fille, куда Вы? — отчаянно выпалил отец ей в спину. — За ним, — онемевшими губами промолвила девушка, она звучала заторможенно. — Я запрещаю Вам! Рене остановилась, словно вкопанная, чувствуя, как все ее тело пульсирует неистовым ритмом. Уже не только боли, но и злости. Девушка обернулась. — Вы не можете. И уже давно, — твердо сказала она, находя растерянные глаза отца. — Я подчинялась Вам лишь из любви и глубокого уважения. Но я не завишу от Вас, papa. Это Вы зависите от меня. И Вы это знаете. — Вы изменились, — он покачал головой, голос казался таким безнадежным и грустным. — Я просто выросла. — Он разрушит Вас, — еще одна слеза скатилась по щеке отца. — Он Вас разрушит. — Значит, такова моя судьба, — Рене лишь горько улыбнулась. — Я — его, papa. Я принадлежу ему. Я не шутила. — Одумайтесь, доченька, — мужчина сделал неуверенный шаг вперед и вытянул руку. — Умоляю. — Простите, — ее улыбка стала шире, но еще более печальной. — Простите меня, отец. Больше не сказав ни слова, она отвернулась и кинулась вперед по коридору. К нему. Даже если его присутствие рядом будет лишь временным. От этого тем более не хотелось терять ни минуты отведенного им момента в вечности. Девушка лишь надеялась, что Александр хотя бы дал ей для решения какое-то время, а не помчался сразу же выполнять роль ярости Франции. Мысль терзала, тревога подгоняла вперед. Низ живота противно ныл, но она не обращала внимания. Последние метры до черного входа Рене преодолевала уже фактически бегом. Она смогла выдохнуть, лишь когда оказалась снаружи и увидела повозку со специями. Александр стоял возле нее спиной к дверям, его осанка была идеально прямой. Он изящно сложил руки за поясницей. Казалось, будто губернатор не мог найти в себе сил смотреть на закрытую дверь особняка ее отца, ожидая, что она может никогда не распахнуться, как и она не вынесла бы вида пустого заднего двора. Девушка сбежала вниз по лестнице. Он услышал ее шаги и плавно обернулся. Рене успела поймать первую эмоцию, застывшую на его лице. Надежда. Но очень скоро она трансформировалась в удивление, потом в облегчение, наконец, в благодарность, пока не стала легкой светлой грустью. Словно его разум не одобрял и не поддерживала ее решения, но душа — напротив, желала его, просила о нем. Рене молча подошла к нему, не отрывая взгляда от бездны серых глаз. Александр тоже молчал. Так же беззвучно он положил руки на ее талию и изогнул бровь, спрашивая разрешения. Она кивнула, закусив губу. Мужчина наклонился и быстро поцеловал ее в лоб, после чего поднял в воздух и подсадил на край повозки, как и в предыдущий раз. Возможно, из-за того, что какая-то часть его не до конца верила, будто все происходит на самом деле — она рядом и не оставила его, идет дальше с ним, несмотря на всю ложь, недомолвки и замалчивание, Александр даже не обратил внимания на новый укол боли в плече. Рене ловко перевернулась и, не дожидаясь указаний или объяснений проследовала к дальним мешкам у стенки, вновь присев возле большого тюка с куркумой. Александр забрался на повозку вслед за ней. Входная дверь вновь распахнулась, и из нее быстрым шагом вылетел Густав. — Месье! — закричал прямо с крыльца мужчина. — Подождите! Александр в недоумении нахмурился, наблюдая, как тот стремительно преодолел небольшое расстояние, что их разделяло, и остановился прямо под губернатором. Мужчина посмотрел вверх, его глаза все еще были испуганными. — Возьмите, месье. Часть я успел потратить, но очень много еще осталось, — слуга маркиза де Лафайета протянул мешок с деньгами, который Александр выдал ему за содействие. — Я не хотел говорить. Клянусь, не хотел. И если бы мадемуазель вернулась к утру, как и обещала, то ничего и не сказал бы. Но я испугался. Вдруг что-то случилось и мое молчание погубило бы ее? Я не знал. Я не мог знать. — Оставьте себе, — твердо промолвил Александр. — Мои люди вскоре найдут Вас, чтобы принести остаток обещанной мною суммы. Густав так и остался стоять с вытянутой вверх рукой. Его глаза в ошеломлении расширились. — Но я… нарушил слово, — недоуменно пробормотал он. — Между алчностью и человечностью Вы выбрали второе, — губернатор хмыкнул и усмехнулся. — Это решение бесценно. Слуга месье де Ноая, все еще неуверенно глядя на Александра, начал медленно опускать руку, словно ожидая, что тот передумает и все-таки попросит вернуть деньги. Губернатор стоял неподвижно, будто статуя. Наконец, Густав спрятал кожаный мешочек в карман. — Благодарю Вас, месье, — промолвил он. — Да хранит Вас Господь! Улыбка Александра стала шире. Вряд ли Бог будет помогать дьяволу. Но, несмотря на свои мысли, он все же коротко кивнул. — Откройте, пожалуйста, ворота, когда мы будем выезжать. Сказав это, мужчина развернулся и прошел к задней части повозки. Подняв с ее борта холщовую накидку, Александр присел рядом с Рене и укрыл их ею с головой, заправляя ткань между мешками со специями и стенкой, чтобы образовать навес. — Жерар, направляемся в Сен-Мор-де-Фоссе, — отдал распоряжение губернатор и устало прислонился плечом и виском к тюку с кардамоном. Извозчик ударил поводьями, и кони тронулись. Рядом слышались шаги идущего за повозкой Густава, затем скрип открывающихся и закрывающихся ворот, шум гравия, стук брусчатки, гул города, разговоры, смех, крики, возгласы, ругательства, хаос звука. Повозка ускорилась. Александр искоса глянул на Рене. Она не смотрела на него и так же, как и он, прислонялась головой к мешку с куркумой. Ее глаза были закрыты, по щеке катилась одинокая слеза. Они не соприкасались телами, между их руками, застывшими на деревянных досках было несколько дюймов, преодолеть которые не стоило бы никакого труда, но ему казалось, что после всего сказанного в особняке месье де Ноая ей была нужна даже эта небольшая дистанция. Александр ощущал, что он мучает ее сейчас, вынуждая оставаться рядом в таком небольшом закрытом пространстве, но она с достоинством и смирением выдерживала это испытание. Они молчали. Слова тоже представлялись лишними. Он сказал уже слишком многое, а Рене не нужно было говорить вовсе. Ее появление на крыльце черного входа и небольшой кивок перед повозкой заменяли тысячи красивых речей. Лучше пускай в ушах стоит скрип колес и стук копыт. Они тряслись и катились дальше. — Переехали Сену, месье, — промолвил Жерар. Было сложно сказать, сколько прошло времени и отъехали ли они достаточно далеко от потенциально опасной зоны, но Александру хотелось воздуха, хотелось выдернуть их из этого замкнутого уголка, пропахшего остротой и пряностью. В конце концов, разум каждого отдельного человека, каким бы сильным и блестящим он ни был, все равно казался слишком незначительным в процессах, управляющих миром. Иллюзия контроля рушилась на глазах, когда было невозможно просчитать и предсказать даже действия простого слуги, предугадать судьбу Клови, который сейчас либо скакал, петляя меж деревьями, либо уже лежал неподвижно на холодной, чуть влажной земле, или представить, сколько из подставных лже-губернаторов и их сопровождения еще дышали. Силы, непомерно более могущественные, чем короли, смотрели за его попытками сконструировать реальность и, скорее всего, хохотали во все горло. Губернатор сорвал накидку с их голов, заставляя Рене вздрогнуть и открыть глаза. Повозка проезжала сквозь пригород. Он откинул ткань в сторону и возвел глаза к небу. Оно было высоким, ярким и непомерно далеким. Оно смотрит на нас. Уголок губ Александра пополз вверх в очередном приступе самоиронии. Смотрит, как если бы наблюдало за суетой муравьев под сапогами. И все же мы несем в себе искру, созданную там, наверху. Казалось, что воздух вокруг него вибрировал от невысказанного признания, которое губернатор, наконец, нашел смелость озвучить хотя бы в своей голове. Он был всего лишь крупицей на фоне вечности, хоть и все еще упрямо горел неутолимым желанием оставить неизгладимый след в этом мире. — Вы дурак! — неожиданно воскликнула Рене. Александр резко обернулся к ней. Девушка смотрела на него и, видимо, уже какое-то время. Ее глаза пылали настолько сложной и противоречивой эмоцией, что даже в его богатом словарном запасе не нашлось обозначения, которое могло бы ее описать. — Прошу прощения? — губернатор нахмурился, сердце больно стукнулось о прутья ребер. — Я выйду замуж? За достойного человека? Когда Вы станете воспоминанием? — ее голос срывался от возмущения. — Зачем Вы это делаете? Зачем говорите такое? Вы получаете от этого какое-то извращенное удовольствие? Губернатор тяжело вздохнул, почти не веря своим ушам. Все-таки Рене порой была гораздо смелее и выносливее его самого. Шла напролом, ничего не боясь. И боролась, боролась, боролась, когда другая давно бы опустила руки. Это восхищало и пугало в равной мере. Она не спускала с него прямого взгляда, несмотря на то, что в уголках ее глаз все еще стояли слезы. — Рене…, — прошептал он, низко и хрипло. Александр потянулся к ее руке. — Нет, не нужно этого голоса! — она резко одернула ладонь. — Не нужно этого тона, от которого я слишком быстро слабею. Как Вы смеете? Как смеете? Он застыл, растерянно взирая на нее сверху вниз, но все равно чувствовал себя в ее плену. Дыхание вырывалось из него рваными порциями. Рене прижала руку к груди в районе сердца, этим лишь подчеркивая, как быстро и лихорадочно она вздымалась. — Никогда я не буду счастлива без Вас! Никогда! Даже не надейтесь, — выпалила девушка. — Я выживу, как и обещала Вам. Я сдержу слово, но я не буду счастлива! Пусть горят в пламени ада все дорогие шелка и позолота, что Вы себе нафантазировали! Не нужны они мне! Ничего не нужно! Пусть катится в Преисподнюю добродетель вместе с почестями и славой! Александр потянулся к ней. Хотел дотронуться до ее щеки, взять ее лицо в свои ладони. Никакое другое желание в его жизни не казалось более важным, чем это. — Не трогайте! Нет, не трогайте! — Рене отшатнулась, вжимаясь еще сильнее в мешок за своей спиной, отталкивая его руку. — Еще ничего не успело начаться, а Вы уже думаете, когда же все завершится? Как с десятками других до меня? Как Вы смеете? Его ладонь застыла в воздухе в нескольких дюймах от ее лица. Он не мог заставить себя ни прикоснуться к ней, ни отодвинуться. Они были близко, дыхание Рене обжигало его кожу. — Моя девочка... — прошептал он, склонив голову набок и грустно улыбнувшись. — Не смейте! Не говорите этого! — в ее голосе уже была мольба. — Не дайте мне ослабеть! Вы дурак! И тупица! Из глаз девушки опять начали течь слезы, и словно разозлившись на саму себя, она больно пихнула его, пытаясь оттолкнуть. Удары были гораздо более резкими и острыми, чем у ее отца. Рене отчаянно билась ладонями о его грудь. Александр с трудом — так деликатно, как только мог, перехватил ее руки, она вырывалась. Он прижал кисти девушки к ее бедрам, обездвиживая, вжимая в мешок за ее спиной. Их лбы соприкоснулись. — Мадемуазель, Вы совсем обезумели? — тяжело дыша, прохрипел губернатор. —Я устала от Ваших все новых и новых барьеров. Когда Вы только их успеваете строить? — сдавленно промолвила Рене, закрыв глаза и все еще брыкаясь в его руках. — Я сыта по горло этими чертовыми смешанными сигналами! Она дернулась вновь — еще отчаяннее, еще сильнее. Александр выпустил руки девушки и медленно отстранился, выполняя ее такое настойчивое желание. Она распахнула веки. Рене больше не пыталась на него напасть. Губернатор устало откинулся на стенку повозки, вновь задрав голову к небу. — Давайте на прямоту, месье, — он все еще чувствовал на себе ее тяжелый взгляд. — Я не знаю, чем для Вас была прошлая ночь и что Вы о ней думаете, но я не собираюсь… — Мне очень страшно, — выпалил Александр, продолжая смотреть вверх. Повисла тишина. Он тяжело сглотнул. Слова вырвались сами собой, и он не знал, что собирается сказать дальше. И стоило ли вообще пытаться вновь открыть рот. Небо манило своей безмятежностью. Там не надо было думать, не надо было говорить. И даже можно было ничего не чувствовать, потому что здесь, на Земле, он, казалось, больше никогда не разучится это делать. Нежная ладонь легла на его щеку. Рене повернула его голову к себе. Он позволил ей. — Почему Вам страшно? — едва слышно прошептала она. — Прошлая ночь была…, — в разуме стояла сумятица, губы едва двигались. — Господи, я такой идиот. Я не могу… Не могу… — Александр, пожалуйста, — ее хватка на лице усилилась, отчаянье пронзило голос насквозь. — Ответьте. Он покачал головой и накрыл своей рукой ее. Губернатор вдохнул. — Это была лучшая ночь в моей жизни, — признался он сквозь стиснутые зубы. — Не было никогда ничего даже отдаленно похожего. И я не думаю, что будет. Разве что вновь с Вами. Может, она не так много значила для Вас… — Я уже тысячу раз Вам сказала и показала, как много она для меня значила. — Просто… Я столько видел. Столько всего успел сделать, — Александр мрачно хмыкнул и отвел взгляд, ее изумрудные глаза светились слишком ярко, почти ослепляя его. — Может быть, даже все. С разными женщинами. Но я никогда ни к кому не был близок. Мне никто никогда не был по-настоящему дорог. Я не позволял себе подобного. Вы же… Он запнулся. Комок в горле душил, не давал ни дышать, ни говорить дальше. Рене провела ладонью по его скуле, и он поджал губы, заставляя себя не молчать. Он вновь посмотрел на нее. Пусть я ослепну. От ее красоты. От этой теплоты. От этой смелости. — Дело даже не в нашем единении, — он, наконец-то дотронулся пальцами до ее лица. — Не в том, что происходило в постели. Хотя это и было великолепно. Вы были великолепны. Он проскользил ладонью к ее губам, едва касаясь их. Девушка оставила долгий трепетный поцелуй на его пальцах, не прекращая смотреть на мужчину из–под длинных ресниц. — Даже сама возможность держать Вас в своих руках, смотреть как Вы спите, слышать Ваше дыхание. Спасать Вас от кошмара. Разговаривать с Вами. Открыть перед Вами свои шрамы, даже самые уродливые — и увидеть любовь и понимание в Ваших глазах…, — Александр улыбнулся, вопреки боли в своих легких, купаясь в воспоминаниях, таких ярких, таких осязаемых. — Этого было достаточно. Это была лучшая ночь в моей жизни. Лучший ее момент. — Почему же тогда Вам страшно? — девушка непонимающе склонила голову набок. — Я боюсь самого себя. — Вам не нужно бояться. — И я все еще не верю, — с губ губернатора сорвался нервный мрачный смешок. — Кажется, будто это мираж или иллюзия. Или жестокая шутка разума. Вы действительно были рядом со мной ночью? Это был не сон? — Была, — губы девушки растянулись в полной ласки улыбке. Он медленно наклонился и дотронулся до этой нежности своими устами. Вкушая ее. Забирая ее частичку себе. — Прекрасная мечта, ставшая явью, — промолвил он в ее кожу. — Что это значит для нас, Александр? — выдохнула Рене. — А это должно что-то значить? Она раздраженно простонала, немного отстраняясь и неверяще качая головой. — С Вами иногда очень сложно, — девушка закатила глаза. — Мы не сможем быть вместе вечно, Рене, — твердо промолвил Александр, дождавшись, когда она вновь на него посмотрит. — Нас разлучат, это неизбежно. Ваш отец был абсолютно прав. Я должен был сказать Вам то же самое вчера, до того, как… Но не смог. — Почему? — она нахмурилась. — Смалодушничал, — в досаде выдохнул мужчина, чувствуя жгучий стыд. — Я так хотел, чтобы Вы остались, что когда получил Ваше согласие уже не смог вымолвить ни слова. Я боялся, что Вы уйдете, узнав правду. — Я бы этого не сделала. И сейчас не уйду. Уже не ушла. Александр дотронулся кончиками пальцев до ее лба, провел к виску и долго, тягуче спустился вниз по ее лицу, описывая его окружность, чтобы потом так же подняться вверх ко лбу. Казалось, что он хотел запомнить каждую ее линию, чтобы потом воссоздать в памяти это ощущение. — Хорошо, — прохрипел губернатор. — Потому что я не знаю, как смогу Вас отпустить, когда настанет время. — Не отпускайте, Александр. — Меня никто не спросит, — он широко улыбнулся, скрывая за этим оскалом свою горечь. — И Вас — тоже. Это просто произойдет. Это закон общества. Хоть Вы и назвали меня тупицей, но я знаю, как устроен наш мир. — Раз Вам все так хорошо известно, то скажите, что нужно сделать, чтобы его перебороть? Рене сверкнула глазами и выглядела такой хрупкой и грозной в этот момент, словно котенок, с клыков которого стекала кровь, и горло губернатора вновь покинул хриплый смешок. Он неверяще посмотрел на нее и покачал головой. — Вы хотите перебороть весь мир? — Ради Вас бы попробовала. Голос Рене звучал страстно и твердо. Она подалась вперед, так близко, что ее грудь коснулась его плеча, и губернатор хрипло выдохнул. Девушка с нажимом провела по его лицу, почти царапая кожу ногтями. — Титул? — выпалила она. — Все дело в нем? В разнице наших положений? — Это непреодолимая пропасть, — Александр отвел взгляд. Рене усилила хватку на его скуле и заставила посмотреть на себя. — Но ведь титул можно заслужить? — ее огромные, полные надежды глаза были перед ним. — Людовик постоянно выдает их за хорошую службу. И никто не служит Франции более истово, чем Вы. — В моем случае подобное маловероятно. — Я не спрашивала, каковы Ваши шансы. Лишь о том, возможно это или нет. — Нет смысла говорить о теоретических… — Да или нет, Александр? Он посмотрел на нее. Долго и пристально. Во рту пересохло. Мужчина чувствовал, как громко и прерывисто бьется пульс. Он не любил рассуждать о чем-то, на что никак не мог повлиять. Ему не нравилось отталкиваться от таких иллюзорных вероятностей. Но Рене просила. — Да, это возможно, — тяжело сглотнув, прошептал он. — Значит, не все потеряно, верно? Ее взгляд смягчился. Ладонь на его щеке расслабилась, вновь стала нежной и ласковой. Рене потянулась вперед и мягко поцеловала его. Деликатно, почти невесомо, словно дотрагиваясь до его губ лепестками роз. Второй ладонью девушка зарылась в волосы мужчины. Она приникла еще ближе, почти взобралась на его колени. — Не позволяйте ожиданию конца, который не так уж неизбежен, как Вам кажется, отравить Ваше настоящее, — рвано прошептала Рене в паузах между своими поцелуями. — Разрешите себе быть счастливым сейчас. Он отстранился на несколько дюймов и, взяв ее за подбородок, поднял голову девушки на себя. Нашел ее глаза. — Это еще одна вещь, которой я должен научиться, — выдохнул Александр. — Я Вам помогу. — Невероятная, великолепная, храбрейшая из женщин. Он прижал ее порывисто и крепко к своей груди, пробегаясь пальцами по огненному водопаду волос. Рене обхватила руками его торс с такой же страстью и жаждой. Невозможно отпустить. Невозможно. Но придется. Александр все еще не ожидал хорошего исхода, но если ей так было легче, то он готов был сделать вид, что верит в счастливый конец. Ради нее. Видимо, эта ложь ей нравилась. Так же как и ему когда-то хотелось думать, что она к нему безразлична. Александр прикрыл глаза и проскользил щекой по ее макушке, еще сильнее прижимая к себе. — Вам повезло, месье Бонтан, — услышал он за спиной тихий голос Жерара. Губернатор мягко рассмеялся, позволяя одной небольшой слезе скатиться по его щеке и затеряться где-то в щетине на подбородке. — Нет, это не везение, — прошептал он. — Это честь. Величайшая на земле. И ему хотелось, чтобы время, которое у них еще осталось, было достойным. Он желал сделать как можно больше, рассказать то, о чем никогда не решался заговорить, осуществить все, о чем давно мечтал, но не осмелился совершить. Хотелось показать ей, кем он есть и кем он может быть. Александр набрал в грудь побольше воздуха, обжег свои и без того горящие легкие и приоткрыл губы: Ускорив шаг, всё тот же горизонт И стрелки на часах бегут всё так же Но всякий раз Вы прячетесь под лёд И Солнце будто бы подобно саже И будто бы в сплетениях судьбы Есть что-то дивное, безмерное, святое И Вам покажется, что мы обречены Что всё бессмысленно и не найти покоя Но нет, Слепому капитану снится дно Они проезжали сквозь раскидистые поля. Его голос плавно разливался в этом величественном просторе. Губернатор почувствовал, как Рене улыбнулась в его грудь. Солнце садилось за горизонт, окрашивая все вокруг тревожным красным свечением. Стоял кровавый закат.