62 автобус ходит всегда

      Утром в дороге грешники мои, как обычно, занимаются своими делами. В основном, конечно, тихо переговариваются, но кто-то пытается компенсировать недостаток ночного сна. По надсадным хрипам умирающего от удушения я уже узнаю храп Роланда и даже без особого труда подавляю в себе желание попросить его разбудить. В странной маске ему явно не хватает воздуха, но снимать её Чёрная Тишина всегда полушутливо отказывался. “Я делаю это из личной солидарности”, — говорил он; но тут и жуку понятно, что никакого отношения к моим часам необычайная скрытность Роланда не имеет.       Вызвана ли она видимой неприязнью нашего гида или другими личными причинами, — например, значимым уродством, — я не знаю, и насильно выдавливать эту информацию из него не собираюсь.       Что меня занимает больше — так это то, что И Сан, который в этот раз делил в отеле комнату с Тишиной, выглядит сегодня свежим и почти выспавшимся; даже серые круги у него под глазами почти не отдают зелёным оттенком. В моих ожиданиях первый грешник, отличающийся чутким и хрупким сном, должен бы после такого храпящего соседа выглядеть куда хуже.       Из-за давешних задержек на маршруте мы вынуждены ехать так быстро, как получается, и выжимать максимум из предоставленных нам световых дней. Маршруты Харон выбирает только ей самой понятные, а потому, неспособные запланировать заранее места ночлега, мы постоянно оказываемся в идиотских ситуациях вроде “два грешника — одна кровать”. В разнообразных макулатурных романах мне нередко приходилось читать, что в таких ситуациях принято страшно смущаться; но по своему опыту могу сказать, что когда от пережитой за день боли хочется развалиться на куски, или хотя бы просто забыться от неё ненадолго — совершенно плевать, кто лежит на соседней стороне кровати, лишь бы не мешал. Слишком уж сильно. Ни стрекочущий храп Грегора, ни вечные попытки Отис или Роди закинуть на меня ноги меня давно не волнуют. Даже Хитклифф может сколько угодно своим инфернальным тоном зачитывать во сне один и тот же список имён; меня даже это уже разбудить не может.       — Ох! — неожиданно удивлённо вздыхает Фауст.       Обычно она не выражает удивление никакими резкими звуками. Если так подумать, мне вообще не приходилось видеть, чтобы она удивлялась.       — А? Что случилось? — оборачивается к ней Изма.       — Фауст получила сообщение из главного штаба, — говорит Фауст. — Ей сообщили, что коллеги придумали способ решить проблемы с коммуникацией, которые присутствуют в нашей команде.       — …Нам пришлют семейного психолога?! — запрокинув голову, предполагает Родион.       — Они наконец дозрели до того, чтобы засунуть в голову Данте микрофон? — интересуется Вергилий.       — Почти, — говорит Фауст. — На самом деле, даже лучше. Благодаря собранным нами Ветвям мы сможем создать для Данте нормальную человеческую голову с сохранением функционала.       Услышав такую новость, я совершаю один из наивысших смертных грехов в понимании экипажа Мефистофеля: чтобы видеть лицо Фауст, переворачиваюсь и встаю коленями на кресло.       По всей видимости, гида моего эта информация занимает не меньше. Он даже не спрашивает, пять ли мне лет, как спрашивает обычно у Дон Кихот.       — А в чём подвох? — озвучивает мой незаданный вопрос Вергилий.       “Они знают, как выглядит моя настоящая голова?” — спрашиваю я следом.       Фауст отвечает на оба вопроса разом:       — К сожалению, не получится сделать ту голову, что была изначально, Данте. Но мои друзья готовы предложить пару вариантов, которые упростят вам работу.       “Кажется, будь у меня возможность разговаривать с кем-то, кроме грешников, это уже упростило бы мне жизнь в разы… — говорю я. — И всё же, что ты имеешь в виду?”       — Незадолго после своего основания старая корпорация L проводила саммит для ведущих менеджеров Крыльев. Там они провели полушуточный опрос, целью которого изначально было тестирование нейросети корпорации V. Они просили своих гостей описать идеального руководителя — сначала женщину, потом мужчину. Ивент этот закончился полнейшим фиаско: у разных людей из разных социальных страт получался практически один и тот же портрет. Корпорацию V обвинили в том, что на самом деле их разработки лишены смысла. V же, в свою очередь, обвинили L в том, что они установили к их нейросети какую-то надстройку. Им показалось, что Идеальный Менеджер в представлении всех людей выглядит подозрительно похожим на одного из руководителей L-корп…       “Что-то я совсем теряю смысл”, — осторожно признаюсь я.       — Потом другие организации проводили свои независимые исследования, но все они, с использованием нейросетей или нет, получали одни и те же портреты людей. Данте хочет спросить, чем эти знания релевантны для нас. Фауст отвечает: у нас есть возможность предоставить внешность, которая будет казаться привлекательной наибольшему количеству людей.       “А картинки есть?” — спрашиваю я.       — Конечно, можете посмотреть… — Фауст послушно разворачивает ко мне экран смартфона.       Не то чтобы я могу разглядеть хоть что-то с такого положения и расстояния. Грешники мои в мгновения ока разрушают всякие шансы увидеть это что-то, потому как, собравшись вокруг Фауст, закрывают собой весь обзор.       — Это же Грег! — говорит Хитклифф. — Если б он только брил свою угрюмую рожу и стригся хотя бы раз в сотню лет. А бабень эта — как будто его сестра.       — И правда, — недовольная самим фактом того, что приходится соглашаться с Хитклиффом, соглашается Измаил.       — Что?! — вскидывается дремавший до этого момента Грегор. — Штаб хочет пересадить мою голову менеджеру?!       Хитклифф явно имел в виду что-то иное, но теперь, когда Грегор озвучил такую идею вслух, заявляет:       — По-моему, отличная мысль. Часоголовому нормальная голова пригодится больше, чем тебе. А ты можешь начать коллекцию собирать. Рука-клешня уже есть, теперь и башкой железной разживёшься. Год поработаем — вообще и-де-альный уродец соберётся.       — Хитклифф! — рявкает на Хитклиффа Измаил. — Это так не работает!       — Я не хочу голову менеджера ни себе, ни своей сестре! — в ужасе вопит Грегор, как будто и не услышал её.       Измаил, наш затравленный голос здравого смысла, обречённо вздыхает.       — “Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать” говорят не всуе, — отмечает И Сан, удивлённый и почти раздосадованный его неожиданной истерикой.       Грегор, встав со своего места, подходит поближе к Фауст и, почти положив подбородок к Рёшу на плечо, получает наконец доступ к изображениям Идеального Менеджера мужского и женского полов.       — …Ты же в курсе, — говорит он, наконец, Хитклиффу, — что не все темноволосые и кареглазые люди в Городе друг другу родственники?       — Да все вы, бледнорожие, на одно лицо, — в негодовании щерится на него Хитклифф.       — Я согласен с Хитклиффом, — неожиданно заявляет Мерсо. — Грегор, тебе очень повезло с набором генов, определяющих пропорции лица.       — Ладно?! — говорит Грегор. — Думаю, со стороны это проще оценить.       Удовлетворив своё любопытство, он возвращается на своё место и отворачивается к окну. Я практически чувствую, как нагрелся воздух в автобусе от его полыхающих смущением щёк.       — Само собой, чужую голову коллеги отнимать не будут, — на всякий случай заверяет Фауст. — Одна вещь беспокоит Фауст: операция по замене головы — не самая простая и безопасная из операций. Данте давно живёт, используя во взаимодействии с миром другие органы чувств, поэтому на адаптацию, естественно, понадобится время.       — Это нечестно, — очень тихо, себе под нос, бормочет Синклер.       Остальные не обращают на него внимания, но я слышу его голос отражённым у себя в голове так же чётко, как голос Вергилия, сидящего совсем рядом:       — Другими словами, Данте может, например, ослепнуть и оглохнуть на неопределённый срок?       — Человеческий мозг — лабильная конструкция, — отвечает Фауст. — Мы не думаем, что на адаптацию к естественной форме головы времени уйдёт больше, чем на искусственную.       — Неделя отпуска не вписывается в наше ближайшее расписание, — с необъяснимым мне облегчением говорит Вергилий. “Если меня не изменяет память, вас возмущало, что вы меня не понимаете,” — говорю я, усевшись нормально и повернув циферблат своего лица к Красному Взору.       Фауст, отодвинув с дороги Хитклиффа, проходится по ряду, чтобы подойти со смартфоном поближе к нам.       — Данте говорит, что оценит возможность говорить с вами без посредников.       — Могу я говорить с Данте или нет — последнее, что должно вас интересовать, — Вергилий устало отмахивается от смартфона. — Главное — чтобы у Данте не отказала способность писать отчёты.       “Как бессердечно!”       — Данте говорит, что ваши замечания про то, как хорошо всадить им в голову микрофон, разбивают сердце.       — Данте, — вздыхает Вергилий, — вам что, пять лет?       — Фауст в первую очередь хотела бы узнать, что вы по этому поводу думаете, Данте, — невозмутимо говорит Фауст.       С экрана её смартфона на меня смотрят юноша и девушка. Очень красивые. Выглядят они, и правда, как брат с сестрой; волосы у обоих тёмно-каштановые, глаза — янтарные. Как и сказал Хитклифф, и впрямь отдалённо напоминают тринадцатого грешника.       “Сколько у меня времени на размышления?” — интересуюсь я у Фауст.       — Вергилий прав; в ближайшее время расписание у нас планируется напряжённым. Но, Данте. постарайтесь дать нам ответ в ближайший месяц.       “Хорошо”.       — А можно и мне посмотреть? — спрашивает проснувшийся от окружающей его суеты Роланд.       Фауст послушно подносит к его маске экран. Чёрная Тишина вздрагивает, как будто бы вместо телефона она принесла ему дохлую крысу.       Фауст, не дожидаясь от него никаких комментариев, молча возвращается на своё место.       “Грегор, — окликаю я, — у тебя и правда есть сестра?”       — М-хмм, — говорит Грегор. — Старшая. Грета зовут. А что?       “Ты никогда не рассказывал…”       — Толку-то? — нервно смеётся Грегор. — Она, в отличие от меня, нормальная.       Ладно, думаю я. Возможно, сегодня не лучший день, чтобы его расспрашивать.