62 автобус ходит всегда

      V       В прохладно-синем полумраке вагона несколько человек, изрядно поутративших за последние два тысячелетия человеческий облик, занимаются уборкой на поле минувшей брани.       С основной частью — раскладыванием крупных кусков тел на кучи — они уже справились. Теперь остаётся соединить только мелкие; и если вдруг крупные не срастаются, то исправлять ошибки и перекладывать их куда надо. Или, если быть точнее, где будет срастаться. Они давно поняли, что если части тела человека достаточно долго лежат рядом, то через какое-то время начнут приходить в свою первоначальную форму, насколько у них получается. Если сшить, то дело идёт быстрее — но ниток, ещё пригодных к шитью, ни у кого давно не осталось.       Поскольку никто из этих старательных уборщиков не оснащён сканером генома от W-корп, за ними много придётся переделывать; но к счастью или, скорее, к сожалению — в целом пассажиры нам попались довольно сознательные.       Когда из тамбура в дверь вагона кто-то стучится, никто из уборщиков не поднимает головы. Отчасти потому что не хотят тратить драгоценный ресурс своих шейных позвонков на такую ерунду; отчасти потому, что в рядах их маленькой армии принято прокалывать срастающиеся барабанные перепонки, чтобы не слышать проповеди ложных пророков и их совершенно безвкусные музыкальные композиции.       Тем не менее, настойчивый стук продолжается. В конце концов, на звук выходит наше дитя — одна из немногих, у кого на этой стороне остался слух.       — Глухие идиоты, — не скрывая брезгливости в голосе, который всё равно никто не услышит, говорит Франц Кромер.       Её небольшое бледное тело за годы пребывания на борту практически не потеряло товарный вид; если не считать студенческой формы, которая, в отличие от одежды фиксеров, не была рассчитана на то, чтобы её беспрерывно носили сотни лет. Чёрное, не примечательное ничем, кроме долговечности, пальто с чужого плеча делает её похожей на большую бабочку.       Заметив маленькую хозяйку, уборщики отвлекаются от своих дел. Кромер принимается, на первый взгляд, беспорядочно корёжиться и широко размахивать руками. На самом деле, конечно, её пантомима является сообщением на примитивном жестовом языке. Язык этот не имеет никакого отношения к существующим в Городе системам; да и “жестовым” его можно назвать с большой натяжкой, поскольку сформировался он в условиях почти полного отсутствия мелкой моторики у большинства коммуникантов.       Поскольку нам удалось проанализировать этот “язык” ещё в процессе его зарождения, в дальнейшем я избавлю уважаемого читателя от нелепых описаний и буду давать перевод в формате косвенной речи.       “Чего пялитесь? Помогите мне открыть дверь! — говорит Кромер. — Сегодня в плане день переговоров, никто на вас не нападёт”.       Поколебавшись, пассажиры делают, как им велено: разгребают мусор, которым завалили дверь. Франц выковыривает его из механизма дверной ручки.       — Макс, — без удовольствия заключает она.       — Франц, — эхом отзывается Демиан.       С давешней её попытки вскрыть ему горло он почти восстановился, а неаккуратный шрам надёжно скрывает неубиваемый шарф, такой же ярко-синий, как в первый день первого года.       Не обращая внимания на враждебные взгляды, он и его делегация проходят сквозь дверь, потеснив Кромер.       — На этот раз ты с компанией, — замечает она. — Неужели теперь ты боишься меня, мой славный дружочек?       — Следи за языком, еретичка, — скрежещет Валет Бубен, когда товарищи, наконец, закатили его тело в вагон.       — А то что? — смеётся она. — Заплачешь и будешь донимать кого-то ещё? На этой стороне поезда у вашей говногруппы больше нет слушателей. Так что будь благодарен, что я вообще обращаю на тебя внимание. А если недоволен, катись обратно. Предатель.       Валет Бубен — это бубен. Его кожа скрупулёзно натянута на круглый прочный каркас из костей и металла, а внутрь качественно упакованы внутренние органы. Как и все прочие инструменты, Синяя Реверберация сделал его из перебежчика с другой стороны поезда.       — Ты права. На этой стороне есть всего один достойный слушатель. Но это — не ты, — говорит Плюриарк. Струны его уродливого тела слегка подрагивают в возмущении. — Где ваш князь?       — Если есть что сказать ему, то говори мне, — недобро улыбается Кромер. — Если нет…       — Кажется, начало переговоров у нас не задалось, — говорит Макс Демиан. — Прошу, дайте нам спокойно поговорить.       Инструменты, подавленные авторитетом первого посланника, подавленно перестают говорить. Но, продолжая дышать, не замолкают до конца.       — Сколько мы уже едем? — спрашивает Демиан.       — Две с половиной тысячи лет? — пожав плечами, отвечает Кромер.       — А точнее?       — Давай сверим часы, почему нет. Две тысячи пятьсот пятьдесят два года, девять месяцев, двадцать два дня. Сколько выходит у тебя?       — Две тысячи четыреста девяносто восемь, одиннадцать месяцев, двенадцать с половиной дней.       — Большой разброс, — отмечает Франц. — Интересно, сколько получилось у Синклера?..       Интересно, где вообще этот Синклер, хочет спросить она.       — Две тысячи четыреста — это уже много. Синяя Реверберация обещал, что “новая эпоха” начнётся через две триста семьдесят два года, и мы должны быть к ней готовы.       — Ха, — фыркает Франц. — Да у вашего главного поехавшего на этой отметке просто кончилась бумага. Какая разница, когда поезд прибудет в пункт назначения, и прибудет ли он вообще?..       — Уважаемые пассажиры! — доносится голос из громкоговорителя. — Просьба всем занять свои места и пристегнуть ремни безопасности; поезд приходит к станции I-22. Если вы не в состоянии сделать это самостоятельно, пожалуйста, дождитесь помощи! Пожалуйста, дождитесь помощи!       — Ах, — хором вздыхают Макс и Франц.       VI       — Прикольная башка, — вместо приветствия говорит мне Мьо, лениво улыбаясь, падает в кресло рядом и ставит на стол раскрытую банку виноградной газировки, задорно трещащей лопающимися пузырьками.       “...Спасибо?” — киваю я.       — Мы с кроликами уже ознакомились с видео. Уже решили, кто кого подавлять будет, Данте?       Откровенно говоря, мне без разницы. Но, видя, как нервно воодушевлена командир команды Кроликов, признавать это мне не хочется.       Победа, полученная без сопротивления — не победа. А Мьо слишком сильно нравится побеждать.       “Можем подбросить монетку? — дёргаю плечами я. — На желание.”       — Ладно. Только чур, сама монетка моя! А то знаю я вас…       “Я что-то о нас с вами не знаю, Фауст?”       Капитан моей группы самодовольно кивает:       — Эффективность и профессионализм часто принимают за пустую удачу. Да, Фауст слышала, что в её команде все настолько удачливы, что “у нас даже монетки падают орлом вверх с вероятностью семьдесят пять процентов”. Это цитата.       “Тогда пускай подбрасывает Мьо. И я выбираю решку.”       Кролик достаёт из многочисленных карманов своего чёрно-оранжевого боевого костюма запылившуюся монетку. Подбрасывает — она звонко ударяется о поверхность стола — и зажимает ладонью.       — Ну? — Родион тыкает в Мьо ложкой.       Мьо поднимает ладонь и принимается грязно ругаться.       “Если честно, мне вообще без разницы, — наконец признаюсь я. — Фауст, есть какие-то предложения?”       — Фауст предлагает проголосовать, — дипломатично предлагает Фауст. Ей, по большему счёту, так же плевать, как и мне.       — Я за голую женщину! — подаёт голос Хон Лу.       — Только потому что она голая и женщина? Больной ублюдок, — горько хмыкает Мьо.       — Я согласен с ним, — говорит Грегор. — Убить фиксера первого ранга должно быть проще, чем цветного, да?       Все мы ждём, пока Дон Кихот громко согласится — или громко возмутится. Но Дон почему-то молчит.       — Чикита? — окликает Родион, пощупав её плечо.       Донна подозрительно молчит, не отвлекаясь от экрана моего рабочего ноутбука, и что-то яростно печатает.       — Значит, выбираете путь наименьшего сопротивления… Получается, я выиграла. Как можно упустить шанс померяться силами с Цветом? Слабаки.       — Дон Алигьери, мы можем, наконец, поговорить про этого здоровенного слона в комнате?! — наконец взрывается Дон Кихот, поворачивая ко мне экран. — Можем?       Я внимательно смотрю на то, чем она в меня тычет.       “Донна, я не собираюсь вызывать Цвет на основании каких-то слухов на кривом тематическом форуме про то, что начальник офиса Чарльза — это Чёрная Тишина!”       — Вы правда разбудили меня из-за каких-то слухов на студенческом форуме? — удручённо подперев голову кулаком, говорит Вергилий.       “В своё оправдание хочу сказать, что так положено по протоколу…”       — В следующий раз донимайте Йори, а? — он зевает так, что у меня сосёт под ложечкой. — Она только рада будет переломать своим любимчикам все кости в труху, при условии, что потом они срастутся обратно. Они сами этот идиотизм придумали, или подсказал кто?       Йори убьёт нас.       Если Вергилий не догадается раньше.       — Данте, у меня ещё один вопрос, — говорит Мьо, когда мы уже готовы разойтись по сторонам; Кролики — направо, Фауст и команда — налево.       “М?”       — Про тех сотрудников Т-корп. Сами знаете, я не удержу своих ребят, если они случайно попадутся под руку.       “Убивайте хоть всех троих. Мне всё равно.”       Её длинная узкая ладонь быстро соскальзывает с моего плеча.       Они уходят направо.       Мы — налево.