«Kiss me you animal
I need to take you in real slow
Cause dying on your lips is how I wanna go
Connect with the sound you're making
Connect with my body whoa
Kiss me you animal and don't ever let me go»
В крошечном городке Хордвилл, что в штате Небраска, толком ничего нет. Жилые дома, церковь, банк и магазин при видавшей виды заправке. Чтобы добраться сюда из Де-Мойна, у Джея ушло несколько часов. По пути в город он пару раз проехал мимо мелких поселений и скрытых среди деревьев домов, но сердце его не дрогнуло. С того рокового дня прошло больше года, а Боб и Марта Харрисы до сих пор на свободе. Может, они где-то рядом — прячутся в одном из таких богом забытых городов, караулят на ночных проселочных дорогах. Или сидят в каком-нибудь подвале и просто ждут. Наверняка они прихватили с собой достаточно, чтобы залечь на дно на пару лет. А может, перешли на свинину. Джей криво усмехается. На заправке ни единой машины, да и дорога пустая. В Хордвилле, по пути сюда, ему встретился лишь один автомобиль — и тот был припаркован у чьего-то дома. Джей щурится от яркого солнечного света и щелкает зажигалкой прямо под табличкой «не курить». Отходит подальше от колонок, останавливается у дверей небольшого магазина, прислонившись к стене. Джой работает здесь уже вторую неделю, ещё и дом снимает неподалеку. В глуши, куда не придёт в голову забраться даже в пьяном угаре. Уж точно не дважды. И Джею хочется знать зачем. Одна затяжка, вторая, третья — от привкуса табака во рту и горечи в глотке становится легче. Но Джей лжет сам себе, он приехал сюда вовсе не за этим. Им нужно поговорить. Из всех людей, что ещё остались в его жизни, только Джой его и понимает. Только Джой знает, что это такое — ощущать внутри склизкие, отвратительные мысли; чувствовать, как они забираются всё глубже и глубже, накрывая собой сознание целиком. Знает, что такое стать другим. А вот Стефани не знала, поэтому в конце концов они расстались. Ты больше года сам не свой, пора отпустить прошлое и вернуться к жизни. Кто бы мог подумать, Стеф, кто бы мог подумать. Он тушит сигарету об стену и бросает окурок в ближайшую урну. Не очень-то ему и хотелось с ней жить. — Добро пожаловать, — произносит Джой, не отрывая взгляда от журнала на прилавке, едва за Джеем захлопнулась дверь. — Мы не продаем сигареты и алкоголь, но у нас есть сэндвичи. Пробовать не советую. Между бровями у неё пролегла глубокая морщина, и Джой кажется лет на пять старше, чем есть на самом деле. Наверное, он тоже. Каждый раз заглядывая в зеркало, Джей видит лишь угрюмое лицо, потемневшие голубые глаза и непозволительно длинные волосы. Стричься не хочется. Так проще избегать чужих взглядов. Джой, в отличие от него, ни от кого не прячется — убирает волосы назад, коротает дни в этом поганом магазине, торгует вчерашними сэндвичами, имея за плечами экономическое образование. — Я и не собирался. — Джей склоняется над прилавком, опускает на него широкие ладони и смахивает журнал в сторону. Только после этого Джой наконец на него смотрит. Внимательно, цепко, тяжело. — Ты что здесь забыл, Джей? — ухмыляется она. — Я думала, ты намеревался остаться в Де-Мойне и делать вид, что всё в порядке. Кроме них, в магазине никого нет, да и вряд ли кто-то сюда заявится. Утро воскресенья — не лучшее время даже в оживленных городах, что уж говорить о такой дыре, как Хордвилл. Из-за приоткрытой двери в подсобку приглушенно играет музыка — бодрые мотивы, которых Джей не узнает. — Думаешь, у меня получилось бы? Хочется затолкать Джой в подсобку, закрыв дверь изнутри, и не выпускать оттуда, пока они не поговорят, но вместо этого он лишь смотрит на неё сверху вниз из-под копны светлых волос. — Очень вряд ли. — Джой качает головой и поднимается на ноги, чтобы их глаза оказались на одном уровне. — Но ты и сам знаешь, иначе бы не приехал. Прошлым летом всё в их жизни и так пошло наперекосяк, но с уходом Стефани стало только хуже. С того дня Джой как подменили — теперь она смотрит на него совсем другими глазами, касается и даже говорил с ним иначе. Иногда кажется, будто внутри нее скрывается с десяток разных Джой, с которыми Джей ещё не знаком. О чём она думала, когда пила в тот день вместе с ним? Когда говорила, что теперь никто не будет в состоянии его понять? Когда целовала его? Прикосновение её губ до сих пор отзывается в памяти — короткое, горячее, развязное и такое неправильное. Не должна она так его целовать. Но и ему не стоило отвечать, так ведь? Джей ответил. С того дня они с Джой виделись всего раз — на дне рождения Фреда, где поговорить так и не вышло. Джей до сих пор не знает, что сказать. Воровато озирается по сторонам, словно в поисках поддержки, скользит взглядом по запылившимся стеклянным витринам, по старому черно-белому кафельному полу, по ярким лампам на потолке, и снова смотрит на Джой. Есть в её глазах — таких же голубых, как и у него, таких же потемневших, — что-то притягательное. Джей видит в них своё отражение, нечеткое и искаженное, и отблески потолочных ламп. Поглядывает на тонкие, искривленные в ухмылке губы, косо пересеченные шрамом. Они здорово напоминают его собственные. Теперь кажется, что они с Джой слишком уж похожи. Разве так было всегда? В прошлом казалось, будто из общего у них только цвет волос, глаз да тонкие губы, а сейчас они настолько одинаковые, что становится не по себе. — Если ты приехал просто попялиться, то не стоило ради этого два часа трястись в машине. — Джой щелкает перед его лицом пальцами, выходит из-за прилавка и закрывает двери магазина изнутри. Вешает кривую, написанную на куске картона от руки табличку. И правда, только ради этого не стоило. Джой смотрит на Джея со странно уверенной улыбкой, когда он хватает её за запястье и всё-таки тащит в подсобку. Джей понятия не имеет, что написано на той табличке, но закрытая изнутри дверь — вполне себе знак свыше. Сколько у них есть? Минут пятнадцать? Двадцать? Наверное, этого достаточно. Он не знает. Он уже ничего не знает, кроме того, что не может держать внутри отвратительное, скользкое и неправильное чувство. Одно из многих. Такое же, какое Джой, судя по всему, с легкостью укротила и не боится выпускать наружу, когда ей хочется. Джей прижимает ее к стене, стискивая в тяжелых, удушающих объятиях. Накрывает её губы своими, целует резко и глубоко, не давая выдохнуть или оттолкнуть его в сторону. У Джой не получится. Он крупнее, сильнее и выше. Да она и не захочет. Наверняка. Их поцелуй странный. Джой хватает его за волосы, закидывает ноги на бедра и прижимается к нему всем телом. Почему это приятно? Джея должно тошнить, он должен желать отстраниться при мысли, что они с Джой выросли под одной крышей. Несколько долгих лет он сам себя в этом убеждал. Но он касается своим языком её и дышит ощутимо тяжелее. Она целуется совсем не так, как другие женщины. Она целуется точно так же, как Джей. И его вовсе не смущает эта мысль. В себя Джей приходит, когда Джой лезет руками ему под футболку. Это неправильно. Внутри сражаются между собой два противоречивых желания — продолжить или оттолкнуть Джой в сторону, взявшись за ум. За последний год они стали ближе, чем когда-либо, но это слишком уж близко. Правда? Хочется еще ближе. — Джей, — шепчет она ему на ухо, едва касаясь губами. Не надо. Только не этим голосом, не этим тоном. Только не сейчас, когда ему ничего не стоит сорваться. И Джой прекрасно об этом знает. Она видит Джея насквозь. Чувствует. Она — его неотъемлемая часть, способная понять его лучше, чем кто-либо ещё. Самая близкая, родная и совсем не похожая на остальных. Джой — это другое. Оттолкнуть ее Джей не может. Лишь крепче прижимает к себе, целует несдержанно и жадно, будто в последний раз, и скользит ладонями по бедрам, еще выше задирая и без того короткую юбку. Знает, что как только морок наваждения спадёт, а желание перестанет застилать взор, он ещё пожалеет об этом. Но это будет потом. — Твою мать, Джой, — и Джей шепчет тоже, касаясь её шеи, оставляя яркие следы засосов и мелких укусов. — Какого черта? — Тебе же нравится, — усмехается она, почти издевается над ним. Как давно это сидит в её голове? Почему он ничего не замечал? — Ты думаешь, я не видела, как изменился твой взгляд? И разве кто-то, кроме меня, сможет понять тебя, Джей? Нет, поэтому он так яростно впивается в губы Джой, запускает пальцы в её волосы, позволяет ей расстегнуть молнию на джинсах и бесстыдно потереться промежностью о его пах. Прекратить, остановиться — это же так просто. Включить голову и сказать, что они идут по кривой дорожке и ведёт она в никуда. Напомнить себе, что Джей — нормальный человек. Эти мысли бьются в голове, стараясь вытеснить собой другие. О мягкости губ Джой. О том, насколько бархатистая у неё кожа и как легко она сводит его с ума. Господи, Джой же ему как сестра! Он вообще не должен испытывать желание, находясь с ней рядом. Но Джей хочет её сильнее, чем мог себе представить. Внутри сорвался предохранитель нормальности — он начал тлеть в тот момент, когда Джей увидел, как Гарри Кингхарт превратился в бесформенную, рассортированную по контейнерам груду мяса. Или когда он полоснул Марту Харрис ножом по горлу. Или когда начал есть сырое мясо вместе с Джой. И сгорел окончательно, когда она — светлая малышка Джой — засосала Джея прямо посреди гостиной, не считаясь с правилами и нормами. Тогда в их поцелуе четко проступал привкус текилы, сегодня — табак и поганая мятная жвачка. — Заткнись, — сказать хотелось вовсе не это, но так даже лучше. Джей не уверен, что будет в состоянии реагировать адекватно, если Джой произнесет ещё хоть слово. Будто сейчас он адекватен. Смешно. И он затыкает её сам: новыми поцелуями, короткими прикосновениями. Чувствуя, как выгибается Джой, как стягивает вниз его одежду, он сдвигает в сторону нижнее белье и заполняет её одним резким толчком. Горячо. Джей слышит сдавленный стон у себя над ухом, чувствует, как дыхание обжигает кожу, кусает Джой за шею и двигается — часто, рвано, без четко выверенного ритма. Господи, скажи ему кто-нибудь, что однажды он трахнет Джой в подсобке магазина у богом забытой заправки, он бы двинул этому человеку в челюсть. Но вот они — наслаждаются друг другом, задыхаясь в этом грязном, отвратительном удовольствии. — Не сдерживайся, Джей. — Джой кусает его за мочку уха, двигает бедрами ему навстречу и хватает за плечи. Короткие ногти болезненно давят на кожу сквозь ткань футболки. — Я же не фарфоровая. А Джей — не железный, и толчки становятся всё более резкими, размашистыми и частыми. Как она это делает? Заставляет его чувствовать себя рядом с ней таким диким, таким ненормальным. Не прекращай, Джой. Я не хочу больше быть человеком. Дыхание безнадежно сбивается, и Джей с трудом дышит сквозь новый несдержанный поцелуй. Они не рассчитывают, сталкиваются зубами, и нижнюю губу прошивает резкой болью. Джой разбивает ее до крови. До крови. Солоноватый, металлический привкус сводит с ума. Насыщенный, яркий, правильный. Ещё. Его хочется ощутить повсюду — точно как тесные объятия Джой, как её внутренний жар. — Черт, — на выдохе стонет Джей, кончая с последним толчком. До оргазма его довели не только движения Джой и сбивчивые короткие стоны — его довела кровь. Её жуткая смесь со вкусом и запахом Джой. Он ненормальный. Настоящий сумасшедший, неспособный сказать «нет» желаниям и инстинктам. Хочется закурить и проблеваться в ближайшем туалете, но ещё сильнее хочется услышать, что он не совершил самую большую в жизни ошибку. Потому что если это не она, то других вариантов у него нет. Есть. Джой просто не желает в этом признаваться. Хочет до последнего отрицать очевидное и надеяться, что влечение к Джой затмит собой всё остальное. — У меня перерыв всего двадцать минут, — произносит Джой, одергивая юбку. Разговаривает так, словно между ними не произошло ничего особенного. Смотрит на Джея из-под растрепавшихся и выбившихся из аккуратной прически волос, и её голубые глаза блестят от удовольствия. Или чего-то другого. — И минут пятнадцать из них уже прошли, а мне ещё надо привести себя в порядок. — Джой, — собственный голос звучит хрипло. Джей спешно застегивает джинсы, не обращая внимания на лезущие в лицо волосы, и перегораживает дверной проем. Джой не уйдет отсюда, пока они не поговорят, даже если ради этого придётся продлить перерыв. В магазин всё равно никто не придёт. — Ты считаешь это нормальным? — Я многое считаю нормальным, Джей. — На этот раз она прячет взгляд и плечами пожимает как-то неопределенно, словно напугано. — И ты тоже. Не говори мне теперь, что ты не хотел или что это получилось случайно. Ты себя со стороны-то видел? Джей оглядывается вокруг в поисках зеркала или чего-нибудь, где можно рассмотреть своё отражение. Ничего. Но он и так догадывается, что выглядит паршиво, — волосы липнут к вспотевшему лицу, глаза блестят так же, как и у Джой, а на лице и шее следы ее помады. Хорошо, если только помады. Но многое ли он считает нормальным? Гораздо больше, чем представляет себе Джой. Гораздо больше, чем он может допустить сам. Новая нормальность больше года живёт в его голове, пуская корни всё глубже. Джей по привычке цепляется за старые порядки, пытается делать вид, будто ничего не изменилось. Врёт. — Это тоже? — Он неопределенно машет рукой, не понимая, на что хочет указать — на её растрепанный вид или на произошедшее в подсобке. — Я на таблетках, если ты об этом. — От прагматичности Джой мурашки по коже. Джей нервно постукивает пальцами по пачке сигарет в кармане. — Нет, Джой, я, черт побери, не об этом! — срывается на крик он, но быстро понижает голос: — Хотя и об этом тоже стоило бы. Я о том, что такое нельзя просто выбросить из головы и сделать вид, будто ничего не было. — Ну так и не выбрасывай. — Джой опирается рукой на бедро и смотрит на него как на идиота. — И прекращай делать вид, сколько можно. Или тебе слабо, Джей? Слабо сказать, что тебе тоже нравится? Она коротко смеётся, и в этом смехе Джей слышит нервозность. Смотрит на Джой, будто впервые, заглядывает в глаза и всё наконец встаёт на свои места. Да, ему нравится. И ей нравится тоже. И речь вовсе не о том, что их влечет друг к другу — об этом они поговорят как-нибудь потом, когда остынут и смогут мыслить здраво, иначе всё снова закончится неправильно. Речь о том, зачем Джой уехала из Де-Мойна и поселилась чёрт знает где, устроилась на работу на богом забытую заправку, хотя могла бы сидеть на зарплате в какой-нибудь корпорации или в страховой. Ей нравится. Нравится думать, что в один прекрасный день она увидит на такой заправке, а может, по дороге домой, кого-то похожего на Боба и Марту Харрисов. Или заметит стоящую на отшибе машину с застрявшими в глуши студентами. Она поможет им, правда? Может быть, по-настоящему. А потом в ней проснётся то же жуткое чудовище со щупальцами, что обвивается вокруг сознания Джея. И ей понравится. — Нет, — говорит Джей на удивление спокойно. — Сколько осталось от твоего перерыва? Приведи себя в порядок, Джой, и прими на всякий случай экстренные контрацептивы. Если надо — я сгоняю за ними в аптеку, мне всё равно нужно проветриться. — Не надо, у меня есть. — Джой на него даже не смотрит. — Тогда я заеду за тобой вечером. — Он отступает от двери и подходит к ней ближе, наклоняясь, чтобы прошептать несколько слов на ухо: — Потому что мне нравится. Джой вздрагивает и поднимает на него взгляд. Её вводит в ступор его широкая ухмылка. Возможно, ей даже становится страшно. Но какая разница? Сегодня Джей дважды отпускал поводья и держать себя в узде не сможет, даже если захочет. Спустя год он наконец может сказать, что ему нравится — нравится быть собой, нравится Джой. И вкус крови — тоже. Он выходит из подсобки, а потом и из магазина, не дождавшись ответа. Сегодня у них ещё будет время поговорить. А сейчас лучше пройтись по залитому солнцем Хордвиллу, посмотреть в глаза редким прохожим — таким нормальным — и задушить себя в табачном дыму. Первую сигарету Джей прикуривает, едва захлопнув за собой дверь. Что значит быть человеком? Где заканчиваются границы нормального? Ничего это не значит, а границ нормального и вовсе не существует. Существуют законы, а никаких законов они с Джой не нарушали. Пока что. После третьей сигареты начинает подташнивать.