***
Грядущая тренировка всё никак не покидает мысли Акито по мере того, как время тянется до самого вечера, и он не помнит, как попадает домой. Лишь знает, что только что выходил за дверь, а в следующую минуту уже пялился на кухонный стол. Он осознаëт, что на самом деле не помнит почти ничего с прошлой недели. И это, по сути, должно волновать, но у него нет никаких сил для беспокойства об этом. Акито осматривает кухню, и хоть он не настолько голоден — не было аппетита на протяжении всего дня, — всё равно берёт небольшой перекус, не забывая вновь заполнить бутылку для воды. Затем засовывает всё в сумку и направляется вверх по лестнице; в голове гудит. К тому моменту, как он сходил в душ и переоделся в пижаму, он абсолютно измотан. Часть его задаётся вопросом, «действительно ли это стоит того», но он с лёгкостью игнорирует его. Но есть вещь, которую никак не получается игнорировать — жужжание от вибрирующего телефона. Он бросает на него быстрый взгляд, и видит светящийся экран, но без отображения звонка; из-за усталости ему требуется несколько секунд, чтобы понять происходящее. Да блять. Виртуальные певцы. Они будут в бешенстве. И убедившись в этом, Лен появляется в его комнате, с широко раскрытыми глазами, до краёв наполненными эмоцией, которую он не хочет называть. Увидев Акито, его лицо начинает светиться от счастья, хоть его брови забавно подёргиваются, но он не успевает ничего сказать, потому что его сталкивают в сторону. — Акито! — измученно хнычет Мику, что очень на неё не похоже. Для кого-то, обычно такого спокойного, это… Напрягает. — Неужели ты и правда уходишь? Он отвечает, чувствуя, будто этот диалог когда-то уже происходил: — Ага. От других услышала? — Да! Почему ты сам нам не рассказал? — Рин встревает в разговор, показываясь в кадре — если, конечно, голограмму можно считать за кадр. — Мы услышали от Ан с Тойей, и они были чертовски расстроены! Что случилось? — И твои чувства не поменялись, так почему ты уходишь? — Мику вдумчиво добавляет. — Песня всё ещё на месте, но звучит так, будто ты от всего отказываешься, будто сдаёшься. Акито, кажется, начинает чувствовать головную боль. — Чувства не поменялись, но мне надо кое-чем заняться, и это отнимает всё моё свободное время, поэтому я не могу быть в группе. Это не значит, что я от чего-то — или кого-то — отказываюсь, ладно? Последняя часть предложения была адресована Рин, и её плечи, кажется, немного расслабились. Она всё ещё стояла с надутым лицом, но теперь это было менее заметным. — Так и быть, я принимаю твоё объяснение, — она смягчается, — но я всё ещё сержусь из-за того, что ты не рассказал нам всё сам! Трудно признаться «я испугался, что встречусь с другими прямо на глазах у кучки сплетников», поэтому он просто снова извиняется. Рин, кажется, успокоилась, и пропадает с виду, пока Мику выглядит менее убеждённой. — Не бери на себя слишком много, — она решается сказать напоследок, прежде чем уйти вслед за Рин. И Лен единственный, кто остаётся, когда ему наконец позволили попасть обратно в кадр. У него обеспокоенное выражение лица, но он лишь вздыхает, покачивая головой. Натягивая улыбку на лицо, он говорит: — Уже поздно, да? Я в следующий раз с тобой поговорю, иди поспи немного. Точно. Сон. Он… На самом деле не хочет спать. — Ладно. Ночи. На всякий случай, он зарывает телефон в куче покрывал на другой стороне его комнаты.***
Акито просыпается с отвратительным самочувствием. И нет, это не блаженный момент, когда он медленно и спокойно приходит в себя; нет, он резко выпрямляется, и холодный пот бисеринками выступает у него на затылке. Его сон был заполнен разочарованным, заплаканным лицом Ан, спиной уходящего от него Тойи, и наивной улыбкой Кохане, будто она не знала, каким дерьмовым человеком он является на самом деле. По сравнению с этим, этот страх — почти облегчение. Почти. Он одевается словно в тумане, отправляя Эне сообщение на случай, если ей понадобится узнать, где он, когда она проснётся (часов так через двенадцать), и быстро выходит за дверь. Арата живёт не настолько далеко, но Акито решает, что возьмёт перекусить что-нибудь по пути. Пятнадцать минут спустя, держа во рту ещё горячую булочку, он приближается к достаточно устрашающей высотке. Люди заходят и выходят из неё, кидая на Акито, стоящего в толстовке и кроссовках, косые взгляды. Какая разница. Могут пойти нахуй. Поездка в лифте чересчур пафосная — серьёзно, плюшевые красные ковры, стеклянная дверь, и классическая музыка? — и он выходит в коридор с гораздо большим облегчением, чем хочет признать. Не удивительно, что Тойя ненавидит всякие штуки богатых людей. Мысли о Тойе лишь усиливают боль в груди, поэтому он насильно разгоняет их, стараясь подумать о другом. Квартира Араты — одна из четырёх дверей в этом до абсурдности длинном коридоре. Боже, ну не может же он так хорошо жить всего лишь от выступлений и прочего? Он талантив, это точно, но с ним невозможно найти общий язык. Засовывая одну руку в карман своей толстовки, Акито стучит в дверь. Она открывается спустя мучительно долгий момент, за время которого он уже начал паниковать насчёт возможного неправильного номера двери или здания, и лицо Араты начинает светиться от счастья при виде его. Ну и мерзость. Этот парень насквозь фальшивый. Буквально никто, кроме ребят из группы, не может быть настолько рад ему. Только вот избавиться от него — уже другое дело. — Акито! — приветствует Арата, слишком бодро для девяти утра. — Я впечатлëн, что ты сумел добраться сюда вовремя. Завтракал уже? — Ага, — он отвечает с небольшой задержкой, держа в руках бумажный пакет. — Принëс тебе булочку на случай, если ты тоже захочешь. Когда Арата с благодарностью забирает пакет и с аппетитом съедает предложенную булку, Акито почти верит в то, что они обычные друзья, собравшиеся потусить вместе. Чёрт, да они даже не переходят к пению сразу — Арата настаивает на надлежащей экскурсии по дому, даже несмотря на то, что Акито здесь уже был. Двадцать минут спустя они пополняют свои бутылки холодной водой, и выражение лица Араты становится более серьёзным. Это разжигает огонь в душе Акито, и они направляются в комнату для их занятий. — Итак, — Арата хлопает в ладоши, всë так же улыбаясь, и Акито пытается сдержать свой зевок, — давай начнëм с парочки разминок для разогрева. Ничего особо трудного для кого-то твоего уровня. Хоть он этого и не говорит, всë равно можно услышать слова: «Если ты не сможешь даже это, то что ты вообще можешь? Какой от тебя будет прок?» …Может, он просто выдумывает? Честно, он не может сказать. Сам разогрев начинается довольно просто — оскорбительно просто, он думает, глядя на сверкающие глаза Араты — но быстро становится труднее. Ни с того ни с сего, его новый партнёр меняет упражнение, требуя смены тональности и контроля дыхания. Естественно, из-за неожиданности Акито тяжело выполнить это в первый раз. Арата вздыхает, покачивая головой и щёлкая пальцами, чтобы заполучить внимание Акито. — Это было небрежно, Акито, — он ругает, но не в таком шутливом тоне, в котором с ним говорит (говорил) Тойя. Тон Араты полностью наполнен разочарованием, из-за чего что-то внутри неприятно скручивается. — Серьëзно, чем ты занимался последние несколько лет? — Да ты даже не сказал, что делать! Как я вообще должен был понять- — Акито, Акито, — Господи, он ненавидит, как его имя звучит с уст Араты, — у тебя должен быть опыт в подобных упражнениях. Как ты можешь не знать, что нужно делать, когда это настолько очевидно? Кто угодно в состоянии выполнить это упражнение спустя несколько месяцев, не говоря уже о том, сколько времени ты являешься певцом. Акито открывает рот, чтобы возразить, но Арата начинает потирать переносицу рукой, и от этого знакомого ему вида хочется провалиться под землю и исчезнуть. Голос застревает где-то в горле, а во рту пересыхает. — Давай объявим перерыв, — наконец говорит Арата, после чего покидает комнату, даже не взглянув не него. Это жалит сердце, действительно, блять, жалит, и это унизительно — тащиться из комнаты, словно брошенный щенок. Ха. Щенок. Арате бы это понравилось, учитывая, как часто он обращается с Акито, как с собакой. Акито проводит рукой по волосам и запирается в пустой комнате, чтобы попытаться восстановить утраченную гордость.***
Акито опирается о стену, поджимая колени к груди и лениво листая ленту, когда его телефон начинает вибрировать. Он закрывает глаза, щурясь из-за яркого света, а когда снова открывает их, Лен уже нависает над ним, поставив руки в боки. Такой знакомый вид его надутого выражения лица заставляет Акито улыбнуться. — Эй, Лен. Как оно? Снова поссорился с Рин? Лен издаёт раздражённый стон, закатывая глаза и скрещивая руки. — Она так раздражает! Серьёзно, она пыталась спеть часть с рэпом в новой песне, но она знает, что это моя часть! А ещё Кайто обещал научить меня… Акито закрывает глаза и расслабляется, позволяя голосу Лена заполнить собой тишину. Быть рядом с близнецами Кагамине всегда приятно, даже несмотря на то, что иногда они чертовски бесят. Спустя некоторое время он осознаёт, что Лен перестал говорить. Он приоткрывает один глаз, видя перед собой светловолосого мальчика, глядящего прямо на него: глаза прищурены, рот опущен, будто Акито — загадка, которую он никак не может разгадать. — В чём дело на самом деле? Акито хмурится, но Лен явно даже не думает о том, чтобы сменить свою позицию. Его руки сложены у него на груди, и всё такое… Он во всём похож на того самого упрямого младшего брата Эны, на которого так жаловался сам Акито; карма, он предполагает. — Что ты имеешь в виду? — Это были совершенно новые разминки для голоса, — Лен начинает, отгибая пальцы для счёта, — и я не слышал пения никого из ребят, а ещё Ан жалуется, что ты игнорируешь их всех. — Я всегда блокирую Ан, — Акито защищает себя. — Она же реально надоедливая. — Тойю тоже? — взгляд Лена тёмный, знающий. — Подобного раньше никогда не происходило, так ведь? Он выглядит достаточно потрясённым. Ты бы никогда не оборвал связей с ним, или Ан с Кохане, и неважно, сколько ты врёшь сам себе. Акито прикусывает губу. — Я не блокировал Тойю. Это слабый аргумент, они оба это знают: уведомления от Тойи отключены, и он сам до сих пор проигнорирован, что, в принципе, ничем не отличается от блокировки. Но вместо того, чтобы разозлиться на него, как это сделали бы их сёстры, Лен лишь стал выглядеть более обеспокоенным. — Ты изолируешь себя, Акито, — он говорит, будто Акито этого не знал. — Это… Неважно, чем ты там занимаешься, но это не стоит того. — Ты мне веришь? Лен моргает, застигнутый врасплох, и Акито повторяет вопрос. Затем медленно, будто что-то подозревая, он кивает, и у Акито что-то неприятно сжимается в груди. — Тогда, пожалуйста, просто… Оставь это. Я знаю, что делаю, ладно? Тебе не нужно волноваться по этому поводу. Он чувствует себя последним подонком, когда Лен слабо открывает и закрывает рот, чтобы что-то возразить, но в итоге вздыхает и сдаётся. Акито собирается сказать что-то ещё — может, утешение, или очередное извинение, но дверь за ним громко хлопает. — Перерыв окончен, Акито, — зовёт Арата, и его шаги уже затихают. — Я буду в комнате для тренировок, поторапливайся. — Секунду! — Акито кричит в ответ, просто чтобы оставить за собой последнее слово; судя по приглушённому смеху Араты, его намерения абсолютно очевидны. Щёки немного краснеют от неловкости, и Акито поворачивается обратно к Лену. — Прости за… Лен ушёл. Экран его телефона полностью чёрный. Такое ощущение, будто на душе лежит камень.***
С того момента, тренировки проходят гладко. Они переходят с разогрева на песни, и Арата улыбается более реалистично, когда они спорят о том, что спеть дальше. Это… Весело, быть с Аратой. Акито даже почти забывает о бездонной дыре в своём животе. Пока Арата ищет инструментал к следующей песне, Акито проверяет время. Пять часов вечера. Какого чёрта? Неужели реально прошло целых шесть часов с их прошлого перерыва? И теперь, когда он узнал, как долго они практиковались, усталость накатывает с новой силой. Голова кружится, в горле пересохло, и вдобавок ко всему, он пиздецки голоден. Серьёзно, даже в те моменты, когда Акито чересчур увлекался пением, он всё равно периодически прерывался на перекусы — это уже слишком. — Эй, чувак, — он говорит, так и не сумев заставить себя назвать Арату «партнёром», — уже поздно становится. Мы должны сделать перерыв, поесть там немного, да? Арата даже не удосуживается взглянуть на него, лишь пренебрежительно помахав рукой. — Не так уж и поздно. К тому же, тебе нужно поработать над своей выносливостью, она у тебя действительно жалкая. Эти тренировки помогают тебе, ты не понимаешь? — Слушай, я не знаю, какую херню ты привык слышать, но настолько выходить за пределы моих возможностей не поможет мне так сильно, как ты думаешь, — ему трудно не проглатывать окончания слов, ещё и чувствуя себя таким уставшим и разочарованным. — Кто из нас более известен и всеми любим в этой сфере, Акито? — Арата сладко спрашивает, и он может увидеть очередную фальшивую улыбку на его лице. — Люди терпели тебя только потому, что ты был с Аояги, вот и всё. Ты лишь рассчитываешь на популярность других. «И это всё потому, что я попросил перерыв?» — тихая и рассудительная часть его спрашивает в недоумении. Более сильная и громкая часть кричит о драке. — Хватит говорить так, будто у меня собственной репутации нет, — он шипит. — У меня, может, и не настолько много любителей, как у Тойи или Ан, но… — О, и ещё одна вещь, — Арата бросает на него взгляд, полный холода. — Все твои друзья превзошли тебя во всех возможных отношениях. Если ты собираешься сдаться на данном этапе, то можешь даже не надеяться на то, что достигнешь их уровня. Позор, и впрямь. — Ты со своим прошлым партнёром так же обращался? — Акито ворчит себе под нос с небольшой хрипотой в голосе, и Арата поворачивается к нему настолько быстро, что он делает шаг назад. Всё происходит меньше, чем за секунду; он не осознаёт случившееся до тех пор, пока всё не заканчивается. Он не замечает руку, летящую к его лицу; не замечает острой боли в щеке; не замечает, как падает на пол. Акито прерывисто и тяжело дышит, прикладывая одну руку к горящей от боли щеке. От мягкого прикосновения место удара вспыхивает, отдавая боль с двойной силой, и он шипит. Что… Что за херня? Он решается поднять взгляд на Арату, который смотрит на него с таким напряжением, что Акито почти отшатывается — и как бы то ни было, это близко к истине. Арата дрожит, сжимая кулаки. На одном из его пальцев, на кольце, виднеется небольшая капля крови. Его собственная кровь, он оцепенело осознаёт. Арата успокаивает себя, поправляя волосы и возвращая приятную улыбку на лицо. И с места Акито на полу, это больше выглядит как оскал зубов, прямо как у хищника, готового броситься на добычу. — Давай обойдёмся без неприятностей, хорошо, Акито? — его голос чуть ли не сочится приторным мёдом. Акито мог бы им подавиться, утонуть в нём. — Не стоит вести себя как дикая дворняжка, м? Он выплёвывает слово «дворняжка», будто это что-то непристойное, выразительно выделяя каждый слог, и Акито в самом деле отшатывается. Сердце стучит в глотке, в груди пусто и холодно, и ему просто хочется сбежать. Глаза Араты сверкают под яркими лампами. — Что я сказал? — В-верно, — ему удаётся ответить, задержав дыхание. — Я не буду вести себя, как… — это он не может договорить; не будет договаривать. Его гордость ему не позволит, и он отказывается пересекать эту черту ради этого мудака. Арата, кажется, знает, когда стоит перестать давить, потому что вместо этого он лишь тяжело вздыхает — разочарованно, от чего такое же тяжёлое неприятное ощущение оседает у Акито в груди — и хлопает в ладони. Он не осознаёт, что с опаской наблюдает за его движениями до тех пор, пока Арата не покашливает, чтобы обратить его внимание; и когда Акито это замечает, ему хочется заползти в какую-нибудь тёмную нору и умереть. — Давай оставим это упражнение на другой день, — всё ещё разочарованно говорит Арата. — Следующее по списку — практика интервалов. Я включу интервал, ты попытаешься его спеть, затем выяснишь, что это за интервал. Понял? Выражение его лица выглядит угрожающе, как бы обещая Акито, что он пожалеет, если попытается спустить назад сейчас. Акито, конечно, не собирался этого делать; он всего лишь хочет, чтобы этот день закончился наконец. И так, с тяжёлым сердцем и кровоточащей щекой, он шепчет: — Понял.***
Чуть позже, сидя за обеденным столом с ещё горячей, заказанной с какого-то ресторана едой напротив него, Акито шипит, пока Арата прижимает дезинфицирующую салфетку к его порезу. У него очень грубые и мозолистые пальцы — верные признаки опытного музыканта, но обращаются с ним на удивление нежно. На удивление, потому что он всё ещё дёргался, когда руки Араты приближались слишком близко к его лицу, и потому, что они заказали еду прежде, чем обработать его рану. Какая разница. По крайней мере, сейчас его подлечивают, и это лучше, чем если бы ему пришлось разбираться с этим самостоятельно. Рядом с ним, Арата вздыхает. — Извини, Акито, — он говорит, и его голос звучит искренне. — У меня… Трудности с вещами подобного рода. Я просто поддаюсь эмоциям так сильно, что иногда творю то, о чём потом жалею. Конечно же, ты понимаешь, о чём я? Он вспоминает о синяке на подбородке Тойи, который не сходил неделями. Вспоминает также о том, как Тойя осторожно старался держаться подальше от него каждый раз, когда Акито злился. — Ага, — он отвечает, вместо озвучивания своих мыслей. — Я понимаю. Всё в порядке. — Спасибо, — Арата посылает ему мягкую, тёплую улыбку и протягивает руку, чтобы погладить его по щеке после закрепления пластыря поверх пореза. — Мы с тобой довольно похожи, не так ли? Я рад, что мы познакомились. Мы и правда довольно похожи. Голос застревает в горле, и он смотрит в сторону, надеясь, что он будет звучать смущённо вместо… Что бы он там ни чувствовал. — Очень щедрая похвала от кого-то вроде тебя. — Хм, — он тихо выдыхает, и его голос звучит довольным. — Всё самое лучшее для моего нового партнёра. Можно было заметить совсем недолгое колебание, прежде чем он сказал «партнёр». Даже немного утешительно осознавать, что Арата не настолько безразличен, каким хочет казаться. — Ну, тогда я польщён, думаю. Они обмениваются взглядами, Акито заставил себя не поморщиться, и Арата вновь хлопает в ладоши, вставая. — Тебе скоро нужно будет идти домой, Акито. Поздновато уже, и нам предстоит ещё долгая дорога. Кстати говоря… Акито внезапно оказывается в центре внимания пронзительного взгляда, чувствуя себя бабочкой, приколотой к пробковой доске. — Что думаешь насчёт выступления в ближайшее время? Мне поступило предложение от одного лайв хауса со свободным местом где-то через неделю. Уверен, что к тому времени ты достигнешь удовлетворительного уровня. Акито прикусывает губу — не то чтобы ему есть, чем заняться. Он игнорирует своих друзей, вместе с Эной они существуют будто в отдельном измерении, а его смены на работе достаточно гибкие для того, чтобы поменять их на случай концертов. И, к тому же… — Я скучал по выступлениям, — он признаёт, непринуждённо пожимая плечами, — так что, конечно, как сам хочешь.***
Когда Акито приходит домой, первым делом он наполняет стакан водой, даже не заморачиваясь со льдом, и выпивает его за секунды. После этого он обшаривает всю кухню в поисках чего-нибудь, что могло бы утолить его ненасытный голод, и останавливается лишь когда слышит сонный голос позади себя. — Уф… Что ты делаешь? Повернувшись, он замечает Эну, стоящую в дверях на кухню, потирающую свои глаза одной рукой, и другой упираясь в бок. Очевидно, она только что проснулась, если судить по виду её растрёпанных волос и по тому, как мутно она смотрит на него. — Я тебя разбудил? — он спрашивает, неуверенный в том, куда стоит завести диалог. Они не особо говорили о том, что произошло несколько ночей назад, но и вернуться к былому холодному игнорированию друг друга они тоже не могли. Они словно находились на неизведанной территории, и Акито, если честно, ненавидит это. — Нет, всё нормально, — она говорит, проскальзывая мимо него прямо к холодильнику. Он пустой — Бог знает, когда их отец последний раз закупался продуктами — и она испускает раздражённый стон, стукаясь лбом о дверцу. — Завтра идём за покупками. Без вопросов. Акито закатывает глаза, и у неё, должно быть, есть глаза на затылке, потому что она бросает в него пустой пакет из-под молока с того места, где он стоял на сушилке. Понимая намёк, он направляется наверх, и усталость уже начала охватывать всё его тело. — Спокойной ночи! — он всё же решается крикнуть вниз, а затем идёт в кровать прежде, чем слышит ответ. Он быстро засыпает, и неприятный узел в груди потихоньку ослабевает.