Кровь. Столько крови…
Он рос в миролюбивом окружении, где его с малых лет воспитывали по принципам пацифизма. Тысяча правил клана Лань учили каждого своего адепта одинаково ценить любую жизнь: рыбы или насекомого, осла или человека. Насилие всячески пресекалось, если не было оправдано уничтожением тьмы или самозащитой. Всякое создание природы имело право на спокойное существование. Даже самая падшая душа заслуживала прощения. Лань Сычжуй годами придерживался этих постулатов, ставших для него твердыней всего мировоззрения. Ему не нравилась агрессия в каждом возможном ее проявлении, и он всегда старался делать все, чтобы в конечном итоге ее избежать: дипломатично орудовал словом, а не кулаками, и вечно попрекал своего лучшего друга, Лань Цзинъи, за обратное. Это было так просто. Это всегда было естественно, как сама жизнь. Но когда Лань Сычжуй увидел, как кто-то собирается перерезать Цзинь Лину глотку, для него все изменилось раз и навсегда.В нем столько стрел…
Его душа разделилась на две совсем противоположные части, лед и пламя: спокойный Лань Сычжуй, самый видный ученик Хангуан-Цзюня, никогда не повышающий голос и стремящийся потакать мудрости взрослых; Вэнь Юань, круглый сирота, в раннем детстве видевший смерть тех, кто ему дорог, и со слезами на глазах умоляющий нового себя не допустить этого снова. Тысяча правил, всегда помнившихся наизусть, тут же померкли в голове Сычжуя, дымно испарились от жара ненависти в его сердце. Все равно он был Ланем только номинально, по счастливой случайности, но не по рождению. В его жилах текла совершенно другая кровь, а его предки не чтили никаких правил, не следовали пути милосердия. Они нагло брали свое и шли по головам.Он же умрет. Он же сейчас умрет.
Боги были ему свидетелями: Вэнь Юань, он же Лань Сычжуй, был готов лично убить каждого, по чьей вине с головы Цзинь Лина упал хоть один волосок, и ничто не могло ему помешать. Голубой свет духовной энергии озарил мрачные деревья, отражаясь в глазах Сычжуя синим пламенем. Он бесстрастно смотрел, как его меч подлетает к незнакомцу, юрко ныряет под его подмышку и одним ударом целиком отрубает правую руку — именно ту, что держала саблю у горла Цзинь Лина. Кровь театрально брызнула багровым фонтаном из обрубленного плеча; незнакомец нечеловечески завопил от боли и рухнул на землю, вцепившись здоровой конечностью в зияющую рану. Его отсеченная рука, так и сжимающая рукоять сабли, улетела в траву, будто случайно отломившийся фрагмент деревянной куклы. Лесная поляна вмиг оживилась: с могучих деревьев на помощь изувеченному товарищу спрыгнули еще три человека, также замаскированные в темные одежды. Они испуганно склонились над раненным, прижимая ладони к его плечу в напрасных попытках остановить кровотечение. Только Цзинь Лин, сокрушенно стоящий на коленях, оставался почти недвижим, но и он через несколько секунд завалился на бок и упал, потеряв сознание.Он не может умереть.
Лань Сычжуй побежал изо всех сил, хоть и не чувствовал даже собственных ног. Ему казалось, что его душа и вовсе покинула тело: глаза смотрели, но не видели; он слышал звуки, но не мог разобрать и слова. Вперед его вели только чистые инстинкты: любой ценой спасти свое, а чужое уничтожить.Что же я буду делать?
Дорогу к Цзинь Лину ему заградили незнакомцы, хлопочущие над своим истекающим кровью товарищем. Один из них, наконец рассмотрев Сычжуя, вяло попытался напасть на него: явно с целью просто отвлечь, растянув время, но Сычжую было, в общем-то, плевать, он не был способен действовать осмысленно — он шел напролом. Если ему что-то мешает — он от этого избавится. Искромсает на мелкие кусочки всех причастных… Лань Сычжуй остановился и резко вскинул руку. Его меч круто повернулся в воздухе, острием нацеливаясь на шею чужака, который, подойдя достаточно близко, тут же передумал драться и побежал обратно к своим людям. Кажется, он откликнулся на какой-то сигнал. Сычжуй стремительно отправил меч в атаку. Он жаждал крови. «Уничтожу, — холодно думал он. — Всех вас за него уничтожу». — А-Юань! — вдруг с надрывом заорал кто-то. — Хватит! Прекрати! Заискрилась сталь: в воздухе столкнулись два меча, один безжалостно парировал удар другого, пока, наконец, не заставил его сменить траекторию. Лань Сычжуй злостно поднял взгляд на звук знакомого голоса, что посмел отвлечь его, и увидел перепуганного Лань Цзинъи, уже сидящего на вытоптанной траве рядом с Цзинь Лином. Он уложил его голову к себе на колени и в панике проверял зрачки под закрытыми веками. Кровь Цзинь Лина запачкала его ладони.Нет. Нет. Нет.
Лань Сычжуй застыл. Что-то в нем оборвалось. Незнакомцы воспользовались желанной запинкой и всей компанией за секунду растворились в воздухе, применив заклинание перемещения. Сразу после этого мечи Цзинъи и Сычжуя, словно камни, с грохотом рухнули на землю, лишенные своей духовной энергии. Стало очень тихо. Смерть гуляла где-то рядом. Сычжуй преодолел расстояние до Цзинь Лина за одно мгновение, впервые за эти минуты ощутив, как сильно у него дрожат ноги, как неимоверно трясутся руки, а пальцы не знают, куда себя деть. Желание мести безвозвратно растворилось в пучине жгучего отчаяния. Бессилие накатывало волнами. Убивать теперь было некого, и черт с ними. Непонятно, осталось ли, кого спасать. Лань Цзинъи ревел навзрыд, держа в руках окровавленного Цзинь Лина и медленно передавая ему свою духовную энергию. Гнетущая яркость его эмоций, его паника почему-то утомили Сычжуя еще больше. Что он мог сказать, если справляться даже со своими чувствами было мучением? Слезами горю не поможешь, как отчаянно ни вой — вот что. — Что же нам делать?! — надрывно закричал Цзинъи, растерянно ощупывая тело Цзинь Лина. Оно все было в ранах. — Что делать? Он умрет. Он умрет… никто не выживает с такими ранами, никто. А-Юань, он ум-… Лань Сычжуй только еще больше озлился, услышав эти слова. Впервые в жизни ему захотелось силой закрыть Цзинъи рот. Он не смел так говорить. Не имел права. — Замолчи, — оскалился Сычжуй, махнув рукой. — Я ни за что не позволю ему умереть. Он опустился на колени перед Цзинь Лином и холодными от ужаса пальцами коснулся его шеи, чувствуя слабеющий пульс. Сердце Сычжуя рухнуло вниз, он задыхался в своем бессилии: ему было невыносимо смотреть на изможденное лицо Цзинь Лина, сплошь покрытое каплями его же крови. Это было так неправильно, так противоестественно. Что же это такое? Как это могло случиться?Почему я его не защитил, не был рядом все время?
Лань Сычжуй глубоко вздохнул, отвел руки Цзинъи в сторону и прикрыл глаза, концентрируясь. О том, что он сейчас собирался сделать, было известно слишком мало, но крохи имеющейся информации гласили четко: это опасно. Это может уничтожить золотое ядро заклинателя навсегда, а в худшем случае — даже убить. Никто не знал наверняка. Лань Сычжуй не сомневался. Он был уверен в своем решении, был обязан попытаться. Ослепляющая вспышка света внезапно озарила лесную поляну так ярко, что на секунду обоим адептам клана Лань показалось, будто настал день. Цзинъи в ужасе смотрел на своего лучшего друга, испачканными чужой кровью руками вытирая слезы со щек. Если он и хотел остановить Сычжуя — не стал бы все равно. Лань Сычжуй сильнейшим потоком передал Цзинь Лину почти всю духовную энергию, что была в его теле. Он знал, что это не сможет вылечить раны, но сделает организм Цзинь Лина сильнее, поможет ему временно справиться с кровопотерей, пока они не отдадут его лекарям. Выиграть время было его первостепенной задачей. Это длилось от силы секунд десять: целительная магия туманной рекой вливалась в тело Цзинь Лина, пока не начала медленно потухать и не затихла вовсе. Когда все закончилось, Лань Сычжуй почувствовал режущую боль где-то внутри, его мгновенно затошнило, но он не позволил себе даже шелохнуться, хотя бы на мгновение проявив слабость. Золотое ядро в его груди горело от перенапряжения, но все еще оставалось целым. Если бы сейчас он остановился, потратил пару дней на медитацию и восстановление, все могло бы закончится хорошо. Но этого было слишком мало. — Ты что, решил за ним на тот свет отправиться?! — забранился Лань Цзинъи, заметив, как побелело лицо Сычжуя. — Это не имеет смысла, А-Юань… даже с твоей духовной энергией мы не успеем донести его до ближайшего клана. Юньмэн-… Сычжуй невозмутимо проверил пульс Цзинь Лина: тот действительно стал устойчивее. Он выдохнул с облегчением и тут же зажмурился от новой волны боли. Его голова раскалывалась на части. — Конечно, мы не полетим в Юньмэн, — сдавленно сказал Сычжуй, пытаясь восстановить дыхание. — Я доставлю нас в Гусу. Он не смог договорить: «Если у меня получится», потому что закашлялся. Легкие будто придавила каменная глыба, а рот наполнился кровью, которую бесконечно воспитанный Сычжуй просто с отвращением сплюнул на землю. — Мы не успеем долететь, как же ты не понимаешь? — Цзинъи недовольно шмыгнул носом, но потом его глаза округлились, а от щек отхлынула всякая краска: — А-Юань, нет. Нет! Это очень опасно, слишком… ни за что, нет! Ты умрешь. Ты не сможешь. Ты… Это и правда было рискованно. Жаль, у них не могло быть других вариантов. Сычжуй положил руку на плечо Цзинъи и умоляюще посмотрел ему в глаза: те снова наполнялись слезами. — Подними всех на уши, — решительно прошептал он. — Пускай призовут лучших лекарей ордена. — Боги, прошу тебя… — снова взмолился Цзинъи. Его плечи содрогнулись, он уже глотал собственные сопли. — Спаси его. Лань Сычжую казалось, что от головной боли у него сейчас лопнут глаза или разорвутся барабанные перепонки. Он бросил последний взгляд на безучастного Цзинь Лина и мягко коснулся кончиками пальцев его запястья. Если им больше не суждено встретиться, если один из них умрет — Лань Сычжуй рассчитывал, что это будет он сам, — жаль, что он так и не успел многое ему сказать. Заклинание перемещения было очень опасным даже для тех, у кого через края переливались духовные силы: крайне энергозатратное, порой оно могло уничтожить заклинателя даже за попытку. Лань Сычжую оставалось просто надеяться, что у него все получится. Боги должны были благоволить ему: им ведь так нравились слезливые жертвы. Он снова закрыл глаза, коснулся обеими ладонями Цзинь Лина и Цзинъи… Перемещение было лишь быстрым скачком в пространстве: вспышка, пустота, невесомость. Все закончилось, не успев начаться. Лань Сычжуй почувствовал, как за считанные секунды поменялось ощущение почвы под ногами, как звуки ночи стали мягче и мелодичнее. Даже воздух будто потеплел. Гусу. Это так похоже на родной орден. Или нет? Неужели у него получилось? Он хотел открыть глаза, не понимая, сработало ли заклинание, но так и не смог. Лань Сычжуй потерял сознание.***
— Я здесь всех поубиваю, — прорычал Цзян Чэн. — Если вы не найдете того, кто это сделал, ответит каждый. Для того, чтобы выглядеть устрашающе, главе ордена Цзян не нужно было размахивать мечом или активировать свой пресловутый Цзыдянь: гнев в его прищуренных глазах, в самом тембре голоса был так явственен, что насквозь пропитывал собой воздух, будто яд. Каждому чужаку, испытавшему его на себе, неосознанно хотелось тут же склонить перед этим человеком голову и виновато опустить взгляд. Сегодня — особенно. «Он самый настоящий цербер, — последние два дня без устали шептали за спиной Цзян Чэна. — Ну, представьте: его единственный племянник чуть не погиб от чужой руки. Осторожнее с ним нужно, пока все не уляжется». Чжу Гэньсинь, впрочем, все равно гордо держал спину ровной, а подбородок вздернутым вверх. Будучи заклинателем, подконтрольным ордену Цзинь, он никогда не разговаривал с главой Цзяном лично, но был о нем немало наслышан: властный, грубый, пугающий… яркие описания, которым можно было почти позавидовать, если б между ними затесалось еще и «расчетливый». А так — сплошь эмоции, да и только. — Господин Цзян, — спокойным голосом произнес Гэньсинь. Он отлично умел расположить любого собеседника к диалогу и потому никогда не забывал этим воспользоваться, разговаривая с сильнейшими мира сего. — Мы делаем все возможное. Поверьте, мои люди не меньше вашего шокированы произошедшим… Цзян Чэн метнул на него пронизывающий насквозь взгляд, и Гэньсиню многого стоило не отвернуться. Несмотря на то, что разница в возрасте между ними двумя предполагала как минимум лет двадцать, последний чувствовал себя глупым провинившимся мальчишкой, пришедшим на плаху к своему наставнику. А ведь их встреча была организована именно в доме семейства Чжу, а не на территории ордена Цзян. Цзян Чэн сам запросил ее после произошедшего с главой Цзинь Лином. — Думаете, я шокирован? — со странной усмешкой спросил Цзян Чэн. У Чжу Гэньсиня от этого выражения почти задергался глаз. — Смешно. Я уже давно предполагал, что такое может случиться. Мне, как и вам, прекрасно известно об амбициях госпожи Хао. Не делайте из меня идиота и уж тем более не пытайтесь им казаться. Гэньсинь нахмурился, даже не обратив внимания на очередную бестактность. Покушение на главу ордена Цзинь было вопросом времени, с этим он был согласен, однако никто не был готов к тому, что оно провалится. Мнения тут же изменились, словно речное течение: если организатором действительно была Хао Судзы, так отчаянно стремившаяся заполучить трон для своего сына, то произошедшее явно не пошло ей на пользу. Власть не попадает в руки неудачников, не сумевших закончить начатое. Впрочем, Чжу Гэньсинь не собирался делиться этим с Цзян Чэном: дела ордена не предполагали вовлечения сторонних родственников. Но выгода… ее можно было извлечь. Он видел, откуда дуют ветра. Гэньсинь сцепил ладони у себя за спиной и твердо произнес: — Господин Цзян, у нас нет никаких доказательств. Каждый может попасть под подозрение. К сожалению, многие в ордене недолюбливают нашего главу. Это факт, пускай и печальный. — Но вы, с вашим-то влиянием, все еще сохраняете нейтралитет, — многозначительно добавил Цзян Чэн, наклонив голову. Его взгляд мгновенно изменился: ранее ледяной и бескомпромиссный, он стал мягче и задумчивее, будто Цзян Чэн уже приглядывал возможные перспективы. Он больше не был похож на змею, норовящую броситься на жертву при каждой удачной возможности. Хитрый лис. Гэньсинь сдержал улыбку и отчаянно схватился за эту соломинку. — Мое слово многого стоит, — сказал он, сдержанно кивая. — Пускай мой клан и подконтролен ордену Цзинь, нас слишком много, и мы предпочитаем не влезать в естественный ход вещей. Я не симпатизирую политическим играм. Единственное, что я могу вам пообещать — это помощь в поиске нападавших. Боюсь, на большее я не способен. Мне еще в этом ордене дочь замуж выдавать… вы уж поймите. Уголок губ Цзян Чэна незаметно изогнулся: Чжу Гэньсинь отметил это с небывалым восторгом. Он тут же попытался придать своему лицу самое невозмутимое, бесстрастное выражение. — И как успехи? — лениво поинтересовался глава ордена Цзян, скрестив руки на груди. — Ну… с вашей дочерью. Чжу Мэйфан, второе дитя Гэньсиня и его единственная дочь, была божеством во плоти: добрая, умелая и ласковая девушка, она могла бы стать одной из самых востребованных невест своего поколения. Не повезло ей только со внешностью: в детстве на ее лицо служанка по случайности вылила целую чашку кипятка. Уродливый шрам от бровей до кромки губ забрал не только ее природную красоту, но и всякие светлые будущие перспективы. Женихи не могли разглядеть душу за изувеченным лицом бедняжки. Соблазняло их только приданое, но все брачные сделки так или иначе оборачивались крахом. А любовь, настоящая и независимая от внешнего облика, — кто ж в нее верил? Гэньсинь печально вздохнул: здесь его эмоции не были фальшивыми. — Никаких, — произнес он, потирая руки. — Боюсь, ей сулит вечное одиночество. Вы же знаете, как это работает… Цзян Чэн сосредоточенно прикусил нижнюю губу, думая о чем-то своем. Гэньсинь из-за своих натянутых нервов начал потеть. В его руки упала стоящая возможность помочь дочери, и он не собирался ее упускать. Карты почти сложились. «Давайте, господин Цзян. Давайте». — Господин Чжу, — резко прервал тишину Цзян Чэн. Твердость в его голосе четко обозначала, что он уже принял решение. — Вы получите все, что желаете, в обмен на ваше влияние в ордене Цзинь. Примите сторону Цзинь Лина в конфликте, заявите о его нерушимом праве на место главы, пресеките инакомыслие. Вам ведь нет разницы, кто останется у власти. Пускай они поженятся. — Господин Цзян… — уклончиво начал Гэньсинь, на самом деле лишь набивая себе цену. Сердце его бешено стучало в груди. — Вы же не можете говорить от лица нашего… — Ваши богатства увеличатся в разы. Ваша дочь будет жить припеваючи, а ее дети сами когда-нибудь займут трон. Разве это хуже, чем все, что вам могла бы предложить Хао Судзы? — Цзян Чэн прокашлялся. — Ее сын — идиот, и когда его мать покинет наш мир, он повергнет весь орден в бардак и междоусобицу. Гэньсинь молчаливо задумался, чувствуя, как жар предвкушения уже овладевает его телом. Глава Цзян был прав: сын Судзы был глупеньким маменькиным прихвостнем, не способным править. В этом смысле весь клан Чжу отдавал предпочтение Цзинь Лину, но госпожа Хао пообещала всем влиятельным заклинателям кучу поблажек и денег, тем самым сдвинув с пьедестала непреклонного нынешнего главу. Но если… если Мэйфан станет его женой, то Гэньсинь получит все. Он сможет заполучить новых союзников, расширить свое влияние… Зачем ему Хао Судзы? Игра по ее правилам больше не стоила свеч. Особенно теперь, когда их попытка убрать Цзинь Лина обернулась неудачей. — Я согласен с вами, господин, — со сдавленной радостью сказал Чжу Гэньсинь, протягивая Цзян Чэну свою потную старческую ладонь. — Я выдам свою дочь за вашего племянника. Вот только меня отчасти волнуют некоторые сплетни, связанные с отношениями между ним и кланом Лань…***
Когда Лань Сычжуй очнулся, стоял пасмурный, дождливый день. Он, еще слишком слабый, чтобы встать, отрешенно слушал, как мелкие капли безнадежно разбиваются об окна, непрерывно мельтешат по отвесной крыше. Может, именно этот монотонный звук и разбудил его? Может, так выглядит смерть? Никакого проблеска солнца, ни единой птичьей мелодии. Все затихло, всякий огонь утонул в безжалостном потоке воды. Именно так ощущалась его новая жизнь без золотого ядра. Лань Сычжуй повернул голову, по привычке глазами ища свой меч, но он больше не чувствовал его, как бы ни пытался. Духовная энергия безвозвратно растворилась в его крови, навсегда покинув тело, и теперь Сычжуй стал простым человеком, мирным жителем, никем. Он никогда не думал, что эта потеря будет столь тоскливой. Пустота внутри, которую ничего не могло заполнить, ощущалась зияющей дырой в груди. Сделать ничего нельзя — можно только смириться. Вэй Усянь, молча медитирующий подле кровати Сычжуя, немедленно встрепенулся, заметив, что тот открыл глаза. Его взгляд потеплел, плечи распрямились, будто с них спал тяжелый груз, и Вэй Ин устало улыбнулся. — Вот ты и проснулся, А-Юань, — мягко сказал он, кладя свою прохладную ладонь на лоб своего воспитанника. — Температуры нет. Как себя чувствуешь? — Господин Вэй… сколько я спал? — сухим, будто чужим голосом, спросил Сычжуй. Возвращение в реальность его не обрадовало, ведь он прекрасно помнил, на какой ноте потерял сознание. Вот бы вовек остаться в забытьи… — Два дня. Это нормально. Тебе нужно было восстановить силы. Лань Сычжуй уныло уставился в потолок. Его сердце будто отвыкло гонять кровь, а потому теперь он ощущал каждый сбитый его удар, вибрацией растекающийся по венам. Легкие работали, только когда он осознанно считал каждый свой вдох и выдох, один за другим. Тело вдруг стало таким тяжелым… Молчать было почти также невыносимо, как разговаривать. Время издевательски тянулось, подводя его к главной точке невозврата: он будет жить или существовать? — Цзинь Лин…? — Сычжуй не смог даже закончить предложение, с отвращением проглотив его. Слово «умер» упрямо оборвалось на его языке, а «выжил» казалось слишком обнадеживающим. Он должен был сразу узнать ответ, но просто ждать его, даже пока спрашиваешь, было худшей пыткой. Вэй Усянь наклонил голову и успокаивающе поправил волосы Сычжуя, раскиданные по подушке. — Живой, — мягко сказал он, и облегчение блеском отразилось в его глазах. — Правда, еще без сознания, но Цзинь Лин выжил. Его раны постепенно исцеляются. Его смогли спасти. Лань Сычжуй затих, захваченный своими эмоциями. Живой, живой, живой… его А-Лин, израненный, истекающий кровью, проткнутый стрелами. Он жив. Он дышит и видит сны. В его теле все еще теплится жизнь. Разве потеря золотого ядра была такой ужасающей теперь, когда речь шла о Цзинь Лине? Сычжую повезло, что он смог расплатиться со смертью такой дурацкой мелочью, как возможность быть заклинателем. Его сердце забилось с новой силой, увлекая былую слабость в небытие. Сычжуй красноречиво отвел взгляд в сторону, смерив им прикрытое от дневного света окно. Его тело задрожало, и он закрыл лицо руками, делая самый счастливый, объемный выдох. Слезы радости жгли его глаза. Ему хотелось самозабвенно сорвать голос, выбить весь воздух из легких, остановить дождь одним взмахом руки, повелевать небесами. Мир, где был Цзинь Лин, им и остался, а потому Лань Сычжуй мог продолжать также наивно и страстно любить его. Шум ливня превратился в заливистую музыку жизни. Вода питала все, усмиряя разрушительный огонь. Вэй Усянь смущенно и растроганно поджал губы, ободряюще касаясь плеча Сычжуя. — Прекращай, не то я сам растрогаюсь, как дитя, — с улыбкой запричитал он. — Ну же. — Пусть даст волю эмоциям, — раздался звучный голос где-то в стороне. — Цзинь Лин остался жив только благодаря ему. И Лань Сычжуй, и Вэй Ин тут же испуганно повернули головы к дверному проему. Там стоял Цзян Чэн. Еще не высохшие капли дождя лениво струились по его одеждам; всегда идеально ровные пряди челки чуть завились от влаги. Лицо главы ордена Цзян всегда казалось Сычжую удивительно эмоциональным: даже если из его рта и лились грубости, по выражению глаз, по изгибу бровей все равно можно было разглядеть настоящие чувства, пусть и скрытые за этой маской холода. Даже сейчас Лань Сычжуй уловил в этом взгляде неподдельный интерес к собственной личности, а также щепотку неясного сожаления. Цзян Чэн явно пришел сюда не просто так. Сычжуй тут же понял, что замечает эти мелочи лишь потому, что лицо Цзинь Лина было таким же. А за все эти годы он потратил долгие минуты, рассматривая родные черты в каждый удобный и неприглядный момент; изучал все родинки, тени от пушистых ресниц на бледных щеках… Лань Сычжуй сплел пальцы, прямо садясь на кровати. Он не боялся главу другого ордена, нет. Он боялся дядю Цзинь Лина: его единственного родственника, почти родителя. Сычжую было важно не упасть лицом в грязь перед ним. — Цзян Чэн, ты уже вернулся? — удивленно спросил Вэй Усянь, и его уголки губ опустились. — Так быстро? Отношения между этими двумя за последние четыре года не успели толком наладиться, но и искры уже не метали. Они учились прощать друг друга, но не совсем с той скоростью, на которую можно было надеяться: через старые обиды, перепалки и боль, уже превратившуюся в уродливый рубец. Но если раньше находиться в одном помещении с господином Вэем и Цзяном было крайне некомфортно, а иногда даже невозможно, за последние месяцы ситуация сгладилась. И, видимо, общее горе еще больше сблизило их. Теперь Лань Сычжую было даже приятно смотреть на этот простой обмен фразами, в которых не сквозили презрение или ненависть. Цзян Чэн и Вэй Усянь были настоящими союзниками, когда дело касалось Цзинь Лина. Цзян Чэн сделал пару шагов вперед к кровати Сычжуя. От него пахло летним дождем и лотосами. — Да. Чжу Гэньсинь оказался весьма сговорчив, — с отвращением выплюнул он. — Еще бы этот старый ублюдок отказался от такого заманчивого предложения. У него там чуть слюни не потекли. Брови Вэй Усяня с печальным удивлением взметнулись вверх. Он растерянно потер подбородок, будто расстроенный новостью. — Ты все-таки… Цзян Чэн поморщился, будто говорить об этом было ему физически неприятно. Лань Сычжуй не понимал, о чем речь, но удручающее предчувствие почему-то сдавило его сердце. — Да. Другого пути не было. А теперь выйди, — хмурый Цзян Чэн, заметив прищуренные глаза Вэй Ина, направленные на него, тут же поспешил добавить: — Пожалуйста. С господином Ланем я хочу поговорить лично. Вэй Усянь нехотя встал, напоследок ласково сжав ладонь Сычжуя, и вышел из комнаты. Чужие голоса извне на секунду проникли в помещение и снова затихли, когда дверь со стуком захлопнулась. Привычно громкий голос Лань Цзинъи, перебивающий все на свете, согрел Сычжую сердце, которое от страха билось у него где-то в горле. Они остались вдвоем. Раскат грома опять полоснул по тишине. Цзян Чэн изучающе оглядел Сычжуя с ног до головы, и после этого его лицо будто немного смягчилось. Сычжуй почему-то очень остро ощутил общность их целей, некую связь: оба хотели защитить Цзинь Лина и были готовы сделать ради этого все, что потребуется. Глава Цзян как-то смущенно прокашлялся, а потом резко поклонился Лань Сычжую, вытянув руки в благодарственном жесте. Сычжуй чуть не подавился воздухом. Его глаза расширились, пальцы беспомощно вцепились в одеяло. — За жизнь Цзинь Лина, — поспешил объясниться Цзян Чэн, выпрямляя спину. Было видно, что благодарить кого-то для него было крайне непривычным делом и он совсем не любил его затягивать. — Ты подарил ему второй шанс, и я навсегда это запомню. В Юньмэне тебе всегда будут рады. Наверняка и сам Цзинь Лин станет относиться к тебе иначе. Такие вещи… не забываются. Он теперь вовек тебе обязан. Цзян Чэн на пару секунд отвел взгляд, неосознанно коснувшись своей груди. «Точно, ведь его ядро…» — пронеслось в голове у Сычжуя. — Теперь его привязанность к тебе станет сильнее, но ты должен это пресечь, — абсолютно другим голосом сказал господин Цзян. В нем осталась одна сталь, ни единого намека на признательность. — Отдалиться. Что угодно. Лань Сычжуй так и уставился на Цзян Чэна, забыв о всех правилах приличия. Он ничего не понимал, в его голове одно не соотносилось с другим. Зачем ему отдаляться? Почему? Никто, кроме Цзинъи, не знал о его чувствах, да и сам Сычжуй предпочитал ни за что не переходить черту, как бы ни хотелось. Он боялся даже лишний раз коснуться Цзинь Лина: вдруг он испачкает его своей любовью? Между ними никогда не витала двусмысленность: все было ясно, как день. Лань Сычжуй четко знал, во что ему можно вляпываться, а во что — нет, и уже давно это для себя принял. Неужели он что-то упустил, позволил эмоциям просочиться? — Но… — начал Сычжуй, хотя сказать ему было нечего. Только обрести Цзинь Лина и тут же снова его потерять… боги и вправду были безжалостны. Цзян Чэн быстро перебил его: — Сейчас про Цзинь Лина ходят разные слухи. Мне прекрасно известно о том, кто их распускает и зачем, но факт остается фактом. Как тебе мысль о том, что он отказывается жениться, потому что предпочитает мужчин? В частности… тебя. Молния, по ощущениям, ударила прямо в дом. Электричество пронзило тело Сычжуя. — Как вы можете говорить такой вздор? — слова вырвались из его рта быстрее, чем он смог их обдумать, но Сычжуй не спешил извиняться за собственную грубость. — Никто из нас бы ни за что-… Цзян Чэн только усмехнулся: то ли с облегчением, то ли ядовито и презрительно. — Некоторые в это верят. Орден Цзинь — это тебе не ваш распрекрасный клан, где всем все равно на то, почему Вэй Усянь живет в одних покоях с Лань Ванцзи. Там за такое могут и убить. Они уже попытались. Если к списку претензий добавится еще и это, Цзинь Лину точно конец. А уж ты не сможешь вечно его спасать. Лань Сычжуй шумно сглотнул. Пустота на месте золотого ядра напомнила о себе болезненным уколом: теперь он и вправду был ни на что не способен. Они встретились взглядами: оба с воинственностью, желанием стоять на своем и защитить то, что им дорого. Сычжуй знал, что, если того потребует безопасность Цзинь Лина, Цзян Чэн сметет его со своего пути, как букашку, и это вызвало у него оправданный всплеск раздражения. Наговаривать такое ему в лицо… все, что Сычжуй делал все это время, было направлено на благо Цзинь Лина, но теперь оказалось, что он стал главным злодеем во всей этой истории. Замечательно. — В любом случае, Цзинь Лину придется жениться, — как ни в чем не бывало продолжил Цзян Чэн, не обращая внимания на перемены в выражении лица Сычжуя. — Невесту ему я уже нашел. Ее отец — самый влиятельный человек в ордене, и этой свадьбой он покажет всем, какую сторону стоит принять. Лань Сычжуй пытался как можно более беспечно переварить этот бесконечный поток информации, но вместо этого чувствовал, как оцепенение миг за мигом берет его сознание и тело в заложники. Он пытался успокоить себя, что худшим из всего этого было видеть Цзинь Лина умирающим, но теперь его боль взяла новый виток, и он был еще жестче, еще свирепее. Сычжуй почувствовал железный привкус крови во рту: он слишком сильно прикусил язык, стараясь молчать и никак не выдать себя. Голос Цзян Чэна стал похож на гром. — Мой племянник может — и будет — сопротивляться этому всеми силами. Ради его же блага ты должен убедить его в обратном. Цзинь Лин обязан согласиться и сделать вид, что эта свадьба — все, о чем он мечтал. Мы поняли друг друга? Или какие-то личные эмоции помешают этому, господин Лань? Лань Сычжуй смерил его взглядом, полным ненависти, и отчеканил: — Я понял вас, господин Цзян. Когда Цзян Чэн покинул комнату, вместе с его уходом закончился и вездесущий дождь. С улицы доносились первые отзвуки пения птиц. Кто-то несколько раз постучался в комнату, но Лань Сычжуй так и не ответил: не нашел в себе сил. Он лежал на кровати и, задыхаясь, ловил ртом воздух. Лань Сычжуй жалел о том, что его телу хватило сил проснуться.***
Вечером Чжу Гэньсинь сидел в своих личных покоях, нервно перебирая бумаги и без остановки сжигая в пламени лампы лишние. Множество писем, написанных ему рукой Хао Судзы, теперь могли представлять настоящую опасность, а потому он должен был от них избавиться. До этого он четко приказал никому его не беспокоить. — Папочка, — раздался девичий звонкий голос единственного человека, которому сегодня он мог позволить войти. — Ты меня звал? Гэньсинь смерил свою любимую дочь, Чжу Мэйфан, полным нежности взглядом: несмотря на шрам, какой же красавицей она была в его глазах, что были затуманены отцовской любовью! И теперь он, как самый настоящий глава семьи, добился для нее всего, чего она заслуживала. Как удачно все вышло, как выгодно для него обернулось. — Да, милая, — пролепетал Гэньсинь, кивая дочери. — Присаживайся. Расскажи, где ты была. Мэйфан элегантно опустилась на пол перед столом отца и послушно наклонила голову. — У брата в покоях, папочка. Лицо Гэньсиня потемнело. Он раздраженно сжал кулаки. — Я приказывал тебе не ходить к твоему старшему брату. Хочешь, чтобы пошли слухи? Мэйфан виновато поджала губы. На нее почти невозможно было злиться, однако ситуация была исключительной. Все могло пойти насмарку из-за ее глупости. — Ему ведь там совсем грустно! Папочка, почему он не рассказывает, где потерял руку? Кто сделал это с ним? Почему об этом никто не должен знать? В бреду он все время проклинает то тебя, то какую-то женщину… говорит, вы обещали ему, что будет все пройдет без пробл-… Чжу Гэньсинь изо всех сил ударил кулаком по столу. Его дыхание участилось, зрачки сузились. Перемена в его настроении была разительной, и Мэйфан вся невольно сжалась, прижав руки к груди. — Закрой свой рот, идиотка, — севшим голосом прорычал он. — Никому не смей это растрепать.