▼▼▼
Ночью в храме Имамия прохладно, что на полу спать никто не решился. Дул ветер, из окна выглядывали ветки деревьев гинкго, безмятежно качаясь под крышей и отбрасывая уродливые тени в виде паучьих лап. Днём в проходе в сад висели ветряные колокольчики, но ближе к вечеру Ёнхо их снял, чтобы они не мешали спать. Им выделили три комнаты на девятерых человек. Самую маленькую, в конце храма, сразу же забрали себе Тэиль с Ёнхо и не согласились впускать третьего соседа. Во второй поселился Тэён с младшими, а в огромном пустом зале спали остальные. Джэхён занял место ближе к окну, чтобы было посвежее, и выбрал самый толстый футон и одеяло. Мерзляк Чону спрятался в одном из углов, а Юта спал у входа. Доён устроился посередине комнаты и мог запросто присоединиться к Джэхёну, покатившись колесом в его сторону. Впрочем, так он и сделал. Их двоих одолевала бессонница, поэтому Доён решил поболтать, рассказать что-нибудь интересное. Они вспомнили, как утром сходили в закусочную при храме и поели абуримоти, как разговорились с местным настоятелем, что тот аж побелел от их запроса и больше не смотрел им в глаза. «Смущается», — предположил тогда Донхёк. Как наблюдали за служителем, что отгонял буревестников с гинкго и крыши, потому когда-то давно считалось, что эти птицы приносили болезни с моря. Он пригласил их на фестиваль, где будет музыка и танцы, которые успокаивают всю живность при храме, но они отказались. К тому времени их уже здесь не будет. Почему-то Джэхёну резко вспомнился тот день, когда Донхёк на весь бордель объявил, что Чону выкупили. И если для него это было ужасной новостью, концом нынешнего этапа жизни, то остальные радовались за него, мол, увидишь другой мир. Джэхён не знал, что в тот же день Чону просил Тэиля его привести, но ему отказали. Слова, сказанные в тот момент, были не более чем ревностью, приправленной обидой на обстоятельства, но Чону попал прямо в цель. В ту ночь Доён навестил Джэхёна и предложил ему отдохнуть после рабочего дня. *** — Не устал после такой продолжительной работы? — Доён закрыл дверь, перед этим проверив коридор: там было пусто. — Даже если и устал, что ты мне предложишь взамен? — В каком смысле? — Я знаю, с какой целью ты обычно приходишь ко мне, — Джэхён сказал это мягко, но в словах всё равно можно было почувствовать укор или обиду. Они не скрывали, что в их отношениях основным элементом была страсть. Отдохнуть вдвоём после неприятных гостей, которые считали себя центром мира, было важно. Конечно, часто это делать они не могли, но, если получалось найти время — абсолютно любая куртизанка проводила его за занятием любовью. Именно любовью, а не работой. — Так что… — Можешь начинать. Доён медленно подошёл к Джэхёну со спины, провёл тонкими пальцами по воротнику кимоно и, ловко подцепив его ногтями, спустил до плеч. Его взору предстала мягкая молочная кожа без единого пятна: Джэхён запрещал оставлять на ней отметины. Доён прошёлся руками дальше, по ключицам, потом по груди, по животу, пока не остановился на расписном поясе, похожим на картину укиё, сделанную неумелым мастером, слишком яркую и вычурную. «Дальше?» – прошептал он на ухо, на что Джэхён покорно кивнул. Доён опустился сильнее, так, что его длинные волосы, которые обычно были собраны в аккуратный пучок, а сейчас распущены, свободно болтались и щекотали Джэхёну щёки. Его развернули, и перед Джэхёном предстала невероятная картина: Доён с развязанным поясом, спутанными волосами и длинной чёлкой по бокам, напоминающей причёску принцессы; его ногти впились в чужую кожу, а губы то надувались, то складывались в стройную линию. В комнате жарко, но Джэхёна вело, пока губы Доёна смыкались и размыкались на его шее. Его уронили на футон, который пропитан запахом чужеземного аромата. «Определённо кто-то из путешественников», – подумал Джэхён, но ничего предъявлять не стал. Работа всё-таки оставалась работой. Доён опустился к лобку, провёл рукой по яичкам и посмотрел прямо в глаза, мол, хочешь ли чего-нибудь от меня. Дожидаться от Джэхёна ответа он не собирался, лишь легонько взял их в рот, попутно сжав рукой плоть. Они ещё достаточно молоды, и член Джэхёна налился кровью от недолгой стимуляции. Над Доёном красное лицо, исказившееся в не совсем привлекательной гримасе, и его хозяин, смущённый от игр с ним. Пальцы уже размазывали по головке предэякулят, и Доён вытащил яички изо рта. Он протянул ладонь ко рту Джэхёна и силой протиснул влажные пальцы сквозь чужие губы. — Попробуй себя на вкус, — сказал он. Джэхён послушался и нежно обхватил языком суставы, пытаясь вкусить собственную смазку. Терпения на ожидание Доёну не хватило, и он рывком вытащил пальцы, заменив их на губы. Руки спустились ниже, к голым белым плечам, ногти впились в кожу от нарастающего возбуждения, пока они раскатывали смазку по губам друг друга, мешая её со слюной. Джэхён отстранился первым, так как ему не хватило воздуха, и между ними протянулась тонкая ниточка слюны, что под собственной тяжестью опустилась ниже и оборвалась, упав на футон, но почти не пачкая его. Перед Джэхёном сидела любимая фигурка: Доён с опущенными, подрагивающими ресницами, острые ключицы были готовы прорезать тонкую кожу, а волосы закрывали плечи и в целом обрамляли картину. Чёрные, как смоль, они запутались между собой, но всё ещё блестели здоровьем. Он просил однажды Джэхёна потянуть за них или протащить за волосы по всей комнате, но тот отказался, так как посчитал подобные игры спорным развлечением. Да, любимая фигурка… Такие нэцкэ бы отлично продавались… Доён снова толкнул его лечь: во время поцелуя они незаметно переместились в сидячее положение. Член Джэхёна уже давно требовал внимания, но его лишь то сжимали между ладоней, то слегка проводили по длине, чтобы его хозяин не закончил раньше времени. Ему явно некомфортно, щекотно, он был в поиске разрядки и ожидании главного, но Доён продолжал его мучить, касаясь тела так легко и плавно, словно лепестком сливы. Джэхён потянул его за руку и заставил сесть на свой живот, вымолив у того неожиданный крик. Ягодицы Доёна были в опасной близости к возбуждению, и казалось, что он сейчас начнёт тереться о него ещё несколько непомерно долгих минут. Однако Доён не стал церемониться: он сел сверху одним движением и почувствовал, как плоть Джэхёна проникала в него, медленно раздвигая стенки. Ему не привыкать, всё-таки опыт давал о себе знать. Джэхён уставший, почти сонный даже в такой момент, поэтому Доён взял инициативу на себя и начал двигаться. Сначала медленно, чтобы задать темп, потом — более размашисто, что Джэхёну пришлось поддерживать старшего за талию. — Не сдерживайся. Легко сказать, но дело близилось уже к ночи, когда ворота Симабары вот-вот закроются, и клиентов проводят до носильщиков. Работники чайных домов спешили быстрее лечь спать и полностью отдохнуть к следующему рабочему дню, поэтому существовало негласное правило не шуметь во время личных страстных порывов. Доён уважал своих коллег, да и кричать, надрывая голос до боли в горле, никогда не было его любимым трюком. Даже с клиентами он старался не имитировать, а пытался искренне почувствовать что-нибудь — получалось, мягко говоря, плохо. «Стон должен вырываться», — как-то сказал ему Тэиль, и он был прав. Стон именно вырвался, когда Джэхён решил наконец-то присоединиться. Когда начал размашисто двигаться, что Доёна вело, как от опиума. Ощущения от члена внутри собственного тела доводили до экстаза, в лёгких совсем не осталось воздуха, а Джэхён наконец-то проснулся. С ним он совсем не такой, каким показывается гостям. Обычно он молчаливый и покорный, готовый выполнить любую просьбу клиента. С друзьями, в том числе и Доёном, ему нравится вести активно, почувствовать себя на месте клиента, быть иногда грубым или чересчур напористым. Но даже так он был нежным, потому что грубость — это нечто искусственное, чего не было в его природе. Джэхён старался быть резким, иногда вульгарным, но всё равно смотрел нежными глазами. Доён считал, что Джэхён похож на персик — такой же сладкий, мягкий и желанный. Он показывал миру кожуру с ворсинками, что окружающие, боясь потрогать, видели в них иголки и сторонились. Но когда Доён поглаживал эти ворсинки, они послушно зачёсывались в том направлении, в котором хотелось. Внутри плод сладкий-сладкий, что от переизбытка станет плохо. Вот и с Джэхёном может стать невыносимо, если провести вместе слишком много времени. Но эту сладость вкушать приятно, и Доён всегда возвращался снова и снова, как одержимый. К слову, такой он был не один. Вот и сейчас, казалось бы, Джэхёна обслуживали, словно мужчину, и, по идее, он был главным, но невооружённым глазом заметно, насколько пассивным он был в сравнении с Доёном. И эту пассивность ему каждый раз хотелось преодолеть. Больше не желая сдерживаться, он силой вбивался в тело. Доён начал всхлипывать, его голос совсем стал непохожим на то, как он звучал обычно. Невообразимо высоко, словно вот-вот перейдёт на плач, он не сдерживал себя даже в позднее время. Он ритмично прыгал и упирался глазами в потолок, пока Джэхён смотрел в место, где они соединялись. Как его член скрывается в Доёне, прячется внутри его тела, от этих мыслей пробегала странная, но приятная дрожь. Сам же он спустя время поймал на себе пристальный взгляд. Взгляд возбуждения, желания продолжения похотливых намерений. Хотелось двигаться активнее, но нынешняя динамика казалась тягуче медленной, словно они утопали в смоле, пока их позу запечатлевал художник картин укиё. Если бы их страсть описывали в книгах, то выглядело бы это вот так: «Они любили играть в верховую езду, поэтому начинали скачки каждый раз, когда давалась возможность». Грязно, двусмысленно, беспощадно порезано цензурой. Вдруг, решив изменить ход событий, Доён слез с члена, на что Джэхён мгновенно отреагировал удивлением: как же так, ещё ведь не закончили. Однако, на лице его сверкнула улыбка при виде того, как Доён опустился на колени и локти, подняв ягодицы. Намекать два раза не нужно, и Джэхён пристроился сзади, погрузившись полностью. Он двигался размеренно; не слишком быстро, потому что рабочий день выжал из него все соки, но и не слишком медленно. Каждый раз, когда он соприкасался с бёдрами Доёна, комнату наполнял глухой звук от шлепков кожи о кожу. Тот лежал почти неподвижно, закрывал рот руками, чтобы не издать слишком громкого звука, чем раззадоривал Джэхёна двигаться усерднее. Толчок за толчком, вздох за вздохом — и Доён уже был на пределе. На голове бардак, волосы в беспорядке разбросаны по футону, он опирался о него лбом: руки уже не держали. Колени пробили дрожью, а где-то там, за спиной, Джэхён нежно прикасался к нему руками, что совсем не гармонировало с обрывистым темпом его бёдер. Он опустился всем телом и прижался к спине Доёна, убрав волосы в сторону и поцеловав его в основание шеи. В ответ получил лишь тихий скулёж. — Я всё… — Доёна еле слышно, что Джэхёну пришлось ещё сильнее опуститься. — Я тоже скоро. Тебе помочь? В ответ снова скулёж. Доён почувствовал руку на своём члене, что лениво стимулировала его, но даже таких тягучих движений хватало, чтобы толкаться в неё. Он чувствовал грудь Джэхёна, что полностью накрыла его и была настолько близко, что между их телами нельзя просунуть руку — слиплись, как два рисовых колобка. Подаваясь вперёд за приятными ощущениями, Доён также толкался назад, чтобы глубоко прочувствовать Джэхёна. Его вело от остроты чувств, и он почти упал на футон, колени проехались по влажной ткани и самовольно развелись в стороны, предоставляя ещё больший доступ к собственному телу. Для усиления он зажмурил глаза, но перестарался и от боли в голове упал полностью. Джэхён, увидев состояние партнёра, отстранился, создавая между ними пространство, и подхватил Доёна за талию, попытался помочь как-то приподняться, но продолжал двигаться. Доён на пределе, тихий скулёж заменило несколько эмоциональных, наполненных красками криков, и он непроизвольно сжался вокруг члена, как услышал за спиной хрип. Он открыл глаза и увидел белое пятно под собой, его член размяк, а сам он заметил, как глубоко и устало дышал. Ещё несколько непродолжительных фрикций, и Джэхён полностью подмял Доёна под себя. Его ладони вцепились в чужие плечи, оргазм захватил с головой, он резко вытащил и кончил Доёну на спину. Его дыхание сбившееся, слышно по всей комнате; язык высунут, как у собаки, но его не смущало его лицо. Под ним Доён, мягкий, словно рисовый пирожок, не менее уставший, но не подававший виду, а на нём — искусство, которое оставил после своей любви Джэхён. Он размазал сперму по спине Доёна, вырисовывая на ней тонкие линии, словно мастер покрывал сколы на разбитой керамической чаше золотым лаком. Он воображал себя творцом, а Доёна — чашей, которую он чинил техникой кинцуги. «Были бы ещё жёлтыми», — пронеслось в голове. Доён побит жизнью, своей семьёй, груб со многими и до ужаса боится смерти, поэтому Джэхён позволял себя «любить», что бы под этим слащавым словом «любовь» ни значило. Позволял тому отдаваться без остатка, быть податливым и нежным. Если ему удавалось залечивать раны Доёна, то оно того стоило. Значит, лак действительно склеил его безобразное существование. Персик — символ бессмертия. И Доён будет постоянно приходить, чтобы каждый раз откусить от Джэхёна кусочек.▼▼▼
Нисидзин снова принял гостей с распростёртыми руками, на этот раз Донхёка с Джэхёном. Марк, слишком напуганный от прошлой попытки что-то купить, бегства от неизвестного преследователя и столкновения с Ёнхо, не захотел снова попытать удачу, а лишь объяснил базу. Он разделил их обязанности на поиск одежды и головного убора, желательно широкополой шляпы: солома, взятая в аренду, ни на что не годилась. Донхёк сразу же согласился на шляпы, оставив Джэхёна без выбора. Доён дал им немного денег и отпустил на целый день. — Давай договоримся не ждать друг друга после покупок, а сразу возвращаться в храм? — прямо перед главной улицей в Нисидзин сказал Донхёк. — Хорошо, я согласен, только если ты наведёшь шуму, то я уже не помогу. — Сам постарайся не навести! И они разошлись. На самом деле, Джэхён не переживал за младшего — Донхёк, несмотря на свой несносный и местами беззаботный вид, был человеком хитрым и коварным, обвести вокруг пальца его ещё никому из работников борделя не удавалось, а вот сам он дурил даже хозяина, да так, что тот ничего не заметил. Всё-таки Джэхён был попроще и не ставил целей подозревать каждого встречного во всех несчастьях. На улице немного прохладнее, чем вчера, но продавцы лишь закутались в тонкие хаори и продолжали зазывать клиентов. Среди цветастой толпы и таких же цветастых магазинов выделялся один ряд с лавками, стоявший на перекрёстке главных улиц в районе. Цены здесь ниже, качество, скорее всего, хуже, но друзья Джэхёна не из привередливых. Лёгкой невзрачной одежды достаточно, чтобы спрятать под ней яркие нижние одеяния. Можно ещё несколько фуросики докупить, потому что, к примеру, Марк точно откажется избавляться от старого кимоно. — Ой, а вам на какую погоду-то надо? — Джэхён и не заметил, как уже общался с продавцом. — На ту, которая сейчас, — ответил он, — чтобы была достаточно длинная, закрывала колени, но не слишком, иначе подол будет по земле волочиться. Фасон и цвет не важны. — Не важен? Такому красавцу, как вам, нужно искать самое красивое, самое элегантное, чтобы вся улица при виде вас непроизвольно охала и спрашивала, где же вы нашли такие хакама. А вы им гордо отвечали: «Как где? В Нисидзин!» — Я не хожу на улицу выгуливать наряды. Мне не к чему. — А кем вы работаете? Актёром? — Нет, что вы. Я потомственный ремесленник, — Джэхёну пришлось сказать первое, что пришло на ум. На удивление, мужчина оказался слишком разговорчивым. Он прошёлся глазами по товарам и заметил длинное хаори во внутренней части магазина. — А покажите вот это, пожалуйста. Продавец достал хаори, попутно бормоча себе под нос так, что его было слышно даже на улице: — Отличный выбор! В рабочей одежде главное, чтобы она была удобной и не мешала. Никаких ярких цветов, лишних шпилек или сложных поясов — только мужское, грубое полотно. Эта модель популярна и у гончаров, и у клейщиков дверей, и у охранников в Симабаре. Всё-таки в плывущем мире, состоящем из пёстрых цветов, кто-то должен оставаться незаметным. Джэхёну хватило последней фразы, чтобы протянуть деньги и поспешить. Он даже не глянул на хаори. — Ага, действительно, выглядит практично. Можно, пожалуйста, ещё три комплекта и побыстрее. — Эй, ты примерять не хочешь? — мужчина взял Джэхёна за руку и попытался всучить ему хаори. — Если что-то не так, то сейчас могу подшить-укоротить, а потом принимать назад не буду. — По одному взгляду понятно, что вещь достойная, мне просто надо торопиться. Вот деньги. — Спешишь куда-то? — Да, на работу. Ремесло — дело тяжёлое и долгое, сами понимаете… — Это ж что за ремесло-то с такими руками? — Джэхён почувствовал, как по его ногтям провели пальцами. Он опустил глаза. В ладонях мужчины лежала его ладонь, белая и мягкая, с длинными, аккуратными ногтями. Он чувствовал ей огрубевшую кожу продавца, жёсткую и тёмную, поцелованную солнцем. Его пальцы были исколоты иглами так часто, сто на них образовались неглубокие ямки, несколько видимых рубцов. Мужчина занимался ткачеством всю жизнь. Джэхён же за всё своё существование даже не прикасался к станку. — Отпустите. — И не вздумаю, — продавец изо всех сил схватил Джэхёна за руку, не намереваясь его отпускать. — Я не слепой и потаскуху отличить от достойного человека могу. Слышал, из Симабары куртизанки сбежали, ничего по этому поводу не знаешь? Случайно не из их компании? Джэхён попытался вырвать руку. Раз, два, три… Короткими рывками и прыжкам назад он потащил мужчину через прилавок, что тот почти проехался по товару. Мешочек с деньгами спрятался за пазухой, и появилась свободная рука. В голову пришло озарение. «Пожалуйста, простите меня», — сказал про себя Джэхён, выбросив два пальца — указательный и средний — в продавца, словно пытаясь выколоть ему глаза. Мгновение — и он освободился. Под его ногтями собралась то ли грязь, то ли какая-то жидкость. Джэхён посмотрел на продавца: тот держался руками за левый глаз, но не кричал. Похоже, он его только ранил, не выколол. Воспользовавшись чужим замешательством, он бросился прочь из Нисидзин. Обычно Джэхён достойно сталкивался с трудностями: совестливо признавал ошибки, трезво рассуждал в опасных ситуациях. Но сейчас он был похож на напуганного ребёнка, которого застали за чем-то нелегальным. Его лицо исказилось до неузнаваемости, ямочки углубились, брови поднялись, а глаза расширились так, что мимо проходящие люди не узнали бы в нём куртизанку. Джэхён бежал так, что пыль поднималась до колен, он не оглядывался назад, не пытался найти Донхёка — только мчался назад в храм, у входа которого пытался привести себя в порядок. Остальные могли испугаться такого его вида. Он не заметил, как в лесу из гинкго гулял Тэён. Тот заметил младшего и, перепуганный, подбежал к нему и начал осыпать вопросами. — Что случилось, Джэхён? Почему ты так выглядишь? Где Донхёк? — Мне очень жаль, — не мог отдышаться он, — мне очень жаль.