***
— Эй, никто не видел мои кандзаси? Патрон сегодня придёт днём! — Марк в беспорядке пробегал по комнатам коллег в поисках любимых шпилек, которых ему подарил важный гость. Ещё утро, некоторые не успели проснуться и окончательно отойти от прошлой ночи, такой же шумной и занятой, как и все остальные. В коридоре что на первом, что на втором этаже пусто, лишь сын хозяина готовил на кухне. Марк прошёл мимо него, слегка кивнув головой в знак приветствия, и поспешил во двор. На улице прохладно, не так, как в январе, но снег идёт уже второй день и на редкость даже не тает. Обычно сложно поймать момент, когда земля уткана белым полотном, поэтому каждый житель Киото старался запечатлеть этот момент у себя в голове. Вот и Марк, не желая портить картину, лишь глазами пробежался по двору, не увидел шпилек и задвинул дверь. Второй этаж встретил Марка звонким, пронзительным криком, пролетевшим по всему дому и разбудившим каждого его жильца. Два длинных прыжка — и Марк стоял у двери, откуда доносился звук. Он сдвинул дверь и увидел Ченлэ, лежащего на спине и раздвинувшего ноги. Он был в полудрёме и лежал на футоне для сна, рядом лежало одеяло. Лицо его напряжено, словно по телу пробежалась боль. У ног Ченлэ сидел Кун и осматривал его изнутри. Ничего необычного, стандартная процедура, Куна часто просят помочь при проблемах со здоровьем. — Что вы делаете? — но Марк всё равно спросил, хоть и знал ответ. — Вчера произошёл неприятный случай, — ответил Кун, — вот, помогаю младшенькому. — Шпильки мои не видел? — С двумя концами которые? У Юты были, кажется. «У Юты?» — такого Марк не ожидал. — Ладно, спасибо. Выздоравливай, Ченлэ! — он закрыл дверь и направился в комнату Юты. Юты в комнате не оказалось. Зато там собралась почти половина чайного дома, неудивительно, что в остальных местах так тихо. Деджун и Сычен играли в го, а Джэхён за ними наблюдал; рядом Сончан убирал туалетный столик, по его причёске видно, что он только встал и не спал этой ночью на подушке. Они были распущены, а нижнее кимоно развязано. — Ты мыться? — Привет, Марк, — поклонился Сончан, — да. Пойдёшь со мной? — Нет, спасибо. Ты моих кандзаси не видел? — Которые господин Сатоси подарил? Яркие такие, с прозрачным шариком на конце, который переливается на солнце. Они ещё в причёске держатся отлично. — Да-да, те самые. И Сатоси он для меня, а для тебя — господин Куга. Марк игриво показал язык и смутился с самого себя. Обычно он так себя не вёл, не озорничал с коллегами, не показывал тот шарм, который видели только гости. Пока он собирался с мыслями, Тэён, который слышал их разговор с Сончаном, подошёл к шкатулке на столике, открыл её и достал пару шпилек. — Эти? — Эти. Что они делают у Юты? — У него и спроси, когда вернётся. Он в туалет вышел и на снег посмотреть. — Потом с ним поговорю. Спасибо. Марк забрал шпильки и вернулся к себе. Честно говоря, его смутило, что их забрали у него без разрешения, даже если это и был близкий друг. У Юты была привычка забирать всё что неровно лежит, но с таким же энтузиазмом он возвращал вещь назад в обмен на небольшое вознаграждение. Это могла быть бесплатная порция натто или доля с обслуживания гостя. Только вот Юта превращал такое банальное событие чуть ли не в мероприятие, громко крича на весь дом и раздражая своим голосом хозяина. Почему он умолчал, что нашёл украшения Марка — неизвестно. Не узнать он их не мог: слишком оригинальный рисунок и совсем другой материал, который могли позволить себе только аристократы. Даже патрон Чону, самурай, не мог подарить ему схожего качества вещицу. Украшение аккуратно держалось на волосах, глаза подведены, шея отбелена. Слуга постирал утром футон как раз к приходу патрона. Марк готов, готов показать себя во всей красе, доставить удовольствие благородному гостю и искусно отыграть удовольствие сам. Он поставил на столик чернильницу с камнем и бумагу, если ему предложат сложить стих или написать письмо. Кошку он прогнал в соседнюю комнату, к Юкхэю, пусть посидит пока там, а сам уже начал подвязывать пояс, как к нему вышел Тэиль. — Господин Куга Сатоси пришёл, встреть его. — Уже бегу! Марк выбежал в главный коридор, смежный с комнатой с харимисэ. Там стоял его патрон, он переговаривался с хозяином и о чём-то шутил; они оставили входную дверь открытой, и из неё Марк наблюдал снег. Белые хлопья кружились в вихре, танцевали искуснее таю и толстым слоем ложились на землю. Немного снега попало и на гостя, но уже успело растаять. Марк поклонился и, не говоря ни слова, провёл мужчину в свою комнату. Он снял с гостя верхние одежды и достал заранее нагретое вино, если тому захочется выпить перед любовью. Марк ослабил свой и чужой пояса и, держа кувшин, прислонился к груди своего патрона. Патрона из благородного клана, что даже Юта захотел украсть кандзаси, подаренные им. Вино тонкой струйкой лилось в чашу, его тепло ощущалось на ладонях, но ещё теплее были руки Марка, так старательно касались кожей о кожу. Это неприятно. Это противно. Это жалко. Марку никогда не нравились мужчины, хотелось тошнить от мысли о том, что абсолютно случайные и незнакомые люди могли прийти и воспользоваться им. Не описать унижение после первого дня, когда Марка подмял под себя первый клиент, он был молод и красив, но все его прекрасные черты лица скрывала маска душевного урода. «Что он здесь делает? Неужели нельзя найти себе кого-то при такой внешности?» — удивлялся Марк, но со временем понял, что ни лицо, ни возраст роли не играли. В бордель могли наведаться буквально все. Но больше Марк ненавидел, когда его вытягивали из грёз, пока он пытался защитить своё слабое «Я». Его тянули за волосы, его раздевали полностью: такую вульгарность даже художники сюнга себе не позволяли. Он мог проснуться от простого члена, что толкался в него как-то иначе. В такие моменты он сожалел про себя, что недостаточно растянул. Даже его главный патрон был добрым и умелым на словах, потому что Марку явно место в театре после тех спектаклей, что он разыгрывал перед ним. Но такому большому человеку не откажешь, поэтому разумным поступком будет просто принимать всё — от подарков до члена. — Почему ты не улыбаешься? — А? — Марк не ожидал утонуть в мыслях и перестать улыбаться, ещё больше он не ожидал такого упрёка. — Извините, господин Куга, в голову что-то ударило, болит немного. — Это мы можем исправить. Вылечим боль в голове болью в другом месте. — Вы такой голодный, неужели никак не можете насытиться? — Насытиться могу только тобой. Когда я в отъезде, то представляю твоё лицо, чтобы окончательно расслабиться. Боюсь, когда женюсь, не смогу смотреть на жену так же, как смотрю на тебя. Желательно мне бы найти хоть каплю похожую на тебя женщину. Сказал мужчина и тут же толкнулся глубже, и Марк ответил ему давно заученным стоном. Ему мог и не нравиться он, но отдыхать до конца жизни под рукавом одного из аристократических кланов Японии казалось идеей недурной. Не плевать ли, что Марк и не колышется от властного взгляда своего господина и рад только дорогим подаркам, но никак не вниманию? В жизни нужно хоть раз откусить пирога и покататься в роскошном каго, и Марк не из тех, кто побрезгует собой ради относительного счастья. Господин Куга ушёл сразу же, передав деньги хозяину и исчезнув в метели. Первым желанием Марка было хорошо искупаться, но тут в комнату ворвался Юта, злой как демон из картинок для детей, красный и с рогами. — Закончили, к счастью! Фу, мне пришлось ждать у Юкхэя, пока вы закончите. От волнения у кота даже клок шерсти выдрал. — Не хочешь ничего сказать? — слова Марка тихие, ругаться с другом он не хотел. — А ты не хочешь? Стоило мне пойти отлить, так ты шпильки мои воруешь, а Тэён, дурак, ещё в этом посодействовал. Возвращай. — Они мои. — С чего бы? — Таких нет ни у кого, кроме господина Сатоси. На момент лицо Юты смягчилось, он опустил брови и склонил голову набок, словно разминал шею после часа позирования для картины. Он схватился за дверь и, перед тем как выйти, сказал: — Ты такой милый и наивный, что я даже рушить ничего не хочу. Оставляй себе, но я уверен, что со временем ты их вернёшь. От этих слов чуть не вывернуло наизнанку. Словно опасаясь, что кто-то украдёт нечто личное прямо перед носом, Марк сжал шпильки и с гневом посмотрел в сторону двери, но там уже никто не стоял. И всё же слова Юты полоснули по сердцу, тонко и аккуратно, прямо в центр, где хранились все воспоминания с дорогим патроном. Стоило хотя бы на мгновение усомниться в том, что Марк у господина не единственный, горечь собиралась на кончике языка. По правилам квартала так нельзя, это низко и аморально ухлёстывать одновременно за несколькими куртизанками, тем более из одного борделя. И как бы сильно ни хотелось верить в неписанные правила, глубокоуважаемым людям можно всё, даже нарушить что-то незначительное. Верно. Марк ведь явно незначительная часть в жизни господина Сатоси, помимо него у него могли быть государственные дела, торговля или ещё что-нибудь. Он был уже в возрасте, когда было бы неплохо обзавестись женой и детьми, а у аристократов это дело серьёзное, ведь знатный род продолжать надо. Конечно, даже будучи женатым, он мог наведываться в Симабару, но расписание с каждым днём будет становиться всё уже и уже, и наступит момент, когда Марку не останется места в плане. На что он вообще надеялся? Неведение могло бы и дальше держать Марка в покое, если бы ему вдруг не захотелось поменять чернильницу на более старую, которую он спрятал в спешке почти неделю назад. В ней, как на блюдце, лежали узорные кандзаси, точно такие же, какие он отобрал у Юты. Осознание настигло его гораздо быстрее, но он продолжал окружать себя слепой верой. Это, однако, был первый звоночек. Второй прозвенел, когда они с Донхёком мылись в купальне, потирали друг другу спины, расплетали длинные волосы и делились всеми важными слухами, которые подобно бесхозным кошкам стремглав пробегали по Симабаре. И именно Марку хотелось похвастаться, какой у него прекрасный патрон, какие у него оригинальные подарки и лёгкие комплименты. — Ты бы видел его, он — тот тип, которого можно назвать идеальным гостем. Мечта любой местной проститутки — быть выбранной им и уехать в роскошную резиденцию, родить детей и стать аристократкой. — Сказать тебе, что из этого списка не светит? — Донхёк покосился. — Я рад, но тебе не стоит так слепо доверять каждому слову этого мужчины. Те, кто потеряли здесь голову, либо за пределами Симабары, либо на её заднем дворе под землёй. И вторых гораздо больше. — Ты не понимаешь, Донхёк. Обычно нас посещают непонятно кто, но он не безымянный человек, он член уважаемого клана. И в этой череде домов он отыскал наш бордель, а среди нас — меня. — Именно поэтому ты ему не нужен. Столько сердец сломалось об мужчин, для которых чувства ограничиваются ощущениями на кончике члена. Ему нравится трахать тебя и не более. — А если у меня получится с ним? Боишься? Что я исчезну навсегда? — Буду счастлив, если ты будешь. Просто хочу оградить от неприятностей. Слова Донхёка горячие, как вода в купальне, но грели мягко, небрежно. Всё-таки те нежные порывы, когда он захотел утешить Марка, играли свою роль. Марк от смущения погрузился в ванну и закрыл глаза в ожидании нового этапа в жизни.▼▼▼
— Он это сделал! — голос Марка, нёсшегося по всему дому в поисках любого собеседника, слышали даже на улице. — Господин Сатоси хочет забрать мои документы! Комната заполнена, ни одного свободного татами, куртизанки сидели друг на друге, делая в спешке макияж. Стоило Марку ворваться внутрь и торжественно поделиться долгожданной новостью — ступор достиг каждого. Мазки белил на шее Ёнхо так и застыли толстым неравномерным слоем; стрелка на левом глазе Джэхёна ушла вбок, что было видно даже через зеркало; Юта оторвался от Сычена, перестав слизывать краску с чужих губ. Только Доён один покуривал трубку и безмятежно наблюдал за беспорядком. Все смотрели на Марка с удивлением. И в их глазах с трудом читалась радость. Кто-то кривил лицо от зависти, кто-то бросил тихое «Поздравляю», но никто не сказал, что искренне рад за Марка, хотя, казалось бы, быть выкупленным человеком извне считалось высшим счастьем, но у всего был нюанс. — Можно тебя? — Донхёк подозвал Марка рукой и указал на дверь, ведущую в коридор. Марк последовал за другом, и они в итоге вышли на улицу. Уже который день снег не таял, и вид из окна слепил, стоило солнцу появиться на горизонте. Белый цвет, тихий и спокойный, вот бы таким же спокойным было сердцебиение. Ногам холодно. Подол верхнего кимоно коснулся земли и оставил после себя чёрную, еле видную линию на снегу. Марк прошёлся глазами по улице и удивился, насколько убранные улицы для квартала красных фонарей. Ему было интересно, как же выглядел Киото за пределами Симабары. Наверно, так же красиво и празднично. — От тебя-то я услышу поздравления? — Не делай этого, Марк. Не ведись на эту ложь! — голос Донхёка дрожал от переживания. — Неужели даже ты не можешь искренне порадоваться за меня? Я цепляюсь за каждую возможность убежать отсюда, я хочу новой, яркой жизни. Я хочу свалить за пределы Симабары, увидеть Киото, другие города Японии. Хочу хоть что-нибудь узнать о себе, о своей семье. — Ты ничего не узнаешь о семье, он запрёт тебя в поместье, не разрешит прогуляться дальше двора и будет вспоминать о тебе, когда зачешется член. Когда у него появится жена, ты превратишься в старую, пыльную игрушку, которой уже нашлась замена. На что ты надеешься? — На его статус, который не позволит ему бездумно совершать поступки. — Марк, — Донхёк подошёл близко, их носы почти соприкоснулись, — ты тупой. И наивный. Я удивлён, что ты всё ещё жив. Слова может и правдивые, да затронули до глубины души. Конечно, Марку было обидно, что его близкий друг начал топить все его надежды, безжалостно лишая воздуха, когда мог скромно улыбнуться и отправить в дальний путь. Марк бы обязательно высказался в любой другой день. Сделал бы это и сейчас, если бы не заметил, как из окна выглядывали Доён с Тэёном и наблюдали за медленно тающим снегом. Позже к ним присоединился Джэхён — глаза он подкрашивать уже закончил. Они втроём о чём-то разговаривали, но настолько тихо, что будь Марк даже прямо под окном, он бы ничего не услышал. Они выглядели умиротворённо, идеально вписывались в снежную Симабару, словно судьбой их было написано работать куртизанкой. На их фоне Марк с Донхёком выглядели капризными детьми, которых только-только привели на службу в чайный дом, и они отчаянно пытались сбежать. Их поведение неорганично, они шумные и слишком активные, что выдавало в них новичков, дилетантов. Такие, как они, стучали по решёткам харимисэ и вымаливали свободу, а такие, как их старшие, давно жили короткими мгновениями, не загадывая будущее наперёд. А всего лишь стоило посмотреть на снег. И дни, проведённые вместе с патроном, уже не казались такими яркими, какими их описывают в романах. Очередная встреча, инициатором которой был гость, конечно. Ничего нового или оригинального: распили алкоголь, написали несколько стихотворений, занялись любовью, и вот они лежали на общем футоне, который когда-то подарили Марку при первой встрече, и думали, что почитать. Идиллия могла продолжаться вечно, пока хватало денег всё это время оплачивать, как гость резко сел и потянулся в сторону столика для письма. — Господин Сатоси, — позвал его Марк, — мы уже писали сегодня стихи. — Мне не стихи, а письмо нужно. Одному партнёру по торговле нужно написать. Сможешь сделать это за меня? У тебя красивый почерк. От подобного комплимента Марк стушевался, как к нему передвинули столик. Он взял в руки кисть и сосредоточился на словах патрона. Тот, увидев полную готовность, снова лёг и произнёс: — Дорогой господин Коноэ, — начал он, — меня совсем не смущает, что вы вламываетесь в мой дом и требуете несколько тысяч коку риса. Как член древнего аристократического рода, я могу столько себе позволить, а также могу позволить развязать с вами негласную войну. Хотя наши отцы и близкие друзья, я не могу позволить вам так фамильярно ко мне относиться. Записал? — Записал, — подтвердил Марк. — Можете продолжать. — Могу ли я с таким к себе отношением с вашей стороны поддерживать не то что торговые, а хотя бы дружеские связи? Почему я должен выслушивать от прислуги, что наш дом разгромил налётом господин Коноэ, и фальшиво улыбаться? Или в очередной раз выслушивать упрёки от вашей жены, почему она вообще ко мне привязалась? Её слова, что мне обязательно жениться как можно скорее, бьют мне по уху, её голос пискляв и противен, я бездумно соглашался с ней, лишь бы она замолчала. Научите вашу пассию манерам и поведению. Мне не нужен брак, пока рядом со мной спит и нежится в объятьях моя драгоценная адабана. Прошу разорвать договор и больше не видеться! После окончания патрон говорил что-то ещё, просил исправить в некоторых местах и запаковать письмо, но Марку словно налили воды в уши. Он записывал каждый кандзи, выводил каждый ключ, но споткнулся о слово «Адабана». Адабана. Он, конечно, понимал, что под этим словом патрон прятал его. Адабана — так называют цветок, который не несёт плодов. В контексте письма и того, что в нём ругают жену некого господина Коноэ, оно подразумевало человека, который не может оставить после себя потомство. И ведь Марк действительно не мог. Его возлюбленный — мужчина, и он сам тоже. От подобного союза не растут ветки, не оплодотворяется земля. Дом никогда не наполнится детьми, и для уважаемого клана это неприемлемо. Марк смутился, что он мужчина. Он впервые почувствовал разочарование от того, что не в силах ничего исправить. Такова природа — разделить мир на мужчин и женщин, и таково общество — заклеймить любым способом тех, кому по душе альтернативный союз. Он бы обязательно сказал, что ему не нравится такое прозвище, попросил бы мягко и нежно, держась руками за чужие штанины и положив на них голову. Марк пообещал себе разобраться с их эфемерными отношениями, которые кажутся ему чем-то серьёзным, а патрону — игрой. Но Марк вдруг заболел. А господин Сатоси резко заявился в чайный дом. От шока и страха, что его соблазнит кто-то из коллег, отчаяние захлестнуло с головой, и Марк буквально вымаливал Тэиля не впускать гостя и попросить его прийти в другой раз. Наивная вера, что патрон поймёт и простит, дождётся свою любимую куртизанку и не будет изменять, была настолько сильна, что Марк с полным умиротворением лёг спать. Если бы он знал, что хозяин наказал Тэилю обязательно обслужить такого богатого человека. Донхёк вызвался. Вроде бы ночь, и крыло Марка должно быть окутано тишиной. Сам он спал чутко, неосознанно прислушивался к каждому шороху, что пробегал по коридору. Он был в напряжении, ворочался на футоне, укрывшись полностью одеялом; пот тёк ручьём, и Марк всё-таки осмелился приоткрыть одеяло и вдохнуть воздуха. Лежать ему так понравилось, и он не заметил, как лежал на полу, повернув голову в сторону соседней двери. Марк спал чутко. И поэтому он услышал шорох. Сначала он был еле слышимый, но уже тогда мешал спать. Потом, когда шептания и тихие вздохи заменялись стонами погромче, Марк окончательно проснулся, распластался на футоне и посмотрел в сторону, откуда шумели. В соседней комнате. Комнате Донхёка. Обычно у кагема неписанное правило не подслушивать и не подсматривать, если кто-то неплотно задвинет дверь или задержится до самой ночи. Скромно повернуться на другой бок и стыдливо прикрыть уши, делая вид, что ничего не понимаешь. А на утро ничего не говорить. Марк бы так и сделал, но именно в тот момент его захватило любопытство. Он ведь понимал, что там, за бумажными стенами, стонал Донхёк, сидя верхом на незнакомом мужчине. Или он извивался под чужим телом, а со рта его срывались неискренние вздохи — всё это резко оказалось таким интересным, и Марк подполз ближе к двери. К счастью для него, её закрыли не до конца. Он видел всё. Мягкое, хрупкое тело Донхёка. И заплывшие морщинами глаза господина Сатоси. Его взору предстал каждый изгиб, каждая ямочка, которой Донхёк делился с чужим патроном. Марк не мог поверить своим глазам, он же попросил Тэиля выпроводить его, так почему он резвился на футоне с другой куртизанкой? Неужели его слова пропустили мимо ушей? Или пожалели терять столько денег? Дверь, дрожащая от одного дыхания, колебалась в неуверенности. Она, хрупкая и тонкая, сдерживала Марка, его эмоции и действия. Донхёк стоял на коленях, держась одной рукой за свою талию, а другой упираясь в пол. Сзади, пристроившись к его бёдрам, шипел господин Сатоси. Его лицо не выражало никакой другой эмоции, кроме возбуждения. Ни стыда, ни сожаления Марк прочитать не смог. От злости хотелось проткнуть дверь, но тогда он выдаст себя и услышит в свою сторону россыпь упрёков. Поэтому приходилось держаться, что с каждым стоном Донхёка становилось всё труднее. — Медленнее, господин Куга, мне за вами не поспеть, — он улыбался, когда проговаривал слова. Было видно, что Донхёк чувствовал себя некомфортно, но всё же старался обслужить по высшему классу с надеждой на продолжение в будущем. Господин Сатоси вбивался в тело лучшего друга своей любимой куртизанки, пока сама она стыдливо за ними подсматривала. Наблюдая за их хаотичными движениями, Марк понял, почему его могли заменить. Тело Донхёка мягкое и округлое, худое в общем виде, но местами проглядывался жирок. Его приятно держать в руках, приятно сжимать бока, поглаживать бёдра, примыкать к груди. Марк же худощавый и жилистый, с острыми ключицами и квадратными плечами. Стоит ему снять кимоно, и очевидно, что он мужчина. Для него не будет удивлением, если его патрон всё же заинтересован исключительно в женщинах, поэтому и выбрал сегодня Донхёка. Оправданий поступку господина Сатоси Марк мог найти много, лишь бы не признавать свою ненужность. Они поменяли позу, и Донхёк сел сверху, вжав голову в плечи от странных ощущений. Он медленно раскачивался, дразнил мужчину, а потом набрал быстрый темп и бесстыдно вскрикнул. «Специально, всё-таки не зря я по соседству», — подумал Марк. Он смотрел в спину Донхёку, пытаясь от ревности прожечь в ней дыру. Дверь тряслась, еле держалась, и казалось, что это финиш — сейчас патрон обязательно его заметит. Но нет. Донхёк, словно почувствовав, что на него откровенно пялились, повернул голову в сторону двери. И они пересеклись взглядами. Марк увидел вымученную улыбку на чужом лице и крошечные морщинки вокруг глаз. И его это подожгло. На следующее утро Марк ворвался в комнату, где обычно собирались самые младшие, играли вместе и пили чай. Из присутствующих одни и те же, и он искал глазами свое лучшего друга и заклятого врага, что грязно воспользовался возможностью. Один шаг, второй — и Марк врезался в Донхёка, оттащил его от мирно стоявшего с ним Джисона и мёртвой хваткой вцепился в воротник нижнего халата. — Ты что творишь? — Донхёк не ожидал подобного напора, он пытался оттолкнуть Марка, но тот ударил его по лицу. В этот же миг остальные в комнате начали их разнимать. — Не трогайте меня, дайте я ему врежу. Этому вору. — Что между вами произошло? — вмешал Ренджун. — Донхёк спал с моим патроном. — К чему такой кипишь? Ты вчера болел, вот я любезно и согласился обслужить твоего хахаля. Думал, хозяин твоей просьбе внимет и отпустит ходячий мешок с деньгами на четыре стороны? Если бы не я, то это был бы кто-то другой. Или ты весь бордель готов ненавидеть ради скрюченного члена и потенциального поместья? Донхёк не собирался остывать, ссора только сильнее раззадорила его. Остальные столпились возле них, готовые в любой момент разнять драку. Джено уже держал Донхёка за пояс, чтобы тот ничего не учудил, Джемин — Марка. Напряжение нарастало, и никто не хотел уступать. — Ты не ребёнок, Марк, деньги всем- — Это мой мужчина! — он вцепился ногтями в щёки Донхёка, желая оторвать их с мясом. Он хотел запугать друга, отступить с позором и букетом извинений, но встретился лишь с истерическим смехом, который, словно из бездны, доносился от Донхёка. — Твой мужчина? — не унимался он. — Твой мужчина?! Ты где, блядь, находишься, чтобы у тебя было что-то своё? Ты ёбаная шлюха, у которой ни мнения, ни желаний, ни свободы. — Ты тоже, — сквозь зубы процедил Марк. Его кулак сильно чесался. — Но я не выделываюсь и не строю из себя дочь самурайскую. Старайся больше, раздвигай ноги усерднее, если хочешь его удержать, но не надо высказывать мне такое в лицо, тут каждый сам за себя. Хотелось очень сильно ударить, впечатать лицом в татами, но их недодраку разнял Тэиль, а за его спиной спрятался Шотаро. «Засранец, позвал его всё-таки», — подумал Марк, но лицом не повёл. Тэилю не нужны слова, чтобы все разбежались по комнатам, трусливо поджав хвосты. Перед уходом Донхёк бросил небрежно: — Будь добр, держи своё тело здоровым, и мне не придётся в следующий раз прикрывать твой зад и обслуживать этого пердуна. И ушёл.▼▼▼
Время за харимисэ пролетало мгновенно. Это обычное дело, когда на куртизанок смотрели, как на экспонат, завезённым варварами с моря, облизывали глазами с ног до головы, просовывали пальцы сквозь прутья, словно перед ними животные, и уходили. Вся прелесть показной выставки, проходящей днём или утром, в том, чтобы полюбоваться красивыми нарядами и их хозяевами и уйти, не оставив чайному дому ни копейки. Марк любил сидеть за харимисэ, ведь его почти никто не трогал, не отвлекал глупыми и пошлыми вопросами, и он мог спокойно погрузиться в свои мысли, оставшись снаружи куклой, спящей с закрытыми глазами. Пусть парочка бедных идиотов оттрахает его в собственных мечтах и уйдёт с неразрешённым возбуждением — ему всё равно на их проблемы, пока у них нет денег. Слева сидел Джено, играющий на сямисэне, справа в полудрёме держался Чону: лицо его опухшее от плохого сна, и это заметно даже под макияжем. Где-то позади, в самом углу, курил Доён. — Сегодня как-то тоскливо даже, тишина такая, — Марк осмотрелся по сторонам и заметил, что улица почти пуста. — По утрам всегда так, — ему ответил Чону. Он даже не смотрел за пределы харимисэ, а разглядывал узоры на сидевшего перед ним Джемина кимоно. Верно, пусть молодняк зазывает потенциальных клиентов, пока куртизанки со стажем настраиваются на ночь. — Я бы по утрам и сидел, если бы за решёткой народа больше было. А так действительно заснуть можно, мелодия сямисэна только сильнее на сон настраивает. — Тогда сам играй, — из глубины комнаты крикнул Доён. — Надо же как-то показать, что мы не только ноги раздвигать умеем, но и искусно играем на музыкальных инструментах и читаем стихи. Ещё чуть-чуть — и самим таю конкуренцию дадим. — Дадим мы! — усмехнулся Чону, и комната заполнилась несдержанным смехом. — Только не им! — подхватил Доён. Сидеть без дела можно долго, упорно прожигать точку в любом мимо проходящем мужчине и криво улыбаться, ведь через решётку это даже не заметно. По Симабаре ходили люди разные: пожилые и молодые, бедные и богатые, холостые и женатые. Последних, впрочем, всегда больше, потому что ну не могли японские мужчины видеть в своих жёнах нечто возбуждающее, страстное и желанное. Поэтому они и посещали куртизанок, обученных разным искусствам. А среди них и миловидные кагема, ничем не уступающих женщинам-конкурентам. Марк был одним из таких милашек: хоть с возрастом лицо его и начали обрамлять наиострейшие скулы, он не потерял детского обаяния, глазки оленьи никуда не делись. Но даже такой набор не мог предотвратить предательства. — Это разве не твой? — Джемин указал на мужчину, идущего вместе с женщиной под руку. Джено перестал играть и приблизился к другу, чтобы посмотреть. Марк повторил за ним. Это он. Его патрон. Прижимавшийся к незнакомой женщине. По её виду понятно, что она местная, определённо проститутка, причём далеко не высокого ранга. Низшая женщина прикасалась к мужчине высокого сословия. Его мужчине. — Это он? — Вот негодяй, — поддержал Чону, — нигде, конечно, не написано, что нельзя проводить время с другими обитателями Симабары, но какой же это дурной тон! — Марк, не расстраивайся, — Джено потянул его за рукав, ногти напряжённо впились в ткань. — Не надо, не стоит зацикливать внимание. Все расселись по местам. Больше они не разговаривали, только Чону кидал глазами знак, мол, поговорим после. Настроение Марка уже испорчено, терять нечего, поэтому он молча согласился. Когда их очередь сидеть за харимисэ закончилась, а до вечерних приемов ещё рано, Марк последовал за Чону на улицу. Снег уже не таял который день подряд, что для Киото аномалия. Крохотные хлопья таяли на халате, оставляя после себя такие же пятна. На улице не холодно, но тело дрожало. То ли от погоды, то ли от внутренней обиды — неизвестно. Марк ждал, когда Чону что-то скажет. Понимал, что он знает больше него, поэтому думает, выдавать страшный секрет или нет. — Это точно он, я и не удивлён. — Тебе что-то известно о господине Сатоси? — Ты так ослеплён его любовью, что не видишь очевидного. Его совершенно не волнует собственный статус, он ухлёстывает за каждой заинтересовавшей его женщиной. И не только. Ты далеко не единственный парень, с кем он возлёг на одном футоне. — Да ладно? Я буквально застал его вместе с Донхёком, когда был болен. — И тебя это даже не смутило? — Ну, — задумался Марк, — пару ласковых я Донхёку сказал. — А господину Куга? — Я болел, поэтому подумал, что ему настолько невтерпёж, раз уж взял другого. Что я ему скажу? Я не жена, чтобы стыдить его. Ну и ладно с ним, Донхёком, переспали и больше не будут. Но с женщиной из соседского чайного дома — смотреть тяжело. — Ты на Донхёка зла не держи. Не единственный он, с кем господин тебе изменял. И с Ютой успел повязаться, даже слишком плотно. Не знаю, есть ли на него какие-то крупные планы, но сам Юта признаётся, что ему дела до этих денег нет. Временный у него роман. — Что? Юта? Регулярно спал с его патроном? Марк догадывался, что от него скрывают большее, но предпочёл не замечать, как за его спиной друзья обдирали господина Сатоси. Всё же вера в то, что он предпочтёт всем Марка, была настолько сильна, что даже неподкреплённой ничем она держала Марка бодрячком. Ну переспал с Донхёком, подумаешь… Но боль, когда правду говорят прямо в лицо, голую и неприкрытую, не описать. Именно поэтому у Юты были такие же шпильки, что и у Марка. Они не были поддельными, просто господин Сатоси поделился своим сокровищем ещё с кем-то. Осознание наступило давно, но мозг упорно не хотел думать, что Марку изменяют. Хотя, если подумать — кто он такой? Императорский сын? Отпрыск сёгуна? Самурай или аристократ? Кем он себя возомнил, что желал преданности от члена благородного клана? Такие со шлюхами путаются только в пределах Симабары. Вне её они порядочные и не очень семьянины и торговцы. — Не обижайся, — подбодрил Марка Чону. — Спасибо, что просветил. Глупо обижаться на правду. Они простояли на заднем дворе ещё несколько минут, пока кто-то не открыл дверь. Показался кот, которого Марк недавно отправил в комнату Юкхэя. Он совсем и позабыл про него. Вскоре после кота вышел и сам Юкхэй. — Ты это чудо забирать будешь? Я устал его за свой счёт кормить, так он ещё и футон мне испортил. — Прости, — Марк всплеснул руками, — я забыл, что оставил его у тебя. Из-за непоняток с патроном в руки себя взять не получается. — Дружище, — Юкхэй полностью вышел на улицу и положил Марку на плечо руку. — Если он обещает тебе горы, а потом гуляет с Донхёком или Ютой или ещё с кем-нибудь другим, то обещай ему в ответ, а в конце брось и разорви все контакты. Мы вместе работаем, поэтому обострять отношения между нами невыгодно, а этот хрен в любой момент может испариться из Киото и бросить тебя. Поэтому сделай это первым. Но подарки ни в коем случае не возвращай! — Я погляжу, ты уже на опыте, — удивился Чону. — Думаю, не я один. Все здесь знают, что мужчинам доверять нельзя. Разговор с Юкхэем успокоил Марка, но на время. Всё-таки ему стоит поговорить с Ютой и узнать, когда всё началось. Они были в тёплых отношения, поэтому такой удар под дых был слишком силён, чтобы проигнорировать его. Ему нужно хотя бы знать, почему его близкий друг так поступил. Юта, однако, не скрывал, что он путался с чужим патроном, и стыда от этого не испытывал. Он крутил шпильки, которые вернул Марк, красный от унижения. Их встреча была неловкой, но вернуть насильно отобранное всё же стоило. — Поэтому ты не стал их отбирать? Потому что знал, что правда выйдет… — Ты бы вернул мне кандзаси, когда нашёл бы свои. И тогда бы до тебя, наивного дурачка, дошло, что он мутит воду, обманывая тебя. Или, конкретно говоря, ничего не обманывает. Он ведь не обещал тебе ни выкупа, ни преданности. Так в чём смысл возникать? Марк расстроен. Обижен на человека, которого он считал своим возлюбленным, обижен на Юту, который занимался непонятно чем за его спиной. И в то же время он благодарен, ведь теперь все карты раскрыты, и ему пора снять маску наивного ребёнка. — Я думаю, господин Куга тебе не сказал, поэтому считаю долгом сообщить самому. Он женится. — Что? Что? Ему не рассказали такую важную новость? У господина Сатоси будет жена, и Марк в эту семейную картину никак не вписывался. Это конечная точка в их отношениях, только во интересно, когда патрон собирался сообщить новость. Неужели он хочет тянуть до конца, оставляя Марка в неведении? Кормить его лживой надеждой, имея под боком женщину. До их последней встречи всё меньше и меньше времени. Марку пришлось назначить господину Сатоси незапланированную встречу, но подробностей он не раскрыл. Пусть лучше получить объяснения на месте, лицо в лицо, а потом высказать своё мнение о жене и ситуации в целом. Тело вздрогнуло, когда дверь медленно открылась, и из неё показался мужчина. Марк сидел к нему спиной, поэтому не видел его лица, но чувствовал на себе чужой взгляд. Он был таким же тёплым, таким же любящим — таким же ненастоящим. Приходилось держаться изо всех сил, чтобы не развернуться, посмотреть жалобными глазами и броситься на шею, позабыв об обиде. — Не ожидал, что ты захочешь встретиться вне нашего обычного расписания. Должно быть, это важно. Ты должен понимать, Марк, что я занятой человек и не могу прибегать по первой просьбе. — Вы такой занятой, господин Сатоси, — Марк нахмурился, — небось к свадьбе готовитесь, поэтому на меня времени и нет. Женщину себе нашли и развлекаетесь с ней, а я в переживаниях места себе не нахожу. Не ем, не пью, на других клиентов не смотрю. Весело вам держать меня в неведении. Господин Сатоси округлили глаза. Страх, спрятанный в них, читался чётко: он явно не ожидал, что Марк узнает о его грядущем браке. Теперь водить его за нос не получится. Ложь, искусно построенная вокруг его когда-то любимой куртизанки, разрушилась, потому что он путался с другими парнями в чайном доме. Какое разочарование. — Это Юта тебе рассказал, верно? Всегда думал, что не стоит со шлюхами секретами делиться, но проболтался. — Даже если и он, скажите — это правда? Марк хотел услышать лишь одно слово. — Это правда. Я женюсь в скором времени. Думаю, сюда уже будет проблемно приходить. — Что будет со мной? Вы выкупите меня? — Я размышлял об этой идее, но теперь уже нет нужды. Ты сможешь найти другого патрона, который будет о тебе заботиться. У меня нет желания держать в доме и женщину, и молодого парня одновременно. Слова ледяные, пронизывающие сердце, что холод от Марка могли ощутить на другом этаже. Глаза на мокром месте, нос неприятно чесался, а из груди не получалось выдавить ни слова. Эта та правда, которую Марк хотел услышать. Он думал, что смирится с судьбой, пошлёт патрона на все четыре стороны, но в действительности схватился за одновременно чужой и родной рукав в надежде на то, что над ним сжалятся и поселят в поместье. Он так давно мечтал. Мечтал увидеть Киото, как живут обычные люди, и когда в их отношения вмешались Донхёк с Ютой, хотел доказать, что их любовь нерушима какими-то посторонними шлюхами. — Подождите, — Марк заикался, — а мы не можем обдумать- — Нам не о чем больше говорить. Я хотел рассказать тебе позже, но раз ты сам завёл эту тему, то смысла нет приходить сюда. Мои слова оставили горечь, и как раньше уже не будет. Прощай. Господин Сатоси вышел и комнаты, Марк слышал, как он обувался, прощался с хозяином и исчез в метели. Сегодня она была особенно сильной. Простояв несколько секунд, словно будучи парализованным, Марк рывком выбежал на улицу, наспех надев обувь. На нём было обычный наряд, совсем не утеплённый, но погода на улице не могла сравниться с кожей, замёрзшей от тяжёлых слов. Метель. Красивая метель, снежинки кружились в танце, работники и гости Симабары прогуливались под зонтиками и наблюдали за погодой из окон чайных домов. Всё такое нарядное, сама природа принарядила Киото к Новому году. За снегом видно от силы десяток сяку вокруг себя, но Марк поймал тёмное пятно, которое непременно показалось ему господином Сатоси. Он побежал в его направлении, пробираясь через новоиспечённые сугробы ещё не слежавшегося снега. Мимо него проносились бордели, ларьки с едой, дома свиданий, куртизанки выглядывали из окон и наблюдали, как их очередная коллега в отчаянии бежит за клиентом, и в уме осуждали подобное поведение. Марку всё равно на них, он бежал по снегу к господину Сатоси, чтобы вымолить последний шанс, чтобы рассказать о ещё одной своей хорошей стороне. Он был готов придумать причину выкупить его. Именно поэтому он не отпустит. Наконец, Марк добежал до патрона, уже бывшего, но не успел он сказать и слова, как его резко заткнули. — Убирайся. — Господин Сатоси, позвольте мне предложить вам что-нибудь ещё… — Я больше не заинтересован в твоих услугах, я уже сказал. Можешь идти, а то замёрзнешь. Он собирался отвернуться, как Марк схватился за рукав и не отпускал. Он вцепился в него, как в последнюю надежду, которая уплывала по реке чужих грёз и не держала в планах возвращаться. На глазах блестели слёзы, прозрачные, как утренняя роса, и в скором времени могли покрыться ледяной корочкой, если разговор затянется надолго. Марк был готов упасть на колени от унижения: все посетители Симабары наблюдали за ними. — Почему? Вы же мне всегда говорили, что я прекрасен, что я идеален, что вы не планируете жениться, а если вас заставят, то не бросите меня. И сейчас, когда для нас наступил такой критический момент, вы берёте слова назад. Голос Марка дрожал. Слова легко слетали с его языка, но уверенность таяла с каждой секундой, проведённой в перепалке с господином Сатоси. — Понимаешь, обстоятельства меняются. Я хоть и богат, но не могу позволить себе тратиться и на семью, и на куртизанку. И в такой ситуации я отдам предпочтение первому. — Н-но я могу обойтись и без дорогих подарков. Мне больше ничего от вас не нужно — только внимание. Я воспитан так же, как и большинство японских женщин. Я могу готовить, убирать, заботиться о детях. Я и с женой вашей смогу найти язык. Если бы вы позволили жить с вами- — Нет. Я не согласен на такое. Я достаточно насытился тобой и могу спокойно отпустить. Мне нет нужды держать тебя у себя в доме. Господин Сатоси оторвал руки Марка от своих одежд, как тот упал на колени, уткнувшись лицом в чужие штаны. Марк громко плакал, словно призывал остальных посмотреть на них, глупых и не разобравшихся. Он после поднял голову, смотря снизу вверх на мужчину перед собой. — Пожалуйста, — умолял он, — дайте мне ещё шанс, я сделаю что угодно! — Шанс? — господин Сатоси толкнул тело Марка ногой, что тот упал на снег. — А зачем ты мне сдался? Что ты можешь мне дать, чего не даст мне женщина? Ничего, вот именно. Ты мужчина! И даже наследника никогда мне родить не сможешь! Ты никогда не сможешь сравниться с женщиной, сколько не будешь стараться! «Верно, я же адабана, цветок без плодов для него», — Марк вспомнил их встречу, когда его попросили написать письмо. Его назвали бесплодным, совсем не нужным. — Я понимаю ваше разочарование, но- — Тебя столько мужчин переебало, мне противно от одной мысли об этом. Зачем мне твоё ведро, когда моя семья отыскала для меня девственницу? Твои лживые слова — лишь украшения, которые ты мне вешаешь на уши. Ты плачешься, что не можешь без меня, но в реальности после моего ухода стонешь под другими гостями и говоришь им то же самое. Я устал верить слезам шлюх и не хочу даже видеть тебя! Сгинь! Марка пнули ногой, и он, держась за живот, тянулся к штанинам господина Сатоси. Ему ужасно холодно и страшно от всей ситуации, что закончились все слова. — Как же так? Пока его засыпало свежим снегом, господин Сатоси созывал народ со всех соседних домов, словно оглашал очередную постановку в театре Кабуки. Его лицо надменное, он наслаждался каждым моментом, когда на них смотрели. — Поглядите, честные люди! Эта куртизанка настолько похотливая, что бежит за мной через всю Симабару ради моего визита. Если она настолько желает член — пусть желающий насытит её так, что она не сможет потом ходить. Это такое унижение — слышать откровенную ложь, но не мочь её остановить. Марк беспомощно оглядывался по сторонам и видел в глазах проходящих осуждение. Мерзость. Желание. Он даже не заметил, как господин Сатоси ушёл, растворившись в метели; сидел в раздумьях, пока не услышал вдалеке голос Донхёка. Он пробыл ещё несколько секунд в прострации, как почувствовал, что на него накинули тёплый плед. — Ну ты и дурак, Марк, в такой холод в нижнем разгуливать, — Донхёк, как обычно, немного задиристый, но заботливый. — Знаешь, он отверг меня. Причём в самой грубой форме. — Такого мудака было видно издалека. Не знаю, почему ты за него так вцепился, мне одной встречи хватило, чтобы увидеть его насквозь. — Хозяин будет ругаться? — единственное, что интересовало Марка. — Накажет. Но не переживай, я буду с тобой. — Прости. Я много гадостей тебе наговорил. — Я не обижаюсь. Со спокойным сердцем Марк отправился вслед за Донхёком.***
— Мне очень жаль слышать, что с тобой обошлись так жестоко, — Сохён взяла руку Марка в свою. Она сжала её в надежде передать сожаление, которое она испытывала, и впитать в себя чужую боль. — Так бывает, тем более на нашей работе. Лучше не любить, чтобы не проходить через подобное снова. Несколько минут они молча сидели, только Донхёк в соседней комнате чем-то шумел. Он испугался внезапной тишины и вышел к ним, усталый от работы. Он ожидал, что придётся много трудиться, но не был физически готов к этому. Всё-таки он занимался другими вещами, чтобы заработать на жизнь. — А теперь я бы хотела задать важный вопрос. Как вы понимаете, вы — мои подопечные, а я — ваша наставница. Между нами не должно быть обмана. Марк в недоумении посмотрел на Сохён, его напугали её слова. — Когда мы впервые встретились, я спросила, сколько вас пришло. Вы ответили, что вас было девять. Почему? — Что «почему»? — Почему вы обманули? И сделали то же самое, когда я спросила повторно? — Но это не ложь. Нас было девять, я уверен в этом. — Ко мне-то подошли девять человек, но вокруг храма их было больше. И ушли они вместе с твоими друзьями после рассвета. Сейчас нас только трое. — Вы хотите сказать, что за нами следили? — удивился Марк. — Возможно. Только когда я проснулась, то заметила одного из твоих друзей, разгуливающего вокруг поляны у храма. — Кто? — Донхёк вбежал в комнату от волнения, стоило ему услышать, что среди них следил за остальными. Не могло быть, что кто-то их хотел сдать. Сохён поставила чернильницу на стол и на бумаге написала два иероглифа: литература и спокойствие. А затем сказала: — ***. — И что нам теперь делать? Здесь ещё кто-то спрятался? — Не могу сказать, но может быть, что про вас или уже доложили, или забыли полностью. Могу только предложить вернуться в Симабару. Говорить подобное Сохён было тяжело. Только она нашла учеников, как её могут их лишить. Ладонь её сжалась сильнее, и теперь очередь Марка её успокаивать. — Я не вернусь, — твёрдо сказал он. — Донхёк, иди ты. Ты всё равно остался тут ради меня. Возвращайся к друзьям из чайного дома и предупреди тех, кто уже ушёл. Сохён передала бумагу и чернила и, посадив Донхёка на своё место, спросила: — Писать умеешь? — Обижаете, — надулся тот. — Так уж и быть, вернусь, а что написать — не знаю. Может же случиться, что письмо перехватят. Даже неспокойно как-то. — Письмо я сама отнесу в Киото, а ты напиши на конкретного человека. И поторопись. Сохён вышла из храма, оставив Марка и Донхёка наедине. Резкий поворот событий выбил их из колеи, они сбежали из борделя, но отказались идти дальше, бросили дело на полпути и теперь жили при наставнице. А теперь им придётся разделиться, как бы ни старался Донхёк предотвратить их разлуку. Он раскрыл бумагу, посмотрел на Марка, что смиренно сидел и ждал, когда он напишет письмо. «Прошло не так много времени, но всё же думаю, что стоит вам об этом рассказать. Мы побеседовали с Сохён, и она подозревала нас во лжи. По её словам, в ту ночь при храме мы были не одни, кто-то ночевал за его пределами в лесу. Утром же на улице она заметила ***, который разгуливал в поисках неизвестного. Мы не знаем, правда это или нет, и не можем подтвердить её слова, но, пожалуйста, будьте с ним осторожны. Надеюсь, беда не придёт к вам с ним, а я возвращаюсь в бордель и молюсь, чтобы вы все были живы и здоровы».