▼▼▼
Юта так долго возникал, чтобы они занялись чем-то оригинальным, а в итоге оказался единственным, не считая Тэиля, кто остался в гостинице. Честно говоря, не так уж ему и хотелось где-то разгуливать, беспричинно бродя по переполненным улицам и смотря голодным взглядом на развлечения. Нет, он решил спрятаться в комнате, которую любезно оплатил ему Доён, и написать письмо. Юта попросил хозяина подать ему кисть, чернила и бумагу; их путь ещё далёк до Эдо, но поделиться более-менее разнообразной жизнью с человеком, до конца своего существования выбравшим сидеть в четырёх стенах храма, он считал обязанностью. Марк, пусть Юта его скорее всего больше не увидит, был не чужим человеком; их связь тянулась с давнего времени, обрамлённая россыпью приятных воспоминаний. От одной мысли о Марке глаза Юты слезились. Как он там? Чем они там с Донхёком занимаются? Что им наплела та монахиня? Юта завернул рукава и уже собрался растирать чернильный камень, как кто-то открыл дверь. Он резко повернулся, и между раздвинутыми сёдзи выглядывало лицо девушки. Это была Джурина. Юта с ней почти не общался, большим опытом в отношениях с женщинами он похвастаться не мог. Джурина казалась ему подозрительной: она присоединилась к путешествию случайно, наговорив что-то Чону, и тот попросил взять её с собой. Он-то и был тем почти единственным, кто составлял ей компанию. Остальные не брали на себя бремя развлекать девушку. Джурина прошла в комнату, аккуратно задвинув за собой дверь и даже не спросив разрешения зайти. У Юты вырвалось: — Чего тебе? — Что за грубый тон? — нахмурилась девушка. — Больше никого в рёкане нет. — Я не обязан развлекать тебя. Тем более, я занят и хотел бы остаться в одиночестве. — Вы, мальчишки, меня в злодейки сразу и записали, я вам ничего сделать не успела. Могли бы и познакомиться поближе, раз остальные разбежались. Юта смутился: его давно не ругали, а возмущения со стороны коллег он всегда воспринимал как заигрывания. Честно говоря, Джурина была как минимум права в том, что ему она ничего плохого не сделала и не сделает, если они будут держать дистанцию. Но опускать вежливость в таком случае необязательно, это правда. Поэтому, вдохнув побольше воздуха, Юта встал и сказал: — Я понимаю, тебе скучно, но мне нужно написать письмо близким друзьям, и я хотел бы подумать в одиночестве. Я поиграю с тобой — или что ты там хочешь — после того, как закончу. Давай так договоримся. — Вас, киотовцев, так легко пристыдить, с ума сойти! — Джурина сделала удивлённое лицо, но тут же сменила его на улыбку. — Так и быть, подожду немного, не буду мешать. Могу сходить на кухню и попросить приготовить тебе что-то, хочешь? — Спасибо, не надо. Джурина сделала небольшой поклон и удалилась, закрыв за собой дверь. Девственный лист бумаги, приласканный лучами солнца, лежал на столе в ожидании своей судьбы, но Юта так и не притронулся к нему. Перед тем, как что-то написать, он обдумывал каждый шаг, пытался красиво сформулировать мысль, чтобы Марк в дальнейшем не мучался от догадок, что ему пытались сказать. Растерев чернильный камень, Юта набрал краску в кисть и вывел первый знак. Яркий и красивый, филигранно оформленный, как подписывают картины укиё. Мысли о Марке, Донхёке и монахине, что с ними осталась, наконец, собрались в кучу, и вдохновение волной нахлынуло на Юту, сбивая всё ненужное на своём пути. Аккуратным чёрным цветом выведено: «Марк, солнышко наше, привет! Надеюсь, Донхёк помогает тебе с еженочными проблемами, всё-таки больше тебе не почесаться о гостей. Мы сейчас в Акасаке, я сижу в гостинице и пишу тебе письмо, пока Джурина ждёт, когда я с ней поиграю. Без подтекста! Кстати, незадолго после того, как мы вас оставили, к нам присоединилась девушка из Эдо, куда мы её и собираемся проводить. Теперь нас восемь, если не считать кролика, подобранного Доёном. Он разругался с носильщиками каго, и до города мы шли пешком. Зато с кроликом! Потратили все деньги на пир, где напились в хлам и поспорили, кто самый надоедливый. Донхёка там тоже упомянули. Пьяный Доён разревелся и начал жаловаться на своего старшего брата. Бедняжка, я бы на его месте сдох бы давно от такой боли, но он держится, хоть и колючий до жути. У Чону проблемы с головой, слежку он видит в каждом прохожем. Сразу после того, как покинули храм, он оглядывался назад из-за чувства подозрительности. И у станций тоже осматривал людей, особенно мужчин. Мне кажется, ему стоит расслабиться и подумать о будущем, ведь оно может быть под угрозой из-за тупых принципов Тэиля и Ёнхо. В общем, желаю ему успехов, на этом моя забота окончена. Марк, целую тебя в губы и желаю, чтобы мы встретились в будущем. Жду твоего ответа». Осталось только найти почту на станции и заплатить посыльному, чтобы отдал письмо да побыстрее. Искать здание долго не пришлось, Юта сразу же нашёл его. Денег у него немного, всего мешочек, обменянный на ногти. На всю жизнь, конечно, не хватит, но отправить одно письмо достаточно, да и парнишке, который будет стремглав бежать по Токайдо в поисках храма, можно немного дать в благодарность. Юта отдал деньги, помолился за безопасный путь посыльного и вернулся в рёкан. Там, как и ожидалась, в его комнате сидела Джурина. Обещание, даже такое маленькое, надо сдержать.▼▼▼
— Нет. Какой стыд. — Какой стыд? Ты стесняешься раздеться ради картинки, которая станет популярной через несколько веков? Такой почёт — стать моделью искусства, а ты срамишься играть более откровенно. Первая мысль, которая пришла Доёну в голову — найти художника укиё и попросить его нарисовать их миловидное трио на память о вечной дружбе и любви. Наконец-то выкроить время на троих и насладиться процессом — вот, чего он страстно желал, перебирая пальцами монеты и отбирая те, которые точно уйдут художнику. Но в ожидание не входило, что кто-то из его дорогой парочки даст заднюю. Тэёну не нужно было дослушивать предложение до конца, чтобы сразу же отказать. Для него быть натурщиком ничем не отличалось от проституции, хоть и в немного размытых рамках. Ничего не мешает автору попросить сесть в одну позу, потом в другую, потом немного выгнуться, тут ноги раздвинуть, там язык высунуть. И в конце этого непристойного позирования пристроиться сзади, объясняя это нужным для картины. Нет, Тэён всё-таки откажется. Но почему-то сейчас он стоял бок о бок с Джэхёном, пока Доён стоял у двери и разговаривал с молодым мужчиной. Несколько мгновений — и они втроём сидели внутри его дома, обговаривали границы работы, будучи уже с развязанными поясами. — Для начала я хотел бы обговорить ваши позы, — художник посадил своих новоиспечённых моделей на подушки и расставил расписные ширмы. — Кто не хочет распускать волосы? Тэён поднял руку. — Тогда ты будешь сидеть на подушке, вытянув шею для её доступа. Лучше раздеться полностью, по сюжету это будет выходной день для тебя, работы нет, поэтому можно позволить себе вольности и походить голышом. Второй человек будет стоять за тобой и перебирать тебе волосы, делая причёску. Желательно, чтобы им был мужчина. — Так-то мы все тут мужчины, — отметил Доён. — Я знаю, мне хочется на месте кэппацу-си видеть достаточно крепкого парня. Думаю, Джэхён хорошо справится с этой ролью. Ему нужно просто стоять над Тэёном и касаться его головы. И ты, Доён, встанешь чуть поодаль от них двоих и ревностно смотришь на Джэхёна. Тебя одолевает жар и похоть, но гордость не позволяет подойти к паре и разбить её. — Композиция такая невнятная, словно вы её на ходу сочиняли. — Изначально она задумывалась с двумя женщинами и мужчиной посередине, но раз вы пришли, я решил наконец-то воплотить её в жизнь, а то давно идея пылится, а желающих всё нет и нет. Выбора у меня всё равно немного, поэтому я согласен и на подобное. Так что не обижайтесь, если я вас где-то приукрашу во благо искусства, хотя вы такие хорошенькие, что ничего нового даже придумывать не надо. Был это комплимент или нет — сказать сложно. Доён прослушал советы и указания и начал строить картину, расставляя друзей по местам. В позе Тэёна не было ничего сложного, но с Джэхёном сзади она казалась несуразной. Джэхён держал старшего за волосы, из-за чего последнему приходилось вытягивать шею на полную, чтобы показать всю прелесть красивого лица. С Тэёна сняли пальто и нижнее кимоно, оставив его полностью голым, а сам он вытянул ноги и сжал их вместе, чуть согнув в коленях. Доён стоял дальше от пары и раскрыл ворот одежды, показав наружу грудь и плечи. Его ключицы при свете солнца казались необычайно острыми, а ямки глубокими, что художник подумал, что стоило ему к ним прикоснуться — как кожа порвётся. Доён, конечно, следил за взглядом мужчины и решил немного поиграть. Он распахнул полы пальто и выставил ноги, длинные и стройные, чтобы переманить всё внимание на себя. Тот час пара глаз переместилась на его тело, жадно захватывая каждый кусочек кожи. Сам художник отметил про себя обязательно оставить это воспоминание ярким пятном на гравюре. Он больше ничего не говорил, лишь позволял гостям самим разобраться с позами и устроиться поудобнее — всё-таки работать придётся долго. Начать мужчина решил с пары: тело Тэёна маленькое, но плечи широкие, сам он сидел зажато, руки на полу, ногти впились в татами, глаза бегали из стороны в сторону в поисках укрыться чем-нибудь. Джэхён позади него чувствовал себя не лучше. На фоне старшего он выглядел болезненно бледным, но старался держать уверенное, страстное лицо, держа в руках волосы Тэёна. Расстояние между их телами минимально, что Джэхён чувствовал аромат, исходящий от причёски. Поза несложная, но колени быстро уставали от неё: хотелось присесть, перекатиться, встать полностью, лишь бы не стирать нежную кожу о грубый материал татами. — Мне кажется, — начал художник, — что Джэхёну стоит снять с себя одежду. Так контраст между вашими телами получится ярким и заметным, это сразу бросится в глаза. Всё-таки вы — главные лица на гравюре. Джэхён, можешь прикасаться к шее с неким эротизмом? Слегка касаться пальцами, как бы щекоча Тэёна. Джэхён послушно выполнил просьбу, как Тэён тут же подался в сторону от прикосновения. Рядом послышалось недовольное цоканье художника, мол, как непрофессионально. Тэён вернулся на место, предварительно погладив место на шее, где прошёлся рукой Джэхён. Он снова почувствовал там же тёплые пальцы, но теперь не шевельнулся, лишь вытянул ноги и слегка их раздвинув. К счастью, сидел он боком, поэтому обнажённым пахом не светил. Так они с Джэхёном просидели достаточно долго. Всё это время Доён стоял рядом и репетировал свою позу, иногда играясь с одеждой или перебирая выступавшие из-под причёски локоны пальцами. Его макияж безупречен, даже слишком — стоило его не делать самому, а попросить художника. И вот, полностью готовый, Доён ждал, когда ему дадут сигнал, что можно начинать. — Можешь показать, как ты хочешь предстать передо мной. Мне понравилось, как ты позировал при подготовке, с голой грудью и ногами, и смотрел на меня с вожделением. Отлично, только направь теперь этот взгляд на Джэхёна. Он — твоя цель, твоё желание, которое обращает внимание на другого мужчину. Сосредоточь в взгляде страсть и ненависть, прокляни эту пару, разрушь их. Доён умело стрелял глазами по просьбе художника, распахнул пальто до конца и заметно стоял ближе к Тэёну и Джэхёну. Спустя время невидимая граница, отделявшая его от пары, окончательно стёрлась, превратив композицию в хаотичное полотно, состоящее из одних голых мужчин. Тэён смотрел вперёд и не знал, что происходило позади него, но боялся прислониться спиной к торсу Джэхёна, ожидая почувствовать его возбуждение. С чего оно вообще должно быть? Атмосфера явно не располагала к интиму, но фразы художника, то, как он умело заставил всех раздеться, расписал сюжет гравюры — чего от него можно ожидать? — Слушайте, может Джэхёну и Тэёну сильнее контактировать? Вы что-то вроде куртизанки и её кэппацу-си, которые любят друг друга, но в силу рабочей иерархии не можете позволить себе нежности. Я хочу что-то провокационное, на грани похабщины. — Мы пришли рисовать картину укиё или всё-таки вы нас разводите на сюнга? — Доён поинтересовался. — Мы можем устроить, вы только разрешите. — Как далеко вы можете зайти? — Очень далеко. Для нас нет границ. Стоило Доёну произнести последнее слово, как он бросил все одежды на пол и распустил пучок. Его рука легла Джэхёну на плечо, короткие ногти впились в кожу, а голова уткнулась в чужую шею, спрятав в ней лицо. Композиция разрушена полностью, у неё только один путь — в сюнга. Тэён впервые за пару часов повернул голову и встретился с Джэхёном, который, судя по эрекции, явно был рад видеть его лицо. Сам Джэхён смотрел куда-то вдаль, создав себе точку для концентрации, его лицо неподвижно и не выражало ни единой эмоции, кроме той, что ему задали в начале работы. Тэён для эффекта покрыл его член парочкой поцелуев, а затем посмотрел вверх за реакцией. Джэхён плотно сжал губы, но сдержал непоколебимый вид. Они просто игрались, просто хотели смутить художника, он сам виноват, что провоцировал их. — Недостаточно? — Доён игриво выглянул из-под плеча. — Вам желательно быстрее закончить, а то Джэхён скоро лопнет. С каждым словом он проходился руками по рукам Джэхёна, по его груди, по торсу — везде, где смог достать. Доён с Тэёном — две девушки по изначальному замыслу художника, ловкие и умелые, хмурили единственного по сюжету мужчину. Для Тэёна это всё было чем-то на грани стыда, ведь его ранние опасения оказались правдой, Доён же явно наслаждался сценой, где его любимый Джэхён стойко держался, чтобы не наброситься на одного из них, поэтому не стеснялся пускать в ход поцелуи и ласки. Слышно, как активно работал мужчина, что наблюдал за ними. Он был смущён или возбуждён, поэтому старался закончить как можно быстрее, грубо набрасывая силуэты на бумагу. Какая разница, если в результате это окажется на дереве? Его рука грубая, движения размашистые, а на шее у него выступали вены от напряжения; глаза бегали из стороны в сторону, лишь бы не засматриваться на своих моделей. Тэён тоже не смотрел на художника, пытался абстрагироваться от ситуации, отстранённо прикасаясь к члену перед ним, когда глаза стеклянные, а дыхание — подлая сволочь — сбитое, словно он бежал из самого Киото. Не забывал он и то, что на его голове лежала рука Джэхёна, крепко сжимающая волосы так, что от изначальной причёски почти ничего не осталось. Они вдвоём замерли в причудливой позе, словно их облепили воском и оставили так на несколько дней. Один Доён хоть как-то контактировал с автором картины, спрашивал у него советов и постоянно двигался, был самой динамичной частью композиции. Именно этот демон провоцировал на обнажёнку и сцену на грани сюнга, к которой они в итоге и пришли. Истинный бесстыдник, которому лишь бы возбудить и повеселиться с этого. Ожидание томило, все с нетерпением сидели, уже мысленно растирая окоченевшие конечности, и желали услышать сокровенные слова конца. — Думаю, на этом всё! — художник, весь красный от процесса, наконец подал голос и сказал заветную фразу. Тэён сразу же начал поспешно одеваться, оттолкнув тело Джэхёна, что тот слегка покачнулся. — Когда она будет готова? За день управитесь? — поинтересовался Доён, попутно протягивая деньги. — Боюсь, что нет. Это только бумажный набросок, мне его потом переносить на дерево и вырезать, и только после делать оттиск и раскрашивать. Это займёт неделю минимум. — Мы покидаем город уже завтра и направляемся в Эдо. Шанс того, что сюда вернёмся, мал. — Всё возвращается на круги своя, может, и это место вы снова посетите. Или если гравюра хорошо будет продаваться, то её и в Эдо найдёте. Большего я сделать не могу, время мне не подвластно. Доёна ответ разочаровал, но виду он не подал. В голове не возникало идеи, как забрать картину после, поэтому он уже в моменте мысленно прощался с тем прекрасным рисунком на полотне художника. Он, как и время, счастливо проведённое вместе с дорогими ему людьми, останется здесь и растворится в годах, оставив после себя беззаботные воспоминания. Их прощание напоминало нечто неизбежное, болью лежащим на сердце. Сколько бы неловкости они ни принесли художнику, день пролетел незаметно и с радостью, стремглав пробежал по городу, подарив миру ещё одну картину укиё. Может, спустя сотни лет она станет народным достоянием, будет в каждой книге по искусству и обсуждаться самыми известными критиками, а их троица превратится в местных знаменитостей, идеалов мужской красоты. Но это будет нескоро, через век или два, а они жили сейчас. По дороге домой они купили несколько персиков, круглых и сочных, нежно-розовых, таких, с какими обычные люди любили сравнивать самых прекрасных куртизанок. Доён потрогал бархатную кожицу, принюхался и взял на пробу. Денег не жалко, всё-таки персик — плод бессмертных богов. Когда они вернулись в рёкан, остальные уже ждали их. По комнатам они не разбрелись — сидели в одной самой большой и увлечённо о чём-то разговаривали. Доёну сразу же бросилось в глаза, что теперь Джурина активно участвовала в беседе, перекидывалась словами с Ютой, шутила и мило улыбалась, словно знакома со всей компанией уже как несколько лет. Тэиль встал с места и поприветствовал прибывших, в ответ Доён раздал каждому по персику, вложив каждому в руку плод с неким чувством сакрального. — Это что, персики? — спросил Юта. — Ага, плод бессмертия. Он помогал монахам достигать просветления. — Эх, Донённи, ты в эту чепуху до сих пор веришь? Обычный фрукт, да ещё и переспелый, надейся, что не испорченные продали! — Юта скривил нос и отвернулся от протянутого персика. Доён, озлобленный на такое поведение, спрятал его в рукав. — Не хочешь — и не надо! Больно я должен бессмертием с тобой делиться, вот увидимся через сто лет, когда я буду цвести от молодости, а ты сдохнешь, жалко, что к тому времени вину свою уже не признаешь. Оставшийся плод Доён оставил себе. «Он до сих пор верит, что вечен, ну что за дурак!» — доносилось со стороны Юты, но его голос становился всё тише и тише, пока окончательно не растворился в ночной тишине одинокой комнаты, в которой Доён спрятался от остальных. Каким бы глупцом его ни считали, но вера в свои принципы наполняло тело силой и спокойствием за завтрашний день.▼▼▼
Ночь прекрасна и волшебна, пока горожане живут в покое, не мешают остальным и не хулиганят. Ночь страшна и коварна, когда натыкаешься на скряг, готовых ради наживы искать трупы женщин и срезать с них ногти, или на разбойников, ищущих живых девушек на продажу. Но сравнимо ли это с тем, когда сердце разрывается от страха перед неизвестным, могучим и тёмным, забравшим дорогую сумку с письмами, что так ждут своих получателей где-то далеко в Киото? Посыльный бежал по грунтовой дороге, поднимая ногами пыль до небес. Его сумка со всем необходим небрежно брошена и оставлена на произвол судьбы, как и все письма в ней. Неизвестный открыл сумку, вытащил письмо, где аккуратным, по-женски ровным почерком написано: «Марку в киотский храм на пути Оцу, от Юты из Симабары». К сожалению, этому письму не суждено попасть в пункт назначения.