Плоды персикового дерева

Стоило дочитать последнюю строчку письма, как желание убивать наполнило Доёна до краёв. Его терпение, бережно охраняемое за толстыми стенами сознания, наконец лопнуло, оставив после себя лишь скукоженную оболочку. — Когда оно пришло? — спросил Доён сухо. — Когда мы последний раз останавливались с ночёвкой. Я прочитал его в одиночестве, подумав, что оно от Марка, но получил вот такой сюрприз. — И ты не мог показать письмо тогда?! Это бы дало нам немного времени на новый план! — Доён кричал так, как никогда бы не смог, будь они в Симабаре. Злиться на Юту, человека старше него и крепкого друга — ему было стыдно от собственных действий, но злость вырывалась наружу, не желая мириться с подобной халатностью. — Поверь мне, Я тоже был озадачен. Мне буквально кинули в лицо факт, что Тэилю не жалко наши жизни, раз ради благословения хозяина он дошёл с нами почти до Эдо. Я не хотел признавать, что Донхёк написал; я не верил, искал оправдания, что они в храме своём с ума уже сошли. Но тут ты приходишь и говоришь то же самое. Совпадение ли? Тэён стоял и ждал, когда его друзья закончат ругаться, но те стояли в атакующих позах, готовые перегрызть друг другу глотки. Он мог понять недовольство Доёна, но самому бы ему не хватило агрессии на подобные крики. Смотреть за ними было неприятно, местами мерзко, поэтому Тэён медленно подплыл к двери и исчез за ней. Стоит найти Джэхёна, стоит предупредить его о разладе в группе. До Эдо они уже не дойдут, та мечта увидеть ставку сёгуна, народ, говорящий грубо и прямо, что у жителя Киото увянут уши от местных обращений. И Ёсивару — место, усыпанное знаменитостями в лице актёров и куртизанок. Тэён никогда не узнает, насколько оно прекрасно, насколько оно вычурней Симабары. Он испарился быстро, оставив после себя привычную тишину. Доён дрожащими руками держал непривычно лёгкий фуросики, оставшиеся монеты грустно звенели. Даже в голову прийти не могло, что деньги могли украсть. Плакаться поздно — придётся работать с тем, что осталось. Он поднялся, завязал всё что осталось и указал пальцем на Юту. — Ты, — прикрикнул Доён, — побежишь искать эту подозрительную парочку и задержишь их. Делай что угодно, лишь бы выкроить мне хотя бы час. — Попрощаешься с любимыми и отпустишь их… А как же я? Мы отправимся в Симабару? Лишаешь меня шанса на свободу? — Кто-то должен вернуться с ними. Тэён долго не проживёт в борделе, а одному в Эдо придётся нелегко. Чону тоже убежал, и Тэиль вернётся без двух главных рыб. Исчезнем сейчас всей компанией — подставимся по-крупному. Юта молча ушёл, перерезая себе последний шанс на побег. Счастья, конечно, хотелось, но он не настолько был эгоистичным, чтобы косвенно убить Тэёна. Пусть они бегут, пусть они проживут обычную жизнь, создадут семью или станут артистами, но забудут чайный дом как страшный сон. «Я думал, ты лишился рассудка, Чону, обращался с тобой, как с напуганным ребёнком, а ты в итоге обошёл всех нас», — Доён мягко улыбнулся. Скрип деревянных половиц, озадаченные голоса, стремглав пробежавшие по коридору, стоило Тэёну появиться в рёкане, да ещё и привести с собой ещё кое-кого. Открылась дверь, и из проёма появилась голова Джэхёна. Вроде он держался спокойно, только когда показался полностью, руки его заметно тряслись. Тэён, последовавший за ним, был не менее напряжённым. Они встали в короткий ряд из двух человек, как бы нелепо ни выглядели, и, выпучив глаза, с замиранием сердца ожидали от Доёна хоть слово. — Скажи ему, — Тэён явно переживал, раз за время поиска успел только попросту напугать, но ничего толком не объяснил. — Это правда, что Чону убежал? И ты это допустил? — глаза Джэхёна горели в непонимании. — Что успело произойти за полдня, пока я гулял? — Сядь, — Доён указал на футон, — об этом чуть позже. Времени у нас толком нет, но сказать мне хочется многое. За время нашего путешествия мне пришлось много копаться в себе, и весь этот бессмысленно длинный план, в который я по глупости втянул вас, стал воплощением собственной жизни. Пик наступил тогда, когда мы, будучи пьяными, признавались во всех проступках, и ты подарил мне чашу. — Да, я помню… — Джэхён опустился на футон, как Доён повторил и оказался с ним на одном уровне. Тэён встал около двери, словно охраняя её от незваных гостей. — Та чаша… она стала очень дорога мне, но в один день сохранить её не удалось. Не скажу как, но она разбилась. Я разбил её, не уследил, доверив её чужому человеку. Неловкая тишина, наполненная осуждением, как казалось Доёну, угнетала. Ему виделось, как глаза Джэхёна наполнялись слезами, как губы дрожали от обиды, что такой дорогой подарок не держали под надзором, такое отношение старшего к керамике было чуждо. Но нет, они смотрели друг другу в глаза и не чувствовали ни капли неловкости или стыда. Наоборот, Джэхён выглядел умиротворённо, пока поглядывал на разбитый подарок. — Она очень красивая, — сказал он. — Я починил её. — И прекрасно с этим справился. Особенно эти линии. — Эта техника называется кинцуги. Золотые дорожки, которые скрывают сколы и трещины. Немыслимо великое искусство, заменившее уродство в виде реставрации скобами. Я познакомился с кинцуги в юности и влюбился сразу же. То, какой смысл вкладывают в этот путь, является сутью моей жизни, ведь пересекается с ним во всём. Ты ведь заметил, что линии выпуклые и настолько заметные, что становится очевидно, как чашу разбили? Джэхён кивнул. — Это сделано специально. Мастера придали посуде человеческую форму, вселили в неё жизнь; поэтому, когда люди чинили разбитое блюдце, кувшин или другой предмет, они не пытались скрыть поломку, а, наоборот, выделяли её по максимуму. Потому что то, что сломалось, не может стать цельным снова, не может превратиться в идеальное нечто. Они рисовали выпуклые линии золотой краской, чтобы люди заметили опыт этой посуды, через какой путь она прошла, что испытала и где находилась. Потому что это жизнь, где ошибки нельзя так просто замаскировать. Доён не мог отдышаться. Слова лились из него, как вода с водопада, его внутреннюю плотину наконец прорвало, и он мог без страха рассказать то, о чём думал. Джэхён, перепугавшись, схватил его за руку, но его резко отдёрнули. — Ты слишком возбуждён. Расслабься. — С людьми так же, — отказался от предложения Доён, — мы живём и совершаем глупости, а потом пытаемся очиститься от них, но не понимаем, что это невозможно. Наши переживания, наша боль, опыт, через который приходится проходить — они остаются невыводимыми шрамами, их нельзя взять и замазать, оттереть и позабыть, оставив ютиться где-то глубоко в голове. Они будут вылезать каждый год, десять, двадцать и напоминать о своём существовании. Так зачем тогда стараться от них избавиться, когда можно с гордо поднятой головой признать их влияние на собственную жизнь? Выделить их, показать миру: «Посмотрите! Я такой именно поэтому!» Пусть эти следы останутся в виде отметин на теле или в сердце, горят золотом и рассказывают окружающим историю их хозяина. Не бывает идеальных людей, чистых и невинных. Моё желание жить вечно — несбыточная глупость, в которую буду верить до самой смерти, но я не боюсь показаться наивным в глазах других людей. Эта чаша, которую ты мне подарил, стала для меня живой: у неё есть имя, характер, разум. Я подарил всё это. Вещи перенимают суть их хозяина, хотя бы немного, а в вашем пути я должен остаться хоть в каком-нибудь виде. Доён протянул руку с починенной чашей со словами: «Она твоя». Джэхён в ответ мог только округлить глаза. — Ты прощаешься? — Я не могу пойти с вами, Джэхён, но на объяснение уйдёт слишком много времени, Тэён расскажет тебе, когда вы будете в безопасности. Просто прими чашу как знак моей любви. Пусть она больше не такая, как была раньше… — Она стала лучше, потому что ты дал ей смысл, — Джэхён улыбнулся, но что-то до сих пор не давало ему покоя, — но разве Тэён не заслуживает её больше? — А? — Самая крепкая любовь бывает только между двумя людьми. Именно так мне сказали несколько раз. Я задумался, ведь вы с Тэёном действительно похожи на семью, которая ради друг друга глотки чужакам перегрызёт. А меня с вами соединяет только постель, страсть, вожделение. Я привык ублажать вас и сам наслаждался временем с вами, но где-то глубоко в душе меня тронуло, когда меня тыкнули в этот факт лицом. Я третий в вашем идеальном мире на двоих, и то, что с Тэёном убегаю я, а не ты, кажется неправильным. Но даже так я благодарен за те года, что сделали меня счастливым. — Джэхён, — Доён не находил слов от шока, — кто сказал тебе эту чушь? Кто заставил сомневаться в нас? — Да так, не бери в голову. Чону, Тэиль и Ёнхо делились своими наблюдениями. В глубине комнаты усмехнулся Тэён. Конечно, кто ещё мог наплести подобное, подумал он, но воздержался. — Может, мы и выглядим в глазах остальных чужими или слишком отрешёнными, но это не говорит, что мы тебя не любим. Да, отношения, где больше двух человек, достаточно хрупкие, их тяжело сохранить. Нити между нами тонкие, и их могут так запросто оборвать злые языки. Тебе могло казаться, что нас связывает только постель, но так же просто можно утверждать, что мы с Тэёном не более чем друзья. В любой из цепей чего-то не хватает. Ты просто более страстный, и мы не стесняемся отдаваться тебе; это не делает тебя обезличенной куклой для удовлетворения. — Я говорил то же самое. Я хочу верить в твои слова, хочу считать их за чистую правду. — Джэхён, помнишь столики, которыми мы обустраивали наши комнаты в борделе? — Доён в надежде склонил голову. — Ты когда-нибудь замечал, что они на трёх ножках? — Угу. — А ты помнишь хоть раз, чтобы они сломались или подвели во время работы? Отрицание. — Это потому, что стол с тремя ножками не может зашататься, — влез в разговор Тэён. — И упасть с него ничего не может. Нерушимый он. — Верно. Отношения наши пусть и не крепкие, зато нерушимые. Даже если я не смогу побыть с вами до конца, Тэён останется рядом. Он будет направлять вас, пока у него есть силы. А воспоминания обо мне будет нести эта чаша, такая же разбитая и страдальческие собранная по кусочкам, как и я. Доён под пристальный печальный взгляд развязал фуросики и вытащил оттуда часть монет. Он вложил их Джэхёну в руку, как бы сильно тот не отказывался от них. Крепкая хватка ослабла перед теплом и надеждой на светлое будущее, которое могло их ожидать, Доён поцеловал Джэхёна в ладонь, дав благословение на грядущий путь. На деревянной табличке он наскрёб чьё-то имя и нарисовал карту. Она маленькая, с пол лица, и очень тонкая. Идеально вмещалась в руку, подумал Джэхён, когда её ему передали, сжал крепко-крепко и почувствовал, как щепки впивались в кожу. — Это деньги на одежду, чтобы вы переоделись полностью. Тэиль не упустит возможности искать вас по нарядам. На табличке указан дом господина Сатору. Когда вы прибудете в Эдо, свяжитесь с ним и скажите, что вы от меня. Он не сдаст вас, если скажете правду. Он хороший человек, поможет вам устроиться на время в городе. Передвигаться лучше ближе к вечеру, работники на таможне уже уставшие и смотрят на путников полусонными глазами. Не останавливайтесь на ночлег, совсем. Лучше поспать днём в непонятных храмах и местах для бедняков. Сурово, но что поделать. Хотя я на вашем месте не делал привалы и вовсе. Джэхён впитывал каждое слово и не забывал смотреть на Доёна, запоминать каждое его выражение лица, каждый кусочек кожи, вылезший локон волос, складку на пальто, тонкие пальцы, губы идеальной формы, острые ключицы, плечи, локти — всё. Он хотел, чтобы этот образ отпечатался в его сознании навсегда, но его фантазии так и останутся красивой сказкой. Сегодня они видятся в последний раз, звучит как безумие, но кто бы так же мог подумать, что во всём виноват другой близкий человек? Джэхён спросит позже у Тэёна, что же такого натворил Тэиль, а пока он готовился к отбытию. Медлить больше нельзя. — Берегите себя. И найдите Чону, если появится возможность. Не позвольте глупцу попасть в ту же яму, где он сидел раньше. Джэхён хотел сделать прощальный поклон, как Тэён оттолкнул его и, пошатываясь, приблизился к Доёну. Он схватил его за воротник и прошептал: — Мы ведь ещё увидимся? — Обязательно. В каком-нибудь из трёх миров, но я найду вас. Главное, чтобы сейчас ты выздоровел и добрался до Эдо живым. — Какие миры? — Тэён оскалился, из глаз его брызнули слёзы. — Очевидно, что ты прощаешься навсегда. Тогда зачем мы убегаем, если для тебя всё закончится здесь и сейчас. Доён почувствовал на своей одежде крепкую хватку, Тэён был готов разорвать кимоно, спиться пальцами в кожу, разодрать её от злости, метать по комнате всё что попадётся под руку. Его впервые за долгое время охватило отчаяние, настолько сильное, что со стороны выглядело актёрской игрой. Страшно оказаться в похожей ситуации, Доёну хотелось утешить Тэёна, обнять его, прижать к груди и никогда не отпускать, но Юта не может держать стену долго. Их нужно отпустить. Он считал это правильным. — Доён! — взмолил Тэён так, словно вспомнил что-то очень важное. — Не позволь этой войне произойти! Не позволь ему забрать твой цвет! — Джэхён! Забери его и убирайтесь! Не разворачивайтесь! Джэхён молча схватил Тэёна, перекинул на спину полный фуросики, закрыл лицо шляпой и исчез за дверью. Доён слушал, как он неритмично спускался: возможно, Тэён сильно брыкался и мешал. Со временем звук становился всё тише и тише, пока окончательно не растворился, оставив Доёна с самим собой.

▼▼▼

Вечер не заставил себя ждать. Доён потерялся во времени, сколько он молча и неподвижно сидел после ухода своих. Юта тоже не появлялся, и волнение настигало стремительно. Нужно было подготовить речь, подобрать слова, как оправдываться и потянуть пару мгновений, скрыть чужое бегство. Доён представлял, как стоит перед Тэилем и что-то невнятно мычит, стараясь запудрить старшему мозги. Дверь в комнату открылась. За ней стоял Тэиль, хмурый, но спокойный. Похоже, он ещё не до конца понял, что их раскусили. Или делал вид. — Наконец-то я хоть кого-то нашёл! — он прошагал внутрь комнаты. — Я так испугался, думал, что вы все просто взяли и растворились. Где остальные? Гуляют допоздна, потому что ты им позволил? — Разве вы с Ёнхо не вместе уходили? Или он тоже исчез? — Доён заходил осторожно с безобидных вопросов. — Нет, его-то я видел, мы разделились недавно. Но вот ни Тэёна, ни Джэхёна, ни Чону не довелось. С ними всё в порядке? — С ними определённо всё в порядке. По крайней мере, никому из них не придётся разочаровываться в любимом старшем, видеть этот позор своими глазами. Я взял такую ответственность на себя. — Доён, — Тэиль смутился, — я что-то не так сказал? Ты обиделся или типа того? — Да, я обиделся. Обиделся, что ты сооружал нам ловушку прямо за спиной, когда прекрасно слышал, как плакались наши друзья о своей прошлой жизни. Как пришлось раскрыться мне, ты узнал историю про брата, но всё равно идёшь до конца. Да ещё и Ёнхо в помощники взял, чтобы мы и в нём разочаровались! — Доён резко отвернулся, пытаясь скрыть слёзы, но они предательски стекали по щекам. Он разочарован. Он расстроен, что их побег закончился настолько жалко, что даже прощание было размытым. Тэиль простоял несколько минут, обдумывая сказанное, а потом на его лице отразилась злость. Такая долгожданная многими когда-то, но такая ненавистная сейчас. — Всё-таки узнал, да? Глубоко копаешь, Доён-а. — Никогда бы в жизни тебя не заподозрил, просто случайно гулял и услышал твой разговор с Ёнхо. И всё равно не верил, потому что я думал, что знаю тебя столько лет, что ты не сможешь так жестоко поступить с нами; с теми, кто для тебя был семьёй. Ты любишь меня, Тэиль? — Люблю, — ответил он сразу. — И я тебя люблю, и поэтому в голове не укладывается подобная подлянка от тебя. Мы словно слепые котята верили в каждое твоё слово. И только Чону смог увидеть дальше своего носа. Какое счастье, что злосчастная судьба ему больше не грозит. — И всё-таки они сбежали? — Тэиль догадался, почему он не встретил никого в Нумадзу, и паника начала охватывать его. — Эти шлюхи! — Они уже далеко отсюда. Возможно, почти у Эдо. Я дал им шанс сбежать, а сам стал карпом на разделочной доске. — Ты хоть понимаешь кого отпустил? Да хозяин– — Хозяин тебя сурово накажет, если Чону и Тэён не вернутся в бордель. А они не вернутся. Я не позволю чьей-то жадности потопить невинные жизни. — Ты говоришь о жалости, но хоть раз подумал о ситуации, в которую попал я? — Тэиль дрожал, он явно не рад был выслеживать их, но продолжил: — Хозяин оставил меня без выбора, отправил за вами и пригрозил обязательно всех вернуть. Уверен, ты понимаешь, что если я вернусь без Тэёна и Чону, то жизнь в борделе сладкой для меня больше не будет. Мы потеряем много денег и опустимся в иерархии на самое дно. — А тебя только ранг свой и волнует… Может, расскажешь уже, что вы там с Ёнхо так усердно строили? Когда собирались давать заднюю и переубеждать нас? — А разве не очевидно? Появление в Нисидзин было запланированным. И почти до самого конца мы работали идеально, только монахиня, старая эта ямауба, что-то заподозрила. Возможно, она и раскрыла мою истинную личину. — Ещё как ей это удалось, — усмехнулся Доён. — Донхёк под наставлением Сохён написал Юте письмо, и там прямо написано, что ты темнишь. — Значит, из-за неё я и упустил дорогих рыбёшек… Нужно было меньше болтать. — Даже если бы ни Сохён ничего не заподозрила, ни я случайно на вас не наткнулся, Чону всё равно бы ускользнул. Он сбежал с Джуриной задолго до того, как я в вас начал сомневаться, поэтому можешь расслабиться: в глазах Чону ты всё ещё любимый старшенький. — Этот глазастый всё испортил. Доверился больной фантазии и какой-то девчонке больше, чем друзьям, и исчез. Он никогда не понимал, каким ценным экземпляром его держал хозяин, подавал его самым богатым гостям и даже нашёл патрона, согласившегося выкупить его, но нет! Чону — дурак, для которого мнимая свобода лучше стабильной жизни в чайном доме. Только никто не даёт гарантии, что Эдо окажется к нему дружелюбным, деньги когда-нибудь кончатся, а жить-то надо продолжать. Вот и гляди появится где-то в потаённых уголках Ёсивары новая куртизанка, которая совсем и не новая! И не будет там ни меня, ни тебя, кто бы заступился за Чону в трудную минуту. Тэиль не скрывал желчи, собравшейся в нём за все те дни, которые они путешествовали. Действительно, он терпел неудобства в гостиницах, с туалетом и онсэном, ел незаурядные блюда из-под ножа неизвестных поваров. Даже если его чайный дом в Симабаре нельзя было назвать пиком богатства, в бедности они не жили. По крайней мере он, будучи куртизанкой второго ранга. Сейчас же над его статусом нависла угроза, ведь вряд ли рассерженный хозяин оставит ему привилегии, когда главные денежные мешки — Тэёна и Чону — выставить за харимисэ он больше не сможет. Доён держался бодрячком, пока с ним находился только Тэиль. К сожалению, в их «мирную» перебранку влез Ёнхо, когда с глухим стуком отворённых сёдзи и вскриками плетущегося на коленях Юты он бросил последнего на пол, быстро и грубо, словно нёс до этого мешок с овощами. — Полюбуйся! — Ёнхо указал в пол, добавив в голос максимум недовольных ноток. Доён боялся пересечься с ним взглядом, двигался медленно в попытке улизнуть или растянуть их беседу до невозможности. «Больно же, я твой друг вообще-то», — обидчиво пропыхтел Юта, но его благополучно проигнорировали. Они остались два на два и вряд ли выйдут победителями. — Не стоит пихать очевидное мне в лицо, — отрезал Тэиль. — Да ладно? Мне просто надоело, что он от меня отлепиться не может. Сколько часов я прослушал болтовню Юты за сегодня? Абсолютно пустую и не несущую никакого смысла. Впрочем, беседы с ним никогда и не отличались познавательностью. Подозрительный засранец. — Ну, ума послушать Доёна ему хватило, и Юте удалось отвлечь нас, ведь сейчас в Нумадзу кроме нас четверых никого больше нет! Чону убежал с Джуриной, Тэён и Джэхён — за ними. Уплыли наши карпы, остались только эти сучки. Придётся возвращаться таким составом. Тэиль делал акцент на каждом слове, заставляя Доёна злиться. Он не хотел возвращаться, но выход теперь превратился в прекраснейшую иллюзию, фантазию, которая совсем недавно была так близка, что запах её остался на вороте. Оказалось, что она моментально испарилась — остались только он, Юта, Тэиль и Ёнхо. Его друзья. Его враги. Люди, с которыми он прошёл через все беды, с кем делился любой мимолётной болью. Теперь никому из них доверять нельзя. Доён пристально смотрел в сторону полуоткрытой двери, всё не решаясь рвануть в её сторону.