7 тысяч над землей

      — Давай, где ты хочешь сфоткаться? — Антон реагирует на просьбу мужа обыденно. Он уже настолько привык, что на автомате выстроит кадр, даже если его разбудить среди ночи.       — Пошли, покажу, — сдувая упавшую на глаза челку, задорно улыбается в ответ Арсений и, схватив Шаста на запястье, тянет за собой.       Осталось чуть больше часа до момента, когда начнут пускать зрителей, вся основная движуха сейчас сосредоточена в концертном зале — там завершаются последние приготовления, а в вестибюле филармонии пока пусто и тихо, как в подземелье. Приглушенные голоса отражаются от стен, создавая эхо, его то как раз и не хватало для полноты картины, а редкие шаги звучат гулко.       Вот и шаги Димы слышно издалека, на что Антон реагирует только брошенным вскользь взглядом и сразу возвращается к своему занятию. Фотография — это, между прочим, не просто. Это почти искусство, а искусство, как известно, требует жертв, и сегодня, а если честно, уже несколько лет подряд, жертва — Антон.       Арсений же не обращает вообще никакого внимания на то, что к ним направляется кто-то еще, он занят — корячится на лестнице, укладываясь головой вниз — то есть, Антон мысленно поправляет сам себя, правильно будет «принимает эффектную позу».       — Еще и ляжешь? Серьезно? — недоверчиво хмыкает Поз, смеряя этих двоих удивленным взглядом.       «Я уже перестал удивляться», — написано на лице Шастуна, которое выражает полное смирение и непоколебимое спокойствие.       А что такое? Муж просто хочет фотку, подумаешь. И вообще, он Арсения любит не вопреки вот этим всем нюансам, а как раз из-за.       — Ты не устал еще удивляться? — читая мысли Антона, скептически замечает Арсений, и продолжает удобно располагаться прямо на ступеньках.       Хотя «удобно» — это, конечно, перебор для описания лестницы.       Шастун пытается сделать побольше фотографий, чтобы Арсу потом было из чего выбрать и чтобы никто не бубнил «тут горизонт завален, ты что не видишь??». Он фотографирует чуть сверху, присаживается, снимая с уровня ступеней, меняет угол, сдвигаясь то вправо, то влево. Старательный.       Арсений наблюдает за этой убедительной пародией на профессионального фотографа с нежностью и умилением. Ради него же так стараются, он оценил. Но и смотреть в кадр, чуть меняя свое положение, не забывает.       — Фоткай давай его быстрее, пока он подбородком ступеньки не пересчитал, — поторапливает Антона Поз, видимо волнуясь за вечерний концерт.       Сделав еще несколько снимков, Шаст кивает головой, давая понять, что фотосессия окончена, и сосредоточенно тыкает в экран телефона, рассматривая получившиеся шедевры.       Арсений фыркает в ответ на реплику Димы и, поднимаясь на ноги, едко замечает:       — Не стоит так беспокоиться, я, как видишь, в порядке, — но быстро переключается, концентрируя свое внимание на муже, и тянет руки к гаджету, довольно сверкая улыбкой — Антох, дай посмотрю!       Утыкаясь в экран телефона, Арс не замечает влюбленного взгляда, того самого, которым Антон уже тысячу раз палился на съемках и концертах. Шаст же всегда смотрит на него как на восьмое чудо света, к этому уже все вокруг даже привыкли, одному Арсению до сих пор кажется удивительным, что взрослый и самодостаточный Антон может смотреть на него взглядом маленького щеночка.       Вот и сейчас в его глазах плещется нежность в перемешку с восхищением и, конечно, любовью. И, зависая, Антон не замечает, что, тяжело вздохнув, Поз разворачивается и уходит, оставляя их вдвоем в тишине лестничных пролетов.