7 тысяч над землей

      — Так, ну что… — задумчиво говорит Арс в трубку телефона, — Посмотрел я тот выпуск Интуиции, про который ты говорил…       И намеренно тянет время, не озвучивая сразу свои мысли, и заставляя Антона немного понервничать. Ну а что? Он, вон, нервную систему Арсения не особо бережет, демонстрируя навыки глубокого минета на центральном телевидении. Шаст совсем затих, на том конце трубки слышится только тяжелое дыхание — видимо, у него снова насморк.       Так и не дождавшись реакции, Арсений вздыхает:       — Хорошо, что ты предупредил заранее, а то бы я, конечно, охуел.       Антон все еще молча сопит, не зная как на это реагировать.       А что говорить-то?       Ну, хуй.       М-да, всё таки все эти разговоры — не его. Его, видимо — это отмочить фигни не раздумывая, а потом делать вид, что это вообще не Шаст.       Нет, ну разве Антон виноват в том, что его понесло, а вокруг никто не стал останавливать такое шоу? Могли бы, между прочим, и вырезать при монтаже так-то…       Подумав немного, Арс добавляет:       — Хотя я все равно, конечно, слегка в шоке. Предпочел бы, чтобы ты устраивал такие представления в более уединенных местах — дома, например… — у Попова получается какой-то цельный монолог с перерывами на тяжелое дыхание на том конце трубки, а не разговор с мужем.       Зная Антона, он уверен, что тот дует губы сейчас — виновато и умилительно одновременно, и снова вздыхает: досталось же ему это двухметровое непутевое дитё, которое дел сначала натворит, а потом только, осознав ситуацию, стыдится и краснеет.       А он — Арсений — вынужден успокаивать потом это чудо и, утверждая, что поезд уже ушел, и сейчас-то уже нет никакого смысла переживать. Вот как вдолбить в эту красивую кудрявую голову, что сначала нужно думать, а потом уже делать?       — Ты чего там молчишь, м? Волнуешься что ли? Я высказал тебе свое мнение по этому поводу еще несколько месяцев назад, повторяться уж не буду.       За это, конечно, спасибо, но Антону все равно стыдно. Очень. Он, конечно, догадывался, что так и будет, потому что даже просто воспоминания о тех съемках заставляют его покрываться неровными пятнами румянца, не говоря уже про то, что этот выпуск теперь пол страны видело и Арсений в том числе.       — Я сам понятия не имею, что на меня нашло… — Антон начинает было оправдываться, но бросает это занятие на полпути, просто затихнув.       — Тох, погоди, я ж говорю, что обсуждать это еще раз не за чем. Я увидел ровно то, о чем ты предупреждал. Я был готов. Вроде бы, — короткий смешок прерывает поток слов, но Арсений быстро возвращает спокойствие, не хочется Антона еще больше нервировать, — ладно, сделанного не воротишь, так что просто, умоляю, делай выводы на будущее.       Слышно, что Антон усмехается, немного отпуская скрутившую его волну стыда:       — Только ты можешь в такой разговор пословицу вставить.       — О, уже шутишь, значит, ты уже в порядке.       Оба замолкают, думая о своем, но эта тишина совсем не давящая. В голову Шаста неожиданно приходит мысль, что с Арсением ему и молчать комфортно, и это ощущается немного странно, но так приятно и тепло, что слов нет. Смеяться и болтать о неважном он может много с кем, а вот молчать..       Молчание — это уже про близость: душевную и психологическую. Про любовь, которая уже проверена временем и обстоятельствами. Про такую привязанность, когда врастаешь накрепко в чужую жизнь, так, что не отделить. Про них с Арсом.       — Ты то сам как? — первым нарушает тишину Арсений.       — Не смотрел и не планирую, боюсь поймать испанский стыд с самого себя.       Снова в разговоре возникает пауза, но в этот раз она длится недолго, прерываясь вопросом, ответ на который Антон, конечно, знает, но не задать не может.       — Арс… Любишь меня? — вопрос Антона звучит как-то приглушенно, будто он стесняется спрашивать, дурачина.       — Люблю, — без раздумий, четко и твердо, — а ты сомневаешься?       — Нет, но…       — Конечно люблю, — повторно, чтобы не было сомнений, — ничего страшного не произошло, в целом, не переживай так, Антох.