Маленькое дождевое облако.

Собравшись с силами, Уэнздей решила, что наконец-то пришло время сбрить последние волосы, после того как откладывала это несколько месяцев. Она думала, что в конце концов все они выпадут комками, оставив ее затылок совершенно голым. Но оказалось, что с каждой процедурой они просто все больше и больше редели, оставляя ее с чем-то похожим на тонкую черную вуаль на голове. Хотя она находила определенное удовольствие в своей постоянно редеющей прическе, теперь она была так сыта по горло всем, что было связано с ее болезнью, и ситуация с волосами была еще одним признаком этого. Но принятие решения все равно было горько-сладким. Не то чтобы она чувствовала, что будет скучать по волосам… Пряди, которые она оставила, выглядели настолько по-другому, что почти не напоминали ей о том времени, когда она была здорова. Что ее беспокоило, так это осознание того, что ее тело не могло больше расти, пока она проходила лечение. Точно так же, как это подводило ее практически во всех других аспектах. Ее отец, казалось, расчувствовался, когда она попросила его сделать это, хотя одновременно он был горд тем, что она поручила ему такую важную миссию. Он заставил ее сесть на табурет, стоять дольше пары минут после химиотерапии она не могла и достал электро бритву. Стоя позади нее, он встретился с ее взглядом в зеркале. “Продолжай!” Уэнздей сказала ему, когда он заколебался. “Ты боишься, что я буду отвратительной?” “Ты была бы великолепна с любой прической”, - улыбнулся ей Гомес. “Я согласна, мне бы это понравилось. Вы всегда говорили, что я выгляжу полумертвой, так что это особенно уместно”, - попыталась пошутить Уэнздей. Но улыбка Гомеса тут же исчезла, и в его горле образовался комок. “Пожалуйста, моя грозовая тучка, не употребляй это слово”, - сказал он серьезным тоном. “Мне невыносимо думать о тебе в таком ключе прямо сейчас”. Уэнздей на секунду встретилась с его обеспокоенным взглядом, прежде чем опустила глаза. “Мне очень жаль”, - пробормотала она. Он положил руки ей на плечи и нежно потер их. “Давай сделаем это, дорогая”, - сказал он и приступил к работе. Когда он закончил, она встала и посмотрела на себя в зеркало. Пропали не только волосы у нее на голове, ее ресницы несколько недель назад отвалились. Зрелище было другим, но не вызвало у нее никаких особенно плохих чувств. “Могу я по-прежнему называть тебя моим маленьким пугалом?” - Спросил ее Гомес. “Обычно ты не принимаешь во внимание мои пожелания, когда дело доходит до прозвищ”, - сухо ответила она, имея в виду, что ей действительно очень понравилось это прозвище. Гомес раскрыл объятия, и она шагнула в них, позволив ему на мгновение обнять ее, обхватив ладонью ее недавно выбритый затылок. Чуть позже поступил видеозвонок от Инид. Когда оборотень увидела ее новую прическу, она расплылась в улыбке и сказала: “Ты выглядишь очень, очень мило!” - сказала она. “Мне это нравится!” Это заставило сердце Уэнздей сделать еще одно сальто, и она понадеялась, что ее соседка по комнате не могла видеть, как ее щеки слегка покраснели на видео. Она вспомнила свой разговор с матерью и попыталась найти признаки того, что Инид, возможно, захочет сделать в их отношениях еще один шаг вперед. Что она имела в виду, говоря "Милая"? Осмелится ли она спросить ее? Нет, пока нет. До этого ей нужно было бы набраться гораздо больше мужества. С тех пор как выяснилось, что иммунная система Уэнздей в этом цикле была особенно слабой и что им нужно было особенно тщательно за ней наблюдать, Мортиша и Гомес подняли свое беспокойство на новый уровень. На протяжении всего лечения Уэнздей дважды в день проверяла свою температуру в качестве меры предосторожности. Но два раза в день в последние несколько дней ее родителям было недостаточно, и ей казалось, что они хотят засовывать градусник ей в рот каждые пять секунд. Уэнздей знала, что инфекция может быть опасной, но поскольку с тех пор, как она начала лечение, у нее не было никаких инфекций, она не беспокоилась по этому поводу. Она не думала, что это произойдет на самом деле. То есть до тех пор, пока этого не произошло. Через несколько дней после переливания крови она проснулась посреди ночи, дрожа сильнее, чем после любого другого лечения. Конечно, обычно она дрожала, когда тошнота была особенно сильной, но сейчас все было по-другому. Ее шея и спина неприятно болели, и все ее тело говорило ей, что что-то не так. Она оставалась неподвижной, ну, настолько неподвижной, насколько могла, еще долгое время, прежде чем поняла, что ей нужно проверить свою температуру. Поскольку ей приходилось очень регулярно отслеживать свою температуру, на ее прикроватном столике лежал термометр, которым она пользовалась. Когда она вытащила руку из-под толстого одеяла, чтобы дотянуться до термометра, воздух в ее комнате показался таким холодным, что это было похоже на болезненные иголки на ее коже. Это заставило ее тело дрожать еще сильнее, и она едва могла схватиться за термометр. Она положила его в рот и нажала на кнопку. Мгновение спустя машина издала сердитый звуковой сигнал. Когда она прочитала надпись на дисплее, ее глаза расширились. '40,7'. Это было не к добру. Совсем не хорошо. Хотя она не знала, что бы она сделала. Время показывало 01:14 ночи. Все в ее семье наверняка спали. Она ненавидела саму мысль о том, чтобы разбудить их. Это заставило бы всех взбеситься и лишило бы их шансов хорошо выспаться ночью. Кроме того, ей было неловко обращаться за помощью к своим родителям. Это было то, что делали четырёхлетние дети, когда им снился кошмар. Уэнздей никогда не искала своих родителей по ночам, и она не привыкла просить их о помощи. Нет, она решила, что подождет до утра, и тогда они смогут решить проблему. Натянув одеяло поглубже, чтобы попытаться согреться, она попыталась еще немного отдохнуть. Но в этом не было ничего расслабляющего, все ее тело болело, и дрожь была мучительной. 'Это может подождать до утра', попыталась она убедить себя. Но потом ее мысли начали блуждать. Ей уже столько раз говорили, что лихорадка для нее опасна, но теперь она поняла, что на самом деле не уделяла достаточно внимания тому, чтобы запомнить, что с ней может случиться, если она подхватит ее. Насколько именно это было опасно? Они сказали, что ей нужно немедленно связаться с больницей, но что произойдет, если она этого не сделает? Продержится ли она на самом деле до утра? Был ли риск, что она может умереть прямо здесь, в своей постели? Ее дыхание стало немного паническим. Эта мысль ужасно напугала ее, и она поняла, что не может здесь оставаться. Ей нужно было обратиться за помощью. Все еще держа термометр в руке, она быстро откинула одеяло и села, свесив ноги с края кровати, подставляя кожу ледяному воздуху. От этого движения у нее так закружилась голова, что ей пришлось наклониться, чтобы на мгновение подпереть голову руками. Затем она встала на дрожащих ногах. Она была удивлена, что они смогли нести ее, когда она, пошатываясь, вышла в коридор, ее голова раскалывалась при каждом шаге. Она добралась до лестницы и испугалась упасть с нее, поэтому села и на всякий случай и спустилась до самого низа. Она подошла к двери спальни своих родителей, куда легонько постучала, но ее стук, казалось, не разбудил их. Теперь, когда ей удалось заставить себя волноваться, эти дополнительные секунды усилили ее страх, и она начала стучать более настойчиво. “Мама... папа!” - позвала она, не сумев произнести это так спокойно, как ей хотелось бы. Наконец, она услышала шарканье, и дверь открылась, чтобы показать ее мать, все еще наполовину спящую. Мортиша, казалось, окончательно проснулась в ту же секунду, как увидела ее. Поскольку Уэнздей никогда ни по какому поводу ее не будила, она знала, что, должно быть, что-то очень не так. “Что случилось?” - выдохнула она. “У меня жар”, - пробормотала Уэнздей, ее лицо было почти таким же пустым, как обычно. Но то, как блеснул ее взгляд, дало матери понять, что она расстроена. Она была бледна как привидение, без единого волоска, и Мортишу в миллионный раз поразило болезненное осознание того, насколько больным выглядел ее ребенок. Она была уверена, что никогда к этому не привыкнет. Она немедленно положила одну руку на затылок своей дочери, а другую - ей на лоб. Исходящий от нее жар потряс ее. Заставляя себя дышать спокойно, она пыталась сохранять самообладание ради Уэнздей. Она взяла термометр у нее из рук и показала самую последнюю измеренную температуру. “О боже мой”, - выдохнула она, не сумев полностью скрыть свою панику. “Гомес, прикажи Ларчу немедленно подготовить машину. У нее температура почти 41 градус.” В то время как Гомес выбежал из спальни, Мортиша оглянулась, поняв, что Уэнздей выглядела испуганной. Она быстро попыталась успокоить ее и себя тоже. “Все в порядке, дорогая”, - пробормотала она. “С тобой все будет в порядке. В больнице знают, что делать. А пока давай присядем.” Она положила руки на плечи дочери и подвела ее к кровати, позволив ей сесть на край. “Спасибо, что пришла за нами”, - сказала она. Она знала, что Уэнздей было нелегко постучать в их дверь. Уэнздей просто кивнула в знак подтверждения ее комментария, ее глаза были закрыты. Теперь Мортиша ясно заметила, как сильно она дрожала. К счастью, Гомес вернулся всего через несколько минут, неся пальто и туфли Уэнздей. “Я пойду с ней!” Мортиша быстро вызвалась добровольцем. Она знала, что они должны решать вместе, как они всегда делали. И она знала, что Гомес, вероятно, тоже хотел пойти. Но оставить Уэнздей в этот момент казалось невозможным, она просто не могла этого сделать. К ее облегчению, Гомес кивнул, позволяя ей пойти с ней. “Нам разрешено давать ей Тайленол, чтобы немного сбить температуру”, - сказал он, и пока он заставлял Уэнздей проглотить таблетку, Мортиша оделась и собрала все, что им могло понадобиться. Когда она попыталась встать, у Уэнздей снова закружилась голова, и Гомес пришлось помочь ей надеть пальто. Когда она выглядела готовой идти, Мортиша развернулась перед ней и немного присела, повернувшись к ней спиной. “Запрыгивай, мой маленький лунный свет”, - сказала она ей, жестом приглашая Уэнздей прокатиться на спине. Прежняя Уэнздей запротестовала бы, но эта ее новая версия прошла через так много, что у нее не осталось сил, и она с радостью согласилась. Она обняла мать за шею, а Мортиша схватила ее за ноги и подняла. Она направилась к машине, неся в руках самое ценное, что у нее было. Уэнздей склонила голову к изгибу ее шеи, и Мортиша почувствовала, что она невероятно теплая. Ларч, которого Гомес предупредил о ситуации, уже ждал у машины. Мортиша опустила Уэнздей на землю, чтобы помочь ей забраться на заднее сиденье. Ей пришлось помочь ей пристегнуть ремень безопасности, ее собственные руки дрожали почти так же сильно, как Уэнздей, но от страха. Затем машина начала двигаться в сторону больницы. “Пожалуйста, едь быстрее, Ларч”, - несколько раз выдохнула Мортиша. Когда они добрались до отделения неотложной помощи, и персонал узнал, что она была пациенткой химиотерапии с такой высокой температурой, было очевидно, что они сочли это очень срочным. Им не пришлось долго ждать, прежде чем Уэнздей отвезли в смотровую, где ей немедленно сделали анализ крови, чтобы определить точный возбудитель, вызывающий ее лихорадку, что позволило им подобрать наиболее эффективный план лечения различными антибиотиками. “Вам нужно будет пройти госпитализацию”, - объяснил врач. “Если вы подождете здесь минутку, я распоряжусь, чтобы вам выделили комнату с нормальной кроватью, чтобы вы могли отдохнуть. У нас есть дополнительные кровати, чтобы родители могли оставаться в одной комнате с нашими педиатрическими пациентами, так что ваша мама тоже может остаться ”. Уэнздей была потрясена огромным облегчением, которое она почувствовала, услышав, что ее мать может остаться с ней. Она понятия не имела, когда это произошло, потому что раньше не хотела иметь ничего общего со своей семьей и наслаждалась одиночеством. Но она начала привыкать к тому, что ее родители были рядом с ней, и теперь, когда она думала об этом, ей становилось ясно, что было бы абсолютно ужасно пройти через эту болезнь без них. Она не была уверена, как бы пережила это. Подумать только , что она хотела остаться в академии и проходить там лечение… Кого бы она разбудила посреди ночи, если бы у нее поднялась температура? Ей бы и в голову не пришло свалить все это на Инид. Кроме того, Инид не умела водить, так как же она добралась бы до больницы? И не только в случае чрезвычайных ситуаций, подобных этой… Как она могла часами сидеть в кресле химиотерапевта, когда их не было рядом? Несмотря на то, что они раздражали ее, она поняла, что они постоянно помогали ей беспрепятственным образом. Даже не спросив ее, они принесли ей леденцы, когда ее тошнило, одеяла, когда ей было холодно, и сок, когда ей хотелось пить… Так было немного легче все это переносить. И в свои худшие моменты, когда она была полностью опустошена и у нее не осталось сил, она знала, что может отпустить любые обязанности и доверить им сохранить ей жизнь. Они позаботились бы о том, чтобы она получала все важные лекарства в нужное время, чтобы она приходила на прием вовремя. Они будут следить за ее температурой и следить за тем, чтобы в ее организме были еда и вода. Без них она бы давно сдалась. К тому времени, когда ей выделили палату для пациентов, Тайленол, который она принимала дома, к счастью, подействовал, и она перестала дрожать. У нее была мягкая кровать, в которой она могла отдохнуть, и ее начинало по-настоящему клонить в сон. Медсестра подключила ее к капельнице с жидкостью, чтобы она оставалась увлажненной и быстрее боролась с инфекцией. Отойдя в сторону, чтобы дать медсестре поработать, Мортиша с тревогой наблюдала, не в силах устоять на месте. Ее сердцебиение, казалось, забыло, как успокаиваться, и учащалось с тех пор, как она обнаружила Уэнздей у своей двери. Если бы эти антибиотики вовремя не взяли инфекцию под контроль, существовал риск, что у нее развился бы септический шок, который, в свою очередь, мог убить ее. Никогда еще ей не было так ясно, как сейчас, насколько тонка грань между жизнью и смертью, на которой балансировала ее дочь. Прежде чем медсестра ушла, матери потребовалось время, чтобы взять себя в руки. Притворившись, что ей нужно в туалет, она вышла в больничный коридор, вне поля зрения Уэнздей, и прислонилась спиной к стене. Она сильно прижала ладони к глазам, сделав несколько неровных вдохов и одновременно используя всю свою силу воли, чтобы заставить себя сохранять спокойствие и не начать плакать. Когда она почувствовала, что взяла свои эмоции под контроль, она глубоко вздохнула, выпрямила спину и досчитала до десяти, прежде чем вернуться в палату, а медсестра пожелала им спокойной ночи и ушла. Она немедленно подошла к своей дочери, уже отдыхавшей в постели, и обхватила ладонями ее щеку. “Это было довольно страшно, не так ли?” - спросила она. Уэнздей подняла руку, и на мгновение Мортише показалось, что она собирается оттолкнуть ее, но вместо этого она схватила ее за руку и слегка сжала. Мортиша внимательно прочитала выражение ее лица. Девушка выглядела немного смущенной и не смотрела ей в глаза, но в то же время, казалось, не хотела отпускать ее руку. Поэтому Мортиша осторожно легла рядом с ней. Как только она это сделала, Уэнздей обхватила рукой живот своей матери, крепко держась и уткнувшись в нее головой. Сердце Мортисии воспарило, и она быстро заключила дочь в объятия, крепко прижимая ее к себе и успокаивающе поглаживая по спине. Она не могла вспомнить, когда они когда-либо так обнимались, даже когда Уэнздей была маленькой. Она поблагодарила любую высшую силу, которая могла бы ее услышать, за то, что девушка позволила себя утешить. Когда дыхание ее дочери успокоилось, давая ей понять, что она заснула, свернувшись калачиком у нее на руках, Мортиша каким-то образом почувствовала себя спокойнее, чем когда-либо с момента постановки диагноза.