Маленькое дождевое облако.

Уэнздей и Инид нашли укромный уголок в коридоре, где они могли попрощаться, вне поля зрения других людей. Учитывая, как агрессивно Уэнздей отвергала физический контакт большую часть своей жизни, было удивительно, как неохотно она отпускала Инид в этот момент. Они держали друг друга в крепких объятиях, в то время как Инид запечатлела серию поцелуев на ее щеке, каждый из которых вызывал трепет в животе Уэнздей. “Думаю, увидимся после Рождества”, - вздохнула Инид. До Рождества оставалась пара недель, но из-за всех экзаменов, которые должна была сдавать Инид, и из-за того, что ее семья ждала ее домой в Сан-Франциско на праздники, у них какое-то время не будет времени видеться. “Ты обещаешь, что мы будем разговаривать каждый день, верно?” - Спросила Инид. “Если ты настаиваешь”, - пробормотала Уэнздей ей в волосы, имея в виду, что она, вероятно, сошла бы с ума, если бы была вынуждена так долго не разговаривать с Инид. Высвободившись из объятий, Инид обхватила лицо Уэнздей обеими руками и быстро поцеловала ее в губы. “Я буду скучать по тебе”, - сказала она. “И еще, я когда-нибудь говорила тебе, насколько ты потрясающе красива?” При виде того, как щеки Уэнздей приобрели более розовый оттенок, а обычно мрачная девушка пытается подавить застенчивую улыбку, Инид почувствовала, как ее собственные бабочки множатся. “О боже мой, я не могу этого вынести!” - в отчаянии воскликнула она, снова крепко обнимая Уэнздей. “Ты серьезно должна перестать быть такой милой, пока я пытаюсь попрощаться с тобой, или мы застрянем здесь до следующего Рождества”. “Я не милая”, - пробормотала Уэнздей. Но притворяться, что ей это не понравилось, было огромной ложью. Почему то, что ее называли “милой”, доставляло ей такое удовольствие, было совершенно непонятно, но это определенно доставляло. Тот факт, что Инид больше всего на свете хотела быть с ней, было мечтой о которой она и не подозревала, ставшей явью. “Ты тоже не очень-то стараешься облегчить мой отъезд”, - добавила она оборотню, опьяняющий запах ее шампуня делал мысль о расставании слишком неприятной. “Хорошо”, - решительно сказала Инид, делая шаг назад. “Давай пока не будем проявлять никакой нежности, чтобы ты могла вернуться к борьбе с раком, а я смогу снова обнять тебя через несколько недель, когда я смогу обнимать только тебя и никаких дурацких раковых клеток и дурацких лекарств, которые вредны для тебя и заставляют тебя чувствовать себя плохо”. Чтобы сделать свое заявление, она протянула руку, жестом предлагая им обменяться рукопожатием, как двум коллегам по бизнесу после долгой и утомительной встречи. Но они оба уставились на руку, повисшую в воздухе между ними, и нелепость этого жеста осенила их обоих одновременно. Вместо этого, встретившись глазами друг с другом, им потребовалась всего секунда, чтобы разразиться приступом смеха. Звук смеха Уэнздей, должно быть, был самым прекрасным звуком во всей вселенной, Инид была уверена в этом. Она не могла поверить, что может назвать себя достаточно удачливой, чтобы услышать это, разделить этот смех. Этот единственный смех девушки ее мечты подпитывал ее на месяцы, и это было то, что, наконец, дало ей силы схватить ее за руку и потащить обратно по коридору, в фойе, где ее ждала семья девушки. Уэнздей ожидала, что на неё накричат за то, что она сбежала. Но тишина в машине по дороге домой была почему-то еще хуже. Хотя ее родители не сердились на нее, они даже казалось, были очень взволнованы, увидев, как она идет рука об руку с Инид, они выглядели измученными. Было очевидно, что она тоже расстроила Пагсли, и хотя она не сожалела о том, что сделала. Как она могла, после всего, что произошло между ней и Инид? Она чувствовала некоторое раскаяние. К тому времени, как они вернулись в дом, она не могла вынести чувства, разрушающего головокружение, которое оставило у нее время, проведенное с Инид, и она решила, что может, по крайней мере, помириться со своим братом. Она извинилась по-своему, войдя в его комнату с набором для таксидермии, который ей подарили на день рождения. Она еще не успела им воспользоваться. “Помоги мне с этим”, - потребовала она и села на пол. Его настроение заметно улучшилось от ее приглашения провести время вместе, и она поняла, что была прощена. С ее родителями все было немного сложнее. Они продолжали жить как ни в чем не бывало, но пока они не говорили об этом, казалось, что в атмосфере что-то задерживается. Ей сделали сканирование, и выяснилось, что все по-прежнему выглядит хорошо, никаких признаков болезни. Казалось, все шло так хорошо, что, когда наступил день лечения, она решила, что от ее побега из дома не было никакого вреда и что им уже следует двигаться дальше. Но на встрече перед химиотерапией с доктором Сандерсоном ей бросили вызов. “Вы не сможете пройти курс лечения сегодня”, - сказала врач. “Ваш анализ крови показывает признаки вируса, и нам нужно будет избавиться от него, прежде чем вы получите следующую дозу химиотерапии”. Уэнздей почувствовала, как ее глаза расширились. “Но… Я не чувствую никаких симптомов?” - сказала она. “Мне очень жаль, но мы все еще не можем так рисковать”, - извиняющимся тоном сказала доктор Сандерсон. “К счастью, на этот раз количество ваших лейкоцитов намного выше, чем в прошлый раз, когда вы подхватили инфекцию. Поскольку у вас нет никаких симптомов инфекции, и кажется, что ваш организм борется с ней самостоятельно, вы можете выздоравливать дома, если пообещаете связаться с нами, если у вас поднимется температура. Для начала мы отложим лечение на пять дней, и, надеюсь, после этого у вас все прояснится ”. Гомес, который сопровождал Уэнздей этим утром, нервно погладил свои усы. Это было второе лечение подряд, которое пришлось отложить. Обеспокоенный тем, что это может повлиять на долгосрочные шансы его дочери избавиться от рака, он с тяжелым сердцем последовал за ней обратно к машине и попросил Ларча отвезти их домой. Еще одним человеком, который плохо воспринял эту новость, была Инид. Она позвонила через некоторое время после того, как они вернулись домой, рассчитывая составить компанию Уэнздей по видеосвязи, пока она сидит на капельнице. Она была потрясена, увидев, что Уэнздей сидит в своей собственной спальне в поместье Аддамс, и Уэнздей пришлось объяснять прискорбную ситуацию. К ее удивлению, это заставило Инид заплакать. “О нет, это потому, что я поцеловала тебя!” - сказала она, не сумев сохранить хладнокровие. “Я не должна была этого делать, я знала, что это может быть опасно для тебя!” “Я могла подхватить вирус от кого угодно”, - заверила ее Уэнздей. “И, насколько я помню, я инициировала физический контакт. Тебе не за что извиняться”. Чуть более робко она добавила: “Это был один из самых приятных моментов, которые мне довелось испытать в своей жизни. Мне это понравилось, и я рада, что это произошло ”. Это заставило Инид выйти из своего панического состояния, и вместо этого на ее лице появилась несколько застенчивая улыбка. “Тебе понравилось?” - спросила она, наслаждаясь ощущением, что Уэнздей говорит ей, что ценит ее, что было не слишком обычным явлением. “Означает ли это , что… Я имею в виду, теперь, когда мы поцеловались… Не хотела бы ты...” Она не могла правильно произнести слова, поэтому Уэнздей немного помогла ей. “Должны ли мы считать себя романтическими партнерами?” она сделала предложение. “Да, я считаю, что мы можем”. То, как Инид улыбнулась ей, как будто она была единственной вещью в мире, которая имела значение, заставило все ее сомнения относительно вступления в подобные отношения развеяться. “Как же мне так повезло!” Инид просияла. “Просто чтобы ты знала, я собираюсь начать называть тебя своей девушкой”. Но потом она снова посерьезнела. “Ты уверена, что с тобой все в порядке?” - спросила она. “Да”, - подтвердила Уэнздей. “Я получаю удовольствие от еще 5 дней химиотерапевтического отпуска. Это хорошо ”. В любом случае, это то, что она сказала, чтобы успокоить Инид, но она знала, что для нее не очень хорошо вот так откладывать лечение. Этот новый поворот событий изменил ситуацию. Оказалось, что ее родители были правы, попросив ее остаться дома, и теперь у ее действий были последствия. Поскольку они все еще не говорили о событиях прошлых выходных, атмосфера между ними все еще была тяжелой, и это начинало беспокоить Уэнздей. Она понятия не имела, как будет извиняться, ей никогда раньше не приходилось заводить такой ужасающий разговор, и она знала, что это будет не так просто, как с Пагсли. Надеясь, что на нее снизойдет вдохновение, она задержалась в гостиной дольше обычного в вечер своего отмененного лечения. Она сидела в углу дивана и читала роман. Тем временем ее родители занимались своими вечерними делами, оба обратили внимание на ее необычное поведение, но решили, что будет лучше, если она сама вступит в контакт. Наконец, Уэнздей затянула это так надолго, что даже ее отец лег спать. Остались только она и ее мать, молча сидевшие в противоположных концах комнаты. Уэнздей с трудом держала глаза открытыми, так как ее тело жаждало сна. Она уже довольно давно не читала ни одного полного предложения. “Я знаю, что у тебя что-то на уме, дорогая”, - спокойно заявила Мортиша, нарушая тишину. Уэнздей сразу же снова насторожилась и долгое время смотрела матери в глаза, прежде чем набралась смелости сделать глубокий вдох и обратиться к ней. “Мне жаль, что я убежала”, - сказала она. После еще одной паузы она добавила: “Я понимаю, если ты очень разочарована во мне”. Лицо Мортиши смягчилось. “Нет”, - пробормотала она, прежде чем встать и вместо этого подошла, чтобы сесть рядом с Уэнздей. “Я совсем на тебя не сержусь”, - сказала она. “Я виню себя, я не должна была так кричать на тебя. Я должна была догадаться, что это заставит тебя отстраниться от меня.” “О”. Брови Уэнздей удивленно взлетели вверх. Этот разговор уже шел не так, как она себе представляла, и она не была уверена, как ей следует продолжать. “Почему ты не сказала мне?” - наконец спросила она. Глаза Мортиши были полны одновременно любви и печали, когда они встретились с ее глазами. “Потому что мне трудно говорить об этом с тобой, дорогая”, - вздохнула она. “Я изо всех сил стараюсь быть храброй ради тебя, но правда в том, что… Я не чувствую себя храброй.” Последнюю фразу она произнесла почти шепотом, и она слегка покачала головой, глядя в глаза своей дочери. “Я не всегда могу оставаться рациональной, когда речь заходит о твоем здоровье”, - продолжила она. “А когда ты попросила разрешения посетить академию… Я просто так испугалась, что не смогла быть разумной взрослой. Мои эмоции взяли надо мной верх. Думая о том, что произойдет, если лечение не сработает… Ты даже не представляешь, какие муки это принесло бы мне...” Ее голос дрогнул, и ей пришлось сморгнуть слезы. “Я так неизмеримо сильно люблю тебя, мое милое дождевое облачко”, - сказала она, обхватив ладонью щеку дочери и не сводя с нее глаз, надеясь, что искренность ее слов дойдет до нее. “Эта семья, в которой ты являешься очень важной ее частью, имеет для меня большее значение, чем что-либо еще во всем мире. Я не знаю, что бы я делала… кем бы я была… без тебя.” Уэнздей, вспомнив болезненные крики, о которых ее мать не знала, и которые она видела из шкафа, почувствовала, как стыд закипает у нее в груди. У нее действительно было смутное представление о том, как больно было бы ее матери потерять ее. Она знала, что ее болезнь причиняет ее родителям огромную боль, и она только причинила им еще больше, убежав. “Мне все равно жаль”, - пробормотала она. “Я знаю”, - улыбнулась ее мать и нежно поцеловала ее в макушку. “И ты уже прощена”. Услышав это, она почувствовала, как с ее плеч свалился груз, и она выдохнула, который до сих пор сдерживала. Мортиша откинулась назад и посмотрела на нее со странной улыбкой на лице. “И как все прошло с Инид?” - спросила она. Увидев, как они держались за руки, когда забирали Уэнздей, она уже знала, что между ними что-то произошло. Уэнздей почувствовала, как ее щеки слегка покраснели. “Что ты имеешь в виду?” спросила она, пытаясь сделать вид, что ничего важного не произошло. Ее мать видела ее насквозь. “Разве у тебя не было возможности ... поговорить… когда вы виделись в эти выходные?” Воспоминание о тех событиях нахлынуло на нее, и она больше не могла скрывать свою улыбку. Смутившись, она отвела взгляд, но ее улыбка все еще была видна. “Можно сказать, что мы ... перевели наши отношения на новый уровень”, - объяснила она. Ее мать была в полном восторге. “Я так рада за тебя, дорогая”, - улыбнулась она. “Похоже, что все, наконец, начинает поворачиваться к лучшему для тебя”. Уэнздей только кивнула в ответ. Чувствуя себя намного легче после того, как сказала все, что нужно было сказать, она встала и направилась к лестнице. Ее мать тоже встала и последовала за ней. Как только Уэнздей поставила ногу на первую ступеньку, позади нее раздался голос ее матери. “И куда, по-твоему, ты сейчас направляешься?” - спросила она. Уэнздей остановилась и обернулась, глядя на нее с легким раздражением. “В постель”, - сказала она. “Только не там, наверху, где тебя нет”, - заявила ее мать, скрестив руки на груди. “У тебя вирус, и мы должны особенно тщательно наблюдать за тобой, пока врач не назначит тебе лечение”. Уэнздей стояла неподвижно, как статуя, ей совсем не нравилось, к чему клонится этот разговор. “Помнишь, в прошлый раз у тебя поднялась температура посреди ночи?” Продолжила Мортиша. “Ты могла умереть, если бы мы не узнали об этом и не доставили тебя в больницу. Ты так сильно напугала нас, что это чуть не убило меня. Я ни за что не собираюсь снова проходить через это. Нет. Ты будешь спать внизу со мной, где я смогу присматривать за тобой. ” Остатки хорошего настроения Уэнздей мгновенно испарились, и ее глаза расширились от ужаса. “Мама!” - запротестовала она. “Мне не пять, ты не можешь быть серьезной!” “Как сердечный приступ”, - невозмутимо ответила ее мать, явно ни в малейшей степени не шутя. “Ты можешь пойти почистить зубы, а потом сразу отправиться спать в мою комнату”. “И разбудить отца?” Пыталась возразить Уэнздей. “О, его там нет, он в комнате для гостей”, - сказала Мортиша. Очевидно, ее родители спланировали это. Последовал пристальный взгляд между этими двумя. Который закончился тем, что Уэнздей чопорно развернулась и потопала за пижамой с чуть большей силой, чем ей было нужно. 10 минут спустя она неохотно вошла в спальню своих родителей, признав поражение. Ее мать все еще была в ванной комнате, поэтому Уэнздей забралась под одеяло с отцовской стороны кровати. Мгновение спустя Мортиша вышла из ванной и подошла к кровати. “Температура”, - сказала она, протягивая термометр для Уэнздей. Уэнздей раздраженно выхватила термометр у нее из рук и сунул в рот. Только когда он запищал и показал им, что температуры нет, Мортиша смогла позволить себе лечь в постель. Хотя подросток был повернут к ней спиной, Мортиша слегка улыбнулась про себя, желая девушке спокойной ночи. “Сладких снов, сердце мое”, - тихо сказала она. “Мгх”, - пробормотала Уэнздей вместо ответа. Она должна была признать, что ей было не так уж неуютно, и она уже чувствовала, что засыпает. Она предположила, что в том, что касается наказаний, были вещи и похуже, которые приходилось терпеть. Учитывая, что она сама вызвала эту неприятную ситуацию с вирусом, возможно, она задолжала своей матери право немного побыть наедине. Уэнздей испытала невероятное облегчение, когда ее пятидневное ожидание закончилось, и ей разрешили приступить к заключительным процедурам. К счастью, у нее не развилось никаких вирусных симптомов, так как ее собственная иммунная система справилась со своей задачей. Но после того, как ее родители чрезмерно беспокоились о ней, она с нетерпением ждала возвращения к менее безумному уровню суеты. Хорошей частью было то, что эти дополнительные дни отдыха привели к тому, что она почувствовала себя лучше, чем с момента начала лечения, и с вновь обретенной силой, о которой она и не подозревала, вернулась в больницу на шестой и последний цикл химиотерапии. Каким-то образом все стало гораздо легче переносить, потому что на этот раз она знала, что все это подходит к концу. Спрятавшись в своем обычном углу, она провела первый час, вяжа еще пару животных. Она начала делать только летучих мышей, потом поняла, что пауки тоже довольно хороши. После этого она перешла к приготовлению косаток, которые, по ее мнению, были довольно очаровательным животным. Теперь у нее дома была огромная коллекция. Она сделала почти всех животных, которых можно было сделать в черном цвете, и теперь, когда она начала, было довольно трудно остановиться. Примерно в то время, когда медсестра ввела ей вторую капельницу, ребенок в кресле рядом с ней начал плакать. Из-за занавески, которую она задернула, насколько это было возможно, чтобы отгородиться от остальной части комнаты, она не могла видеть ребенка, но плач продолжался в течение длительного времени. Наконец, она больше не могла этого выносить. Она посмотрела вниз на маленькую вязаную плюшевую игрушку в форме волка в своей руке, он отчасти напомнил ей Инид. Поскольку все было только что закончено, она связала концы вместе и осмотрела результат, прежде чем молча отодвинула занавеску в сторону и протянула руку в направлении плачущего ребенка, чтобы предложить ему волка. Мать маленького мальчика заметила ее жест, и выражение ее лица сменилось с отчаянного, пытающегося утешить ее ребенка, на благодарное, когда она заметила мягкий маленький предмет, который предлагала Уэнздей. “О, смотри, Бенджамин!” - сказала она. Маленький мальчик, которому было не больше двух лет, повернулся к Уэнздей, и когда его большие глаза встретились с ее, ей на секунду показалось, что он напоминает ей Пагсли. “Спасибо вам”, - сказала ей мать и протянула руку, чтобы взять волка. “Это так любезно с вашей стороны!” Она передала плюшевую игрушку своему сыну, который совсем забыл о слезах, когда схватил волка и осмотрел его. Увидев, как смягчилось выражение лица маленького мальчика, Уэнздей испытала такое внутреннее удовлетворение, которого она никогда раньше не испытывала. Кто знал, что может быть так приятно делать что-то приятное для кого-то другого, даже не получая ничего взамен? Гомес, который наблюдал за всем происходящим рядом с ней, почувствовал огромную гордость, увидев, какой милый жест продемонстрировала его дочь. “Посмотри на себя, делающую такие добрые дела”, - просиял он. “Ты изменилась, моя маленькая грозовая тучка”. Уэнздей смутилась и немного выпрямила спину. “Я только хотела остановить плач”, - объяснила она. “Это меня раздражало. Ты же знаешь, я ненавижу крики детей.” “Конечно, скорпиончик”, - ответил Гомес, но его улыбка сказала ей, что он не поверил ей ни на секунду. Хорошее настроение Уэнздей сохранялось весь вечер, несмотря на то, что побочные эффекты лекарств начали давать о себе знать. Семья разделила спокойный ужин, а затем все четверо собрались перед телевизором, чтобы посмотреть документальный фильм о казнях. Пока она сидела там, чувство, которое она не могла объяснить, распространилось по ее телу. Было спокойно, но покалывало, тепло, но холодно. Так долго она находилась в режиме борьбы или бегства. Несмотря на то, что последние пару месяцев снимки выглядели хорошо, было невозможно увидеть свет в конце туннеля, когда она знала, какими трудными были препятствия на пути к этому. Этим вечером прямо здесь… это был первый раз, когда до нее дошло. "Возможно, со мной действительно все будет в порядке", - промелькнула у нее в голове мысль, и это чувство было волнующим. Сама того не осознавая, уголки ее рта слегка дернулись, и легкая улыбка украсила ее губы. “Уэнздей, ты… счастлива?” - спросила ее мать рядом с ней. Это слово вызвало у Уэнздей реакцию, к которой она не привыкла. Это заставило это теплое чувство еще сильнее вспыхнуть внутри нее. Это почти вызывало легкое головокружение. Ощущение было определенно хорошим, но по-другому, чем она обычно чувствовала. Это не было похоже на чувство мести одному из твоих врагов, хотя это чувство тоже было хорошим. Это также не было похоже на чувство влюбленности, которое она недавно обнаружила в Инид. Она не была удивлена или заинтересована, у нее не было ни решимости, ни мотивации. Нет, единственное слово, которое она могла придумать, чтобы описать это, было то, которое только что использовала ее мать. "Счастливая." Она не смогла сдержать улыбку, которая стала еще шире. “Так и есть, мое маленькое солнышко”, - улыбнулась Мортиша, а затем притянула девочку к себе, обняв ее и запечатлев множество поцелуев на ее макушке. Внезапно Пагсли присоединился к ним с другой стороны Уэнздей, и вскоре Гомес тоже заключил всю свою семью в теплые объятия. Они все чувствовали это: долгая и напряженная битва скоро будет позади, и чувство облегчения не имело себе равных.